Текст книги "Бомба для монополии"

Автор книги: Крис Пуллен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

11

Мэт Добсон любил свою работу – торговлю орудиями смерти по всему злосчастному шарику. Это был, как он часто отмечал, превосходный рынок для предпринимателя – то есть оборотистого посредника, потому что хотя обеспечение покупателя товаром обычно удовлетворяет потребности, что означает, что этот участок рынка хотя бы временно насыщен, торговля оружием порождает новую потребность в нем. Вы покупаете оружие, чтобы защитить себя от агрессора или чтобы отпугнуть его. Вы покупаете оружие потому, что вы сами стремитесь стать агрессором. Зачастую вы покупаете оружие не ради какой-либо цели, а просто чтобы произвести впечатление, продемонстрировать всему миру, что вы сильны и значите больше, чем ваши соседи. Но каковы бы ни были причины, вы создаете потребность – ваши соседи, ваши соперники, ваши враги тоже начинают покупать оружие просто потому, что оно есть у вас.

В результате самые богатые нации вооружаются и перевооружаются все более мудреным оружием, порождая этим резерв оружия устаревшего. Так что всегда есть множество возможностей в кратчайшее время удовлетворить аппетиты богатых, но не богатейших, и далее – по нисходящей. А ниже и вне этого ранжира существуют вольные вояки, террористы и преступники. Не то чтобы Добсон когда-либо продавал или покупал у них что-либо, но он принимал во внимание их существование и способы ведения дел. Частные армии вроде финчли-кэмденовской были нижним пределом, до которого он опускался.

Разумеется, на поверхности была система лицемерных кодов, стандартов, нормы, даже законы, контролирующие постоянное передвижение оружия туда и сюда через моря и границы, и постановления Объединенных Наций, которые могли, по их мнению, управлять этой зловещей торговлей или хотя бы держать ее под наблюдением наилучшим в этом наилучшем из миров способом. Но торговля, объявленная нелегальной или хотя бы слегка сомнительной, немедленно порождает темных дельцов, которые за огромные барыши доставят то, что надо, туда, куда надо, – как оружие, так и наркотики. Разница в том, что, пока, скажем, Иран или Индонезия будут раем для торговцев наркотиками, они будут рады торговцу оружием в своих диванах и святая святых самых влиятельных людей страны.

Все это доставляло Добсону большое удовольствие и было способно сделать его на самом деле очень богатым человеком. Но в этом бизнесе была и другая, темная сторона – по крайней мере он это сознавал.

Его мать была, похоже, не только следующим лидером тори, но и спасителем партии, которой нечего было терять, потеряв после девятнадцатилетнего пребывания у власти почти все. И тогда возникла миссис Добсон – толстая леди с йоркширским акцентом, которая была способна скорее умереть, чем проиграть, хотя на самом деле однажды она проиграла, после почти года в Кембриджском университете, и должна была давать уроки красноречия, чтобы вернуться на утраченную позицию. В конце восьмидесятых она была младшим министром в теневом кабинете. К середине девяностых стала канцлером Казначейства после того, как толстенький предшественник собрался стать премьер-министром. И он оказался столь же слаб, как и прежний, так что она была следующей кандидатурой, Повторялся 1975 год. На горизонте вырисовывалась вторая Тэтчер. Официальный опрос бросил только клеветническую тень на ее поведение в ДТИ десятью годами ранее, но этого хватило для премьер-министра, опасавшегося почувствовать ее нож в своей спине, чтобы сместить миссис Добсон.

Она говорила, что это был заговор аристократии, старой гвардии, Великих и Сильных, устроенный с целью не допустить снова славы или поражений (в зависимости от точки зрения собеседника) Века Тэтчер, и, конечно, ее сын был согласен с ней.

Это означало, что Мэт Добсон завидовал – черной, тяжелой завистью – любому, кто принадлежал к этой на вид незапятнанной шайке дерьма высшего класса, предки которых порабощали страну, к этим хозяевам Британии, чьи огромные богатства происходили от сахарных плантаций Вест-Индии восемнадцатого века, на которых работали рабы. И полковник Дикки Финчли-Кэмден был, конечно, из этих герцогов Того-то и эрлов Сего-то. Облапошивая его на несколько сотен тысяч, Добсон мог получить полное удовлетворение за то, что его предки сто лет назад были рыботорговцами в Йоркшире. И, конечно же, его в этом поддержит любимая матушка. Будучи изгнанной, она по-прежнему собирала все сплетни, поддерживала связи и многим могла позвонить, и многие могли помочь ему. Когда вечером он просматривал список заказов Финчли-Кэмдена и подводил итоги, ему пришло в голову, как организовать аренду оружия и доставку в запечатанных контейнерах к восточному побережью Атлантики в таможенные склады трех «свободных» портов – Гибралтара, Танжера и Лас-Пальмаса. Теперь нужно было переправить их в Пуэрто-Лимон на карибском побережье Коста-Рики – порт, указанный Финчли-Кэмденом. Но, кроме того, ему нужен был кто-то, кто был бы готов приложить небольшое усилие, чтобы выяснить, куда они отправятся потом. Он знал такого человека – Генри Уоллес, наполовину отошедший от дел брокер по кораблям. Он уже этим не занимался, но за вознаграждение мог бы найти для этого агента в Пуэрто-Лимоне.

– Должно быть, четверг, старина. Среда и четверг – это единственные дни, и я принимаю заказы в среду, – сказал Уоллес.

Добсон помнил, что вообще-то Уоллесу не нужна работа – на вершине той навозной кучи Сити, которая имела дело с кораблями, ему на самом деле было необходимо потерять пару гигантских танкеров за год, чтобы покатиться вниз. Но он продолжал посещать по средам четырехэтажный дом в Спиталфилдс, где очень юные девочки и мальчики разыгрывали сцены из «Камасутры» и приглашали посетителей уединиться, если у тех хватало денег.

Так что в четверг под моросящим дождем Добсон проехал в такси по Ломбард-стрит и прошел через аллеи и дворы до Симпсона. Не самое его любимое место ланча, оно казалось еще более ужасным, чем обычно – запах старого пива и вина, жарящегося мяса, толпа, красные лица, грубость.

Добсон чувствовал, что хочет столкнуть их головами, показать этим идиотам, что настоящий мир – не здесь. Когда в дальнем конце бара появился Уоллес, он испытал облегчение.

Некогда высокий, но теперь согнувшийся, словно под тяжким грузом, с глазами, полуприкрытыми веками и носом, похожим на клубнику, Уоллес помахал ему рукой. Добсон коротко пожал тяжелую белую руку, постаравшись как можно скорее избавиться от этого. Они прошли через весь бар в обеденный зал к темно-коричневому узкому столику со скамейками.

– Закажем то, что они делают лучше всего, да? Порцию мяса. Тушеные луковицы. Жаркое из капусты и картофеля. Красное вино.

Официантка, ирландка-кокни, была проворной и веселой и обращалась с Уоллесом как со старым, но почтенным коккер-спаниелем.

– Здесь дешево, видишь ли. И вкусно. И здесь все старое, это хорошо. Я люблю старые вещи. Видишь эти вешалки? – он указал на старинные деревянные полочки над головой. – Это для шляп.

Они повесили пальто на крючки и уселись за уже накрытый стол. И приступили к делу.

– Есть кое-что для вас, – сказал Уоллес. – GC вдоль побережья Гибралтара, от Танжера эти два контейнера – кубические, не так ли? – уходят в Лас-Пальмас. Затем все три на новом скоростном рифере доставляются в Пуэрто-Лимон. Будут там к 23 октября. Лучше и быть не может.

Добсон вспомнил, что GC – это грузовое судно, возможно, что это всего лишь каботажное судно, плавающее между Канарами, Северной Африкой и Испанией. «Рифер» – значит, рефрижератор. Похоже, он шел более-менее пустым в Карибское море, чтобы увезти оттуда кофе, охлажденный для сохранения аромата, медленно дозревающие бананы и ананасы, говядину, рыбу и прочее.

– Все совершенно обычно, кроме того, что я не мог какое-то время поверить заявлениям, что там оборудование для лесных исследований, но это ваше дело, не мое, – Уоллес прижал кончик своего клубничного носа пальцем. – Так в чем же суть?

– Они наняли агента в Пуэрто-Лимон. Я хочу узнать, кто он такой.

– Очень тяжело найти, не появляясь на месте. Но если вы отправитесь со мной в офис, думаю, я смогу что-нибудь сделать.

Довольный тем, что не он платил за ланч, Уоллес полакомился: яблочный пирог с топлеными сливками и еще две бутылки красного вина. К тому времени, как они закончили ланч, ресторан был почти пуст и дождь прекратился.

Офис Уоллеса был менее чем в трех минутах ходьбы, но по дороге он ухитрился трижды поскользнуться на мокрой мостовой, и Добсон ухватил его за плечи и поддерживал. Он обнаружил, что старый торговец кораблями был еще тяжелее, чем казался. Пыхтя и отдуваясь, он втолкнул Добсона в дверь старого офиса, который занимал всего три комнаты, зато большие и просторные, на первом этаже Плантэйшн Хаус. Там была только одна секретарша, непривлекательная женщина средних лет. Перед ней на столе лежали кипы отчетов.

– Что-нибудь было, Дорис?

– Нет, дорогой. Последние три недели было очень тихо. «Чаннел» падает, но еще недостаточно.

Уоллес прошел к своему столу, порылся в корзине для бумаг и вытащил листок бумаги для факса. Он достал бифокальные очки и нацепил их на свой огромный нос, ведя сломанным ногтем по листу.

– Вот мы. Пуэрто-Лимон. Док С, причал шесть. Вот сюда выгрузят ваши три контейнера. Теперь посмотрим...

Он подошел к книжной полке, заставленной большими томами в черном ледерине.

– Я должен был сохранить эти данные, но сейчас мало этим занимаюсь... И во всяком случае вы должны удивляться, как редко это изменяется.

Поиски нужного тома заняли у него некоторое время, но наконец он нашел его и посмотрел то, что нужно.

– Вот и мы. Если ничего не изменилось за эти три года, а я не сомневаюсь в этом, этот причал закреплен за операциями Международной пищевой ассоциации. Теперь я удивляюсь, зачем такой огромной компании, как МПА, понадобилось ввозить то, чем вы торгуете, в Коста-Рику. В этом мало смысла, не так ли? Разве что они планируют переворот.

– Спасибо, Генри.

Добсон ушел, поскучневший и злой из-за тупости британского высшего класса, который скинул его мать, а до нее – миссис Тэтчер. И вся страна была такой.

12

– Я возьму на себя левого, сэр, если вы возьмете правого, – сказал Гудалл.

– Почему бы нет? – отозвался Паркер.

Дита переступила с ноги на ногу и снова прикусила ноготь большого пальца.

Те двое не могли выстрелить и знали, что не могут. Гудалл и Паркер тоже не могли стрелять. Только в крайнем случае. На худой конец те могли бы использовать «гаранды» как дубинки. Это были просто бандиты, что подтверждалось их винтовками, их дурацкой одеждой и джипом. Но уж никак не выучкой: Коста-Рика – одна из немногих стран мира, в которой нет постоянной армии вообще, и даже Гражданская гвардия прославилась стрельбой по воробьям в тех редких случаях, когда возникала необходимость в применении их пистолетиков.

Так что, когда Гудалл ударил, его противник инстинктивно ответил не тем, что опустил винтовку и нажал на курок, а поднял ее вертикально, чтобы одновременно защититься и ударить. Первый удар Гудалла разбил кисть руки, сжимавшую приклад, второй, в стиле карате, сокрушил бок между тазом и ребрами. Винтовка взмыла в воздух и стукнула по голове его товарища. Гудалл схватил его за освободившуюся правую руку и завернул ее за спину. В схватках такого рода Гудалл почти никогда не использовал кулаки – разбитые костяшки могут потом стать помехой, растяжение кисти немедленно обернется опасностью.

Паркер, следуя привычке, усвоенной им в школьные годы и затем в Сандхерсте, работал кулаками точно так же, как и ногами, но тренировки САС оставили свои следы – он работал более мягко, слегка прижал яремную вену противника, а затем, когда диафрагма его жертвы ослабла от первого удара, ударил его очень сильно чуть повыше пупка. Затем сжал кулак, чтобы нанести сокрушающий двойной апперкот. И именно в этот момент винтовка ударила того по голове.

Пока Гудалл связывал две пары ног и привязывал их к бортику, Паркер отнес винтовки на веранду. Он осторожно поставил одну на предохранитель и оттянул затвор, ожидая обнаружить пулю. Ничего. Он осмотрел винтовку. В магазине, рассчитанном на восемь патронов, было пусто.

– О, Боже мой, – прошептал он, и затем заговорил громче, чтобы Гудалл его слышал. – Они не заряжены. Пусты, как бутылка Джеймсона на 18 марта.

Гудалл засмеялся, вскинув сжатые кулаки над головой. Улыбка расплылась от уха до уха.

Паркер повернулся к Дите.

– Так откуда они явились?

– В Коста-Рике частным лицам запрещено иметь оружие. Так что они должны быть оттуда, – она мотнула головой в сторону нового дома на холме.

– Да. Я так и понял. Давай, десантник, отвези меня туда. Пора платить за звонок на Ноб-Хилл, – Он обернулся к Дите. – Тебе не нужно идти, поскольку мистер Форд говорит по-английски.

– Нет, я пойду. Мне не хочется оставаться здесь одной.

Гудалл забрался на место водителя, Дита села посередине, а Паркер рядом с ней. Ему не оставалось ничего другого, кроме как обнять ее левой рукой за плечи. Он почувствовал тепло ее бедра. Она оглянулась.

– Вы их сильно покалечили? – спросила она.

За всю свою военную службу Гудаллу никогда не случалось водить настоящий автомобиль общего назначения времен второй мировой войны. Переключение передач как у джипа, большое рулевое колесо, металлические пластины педалей почти как у ярмарочных автомобильчиков, воспоминания обо всех этих военных фильмах, Джеймс Стюарт, Джон Уэйн, – и после нескольких мгновений шума полупроснувшееся воспоминание подсказало ему, как включить сцепление – это все было воплощение мечты маленького мальчика.

Он был на взлете, вызванном адреналином. Он знал это, и знал причину этого. Дита совершенно верно спросила, не покалечили ли они этих несчастных парней слишком сильно. Когда он нанес первый удар, это был рассчитанный риск, потому что ружья могли быть заряжены. Почему бы ему поступить иначе? Безоружный против человека, сжимающего автоматическую винтовку, способную всадить восемь пуль ему в живот от одного нажатия на курок. Ничего грязного в этом нет. Если даже и поднимается уровень адреналина.

За десять минут, может быть, за пять, он обмяк, как проколотый воздушный шар. Как всегда, когда ему требовалось как следует выпить. Иначе это будет глубокая, очень глубокая депрессия – как тогда, когда он избил Джека. А тогда он не пил и страдал от этого. Но тут была разница.

* * *

– Ром? С кокой? Ромовый пунш? Дайкири?

– Просто ром.

– Этот натуральной крепости. Я полагаю, вы знаете это.

«Черт», – подумал Гудалл.

– Лед?

– Лед.

Томас Форд разглядывал их, пытаясь понять, что же они такое из себя представляют. Он видел красивую молодую женщину, говорившую с акцентом, предположительно кубинку из Майами. Хотя, очевидно, она работала на «Буллбургер».

Он видел стройного мужчину в среднем весе, темноволосого, с кривой ухмылкой и косой челкой, со злыми глазами, который говорил как английский актер, получивший «Оскара». Он видел рослого викинга, рыжеволосого и веснушчатого. Он видел проблему.

Форд, толстый и болезненный, в футболке и бермудах, разрисованных акулами, с варикозными венами и в спадающих сандалиях, глотнул из бутылки, в которой была, по его словам, «Перрье», отошел от бара и вручил Гудаллу его чистый ром. Снаружи прокатился гром, разрушая покой застекленной веранды. Дождь лупил по стеклянному потолку, как пулеметный огонь.

– Я полагаю, это продлится еще неделю или две, а там мы сможем забыть о дожде на шесть месяцев. Итак, что там с вашими ребятами?

Паркер устроился поудобнее в глубоком плетеном кресле, которое заскрипело под его телом. У кресла была высокая спинка в форме щита, покрытая причудливым узором.

– Соответствующие удобства отсутствуют в старой «финке», которую сняли для нас...

– Нет. Я гадаю, какова цель вашего визита? Для чего вы пришли?

Паркер поболтал свой дайкири, перемешивая в нем лимон с колотым льдом и ромом, и сказал:

– Я хочу постели для нас троих... – тут он покосился на Диту, – ...спальные принадлежности, все, что нужно для готовки, немного еды и выпивки на сегодняшний вечер. Завтра мы собираемся в деревню... Я полагаю, там есть магазин?

– Есть.

– Отлично. Я требовал у Франко в Сан-Хосе все для шестнадцати человек и полагал, что ваши люди все устроили. И мы хотим чувствовать себя свободно в вашем лесу, в северной его части, чтобы за нами никто не приглядывал и не мешал нам.

Он сделал паузу и добавил немного стали в голосе:

– Давайте. Вы знаете, чего я хочу. Я хочу от вас того, за что вам заплатили.

Американец подумал мгновение, припоминая, что они сотворили с двумя из его собственной личной армии.

– Вы это получите, – сказал он. Он еще раз приложился к бутылке «Перрье». – Но почему вы так обошлись с двумя моими ребятами?

– Они направили на нас свои винтовки. Весьма недружелюбно.

– Они были глупы, они любят пошутить, вот и все.

– Этого мы не знали. Там, откуда мы пришли, у нас не было случая встретиться с вооруженными парнями. Даже если они тупые. И особенно если они не тупицы.

– А где же это? Откуда вы?

Паркер встал и осушил свой стакан. Дита и Гудалл последовали его примеру. Было ясно, что встреча, интервью, или чем это было, закончилась. Паркер улыбнулся американцу самой злобной из своих улыбок.

– Англия, – сказал он. – Вот откуда мы.

13

Дита была сильно удивлена тем, что оба – и Паркер, и Гудалл – энергично принялись приводить в порядок три комнаты, разведя огонь – в старой «финке» было сыро и холодно, особенно сейчас, в дождливый сезон, – и стали готовить ужин из тех припасов, которые прислал Форд, но удивление оставила при себе. Она знала по опыту, что если бы она оказалась в таком же положении за компанию с американскими «зелеными беретами», ей вручили бы метлу и велели заниматься уборкой.

Она помогала, но избегала при этом любого физического контакта с ними: она чувствовала, как действует на них ее присутствие, и видела теперь, что они не остановятся и сметут со своего пути любого, а потому не хотела давать им ни малейшего намека.

Не то чтобы она не предполагала делать намеков совсем, в особенности высокому Гудаллу, но на всякий случай она хотела, чтобы все было на ее условиях, а не как попало, и, разумеется, без насилия.

Когда ужин был готов – свиные отбивные, сладкий картофель, салат из помидоров с зеленым чили, – они устроились на веранде. К тому времени дождь перестал, только где-то на западе над горами погромыхивало. Вернулась тропическая жара, хотя солнце уже зашло за холм – ранчо было ниже над уровнем моря, чем Сан-Хосе, хотя до одного океана было тридцать километров, а до другого – вдвое больше. В мелких оврагах собирался туман, особенно густой над речушкой, которая была рядом. Черные бычки проплывали в нем как медлительные дельфины в туманной воде, иногда поглядывая на людей большими карими глазами, и жевали траву, откармливаясь для превращения в буллбургеры с яйцами. Что, как заметил Гудалл, было весьма странно, поскольку именно яиц у них не было, а значит, реклама врала.

Дита не понимала его тайнсайдский акцент, и Паркеру пришлось объяснять ей эту шутку – если это была шутка, – и он даже слегка покраснел.

– Яйца, понимаешь? Их кастрировали, и у них нет яиц – cojones, знаешь, что я имею в виду? А реклама говорит...

Он повернулся к Гудаллу, который корчился от беззвучного смеха.

– Только втрави меня еще раз в такое дерьмо, – прорычал Паркер, – и я утоплю тебя в нем.

На мгновение Дита ощутила расположение к ним из-за их школярской уязвимости, и все они почувствовали себя немного свободней и слегка расслабились.

– Слушай, а откуда взялся этот Форд? – спросил Паркер.

Дита переместилась на одно из трех складных кресел, принесенных из нового дома вместе со всем прочим, что отгрузил им Форд, и сказала:

– Он здесь был первым американским землевладельцем. Тут уже была ферма, но раза в четыре меньше, чем сейчас, и эта «финка», – она очертила вилкой круг, – была жилым домом. Рассказывают, что форд выиграл ранчо у одного тико в покер в Юнион-клубе, злачном местечке в Сан-Хосе.

Она прожевала, потом проглотила.

– Позднее, когда здесь поднялась цена на говядину, он подписал соглашение с нашими конкурентами, с «Макбургером», чтобы продавать всю свою говядину им. Они вложили довольно много денег в бюрократию – в министерство Того, министерство Сего, – она потерла указательным пальцем о большой, – вы знаете, что я имею в виду, и они дали ему правительственное разрешение рубить лес в три раза больше, чем до того. Он стал богатым, построил дом на холме...

– А потом?

– Он стал жадным. Как все такие люди. Он позволил использовать свою землю Эль-Пастору, одному из никарагуанских контрас, который готовил здесь мятежников, чтобы проникать в Никарагуа через реку Сан-Хуан, и получал деньги от ЦРУ. Говорят, что еще он разрешил самолетам ЦРУ использовать взлетную полосу для перемещения наркотиков, коки из Колумбии и тому подобного. Часть ЦРУ планировала представить дело перед всем миром так, что сандинисты торгуют «ангельской пылью». Но он не стал работать с контрас на севере и скоро навяз у ЦРУ в зубах. Эль-Пастора брали на испуг, убили только двух журналистов, которые пытались взять у него интервью. Это бросило тень на «Макбургер». Потом они не стали брать у него оптом его говядину, и он вынужден был выйти на открытый рынок, где ему сбили цену местные крестьяне, которые были счастливы взять много меньше, чем он...

– Понятно. Он хочет получить контракт с «Буллбургером». Поэтому он и позволил нам использовать его землю...

– Да. Но, возможно, мы не заключим с ним контракта. Кроме всего остального, мы еще и платим ему за это.

– Знает ли он, зачем мы здесь?

– Нет. Но может догадываться.

– А ты? Ты знаешь, зачем мы здесь?

Она поставила свою почти пустую тарелку на пол. Паркер желал бы знать – намеренно ли она позволяет ему заглянуть под ее блузку, когда делает это? Она выпрямилась, вглядываясь в сумерки.

– Мне никто ничего не говорил, но я могу догадываться, как и Форд. Вы с вашими людьми, которые должны еще приехать, хотите уничтожить исследовательскую станцию на том берегу реки, в Никарагуа. Это уже пытались сделать, но безуспешно. Вы хотите это сделать как следует. Так?

Паркер ничего не ответил. Это все было так легкомысленно, так легко. Он чувствовал, что она не предполагает – она знает. Но, возможно, не потому, что Франко или кто еще из «Буллбургера» сказал ей, но откуда-то еще – из более высокого звена? И откуда это исходит? Явно откуда-то дальше, чем из «Буллбургера». Это была довольно большая компания, но не настолько большая. Он припомнил нечто, замеченное им на большой стеклянной двери главного офиса компании: «Член группы Международной пищевой ассоциации», что-то вроде того. А их логотипом была буква М на фоне початка кукурузы. Надо бы принять это во внимание, потом припомнить все, что возможно.

Если бы Паркер в своем городском амплуа торговал кофе, какао, кукурузой или зерном, а не металлами, он должен был бы очень хорошо знать, что из себя представляет МПА.

Гудалл тоже заметил, что Дита знает больше, чем они.

– Так что же они выращивают в своих теплицах? Коноплю? Коку? Определенно это не кукуруза, она же растет на всех плантациях вокруг.

– Но та плантация должна быть сожжена, как и все остальное. Особенно она, – подал голос Паркер.

– Почему?

– Тим, это не наше дело...

– Наше дело – выполнять или умирать, так?

– А ты что думаешь, голубушка?

– Голубушка? – переспросила Дита непонятное слово.

– Не обращай внимания на его чудной английский. Так что ты думаешь обо всем этом, Дита? – спросил Паркер.

– Я знаю не больше, чем вы, – она встала, хлопнув руками по бедрам. – Было очень хорошо. Мне понравилось. Вы готовили, так что я убираю.

– А, вот подожди, приедет наш хам Гордон Беннет. Он-то на самом деле знает толк в готовке. Я тебе помогу.

Паркер спустился на луг, достал «данхилл», прикурил от маленькой золотой зажигалки и оглянулся на холм. Огрызок серебряной луны лежал на нем кверху рожками. Под ним сверкал электрическими огнями изящный дом Форда. Отдаленное жужжание дизельного генератора выдавало источник их питания. Паркер вдохнул дым, обернулся к пастбищу, сказав «бу-у» бычку, который развернулся и удалился снова в ночь.

«Однако, – сказал себе Паркер, – ничего не ясно. Кто-то там, – он взглянул на очистившееся небо, на котором сиял Млечный Путь такого же странного вида, как и луна, – знает, что здесь готовится, и кто-то внизу тоже знает. Черт меня побери, если это я. Но я хотел бы знать».

На кухне Дита тоже ломала голову над загадкой. Эти... головорезы, которые могли развалить человека надвое, не только помыли пол и приготовили еду, но и были готовы помочь ей мыть посуду. Она добавила холодной воды из-под крана в кастрюлю с горячей, которую Гудалл предусмотрительно оставил на огне.

– Итак, – задала она вопрос, – кто такой этот... как вы его зовете? Гордон?

– Гордон Беннет. Чертовски хороший повар, – Гудалл огляделся в поисках сухого полотенца, но ничего такого не нашел. – Мы оставим их сохнуть. Гордон Бле, как мы его зовем, – вроде «кордон бле», это телятина такая, понимаешь?