Текст книги "Ноктэ (ЛП)"

Автор книги: Кортни Коул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Столько, сколько потребуется? – переспрашиваю я.

Он пожимает плечами.

И мне хочется вцепиться ему в горло.

– Ты и вправду разочаровываешь, – отвечаю я.

Он смеётся.

– Я слышал это и раньше, – признаётся он.

– Готова поспорить, – ворчу я.

Он смеётся, и звук его смеха отдаётся в моих рёбрах, наполняя живот теплом. Теплом, которого я не заслуживаю чувствовать. Я пытаюсь отмести чувство вины, затолкать его подальше, но оно продолжает возвращаться, присутствовать во всём, что я делаю.

Не имеет значения, что именно.

И абсолютно точно я не должна сидеть здесь, наслаждаться жизнью.

Я не должна фантазировать об этом сексуальном мужчине, мечтать о нём, желать быть с ним. Я этого не заслуживаю. Я крепко зажмуриваюсь, а когда открываю глаза, то замечаю что-то на ботинках Деэра, смешанное с травой со склона горы.

Кровь.

– Э-э. Что это? – натянуто спрашиваю я, потому что уже знаю ответ.

Его взгляд следует за моим указательным пальцем, а затем встречается с моими глазами.

– Это кровь. Я и не знал, что испачкался.

– Чья она? – Мои слова звучат спокойно, гораздо спокойнее, чем моё бешено колотящееся сердце.

– Енота, – вздыхает Деэр.

Мои глаза встречаются с его глазами.

– Я его сбила, не так ли?

Он медленно кивает.

– И убила?

Он снова кивает.

– Он мёртв.

– Почему ты не сказал мне раньше? – Теперь мой голос дрожит, и я изо всех сил стараюсь его контролировать.

Его тёмный взгляд не дрогнет.

– Потому что мы ничего не можем с этим поделать. Он мёртв, и я уверен, что смерть была мгновенной. Он не страдал, да и мне не хотелось, чтобы ты из-за этого переживала. Прости. Мне следовало просто рассказать тебе.

О боже. Я угроза для общества. Знаю, это всего лишь енот, но у него была жизнь, а потом он столкнулся со мной , и теперь он мёртв.

– Нам пора, – тихо говорю я, отодвигаясь от стола и направляясь к двери, не дожидаясь его ответа. Но Деэр следует за мной, и когда мы доходим до машины, оборачивается и смотрит на меня в замешательстве.

– Я что-то сделал не так?

– Конечно нет, – устало отвечаю я. – Совсем ничего. Мне просто нужно возвращаться. Уверена, мой брат гадает, где я пропала.

Я никогда не оставляла его одного на столь длительное время.

На сей раз машину веду я, поскольку должна вести себя как обычно. Мне следует выкинуть из головы то, что случилось этим утром. Падаешь с лошади – забираешься на неё обратно. Твоя мама погибает в аварии – тебе снова придётся сесть за руль.

Когда мы оказываемся напротив похоронного дома, я заглушаю мотор, и Деэр выпрыгивает из авто, хватая восемь пакетов с продуктами, в то время как я несу четыре.

– Тебе не обязательно заносить их в дом, – говорю я ему, когда мы вваливаемся через заднюю дверь. Он не отвечает, а просто направляется прямиком в кухню, как будто это его дом, словно он бывал здесь раньше.

Я с любопытством следую за ним, наблюдая, как он начинает разгружать пакеты, ставит молоко в холодильник и шагает прямо туда, где обычно находится сахар, выкладывая его на место.

– Откуда ты знаешь, куда всё складывать? – глупо спрашиваю я, наблюдая, как он убирает хлеб. – Ты не похож на человека, который хорошо ориентируется на чьей-либо кухне, не говоря уж о моей.

Деэр останавливается, приподняв бровь.

– Здесь написано «хлебница», – показывает он.

Я вспыхиваю.

– А остальное – здравый смысл, – добавляет он, открывая шкафчик над плитой и убирая соль.

И всё же. Он передвигается с такой осведомлённостью.

Я… выдумываю невесть что, решаю я. Конечно же, выдумываю.

Когда всё расставлено по местам, Деэр облокачивается о стойку.

– Сегодня было весело, – говорит он мне, его глаза сверкают, а тело вытянуто во весь рост.

Я киваю.

– Спасибо, что свозил меня в город.

Он улыбается.

– Обращайся в любое время.

Деэр направляется к двери, а затем останавливается и оборачивается.

– Я серьёзно, – добавляет он. – Мне бы хотелось сделать это снова. Съездить и выпить с тобой содовой, я имею в виду.

Он так красив, вот так стоя в моих дверях и омываемый лучами солнечного света. Я с трудом сглатываю, пытаясь проглотить комок вины в горле. Всем своим существом мне хочется сказать «да».

Но я не могу.

– Я… э-э… – Я этого не заслуживаю. – Не знаю, смогу ли. Я нужна брату.

Я отворачиваюсь, потому что мои глаза наполняются слезами и горят, да и веду я себя нелепо, и мне не хочется, чтобы Деэр снова увидел меня плачущей.

Голос Деэра раздаётся прямо позади меня, на расстоянии полушага:

– Калла, посмотри на меня.

Я демонстративно пялюсь на ореховые шкафчики, стараясь не позволить пролиться горячим слезам, поскольку, как бы сильно я ни старалась их сдержать, слёзы всё продолжают наворачиваться на глаза.

Одна капля срывается, стекая вниз по щеке.

Деэр разворачивает меня к себе, а затем опускает руку и всматривается мне в глаза. Он настолько полон решимости, настолько серьёзен. Большим пальцем он вытирает мои слёзы.

– Ты тоже заслуживаешь жить, – говорит Деэр ровным голосом. – Ты можешь заботиться о Финне и при этом не забывать о себе.

Я этого не заслуживаю.

– Ты не понимаешь, – начинаю я, а потом решаю, что покажусь чокнутой, если попытаюсь объяснить. – Ты не можешь так говорить, потому что не знаешь меня, – вместо этого произношу я резким и натянутым голосом.

Деэр проводит рукой по волосам, и его глаза сверкают подобно обсидиану.

– Думаю, так и есть.

А затем он резко разворачивается и выходит, его плечи широко расправлены, когда он большими шагами пересекает лужайку, уходя подальше от меня.

Что-то беспокоит меня, пока я вытираю столешницы, и только когда выключаю свет и вхожу в большую залу, я понимаю, что именно.

Он ведёт себя так, словно я его разочаровала.

Хотя понятия не имею чем.

12

DUODECIM

Калла

Я не видела Деэра несколько дней, что странно, поскольку теперь он живёт здесь. Но не настолько странно, учитывая, что я каким-то образом разочаровала его.

Я слышала рёв его мотоцикла по утрам, а затем поздней ночью, когда он возвращался домой, но сама не видела Деэра в течение семидесяти двух долгих часов.

– Интересно, куда он уезжает каждый день? – размышляет Финн за завтраком, когда мы слышим рёв спускающегося с горы мотоцикла.

Отец пожимает плечами.

– Не знаю. Да мне это и не важно. Он оплатил аренду за три месяца вперёд, поэтому, что касается меня, то этот парень мне не интересен до сентября.

За три месяца вперёд? Это интересно. Я жую печенье, обдумывая полученную информацию. Именно на такое время он здесь остаётся?

Я чувствую, как Финн наблюдает за мной, ожидая моей реакции, но я и ухом не веду. По какой-то причине я не хочу, чтобы он знал, сколько времени я провожу в мечтах о Деэре ДюБри, и как в течение трёх ночей лежала в постели, одержимая его голосом и тем, на что бы это было похоже, если бы он нашёптывал в моё ухо в темноте.

– Хочешь чем-нибудь заняться сегодня? – спрашивает Финн, сделав глоток апельсинового сока. Я пожимаю плечами.

– Конечно. Например, чем?

Он смотрит на меня поверх кромки стакана.

– Может, мы могли бы сходить на кладбище?

И с этими простыми словами возникает ощущение, что он наступил мне на солнечное сплетение, выдавливая весь, до последней крупицы, кислород.

– И зачем бы нам делать это сегодня? – удаётся выдавить мне сквозь сжатое горло. Наш отец необычайно молчалив, наблюдая за нашим диалогом.

Финн поднимает взгляд на меня.

– Потому что мы ещё там не были. Я не хочу, чтобы мама думала, будто мы её забыли.

Поперхнувшись, папа подхватывает свою тарелку (которая, кстати, является одной из набора шестнадцати идеальных фарфоровых тарелок с их свадьбы), прежде чем броситься вон из кухни. Я свирепо смотрю на брата.

– Мама мертва. Она ни о чём не думает.

Взгляд Финна не дрогнет.

– Ты этого не знаешь. Ты понятия не имеешь, что она видит или не видит. Ну так как, ты хочешь навестить её сегодня?

В его голосе слышатся суровые нотки, что-то строгое и осуждающее. Я с трудом сглатываю, поскольку совсем к этому не готова.

– Я не могу… пока, – наконец-то тихо выдаю я. И хотя его голубые глаза смягчаются, он не отводит взгляда.

– Не думаю, что со временем станет легче, – отвечает он.

Я отрицательно качаю головой.

– Я на это и не надеюсь. Просто… я не готова. Ещё нет.

– Ладно, – сдаётся Финн. – Чем ещё ты бы хотела сегодня заняться?

Я смотрю в окно, мой взгляд мгновенно устремляется к воде.

– Я соскучилась по крабовым ножкам.

Финн улыбается, той ленивой улыбкой, которую я так люблю.

– Тогда – ловля крабов.

Так что я сваливаю посуду на кухне и поднимаюсь наверх, чтобы переодеться в старую поношенную одежду и шляпу для защиты своей белоснежной кожи от солнца. С Финном я встречаюсь в фойе.

– У тебя есть солнцезащитный крем в той штуковине? – Финн поглядывает на мою гигантскую пляжную сумку.

Я киваю.

– Конечно.

Мы направляемся к тропе, ведущей к пляжу, затем перелезаем через камни и заросли водорослей, чтобы добраться до шаткого пирса. Наша маленькая лодка плавно покачивается на привязи, её сереющие бока выцвели на солнце.

Когда мы ступаем на борт, я слизываю солёный воздух со своих губ, а лёгкий ветерок отбрасывает волосы с лица. В грузовой отсек уже загружены ловушки для крабов, и Финн поднимает якорь, чтобы мы могли отплыть в бухту.

Солнце проникает сквозь тонкий материал моего рукава, и я представляю, что даже сейчас образуется ещё больше веснушек, но меня это не волнует. Всё, о чём я забочусь, – движение по воде через водную зыбь и дальше в океан.

Финн наклоняется и хватает дырявый котелок, выбрасывая его за борт. Оранжевый буй покачивается на волнах, помечая нужный участок, а мы двигаемся к следующему и сбрасываем ещё один. В общей сложности мы опускаем пять котелков, а потом дрейфуем дальше по течению в море и расслабленно лежим на корпусе лодки, загорая на солнце.

Я смотрю на небо, на его синеву и наблюдаю, как белоснежные облака резвятся друг с другом, подпрыгивая, растягиваясь и паря в воздушном пространстве. Это заставляет меня задуматься, а там ли рай? И существует ли он вообще? Такие мысли приходят мне в голову, разумеется, из-за мамы. Потому что она всегда присутствует в глубине моего сознания. И потому что этим утром Финн сорвал пластырь с этой раны.

– Может быть, рай – это другое измерение, – размышляю я вслух. – Может быть, люди существуют там прямо сейчас, ходят и разговаривают рядом с нами, а мы просто не можем их видеть. И, возможно, они так же не могут видеть нас.

Финн лежит на спине, руки сложены за головой, глаза закрыты.

– Я думаю, они нас видят.

– То есть ты, безусловно, считаешь, что рай существует? – с сомнением спрашиваю я. – Как ты можешь быть в этом уверен?

– Я и не уверен, – отвечает он. – Но я в это верю. И мама верила.

Это привлекает моё внимание, и я пристально смотрю на него.

– Откуда ты знаешь?

Он не обращает внимания на мой встревоженный тон.

– Потому что как-то раз она сама мне рассказала. Мама любила книги из серии «Куриный бульон для души», помнишь?

Конечно же, я помню.

– В прошлом году она купила мне «Куриный бульон для души подростка»[14] и положила её в мой рождественский чулок.

А я хотела подарочную карту iTunes.

Финн улыбается, не открывая глаз.

– Ну, она положила «Куриный бульон для скорбящей души» в фойе зала ожидания. Я прочёл её однажды, когда мне было скучно, и она застукала меня за этим.

Я хихикаю, поскольку могу только вообразить, какой счастливой она, вероятно, была… думая, что наконец повлияла на литературный вкус Финна. Она обожала эти чёртовы книги.

– Одна из историй была о загробной жизни. Что-то такое. Она была её любимой.

Финн замолкает, и я жду.

И жду.

– И? – подсказываю я. Он открывает один глаз.

– И? О, ты хочешь услышать историю?

Я закатываю глаза.

– Естественно.

– Отлично. – Финну явно это скучно, но он уступает мне. – Давным-давно жила-была колония водяных жуков. Они были замкнутой колонией, семьёй. Куда шёл один, туда же отправлялись и остальные. Но время от времени кто-то один отбивался от толпы, заползал на кувшинку водяной лилии и никогда больше не возвращался. Это была великая тайна для семейства водяных жуков. Они не могли понять, что случалось с членами их семьи или почему те исчезали. Они часто говорили об этом и беспокоились, но никак не могли разгадать эту загадку.

Финн открывает глаза и смотрит на воду, мимо меня, мимо волн в самую глубь горизонта. Он устремляет взгляд вдаль, в сторону красного маяка, пеликанов, ныряющих за своим ужином вокруг него, и волн, разбивающихся о скалы.

– Ну так вот, однажды очередной водяной жук взобрался на лилию, привлечённый туда неведомыми силами внутри него, силами, которые он не понимал и не мог контролировать. И, сидя там, на солнце, он превратился в прекрасную стрекозу. Сбросил свою кожу водяного жука и расправил радужные крылья, которые поблёскивали в лучах солнечного света. Крылья настолько большие и сильные, что он мог летать в воздухе, делая петли в небе.

– Новоиспечённая стрекоза была в восторге от своего нового тела и думала про себя: «Мне нужно вернуться и рассказать остальным. Они должны узнать о том, что происходит, и перестать бояться этого». Поэтому она полетела вниз и спикировала в воздухе прямо к воде. Но, к сожалению, не могла опуститься ниже поверхности воды, туда, где плавали водяные жуки. В своём новом обличии стрекоза больше не могла общаться со своей семьёй. Однако она оставалась спокойной, поскольку знала, что однажды вся её семья тоже преобразится и они снова будут вместе.

Финн замолкает и смотрит на меня.

– То же и с раем. Люди умирают, отправляются в другое место, лучшее место, но больше не могут с нами общаться, поскольку пребывают в другой форме. Но это не значит, что такого не бывает. И что однажды мы сами не узнаем об этом.

Моё горло сжимается, и я откашливаюсь.

– И мама в это верила?

Финн кивает.

– Да. Это она мне рассказала.

Прекрасная история, которая навевает желание плакать, а ещё она заставляет меня совсем чуть-чуть обижаться на Финна за то, что он разделил этот момент с мамой, а я – нет. Но я отталкиваю эти иррациональные мысли. Достаточно и того, что теперь я знаю.

Некоторое время мы плывём в тишине, и я вожу пальцами по воде.

Проходит, по меньшей мере, час, прежде чем Финн снова заговаривает:

– Нам нужно сходить на кладбище, ты же знаешь.

Я киваю.

– Хорошо.

Он приподнимает бровь.

– Хорошо?

Я снова киваю.

– Ага. В ближайшее время.

Финн улыбается, настоящей улыбкой, и мы плаваем ещё час без какой-либо цели, прежде чем он наконец направляет штурвал в сторону первой ловушки для крабов. Когда мы приближаемся, я перегибаюсь через борт и затаскиваю котелок, втягивая мокрую цепь в лодку. Ловушка для крабов пуста. Но не следующая, так же, как и последующая. В конечном итоге мы поймали пять крабов – хороший улов за день.

В животе урчит при одной только мысли, как я макаю ножку в сливочное масло и отправляю её в рот.

Мы плывём вглубь материка, и Финн направляет лодку в слип[15], в то время как я запихиваю свою шляпу под скамью, а затем перекладываю крабов в ведро. Их лапки издают скребущие звуки, скользя по пластику, и я всего на один короткий момент позволяю себе почувствовать себя виноватой, поскольку позже собираюсь бросить их в кипящую воду.

– Какого чёрта? – бормочет Финн, уставившись вперёд, мимо тропинки, за макушки деревьев на поляну позади гостевого домика. Я прослеживаю за его взглядом и чуть слышно вскрикиваю, когда вижу Деэра.

Он уже вернулся из города, и на нём спортивная одежда – шорты и обрезанная потрёпанная футболка. Он монотонно ударяет кулаком по стене дровяного сарая.

Снова, и снова, и снова.

Стук. Стук. Стук. Стук.

Будто мачете, или молотилка, или поршень.

По его лицу стекает пот, и кровь капает с руки, пока он бьёт по древесине, ударяя по ней, словно робот.

– Какого чёрта, – повторяю я эхом слова Финна, прежде чем сунуть ведро с крабами ему в руки и побежать вверх по тропе к Деэру. Финн протестует позади меня, но я не останавливаюсь и не замедляю шага.

На полной скорости я резко останавливаюсь рядом с Деэром и тяну его за локоть. Он весь пропах потом, поэтому я даже представить не могу, как давно он здесь себя калечит.

– Деэр, остановись, – говорю ему я. – У тебя идёт кровь.

Он стряхивает мою руку, не глядя на меня, и снова бьёт.

Кровь брызжет на землю и попадает на мои босые ноги.

– Деэр.

Стук.

– Деэр. – Теперь мой голос звучит куда холоднее, как лёд, и, наконец, он останавливается, его руки плетьми повисают по бокам. Он не смотрит на меня, но часто и тяжело дышит. Я жду, и в конце концов судорожные вдохи замедляются до неглубокого, ровного дыхания.

– Что случилось? – спрашиваю его. – Почему ты… в чём дело?

Я жду.

Он молчит. Наконец он перекатывается на пятки и опускается коленями на землю.

– Ничего не случилось, – наконец говорит он деревянным голосом.

– Ничего? – Мне трудно в это поверить. – Тогда почему ты ломаешь себе руки?

Я опускаюсь на колени перед ним, подняв его ладонь, чтобы получше рассмотреть её. Костяшки пальцев нельзя назвать поцарапанными или порезанными. Они представляют собой сплошное месиво. Просто кровавую массу.

– Думаю, ты и вправду мог её сломать.

Он вырывает ладонь из моих рук.

– Нет.

– Ладно.

Я настороженно поглядываю на него. Если и есть что-то, в чём я преуспела, так это в улаживании сумасшедших ситуаций.

– Могу я помочь тебе обработать раны?

Я затаиваю дыхание до тех пор, пока он не поднимается на ноги.

– Я сам справлюсь. – Его голос резкий и пренебрежительный, и он поворачивается с намерением уйти. Какого чёрта? Где тот обворожительный, обаятельный парень? По-видимому, его подменили этим холодным незнакомцем со склонностью травмировать самого себя.

Я хватаю его за локоть. И краем глаза замечаю Финна, стоящего на расстоянии и наблюдающего за нами. В ожидании.

– Всё хорошо, – кричу я брату. – Тебе нет нужды ждать.

Финн качает головой, но и я качаю головой в ответ.

– Иди, – прошу я. – Я скоро буду.

Он нехотя уходит, прихватив крабов, и Деэр смотрит на меня.

– Тебе не нужно оставаться. Я не нуждаюсь в помощи.

– Нет, нуждаешься, – спорю я. – Ты просто этого не осознаёшь.

– А ты осознаёшь?

– Да.

Деэр смотрит на меня сверху вниз, его взгляд холоден.

– Нет, не осознаёшь. Поскольку ты чётко дала понять, что не знаешь меня. А теперь отпусти мой локоть.

Мои пальцы соскальзывают, я сбита с толку его холодностью, его словами, но он всё же следует за мной в гостевой домик и проходит в маленькую кухню.

И пока мы идём, я не могу не обратить внимания, в какой чистоте он содержит гостевой домик. Кровать заправлена, столешницы протёрты, на полу нет сваленной в кучу грязной одежды. Впечатляюще для одинокого молодого парня.

Я включаю воду, ожидая, когда она согреется, прежде чем засунуть под струю его руку. Деэр шумно втягивает воздух, но ничего не говорит. Я хватаю чистое кухонное полотенце и оборачиваю его вокруг рук Деэра, в то время как он опирается о столешницу. И в этот момент его футболка немного задирается, обнажая плоскую полоску кожи его живота.

Кожа выглядит мягкой, словно бархат, хотя мышцы кажутся твёрдыми, как сталь. Меня так и подмывает провести по ней пальцем, прикоснуться и узнать наверняка.

Но, конечно же, я этого не делаю, поскольку это не совсем прилично.

– Почему ты так расстроен? – вместо этого интересуюсь я, открывая его морозильную камеру. Я вытаскиваю лёд и бросаю его в два мешочка, по одному для каждой руки.

Деэр не открывает глаза.

– Я не расстроен.

– Ты лжёшь.

И это утверждение, а не вопрос.

Он вздыхает.

– Может быть.

Я толкаю его на кухонный стул и прикладываю лёд к его рукам.

– Определённо.

Наконец он открывает глаза.

– Знаешь ли ты, каково это – быть не в состоянии что-то изменить?

Я с неверием смотрю на него. Серьёзно?

– Мой брат – сумасшедший, а мама погибла в автокатастрофе, – говорю ему я. – Конечно же, я знаю, каково это.

Деэр вздыхает и отводит взгляд, как будто я банальна и просто не понимаю.

– Твой брат не кажется сумасшедшим, – отвечает он. – Ну, судя по тому, как ты о нём говоришь.

– Это правда, – осторожно говорю я. – Но только потому, что мы не можем чего-то увидеть, не значит, что этого нет.

Деэр смотрит на меня глазами тёмными, как ночь.

– Верно.

Он встаёт и стягивает футболку, слегка поморщившись при движении рук. Он швыряет забрызганную кровью одежду в раковину, и я с трудом могу дышать, глядя на его брюшной пресс. Рельефный, как стиральная доска, он зависает перед моим лицом, и мне хочется провести по этим кубикам пальцами, последовать за тонкой тёмной «счастливой дорожкой» за край его шортов, чтобы увидеть, куда она ведёт.

Но я и так знаю, куда она ведёт.

Мои щёки вспыхивают.

– Как вы здесь живёте? – тихо спрашивает Деэр, и я поднимаю глаза, чтобы проследить за его взглядом. Он пристально смотрит в окно на чёрный дым, который валит из труб крематория. И я едва не съёживаюсь от одного факта, что он понял, что это за дым. Горящие тела.

Я пожимаю плечами.

– Я к этому привыкла. Есть и более жуткие места.

Он смотрит на меня с сомнением.

– О, правда?

Я киваю.

– Да. Я знаю одно такое, оставленное без присмотра.

– Мне бы хотелось как-нибудь там побывать, – говорит он мне. – Или я в это не поверю.

Я улыбаюсь.

– Договорились. Только если расскажешь, что с тобой. Почему ты наказываешь свои руки? В чём они провинились?

– Мне действительно не хочется сейчас об этом говорить, – отвечает Деэр, снова опираясь о столешницу настолько небрежно, что аж больно. – Конечно, если ты не используешь один из своих вопросов – тогда я буду обязан ответить.

Я не колеблюсь.

– Я использую вопрос.

Он вздыхает, поскольку видел, что к этому шло, и я едва не падаю в черноту его глаз, потому что они как два бездонных колодца.

– Я злюсь на себя, – наконец говорит он, словно это и есть ответ.

– Это очевидно, – с иронией отвечаю я. – Но вопрос… почему?

Теперь Деэр смотрит на меня взглядом полным боли и чего-то настолько несчастного и ужасного, что у меня в животе всё переворачивается.

– Потому что я не могу кое-что изменить. И потому что позволил этому затронуть себя, – наконец отвечает он. – Кое-что, что я не могу контролировать. Это глупо. И это выводит меня из себя.

– Тебя раздражают эмоции? – приподняв бровь, спрашиваю я.

Теперь он ухмыляется, и тяжесть исчезает.

– Так бывает, когда они глупые.

Он поворачивается, собираясь выйти из кухни, и я с трудом втягиваю воздух.

На верхней части его спины, поперёк лопаток, набито тату.

«Живи свободно».

Я никогда не видела такой подходящей татуировки для парня со столь подходящим именем. Если кто и живёт свободно, так это Деэр.

– Мне нравится твоя татуировка, – кричу я ему, когда он проходит из кухни в спальню, исчезая из поля моего зрения.

– Свобода – это иллюзия, – отзывается он.

Мне хочется спросить его почему, но я не хочу использовать вопрос, поэтому воздерживаюсь от дальнейших расспросов. Пока что.

Минуту спустя он появляется в чистой рубашке.

– У нас в доме есть марля и бинты, – говорю ему. – Пойдёшь со мной, чтобы я перевязала твои раны? Мы с Финном сегодня поймали крабов. Поужинаем вместе.

Я не прошу. Это требование. И, к моему удивлению, Деэр кивает.

– Хорошо.

Я приподнимаю бровь.

– Хорошо?

Он улыбается, и тот Деэр, которого я знаю, – очаровательный и дружелюбный – возвращается.

– Да. Хочу посмотреть, действительно ли они кричат, когда опускаешь их в кастрюлю.

Я, должно быть, слегка отшатнулась, потому что он усмехается.

– Я шучу. Это же миф, верно?

Я киваю.

– У них нет голосовых связок. Но иногда они издают звук, похожий на крик, когда воздух пузырьками поднимается из их желудков.

– Приятная мысль, – с иронией произносит Деэр.

– Я просто не думаю об этом, – пожимаю я плечами. – Потому что они вкусные.

– Садистка, но при этом практичная, – подмечает Деэр, придерживая для меня дверь.

Я улыбаюсь.

– Это моя гамартия[16].

Деэр качает головой.

– Я не верю в фатальные ошибки.

Я замираю, глядя на него.

– В самом деле? Тогда что, скажи на милость, станет твоей погибелью?

Деэр тоже останавливается, опустив руки по бокам и изучающе глядя на меня.

– Есть очень большая вероятность, что моей погибелью станешь ты.

13

TREDECIM

– Как ты можешь такое говорить? – заикаюсь я. – Мы же познакомились совсем недавно.

Губа Деэра подрагивает, и он начинает идти в сторону моего дома.

– Я очень интуитивный парень, Калла-Лилия. Полагаю, это можно назвать просто предчувствием.

Пока мы идём к моему дому, меня не покидает ощущение, словно я шагаю в облаке замешательства. И едва сталкиваюсь с Финном, когда мы заходим внутрь, как он тут же понимает, что что-то не так, хотя и не пытается узнать подробности. Вместо этого он лишь спокойно оценивает меня.

– Всё в порядке? – Его голос тихий и ровный, и я киваю.

– Да.

Он тоже кивает.

– Отлично. Я нехорошо себя чувствую, так что поем в своей комнате.

Финн поворачивается и исчезает в дальнем коридоре прежде, чем я успеваю что-то сказать. Подозреваю, его отсутствие связано больше с присутствием Деэра, чем с плохим самочувствием. Я вздыхаю, когда через кухонную дверь выходит мой отец.

Он бросает взгляд на Деэра.

– Хочешь чего-нибудь выпить?

– Конечно. Я буду всё, что вы предложите, – отвечает Деэр.

Отец уходит и через минуту возвращается с пивом.

– Выглядишь так, словно выпил бы чего-нибудь покрепче лимонада.

Деэр с едва видимым облегчением делает большой глоток.

– Спасибо.

Когда Деэр вытирает рот одной из разбитых рук, отец разглядывает раны, но ничего не говорит.

Странно, как всё прилично и приемлемо, несмотря на то, что руки Деэра покалечены, и все игнорируют этот факт.

– Давай найдём аптечку, – говорю я Деэру. Он кивает и ставит своё пиво, а папа направляется в кухню.

– Крабы будут готовы через пять минут, – кричит он через плечо.

– Нам лучше поторопиться, – шепчу я Деэру, ведя его через коридоры. Мы проходим смотровые комнаты и большую залу, и Деэр ни разу и словом не упоминает о запахе похоронного дома.

После того как мы спокойно проходим по коридорам, ведущим в подвал, я мягко усаживаю его в кресло перед отцовской комнатой для бальзамирования.

– Сейчас вернусь, – говорю ему я.

Я распахиваю дверь и не обращаю внимания на мгновенное изменение температуры воздуха, которое посылает мурашки по моим рукам и ногам. Я так же игнорирую причину, по которой здесь должно быть так холодно. Холод = Смерть. Это уравнение давно отпечаталось в моём сознании. Это одна из причин, по которой я хотела бы переехать куда-нибудь в тропики. Потому что Тепло = Жизнь.

Я роюсь в шкафу в поисках марли и медицинского пластыря, шурша так громко, что не слышу, как в комнату заходит Деэр. И только когда он заговаривает из-за моей спины, я подпрыгиваю.

– Что ж, здесь не так уж и страшно, – отмечает он, его тихий голос громок в тишине.

Я резко оборачиваюсь с бешено колотящимся сердцем.

– Извини, – быстро говорит он, подняв руку. – Я не хотел тебя напугать.

– Всё в порядке, – отвечаю я. – Я просто не ожидала услышать чей-то голос.

Он кивает, его губа подрагивает.

– Да, полагаю, в большинстве случаев здесь это было бы не очень хорошо.

Я киваю, всё ещё приказывая своему сердцу биться медленнее, пока хватаю нужные мне предметы.

Деэр медленно оглядывает периметр, изучая стены холодильных камер, металлические столы с поддонами для стока в середине, стерильные стены, лекарственный запах.

– Жуткая комната, – заявляет он, уставившись на поддоны для стока. – Не понимаю, как твой папа может заниматься тем, чем занимается.

– Я тоже, – соглашаюсь я, увлекая его из комнаты. – Ненавижу здесь бывать. Последний раз я заходила сюда, когда привезли маму.

Она была в мешке, полностью закрытая чёрным полотном. Я думала, ей нужно, чтобы я находилась рядом с ней, держала её за руку, чтобы она не оставалась одна. Но продержалась лишь до тех пор, пока застёжка-молния не достигла её груди, и я не увидела её жёлтую блузку, ставшую красной от крови. После чего я пулей выбежала отсюда.

Я смачиваю длинным тампоном с йодом костяшки его пальцев, и Деэр даже не вздрагивает.

– Разумеется, твой папа не… твою маму… – Его голос стихает, когда он понимает, насколько щепетилен данный вопрос.

Я с трудом сглатываю.

– На самом деле, да. Не представляю как. Но он сказал, что не может никому доверить заботу о ней. Не понимаю, зачем он вообще беспокоился. Всё равно гроб был закрытым.

Моя грудь сжимается, и я продолжаю смазывать, смазывать, смазывать порезы Деэра, а затем обматываю его руки марлей и заклеиваю пластырем.

Он смотрит в мои глаза долгим, неторопливым взглядом.

– Прости. Это было опрометчиво с моей стороны. Обычно я не настолько неуклюж со словами.

Я качаю головой.

– Всё нормально.

Он рассматривает мои руки, ловко двигающиеся во время перевязки.

– Я не стану спрашивать, как ты научилась так хорошо это делать.

Я не могу удержаться от улыбки.

– Умно. Хотя, должна сказать, приятно обрабатывать кого-то живого.

Я издаю смешок, когда до Деэра доходит.

– Шучу. Я не обрабатываю тела. Вообще.

Он выдыхает, и я смеюсь, а затем убираю аптечку. А когда оборачиваюсь обратно, то вижу, как Деэр проводит пальцем по одной из дверец холодильной камеры из нержавеющей стали.

– Там есть… я имею в виду, здесь кто-нибудь есть? – В его голосе нет даже намёка на нервозность.

Я киваю.

– Да. Думаю, одно тело.

Деэр приподнимает бровь.

– И тебя в самом деле не беспокоит то, что тебе приходится спать с ними под одной крышей?

Я пожимаю плечами.

– Я никогда не знала ничего другого. Мой отец был владельцем похоронного бюро всю мою жизнь. В школе надо мной смеялись. Девушка из похоронного дома. Вот как они меня называли.

Не знаю, зачем я это сказала, и, по-видимому, Деэр тоже, поскольку сейчас он изучающе смотрит на меня.

– Зачем им это делать? Ты ведь не выбирала профессию своего отца.

– Я это понимаю. Кто знает, почему дети делают то, что делают? Они могут быть жестокими. Но я выжила. И Финн тоже. Они дразнили его за то, что он сумасшедший.

Глаза Деэра тёмные, когда он смотрит в мои глаза.

– Потому вы и были почти всем друг для друга, пока росли, – медленно говорит он. – Неудивительно, что вы близки.

Я киваю.

– Да. Так и есть.

– Так вот почему ты была расстроена в тот вечер на пляже. Потому что не хочешь разлучаться с Финном. – Голос Деэра такой спокойный, такой тихий и ровный. Я киваю, затянутая в водоворот этого комфорта.

– Да.

Он кивает.

– Я могу это понять. А что не так с твоим братом? Ты сказала, что он…

– Сумасшедший, – вставляю я. – Я не должна его так называть. Он не сумасшедший. У него просто проблемы с психикой. Хотя его пичкают лекарствами.

Я улавливаю зажатость в своём голосе и передёргиваюсь. Мой брат скорее более, чем менее.

– Он безобиден, – добавляю я. – Поверь мне.

– Да, – отвечает Деэр, сверкая глазами. – В смысле, я тебе верю.