Текст книги "Скинькеды"
Автор книги: Козлов Сергей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
* * *
Вечером в беседке вслед за Валентином, Ольгой и Светланой сначала появился озадаченный Гена Бганба (у которого не было идеи, зато были проблемы: мать сказала прибрать квартиру к приезду многочисленных родственников), затем Вадик Перепёлкин (тоже без особых соображений), потом подтянулся из соседнего двора Денис Иванов (просто так) и самым последним явился Морошкин. Оглядев компанию весьма скептическим взглядом, он устало сел на перила и закурил.
– Есть же люди, которые всю жизнь работают грузчиками, – Алексей выдохнул облако дыма, – теперь я понимаю, почему пролетариат так пассивен, даже есть не хочется, – признался он и тут же сыграл словами: – А идеи есть?
Валик выдержал паузу, подождал, пока все пожмут плечами, виновато прокашляются, и лишь потом победно огласил:
– Есть!
– Излагай, – равнодушно предложил Морошкин.
– У меня дома лежит газовый пистолет с холостыми патронами! – выпалил Валик. – Не у меня, конечно, у отца, но сейчас я могу им попользоваться.
– Ты опять про банк? – обозначил морщины на лбу Алексей.
– Нет, я про моделирование ситуаций.
– И? Моделируй, – Морошкин явно сомневался, что ещё больше подзадоривало Запрудина.
– Моделируем перестрелку. Или покушение. Кто-то стреляет, кто-то падает, типа, взаправду. И смотрим на народ вокруг. Пострелять лучше всего у бара «Голубая лагуна», там охранники без оружия...
У Морошкина в глазах загорелся нехороший огонёк. Он поймал мысль Валентина сходу.
– Валик, гениально, – оценил он, – у меня есть стартовый револьвер. Значит, можно имитировать мощную перестрелку. Почему в «Голубой лагуне»? Там же эти, мальчики, которые девочки, – он предупредительно кивнул на нормальных и порядочных девушек.
Света при этом презрительно сморщилась, Ольга никак не реагировала.
– Во-первых, – начал пояснять Запрудин, – там вряд ли окажут серьезное сопротивление; во-вторых, я как-то мимо шёл, и ко мне там два размалёванных пи... – он глянул на девушек, Ольга была не из тех, при ком можно выражаться, – два размалёванных пристали: «Мальчик, не хотите ли раскрепоститься, ой, какой хорошенький...» Меня чуть не вырвало.
– Валик, ты гомофоб! – определил Морошкин.
– Ты чё обзываешься? – обиделся Запрудин, который не знал значения этого слова.
– Не кипятись, Валик, он сказал, что ты нормальный парень, – разъяснил Бганба, который знал, кто такие гомофобы, благодаря своим многочисленным горячим родственникам. Толерантность среди них была явно не в почете, да и слова такого они не знали и знать не хотели.
– Вы тут какую тему затеваете? – наконец обозначился Денис Иванов.
Морошкин мельком глянул на его ноги и с радостью обнаружил, что он обут в такие же дешёвые, как и он сам, кеды.
– А ты скинь кеды, проще будет понять, – улыбнулся он, а все хохотнули.
– Чё? Босиком ходить? – не понял Иванов.
– Да не, это так, присказка, а в сказке можешь поучаствовать. У тебя есть дома маленькая видеокамера?
– У предков есть, – сразу сознался Денис.
– Отлично, будешь хроникёром. Оператором. Надо снимать нашу борьбу за счастье униженных и оскорблённых.
– А нам что делать? – напомнила Света. – Нас в «Голубую лагуну» точно не пустят. По половым признакам. Если только постричься и в парней нарядиться...
– Не надо, – замахал рукой Алексей, – а кто у нас будет народным мстителем? Кто принесёт на алтарь мести разбитое женское сердце? – с пафосом спросил он. – Как я понимаю, вы не испытываете тёплых партнерских чувств к сексуальным меньшинствам?
– Тьфу, – передёрнуло Свету.
Ольга сдержанно, но весьма однозначно покачала головой.
– Отлично, значит, Бганбу застрелите вы!
Абхаз тут же подорвался с места:
– Э! А меня за что?
– Как за что? За измену.
– Э, какую измену?
– Ну не родине, конечно. Не переживай, я за тебя отомщу после твоей смерти. Завалю всех, последнюю пулю себе в висок... Драма, достойная Шекспира. – Тут Морошкина стало разрывать хохотом, сквозь него он просил Иванова: – Дэн, ты только успевай снимать, как гомосеки будут по окопам расползаться... Ой, блин, я эту картину представляю... Бганба, ты меня любишь, мой кавказский медвежонок?!
Тут уже смеялись все, кроме Бганбы.
– Если отец узнает, что я ходил в этот бар, он мне стопроцентное обрезание сделает дедушкиным кинжалом, – хмуро сказал он самому себе под нос.
Когда все успокоились, Морошкин начал излагать план:
– Хотя в этом баре, по известным соображениям свободы личности, нет камер слежения, нам надо измениться до неузнаваемости. Даже холостая пальба пахнет реальной статьёй. Вдруг кто-нибудь из девочек с усами родит во время боя? А вы – настоящие девочки, – обратился он к Ольге и Светлане, – готовы пожертвовать своей косметикой?
– Даже своих мам, – ответила за обеих Света.
– Отлично! Гена, тебе понадобятся шикарные кавказские усы и хотя бы тёмные очки. Вадим, машину у отца возьмёшь на пару часов?
– Попробую...
– Валик, ты делаешь несколько дымовушек. Напоминать как – надо?
– Нет, с детского сада умею.
– Света, а тебе придётся стать панком... Да так, чтоб тебя реальную никто в этом панке распознать не мог.
– А я? – спросила Ольга.
– Оля, ты будешь за нас переживать. Постоишь на атасе. Больше некому. Общий детальный план будет такой...
* * *
К десяти вечера всё было готово. Морошкин превратился в знойную парня-девицу, Бганба – в горячего кавказского ухажёра, Светка – в разукрашенного во все цвета панка в рваных джинсах и застиранной футболке, Иванову тоже пришлось придать своему лицу женственности, Валик нацепил непроницаемые отцовские очки-капли. Из всей команды камуфляж не нанесли только Вадик, который въехал во двор на отцовской «Волге», и Ольга, что несколько часов преображала своих друзей. Проведя строевой смотр своей команды, Морошкин остался доволен.
– Ну и уроды же мы, ребята, – подытожил он. – Осталось только всем купить кеды. Во время следующей операции так и сделаем. Это будет наша визитная карточка. Хоть и есть опасность, что органы правопорядка просекут этот финт, но чем больше риск, тем больше кайфа. – Он повернулся к Бганбе и женским тенором спросил: – Ты готов любить меня, противный?
– Тише, – попросил Бганба, обливаясь потом в дорогом костюме, – если кто-то из моих родственников услышит, нас зарежут ещё до того, как вы достанете пистолеты.
– Убедил, – согласился Алексей.
В баре, несмотря на мощную вентиляцию, было накурено, курили псевдодевочки не по-женски. За столиками велись тихие приватные беседы, две пары слились в самозабвенном танце, а за стойкой грустил бармен, по всей видимости, настоящего мужского рода. Стены бара представляли собой работу заборного художника на тему «как я вижу берег лазурного острова». Из стилизованных под корабельные бочек то тут, то там поднимались между столиками тщедушные пальмы, а одна из стен была жалкой имитацией водопада. В динамиках меланхолично страдал Элтон Джон.
Морошкин потащил Гену к стойке и капризно потребовал у бармена:
– Милый, наполни нам бокалы «Маргаритой», и не надо этих пошлых соломок, мы предпочитаем хлебать до одури, правда, милый? – повернулся он к возлюбленному Бганбе.
– Да, – натянуто согласился Гена и после паузы добавил, – дорогая.
Бармен с вялым безразличием, но профессиональной скоростью выполнил их просьбу и снова стал смотреть сквозь танцующих.
– Вата в бюстгальтере щекочет мне соски, – злым шепотом признался Алексей.
– Если папа узнает, где я был... – горевал Бганба, – ни одна девушка не выйдет за меня замуж.
– Ну ты-то у нас хоть активист, а я? – подбодрил его Морошкин. – А вот и Дениссима Иванова со всевидящим оком.
В бар спустился Денис. Этот, как ни старался, не мог скрыть растерянности, и хотя обувь у него была не на каблуках, а на платформе, двигался он смешным шагом греческого гвардейца.
– Здравствуй... Алёна, – поприветствовал он Морошкина, – здравствуй, Гиви, – это относилось к Гене, – мне то же самое, – кивнул он бармену, а шепотом сказал Морошкину: – Мне пукнуть хочется от волнения.
– Не стоит, вдруг этот аромат здесь является внешним раздражителем? Терпи... Даша, – последнее слово он акцентировал.
За ближним столиком между тем шла печальная беседа. Две «подруги» жаловались поочерёдно.
– Он такой бесчувственный, такой жлоб! Представляешь, так с людьми только на зоне обращаются. Вульгарно и грубо. Никакой утончённости. Наверное, я не выдержу и брошу его...
– Давно бы так, терпеть ненавижу жлобов.
– Но у него такая спортивная фигура, такие татушки обалденные...
– А у тебя такие синяки, что даже тональным кремом не замажешь...
В этот драматический момент беседы на входе появилась Светка, являя собой пик женской ярости.
– Вот ты где, подлец! – выкрикнула она сквозь сигаретный туман в сторону Гены. – На кого ты меня променял! Ушлёпок кавказский! Лучше бы ты мне с горным бараном изменил! – после этих слов она вытащила из спортивной сумки внушительный пистолет Запрудина и открыла огонь.
Бганба как-то подчеркнуто радостно подался навстречу виртуальным пулям. По сияющей белизне сорочки под пиджаком разлилась алым пятном кровь, что томилась до сих пор в полиэтиленовом пакете под мышкой. Донором был кусок баранины, заначенный его отцом в морозилке для изготовления шашлыков.
– Пращай, дарагая, – уж слишком по-кавказски и чересчур театрально попрощался он с Ларисой Морошкиной.
Вообще-то с такими ранениями и чирикнуть не успевают.
Иванову пришлось спрыгнуть с табуретки, чтобы отснять момент падения Гены на соседний столик.
– Тварь! – это фальцетом выкрикнул Морошкин, доставая из дамской сумочки револьвер, и сделал три подчеркнуто неточных залпа в сторону Светки.
– Какая драма, – заворожено произнесла «дамочка», что недавно жаловалась на грубость своего дружка.
– Ну всё, – ответила Светка всем подряд, водя стволом из стороны в сторону, – конец голубому вагону, старуха Шапокляк пришла! – и начала палить во все стороны.
При таком триллерном развороте мелодрамы народ посыпался под столы, теряя парики и с таким трудом обретённую женственность. Танцующие залегли первыми, причём между ними началась странная борьба, похожая на то, кому под чьим телом укрываться.
– Щас я вам ещё дырок наделаю! – кричала вошедшая в роль Светка.
Следующую пулю по сценарию получил Иванов Денис-Даша. Упав, он постарался направить камеру в сторону бушующей Светки.
– Ну, теперь наконец-то закроют, – как-то радостно сказал бармен, что спокойно сидел на корточках за своей стойкой, машинально протирая бокал.
Влетевшие на грохот пальбы охранники предпочли ретироваться, потому как Морошкин пару раз выстрелил в их сторону, а Светка согнулась, обливаясь кровью, будто получила пулю в живот, при этом она продолжала трясущейся рукой целится в зал, над которым парил дружный визг. Под занавес в бар влетел Валик и одну за другой бросил несколько дымовушек и хлопушек. Ощущение реального побоища передалось даже имитаторам. Помещение быстро наполнилось едким дымом. Кто-то совсем не по-женски призвал публику:
– Дёргаем отсюда! Сейчас рванёт!
Публика подорвалась, ломая высокие каблуки, жертвуя колготками и макияжем. Первыми, что характерно, на спасительную улицу вырвались охранники.
Кто-то из прохожих тут же прокомментировал появление толпы из злачного места и клубы дыма, валившие из открытых дверей:
– Во педики обкурились!
– Ну вот, начался внеплановый гей-парад, можно вызывать ОМОН, – констатировал внутри Морошкин. – Там есть выход во двор, – наклонился он к «убитому» Гене.
Бганба благодарно чихнул и сел.
– Сваливаем, а? – спросил-предложил он.
– Ясно – не остаёмся, тут щас такая любовь развернётся. Если приедут мальчики в голубой форме, то ещё ничего, эти как родственники по цвету, а если в камуфляжной, то так раскорячат...
– Никогда больше сюда не приду, лучше бы мы его просто взорвали, – причитал Бганба, пробиваясь через подсобки.
У выхода они столкнулись с барменом, который озадаченно посмотрел на кровавое пятно на рубахе Гены, потом на Морошкина, на лице которого не осталось ни следа тихого «женского счастья», ни приступа безумной ревности.
– Бегите, парни, – сочувственно сказал бармен, открывая перед ними дверь, – я не выдам.
– Спасибо, рад встретить настоящего мужчину в этом... – Алексей не договорил, вытолкнутый напиравшим телом абхазца на улицу.
Через пару минут вся компания, кроме Ольги, мчалась на перепёлкинской «Волге». Сначала намеренно плутали по улицам, попутно стирая с лиц макияж, и только минут через двадцать машина нырнула во двор, а ещё через две Морошкин начал разбор полётов. В целом, оценив акцию моделирования как состоявшуюся, Морошкин остался недоволен её результатами. Последствия, по его мнению, могли быть более эмоциональными и разрушительными. Отметив также слабую актёрскую игру в некоторых эпизодах, отчего операцию нельзя назвать окончательно «гейниальной», он завершил свою тираду следующим:
– Ну, теперь будем ждать вестей в «городской болтушке». В криминальных новостях обязательно что-нибудь напечатают. Интересно, чем у них закончится поиск тел?
– Я с этими, – прорвало вдруг с акцентом Гену, – не то что в одном баре, я в одном морге с ними лежать нэ буду!
Компания на это хохотнула.
– А кассету можно у меня посмотреть, предки на дачу скоро уедут. С ночёвкой, – предложил Иванов.
– А у меня есть новая идея, – задумчиво изрёк Морошкин, вызвав тем самым общее молчание-ожидание. – Всё, что мы делаем, это развлечения, не больше. Нужно что-то посерьёзнее. Заставить лечь на землю голубков – это не сложно, а вот кого покруче?.. Тут не просто кураж, тут отвага нужна. Как насчёт того, чтобы пощекотать нервишки новым русским и новым нерусским?
– Запросто, – тут же поддержал Валик, которому меньше всего хотелось, чтобы подошедшая в этот момент Ольга посчитала его трусом, а главное – не хотелось, чтобы такое весёлое времяпровождение закончилось.
– Вот и отлично, – продолжил Алексей, будто получил общее согласие. – Подробности завтра. После работы. Сейчас всё равно следует сделать паузу.
* * *
Отец Алексея Морошкина, майор Морошкин, зимой 1995 года был отправлен на странную войну. Если до тех пор семья жила небогато, а так, как принято говорить, ниже среднего уровня, то с отъездом отца Алексей впервые узнал, что на завтрак может не хватить хлеба, поэтому его надо оставить с вечера, отказав себе в лишнем куске на ужине. Кроме того, он узнал, что блюд из картофеля и лука может быть великое множество. А ещё он понял, что компьютеры есть у всех, кроме него, но мать сказала, что книги лучше компьютера. И он сам постиг это, когда научился погружаться в миры, созданные писателями.
Выдернуть его оттуда мог только окрик мамы: «Лёша, поменяй пелёнки Нине!», то бишь младшей сестре. Когда отец служил в сибирской тайге, то в военном городке у них была служебная двухкомнатная квартира, и у Алексея почти была своя комната. Но потом отца перевели в город, где предоставили только однокомнатную. Выбор был невелик: либо согласиться и отдать под козырёк, либо сократиться из армии. Отец без армии себя не мыслил, хотя, как видел Алексей, ненавидел всё, что происходило тогда в войсках. «Даже в Афгане было проще», – говорил он про эти дни, хотя там он воевал в звании рядового и даже получил медаль, которую ценил больше других наград.
Майору Морошкину посчастливилось вернуться с первой кавказской войны целым и невредимым. Хотя что под этим понимать? Отсутствие пулевых и осколочных ранений? Но как быть с простреленными навылет душами? Отец часто напивался, мог до утра сидеть с бутылкой на кухне и часто твердил пытающемуся успокоить его Алексею: «Сынок, из нас, из моих парней делали мясо, а потом его продавали, как на рынке, да нет, даже не продавали, а просто кидали на корм собакам... Самое обидное, что потом эту войну постараются забыть и сделать вид, что почти ничего не было...» И со второй войны подполковник Морошкин вернулся целым и невредимым, если не считать ошибку снайпера, оставившего своим выстрелом глубокий шрам на щеке по касательной. Отец привёз с собой много денег. «Откуда?» – спросил Алексей. «Деньги нынче – вместо победы», – сурово пояснил подполковник Морошкин. «Нас теперь убивают не за Родину, а за деньги...»
После возвращения купили долгожданный компьютер, собирались переехать в обещанную начальством трехкомнатную квартиру, но вместо войны отец не вернулся с рынка. Теперь никто и никогда не узнает, что же там произошло, следователи очень быстро склонились к бытовой драке, во время которой юркий черноглазый продавец воткнул нож в спину российскому офицеру. И что с того, что несколько дней после этого рынок не работал, торговцы справедливо опасались мести военных. Теперь он работает как ни в чём не бывало, и, возможно, там до сих пор бойко торгует убийца подполковника Морошкина. Вместе со смертью отца закончились разговоры о квартире: нет человека, нет проблемы. Осталась только смешная по нынешним временам пенсия да настоящая помощь боевых друзей. Но они с каждым годом появлялись всё реже.
На желание Алексея после школы поступить в военное училище мать ответила кратко: «Хочешь и меня похоронить? Мы тут с Ниночкой вдвоём совсем дойдём». И Алексей поступил в университет. Поступил легко, не оставляя ни единого шанса приёмной комиссии оставить его за кадром ради так называемых «платников». Рана постепенно затягивалась, и среди друзей Морошкина появись выходцы с Кавказа. Тот же Бганба, который, между прочим, рассказывал, как чечены отчаянно воевали вместе с абхазами и русскими казаками против грузин, и о том, что все абхазцы считают себя гражданами России, а отнюдь не американской Грузии. И всё же с одной из ненавистей в себе Морошкин не мог справиться: он не мог без едкой иронии, а иногда открытого зубоскальства смотреть на богатых. На тех, кто богатым стал в одночасье, одновременно зачислив себя в люди первого сорта. Если во времена военной демократии на первый план выдвигались лучшие воины, то теперь в эти ряды выдвигались, кроме сильных, хитрые и подлые, а все вместе они были в большинстве случаев лишены каких бы то ни было моральных ориентиров. И очень часто откровенно глупы. Нет, они, разумеется, могли придумывать хитроумные планы отъёма денег у беднейшего большинства, с умным видом демонстрировать друг другу бизнес-планы, листать гламурные журналы, знать биржевые сводки, отличать фирменные лейблы от поддельных, но легко могли перепутать не то что Сократа с Платоном, но и Пушкина с Лермонтовым. Последней переполнившей чашу терпения каплей стала измена Ольги. Это было так больно, что Алексей впервые после смерти отца пожаловался матери. Она посмотрела на него внимательно своими выплаканными глазами, потрепала по голове, чего сто лет не делала, и сказала:
– Лёш, она ещё сто раз пожалеет об этом. А ты её пожалей, Лёш. Этот богатенький вряд ли на ней женится, помяни моё слово. Поиграется и бросит.
– Может, мне его убить? – весьма серьёзно озадачился Алексей.
– Упаси тебя Бог даже говорить такое, – испугалась мать, – у тебя же золотая голова.
– Но я её люблю, мама! А ради любви знаешь какие поступки совершают!
– В книгах читала, в кино смотрела, а в жизни видела редко. Ради любви чаще всего смиряются. Найти свою половинку – это удача от Бога, а некоторые, между прочим, даже обретя её, не могут оценить этого дара. Только потеряв...
– Ты снова о папе?..
– Да нет, ничего, сынок. Это уж у меня до могилы болеть будет.
– Всё равно, я объявляю им войну, – твёрдо решил Алексей.
– Лёша! – не на шутку взмолилась мать. – У нас уже был один мужчина на войне! У нас война в стране не кончается. Нигде! Будь они прокляты все со своей политикой, Горбачевы и Ельцины! Вся свора их! Живи тихо, Лёш, Бог тихих любит!
– И потому Илья Муромец святой, и Александр Невский, и Дмитрий Донской, и Суворов с Ушаковым, – настойчиво ответил Алексей.
– Упрямый ты, в отца, – грустно сказала мать.
* * *
Следующим вечером компания снова была в сборе. Морошкин как всегда пришёл последним, зато принёс с собою газету «Городские ведомости».
– Во, – объявил он, разворачивая газетный лист, и начал читать: – «Кровавый закат в "Голубой лагуне". Вчера в известном баре произошла массовая перестрелка, причиной которой стала банальная ревность. По свидетельству очевидцев, обе стороны применяли огнестрельное оружие, с обеих сторон были раненые и убитые. Но следствие на сегодняшний день располагает только лужами крови, над которыми работает экспертиза...» – и добавил от себя: – Вот они удивятся, когда группа крови укажет им на минотавра!
– Кого? – не понял Иванов.
– Мифы надо читать, – не стал объяснять Алексей и продолжил: – «Во время перестрелки пострадал один из охранников, он разбил себе голову об дверь, когда уклонялся от пуль. Примечательно, что самих пуль на месте перестрелки обнаружено не было». Плохо ищут, – иронично наморщил лоб Морошкин. – «Бар "Голубая лагуна" будет закрыт на неопределённое время. Но, как заявил директор бара Эдуард Качиньский, он приложит все усилия, чтобы его посетители как можно раньше могли вернуться в так полюбившееся им заведение». В этом месте читатели роняют скупую слезу и высказывают сочувствие притесненным представителям сексуальных меньшинств.
– Следственные органы – это не так уж хорошо. Наша шутка может пойти по статье хулиганство, – заметила Света, которая училась на первом курсе юридического.
– С тяжёлыми последствиями, – брызнул на неё резким взглядом Алексей.
– Конечно, с тяжёлыми, – задумчиво подтвердил Бганба, – рубашка не отстиралась, «Ариэль» не проник в структуру волокон, выкинуть пришлось. А пиджак я унёс в химчистку...
– И сказал, что ел сырую баранину, – с досадой продолжил за него Морошкин.
– Ничего не сказал!
– Ой, Гена, мог бы хоть неделю подождать, – поддержала Алексея Света.
– Моя мама страшнее любого прокурора, – отрезал Бганба.
– Ладно, – примирительно сказал Морошкин, – кто испугался, может покинуть эту беседку сейчас. Просто уходя, пусть помнит: тут уже собрались не просто товарищи по развлечениям, а подельники. Кто уходит?
Все промолчали.
– Давай тему, Лёх, – нахохлился Валик.
– Легко! Это план спорткомплекса «Торнадо», – Морошкин достал из кармана и развернул раздобытый где-то план эвакуации, – кто там тренируется, отдыхает, развлекается – все знают?
– Все, – ответил за всех Валик.
– План у меня наполеоновский. Предусматривается сразу несколько акций. Правда, подготовка требует времени и некоторых средств. Уязвимые места комплекса – бассейн, сауна, раздевалка и вот эти комнатки, якобы массажные. По вечерам там обычный вертеп. Днём в спортивных залах качается братва, а богатые дяденьки и тетёньки заботятся о своих дорогостоящих телах, но их телохранители в это время грустят в машинах или вообще в офисах. Крепость данная считается нейтральной территорией, здесь не бывает разборок по их какому-то внутреннему соглашению. Охрана тут, тут и тут, – он указал пальцем, – скорее всего, не с пустыми карманами, плюс мастера всяких там единоборств. Пути отхода вот – пожарные лестницы и хозблок.
– Кто нас-то туда пустит? – задал справедливый вопрос Денис.
– И что мы там сможем смоделировать, прежде чем вам, мальчики, сломают рёбра? – добавила Ольга.
– С недавних пор я там работаю уборщиком. Это значит, что сам я в операции действовать не смогу, засветят на месте и там же зароют, но для вас я открою выход во двор, вот здесь, – он ткнул на один из выходов, – там мусорные баки, открою по сигналу. Позвоню по мобиле. Моделировать будем следующее. Мы всех их оставим без одежды, просто бросим её в мусорные баки. Эффект, спросите вы? Представьте себе респектабельных тёток и дядек, которые вываливают на улицу в купальниках?
– Не пройдёт, – решительно возразил Валик.
– Почему?
– У моего отца как-то в бане украли куртку, а была зима, он просто позвонил мне, и я принёс ему другую. А этим целый гардероб самосвалом привезут.
– Это точно, – вздохнул Морошкин. – Но очень жаль упускать возможность покуражиться в таком заведении. Перестрелка там тоже не пройдёт, в нас уже через несколько секунд будут стрелять совсем не холостыми.
В это время к беседке подошли участковый, капитан Смоляков и его помощник сержант Тухватуллин. Оба – люди в районе уважаемые, особенно в молодёжной среде. А всё потому, что никогда Смоляков и Тухватуллин своих доморощенных хулиганов за ухо к родителям не таскали или в Комиссию по делам несовершеннолетних, а разбирались во всём сами, справедливо и честно. Вот и сейчас – подошли и поздоровались с каждым индивидуально, как с равными. Ребята примолкли: раз пришли участковые, значит, что-то не так. Тухватуллин, голубоглазый татарин, почти всегда улыбался, и улыбался так, что, казалось, он знает все твои последние шалости, вот-вот расскажет. Смоляков же, наоборот, был подчёркнуто серьёзен, но добродушен.
– Ну что, спасатели Малибу, – начал он, – вчера состоялся странный налёт на бар «Голубая лагуна». Слышали?
– Да вот, в газетах пишут, – настороженно ответил за всех Морошкин.
– Вот, уже пишут, а нас тут по тревоге подняли – дворы чесать, не самое приятное, скажу вам, удовольствие. Тел, понимаете ли, нету. Но, полагаю, их не было...
– Вот странно, да? – поддержал начальника Тухватуллин. – И кровь красная, а должна быть голубая...
Компания угрюмо хохотнула.
– А тел и быть не могло, – продолжил капитан, – потому как в руках у меня, – он достал из кармана и показал всем, – очень интересная гильза калибра девять миллиметров. Вроде бы ничего примечательного, но вот только разрешение на этот пистолет я сам одному человеку выписывал, а патроны эти, холостые, мы с ним вместе покупали. Вот ведь незадача... Я как раз в магазин «Калибр» тогда зашёл по своим надобностям... – Смоляков сделал паузу, высверливая взглядом побледневшего Валика. – А что, Валентин, отцовский пистолет, случайно, никто у вас не украл?
– Не знаю, он в сейфе, – потупился Валик.
– Пойдем посмотрим?
– Не стоит, Фёдор Алексеевич, – включился Морошкин, – вам чистосердечное сразу, или сначала паковать будете?
– Рассказывайте, – Смоляков, как и все ребята, сел спиной в окно беседки, свесив ноги на скамейку.
– Только так, чтоб нам было так же весело, как было весело вам, – присоединился, радостно щурясь, Тухватуллин.
– У вас зарплата какая, Фёдор Алексеевич, и у вас, Ринат Файзуллович?
– О! А чё так издалека? – удивился участковый.
– Иначе можете неправильно истолковать наши благородные действия. Мы же, зная вас, как человека честного и справедливого, не хотели бы в ваших глазах...
– Кончай прелюдию, начинай по существу.
– Ну, во всём виноват я, поэтому организованной преступностью тут и не пахнет.
– Нэ! – возмутился Бганба. – Мне туда папа не разрешает ходить, я там не был, но я тоже виноват! Потому что я их не люблю!
– Зато ты им понравился, – засмеялся Тухватуллин, – свидетели говорят, был молодой красавец с Кавказа. Правда, говорят, погиб.
– Вот что, ребята, – Смоляков окинул команду задумчивым взглядом, видимо, принимая какое-то решение, – если выложите всё, как есть, то обещаю, дальше нас с Ринатом это не пойдёт. Вы меня знаете, я слов на ветер не бросаю.
– Да ладно, Лёх, валяй, – будто разрешил Вадик Перепёлкин.
Морошкин некоторое время покусывал губы, внимательно посмотрел на каждого из товарищей.
Рассказывая, он опустил только три детали: свою ненависть к богатым и глупым, Ольгу Вохмину и её нового ухажёра, а также дворовый неологизм «скинькеды». Алексей употребил весь свой талант, так что даже участники приключений слушали, будто это не про них. По ходу повествования было заметно, как Смоляков сдерживает улыбку, а Тухватуллин вообще не старался быть серьёзным и поминутно похохатывал. Кульминационный пакет в «Престиже» всё же заставил засмеяться и участкового. Поэтому когда дело дошло до жеманных ужимок посетителей «Голубой лагуны», Смоляков дал волю своему баритону, правда, старался перевести смех в кашель, мол, он у меня такой необычный. После того как Морошкин вопросительно замолчал, глядя на участкового, тот тоже начал издалека:
– Вы, братцы, наверное, очень удивитесь, когда узнаете, что первоначально, в семидесятые годы, «Голубая лагуна» называлась кафе «Буратино», специальное детское кафе, куда мы с Ринатом Файзулловичем ходили от души поесть пломбира. А в девяностые это кафе два раза переходило из рук в руки, пока, наконец, не стало тем, чем стало. Но мало ли кто кому не нравится, вам посчастливилось жить в свободное время, так что радуйтесь, – как-то иронично сказал он.
– А чё они к нормальным парням пристают, мимо пройти нельзя, хоть на другую сторону дороги сваливай, – не согласился Валик.
– Водилы им сигналят, когда мимо проезжают, – поддержал Запрудина Перепёлкин.
– Выделили бы им необитаемый остров, пусть там друг друга любят, – добавил Бганба.
– Парни, вы чего разорались, будто я там такое кафе разрешил? – справедливо возмутился участковый. – Мне от этого одни проблемы. Вы думаете, только вы туда развлекаться таким образом приходите? Там и посерьёзнее ребята выражают своё негативное отношение к нетрадиционному сексу. А вы?! Думаете, пошалили, и всё шито-крыто? Стреляли-то вы холостыми, зато прокурор настоящий и дело настоящее завели. Могли бы хоть в другой район уйти, чтоб у меня лоб меньше чесался. Ну?
– Фёдор Алексеевич, а для лесбиянок тоже кафе откроют? – с вызовом спросила Ольга.
– Это не ко мне, вопрос в Государственную Думу или знатокам в «Что? Где? Когда?». А вам я вот что скажу, раз обещал, то слово свою с держу, но вам придётся искупать свою вину. Не перед этими, – поторопился он сбить выплывавшее на лица ребят возмущение и отвращение, готовое прорваться галдежом, – перед теми, чьей боли вы не видите. Вот ты, Лёх, после смерти отца, думаешь, я не знаю, что весь мир у тебя виноват, ты думаешь, тебе хуже всех?
– Ничего я не думаю, – пробубнил Морошкин, опуская голову.
– А думать надо. Я тоже там был, где и твой отец. И Ринат вон... Я приехал, зла не хватало, а меня один умный человек одной фразой вылечил. Знаешь, что он мне сказал? Он сказал: надо чаще делать добро, чтобы не оставалось времени для зла. И ещё. Тебе плохо? Оглянись, вокруг тебя те, кому во сто крат хуже! Сначала я ничего не понял, даже хотел этого человека послать с его моралью... Да через пару дней нашёл на улице грудного младенца, которого мать бросила. Всё! Край! Дальше некуда! Голубые по сравнению с ней напакостившие котята! Так что, братцы, вместо допросов, бесед с родителями, вы мне этим летом должны три-четыре рабочих часа в день. Возражения? Замечания? Предложения?
– Чего делать-то? – спросил Перепёлкин.
– Завтра в десять утра встречаемся здесь же, всё узнаете. Если кто-то не придёт, будем считать его предателем общего дела.
