Текст книги "Раскол: прелюдия к Катаклизму"

Автор книги: Кристи Голден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

Глава 20

По зеленым угодьям Ясеневого Леса брели пять огромных косматых разномастных медведей. Время от времени они приостанавливались, чтобы обнюхать или потрогать лапой что-нибудь, что их заинтересовало. Казалось, они движутся поодиночке, каждый сам по себе. Однако если бы кто-нибудь понаблюдал за ними достаточно долгое время и проследил бы за их на первый взгляд бесцельным блужданием, то заметил бы, что все они двигались в одном и том же направлении.

Также он, возможно, заметил бы, что у них есть рога.

Они дошли до места в горах, немного западнее Тоннеля Когтя. Тот, что был побольше и выглядел более седым, чем остальные, в течение нескольких минут осматривался, тщательно принюхиваясь, а затем поднялся на задние лапы и протянул передние к небу.

Черные блестящие когти превратились в длинные, сильные пальцы. Коричневый и белый мех заколыхался и укоротился. Медвежья морда вытянулась, рога теперь росли из крупной головы со спокойными, глубоко посаженными глазами. Скелет и органы передвинулись под покрытой короткой шерстью кожей. Задние лапы превратились в длинные, сильные конечности с копытами вместо лап, а короткий хвост удлинился и стал похож на кнут с кисточкой на конце.

– Я чую их; они идут, – заверил своих товарищей Хамуул Рунический тотем. – И они одни.

Рядом другие друиды последовали его примеру, их медвежьи тела плавно и естественно менялись, становясь телами тауренов. Вскоре они уже стояли наготове, время от времени подергивая хвостами и ушами.

Несколько мгновений спустя пять ночных саблезубов, чьи шкуры переливались различными оттенками темного цвета, показались на холме, двигаясь стремительно и изящно. Как один, они изменили свою форму. Длинные, гибкие, кошачьи тела стали длинными, гибкими телами ночных эльфов. Уши стали длиннее, лапы обернулись руками и ногами, а хвосты полностью исчезли. Они предстали перед тауреном. Хамуул низко поклонился.

– Верховный друид Дикая Лань, – сказал он. – Я так рад, что ты пришла, мой старый друг.

– Меня терзали большие сомнения, – произнесла Элереза Дикая Лань. Хамуул отметил, что она не назвала его другом в ответ. Она была высокой и изящной, с короткими зелеными волосами и фиолетовой кожей. Но было ясно, что она повидала немало сражений; бледно-лиловые шрамы уродовали более темную фиолетовую кожу, а ее тело было скорее жилистым и мускулистым, чем привлекательным.

– Твое сердце привело тебя и твоих спутников на эту встречу, также как мое сердце привело меня и моих, – сказал Хамуул.

– Кровь безжалостно убитых Стражей все еще взывает к правосудию, Хамуул, – ответила Дикая Лань, но говоря это, шагнула вперед, чтобы сократить расстояние между собой и Хамуулом.

– И правосудие свершится, – уверил ее Хамуул. – Но правосудие не может произойти без переговоров, мира и исцеления, – он первым сел на мягкую зеленую траву. Другие друиды тауренов последовали его примеру. Калдореи обменялись взглядами, но когда Дикая Лань села, они присоединились. Получился своего рода круг, хотя его можно было разделить ровно пополам.

Холодность и четкая граница между расами огорчали Хамуула. Это была встреча не незнакомцев, а старых друзей. Десять из них сотрудничали в течение многих лет как часть Круга. Это была связь, стоявшая выше рас и политических границ, связь тех, кто мог принимать форму и касаться духа животных этого мира, объединяться с природой способом, недоступным для всех остальных. Но теперь эта связь жестоким способом испытывалась на прочность.

Хамуул молча помолился Матери-Земле, чтобы работа, которую они проделают здесь сегодня, приблизила их к восстановлению этой связи, возможно, даже сделала ее сильнее.

– Я уверен, до вас дошли слухи, что Тралл отбыл на время. И я также уверен, что вы знаете, зачем.

Дикая Лань нахмурилась.

– Да, мы слышали. И мы знаем, кого он назначил на свое место.

– Будьте уверены, Тралл не собирается отсутствовать долго. Он попросил Керна, чтобы тот давал советы молодому Адскому Крику, – сказал Хамуул. – Вы знаете, что Тралл хочет мира.

– Вот как? В самом деле? – со злостью в голосе заговорил другой ночной эльф. – Тогда зачем он вообще ушел? И назначил Гарроша править в его отсутствие? Гарроша, который открыто выступил против переговоров? Которого мы в первую очередь подозреваем в организации нападения?

Хамуул вздохнул. Не было никаких неопровержимых доказательств, что Гаррош так или иначе причастен к зверским атакам на Стражей. Но в эти слухи было легко поверить.

– Тралл находится в Награнде, чтобы лучше понять, что творится со стихиями. Послушайте… мы, друиды, ближе к миру природы, чем многие, хотя мы и не шаманы. Я не верю, что кто-то из присутствующих не видит, как страдает от боли этот мир.

Казалось, представители ночных эльфов смягчились.

– Если Тралл сможет вскоре вернуться, найдя способ успокоить стихии, и если Гаррош сможет воздержаться от очередной бесполезной резни, – сказала Дикая Лань, – тогда, возможно, из этого выйдет толк.

– Должен напомнить тебе: неизвестно, причастен ли к произошедшему Гаррош. Но наше собрание – уже толковый шаг, – ответил Хамуул. – И пусть здесь, сейчас, воцарится мир.

На лицах собравшихся промелькнули различные выражения: надежда, беспокойство, недоверие, страх, упорство. Хамуул осмотрелся и кивнул. Все шло так, как он ожидал, хоть и не так, как ему этого хотелось бы.

Он неторопливо потянулся к одному из своих мешков и бережно достал длинный, тонкий предмет, завернутый в выделанную кожу. Он высоко поднял его на мгновение, затем встал, отнес его в центр круга и развернул.

– Это церемониальная трубка, – сказал он. – Она передается среди участников перед началом мирных переговоров. Веками это было традицией моего народа. Я принес ее на свою первую встречу Круга Кенария. Некоторые здесь помнят ту встречу. Сейчас я снова принес ее, чтобы официально продемонстрировать свое стремление к единению и исцелению.

Дикая Лань внимательно посмотрела на трубку, спокойно кивнула зеленоволосой головой, потянулась к своим сумкам и вынула мех для воды и чашу.

– Кажется, мы с тобой думаем одинаково, – тихо сказала она, поднимая чашу. Это был простой керамический кубок, покрытый синей глазурью, на которой были выгравированы руны, и больше никаких украшений. Хамуул мягко улыбнулся. Давным-давно она принесла его, как он принес трубку. – Это древняя чаша. Мы не знаем ее первого владельца, но она уцелела со времен Раскола и передавалась из рук в руки с любовью и заботой. Вода из Храма Элуны. Она чиста и приятна, – она бережно налила немного воды в кубок, затем поднялась и поставила его в центре.

Хамуул довольно кивнул. Ночные эльфы отнеслись к этой встрече так же серьезно, как и таурены. Он чувствовал, как напряжение начало исчезать, чувствовал, что уважение и надежда начинают заменять сопротивление и вражду.

Он поднялся, поклонился Дикой Лани и нагнулся, чтобы поднять трубку. Наполнив ее травами, он заговорил.

– Раскуренная трубка будет передаваться от одного к другому, – объяснил он для тех молодых друидов ночных эльфов, которые никогда прежде не видели церемонию тауренов. – Пожалуйста, когда она дойдет до вас, возьмите ее на мгновение. Подумайте о том, чего вы хотите здесь добиться. Затем поднесите ее к…

Он застыл.

Легкий ветерок чуть сменил направление и донес до чувствительных ноздрей таурена новый запах. Сильный, знакомый, весьма приятный в любое другое время… но таурен знал, что сейчас, в этой непростой ситуации, он мог означать смерть для всех.

– Нет! Стойте! – крикнул Хамуул на родном языке орков, но было слишком поздно. Раньше, чем слова слетели с его языка, беспощадные стрелы просвистели в смертоносном полете. Два ночных эльфа рухнули с метко пронзенными горлами.

Раздались гневные и предупреждающие крики тауренов и ночных эльфов. Дикая Лань повернулась лишь на мгновение, чтобы бросить на Хамуула взгляд, горящий яростью и ненавистью. Он пронзил его сердце, словно копье.

– Мы пришли с добрыми намерениями! – бросила она прежде, чем обратиться в кошку и наброситься на самого близкого орка – огромного лысого воина с кривыми зубами и с гигантским двуручным мечом. Он рухнул под ней, меч выпал из его руки и упал в траву, а ее когти разорвали его живот.

– Дерите фиолетовую кожу! – гоготал их лидер. Откуда они взялись? Зачем? Это сделал Гаррош? Это не имело значения. Случайно или в результате злого умысла, мирная встреча была прервана самым худшим способом, какой только можно придумать. Хамуулу оставалось только защищать троих оставшихся в живых друидов ночных эльфов… нет, – поправился он, когда другой орк пронзил Дикую Лань копьем, пригвоздив ее к земле, – двоих.

Поддавшись гневу и боли, он мгновенно принял форму медведя и бросился на ближайшего вооруженного орка. Его собратья-таурены поступили аналогично, каждый из них перекинулся в звериную форму. У женщины-орка, размахивавшей двумя короткими мечами, не было ни одного шанса против мощи Хамуула. Ее крик прервался, когда вес медведя раздавил ее грудную клетку. Он хотел сомкнуть свои массивные челюсти на ее горле, разорвать трахею, отведать ее крови с привкусом меди, но он сдержался. Он был не такой, как они.

Все друиды вокруг него приняли различные формы, чтобы защитить себя: буйствующий ворон, кидающийся на орков и полосующий их лица острыми, словно бритва, когтями, кошка с зубами и когтями, предназначенными рвать и раздирать, и медведь, самая мощная из звериных форм. Кровь залила все кругом, и ее запах почти свел Хаммула с ума. Он остановился на последней грани здравомыслия, вспоминая, зачем он пришел сюда, как близки они были к мечте о мире всего лишь несколько коротких кровавых минут назад.

– Стойте, стойте, это же таурены! – раздался крик, проникая через красный туман сражения. Призвав каждую частицу самообладания, которой он обладал, Хамуул отпрыгнул от орка, с которым сражался, и вернулся в свою истинную форму.

Он запоздало понял, что был ранен; в форме медведя он не почувствовал боли. Он зажал рукой глубокую рану на боку и пробормотал заживляющее заклинание. Его глаза широко раскрылись от ужаса, когда он оценил то, что произошло.

Он не верил своим глазам: все пятеро ночных эльфов были убиты и лежали там, где пали. Почти все таурены были ранены, и он с болью увидел, что одна из них лежала на траве со стрелой в глазнице, и мухи уже жужжали вокруг ее обмякшего тела.

Он повернулся к орку, который, казалось, был лидером.

– Во имя Кенария, что вы наделали?

Бледно-зеленый орк никак не отреагировал на вспышку Хамуула. Он просто пожал плечами.

– Мы увидели этих пятерых грязных ночных эльфов, бежавших в шкурах кошек, и подумали, что они собираются напасть.

– Напасть? Впятером?

Орк не сводил с него тяжелого взгляда и молчал. Как они вообще могли знать наверняка, что это были друиды, а не просто ночные саблезубы, гадал Хамуул.

Угрюмая, молчаливая тупость орка выводила Хамуула из себя, и его голос наполнился яростью.

– Кто послал вас? Это был Гаррош?

Орк снова пожал плечами.

– Кто такой Гаррош?

Невозможно. Хамуул не мог поверить, что кто-то мог быть настолько не осведомлен. Любили его или ненавидели, но все знали Гарроша. Орк, должно быть, зачем-то играл с ним.

– Вы прервали тайную и жизненно важную встречу, которая могла гарантировать Орде возможность заготавливать древесину в Ясеневом Лесу, не рискуя жизнями! Я лично доложу о вас Керну Кровавое Копыто и позабочусь, чтобы этот инцидент был предан огласке. Я не буду ответственен еще за одно пятно на чести Орды. Эти эльфы, эти друиды, – он указал дрожащим пальцем на остывающие трупы, – прибыли сюда по моей просьбе. Они верили, что со мной они в безопасности. И теперь наша лучшая надежда на мир так же мертва, как и они, потому что вы думали, что они нападают. Как твое имя?

– Горкрак.

– Горкрак, – произнес Хамуул, смакуя имя и запоминая его. – Любая твоя возможность получить повышение в Орде по службе, Горкрак, умерла прямо здесь.

Выражение лица Горкрака немного изменилось. Хладнокровный взгляд его свинячьих глазок медленно переместился с друидов ночных эльфов на Хамуула и на что-то позади таурена. На его лице расплылась коварная улыбка, и Хамуул слишком поздно понял, что сейчас произойдет.

– Нет, если я прикончу тебя раньше, – злорадно произнес Горкрак.

И Хамуул услышал протяжный звук выпущенной стрелы.

***

Горкрак из Молота Сумерек с удовлетворением осмотрелся вокруг.

– Я думал, друидам полагается быть умными, – сказал один из его собратьев, вытаскивая свой меч из покрытого белой шерстью тела женщины-таурена.

– Глуп каждый, кто не видит приближающегося разрушения, – сказал Горкрак. Он перестал имитировать тупое выражение лица после того, как одурачил Хамуула. – Оно неотвратимо и прекрасно. Мы закопаем трупы, но не слишком глубоко, чтобы падальщики смогли найти их. Мы хотим, чтобы тела нашли, – он мрачно улыбнулся, – со временем.

Он был доволен, что Хамуул упомянул Гарроша. Это означало, что подозрения о действующем вожде уже начали распространяться. Некоторые уже шептали, что это Гаррош безжалостно убил Стражей. Теперь они подумают, что он также стоит и за этой резней.

– За небытие, которое ждет, – сказал Горкрак. – Закопать.

***

Хамуул Рунический тотем медленно приходил в сознание. Он открыл глаза и не понял, очнулся ли он. Где он? Что произошло? Ничего не было видно, и со всех сторон что-то давило на него.

Дышать было тяжело; спертый воздух пах несвежей кровью и землей. Он попытался двинуться и понял, что его зажало. Его тело было охвачено болью, а горло разрывала жажда. Он был в своей медвежьей форме; наверное, у него была доля секунды, чтобы сменить форму прежде, чем его ранили…

…в спину…

…дружественные соратники Орды.

Воспоминания обрушились на него, словно лавина, и он внезапно понял, где он находился, и что на него давило.

Он был в братской могиле.

Адреналин взорвал его, давая его измученному телу новую силу. Где верх? Трупы обняли своими безжизненными руками его плечи, прижались холодными телами к его спине, как будто пытаясь заставить его присоединиться к ним. Хамуул открыл зубастый рот, задыхаясь от отвратительной вони и грязи, и уперся лапами в тела своих друзей. Он рвался наверх, туда, откуда шел свежий воздух, заставляя тела медленно кровоточить, используя всю силу своего тела, чтобы расталкивать в стороны трупы и грязь, пока его голова не вырвалась на поверхность, и он глотнул свежего воздуха. С рычанием, снова чувствуя боль от ран, он вылез наружу и рухнул без сил, его белый и светло-коричневый мех слипся от крови и трупных жидкостей, он задыхался и дрожал в ужасе от такой жестокости.

Он хотел превратиться обратно в таурена, но первая попытка заставила его снова потерять сознание. Когда через несколько минут он очнулся, он смог обратиться и излечить раны, по крайней мере, некоторые. Чтобы восстановиться полностью, ему требовалось время.

Морщась, он поднялся на копыта и направился, содрогаясь, осмотреть могилу и узнать, выжил ли кто-либо еще. Была ночь, но он не нуждался в сиянии солнца, чтобы узреть трагедию.

Мертвы. Все мертвы. Ночные эльфы и таурены. Он был единственным, кто выжил. Его огромное сердце облилось кровью. Его колени подкосились, и на мгновение он рухнул рядом с дырой в земле, в которой лежали его друзья, оплакивая убитых, оплакивая будущие раны, которые повлечет за собой эта попытка заключить мир.

Он поднял голову и сквозь слезы заметил священные ритуальные предметы, которые принесли он и Дикая Лань, на которые они возлагали такие большие надежды. Они были разбиты, красивая трубка и простой, древний кубок. Растоптаны неосторожными ногами и павшими телами. Разбиты вдребезги, невосстановимы, как и его мечта о мире.

Закрыв глаза, Хамуул, пошатываясь, снова поднялся на ноги, поднял руки к небу и попросил о помощи. Она пришла в форме совы, которая села на ветку поблизости и тихо ухнула. Хамуул нащупал клочок пергамента в мешках. Своей собственной кровью, поскольку пузырек с чернилами разбился в бою, он написал краткое сообщение и обмотал пергамент вокруг лапки совы. Она заволновалась, повернула голову и уставилась на Хамуула проницательным взглядом сверкающих глаз, но не поспорила со странным ощущением.

Хамуул прошептал имя Керна и задержал образ старого вождя перед своим мысленным взором. Когда он убедился, что сова повинуется его просьбе, он с благословением отпустил ее. Она направилась на юго-запад.

В направлении Громового Утеса.

Он закрыл глаза от облегчения и благодарности и тихо опустился на землю, позволяя ее объятиям принять его, на время или навсегда, – он не знал.

Глава 21

Боль оказалась куда сильней, чем ожидал Гаррош, но он был даже рад ей.

Ему было лестно, что Орда так хорошо приняла его решение перестроить Оргриммар. Были и недовольные, например Кэрн и Эйтригг, но большинство воспрянуло духом от идеи возврата к старым орочьим традициям. Гаррош был доволен.

Порой он выходил из крепости и подолгу всматривался в череп врага, убиенного его отцом. Однажды он задумчиво потер подбородок и решил сделать еще один шаг, чтобы почтить своего покойного отца.

Решение пришло легко, но его исполнение оказалось обжигающе болезненным. Он лежал на полу в своих чертогах, принуждая свое тело расслабиться, успокоиться и не напрягаться. Над ним склонился пожилой орк, чьи накачанные мускулы и твердые руки контрастировали с его морщинами и белоснежным конским хвостиком. В одной руке тот орк зажал острое, тонкое лезвие, наконечник которого он то и дело макал в черные чернила. В другой он держал маленький молоточек. Единственными звуками в комнате были потрескивание освещающей помещение жаровни да постукивание молоточка орка-татуировщика, колдующего над лицом Гарроша.

Обычно рисунки татуировок бывали простыми. Семейная эмблема, слово, знаки отличия Орды. Гаррош же захотел, чтобы всю его челюсть покрывала сплошная черная татуировка, и это было только начало. Он планировал сплошь украсить свои грудь и спину сложными татуировками, чтобы и друг, и недруг видели их и знали, какую боль он готов причинить самому себе. Каждый удар молоточка добавлял к татуировке еще одну точку, и при такой скорости его желание сбудется через много часов – часов, наполненных мучительными уколами иглы, будто раскаленной добела.

В какой-то момент Гаррош сглотнул. Он понял, что потеет, но от чего – от боли или жара в замкнутой освещаемой огнем комнате – он не знал. Татуировщик приостановился и с негодованием посмотрел на него сверху вниз.

– Не двигайтесь, – прочеканил он. – И не потейте так. Ваш отец не потел.

Гаррош удивился, как Грому удавалось контролировать свое потовыделение. Но ему нужно было постараться сделать то же самое. Он ничего не ответил старому орку, ибо для этого ему нужно было двигать челюстью, и потому просто моргнул, давая понять, что он понял.

Татуировщик, ученик орка, который наносил ритуальные наколки на тело Грома Адского Крика, отступил, позволив своему ученику утереть пот с коричневого лба Гарроша и убрать с его подбородка кровь и лишние чернила.

Во время передышки Гаррош тяжело дышал. Прошло уже четыре часа, а татуировка была шириной всего в три пальца. Татуировщик снова склонился над ним. Гаррош замер, и его пытка – сладкая, почетная пытка – возобновилась.

***

– Гаррош!

Громкий рев Кэрна раскатистым эхом прокатился по крепости Громмаш, когда он переступил ее порог. Охранники поспешили к нему, не зная, что им делать: поприветствовать его или задержать. Он окатил их свирепым взглядом и насмешливо фыркнул, и они сочли нужным отступить.

– Гаррош!

Крепость Громмаш никогда не засыпала. Даже если в ней царила тишина, кто-нибудь все равно следил за огнями или готовился к следующему дню. Крик Кэрна разбудил тех, кто спал этой ночью. Зал постепенно начал заполняться еще сонными, но любопытными зрителями, одетыми в первое, что попалось под руку. Многие протирали глаза спросонок.

– Гаррош, я требую встречи с тобой!

– Никто не смеет требовать ответа от предводителя Орды, – раздраженно заявил один из гвардейцев Кор’крон.

Кэрн повернулся к говорившему с проворством, которого мало кто мог ожидать от таурена его лет.

– Я Верховный вождь Кэрн Кровавое Копыто. Я помог создать Орду, которую сейчас разрушает Гаррош. Я буду говорить с ним, и я буду говорить с ним сейчас!

– Старый бык, твое мычание и фырканье разбудит и мертвого!

Голос Гарроша не уступал в силе голосу Кэрна и источал сарказм. Кэрн повернулся, забыв о гвардейце, и взглянул на появившегося предводителя Орды. Глаза таурена слегка расширились.

– Так-так, – сказал он негромко, рассматривая татуировки Гарроша, – похоже, ты унаследовал от отца не только оружие.

– Его оружие, – ответил орк, – и его знаки на лице и теле, знаки, несущие ужас врагам.

Гаррош медленно двигал челюстью, как будто разговор все еще причинял ему боль. Татуировки выглядели свежими.

– Твой отец причинил немало зла, но умер он как герой, – отвечал Кэрн. – Сейчас он бы стыдился тебя.

– Что?! – крик Гарроша многократно отразился от сводов зала. – О чем ты говоришь, таурен?

– Я предупреждал Тралла насчет тебя, – тихо сказал Кэрн, будто не заметив вопроса. – Я сказал Траллу, что было глупостью давать тебе такую власть. Я думал, что когда-нибудь ты будешь готов к этому, но не раньше, чем наберешься опыта и выдержки. Я ошибался. Ты, Гаррош Адский Крик, не достоин командовать даже стаей гиен, не говоря уже о великой Орде! Ты приведешь нас прямо к погибели, стуча кулаками в грудь, как гориллы из джунглей Тернистой долины!

Лицо Гарроша побледнело от ярости и затем вспыхнуло гневом.

– Ты пожалеешь о своих словах, старый бык, – прошипел он. – Я заставлю тебя проглотить их вместе с пригоршнями грязи.

– Это ты приказал убить часовых в Ясеневом лесу, не так ли? – закричал Кэрн и сделал шаг вперед по направлению к орку, который стоял на месте, сжимая свои огромные темные кулаки. – И это ты приказал расправиться с десятком друидов из Круга Кенария, собравшихся вместе для того, чтобы заключить соглашение и решить проблемы мирным путем ради Орды!

Недоумение и ярость скользнули по лицу орка.

– Во имя предков, что за чушь ты несешь? Как ты смеешь обвинять меня в такой низости?

Кэрн фыркнул.

– Гаррош, всем известно твое неуважение ко всякого рода союзам, заключенным во имя мира и согласия, и твое отношение к так называемому перемирию Тралла.

– Да! Я презираю это перемирие. Но я бы никогда не действовал украдкой, как вор! Я гордился бы каждой атакой, нанесенной Альянсу с моей команды! Я кричал бы со всех крыш города, что для Орды еще не все потеряно! Честь Орды...

– Как ты смеешь произносить это слово?! – загремел Кэрн. – Честь? Даже сейчас ты лжешь, Гаррош. У тебя меньше чести, чем у кентавра. По крайней мере, имей мужество признать то, что ты совершил. Признай свои глупые, эгоистичные поступки!

Голос орка внезапно стал ледяным.

– Ты дурак, если воображаешь меня интриганом. Старость иссушила твой разум. Из-за уважения, которое Тралл по необъяснимой причине питает к тебе, я забуду твои безумные бредни, порожденные старческим маразмом. Тралл оставил меня во главе Орды, и я всегда стану делать то, что полагаю наилучшим для нее. Ступай и избавь себя от необходимости быть вышвырнутым отсюда за хвост.

Вместо ответа Кэрн взмахнул рукой. Тяжелый удар тыльной стороной кисти пришелся Гаррошу в лицо, прямо по свежим татуировкам. Такая мощь была в этом ударе, что орк зашатался и едва устоял на ногах, издав вопль боли и взмахнув руками в попытке удержать равновесие.

– Мы еще посмотрим, кого выволокут отсюда за хвост, щенок, – проговорил Кэрн. – Долго же я ждал этого удара!

Из рассеченной и распухшей губы Гарроша стекала кровь. Вождь Орды машинально дотронулся до своей щеки, затем зашипел и отдернул руку. На секунду показалось, что он колеблется, но затем ярость возобладала.

– Значит, ты вызываешь меня на бой, старый бык?

– Разве это не ясно? Возможно, мне следует повторить. Я вызываю тебя на поединок чести, Гаррош. Я вызываю тебя на мак’гору.

Гаррош усмехнулся.

– Правила мак’горы были упрощены. Размыты. После указа Тралла она стала всего лишь представлением. Ты хочешь драться? Тогда мы будем драться по-настоящему. Я ответственен за Орду, и я говорю, что приму твой вызов на мак'гору, прежнюю мак'гору. Так, как проводили ее наши предки, со старыми правилами. Всеми ее правилами!

Глаза Кэрна сузились.

– Что ж, значит до смерти?

Гаррош ухмыльнулся.

– До смерти. Может быть, сейчас ты принесешь мне извинения?

Кэрн задумался на мгновение, а затем запрокинул голову и от души рассмеялся. Это застало Гарроша врасплох.

– Если ты просишь, чтобы я боролся с тобой по старым правилам, сын Грома, так знай – ты развязал мне руки. Я собирался лишь преподать тебе урок. Я буду сожалеть, что лишил Орду такого хорошего воина, но я не могу позволить разрушить все, на что Тралл потратил столько сил, позволить опозорить честь тех, кто пожертвовал собой во имя мира. И все ради того, чтобы ты мог насытить свое честолюбие. Этого не будет! Ты слышишь меня – не будет! Я повторяю свой вызов. Мак’гора, по старым правилам. До смерти!

– Я принимаю вызов, – спустя мгновение прорычал Гаррош. – С удовольствием. Я никогда не чувствовал к тебе ничего, кроме жалости. Время избавить Орду от старых паразитов, примазывающихся к славе тех, кто шел, сражался и умирал на поле боя.

– Пора избавить Орду от молодого самонадеянного глупца, Гаррош, – невозмутимо ответил Кэрн. – Я сожалею о том, что нужно сделать, но я должен. По правде говоря, я только рад, что мы будем драться по старым правилам. Ты убил невинных и планируешь окончательно разрушить последнюю надежду на мир. Я не позволю этому продолжаться.

Теперь Гаррош рассмеялся, проводя ладонью по подбородку. Затем он поднес окровавленные пальцы к губам, медленно слизнул с них кровь. Это должно было причинить ему немало мучительной боли, но он не подал и виду, вытерпев ее.

– Ты, конечно, знаешь, что необходимо для поединка?

Гаррош замялся.

– Какое оружие? Какая броня? Сколько свидетелей? – сказал Кэрн.

Щеки Гарроша потемнели от смущения, и он покачал головой. Кэрн фыркнул.

– Ты призываешь к традиционной борьбе, и все же я, таурен, лучше разбираюсь в ваших орочьих традициях, чем ты!

– Ты слишком уходишь в детали, – проворчал Гаррош. – Я сделаю все, что тебе нужно. Давай скорее закончим с этим и начнем бой.

Кэрн с презрением посмотрел на орка, затем покачал головой и успокоился.

– Каждый берет себе только одно оружие. Выбранным нами шаманам разрешается благословить его. Никакой брони, никаких одеяний. Только набедренная повязка. И у каждого должен быть по крайней мере один свидетель, – он горько улыбнулся. – Думаю, у нас их будет намного больше.

Гаррош отрывисто кивнул.

– Я буду следовать всем этим правилам.

– На арене, через час.

Кэрн развернулся, чтобы уйти. Остановившись в дверном проеме, он произнес:

– Приготовься, Гаррош Адский Крик. Не бойся, что я оскверню твое тело. В смерти я воздам тебе все почести, которые ты должен был заработать при жизни.

Он склонил свою голову.

Гаррош расхохотался ему в спину.

***

Через час арена была переполнена. Пылающие факелы и жаровни освещали помещение и нагнетали в нем душное тепло. Слухи распространились быстрее, чем пожары, бушевавшие до отъезда Тралла, и было ясно, что предпочтения зрителей разделены заранее. Некоторые пришли оказать поддержку Кэрну, но куда больше народу пришло ободрить Гарроша.

Кэрн глядел наверх, пытаясь найти знакомые лица, но его зрение ухудшилось с годами, и ему сложно было различить их. Большинство сидевших на его половине были тауренами, как и следовало ожидать. Были также несколько представителей других рас, однако объединяло их одно – все они были немолоды. Он не мог разглядеть зрителей на дальней стороне, поддерживающих Гарроша, но ясно видел в оранжевом свете огней, что среди зелено-фиолетово-серо-розовокожей массы орков, троллей, Отрекшихся и эльфов крови виднелись черные, коричневые и белые шкуры тауренов.

Кэрн вздохнул. Он полагал, что у него есть все шансы выиграть этот бой, иначе он бы не бросил вызов на мак'гору. Жизнь не казалась ему тусклой или лишенной радости, и он не собирался опускать руки. Совсем нет. Он бросил вызов и принял предложение Гарроша возвратиться к "старым правилам”, потому что необходимо было прервать высокомерное, близорукое, рискованное правление Гарроша над Ордой, которую Кэрн так любил. Он планировал занять место Гарроша, пока не возвратится Тралл, чтобы свершить правосудие по своему усмотрению. Кэрн был готов к этому.

Он не тешил себя иллюзией, что бой будет легким. Гаррош был одним из лучших воинов Орды. Но бой один на один отличается от обычного сражения. Гаррош был порывистым. А Кэрн будет бороться в своем собственном стиле, и это принесет ему победу.

Гаррош готовился к бою в своей части огромной арены. По ритуальным правилам мак'горы он был обнажен, за исключением набедренной повязки, и его коричневое тело было до блеска смазано маслами. Он производил поразительное впечатление: воплощение всей орочьей мощи, мускулистый и гордый, он разогревался для битвы, размахивая огромным топором, который когда-то принес смерть Маннороту. Тот тоже был смазан и светился мрачным блеском.

Кэрн собирался сражаться оружием своего рода – руническим копьем. На нем также была только повязка. Его мех начинал седеть от возраста, но все еще оставался гладким и густым и теперь блестел от масла. Под кожей перекатывались твердые мускулы. Пусть его суставы могли время от времени ныть в дождь или снег, а глаза должны были напрягаться, чтобы смотреть вдаль, но он не растерял своей силы и лишь немного сдал в скорости. Он поднял руническое копье попеременно на четыре стороны, обращаясь к каждой из четырех стихий, стукнул кулаком, в котором сжимал копье, по груди, приветствуя Духа жизни внутри своего собственного тела и тел всех других живых существ, а затем обратился к шаману Бераму Небесному Охотнику, чтобы получить его благословение.

На оружия, как и на тела воинов, также было нанесено масло. Берам тихо пробормотал что-то, опустил палец в фиал со священными маслами, а затем аккуратно намазал блестящую жидкость на наконечник копья.

– Я опечален, что до этого дошло, – сказал он тихо, чтобы его слышал только Кэрн. – Но главное теперь то, что твоя причина справедлива, Кэрн Кровавое Копыто. Пусть она ведет твое копье верно в цель.

Кэрн поклонился ему, низко и смиренно, его толстые, сильные пальцы плотно обхватили рукоятку копья. Двадцать поколений вождей клана Кровавое Копыто владели копьем в сражении, и теперь шла его очередь. Оно вкусило кровь многих благородных врагов и действительно разило верно в цель. На мгновение его взгляд остановился на рунах. Некоторое время назад среди них он вырезал большую часть своей истории, как то предписывала традиция. Но все же ему еще было что сказать. Он пообещал себе, что после сражения, когда все успокоится, он найдет время, чтобы завершить свою историю.