Текст книги "Скандал в личной жизни"
Автор книги: Кристи Кохан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 30 страниц)
– Я не знаю, – тихо ответила она, не встречаясь взглядом с Клементиной. – У меня никогда не было регулярных месячных, а тошнит еще только пару дней, я записалась на прием к врачу в среду, но я даже боюсь надеяться.
– Для тебя это было бы чудесно, – сказала Клементина.
Меган взглянула на нее, гадая, понимает ли Клементина, как глубоко ранит ее визит. Это дом Меган. Она выбрала его, решила, где что разместить, поставить. Она занялась своей работой с радостью. Приобрела картины, чтобы украсить стены и указала Джо, где их развесить. Это был ее диван, ее кресло-качалка. Своим присутствием Клементина ухитрилась нарушить покой и очарование единственного места, которое Меган могла полностью назвать своим собственным. Каждое пятнышко на ковре и крошка на столе выдавались как неоновые на фоне совершенства Клементины.
– Да, – прошептала Меган.
Наступило неловкое молчание, Клементина пробегала пальцами по ручке дивана, Алекс переводила взгляд с одной на другую, ожидая, чтобы кто-нибудь из них заговорил. Меган молча покачивалась в своем необычном кресле.
– Более нелепой сцены я никогда не видела, – наконец произнесла Алекс. – Только взгляните на этих двоих. Дружили больше двадцати лет, а теперь не желают смотреть друга на друга. И из-за чего? Из-за мужчины, вот из-за чего. Послушайте, я так люблю Джексона. Черт, мы все любим Джексона, но сначала были мы трое, были задолго до него. Мы существовали друг для друга. Она посмотрела на Клементину, которая по-прежнему не предпринимала никаких шагов, а потом на Меган, прекратившую качаться.
– Дело не в Джексоне, – сказала Меган.
– Ну, тогда в чем, черт побери? – спросила Алекс.
Меган показалось, что внутри у нее появился пузырь, который вдруг начал разрастаться, сжимая все другие органы, беспощадно высасывая воздух. Она вскочила и подошла к роялю, повернувшись спиной к Алекс и Клементине.
– Дело, во всей моей жизни, – произнесла Меган, жадно глотая воздух, чтобы хватило дыхания на слова. – Дело в том, что я была лучшей подругой Алекс, умницы, «головы», и Клементины – фотомодели. И рядом с ними я, просто Меган. Я всегда была просто Меган, и ни одна из вас понятия не имеет, как сильно это обижает и ранит.
– Это неправда, – выкрикнула Клементина, встав с дивана. Она пошла к Меган, но та отодвинулась к окну.
– Разве нет? – спросила она. – Тогда скажи мне, что во мне такого особенного?
Клементина открыла рот, но не смогла выдавить ни слова.
– О, замечательно, – продолжала Меган, – ты даже не можешь ничего придумать.
– Я могу, – заявила Алекс. – Ты добрая, любящая, делящаяся всем и…
– Прекрати, прекрати, прекрати! – Меган заткнула руками уши. – Ты думаешь, мне это поможет? Ты думаешь, этого достаточно? Разве быть просто хорошей для тебя достаточно?
Алекс отвела взгляд, и Меган опустила руки. Она пристально посмотрела на обеих подруг, и чувства, от которых она страдала всю жизнь, нахлынули на нее, заставив впервые в жизни быть небрежной в выборе слов.
– Всю свою жизнь я всегда занимала заднее место, за вами. Сначала была Алекс. Остроумная, находчивая, пользующаяся успехом Алекс. Я держалась за фалды твоей славы, изо всей силы вцепившись руками. Я просто поражалась, что ты можешь двигаться так быстро, не осознавая даже, что я тоже прилагаю все усилия, стараясь не отставать от тебя.
– Мег, я…
– Дай мне закончить! – закричала Меган, забыв о боли в животе, слова слетали с губ быстрее, чем она могла осознать их.
– А потом появилась Клементина. Такая прекрасная. Я едва могла выносить ее красоту, я часто наблюдала, как ты движешься, Как ты говоришь. Я так старательно пыталась быть похожей на тебя, чтобы мальчики глядели на меня так же, как они смотрели на тебя.
Клементина внимательно слушала Меган, увидев на мгновение жизнь ее глазами.
– Я была тогда так молода, – продолжала Меган более спокойным тоном. – Я ничего не имела против, чтобы быть простой и глупой до тех пор, пока я могла быть рядом с вами. Но сейчас я старше и умнее, и быть пятым колесом в телеге меня уже не устраивает.
Она подошла к креслу-качалке, собираясь сесть, но потом передумала и повернулась к ним лицом. – Вы понимаете, что у меня никогда в жизни не было ничего, что принадлежало бы только мне.
Алекс открыла рот, но Меган подняла руку, останавливая ее.
– Ты встречалась с Тони до того, как я встретилась с ним, и все, что он сделал со мной, он сделал из-за тебя. – Она бросила быстрый взгляд на Клементину. – Джексон оставил меня ради тебя, несмотря на то, что вы оба оказались слишком глупыми и испуганными, и не сходились целые года. Даже Джо – брат Алекс. Что, черт побери, здесь мое? Только мое?
– Джексон любил тебя, – прошептала Клементина.
– Не смей говорить мне о том, что чувствовал Джексон! – произнесла Меган, направляясь к Клементине, но в нескольких сантиметрах от нее остановилась. – Ты даже не сочла нужным сказать мне о своих чувствах. Ты обращалась со мной, как будто я идиотка, малое дитя, как будто я не способна совладать с гневом или печалью. Черт побери, Клементина, мне плевать, что ты будешь с ним делать, выходи за него замуж в знак благодарности за всю мою заботу. Но разве ты не могла, по крайней мере, обращаться со мной как с равной? Хотя бы раз в жизни. Как с человеком, которого ты уважаешь? Как ты поступила бы с Алекс?
– Я старалась только поступать так, как считала правильно. Прости меня, – сказала Клементина, и слезинка скатилась по ее лицу.
Алекс потянулась и взяла ее за руку:
– Я думаю, ты зашла слишком далеко, Меган.
Меган отступила назад и посмотрела на нее:
– А скажи-ка, как далеко зашла бы ты, будь ты на моем месте, Алекс. Что, если бы ты всю свою жизнь прожила в тени. Выбирая оставшиеся призы, оставшуюся любовь. Что, если бы ты была человеком второго сорта, без успешной карьеры, поддерживающей тебя. Девушкой, которую мужчины оставляют, чтобы быть с женщиной, которую любят по-настоящему.
– Наша жизнь тоже не мед, – возразила Алекс. – Ты понятия не имеешь, что такое все время быть одной, притворяясь, что десять деловых костюмов в гардеробе компенсируют ночи, проведенные в одиночестве.
– Может быть, я не знаю, – сказала Меган, – но это выбор, который ты сделала сама. А у меня не было даже выбора. И Клементина ничего не видела в жизни, кроме успеха. За исключением изнасилования.
Клементина резко отвернулась, обхватив живот руками.
– Меган, перестань! – закричала Алекс.
– Нет, не перестану! За исключением изнасилования, у Клементины было все, что она только хотела. Всю свою жизнь я была вашей лучшей подругой, и что мне это дало. Пинок в лицо. Я думала, что у нас троих есть что-то необычное – единственная в жизни дружба, и это удерживало меня рядом с вами все эти годы. Я любила вас, забывая о собственной гордости. Но сейчас я вижу, что я – единственная, кто испытывал такое чувство.
Меган повернулась и с топотом прошествовала к входной двери, настежь отворяя ее.
– Вы хотели знать, – продолжала она, выходя на парадное крыльцо, как я себя чувствую. Я чувствую себя великолепно! Я никогда не чувствовала себя так хорошо, за всю свою жизнь. И знаете почему. Потому что вы двое мне больше не нужны. Я думала, что дружба с вами – единственное, что выделяет меня из толпы. Но сейчас у меня есть Джо, мои мечты и, возможно, даже ребенок, растущий внутри меня. Вы можете забирать назад свою проклятую тень. Ищите какую-нибудь другую дуру, чтобы стояла в ней. Я буду жить своей собственной жизнью.
Клементина и Алекс молча застыли, уставившись на Меган, прислонившуюся к перилам крыльца.
– А сейчас я хочу, чтобы вы ушли из моего дома.
Клементина вышла первой, стремительно проскользнув мимо Меган к машине. Алекс шла гораздо медленнее. Дойдя до Меган, она остановилась:
– Не важно, что за мысли пришли тебе в голову, – сказала она, – Я всегда считала тебя своей ровней, своей лучшей подругой. Единственный человек, который когда-либо считал тебя менее достойной и значимой – только ты сама.
Она подошла к машине и села в нее. Меган видела, как Клементина уронила голову, и слезы потекли по ее щекам. Алекс крепко обняла подругу, потом они уехали.
Меган знала, что пожалеет о том, что сказала. Позже она будет плакать и возненавидит себя за свою жестокость, за то, что отказалась от двух людей, которых любила больше всех. Но сейчас она улыбалась. Высоко держа голову, Меган вернулась в дом. Потому что сейчас, раз в жизни, она вышла победительницей, оказалась сильной стороной. А это было чертовски приятно.
Глава 24
Неожиданный телефонный звонок в два часа ночи обычно не предвещает ничего хорошего. Резкое позванивание – все равно, что красный сигнал тревоги. Если, конечно, он не сливается с твоим сном, превращаясь в мелодичный звон колоколов в маленьком заброшенном городке. Клементине снился чудесный луг. Она и Джексон рвут полевые цветы. Ей хотелось навсегда остаться на том цветущем лугу, но безжалостный голос Джексона пробился в конце концов через все барьеры ее сознания.
– Проснись, Клем, телефон. Еще толком не проснувшись, Клементина села и подняла трубку. Ей казалось, что сердце вот-вот выскочит из груди.
– Клементина Монтгомери? – произнес незнакомый женский голос. На линии были помехи, и Клементина с трудом разбирала слова.
– Да. Кто это?
– Кэрол Шорнбург.
– Боюсь, я не знаю никакой Кэрол.
– Я – подруга Вашего отца.
Клементина схватила руку Джексона, радуясь, что он здесь, рядом с ней, такой надежный и родной. За последние два месяца он приезжал очень часто, как бы стараясь заполнить пустоту, возникшую в ее жизни после ужасного эпизода, который произошел в доме Меган. В этот раз Джексон гостил уже два дня и Клементине казалось, что сумасшедшие часы безжалостно торопливо отсчитывают секунды, проведенные вместе. Когда он уезжал, когда ей оставалось только обнимать подушку, время останавливалось, застывало на месте.
– Да, – ответила Клементина, стараясь не предполагать самого ужасного. Это могло быть все, что угодно. Даже что-нибудь хорошее. Работа? Женитьба? – Что я могу для Вас сделать?
– Боюсь, у меня плохие новости, – сказала Кэрол.
Клементина еще крепче вцепилась в трубку, пока не занемели и не побелели суставы пальцев.
– Мне нелегко сообщать Вам это, но лучше сказать сразу, – продолжала Кэрол. – Дюк умер несколько часов назад. Обширный коронаротромбоз. Он… – Кэрол заплакала, не в состоянии справиться со слезами, останавливаясь только, чтобы глотнуть воздуха.
Клементина отняла трубку от уха и положила ее на колено. Уставившись в одну точку на стене – в левый нижний угол картины Джексона с изображением белого школьного здания в сельской местности, она не двигалась, не моргала, и, казалось, не дышала.
– В чем дело? – спросил Джексон, он расслышал рыдания в трубке, – скажи мне.
Медленно, спокойно, как сделала бы Британи, психопат-убийца, которую она играла в «Выйдя из-под контроля», Клементина повернула к нему голову и пожала плечами: – Умер мой отец.
Джексон мгновение пристально разглядывал ее – странную улыбку и остекленевшие глаза – потом взял из ее рук телефон. Дождавшись, пока женщина на другом конце провода успокоится, он расспросил о подробностях.
Клементина слышала, как он говорит, словно откуда-то издалека, в каком-то тоннеле, отделенном от нее. Ей надо было всего лишь потянуться и дотронуться до него, и она тоже очутилась бы там. Но, конечно, она не хотела этого. Она предпочла бы остаться здесь, в безопасности, сконцентрировав все внимание на углу картины, пока ее глаза не сомкнутся, и она не заснет.
Клементина услышала щелчок, разговор закончился, и почувствовала пальцы Джексона на своем плече.
– Клементина, мне так…
– Шиш, – прошептала она, по-прежнему уставившись в стену, но сейчас ей приходилось прилагать усилия, чтобы остаться отделенной от него, от телефонного звонка, от жизни, куда ее снова тянули. – Дюк умер… Дюк умер… Дюк умер… – Слова эхом отдавались в сознании, а перед глазами поплыло лицо Дюка – не то, которое она видела в последний раз, а знакомое лицо. Лицо из детства – счастливое и прекрасное.
Клементина думала, что уже не любят его или, по крайней мере, выбросила его из своей жизни. Но теперь он умер. Больше некого презирать и ненавидеть. И ненависть превращается в бессмысленное чувство, когда не на кого ее обращать.
– Сейчас я хочу заснуть, – сказала она, натянула до подбородка одеяло и отодвинулась на край, подальше от Джексона. По-прежнему шумел океан, тикали часы, где-то на улице пронеслась машина, а Дюк был мертв.
Джексон прижался всем телом к Клементине и обхватил руками ее живот.
– Я люблю тебя, – прошептал он.
Клементина вздрогнула, и, напрягая всю силу воли, успокоилась и заставила себя заснуть.
Утром Джексон проснулся один. Клементины в спальне не было. Он быстро спустился вниз и вышел во внутренний дворик. Клементина оказалась там. Она неподвижно сидела, закутанная в одеяло, с красными от слез глазами, невидящим взором, уставившись на океан.
– Я чувствую себя такой одинокой, – пожаловалась она. Джексон сел рядом и взял ее за руку. – Иметь отца, пусть даже плохого, означало, что я по-прежнему чья-то маленькая девочка. Все-таки был кто-то, гордившийся мной.
– У тебя есть мать, которая гордится тобой, – сказал Джексон, – и у тебя есть я.
– Я проснулась утром, и на какое-то мгновение подумала, что все прекрасно. А потом я вспомнила. – Она вздрогнула и потуже закуталась в одеяло. – Мне показалось, что в душе у меня огромная дыра, и целый фрагмент моей жизни вырван вон. Он был свободный духом, ленивый, праздный, но неотразимый. Не могу поверить, что никогда больше не увижу его.
– Я знаю, – сказал Джексон.
– Я должна была так много еще сказать ему. Я виновата, что все между нами кончилось так глупо. Я всегда думала, что когда-нибудь, когда мы оба станем старше и мудрее, мы снова будем вместе, мы простим и забудем обиды, прошлое. Я считала, что у меня полно времени.
– Мы все думаем, что у нас много времени на то, чтобы сказать самое главное. Поэтому мы откладываем примирения и прощения со дня на день, говоря, «Завтра я позвоню. Завтра я скажу, что мне очень жаль. Завтра я извинюсь».
Они долго молчали, наблюдая, как утреннее солнце играло с краем горизонта, окрашивая сиреневое небо легким оттенком желтого.
– Когда умер мой отец, – тихо сказал Джексон, – я подумал, что это моя вина. Он каждый вечер прежде, чем ложиться спать, просил меня зайти к нему в каморку и поцеловать его на ночь. А вечером, накануне того дня, когда его застрелили, я так заигрался с ребятами в футбол, что, ложась спать, совершенно забыл про него.
– О, Джексон, – Клементина прислонилась к нему.
– Я думал, что, если бы я поцеловал его и пожелал ему спокойной ночи, или сказал бы, что люблю его так сильно, как он всегда хотел, он бы по-прежнему был жив. Требовалось совсем немного, того внимания, чтобы сделать его счастливым, но я был слишком поглощен собственными делами. Мне всегда было некогда.
– Ты был только ребенком.
– Я знаю. Но я все еще чувствую себя виноватым, что не успел сказать самое главное.
– Вот, так и бывает. Именно так все и кончается. Джексон встал: – Постарайся успокоиться, если можешь. Надо надеяться, что он знал, как ты относишься к нему и что чувствуешь, если ты и не говорила ему. И кто знает, может быть, он где-нибудь здесь, наблюдает за тобой.
Джексон поцеловал ее в голову и вошел в дом. Ветер обдувал лицо Клементины и на мгновение ей показалось, что она чувствует чье-то дыхание, осушающее ее слезы.
* * *
В следующую субботу Клементина прилетела в Феникс на похороны. Служба была короткой, присутствовало всего несколько человек – Кэрол и ее семья, друзья и Клементина. Потом они поехали из похоронного бюро на кладбище.
Пока священник произносил обычные надгробные слова, они молча наблюдали, как гроб опускают в могилу. Клементина бросила на крышку красную розу и подошла к Кэрол.
– Он скучал по Вас, – сказал Кэрол. Клементина вытерла слезы и улыбнулась ей. Кэрол оказалась совершенно, не такой, какой ее представляла Клементина. Она всегда представляла Дюка с худощавой, молодой, светловолосой, потрясающей девицей, вроде тех легкомысленных женщин, ради которых он бросил ее мать. Но Кэрол оказалась темноволосой, слегка полноватой женщиной средних лет, и удивительно простой. Ее самыми ценными качествами были теплота и добрый нрав, свойства, которым, как считала Клементина, Дюк всегда придавал очень маленькое значение. Очевидно, она многого не знала о своем отце, часто не понимала его и никогда не поймет теперь.
– Вам не было необходимости говорить мне это, – сказала она Кэрол. – Я знаю, как сильно я посягала на тот образ жизни, к которому он всегда стремился. Сейчас я понимаю это, и как бы то ни было, я люблю его.
– Просто потому, что ты не хочешь впускать кого-то в свою жизнь, не означает, что ты можешь заставить себя разлюбить их.
Клементина улыбнулась. Она была рада, что, когда Дюк умирал, рядом с ним стояла именно Кэрол.
– Знаете, что он обычно делал? – спросила Кэрол.
Клементина покачала головой.
– Каждый раз, когда выходил фильм с Вашим участием, он водил меня в кинотеатр по три-четыре раза. И как только в начале среди титров появлялось Ваше имя, он вставал и орал во все горло – Это моя дочь!
– Не может быть, – смеясь, ответила Клементина.
– Чистая правда. Конечно, никто не верил ему. Он был таким грубоватым и бедным, а Вы – прекрасная кинозвезда. Но ему было наплевать. Он гордился Вами, Клементина. Даже, если и не признавался в этом самому себе. Я знаю, в глубине души, когда он смотрел на Вас, он думал: «Бог мой, это прекрасное создание – моя дочь». И был счастлив при этом.
Клементина пожала Кэрол руку, подошла к краю уже зарытой могилы и опустилась на колени.
– Я по-прежнему твоя маленькая девочка, – прошептала она. Потом взяла горсть земли и положила в карман.
* * *
Мир был черным. Клементина потянула кончик носового платка, закрывающего ей глаза, но Джексон шлепнул ее по рукам.
– Перестань, – сказал он, – Я же просил не подглядывай.
– Я совершенно сбита с толку, – заметила она и понюхала воздух, пытаясь хоть как-то понять, куда они направляются.
Несколько часов назад они взяли напрокат автомобиль и, как только уселись в него, Джексон тут же завязал ей глаза. Какое-то время Клементина спала. Но сейчас они ехали жесткой и ухабистой дорогой, так что дремать было невозможно.
– Сколько мы уже едем? – спросила она.
– Где-то от одного до пяти часов.
– Так нечестно.
– Жизнь вообще нечестная штука.
– Джексон, перестань. Я понятия не имею, где мы находимся.
– Это входит в мой план, – улыбаясь, ответил Джексон.
Он удивлялся своему собственному возбуждению. Все было запланировано очень давно – пятнадцать месяцев назад, если точно. Казалось, первоначальный энтузиазм скоро пройдет, но сейчас, когда план претворяется в жизнь, Джексон чувствует себя как ребенок во время первой поездки в Диснейленд. Он украдкой взглянул на Клементину – сопевшую, вертевшуюся, туда-сюда и чуть ли не разрывался от радости. Ничто в мире не могло доставить ему большего удовольствия, чем видеть ее счастливой.
Для того, чтобы сделать этот день реальностью, потребовались почти геркулесовские усилия. Сначала нужно было дождаться доходов от продажи двух самых последних полотен, затем предстояло заключить сделку с Картинной Галереей Моссьер на Манхаттане, которая согласилась стать единственным агентом по продаже его работ на Восточном побережье, потом нужно было утрясти список приглашенных гостей на открытие выставки в Нью-Йорке. А потом, когда все сделки свершились, и он приобел собственность, Клементина оказалась слишком занятой на съемках своего последнего фильма, чтобы уехать из Лос-Анджелеса.
И вот, наконец-то, все уладилось. Кончилось время ожиданий. Он нашел место, отведенное ему, добился кое-какого успеха. Когда его спрашивали, чем он зарабатывает на жизнь, Джексон мог гордо отвечать «я художник». Клементина по-прежнему получала больше, возможно, она всегда будет зарабатывать больше его – но Джексона это не беспокоило. Сейчас он мог придти к ней как равный к равному.
Джексон ехал через леса Нью-Гемпшира, – частые рощицы тополей и берез, листва которых уже начинала гореть осенним пламенем красок. Дул бодрящий ветерок, смахивающий упавшие листья на ветровое стекло. За всю свою жизнь Джексон никогда не видел более прекрасного места. Он вполне мог обойтись без побережья, больших городов и тропических островов. Дайте ему осеннюю Новую Англию, и он будет счастлив.
Джексон свернул с главной автострады и проехал уже десять миль по проселочной дороге из гравия. Потом он сделал резкий поворот вправо на уединенную узкую грунтовую дорогу. Клементина резко вскинула голову, почувствовав изменение. Джексон рассмеялся.
В конце дорожки он остановился. Перед ним простирались 25 акров густых деревьев, волнистых холмов и ручей, протекающий в конце владений. И все это принадлежало ему. Джексон вылетал четыре раза, чтобы посмотреть участок, обсудить с архитектором, сколько деревьев можно будет убрать. Поговорить о предельных размерах дома и его внутреннем дизайне, а также о выборе самого лучшего места для постройки. В конечном итоге они решили расчистить три тысячи квадратных футов на вершине холма, оставляя по обеим сторонам деревья для уединенности. Отсюда открывался великолепный вид на долину.
Когда Джексон подошел с архитектором к краю холма, то понял, что именно здесь будет его дом. Он поклялся когда-нибудь перенести на руках через порог этого дома единственную и любимую женщину – Клементину.
– Вот мы и здесь, – сказал он.
– Где это, здесь?
Джексон снова рассмеялся, быстро обошел машину, открыл дверцу и помог Клементине выйти.
– Чудесный воздух! – воскликнула она.
Он медленно провел ее между деревьями на холм, где будет стоять дом. Еще раз, оглянувшись вокруг и убедившись, что лучшего места не найти, Джексон развязал повязку на глазах Клементины. Она прищурилась от солнца, а потом внимательно осмотрелась.
Отойдя на пару шагов от Джексона, провела рукой по стволу березы. Упавшие листья шуршали под ногами.
– Я не понимаю, – сказала Клементина.
Джексон обнял ее за плечи:
– Это наш дом, Клем, – прошептал он. – Вся эта земля – наша. Я хочу построить здесь наш дом.
Насколько хватило глаз, Клементина видела только деревья – зеленые, желтые, некоторые с примесью красного. Она слышала вдали журчание воды и вибрирующее пение птиц над головой.
– Там есть вода? – спросила она.
– Ручей. Пойдем, я покажу тебе.
Он взял ее руку и повел через лесок вниз по склону холма, становившегося все круче и круче по мере того, как они спускались к воде.
– Мы можем проложить здесь дорожку, если хочешь, – сказал Джексон по пути, обходя деревья.
– Нет, мне нравится так, как есть.
Наконец, они достигли подножья холма, возле которого тихо струился ручей, все еще обмелевший после летней жары. Дно было усыпано гладкими камешками, и покрытыми зелеными водорослями. Они сели на берегу, опустив ноги в мягкую подушку опавших листьев. Клементина закрыла глаза, позволяя успокаивающему журчанию воды смыть хитросплетения, разочарования и заботы, составляющие часть ее повседневной жизни в Лос-Анджелесе. Джексон приподнял голову к солнцу, мельчайшие лучики которого просачивались сквозь листву.
Они молчали полчаса, только вода, птицы и ветер нарушали тишину. Потом Клементина открыла глаза и положила голову на плечо Джексона.
– Я никогда не видела более прекрасного места, – произнесла она.
Джексон поцеловал ее в лоб.
– Я надеялся, что тебе понравится. Я всегда был неравнодушен к лесочкам. Побережье замечательно, но в месте, вроде этого, есть что-то основательное, устойчивое и чистое.
– Я могла бы раствориться в этой тишине, – сказала Клементина, бросая в ручей лист и наблюдая, как течение уносит его вниз.
– Пока я могу быть рядом.
Клементина улыбнулась:
– Куда бы я не пошла, я хочу, чтобы ты был со мной.
Чуть позже они снова поднялись на холм, на то место, где будет стоять дом. Джексон рассказал, каким он его себе представляет.
– Вот здесь я хотел бы сделать кухню, с видом на долину. А вот там – уголок для завтрака. По утрам там всегда солнце. А что ты думаешь насчет большого каменного камина? – он указал на место, которое представлял как гостиную.
Клементина пристально смотрела на него. Он строил планы на будущее, в существовании которого она не совсем била уверена.
– Ты говоришь, что хочешь, чтобы я переехала сюда и жила с тобой? – спросила она.
Джексон взял ее руку:
– Не просто, чтобы ты жила со мной. Я хочу жениться на тебе, Клементина.
Клементина замерла на месте. Она так часто мысленно слышала эти слова, что боялась поверить, что они прозвучали сейчас наяву. Она опустила взгляд на их сплетенные руки, потом, снова подняла глаза на его лицо и поняла, что это правда.
– Повтори еще раз, – попросила она.
Джексон рассмеялся и приложил руку к сердцу.
– Клементина, ты выйдешь за меня замуж? Я обещаю стать хорошим мужем. Я буду усердно работать как художник. Может быть, это и не самый гарантированный вид деятельности, но я сделаю все, что могу, чтобы обеспечить хороший заработок. И я обещаю любить тебя больше, чем кто-то любил женщину на этом свете.
– И каждый день будешь говорить мне, что я – прекрасна, – пошутила Клементина.
– Да.
– И будешь приносить мне завтрак в постель, и тереть мне спину, и каждую ночь заниматься со мной любовью, так страстно, как ты всегда это делал.
– Это я выдержу. Что-нибудь еще?
Клементина сжала его руку:
– Никогда не оставляй меня, – прошептала она.
Джексон крепко обнял ее.
– Мы вместе построим наш дом. Он станет нашим прибежищем в этом большом, ужасном мире. А когда мы закончим, у нас будет чудесная свадьба – начало совместной жизни на все оставшиеся года. Ты будешь сниматься в фильмах, если хочешь, или начнешь работу по сбору вкладов в пользу жертв насилия. Я устрою студию прямо здесь, наверху, так что мне не придется даже уезжать от тебя. Обещаю – ты никогда больше не останешься одна.
Клементина прислонилась к нему головой и закрыла глаза.
– Мне кажется, как только я перееду сюда, – произнесла она после долгого молчания, – я смогу выступать публично против изнасилования. Для меня уже не будет ужасно, что я буду говорить об этом, если я буду знать, что у меня есть свой дом, куда я могу вернуться.
– Значит, этим тогда и занимайся. Ты же знаешь, я всегда поддерживал и буду поддерживать тебя.
– Да, я знаю.
– Итак, это означает «да?» – спросил Джексон. – Ты выйдешь замуж за возможного неудачника?
Клементина рассмеялась:
– О, полагаю, что да. У меня нет лучшего выбора.
Джексон прижал ее к себе. Точно так же, как и тогда, когда Артур позвонил ей в первый раз и попросил приехать в Нью-Йорк, Клементина ощущала не то чтобы радость, хотя радость была частью ее чувства. То, что она действительно чувствовала – это облегчение. Полнейшее облегчение, что ожидания и волнения закончились. Она не считала себя особенной или чрезвычайно красивой только потому, что Джексон любил ее. Ей казалось, что ей просто повезло, как будто ее ангел-хранитель почувствовал к ней расположение и сделал бесценный подарок.
Джексон потянул ее вниз на землю и медленно снял с нее одежду. Его взгляд не отрывался от лица Клементины. Она была очарована им, как впрочем, и всегда, с самого первого дня, с самой первой встречи.
Потом они занимались любовью на том месте, что будет их кухней. А когда все кончилось, радость волной прокатилась по их телам. Клементина обвила Джексона руками, крепко прижимаясь к нему.
– Ты хочешь жениться на мне, – повторила она, все еще не совсем уверенная, что это правда.
– Ты хочешь выйти за меня замуж, – эхом ответил Джексон.
Он приподнялся на локте, похожий на бога леса с листьями и веточками, прилипшими к телу и застрявшими в волосах.
– Я люблю тебя. Но становится чертовски холодно, и нам лучше одеться.
Они рассмеялись и натянули на себя одежду. Джексон рассказал, где будут остальные комнаты.
– Я подумал, что на стене в библиотеке, если ты захочешь, мы могли бы повесить портреты – твой, Алекс и Меган рядом друг с другом.
– Звучит неплохо, – произнесла Клементина.
– Как ты думаешь, Алекс согласиться расстаться со своим? Видеть свое изображение на стене каждый день – это, наверное, приятно ее самолюбивой натуре.
Клементина улыбнулась.
– Думаю, ей понравится идея собрать нас всех вместе, хотя бы на стене, на портретах, если мы, кажется, не сможем сделать это в реальной жизни. Ее голос смягчился при мысли о подругах.
– Надеюсь, что так, – сказал Джексон. – Так как я никак не мог найти подходящее время, чтобы отдать Меган ее портрет, то сейчас он сможет гордо висеть здесь, вместо того, чтобы собирать пыль в каком-нибудь шкафу. И тогда, не важно, что произойдет между тобой и Меган, у тебя всегда будет перед глазами ее портрет.
Клементина еще раз обняла его. Ей хотелось бежать к ближайшему телефону и позвонить подругам.
Что хорошего в счастье, в помолвке, если не с кем поговорить об этом, поделиться радостью? Меган и Алекс в течение многих лет делали ее успехи приятными вдвойне. Казалось, что переживаешь часы славы снова и снова, когда их глаза загорались и они говорили, что гордятся ею и счастливы за нее.
Но сейчас все по-другому. Они стали разными. Слишком много произошло, и они не могли вернуться назад. Алекс была бы рада ее счастью, но она не захочет явно объединяться против Меган. И, конечно, Клементина не может позвонить Меган. Она не говорила с ней пять месяцев, с того самого дня в доме Меган. Она хотела позвонить. Она набирала шесть цифр из семизначного номера сотни раз, но никогда не могла заставить себя набрать последнюю цифру. Чтобы она сказала? «Прости» не охватывало всей глубины чувств. Меган целую жизнь выстраивала цель возмущения и негодования, и Клементина не могла сражаться с этим.
Смешно, но Меган даже не подозревала, что Клементина тоже страдала. Джексон не мог стать всем для нее, он не мог занять место Меган. Алекс еще была рядом, но это не тоже самое. Нужны были все трое, чтобы образовать безупречный круг.
Клементина старалась примириться с тем, что о жизни Меган будет узнавать только через Алекс – о ее планах переехать с Джо в сельскую местность в Англии, точнее в графство Беркшир; экстазе по поводу беременности, подтвержденной вскоре после того, как Клементина в последний раз видела ее, потом об отчаянии, когда, месяц спустя у нее был выкидыш. Клементина хотела позвонить, выразить свое сочувствие, но совершенно ясно, что ее сочувствие для Меган ничего не значит. Все, что столько лет делало их дружбу такой уникальной, неожиданно рассыпалось в прах.
