Текст книги "Ноктэ (ЛП)"

Автор книги: Кортни Коул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Он улыбается.

– Калла? Как похоронные лилии?

– Они самые, – вздыхаю. – И живу я в похоронном доме. Так что, как видишь, иронию я понимаю.

Секунду он выглядит сбитым с толку, а затем я вижу, как его осеняет.

– Ты вчера заметила мою толстовку, – мягко отмечает он, вытягивая руки вдоль спинки потрескавшейся кабинки. Он даже не обратил внимания на мои слова о том, что я живу в доме с мертвецами. Обычно люди мгновенно замолкают, когда узнают об этом, тут же причисляя меня к странным или ненормальным. Но не он.

Я коротко киваю.

– Даже не знаю почему. Она просто бросилась в глаза.

Или потому, что ты выделялся.

Уголок его рта слегка дёргается, словно он собирался улыбнуться, но потом передумал.

– Я Адэр ДюБри, – говорит он с таким видом, будто преподносит мне подарок или оказывает честь. – Но все зовут меня Деэр.

Я никогда не видела, чтобы имя так кому-то подходило. Такое французское и такое утончённое, хотя и с британским налётом. Он – загадка. Загадка, чьи глаза сверкают, словно призывая: «Брось мне вызов»[8]. Я судорожно сглатываю.

– Приятно познакомиться, – отвечаю я, и это правда. – Почему ты здесь, в больнице? Уж точно не из-за кофе.

– Знаешь, в какую игру я люблю играть? – спрашивает Деэр, полностью меняя тему разговора. Чувствую, как от удивления мой рот немного приоткрывается, но всё же умудряюсь ответить.

– Нет, в какую?

– В «Двадцать вопросов». Так я могу быть уверен в том, что после игры мне не будут их задавать.

Я улыбаюсь, хотя его ответ должен бы раздражать.

– Так ты не любишь говорить о себе.

Он усмехается.

– Это моя самая нелюбимая тема.

Но она должна быть очень интересной.

– Итак, ты говоришь, что я могу задать тебе только двадцать вопросов?

Деэр кивает.

– Рад, что ты всё поняла.

– Отлично. Я использую свой первый вопрос, чтобы узнать, что ты здесь делаешь. – Я поднимаю подбородок и пристально смотрю ему в глаза.

Его рот снова чуть дёргается.

– Навещаю. Разве не это люди обычно делают в больницах?

Я краснею. Ничего не могу с собой поделать. Это же очевидно. Как и то, что я с ним точно не в одной лиге. Этот парень мог бы съесть меня на завтрак, если б захотел, и, судя по блеску в его глазах, я не уверена, что он этого не хочет.

Я осторожно делаю глоток кофе, стараясь не разлить его на рубашку. Моё сердце так бешено колотится, что возможно всё.

– А ты? Почему ты здесь? – спрашивает Деэр.

– Это твой первый вопрос? Будет честно задавать их по очереди.

Деэр широко улыбается, искренне позабавленный.

– Конечно. Я воспользуюсь вопросом.

– Я привезла сюда своего брата. Он здесь на… групповой терапии.

Мне вдруг становится неловко произносить это вслух, потому что мои слова звучат так, словно Финн недостаточно хорош. Но это не так. Он лучше большинства людей, более мягкий и чистый сердцем. Но незнакомым людям это неизвестно, поэтому они просто повесят на него ярлык «сумасшедшего» и не будут разбираться. Я борюсь с желанием всё объяснить, и мне каким-то образом это удаётся. Это совершенно его не касается.

А Деэр и не расспрашивает. Он просто кивает, словно посещение групповой терапии – это самое обычное дело.

Он делает глоток кофе.

– В любом случае, думаю, это, вероятно, кисмет[9], что мы оказались здесь в одно и то же время.

– Кисмет? – Я приподнимаю бровь.

– То есть судьба, Калла, – объясняет он, и я закатываю глаза.

– Я знаю, что это значит. Может, я и поступаю в государственный колледж, но я не глупая.

Он улыбается, и его улыбка настолько белоснежная и очаровательная, что у меня перехватывает дыхание.

– Интересные подробности. Так, значит, ты студентка, Калла?

Я не хочу говорить об этом. Я хочу поговорить о том, почему ты считаешь, что это кисмет. Но лишь киваю.

– Да, и осенью уезжаю в Бёркли.

– Хороший выбор. – Он делает ещё один глоток. – Но, похоже, в кисмет всё же закралась ошибка. Ведь ты уезжаешь, а я пробуду здесь ещё некоторое время. Естественно, только после того, как найду хорошую квартиру, а здесь это не так-то просто.

Он настолько уверен в себе, настолько открыт. И мне даже не кажется странным, что абсолютно незнакомый человек рассказывает мне всё это ни с того ни с сего. Возникает чувство, будто я знаю его уже очень давно.

Я пристально смотрю на него.

– Квартиру?

Он встречается со мной взглядом.

– Да, ту, что арендуют. Знаешь, там ещё обычно есть душ и спальня.

Я краснею.

– Знаю. Просто, возможно, это всё же кисмет, потому что я могу помочь тебе с жильём. Мой отец собирается сдавать в аренду наш гостевой домик. Скорее всего.

И если я не могу жить в нём, то он определённо должен достаться кому-то вроде Деэра. От одной этой мысли у меня сжимается сердце.

– Хм. А вот это уже интересно, – говорит мне Деэр. – Кажется, в очередной раз всё решает кисмет. И я так полагаю, гостевой домик соседствует с похоронным домом? Нужно обладать стальными яйцами, чтобы жить там.

Я быстро достаю клочок бумаги и записываю на нём номер телефона отца.

– Именно так. Если тебе интересно и если ты уверен, что у тебя есть яйца, то можешь позвонить папе и договориться.

Глядя ему в глаза, я пододвигаю бумагу через стол, будто бросаю ему вызов. Деэр никак не может знать, что в этот момент я пытаюсь замедлить ритм биения своего сердца, прежде чем оно взорвётся, но, судя по понимающей улыбке, медленно растягивающей его губы, ему прекрасно об этом известно.

– О, у меня есть яйца, – подтверждает он, и я снова замечаю этот блеск в его глазах.

Брось мне вызов.

Я с трудом сглатываю.

– Я готова задать свой второй вопрос, – говорю ему. Он приподнимает бровь.

– Уже? Он, случайно, не о моих яйцах?

Я краснею и отрицательно качаю головой.

– Что ты тогда подразумевал? – медленно спрашиваю его, не прерывая зрительного контакта. – Почему ты считаешь, что это именно кисмет?

В уголках его глаз появляются лёгкие морщинки, когда он в очередной раз улыбается мне. И снова его улыбка изумляет. Она неподдельная, не та фальшивая, что я привыкла видеть дома.

– Может, потому, что ты кажешься той, кого мне бы захотелось узнать поближе. Это странно?

Нет, потому что я тоже хочу тебя узнать.

– Возможно, – вместо этого отвечаю ему. – Не странно ли, что у меня чувство, будто я уже знаю тебя?

Ибо я знаю. В его таких бездонных и тёмных глазах есть что-то знакомое. С другой стороны, они же снятся мне вот уже несколько дней.

Деэр приподнимает бровь.

– Может быть, у меня такой тип лица.

Я с трудом сдерживаю фырканье. Вряд ли.

Он пристально смотрит на меня.

– Так или иначе, всегда всё решает кисмет.

Я качаю головой и улыбаюсь. Настоящей улыбкой.

– Присяжные ещё не вынесли вердикт.

Деэр делает последний глоток кофе, и его взгляд по-прежнему прикован к моим глазам, когда он с глухим стуком опускает чашку на стол и встаёт.

– Дай мне знать, что решат присяжные.

А затем уходит.

Я так ошеломлена его внезапным уходом, что мне требуется несколько минут, чтобы осознать, что всегда всё решает кисмет, и что, возможно, Деэру хотелось бы меня узнать.

Он ушёл, забрав с собой номер телефона папы.

6

SEX

Финн

Nocte liber sum Nocte liber sum

Ночью я свободен.

Alea iacta est Жребий брошен. Жребий брошен.

Жребий, мать его, брошен.

Serva me , servabo te . Спаси меня, и я спасу тебя.

Спаси меня.

Спаси меня.

Спаси меня.

– Привет, братец. – Калла заходит в мою комнату неожиданно, без предупреждения, и я мгновенно закрываю дневник, пряча свои мысли за его коричневым кожаным переплётом. – Как дела?

Я улыбаюсь, проглатывая панику и тщательно маскируя её.

– Не очень. А у тебя?

– Да тоже не очень. Просто неспокойно как-то.

Она запрыгивает на мою кровать, садясь рядом со мной, и её пальцы тут же обводят буквы на обложке дневника. Она знает достаточно, чтобы не открывать его.

Я пожимаю плечами.

– Нам стоит чем-нибудь заняться.

Веди себя нормально.

Она кивает.

– Хорошо, только чем именно? Хочешь поехать на пляж Уоррентон?

Чтобы посмотреть на старые обломки судна «Айрдейл» ? Мы видели их миллион раз, но сейчас это неважно.

– Конечно, – просто соглашаюсь я. Ведь иногда чем меньше говоришь, тем легче скрыть безумие.

Мы слезаем с кровати, и Калла поворачивается ко мне, хватая меня за локоть.

– Эй, Финн?

Я останавливаюсь, глядя на неё сверху вниз.

– Да?

– Ты… словно был не в себе всю эту неделю. Я думала, дополнительное посещение группы поможет тебе, но ты до сих пор кажешься странным. Если что-то будет не так, ты же скажешь мне, правда?

ТынеможешьТынеможешьТынеможешьТынеможешь. Тычокнутыйчокнутый чокнутыйчокнутый. НеРассказывайЕйСвоюТайнуТайнуТайну.

Я загоняю голоса подальше.

Веди себя нормально.

– Со мной всё в порядке, – вру я. Блаженная ложь, чтобы избавить её от беспокойства, пощадить мою гордость и избежать унизительной изоляции в обитой войлоком палате, там, где выбрасываются ключи и забываются сумасшедшие, которые давно уже превратились лишь в оболочки, напичканные лекарствами.

– Обещаешь? – колеблется Калла. Её рыжие волосы, словно пламя, выделяются на фоне моих белых штор. Она почти всегда верит мне на слово, но на сей раз её не провести. Она знает, что я лгу.

– Repromissionem[10], – заверяю её. Она закатывает глаза.

– Знаешь, иногда латынь только всё усложняет. Тебе понадобилось пять слогов, чтобы произнести то, что ты мог сказать в четыре.

Я улыбаюсь и пожимаю плечами.

– Это величественный язык. У него есть характер.

– Если под «величественным» ты подразумеваешь «мёртвый», то да.

Она смеётся, и я притворяюсь, что мне тоже весело, потому что, честно говоря, мы всё равно только оболочки, напичканные лекарствами или нет. Мы не те, какими были раньше. Лишь внешность осталась прежней.

Мы шумно спускаемся по скрипучим ступенькам нашего дома, препираясь между собой и изо всех сил стараясь казаться нормальными, потому что мама всегда говорила: «Притворяйся, пока это не станет реальностью». И мы отлично справляемся со своей ролью.

Когда мы сворачиваем за угол и проходим в огромное изысканное фойе, безмятежную атмосферу похоронного дома разрывает отчётливый рёв мотоцикла. Этот звук заставляет нас переглянуться.

К нам высоко в горы обычно не заявляются на мотоциклах скорбящие родственники усопших.

Папа проходит мимо нас, с любопытством поглядывая на Каллу.

– Спасибо, что пригласила желающего снять гостевой домик. Честно говоря, я не ожидал твоей помощи, учитывая, как сильно ты хотела его заполучить.

Калла останавливается, застыв на месте и глядя на папу.

– Он позвонил?

Он?

Её голос полон волнения, счастья и надежды. Я пристально смотрю на неё. Это ещё что за чёрт?

Папа кивает.

– Да, сегодня утром. Должно быть, это как раз он приехал, чтобы взглянуть на жильё.

Калла оборачивается и смотрит в окно, а я поглядываю через её плечо.

На круговой подъездной дорожке припаркован чёрный, агрессивный мотоцикл «Триумф», и перед ним стоит высокий темноволосый парень, снимающий с себя чёрный шлем.

Калла настолько поглощена созерцанием, что не осознает, насколько внимательно я наблюдаю за ней.

На её губах появляется блаженная улыбка.

– Прошло несколько дней с тех пор, как я рассказала ему о домике. Я думала, он даже не заинтересовался.

Папа поднимает бровь.

– Он всё ещё может отказаться. Этот парень здесь лишь для того, чтобы взглянуть на наш домик. А теперь быстро рассказывай, как вы с ним познакомились.

Помедлив, Калла отвечает:

– Я встретилась с ним на днях в кафе при больнице, а до этого натыкалась на него пару раз, когда он там кого-то навещал. Мне он показался милым.

Милым.

Папа не старается узнать подробности, потому что парень уже поднимается по ступеням крыльца.

– С вашего позволения, я пойду и покажу ему окрестности.

Я не утруждаю себя вопросом, кто, чёрт возьми, этот парень или почему она решила пригласить его в нашу жизнь, предложив ему в аренду домик, который мы хотели для себя. Мне и не нужно спрашивать, я и так вижу. Всё написано у неё на лице.

Она светится, когда смотрит на него, а я никогда не видел подобного выражения на её лице. Она увлечена им. Сильно увлечена.

Внутри зарождается дурное предчувствие, пока я наблюдаю, как отец пожимает ему руку и как они бок о бок идут к гостевому домику.

Парень выглядит вполне приличным, но с ним что-то не так. В нём есть что-то тревожащее, даже если не брать во внимание то, как восхищённо смотрит на него сестра.

ИзбавьсяОтНегоИзбавьсяОтНегоИзбавьсяОтНего.

Я игнорирую голоса и наблюдаю, как за этим парнем и папой закрывается дверь домика.

Вокруг меня оседает какая-то тяжесть, что-то мрачное и гнетущее, потому что, несмотря на желание спасти от себя сестру, я не знаю, готов ли к этому.

Я улыбаюсь Калле.

– Готова ехать?

Она медлит с ответом, оглядывая улицу и нерешительно посматривая на закрытую дверь гостевого домика

– М-мм… давай в другой раз, хорошо?

Я глубоко вдыхаю, поражённый, что она предпочла кинуть меня ради этого парня. Мне следовало догадаться, как только я увидел это новое выражение на её лице. Этот опьянённый взгляд. И я до сих пор не могу отойти от шока, впервые получив от неё такую пощёчину.

У неё есть интерес помимо меня. Который встал между нами. А ведь это всего лишь незначительный случай… просто глупая поездка на пляж.

Я хочу быть бескорыстным, но не знаю, смогу ли с этим справиться.

В детстве и в средней школе мы оставались аутсайдерами. И хотя это было ужасно, я видел в этом скрытое благословение, поскольку был для Каллы всем, и всё её внимание доставалось мне. Мы были всем друг для друга.

К горлу подкатывает желчь, пока я наблюдаю, как она спускается с крыльца и идёт по лужайке – подбородок поднят, а руки зарываются в волосы, перекидывая их через плечо.

Она нужна мне. Мне необходимо, чтобы всё оставалось как прежде. Но я не могу рисковать ею. Не могу затянуть за собой. Не могу позволить своему безумию поглотить её, а потом выплюнуть. Но она нужна мне.

Мои мысли противоречат друг другу, путаясь и кружась в сознании, и я едва могу сосредоточиться. Пошатываясь, бреду к окну и смотрю вниз, прижавшись лбом к стеклу и пытаясь перевести дух.

Serva me , servabo te .

Спаси меня, и я спасу тебя.

Вспоминая уверенную походку темноволосого парня, я вдруг осознаю, что не смогу спасти её от него.

Но жребий уже брошен.

И теперь я это понимаю.

7

SEPTUM

Калла

Он приехал.

Я словно в трансе застываю рядом с домом, стараясь делать вид, что просто сижу за маленьким столом на заднем крыльце, а вовсе не жду, затаив дыхание, появления папы и Деэра.

Не могу поверить, что он здесь.

С тех пор как Деэр взял папин номер телефона, я каждый день ждала от него звонка, но он всё не звонил. Я уже начала думать, что он и не собирался этого делать, что я лишь нафантазировала возникшие между нами влечение и связь. Возможно даже, что я и его выдумала.

Но он снова и снова являлся мне во снах. Улыбался, смотрел на меня, был со мной. Моё подсознание явно пыталось подтолкнуть меня к нему, возможно, даже к новой жизни, не знаю.

Мне ясно лишь одно: сегодня он появился здесь, как гром среди ясного неба, с тёмными глазами и британским акцентом, и верхом на байке – ни больше ни меньше.

Всегда всё решает кисмет.

Мои лёгкие трепещут наряду с сердцем и остальными органами. Внутри всё дрожит, словно трясущаяся нелепая масса. Такое чувство, что так и должно быть, потому что я постоянно натыкаюсь на него, грежу о нём, и теперь он здесь, в моей жизни.

У меня перехватывает дыхание.

Это чувство только обостряется, когда дверь гостевого домика наконец открывается, и отец с Деэром выходят наружу. Они пожимают друг другу руки, и мой отец сразу же идёт обратно в сторону дома с едва заметной улыбкой на губах. На середине лужайки папа меняет курс и направляется ко мне.

Остановившись передо мной, он смотрит себе под ноги.

– Последние несколько недель были тяжёлыми. Слишком тяжёлыми. Я не собираюсь делать вид, будто знаю, через что тебе приходится проходить, потому что наши пути не похожи, и мы по-разному переживаем потери. Я только хочу сказать – будь осторожна, ведь ты ещё наивна и так невинна. Твоя мама смогла бы в подобную минуту подобрать правильные слова, но не я. Это первый раз за последние несколько недель, когда ты чем-то заинтересовалась. Поэтому, главное, будь осторожна. Хорошо?

Я совершенно теряю дар речи, поскольку выражение папиного лица сейчас такое понимающее, словно он заглянул внутрь моей головы и увидел связь, которую я чувствую с Деэром, мой интерес, заинтригованность. Он переживает за меня, но всё же готов сдать Деэру гостевой домик, потому что нуждается в деньгах. И потому что считает, будто Деэр отвлечёт меня от горя.

– Хорошо, – киваю я.

Папа кивает в ответ, а затем заходит в дом, не сказав больше ни слова. Готова поклясться, что спиной ощущаю пристальный взгляд Финна, пронзающий меня из окна между лопатками, но я отмахиваюсь от него. Я не делаю ничего плохого.

Или делаю?

Ведь когда Деэр поднимает глаза и встречается со мной взглядом, на его губах появляется озорная улыбка, которая заставляет меня сомневаться в своих поступках.

Брось мне вызов.

Какой? Этот вопрос вызывает у меня мурашки.

Деэр медленно направляется через двор и указывает на кресло напротив меня.

– Это место занято?

Я закатываю глаза.

– Снова эта игра?

– Нет.

Деэр не спрашивает, он просто садится, вытягивая длинные ноги и скрещивая их в лодыжках, и пристально смотрит на меня, словно только и делал, что всю жизнь сидел в этом кресле. Я вопросительно приподнимаю бровь, но он по-прежнему молчит.

– Итак, у тебя британский акцент, но твоя фамилия ДюБри. Как же так вышло? – наконец спрашиваю я, отчаянно пытаясь заставить его прекратить на меня пялиться. Уголок его рта дёргается.

– Это твой третий вопрос?

Во мне растёт досада, даже несмотря на то, как мило у него получается это сказать.

– То есть мне стоит считать все вопросы, которые я задаю? Я всего лишь веду светскую беседу.

Он качает головой и слегка улыбается.

– Отлично. Я отвечу тебе на этот вопрос во имя светской беседы. Мой отец был французом, и он умер, когда я был ещё младенцем. А у мамы английские корни, поэтому мы и переехали в Англию. Я прожил там всю свою жизнь, отсюда и акцент.

Его прекрасный, прекрасный акцент. Я киваю.

– Сожалею о твоём отце.

Он пожимает плечами.

– Он был хорошим человеком, но это случилось давно.

Меня так и подмывает спросить, сколько ему лет, но я сопротивляюсь этому желанию. Не хотелось бы тратить ещё один вопрос. Кроме того, я бы поставила деньги на то, что ему двадцать один. Или около того.

– Ты говоришь по-французски? – с надеждой спрашиваю я, ибо, господи помилуй, это было бы сексуально.

– Qui, mademoiselle, – спокойно отвечает он. – Un peu. Немного.

Успокойся, моё долбаное сердце. Очарованная, я смотрю на него во все глаза.

– Итак, – наконец произносит он, меняя тему разговора настолько небрежно, словно не он самый классный, самый сексуальный мужчина на всём белом свете. – Как тебе не страшно жить в похоронном доме? Когда-нибудь видела привидение?

Я игнорирую своё ускоренное сердцебиение и приподнимаю бровь.

– Если я правильно поняла, этот вопрос означает, что у тебя всё же есть яйца, чтобы арендовать гостевой домик?

Он усмехается, и этот скрипучий, хриплый звук отдаётся вибрацией в моём животе.

– То, что у меня стальные яйца, теперь бесспорно, – с усмешкой заявляет он. – И я никогда не нервничаю. Даже если это касается призраков. Кроме того, раз уж я ответил на один твой вопрос, было бы честно поменяться местами, не так ли? Так что… ты когда-нибудь видела привидение?

Нет, не видела, однако призрак моей мамы здесь… присутствует в каждой фотографии, стопке одежды и в воспоминаниях этого дома.

Но, конечно же, я этого не говорю и просто пожимаю плечами.

– Не встречала ни одного. И, насколько мне известно, их не существует.

– Правда? – спрашивает он с сомнением. – Это печально.

– Ты всё равно будешь жить в гостевом домике, – говорю я ему. – А там нет никаких мертвецов. Ведь ты же собираешься его арендовать, так ведь?

Пожалуйста, скажи, что так.

Он кивает.

– Да. Спасибо, что рассказала о нём. Это именно то, что я так долго искал. Миленькое местечко с великолепным пейзажем.

Когда он произносит «великолепный пейзаж», то намеренно смотрит прямо на меня.

Я его великолепный пейзаж. Внезапно мне не хватает воздуха, чтобы даже попытаться спросить, почему ему так хочется остаться в Астории.

– Кисмет, – удаётся выдавить мне.

Он кивает.

– Кисмет.

Деэр смотрит на меня – долго, тяжело и мрачно, – и мне всё же удаётся сделать глубокий вдох, затем другой.

– Значит, увидимся, – говорит он, вставая и резко завершая наш разговор.

– Когда ты переезжаешь? – спрашиваю я, вдруг запаниковав при мысли о его уходе. Он приносит с собой атмосферу уюта, радости и чего-то насыщенного, опасного и нового. Я не хочу это просто так отпускать.

Он усмехается.

– Прямо сейчас. Я захватил свою сумку.

Сумку? Я взглядом следую за его жестом и вижу большую спортивную сумку, привязанную к задней части мотоцикла. Одна сумка.

– И это всё?

– Я путешествую налегке, – отвечает он, направляясь обратно к гостевому домику. К его домику, который теперь всего в тридцати метрах от моего дома.

– Полагаю, что так, – бормочу я, наблюдая за его покачивающимися широкими плечами и развевающимися тёмными волосами. Он хватает сумку и ныряет в свой новый дом, а я вдруг осознаю, что забыла спросить у него кое о чём.

Как долго он здесь пробудет?

***

Ужин этим вечером кажется немного другим, а всё потому, что Деэр находится всего в тридцати метрах от нас.

Я подаю на стол спагетти – самое простое в приготовлении блюдо на планете – с чесночным хлебом и кукурузой. Отец ест с удовольствием, в отличие от Финна, который, как обычно, ковыряется в тарелке. Из-за лекарств он потерял аппетит.

Мы ужинаем поздно, потому что отец работал допоздна.

При мысли о папиной «работе» я не могу удержаться от взгляда на его руки. Знаю, он вымыл их несколько раз, когда поднимался наверх, но одна лишь мысль о том, что он ими делал и что трогал, вызывает отвращение. Мне прекрасно известно, что какой-то час назад или около того он вводил иглу в шею мертвеца и полностью заменил его кровь химической жидкостью.

А теперь он ест этими же руками.

Это отвратительно, и меня мутит от вида кроваво-красного соуса для спагетти.

– Ну, как прошёл твой день? – интересуюсь я у Финна, отчаянно пытаясь думать о чём-нибудь другом. Я не видела его с самого утра. На что он пожимает плечами.

– Хорошо, наверное. Я закончил перебирать свой гардероб. И пап, у меня набралось несколько коробок для «Гудвилла».

Папа кивает, но я замечаю, как на лице Финна что-то мелькает, и у меня расширяются глаза. Не делай этого, пытаюсь я передать ему телепатически, не упоминай мамины вещи. Не надо.

И он не упоминает. Вместо этого Финн смотрит на меня.

– На самом деле, я кое-что хочу сказать вам, ребята.

Мы с папой выжидающе смотрим на него. От его серьёзного вида у меня перехватывает дыхание.

Какого чёрта?

Я вижу, как он с трудом сглатывает. Плохой знак.

– Я всё-таки решил поступать в МТИ.

Моё сердце уходит в пятки, а в комнате повисает тяжёлое молчание. Мы с папой переглядываемся, а затем оба поворачиваемся к Финну, и я пытаюсь подобрать слова, чтобы начать спор.

– Нет, – наконец выдавливаю я. – Ты не можешь поехать один. Финн.

Он чувствует мольбу в моих глазах, поэтому отводит взгляд в сторону, разглядывая стены и окна.

– Пожалуйста, не пытайтесь меня отговорить, – произносит он, обращаясь в основном ко мне. – Кэл, я хочу поехать с тобой. Правда хочу. Но так будет лучше. Я должен это сделать. Мне нужно понять, смогу ли я остаться в здравом уме, находясь в одиночестве. Понимаешь?

Нет. Тысячу раз «нет». Миллион раз «НЕТ».

Я качаю головой, но папа наклоняется ко мне и кладёт руку на моё плечо, жестом предупреждая сохранять молчание. Я беспомощно оглядываюсь на него.

– Думаю, так действительно будет лучше, – говорит отец. – Мы с вашей мамой… – Его голос срывается, словно ему больно продолжать, и он на секунду замолкает. – Мы с вашей мамой считали, что так будет правильно. Небольшая разлука поможет вам развиваться самостоятельно.

Папа будто гордится им. Он говорит так, словно Финн совершает что-то героическое, как если брат спасает ребёнка из пожара или убирает черепаху с автострады. Но это не героизм, а самоубийство. Я вижу это по его глазам и по тому, как он держит плечи и не смотрит в мою сторону.

Избавь меня от страданий.

Когда я смотрю на него, то вижу лишь слова из его дневника.

Но когда Финн снова переводит взгляд на меня, его глаза наполнены чем-то ещё. Мольбой.

Позволь мне это сделать. Отпусти меня.

Позволить ему сделать что?

Научиться жить одному? Справляться со всем в одиночку? Под пристальным взглядом Финна я судорожно вздыхаю. А он всё смотрит. И смотрит. И смотрит. И, наконец, я ломаюсь под натиском бледно-голубых глаз.

– Ладно, – выдыхаю я.

Финн приподнимает бровь.

– Ладно? И никакого скандала или криков?

Я качаю головой.

– Нет, если ты уверен в своём решении. Я уже спорила с мамой и папой из-за этого, но не собираюсь спорить и с тобой.

Я ощущаю подавленность, грусть и панику, а ещё нарастающее чувство одиночества. Но что я могу сделать? Это выбор Финна. Его взгляд смягчается.

– Ты не споришь со мной, – отмечает он. – Потому что и сама знаешь, что я должен это сделать.

Нет, не знаю. На самом деле я думаю совсем иначе.

Но опять же, что я могу сделать? Он уже всё решил.

Не в силах что-либо сказать, я лишь молча киваю.

Я размазываю еду по тарелке, потому что при попытке её проглотить она прилипает к горлу, будто какая-то студенистая жижа. Папа с Финном продолжают наблюдать за мной, ожидая, что я начну протестовать, или спорить, или закачу истерику. Но я не собираюсь этого делать. Вопреки себе, я каким-то образом остаюсь спокойной, невозмутимой и очень собранной ровно до той минуты, когда после извинений мне удаётся сбежать.

Я выбегаю на улицу, не обращая внимания на кричащего мне вслед Финна. Несусь через двор и, хватая ртом воздух, бегу вниз по тропинке, ведущей к пляжу. В сумрачном лунном свете тропинка похожа на серебристую ленту, извивающуюся и виляющую через влажный зелёный подлесок и мерцающие тёмные скалы.

Деревья образуют полог над тропой, и в темноте и одиночестве это действует на нервы. От вида теней у меня пробегают мурашки по коже, ведь неизвестно, что они в себе таят. Но несмотря на луну, проглядывающую сквозь верхушки деревьев, и ветер, завывающий сквозь сосновые иголки, я всё равно признательна за возможность находиться именно здесь, а не в нашей столовой.

Я подгоняю себя вперёд, подальше от разрушительного пути, на котором, кажется, настаивает Финн, и направляюсь ближе к океану.

Когда я выхожу на пляж, мои пятки тут же погружаются во влажный песок. Хорошо, что сейчас отлив, и мои ноги не промокнут. Я добираюсь до скал за несколько минут, и как только подхожу к ним, от валунов отделяется чья-то тень.

Высокая и совершенно неожиданная, потому что никто и никогда сюда не приходит.

Тень останавливается, и я судорожно вдыхаю.

А затем она ступает под лунный свет, и я понимаю, кто это.

Деэр.

Ведь он теперь живёт здесь.

– Привет, – здоровается он хриплым мягким голосом всё с тем же британским акцентом. Его глаза, в которых читается приветствие и искреннее одобрение моего внешнего вида, жадно скользят по мне. К моим щекам и груди приливает кровь. Ему нравится то, что он видит.

Я с трудом сглатываю.

– С тобой всё в порядке? – спрашивает Деэр, склонив голову набок и сверкая глазами в лунном свете. – Я не мог не заметить, как ты сбегала вниз с горы.

Боже, мне хочется провалиться в песок. Должно быть, сейчас я похожа на сумасшедшую.

– Я в порядке, – говорю ему. – Просто… меня расстроил брат, и мне нужна была минутка, чтобы успокоиться.

– И когда ты расстроена, то бежишь на пляж в темноте? Одна? – Деэр снова склоняет голову, и мне непонятно, осуждает ли он меня. Я отвожу взгляд.

– Нет. Просто… здесь моё любимое место. Я часто прихожу сюда. И не только когда расстроена.

– Покажи мне. – Голос Деэра хриплый и мягкий, и это не просьба. – Я имею в виду, твоё любимое место.

Я не колеблюсь ни секунды. Не знаю, почему. Может, в этом виноваты мои сны, которые он так часто посещал, что теперь мне кажется, будто я знаю его уже очень давно.

– Ладно.

Я веду его вдоль пляжа примерно метров тридцать через скалы в уединённую бухту. Скрытая ночью бухточка в форме подковы ждёт нас в темноте.

– Смотри, куда ступаешь, – говорю я ему, хотя знаю, что сейчас трудно что-либо разглядеть. – Эта бухта покрыта озёрцами, оставленными приливами. А лучше подожди-ка здесь немного.

Я неохотно отпускаю его руку и отправляюсь на поиски нескольких небольших коряг. Перетаскиваю их обратно к бухточке и ищу холщовый мешок, который держу здесь как раз для таких случаев. Его не оказывается на привычном месте, под камнем, и некоторое время я обыскиваю всё вокруг, пока меня не окликает Деэр.

– Не это ищешь? – Он поднимает его вверх. Я киваю, забирая у него мешок.

– Ага, спасибо. – Вытащив из него зажигалку, поджигаю дрова.

Пламя мгновенно освещает бухточку неземным фиолетовым светом.

Деэр завороженно смотрит на него.

– Он пурпурный.

– Это океанская соль, – объясняю я. – Она придаёт огню синий и фиолетовый цвет. Но не вдыхай дым. Он великолепен, но токсичен.

– Значит, смотреть, но не вдыхать? – Деэр кажется удивлённым.

Я киваю.

– Именно. Вместо того чтобы дышать дымом, почему бы тебе не повернуться и не посмотреть на бухту?

Он делает как я прошу, и по его лицу я замечаю, что он впечатлён. Вокруг нас разбросаны небольшие озёрца, в каждом из которых обитают морские жители: растения и моллюски, крабы и водоросли. Вокруг всё кажется волшебным, когда ночь озаряется фиолетовым светом.

– Во время прилива они затопляются. Фактически, нельзя добраться до задней части бухты. Но во время отлива уровень воды понижается, и уже можно зайти туда и увидеть всё, что прячется под водой.

– Это невероятно, – заключает Деэр, обходя и осматривая окрестности. – Неудивительно, что это твоё любимое место. – Он двигается мягко и непринуждённо. Легко.

На самом деле, с ним легко. С каждой проведённой с ним минутой я чувствую, что паника и страх за Финна отступают, а на смену им приходит спокойствие.

Несмотря на всю его утончённость, с ним так же комфортно, как и в своих любимых джинсах. Деэр не осуждает меня. Не высмеивает. Он просто принимает то, что я ему предлагаю, не настаивая на большем.

Пока он стоит на коленях, осматривая озерце, я изучаю его. Сегодня вечером он одет во всё чёрное: чёрную толстовку и такого же цвета джинсы. Грациозность его движений заставляет даже толстовку выглядеть элегантной. Он изящный и утончённый – не то что мальчишки в школе.