Текст книги "Пробуждение"

Автор книги: Кристина Рой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

– И чего только не придумает этот Янковский! – удивлялись люди в Зоровце. – Огородить поля! Лес для ограды он давно уже закупил, но сколько проволоки и труда еще понадобится! И тот луг он купил лишь для того, чтобы огородить свое имение, – осуждали его одни.

– Что удивительного? Вернувшись из Америки, Матьяс свой луг под склоном горы засадил фруктовыми деревьями. Теперь это уже настоящий сад. Но плодов от него он еще не ел, их собирает молодежь, поэтому сучья на многих деревьях обломаны. Вот он и строит ограду. И скирды сена сохранятся, и на полях потравы не будет, – брали его под защиту другие.

– Да, это так, но во что это обойдется? – продолжали сомневающиеся.

– Нам-то что за забота? Кто с Богом дружит, тому и святые помогают, – благословляли Матьяса те, кто сочувствовал ему.

Не успели люди оглянуться, как прошла масленица, и желавшим пожениться пришлось поспешить, так как наступал великий пост. В Зоровце люди привыкли в это время, как и в предрождественские недели, ежедневно ходить в церковь. Может быть, они тем самым хотели наверстать упущенное? Нередко прежде в это время в церкви сидело всего несколько нищих, старух и мальчиков-хористов. Но теперь все было иначе: такого количества людей в церкви, как в этом году, еще не бывало. Все говорили, что в доме Божьем теперь совсем не так, как в минувшем году.

Казалось, что, с тех пор как похоронили старого Бенека, пастор будто переродился, его было не узнать. Особенно это сказалось на его отношении к своим пасторским обязанностям; а службы по воскресеньям, в предпасхальные дни и занятия перед конфирмацией он проводил с особым усердием. А еще по воскресеньям после обеда он (словно у него было мало работы!) ходил в небольшие деревушки и проводил там богослужения, перенеся второе богослужение в Зоровце на вечер. Среди недели, когда люди собирались у Янковского, он появлялся и там, но только как слушатель.

– Я у вас отдыхаю, – говорил он и лишь по особой просьбе молился в конце собрания. Пастор попросил учителя разучить с детьми любимые словацкие песни и петь их по воскресеньям на вечерних богослужениях. Как это дивно звучало в доме Божьем!

Так прошел великий пост, уже был конец марта, и подходила Страстная пятница. Наступила весна, и молодежь в Зоровце запела новые песни. Вокруг Аннушки и Степана Ужеро-ва собрался довольно большой кружок. Песни звучали на полях во время работы, особенно там, где виднелись белые быки Ильи Ужерова; пели женщины, стирая белье на берегу Вага, и эхо вторило им: Хорошо, если сердце свободно, Хорошо, если нету в нем зла! Хорошо, хорошо и спокойно, В той душе, где всегда тишина.

В тихое утро Страстной пятницы пастор возвращался со своей утренней прогулки. Звучавшая песня была ему знакома, но сейчас, в этот тихий утренний час, словно весь мир вокруг пел ее. Сначала он шел вдоль бурного Вага, потом свернул на тропу вдоль притока реки, которая протекала между полями в низине и была окружена проволочной оградой.

"Это та самая Ольховая низина, которую недавно купил Янковский", – подумал пастор. Часть низины заросла акацией и шиповником.

Воду окружали высокая ольха и цветущие ивы, в которых жужжали пчелы. Ограда еще не была закончена. Пастор любил эту сухую тропинку, ведущую через поля Янковского. Нередко он отдыхал на каменной скамье под ольхой с книгой в руке и, возвращаясь домой, всегда останавливался побеседовать с работниками, которые попадались ему навстречу. Обычно они его провожали домой. В этот день ему встретились Сенин и Звара, которые уже давно не пропускали ни одного богослужения, и ему было удивительно приятно по говорить с ними. Сегодня молодой пастор хотел погулять подольше, так как он до девяти часов был свободен. Поднявшись по вытоптанным ступеням на небольшую скалу, он прислонился к старой цветущей вербе, высоко поднявшейся над своими подругами, и жадно обежал глазами чудесный весенний мир. Видны были часть Вага, поля, луга, лесистые склоны в прозрачном тумане, который быстро таял на солнце. На лугу у его ног благоухали нежные фиалки, над головой заливисто пел жаворонок. Все пело песнь воскресения; ветры на крыльях своих несли весну.

Пастор вдруг почувствовал, как он молод душой и сердцем . Слишком рано стали угнетать его житейские заботы. Будущий душепопечитель оказался сиротой, когда больше всего нуждался в отце. В школе никто не пробудил в нем идеалы, которые способны воодушевить молодежь. Заботы, казалось, с самого детства состарили его душу. Он не был мадьяром, то есть венгром, по духу, ничто серьезно не связывало юношу с воспитавшим его миром. Но он не был и тайным словаком, как его отец, – он был никем. Богословие он, как и большинство его коллег, изучал ради будущего заработка. Христа он не знал и не любил; не было у него, значит, религиозного идеала и никаких других увлечений, которые могли бы стать содержанием его жизни. Пастор был непьющим и некурящим, потому что в студенческие годы, когда он однажды заболел, разумный врач посоветовал ему не приобретать эти дурные привычки, если хочет долгой жизни. Значит, непьющим он стал вовсе не потому, что хотел собственным примером помочь своему погибающему от пьянства народу, так как он вовсе не любил этот народ. Он не понимал его души, потому что не знал ее. У этого молодого человека не было никаких пристрастий, и он был сохранен от ошибок. В нем все – сердце, душа и дух – словно спало. Пробуждение от этого сна в последние месяцы было мучительным для него, но, пробудившись наконец, он увидел свет Христа. Пастор Моргач возродился к новой жизни, и, глядя теперь на весенний мир, он почувствовал, что весна пришла и в его сердце, что в нем пробудилась и заявила о своих правах молодость. Невольно ему вспомнились слова: Приветствую тебя, весна! Ты молодость мне принесла.

Ему вдруг показалось, что и для него наступила пора любви. Он понял, что всем сердцем любит эту чудную местность, потому что полюбил ее Творца, Который сохраняет ее красоту. Думая о жителях этой долины, он чувствовал, что они ему дороги, что они его братья и сестры. С радостью он хотел возвестить им сегодня о великой спасительной жертве, принесенной Иисусом Христом на Голгофе, и он знал, что они придут и с живым участием будут слушать его. Прежде он часто думал: "Зачем я, собственно, живу?" Лишь сознание, что он сможет содержать свою мать и обеспечить ей беззаботную старость, примиряло его с жизнью. Теперь молодой человек твердо знал, что перед ним стояла большая, очень важная задача, что ему было для кого и для чего жить. Его теперь воодушевлял идеал – всю свою общину привести в объятия доброго Пастыря, где он сам нашел покой и где он увидел Бенека и других, участвовавших в его пробуждении.

– Доброе утро, господин пастор, – услышал он вдруг знакомый девичий голос. Моргач оглянулся. По тропе, вившейся под его ногами, шла молодая девушка, образ которой как нельзя лучше вписывался в этот весенний мир. Она несла корзинку с нежными фиалками, и, несмотря на темный цвет ее одежды, соответствующий сегодняшнему дню, она сама была похожа на чудесный весенний цветок.

– Аннушка, вы здесь? – воскликнул пастор от неожиданности. Он протянул девушке руку, чтобы ей легче было взобраться наверх.

– Такая прилежная маленькая хозяйка! Как вы все успеваете?

– Я уже вчера все приготовила к сегодняшнему дню и попросила тетю Звару подать завтрак, так что все сделано.

– Вы хотели собрать фиалок?

– Да, отец и бабушка Симонова их очень любят. Но мне прежде всего хотелось побыть одной.

– Это почему же, Аннушка?

Пастор отодвинулся, приглашая ее сесть на каменную скамью. Места было достаточно, и она поставила свою корзинку около себя. Ему хотелось слушать и слушать ее, потому что ему очень нравился ее серебристый голосок. Она открыто посмотрела на него:

– Сегодня Страстная пятница; в тот раз Иисус Христос весь день был так одинок! Все ученики Его оставили. Одиноким Он стоял перед Пилатом, одиноким Он шел путем страданий, одиноким Он был на кресте и одиноким – в гробу. А потом люди чувствовали себя такими одинокими, когда не могли Его найти ни на земле, ни на небе.

Пастор молча кивнул головой.

– Странная мысль, но вы правы: ни на земле, ни на небе. И еще что вы думали об этом одиночестве, Аннушка?

– Я подумала, что сегодня весь мир об этом размышляет. Мне казалось, что сегодня даже воды Вага поют: "Умер, умер Иисус, Сын Божий". Затем я взглянула на зеленый холм, и мне показалось, будто он мне рассказывает, как Агнец Божий однажды, после тяжелой борьбы, покоился в черной земле. Я выучила песню, которую господин X. прислал нам на той неделе и которая так подходит к этому моменту.

– Вы можете ее спеть? Тогда спойте и помогите жаворонку хвалить Его.

Девушка сложила руки, и ее чистый голос зазвучал в тихой долине. Волны Вага, подхватив песню, понесли ее дальше:

У креста хочу стоять,

Созерцать душою,

Как с Голгофы благодать

В мир течет рекою.

Припев: У креста, у креста честь моя и слава.

Там спасенья полнота, на блаженство право.

У креста открылся мне

Кроткий Агнец Божий,

Он привлек меня к Себе,

Стал всего дороже.

У креста я буду ждать

С верой и надеждой,

Пока Бог велит принять

В царство безмятежных.

После того как девушка допела песню, пастор поднял склоненную голову и молодые люди внезапно встали, осознав святость момента, когда они, мысленно пройдя столетия назад, побывали непосредственно на Голгофе, где Агнец Божий склонился к ним с креста и благословил их. Безмолвно они оставили это тихое местечко и молча пошли домой. Приблизившись к ограде Янковского, пастор взял руку девушки и сказал: "Я благодарю вас, Аннушка!" Она, улыбнувшись, сказала, что ей пора домой, и убежала, а он еще долго смотрел ей вслед.

Бывают в жизни прекрасные незабываемые моменты – в этом сегодня убедился и пастор.

Глава 16

В день Страстной пятницы учитель Людвиг Галь сидел со своей молодой женой Ольгой в комнате. Отношения между супругами были самые сердечные, они искренно любили друг друга, особенно пережив преждевременное рождение и неожиданную смерть своего ребенка. Матери эта потеря чуть ли не стоила жизни, и муж очень боялся, что лишится и жены. Из-за этих событий молодой женщине пришлось оставить свою работу в гимнастическом обществе, которое и без того едва существовало. Прежний пастор был его почетным членом и горячо поддерживал начинания учителя. К сожалению, у пастора Морга-ча не было никакого интереса к национальной гимнастике, и учитель не возлагал на него никаких надежд в этом деле. Потом на село обрушился испанский грипп, который вырвал из их среды четырех самых активных из детской группы и двух лучших взрослых гимнастов, и учитель Галь вдруг почувствовал себя очень уставшим. А тут еще в предрождественское время началось это странное религиозное движение. Воскресений в масленицу было мало, и интерес к гимнастике, вместо того чтобы расти, все больше исчезал, особенно потому, что несколько гимнасток готовились к свадьбе. Все это мучило учителя.

Он решил объявить молодежи что в понедельник, после Пасхи, гимнастическое общество возобновит свою работу. Он надеялся, что прогулка с ритмическими танцами сможет пробудить новый интерес к гимнастике. Уже две недели назад он об этом говорил со своей женой. И сейчас он размышлял об этом же.

Жена учителя, отдыхавшая на софе, думала о том же. Вдруг она воскликнула:

– Людвиг, прошу тебя, иди сюда!

Он подошел, сел на низенький стульчик у изголовья софы.

– Что ты хочешь, Оленька?

– Снять с тебя заботы, обременяющие тебя.

– А ты это заметила? Да, меня беспокоит наше общество.

– Об этой прогулке все думаешь?

– Нет, я думаю о том, как мне вообще прекратить эту работу. Нам не хватает молодежи. Она предпочитает идти на танцы. Если общество занимается лишь гимнастикой и развлечениями, но не проводит культурно-просветительской работы, то оно не достигает своей цели и идеалы его основателя остаются невостребованными. Напрасно я трудился над докла-дами.

Молодые люди регулярно приходили лишь на гимнастику или на какое-нибудь представление. С тех пор как ты, дорогая, перестала мне помогать, все рухнуло.

– Ах, Людвиг, слава Богу, я уже здорова, и ничто не мешает мне тебе помочь, но теперь это невозможно, – ответила она, закрыв лицо руками.

Он их нежно отнял:

– Почему ты не можешь?

– Потому что... как тебе сказать, чтобы ты меня понял и не обиделся? Я не вижу в этом деле возможности спасти и оздоровить наш народ.

Лицо его помрачнело.

– А в чем ты это видишь?

– Во Христе, в обращении к Нему! Прошу тебя, не удивляйся, сомнения уже давно одолевают меня, но сегодня мое убеждение получило подтверждение. Когда Аннушка пришла к нам, я слушала ее слова, как пение птички. Потом мы ближе познакомились с Янковским, и я раза три оставалась на его собраниях. Да ведь и ты там был. После нашей беды меня часто посещала бабушка Симонова; ты же хорошо знаешь, какое отчаяние охватило меня, когда мы потеряли нашего дорогого первенца, какой мрак поселился в моей душе, как мне не хоте-лось даже глядеть на мир Божий! А эта почти неграмотная старушка так бережно отнеслась к моему горю, так заботливо врачевала мою душу, так убедительно внушала мне мысль на основе Слова Божьего о том, что дитя мое ушло к Нему, на вечную родину, что сумела успокоить меня и вернуть к жизни. Я убедилась в том, что вера этих людей глубокая, искренняя; но они простые крестьяне, а я то, гордая своим образованием, начитанностью, мнила себя выше их! В предрождественское время я внушала себе, что нам достаточно того, что дает нам пастор Моргач. Но потом началось невообразимое: он начал проповедовать не как книжник, а по Духу, вселившемуся в него, Который говорит нам слова вечной жизни.

У меня не было больше отговорок, ибо передо мной стоял не малограмотный мужик и не обыкновенный невзрачный пастор – это был новый человек! Я жаждала новой жизни! Теперь я лучше поняла Аннушку и ее большое счастье. В ней жил Агнец Божий, умерший и за меня. А сегодняшнее свидетельство с кафедры было таким мощным, что я склонилась перед голгофским крестом, и Иисус Христос меня принял.

В комнате стало тихо. Учитель встал и, скрестив руки на груди, молча стал ходить по комнате. Вдруг он остановился и медленно проговорил:

– Он тебя принял! О, если бы я это мог сказать и о себе!

И во мне пробудилось то же самое, что и в тебе. Я презирал этих людей, но думал, что каждый может веровать по-своему. Моргач вызывал у меня лишь сострадательную улыбку, когда я видел, как он старался превзойти этих "сектантов", просвещая их своей богословской мудростью. Но потом случилось то непонятное, как ты сказала, когда он с высоты своей спустился к нам, признав, что пастух, почти малограмотный человек, повел его ко Христу. И он не только дал себя повести, но и перед нами не скрыл этого. Он признался, что обрел жизнь. И вот после этого я стал его ценить и с интересом слушать его проповеди. Уже в предрождественское время я несколько изменил свое суждение о том, что он не очень начитанный, односторонне образованный пастор; мне стало понятно, что он самообразованием достиг намного большего, чем ему дали его школы. Но признаюсь, что такой проповеди, как сегодня, мне еще никогда не доводилось слышать! Конечно, я их вообще мало слышал. Однако сказать такую проповедь, которая душу и дух захватывает, может лишь возрожденный, принадлежащий Христу человек.

Раздался звон колоколов, торжественно призывавших к послеполуденному богослужению. В последнее воскресенье пастор объявил, что в Страстную пятницу проповедь будет утром, а обычное литургическое богослужение состоится после полудня. Учителю пришлось поторопиться, так как пастор его попросил перед богослужением зайти в ризницу, поэтому разговор его с женой остался незаконченным.

– Я хотел бы попросить у вас помочь мне немного изменить порядок богослужения, – сказал Моргач, входя вместе с ним в ризницу.

– С удовольствием, – уверил его учитель.

– Я дочитаю этот раздел, затем вы сыграйте, пожалуйста, вот эту песню! Молодежь вверху на хорах споет ее нам. Прошу вас лишь о негромком сопровождении, чтобы слова были понятны.

– Позвольте, господин пастор, не лучше ли, если Аннушка Янковская одна споет припев?

– Я не возражаю, это будет еще лучше. Благодарю вас заранее!

Так как история страданий Христа должна была читаться лишь после полудня, церковь в Зоровце наполнилась так же, как утром.

Никогда еще прихожане не слышали, чтобы так читались священные слова, как сегодня. Но и песни никогда еще так не звучали, как сегодня. Орган лишь тихо сопровождал пение молодежи. Потом, при чтении Евангелия от Марка (15:1 – 14), раздались мощные звуки органа, и вдруг с хоров зазвучала песня, которую здесь еще не слыхали: На далеком холме старый крест виден мне, Знак позора, страданий и мук. О кресте мы поем потому, что на нем Был распят лучший грешников Друг.

И дальше один серебристый голос, сопровождаемый тихими звуками органа, пропел припев: Старый крест осудил суету, Дал покой для усталых сердец.

Я душою прильнул ко кресту, Чрез него обрету я венец.

И снова запели молодые голоса, и так чисто, что каждое слово было понятно:

Старый крест позабыт,

Мир в погибель спешит.

Крест Христов – наша сила и честь.

Вечный с неба сходил,

На земле в теле жил,

Чтоб его на Голгофу отнесть.

Старый крест обагрен,

Но не страшен мне он,

В нем открылась мне Божья любовь.

Кровь Иисуса Христа

Пролилася с креста,

Чтоб меня искупить от грехов.

Между строфами серебристый голос Аннушки повторял припев, и в завершение весь хор молодых голосов с воодушевлением и силой выразил свое призвание: Старый крест возвещать И к Христу призывать – Вот на что я себя отдаю. По скитанье земном Перейду в вечный дом, Он меня примет в славу свою.

Медленно замирали звуки органа, и после короткого молчания пастор продолжил чтение слова о страданиях Христа. Учитель Галь сложил руки на пюпитр для нот, склонив на них голову. Он что-то беззвучно шептал, но там, куда его слова были направлены, они были услышаны и поняты.

Когда пастор после богослужения сидел в ризнице и что-то записывал, дверь тихо открылась, и вошел учитель:

– Прошу вас уделить мне несколько минут внимания!

– О да! Но позвольте мне прежде поблагодарить вас за хорошую песню!

– Вы – меня? Я вас должен благодарить!

Когда они через полчаса вместе оставили ризницу, было трудно сказать, чье лицо светилось больше. Прощаясь, они сердечно и долго пожимали друг другу руки, так что прощанье скорей было похоже на радостную встречу.

Во время захода солнца в большом саду у дома пастора, под старой грушей, собрались друзья. Это были старые и молодые крестьяне, мужчины и женщины, которые уже приняли в свое сердце Иисуса.

К великой радости Аннушки, пришли и ее друзья из школы. Очень просто и непринужденно шла в этом небольшом обществе беседа.

Каждый пришел будто сам по себе, по своему собственному делу; но так как дело каждого оказалось общим, оно в общем и могло решиться. Комната пастора всех пришедших вместить не могла, поэтому Мартын Ужеров предложил выйти в сад.

Молодежь в один момент принесла из дома пастора и из школы столы и скамьи, и собрание началось. Одни сидели, другие стояли во-круг пастора, и потом начались рассказы о том, как кто искал и нашел Спасителя. Супруги Рашовы сообщили, что они в Америке посетили словацкую общину конгрегационистов, где многие считали их обращенными. Но только сегодня они поняли, что значит действительно принять Иисуса Христа в свое сердце. Уже в предрождественское время Он сильно стучался в двери их сердец, но они все не решались открыть Ему. Сегодня утром они во время проповеди упали к Его ногам, там, на Голгофе, прося простить их грехи.

Придя домой, они признались друг другу в этом, но лишь после полудня, на собрании, они поняли, что этого еще недостаточно и что они должны еще что-то сделать. Итак, они решили отдать свое сердце Иисусу, и Он вошел и живет теперь в них. Из семейства Ужеровых говорили старые и молодые, в том числе и бабушка, рассказывая, когда и как они пришли к Господу. Чудесно было, что Господь привлекал к себе целые семьи. У Ключевских отец, мать, сын и дочь в предпасхальное время приняли Христа, у Боротовых – отец и дочь, у Костыльных – мать и сын. Так что обращенными были теперь не только семьи Янковского, Звары и Сенина. Всех очень обрадовало, что к ним присоединились и учитель Галь с женой. Из семьи Миловых к Богу пришел только сам староста, хотя сначала казалось, что жена его придет первой.

А пастор Моргач одиноко стоял среди них. Неужели он так и останется один?

Мать его с ранней молодости была очень порядочным и честным человеком. И сейчас поведение сына ей очень не нравилось. "Сначала Август зачем-то с тем книгоношей возился и спорил, а потом на похоронах этого несчастного пастуха так опростоволосился! Перед всей общиной признался, что сам не имеет того, что проповедует! Что скажут на это другие пасторы? Всегда он был порядочным пастором, а теперь он связался с этой сектой!" – размышляла мать, сидя у окна и наблюдая за сыном и за собранием в саду. "За чем они собрались? Этого раньше никогда не было! О чем они совещаются?

Он лишится всякого авторитета среди них! И учитель с женой тоже с ними? Удивительно! Этот заносчивый человек раньше приходил к сыну лишь по служебным делам, в случае крайней необходимости! А теперь он смотрит на ее сына, будто тот ему родной брат!" Мать пастора хотела подойти поближе к собравшимся, чтобы услышать и увидеть, что же там все-таки происходит, но не решилась, потому что могли подумать, что она тоже интересуется этими новшествами и готова их принять. Нет, кем она родилась, тем она и хотела оставаться до конца своей жизни. Она быстро отошла от окна, так как ее сын повернулся и поспешил в дом. Она слышала, как Август вошел в свой кабинет, и подождала, не заглянет ли к ней, потому что он ее в обед очень сильно рассердил. Она сказала, что хочет испечь пасхальные куличи, но он начал просить ее не загружать сегодня прислугу дополнительной работой, потому что это такой великий святой день, который полностью следует посвятить воспоминаниям об Агнце Божьем. Когда она его упрекнула, что он не считается с тем, что у нее на субботу дел невпроворот, он ее попросил вообще ниче го не печь, так как в куличах -де нет никакой надобности и праздник от этого не зависит. "Пасха без выпечки! Какая нелепость! И что ты вдруг вмешиваешься в дела, в которых ничего не понимаешь?" – возразила она, рассердившись.

Потом она наговорила ему еще всякого, к делу не относящегося, но мучившего ее со дня похорон Бенека. Август не сказал ей ни слова в ответ и, так как зазвонили колокола, ушел в церковь на литургическое служение. И что он опять творит! Объявил песню, которой нет в песеннике! Песню, правда, спели хорошо, как ангелы на небесах, однако она была ни к селу ни к городу. Ах, что это за неслыханные новшества! Вот сын вышел из комнаты, наверное, он сердится на нее. Вот прошел мимо окна, неся конторскую книгу и чернила. Зачем? А вот вынесли столик из школы. Ну зачем этому небольшому собранию эта книга?

Мать пастора не слышала разговора под грушей. А было сделано предложение, чтобы принявшие Иисуса Христа как своего Спасителя образовали евангельское общество, члены которого придерживались бы следующих правил:

1. Ежедневно читать Священное Писание.

2. Строить свою жизнь по нему.

3. Словом и делом трудиться над спасением других людей.

Это было принято с большой радостью и единодушно. Сенин неожиданно внес предложение, чтобы пьющий член общества перестал пить. Воротов считал, что это само собой разумеется, так как в Слове Божьем пьянство поставлено рядом с убийством. Мартын Ужеров поддеРжал Сенина; учитель Галь предложил попозже организовать отделение трезвенников, а предложенные три правила принять за основу. Янковский подчеркнул, что читать Слово Божье должен не только лично каждый член общества, а отцы и матери семейств обязаны возобновить домашние собрания. Так каждый выразил свое мнение, и из этого получилось нечто, подобное прениям на собрании, что потом и приняли за основу своеобразного устава только что созданного евангельского общества. На первой странице книги пастор написал: "Я, ниже подписавшийся, член евангельского общества, заявляю, что, получив из рук моего Господа прощение моих грехов и вечную жизнь, отдаю себя и мою дальнейшую жизнь в Его пронзенную десницу, чтобы Он мной руководил и употребил меня для распространения Его Царства", – и первым поставил свою подпись "Август Моргач".

Следующим подписался Людвиг Галь, и так заполнилась вся страница книги.

Мать пастора не знала, что там происходило. Она только видела, что один за другим люди ставили подписи, потом, стоя, молились и после молитвы запели: "Благодать Господа Иисуса Христа, и любовь Бога Отца и общение Святого Духа да будет с нами. Аминь".

"Ах, что он наделал?! – ломала руки мать пастора. – Что другие пасторы скажут об этом, когда узнают? " Да, это действительно был важный вопрос, но в тот момент, когда пастор Моргач пожатием руки прощался с каждым из его братьев и сестер, он был так счастлив, что об этом вопросе даже и не подумал.