Текст книги "Ноктэ (ЛП)"

Автор книги: Кортни Коул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

От его ответа моё сердце начинает биться чаще. Не знаю почему. Не то чтобы другие мне не верили. Папа, Финн. Мама раньше. Но слышать, что Деэр доверяет мне – это так интимно, ведь слова, которые слетают с его уст, предназначены только мне. Это не может не нравиться.

– Готов поесть? – удаётся мне спросить небрежно. Деэр кивает, и мы поднимаемся по лестнице в столовую. А когда он выдвигает для меня стул, я даже умудряюсь не упасть в обморок.

***

Воздух заполняют звуки разламывающихся крабьих ножек вместе с запахом рыбного мяса. От этого мой желудок урчит в своего рода реакции Павлова на топлёное масло. Напротив меня Деэр ест, как профи.

Он явно делал это раньше. Я наблюдаю, как он умело разламывает ножку, затем одним ловким движением выбирает оттуда мясо. Большинство людей совершенно всё портят.

– Так откуда ты, Деэр? – небрежно интересуется отец, откусывая печенье, однако его тон далеко не небрежен. Я это знаю, и Финн это знает, но, к счастью, Деэр не знает его достаточно хорошо, чтобы понять, что мой отец выуживает из него информацию.

– Моя семья живёт за пределами Кента, в английской сельской местности Сассекса, – так же легко отвечает Деэр. Возможно, я фантазирую, но его глаза кажутся настороженными.

– Да? – Мой отец приподнимает бровь. – Не может быть. Тогда ты далеко забрался от дома, молодой человек. Что привело тебя на тихоокеанский северо-запад?

Теперь, конечно же, я вся во внимании. Это замечательно, что мой отец задаёт ему эти вопросы, и мне самой не придётся об этом спрашивать. Ведь каждый мой вопрос пронумерован и очень ценен.

Деэр вежливо улыбается.

– Я здесь просто гощу. Америка – красивая страна, а особенно эти края. – Он умело обходит настоящий вопрос, что все мы прекрасно понимаем. Однако никак не можем вежливо попросить ответить конкретнее.

Треск. Отец разламывает ещё одну крабовую ножку.

– Полагаю, ты привык к дождю, приехав из Сассекса. Моя жена выросла в Англии. Именно поэтому её никогда не беспокоили местные дожди.

Деэр кивает.

– Да, я к ним привык.

Мы замолкаем и продолжаем есть, и я практически вижу, как отцу хочется задать больше вопросов.

– Тебе же есть двадцать один, верно? – спрашивает он, когда Деэр делает большой глоток пива. – Я не хочу способствовать правонарушению несовершеннолетнего. – Отец говорит в шутку, но подразумевает именно это.

Деэр улыбается.

– Мне ровно двадцать один.

Я это знала. Он определённо больше мужчина, чем мальчик. Даже больше, чем гласит календарь. Его глаза выглядят старше, чем глаза двадцатиоднолетнего мужчины. Он многое повидал. Могу сказать это с уверенностью. Хотя, как много – это уже вопрос.

Пока мы едим, я наблюдаю, как легко он расправляется с крабьими ножками и ест не запачкавшись. Он съедает четыре за то время, пока я съедаю две.

– Ты любишь лобстеров? – спрашиваю я через несколько минут. – Тебе, кажется, нравятся крабы.

Деэр улыбается ослепительно белоснежной улыбкой.

– Обожаю. Почти всех моллюсков, по правде говоря.

– Я тоже, – говорю я.

Мы продолжаем есть в окружении звуков разламывания, макания и жевания.

Наконец я бросаю взгляд на отца.

– С Финном всё в порядке?

Отец медленно кивает.

– Да. Я уверен.

Внезапно тишина этого дома, который на самом деле является мавзолеем, напряжённость отца, странное отсутствие Финна… всё это душит меня, и я делаю глубокий вдох.

Деэр поглядывает на меня, его глаза чертовски тёмные.

– Ты в порядке?

Я киваю.

– Да. Просто я… перенапряжена. Помнишь, как ты не поверил, что я знаю место более жуткое, чем этот дом?

Он медленно кивает, заинтересованно сверкая глазами.

– Да.

Я улыбаюсь.

– Хочешь увидеть его сегодня вечером?

Мой папа слегка покашливает.

– Калла, я не уверен, что сегодня лучший вечер для этого. Уже темно, вы можете пораниться.

Я закатываю глаза.

– Пап, мы с Финном были там сотни раз за эти годы. Всё будет хорошо.

Я смотрю на Деэра.

– Ну так как, ты в деле?

Он усмехается.

– Я никогда не отказываюсь от приключений.

14

QUATUORDECIM

Финн

Из своего окна я наблюдаю, как они уходят, и тьма снаружи, кажется, просачивается в мою комнату, в моё сердце, в мою кровь.

ОтпустиЕёОтпустиЕёОтпустиЕё.

Я проглатываю ненавистные слова, наблюдая, как моя сестра садится с ним в машину. В горле поднимается желчь, потому что сестра принадлежит мне, и самое последнее, чего бы мне хотелось, – это держаться от неё подальше, но, в то же время, это единственное, что я могу сделать.

СделайТоЧтоПравильно.

Это мой голос. Наконец-то. Прорвавшийся сквозь безумие, сквозь голоса, сквозь слова.

Я должен сделать то, что правильно.

То, что правильно.

То, что правильно.

ЗащитиСвойСекрет.

Другие голоса вернулись, шипя, напоминая.

Мой секрет.

Вот к чему теперь всё возвращается.

Всегда.

Несмотря ни на что.

15

QUINDECIM

Калла

Деэр вытягивается на пассажирском сиденье, занимая каждый сантиметр свободного пространства, пока я осторожно веду машину вниз с горы. Я даже не смотрю в сторону маминого креста, когда мы проезжаем мимо, и, хотя я уверена, что Деэр увидел и заинтересовался им, он не заговаривает об этом.

– Так куда именно мы направляемся? – спрашивает он со своим чертовски сексуальным акцентом, когда мы сворачиваем на шоссе у подножья горы.

Я поглядываю на него и улыбаюсь.

– Страшно?

Он качает головой, закатывая тёмные глаза.

– Ничуть. Если что, ты меня защитишь.

Я смеюсь, ибо сама идея, как маленькая я защищаю такого огромного его, просто смешна. Но затем качаю головой.

– Тебе придётся подождать.

И он ждёт, пока я веду автомобиль. Вечером, по тихому шоссе, пока не сворачиваем и не направляемся в тихую часть города, затем выезжаем на окраину, где уже стемнело и лишь несколько городских огней мерцают в ночи.

Мы проезжаем под старой выгоревшей вывеской, слова которой образуют покосившуюся неоновую арку блёклого фиолетового цвета и созданную тогда, когда ещё неоновые вывески были самым современным достижением. Лампочки уже давно разбиты – яркое напоминание о том, что это унылое и заброшенное место.

«Страна радости», – гласит надпись.

Даже буквы выглядят жутко, все потемневшие и оборванные. В этом месте больше нет ничего радостного, помимо воспоминаний: воспоминаний о катании с Финном на старинном поезде, о нашем с ним смехе на электромобильчиках, о забеге через дом с привидениями. Но, конечно же, всё это было до того, как это место закрыли. Позднее мы с Финном приходили сюда, чтобы побыть в одиночестве, прижаться друг к другу и поболтать среди жутких строений, поскольку находили забавным пугать самих себя. Но мы не были здесь с тех пор, как умерла мама. Полагаю, из-за того, что жизнь и так достаточно пугающая.

Я въезжаю на заброшенную парковку, останавливаясь между выцветшими оранжевыми линиями среди моря других пустующих парковочных мест.

– Мои родители привозили нас сюда с Финном, когда мы были маленькими, – рассказываю я. – Но у хозяина, видимо, возникли проблемы с налогами, и это место внезапно оказалось закрыто и заброшено.

Деэр оглядывается вокруг: мрачная автостоянка, потемневшие ворота и шаткое колесо обозрения, возвышающееся над огороженным горизонтом, его длинные и тонкие перекладины призрачно белеют на фоне черноты ночи.

– И что, вы просто приходите сюда и сидите на стоянке, или что? – размышляет он с отсутствующим выражением лица.

Я издаю смешок.

– Нет. Мы давным-давно выяснили, как пробраться внутрь.

Деэр ухмыляется, его лицо озаряется осознанием.

– О-о-о. Проникновение со взломом. Вечно излюбленный способ толпы.

Я снова издаю смешок.

– Почему-то мне кажется, что для тебя это будет впервые.

Я открываю дверь, и скрип эхом разносится в ночи, поскольку здесь нет других звуков, чтобы заглушить его. Такое чувство, что мы на краю света, совершенно одни, и если сделаем один неверный шаг, то перевалимся через край.

– Всё в порядке, – говорю я через плечо, направляясь к парку. – Владелец давно исчез. Мы слышали, он сейчас за границей, так что, уверена, ему наплевать, кто шастает в округе. Не мы первые и не мы последние.

Я ощущаю Деэра позади себя настолько близко, что могу чувствовать запах его одеколона, пока веду его вдоль забора. Наконец я вижу то, что ищу… зазубренное отверстие, которое кто-то вырезал много лет назад. Оно как раз размером с человека – и этого достаточно, чтобы пролезть внутрь.

Я ныряю через лаз, и Деэр без колебаний следует за мной. При мысли о том, что он доверяет мне достаточно, чтобы следовать без вопросов, у меня в животе теплеет. Он же едва меня знает.

Но когда я поворачиваюсь и останавливаюсь, глядя в его красивое лицо, от выражения его глаз все мои внутренности тают. Потому что он хочет меня узнать. Это достаточно ясно.

Я с трудом сглатываю и отворачиваюсь, внимательно осматривая пейзаж перед собой.

Парк развлечений пуст, совершенно заброшен и тёмен, словно из фильма ужасов. Сами аттракционы располагаются в ряд с каждой стороны: тут и гротескные лица клоунов, и облезлые гоночные автомобили, а так же сверкающее краской забрало, наблюдающее за мной издалека.

Ветер подхватывает мусор, словно бумажное перекати-поле, а на нескольких зданиях красуются граффити – доказательство того, что мы, естественно, здесь не первые. «Поворачивай назад», – виртуозно написано красным и чёрным. «Отвали», – нарисовано под первой надписью светящимся оранжевым цветом. А потом в самом низу, раскрашенное в жуткий отвратительно белый: «Смерть приходит ко всем». И я не собираюсь упоминать, что последнюю надпись сделал мой брат.

– Любопытно, – медленно произносит Деэр, поворачиваясь по кругу. – Но я бы не сказал, что это более жуткое место, чем похоронный дом.

– Потому что это не то, что я хочу тебе показать, – лукаво говорю я.

Он поглядывает на меня.

– Ну, я всегда готов, – заявляет он. – Веди.

Я хихикаю над его официальным тоном, который по-прежнему так же сексуален с его акцентом, и, не задумываясь, тянусь назад и в темноте хватаю его за руку. Я чуть не вздрагиваю от контакта, от ощущения его тёплых пальцев и сильных рук. Он удивлён, но не отдёргивает руку. Вместо этого он крепко, но всё же нежно сжимает мою ладонь, и я тяну его за собой, наслаждаясь самой идеей, что прикасаюсь к нему прямо сейчас.

Я держусь за руки с Деэром ДюБри.

Мы проходим через безжизненный центр парка, мимо лодочного аттракциона «Старая мельница» с его гниющими лодками, раскачивающимися в мутном рву, мимо подвесных качелей, чьи цепи скрипят, покачиваясь на ветру, и мимо электромобильчиков с неработающими машинками, столкнувшимися все вместе в середине.

Я останавливаюсь перед «Ноктэ», версией дома ужасов «Страны радости».

Деэр читает мрачный знак, с чёрных букв которого, кажется, капает кровь.

– «Ноктэ», да?

Я киваю.

– На латыни это означает «ночью». Финн любил это место. И думаю, что с него и началась его любовь к латыни.

Я не упоминаю о своей теории, что Финн любил это место потому, что гротескный ужас этого дома даже его заставлял почувствовать себя в здравом уме. Вот почему он всё ещё приходит сюда – потому что оно по-прежнему оказывает тот же эффект, а может, даже больший. Атмосфера заброшенности усиливает ужас, каким-то образом заставляя это место казаться реальнее. Поэтому, когда брат проходится по нему, – он самый адекватный в помещении. Ну, помимо меня.

Мы с Деэром стоим, уставившись вверх на извилистую дорожку, ведущую к заброшенному особняку, который, кажется, зловеще смотрит на нас сверху; некоторые из его окон выбиты и словно подмигивают нам. Вдоль дорожки тянутся растения, а плакучие деревья образуют свод, создавая тенистую аллею.

Деэр переводит взгляд на меня.

– Ладно. Это жутко.

Я улыбаюсь, даже когда озноб пробегает вдоль моего позвоночника.

– Ты ещё ничего не видел.

Я тяну его за руку, и мы поднимаемся по дорожке.

– Когда парк аттракционов ещё работал, здесь также имелись призраки и зомби, которые выпрыгивали по дороге, пугая и веля поворачивать назад. – Я останавливаюсь, глядя на него. – Хочешь повернуть назад, Деэр?

В моём голосе слышится кокетливый вызов, и он его улавливает. Улыбаясь, Деэр поворачивается ко мне.

– Ни за что в жизни. – Лунный свет падает на него сверху, освещая чёрную щетину, тянущуюся по подбородку, и отражаясь от кончиков его волос. На мгновение кажется, что Деэр сияет, и мне хочется протянуть руку и коснуться его лица.

Но я этого не делаю.

Вместо этого я лишь улыбаюсь.

– Тогда давай сделаем это.

Мы поднимаемся по скрипучим ступенькам крыльца, пересекаем скрежещущие доски, а затем поворачиваем медную ручку двери. Деэр бесстрашно переступает через порог.

– В какую сторону?

Он поворачивается ко мне. Я вытаскиваю фонарик и свечу им по знакомому фойе. Со стен свисает красный бархат, зловеще напоминая кровь. Стоит запах плесени и старья, а сам воздух спёртый и пыльный.

– Туда, – указываю направо, в сторону коридора, который, как я знаю, ведёт в спальни.

Потому что внезапно мне просто необходимо быть рядом с ним. Это нужда, а не желание. Бессознательное влечение, зов, на который я отчаянно хочу ответить.

Мы медленно идём по коридору, каждый наш шаг сопровождается скрипом, и я замечаю, как Деэр несколько раз оглядывается назад.

– Страшно? – нахально спрашиваю я.

– Вовсе нет, – спокойно отвечает он, обходя манекен, лежащий в луже искусственной крови. Создаётся ощущение, что манекен смотрит прямо на меня своими безжизненными глазами – глазами, которые кажутся слишком понимающими, чтобы быть стеклянными, и слишком реальными, чтобы быть фальшивыми. Это и есть притягательная часть данного места. Жутко реальное. И теперь, когда оно заброшено и погружено во тьму, оно страшнее, чем когда-либо задумывалось.

Пока мы идём, я не глядя знаю, где находится Деэр. Словно я планета, а он – моя ось… или моё солнце. Я чувствую его тепло, ощущаю его присутствие и жажду опереться на него, завернуться в него, впитать его силу.

Это внезапное желание, и я поражена его интенсивностью.

Я поражена, потому что никогда не испытывала такого раньше, не так как сейчас. Этого достаточно, чтобы заставить меня почувствовать себя виноватой, поскольку оно отвлекает меня от других чувств, что переполняли меня в последнее время… от ослепляющего горя.

Я с трудом сглатываю, ведя его в первую спальню.

Шагнув внутрь, я освещаю фонариком комнату, манекен, лежащий на кровати с верёвкой на шее и с ножом в груди. Он смотрит на меня с укоризной со спутанными светлыми волосами, словно хочет знать, какого чёрта мы делаем, зачем вторгаемся.

Я не знаю, что делаю.

И это правда. Всё, что я знаю, – мне нравится, как я чувствую себя рядом с Деэром. Мне нравится, что что-то отвлекает меня от боли. Нравится, как моё сердце трепещет, а живот переворачивается всякий раз, когда он поблизости. Вот что я знаю.

Я перевожу взгляд с манекена на окружающую обстановку. Простыни на кровати в пятнах «крови», а по стене стекают слова: «Хорошие умирают здесь», написанные зловещим красным цветом, якобы пальцем убийцы, смоченным в крови своей жертвы.

– Что насчёт тебя? – спрашиваю я с ухмылкой Деэра. – Ты хороший, я имею в виду?

Он резко оборачивается ко мне, а потом его рот изгибается в улыбке.

– Пока что никто не жаловался.

Я качаю головой, поскольку ясно, что это не то, что я подразумевала, но это смешно, так что я всё равно смеюсь.

– Хм. Тогда мы можем оказаться в опасности. Если ты хороший, я имею в виду.

Я быстро приближаюсь к нему и неожиданно оказываюсь в его личном пространстве. Я прижимаюсь к его груди, и меня удивляет её каменная твёрдость. Он гибкий и стройный, так что я не ожидала, что он будет таким… непоколебимым, настолько мускулистым и твёрдым.

Я делаю глубокий вдох, вдыхая его мужской запах, и пристально смотрю на него снизу вверх.

Он смотрит на меня, его взгляд прикован к моим глазам, точно как в первый день, когда я его встретила. Но на сей раз в его глазах есть что-то, чего не было раньше, выражение, которое я видела только в своих снах. Желание. Меня. Оно потрясает меня до глубины души, заставляя моё дыхание замереть на губах.

Я дотрагиваюсь до его лица, мои пальцы слегка касаются его челюсти, его щетина покалывает кончики моих пальцев.

– Я готова задать свой четвёртый вопрос, – говорю ему, мой голос слегка дрожит. От его близости у меня кружится голова.

– Тогда спрашивай, – отвечает он, его голос как всегда спокоен.

– У тебя дома есть подружка?

Мои слова звучат почти по-детски. Потому что слово «подружка» кажется таким ребяческим. А мои чувства представляются огромными и взрослыми.

Деэр шумно втягивает воздух и протягивает руку, чтобы заключить мои пальцы в свои ладони, удерживая их на месте, останавливая меня от дальнейшего исследования остальной части его лица. Он смотрит в мои глаза, и сейчас я не могу его прочесть.

– Нет.

Он прикладывает мою руку к своей груди, и я чувствую, как под моей ладонью бьётся его сердце.

Тук. Тук. Тук.

В тишине этот звук кажется очень громким.

Влечение между нами достаточно ощутимо, чтобы прикоснуться, сплетающееся вокруг нас, притягивающее нас друг к другу, воздух потрескивает от своей наэлектризованности.

Но он не двигается.

И я тоже.

Мне хочется, чтобы он меня поцеловал. Я представляю, как бы ощущались его полные губы – упругими, но в то же время мягкими. Представляю, как ощущались бы его руки на моей спине, притягивающие меня ближе, ближе, ближе.

Но он не двигается, и я тоже.

А потом внезапно Деэр отпускает мою руку и делает шаг назад.

– И это всё, что у тебя есть? – спрашивает он, и сейчас его тон поддразнивающий. Сексуальное напряжение, к сожалению, улетучилось.

Хотя я не могу удержаться от улыбки. По той простой причине, что оно вообще было.

– Да. Полагаю, твои стальные яйца сегодня тебя спасли, – говорю я. Он снова усмехается, а затем мы продвигаемся обратно в сторону фойе. Но когда мы пересекаем гостиную, я вижу кое-что интересное и останавливаюсь рядом с дверной аркой.

«ДД и КП» вырезано внутри сердца. Банально и мило. Я провожу пальцем по буквам.

– Какое совпадение, – шепчу я, по какой-то причине переживая и одновременно страстно желая быть той КП, а Деэру быть тем ДД. Потому что, банально или нет, это настолько интимно, настолько душераздирающе лично. Это попахивает первой любовью влюблённых старшеклассников, тем, что считается нормальным.

Моя рука соскальзывает, и я продолжаю идти… ибо мы – не те инициалы, и моя жизнь – не нормальная.

Когда мы выходим наружу, я делаю глубокий вдох свежего воздуха, вдыхая луну, и звёзды, и сосны.

– Там было ещё, на что можно посмотреть, – тихо говорю ему на краю тёмной дорожки. Уголок его рта изгибается.

– Давай оставим это на другой раз, – предлагает он, пока мы прогуливаемся.

Я киваю, потому что наше мгновение там, в «Ноктэ», не было фантазией. Может быть, это напугало его, как отчасти испугало и меня, и именно поэтому сейчас мы бежим от него.

Поскольку это было неожиданно, жарко и ослепительно… как падающая звезда.

Когда мы возвращаемся в машину и едем к дому, я поглядываю на него.

– Может быть, как-нибудь прокатишь меня на своём мотоцикле? Я на нём никогда не ездила.

Деэр кивает:

– Может быть.

Он смотрит в окно, стараясь оставаться на своей половине. Секунду я размышляю о его поведении, однако отказываюсь на этом зацикливаться. Но я настолько погружена в себя, сосредоточившись на этой мысли, что то, что говорит Деэр пять минут спустя, кажется, исходит откуда-то издалека:

– Я готов задать тебе вопрос, – мягко произносит он, его голос хриплый и пронизан ночью.

Я приподнимаю бровь.

– Хорошо. Выкладывай.

Я ожидаю, что он спросит о бойфренде, или истории моих свиданий, или даже сколько мне лет. Но он спрашивает не об этом. Его вопрос фактически обрушивается на меня с силой товарного поезда, возвращая меня к реальности.

– Можешь рассказать мне о своей маме?

Следует долгий удар сердца, прежде чем я могу заставить себя говорить.

– Зачем? – удаётся прохрипеть мне; я всё ещё ошарашена.

Деэр пожимает плечами, но выражение его лица нежное, а тёмные глаза влажные.

– Не знаю. Это всего лишь способ узнать тебя получше.

Этот ответ, конечно, растопил моё сердце, и я расслабляюсь, припадая поясницей к спинке сиденья.

Я делаю глубокий вдох и так крепко сжимаю руль, что белеют костяшки пальцев.

– Что ты хочешь знать?

Он секунду пристально смотрит на меня, прежде чем протянуть руку и ослабить мою хватку на руле. Его пальцы сухие и тёплые, тогда как мои – холодные и липкие.

– Всё, что ты захочешь мне рассказать. Например… ты как она? Похожа ли ты на неё?

Я улыбаюсь.

– Хотелось бы мне быть похожей на неё. Она была артистичной и удивительной. А вот я… нет. Но я действительно похожа на неё внешне. На самом деле я выгляжу в точности как она, из-за чего, наверное, папе сейчас тяжело. Финн пошёл в него.

– Значит, она родилась в Англии? Почему она переехала в Америку?

Теперь моя очередь пожимать плечами.

– Мама родилась в Англии. Но я не знаю, почему она уехала. Мама говорила, что не очень хорошо ладила с родителями. Она не разговаривала с ними годами, да и я никогда с ними не встречалась.

– Хм. Интересно, – бормочет Деэр. – Думаю, хорошо, что ты можешь о ней говорить. Когда умерла моя мама, я почти год и слова не мог о ней сказать.

До меня только сейчас доходит смысл сказанного им.

– Твоя мама тоже умерла? Раньше ты упоминал только своего отца. Мне так жаль! Что произошло?

Деэр пристально смотрит в лобовое стекло, в ночь. Могу с уверенностью сказать, что на самом деле сейчас он ничего не видит.

– Она погибла в результате несчастного случая вместе с моим отчимом.

От его слов мой живот скручивается в узел, потому что, боже, я знаю: это горе, это внезапное, шокирующее, уничтожающее горе. Я бы никому такого не пожелала.

– Мне очень жаль, – тихо говорю я.

Он кивает.

– Да, это отстой. Но зато, по крайней мере, я знаю, как ты сейчас себя чувствуешь. Я осознал, после того как умерла мама, что всегда помогает, когда кто-то знает, каково это.

Он прав. Это очень утешает.

– Это трудно, – признаюсь я ему. – Особенно тяжело потому, что в её гибели виновата я. Я позвонила ей ночью, когда шёл дождь. Если бы я этого не сделала, она бы всё ещё была жива.

Деэр резко смотрит на меня.

– Ты не можешь в это верить. Что это ты виновата, я имею в виду.

Я отвожу взгляд.

– Конечно могу. Это правда.

– Ничего подобного, – спорит он. – Я считаю, если ты обречён на смерть, значит, обречён. Конечно же, живя в похоронном доме всю свою жизнь, ты тоже так считаешь. Иногда для чего-то нет объяснения.

– А иногда есть. В данном случае объяснение – телефонный звонок.

Деэр качает головой.

– Придётся потрудиться, чтобы убедить тебя, что ты неправа. В чём лично я уверен.

– Ты можешь попробовать, – решительно заявляю ему я. – Но если Финн с отцом не могут этого сделать, сомневаюсь, что тебе удастся.

– Вызов принят, – серьёзно говорит он, и от выражения в его глазах у меня перехватывает дыхание.

– Почему тебе не всё равно? – неожиданно спрашиваю я. – Ты едва меня знаешь.

Деэр секунду молчит, играя с серебряным кольцом на своём среднем пальце. Когда он снова поднимает глаза, то его взгляд полон тысячи эмоций, которые я не могу идентифицировать.

– Потому что у меня такое чувство, как будто я тебя знаю. Потому что во многих отношениях мы очень похожи. Потому что я знаю, как это ужасно – потерять мать. Могу только представить, насколько тяжело думать, что это твоя вина.

Да, соглашаюсь я про себя. Почти слишком невыносимо.

– Это трудно, – признаюсь я. – Но иногда, когда меньше всего этого ожидаешь, кто-то бросает тебе спасательный круг.

Его глаза встречаются с моими глазами, и я вижу, что он точно знает, о чём я говорю. Что он может быть моим спасательным кругом. Хотя за этим не следует никакой реакции, только молчаливое признание и, может быть, искра удовлетворения.

Мы замолкаем, товарищи в этом особом клубе потерявших своих матерей. Это не тот клуб, где кто-то получает удовольствие от принадлежности к нему, но знаю, что теперь я чувствую себя к нему ещё ближе.

После нескольких минут я больше не могу выносить молчания.

– Тебе бы лучше быть поосторожнее с этими вопросами, – говорю ему я, изображая улыбку. – У тебя их осталось всего восемнадцать.

16

SEDECIM

Финн

Моя тайна съедает меня живьём, вгрызаясь в кожу, пытаясь выбраться. Но я не могу, не могу, не могу.

ТыСумасшедшийСумасшедшийСумасшедшийИВсеЭтоЗнают.

Я пристально смотрю на свой дневник, на коричневый кожаный переплёт, а затем хватаю его и швыряю через всю комнату. Он ударяется о стену, а затем невредимый приземляется на пол. Я бросаюсь к нему, прижимаю к своей груди и раскачиваюсь с ним в обнимку на полу.

Через минуту мне кое-что приходит в голову.

Конечно же.

Я не могу сказать Калле, но могу рассказать своему дневнику, как выкладываю и всё остальное из своей жизни на его страницах.

Я хватаю ручку и так сильно нажимаю на неё, что она почти продавливает страницу, словно моя тайна не может дождаться, когда слова хлынут через чернила.

Как только моя тайна оказывается в дневнике, я чувствую себя лучше, спокойнее, будто доверился старому другу. Закрываю переплёт и оставляю его на подоконнике. Выключая свет и, проходя через дверь, едва не пропускаю шипящий шёпот в своей голове… резкий женский голос, от которого не могу просто так сбежать.

Трус.

17

SEPTEMDECIM

Калла

Я делаю глубокий вдох и тянусь вверх, занимаясь утренней йогой на краю скалы. Отсюда я могу видеть до самого края горизонта, где вода встречается с небом.

– Почему ты занимаешься этим здесь? – раздаётся с тропы голос Финна, мягкий в утреннем воздухе. – Ты же знаешь, это опасно.

Я подавляю улыбку.

– Ты же знаешь, я недостаточно близко к краю, чтобы было о чём волноваться. – Я упираюсь ладонями о землю, а затем принимаю позу «наклон вперёд». После тянусь к ступням, чувствуя каждое сухожилие, каждую мышцу и вытянутые связки, перекатываясь на пальцы ног.

– Почему ты так рано встал? – спрашиваю я, не открывая глаз. Я считаю, потягиваясь.

Пять.

Шесть.

Семь.

– Не знаю. Не мог спать, – вздыхает Финн.

Восемь.

Девять.

Десять.

Я, наконец, оборачиваюсь и замечаю, что лицо брата усталое и бледное. Это меня пугает.

– Тебе так и не стало лучше?

– Нет. – Он качает головой.

Меня пронзает волна паники, и я изо всех сил стараюсь её подавить. Ради бога, это всего лишь бессонница. А не мгновенный сигнал тревоги.

– Ты же принимаешь лекарства, верно?

Кажется, Финн колеблется, перед тем как ответить:

– Да.

Я приподнимаю бровь.

– Да?

Он кивает.

– Тебя нужно отвезти сегодня в группу?

Он вновь медлит.

– Может быть. Хотя я собираюсь ненадолго прилечь. Возможно, поеду на дневной сеанс.

– Ладно. – Я отчаянно пытаюсь скрыть своё беспокойство, поскольку знаю: он не хочет, чтобы я с ним носилась. Он хочет обрести независимость, а не стать ещё больше ко мне привязанным. И это больно. Очень. Но ему не нужно этого знать. – Позови меня, когда будешь готов.

Финн кивает и направляется в сторону дома, но останавливается, дойдя до края тропы. Я волнуюсь, потому что он начинает много времени проводить в одиночестве в своей комнате. Очень много времени.

Его плечи выглядят такими тощими, когда он обращается ко мне:

– Калла?

– Да?

Он улыбается жалкой улыбкой:

– А ты знала, что королева Виктория так сильно любила Альберта, что настояла на том, чтобы её похоронили в его парадном одеянии, держа гипсовый слепок его руки?

Я качаю головой, закатывая глаза.

– Ты такой странный и говоришь невпопад, братишка.

Финн усмехается, как будто всё хорошо, словно он снова стал нормальным.

– Знаю.

А затем он исчезает внизу тропы.

Я вновь сажусь на красноватую землю, проводя по ней пальцем. И прежде чем осознаю, я пишу имя Деэра, с завитушкой на конце буквы «р». С завитушкой в форме сердца.

– Пенни за твои мысли?

Позади меня раздаётся насмешливый голос Деэра, и я поёживаюсь, потому что сегодня, видимо, тропа, ведущая к этим скалам, превратилась в центральный вокзал. И я чувствую себя униженной, поскольку, очевидно же, что я думаю о нём. Я краснею, жар разливается от груди к лицу, и мне не хочется оборачиваться.

Но приходится.

Красивое лицо Деэра выражает веселье и немного высокомерия. На нём одежда для бега, хотя он не потный, из чего можно предположить, что он начал не так давно.

– Мои мысли стоят дороже, – заявляю я.

Он только шире улыбается.

– Уверен в этом. Кстати, нам ещё осталось обсудить то небольшое дельце с тайнами.

Это озадачивает меня.

– Тайнами?

Его глаза встречаются с моими глазами, сверкая чернотой эбенового дерева.

– Да. Они есть у всех, помнишь?

Ах, да. Это именно то, что он сказал, когда мы впервые встретились.

– Может быть. Но не у меня.

Деэр закатывает глаза.

– Почему-то я в этом сомневаюсь. В твоём рукаве было припрятано «Ноктэ», помнишь?

Я улыбаюсь в ответ.

– Да. И мы не пробыли там достаточно долго, чтобы всё посмотреть.

– В другой раз, – быстро отвечает Деэр.

Я киваю.

– Непременно.

Хотя он, кажется, не в восторге от этой идеи, и меня это беспокоит. Вчера вечером он казался взволнованным. Деэр – загадка, противоречие. Его эмоции меняются день ото дня. То он холодный и отчуждённый. То почти сдержанный или нерешительный. Это так странно.

– Увидимся позже, Калла, – спокойно произносит Деэр, прежде чем возобновить пробежку размашистым шагом.

И в этот момент моё сердце чуть не останавливается. Из-за того, что его шаги такие широкие, он на раз-два оказывается на опасной территории.

– Стой! – кричу я, мой голос пронзает небо, словно ножом. Деэр замирает, повернувшись ко мне с недоумением в широко распахнутых глазах.

Я уже на ногах, сердце колотится в горле.

– Осторожно сделай шаг назад, – говорю я. – Немедленно.

Его лицо озаряется осознанием, когда крошечные шарики гравия и грязи начинают уходить из-под его ног. Он быстро отскакивает в мою сторону, бросаясь наземь прямо перед тем, как огромный кусок земли откалывается, падая более чем на тридцать метров вниз и исчезая в океане.

Деэр неподвижно лежит у моих ног, и моё сердце грохочет, когда я смотрю на него.

– Нельзя стоять так близко к краю, – запоздало произношу я, моё горло всё ещё горит и сжимается.

Он смотрит через плечо на выступ, а затем замечает небольшой жёлтый предупреждающий знак справа от нас. Этот знак должен быть больше и красного цвета, ярко-красного, достаточно ярким, чтобы его можно было заметить издалека.

Он смотрит на меня, а потом качает головой.

– Мне следовало знать.

Я киваю.

– Ты никак не мог этого знать. Выступ действительно тонкий и не выдерживает большого веса. Мне следовало сказать тебе, когда ты только приехал, но я не подумала об этом.

Потому что я не привыкла, что кто-то ещё, кроме моей семьи, проживает здесь.

Потому что он взволновал меня своей татуировкой «Живи свободно» и своими противоречиями.