Текст книги "Чернильная смерть"
Автор книги: Корнелия Функе
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
Солдаты
Омбра как будто вымерла. В мертвой тишине Реза шла к конюшне, где оставила лошадь, а в голове у нее неотвязно крутились слова Орфея: "А когда его голову наденут на копье и выставят на городской стене, ты вспомнишь, надеюсь, что я мог спасти ему жизнь". Ослепнув от слез, спотыкаясь, брела она в ночной темноте. Что же делать? Что же теперь делать? Вернуться? Нет, ни за что.
Реза остановилась.
Где она? Омбра казалась каменным лабиринтом. Когда-то Реза хорошо знала ее узкие улочки, но с тех пор прошло много лет.
В ее ушах гулко отдавались собственные шаги. Сапоги на ней были те же, что и в тот день, когда Орфей вычитал их сюда. Орфей однажды уже чуть не погубил ее мужа. Она что, забыла?
Реза вздрогнула от раздавшегося над головой странного шипящего звука. За ним последовал глухой треск, и тьма над замком озарилась красными отсветами, словно небо охватил пожар. Коптемаз развлекал Зяблика и его гостей, питая огонь ядом алхимиков и злобой, так что языки пламени корчились в муках, а не танцевали, как у Сажерука.
Сажерук. Да, ей тоже хотелось, чтобы он вернулся, и у нее стыло сердце при мысли, что Огненный Танцор лежит в могиле. Но еще хуже делалось ее сердцу при мысли, что Белые Женщины снова протянут бледные руки к сердцу Мо. Да, но если он останется в этом мире они тем более его заберут. "Твой муж погибнет в этой истории…" Что же ей делать?
Небо над замком окрасилось в сернисто-зеленый цвет. Огонь Коптемаза был многоцветным. Улица, по которой все торопливее шагала Реза, привела ее на незнакомую площадь. Дома здесь были убогие. У одной из дверей лежала дохлая кошка. Реза растерянно шагнула к фонтану посреди площади – и вздрогнула, услышав за спиной шаги. Из мрака между домами вышли трое мужчин. Солдаты в доспехах Змееглава.
– Эй, кто это тут разгуливает по ночам? – окликнул Резу один из них. Двое других тем временем загородили ей дорогу. – Ну, я ж вам говорил, что в Омбре можно найти что-нибудь поинтереснее, чем фейерверки Коптемаза.
Что делать, Реза? У нее был с собой нож, но что сделаешь ножом против трех мечей? А один из солдат к тому же с арбалетом. Реза хорошо знала, во что может превратить человека пущенная из такого оружия стрела. Эх, Реза, надо было одеться мужчиной! Роксана ведь рассказывала, что ни одна женщина в Омбре не выходит теперь за порог с наступлением темноты из страха перед хозяйничающей в городе солдатней…
– Твой муж, надо думать, тоже с войны не вернулся? – Это произнес юнец ростом не выше Резы, зато двое других были здоровенные громилы.
Реза взглянула на окна домов, но кто мог сейчас прийти ей на помощь? Фенолио жил на другом конце Омбры, Орфей… Даже если он услышит отсюда ее крики, станет ли он и его великан-телохранитель ей помогать, после того как она отвергла предложенную сделку? Все равно, Реза, попытайся, кричи что есть силы! Однако голос отказывался ей повиноваться, как тогда, когда она впервые затерялась в этом мире…
Только в одном из окон, выходивших на площадь, горел свет. Оттуда выглянула старуха – и тут же испуганно убрала голову, увидев солдат. "Ты разве забыла, из чего сделан этот мир?" – раздался в памяти Резы голос Мо. Но если этот мир действительно состоит из одних только слов, что говорят эти слова о ней? "Жила-была женщина, она два раза попадала в мир по ту сторону букв, и во второй раз ей не удалось оттуда выбраться…"
Двое солдат вплотную подошли к ней сзади. Один положил руки ей на бедра. Резе казалось, что она все это где-то читала… Перестань дрожать. Ударь его, ткни ему пальцами в глаза! Она же сама недавно объясняла Мегги, как нужно себя вести, если произойдет что-то подобное! Малорослый солдат шагнул к ней с грязной улыбкой на узких губах. Кем надо быть, чтобы радоваться страху другого человека?
– Отвяжитесь! – У нее наконец прорезался голос.
Но такие крики раздавались в Омбре, наверное, каждую ночь.
– Сейчас, дожидайся! – От солдата за ее спиной пахло огнем Коптемаза.
Его руки перебрались с бедер Резы выше, к груди. Остальные загоготали, этот гогот был хуже, чем скользящие по телу пальцы. Но сквозь смех солдат Резе вдруг послышались шаги. Легкие, быстрые шаги. Фарид?
– Убери руки! – Реза кричала сейчас во всю мочь, но не ее голос заставил насильников вздрогнуть и обернуться.
– Отпусти ее. Сию секунду!
Голос был такой взрослый, что Реза не сразу поняла, что это ее дочь. Мегги выступила на площадь с гордо поднятой головой, как когда-то на помост перед Каприкорном. Не хватало только кошмарного белого платья, в которое обрядила ее тогда Мортола.
Солдат, державший Резу, опустил руки, как застигнутый врасплох мальчишка. Но, увидев, что это всего лишь девочка, он схватил свою добычу еще грубее.
– Еще одна? – Тот, что пониже, обернулся и смерил Мегги презрительным взглядом. – Ну и отлично! Я ж вам говорил, что в этой Омбре от женщин отбоя нет.
Глупые предсмертные слова. Нож Черного Принца вонзился ему в спину. Из ночной темноты, словно призраки, вдруг возникли Мо и Принц. Солдат, державший Резу, оттолкнул ее и выхватил меч из ножен. Он крикнул товарищу: "Берегись!", но было поздно – Мо прикончил обоих так быстро, что Реза не успела даже вздохнуть. У нее подкосились ноги, и она прислонилась к ограде фонтана. Мегги подбежала к ней и с тревогой спросила, не ранена ли она. Но Мо только молча посмотрел на нее.
– Ну и как? Фенолио уже пишет? – коротко спросил он.
Он понял, зачем она сюда поехала. Разумеется.
– Нет! – прошептала она. – Не пишет и не собирается. Ни он, ни Орфей.
Как он взглянул на нее! Словно не знает, можно ли доверять ее словам. Никогда еще он так на нее не смотрел. А потом молча повернулся и пошел помогать Черному Принцу оттаскивать трупы в переулок.
– Мы пройдем по Ручью Красильщиков! – шепнула Мегги матери. – Там Мо с Принцем убили караульных.
Столько убитых, Реза, только потому, что тебе захотелось домой! Мостовая была залита кровью, а мертвые глаза солдата, которого волочил за ноги Мо, как будто все еще смотрели на нее. Жаль ей его? Нет. Ей только не по себе от того, как спокойно говорит теперь об убийстве ее дочь. А Мо? Что он при этом чувствует? Вообще ничего? Она видела, как он обтер свой окровавленный меч плащом убитого и посмотрел в ее сторону. Почему она не может ничего прочесть в его глазах? Ведь прежде они были для нее как открытая книга.
Потому что перед ней Перепел. И на этот раз она сама его вызвала.
Дорога к Ручью Красильщиков показалась Резе вечностью. В небе все еще вспыхивали огни Коптемаза, дважды им пришлось прятаться от толпы пьяных солдат, но вот в ноздри ударил едкий запах красильных отходов. Реза уткнула лицо в рукав. Они подошли к ручью, уносившему сточные воды в реку через решетку, устроенную в городской стене. Реза ступила вслед за Мо в вонючую жижу, и ей стало так дурно, что она с трудом набрала в грудь воздуха, чтобы поднырнуть под решетку.
Черный Принц помог ей выбраться на берег. В кустах она увидела мертвого караульного. Запекшаяся кровь на его груди в предутреннем сумраке казалась чернилами, и Реза расплакалась. Она никак не могла успокоиться и все еще всхлипывала, когда они наконец добрались до реки и кое-как выполоскали вонючую влагу из волос и одежды.
Выше по реке их дожидались двое разбойников с лошадьми. Здесь водились русалки, а женщины Омбры сушили белье на плоских камнях. Дориа тоже был здесь – без старшего брата. Увидев, как промокла Мегги, он накинул ей на плечи свой заплатанный плащ. Мо молча помог Резе подняться в седло. От его молчания она зябла сильнее, чем от мокрой одежды. Не Мо, а Черный Принц принес ей накидку. Рассказал ему Мо, зачем она ездила в Омбру? Нет, конечно. Ведь он не мог этого объяснить – Принцу невдомек, какую власть имеют в этом мире слова.
Мегги тоже знала, зачем ее мать отправилась в Омбру. Реза видела это по ее глазам. Они смотрели настороженно, словно спрашивали: что ты еще предпримешь? А если Мегги узнает, что она ходила даже к Орфею? Поймет ли, что единственной причиной был страх за ее отца?
Начался дождь. Ветер кидал в лицо ледяные капли, а небо над замком озарялось кровавыми всполохами, как будто Коптемаз посылал угрозы им вслед. Дориа по приказу Принца остался у реки заметать следы, а Мо молча проскакал вперед. Он оглянулся, но глаза его искали дочь, а не жену, и Реза была благодарна дождю за то, что его капли скрывали слезы на ее лице.
Бессонная ночь
Когда мир приводит меня в отчаяние
И я просыпаюсь по ночам от малейшего шороха
В страхе за жизнь свою и детей,
Я иду туда, где большая ящерица
Покоится на воде во всей своей красе
И где удит рыбу белая цапля.
Там я обретаю покой диких животных,
Не сокращающих себе жизнь тревогой.
Я ощущаю присутствие безмолвной воды
И чувствую, как звезды, слепые днем.
Стоят неподвижно над моей головой,
окутанные светом.
Я отдыхаю в возвышенной отрешенности мира – и наступает освобождение.
Уэнделл Берри. Покой дикого мира
– Прости меня! – Реза по-настоящему раскаивалась.
"Прости меня". Всего два слова. Она повторяла их неустанно, но Мо слышал и то, что стояло за словами: Реза снова чувствовала себя пленницей. Крепость Каприкорна, деревня поджигателей, застенок Дворца Ночи – тюрьма за тюрьмой! А теперь ее держит и не выпускает книга – та самая, что однажды уже захватила ее в плен. "А когда она наконец вырвалась, я привел ее обратно", – думал Мо.
– Ты тоже меня прости, – твердил он в ответ и понимал, что жена ждет совсем других слов. "Ладно, Реза, давай вернемся. Дорогу мы уж как-нибудь отыщем!"Но этого он сказать не мог, и между ними повисало молчание, какого не бывало и в те дни, когда Реза была немой.
На рассвете они наконец улеглись, измученные пережитым страхом и тем, чего не могли друг другу сказать. Реза быстро уснула, и, глядя на лицо спящей, Мо вспоминал долгие годы, когда мечтал именно об этом. Но и эта мысль не принесла облегчения. В конце концов он оставил Резу досматривать сны и вышел из палатки.
Мо прошел мимо часовых, поддразнивших его за красильную вонь, так и не выветрившуюся из одежды, и пошел не разбирая дороги по оврагу, словно ждал, что Чернильный мир нашепчет ему, как он должен поступить, нужно только повнимательнее прислушаться.
Как он хочетпоступить, он и так знал…
Мо присел у озерка, которое было когда-то великаньим следом, и стал наблюдать за стрекозами, носившимися над мутной водой. В этом мире они были похожи на маленьких крылатых драконов, и Мо любил следить за полетом этих странных существ и представлять себе, какого роста должен был быть великан, оставивший такой след. Несколько дней назад они с Мегги разулись и ступили в такое озерко, чтобы измерить глубину. Мо улыбнулся при этом воспоминании, хотя настроение у него было нерадостное. Он еще чувствовал в глубине своего существа дрожь, порождаемую убийством. Интересно, Черный Принц тоже ощущает ее после стольких лет разбойничьей жизни?
День занимался медленно, как будто к чернилам понемногу подмешивали молоко. Мо не знал, сколько времени он просидел так, ожидая, чтобы мир Фенолио подсказал ему, как быть дальше. Знакомый голос вывел его из задумчивости.
– Ты не должен сидеть тут один! – сказала Мегги, опускаясь рядом с ним на покрытую инеем траву. – Это опасно, ты слишком далеко ушел от часов.
– А ты? Как строгий отец, я должен бы запретить тебе даже на шаг выходить без меня за пределы лагеря!
Она снисходительно улыбнулась и обхватила руками колени.
– Ерунда. У меня всегда с собой нож. Фарид научил меня с ним обращаться.
Мегги казалась совсем взрослой. Какой он дурак, что все время пытается ее опекать.
– Ты помирился с Резой?
Он смутился под ее озабоченным взглядом. Насколько проще все было, когда их было только двое.
– Да, конечно.
Мо вытянул палец, и на него села стрекоза, словно отлитая из бирюзового стекла.
– Что она говорит? – Мегги вопросительно взглянула на него. – Она ходила к обоим, да? И к Фенолио, и к Орфею?
– Да. Но, по ее словам, ни с тем ни с другим ей не удалось договориться.
Стрекоза изогнула стройное тело, покрытое крошечными чешуйками.
– Еще бы! А чего она ждала? Фенолио больше не пишет, а услуги Орфея ей не по карману. – Мегги презрительно наморщила лоб.
Мо с улыбкой провел по нему ладонью:
– Не хмурься, а то морщинки останутся – тебе, пожалуй, еще рановато…
Как он любил ее лицо! Больше всего на свете. И ему хотелось, чтобы оно светилось счастьем. Это было самое большое его желание.
– Скажи мне одну вещь, Мегги, только честно. (Ведь у нее не все можно прочесть на лице, как у него!) – Ты тоже хочешь вернуться?
Она опустила голову и заправила волосы за уши.
– Мегги! – окликнул он.
Она не подняла глаз.
– Не знаю, – сказала она наконец. – Может быть. Я так устала бояться. Бояться за тебя, за Фарида, за Черного Принца, за Баптисту, за Силача. – Мегги подняла голову и взглянула ему в глаза: – Ты ведь знаешь Фенолио любит грустные истории. Может быть, от этого и все беды. Просто сюжет такой…
Грустная история. Да. Но кто ее сочиняет? Во всяком случае, не Фенолио. Мо взглянул на свои пальцы. Они покрылись инеем. Холодным и белым. Как Белые Женщины… Иногда их шепот будил его среди ночи. Порой он снова чувствовал у сердца их холодные пальцы – и бывало… Да, бывало, что ему хотелось снова свидеться с ними.
Мо поднял глаза к деревьям, подальше от белизны. Солнце уже пробивалось сквозь утренний туман, а на ветвях, уже почти голых, вспыхивали бледным золотом последние листья.
– А Фарид? Из-за него не стоит остаться?
Мегги понурила голову. Она очень старалась говорить безразличным тоном.
– Фариду все равно, здесь я или нет. Он думает только о Сажеруке. С тех пор как Сажерук умер, стало еще хуже.
Бедняжка Мегги. Влюбилась не в того. Но сердцу не прикажешь…
Мегги изо всех сил крепилась, скрывая грусть. Шутливым тоном она спросила:
– Как ты думаешь, Мо, Элинор по нам скучает?
– По тебе и твоей маме – еще как. Про себя я не так уверен.
Он изобразил голос Элинор: "Мортимер! Ты опять поставил Диккенса не на место. И с каких пор переплетчику нужно объяснять, что с бутербродом в библиотеку не заходят?"
Мегги рассмеялась. Уже что-то. Рассмешить ее становилось с каждым днем все труднее.
Но в следующую секунду ее лицо снова стало серьезным.
– Я очень скучаю по Элинор. По ее дому, библиотеке и кафе на озере, куда она меня водила есть мороженое. Я скучаю по твоей мастерской, по тем дням, когда ты отвозил меня утром в школу и по дороге изображал в лицах, как Элинор ругается с Дариусом, а еще по подружкам, которые любили приходить ко мне в гости, потому что ты их всегда смешил… Как здорово было бы рассказать им все, что с нами тут было, хотя они, конечно, ни за что не поверят. Правда, я могла бы прихватить в доказательство стеклянного человечка…
На мгновение она словно унеслась далеко-далеко, как будто слова – не Фенолио или Орфея, а ее собственные – вернули ее в дом Элинор. И все же они по-прежнему сидели у озерца в холмах над Омброй, и в волосы Мегги залетела фея и так бесцеремонно дернула за них, что Мегги вскрикнула, а Мо скорее прогнал маленькую нахалку. Это была разноцветная фея, творение Орфея, и Мо казалось, что на крошечном личике запечатлелась толика злобы ее создателя. Со счастливым хихиканьем она понесла золотистую добычу в гнездо, отливавшее всеми цветами радуги, как и она сама. В отличие от синекожих фей, создания Орфея, похоже, не собирались впадать в зимнюю спячку. Силач рассказывал даже, что разноцветные воруют у синих запасы, пока те спят в своих гнездах.
На ресницах Мегги повисла слеза. Наверное, фея очень уж больно дернула ее за волосы. А может быть, дело было не в этом. Мо нежно стер слезу кончиком пальца.
– Значит, так оно и есть. Ты хочешь вернуться.
– Нет! Говорю же тебе, я не знаю. – Какой несчастный у нее взгляд! – Что станется с Фенолио, если мы возьмем и уйдем? Что подумают Черный Принц, Силач и Баптиста? Что с ними будет? И с Минервой, с ее детьми, с Роксаной… и с Фаридом?
– И правда, что с ними будет? – отозвался Мо. – Как повернется без меня вся эта история? Свистун заберет детей, потому что даже материнское отчаяние не поможет отыскать Перепела. Черный Принц, конечно, попытается спасти детей, он станет настоящим героем этой повести и сыграет свою роль хорошо. Но он геройствует уже давно, он устал и у него слишком мало людей. Поэтому в конце концов латники убьют его и всю его шайку: Баптисту, Силача, Дориа, Гекко и Хвата, – хотя двух последних не особенно жалко. А потом Свистун, наверное, прогонит Зяблика ко всем чертям и будет некоторое время сам править Омброй. Орфей будет вычитывать ему единорогов или невиданное оружие… Да, скорее последнее. Фенолио с горя сопьется окончательно и умрет. А Змееглав будет бессмертен и станет в итоге властителем над мертвыми. Да, конец, наверное, будет такой. Как ты думаешь?
Мегги посмотрела на него. Ее волосы отливали золотом в лучах утреннего солнца. Такого цвета были волосы у Резы, когда он впервые увидел ее в доме Элинор.
– Может быть, – ответила она тихо. – Но будет ли конец другим, если Перепел останется здесь? Разве может он в одиночку справиться с таким количеством врагов?
– Перепел!
Лягушки испуганно попрыгали в воду от раскатистого крика: через кусты к озерку топал Силач.
Мо поднялся.
– Может, не стоит кричать это имя на весь лес? – заметил он негромко.
Силач оглянулся с таким испугом, как будто латники уже стояли за деревьями.
– Прости, – пробормотал он. – С утра у меня башка вообще плохо варит, а еще после вчерашней выпивки… Там этот мальчишка. Ну, ты знаешь, который у Орфея работает и в которого Мегги… – Силач запнулся, поймав взгляд Мегги. – Ну вот, что ни скажу, все глупость выходит! – застонал он, закрывая ладонями круглое лицо. – Сплошная глупость! Но я не нарочно, просто у меня так получается!
– Фарид. Его зовут Фарид. Где он? – Лицо Мегги озарилось радостью, хотя она и старалась не подать виду.
– Ну да, Фарид. Странное имя. Как будто из песни, правда? Он в лагере и хочет поговорить с твоим отцом.
Улыбка Мегги погасла так же мгновенно, как появилась. Мо обнял ее за плечи, но от любовной печали отцовские объятия не помогают. Проклятый мальчишка!
– Он прямо не в себе, осел еле на ногах держится – мальчишка его чуть не загнал. Перебудил весь лагерь. "Где Перепел? Мне нужно с ним поговорить!" Больше от него ничего не добьешься.
– Перепел! – такой горечи в голосе Мегги Мо еще не слыхал. – Я ему тысячу раз говорила не называть тебя так. Вот дурак!
Влюбилась не в того. Но сердцу ведь не прикажешь!
Злые слова
– Дариус! – Элинор опротивел собственный голос. Он звучал отвратительно – брюзгливо, раздраженно, нетерпеливо. Вроде бы раньше он таким не был…
Дариус разронял книги, которые стопкой нес в библиотеку, а пес поднял голову с ковра, который Элинор специально купила, чтобы уберечь свой ценный паркет от липкой собачьей слюны. Не говоря уж о том, сколько раз она скользила и падала на этой слюне.
– Где Диккенс, которого мы купили на прошлой неделе? Сколько времени тебе нужно, черт побери, чтобы поставить книгу на место? Я что, плачу тебе за то, чтобы ты рассиживался в моем кресле и читал? Признавайся, когда я ухожу к себе, ты только этим и занимаешься.
О Элинор! Как она ненавидела себя сейчас за слова, вылетавшие изо рта, – ядовитые, горькие брызги слюны ее несчастного сердца!
Дариус опустил голову, как всегда, когда не хотел показать, как больно она его обидела.
– Диккенс стоит на месте, Элинор, – ответил он мягко.
От этой кротости она только сильнее заводилась.
С Мортимером запросто можно было поссориться, а уж Мегги была настоящая маленькая воительница. А Дариус! Даже Реза дала бы ей сейчас отпор, хоть и могла объясняться только знаками.
Трус лупоглазый! Почему он ее не обругает? Почему не швырнет ей под ноги все эти книги, которые он так нежно прижимает к своей цыплячьей груди, словно защищая от нее?
– На месте? – повторила она. – Ты думаешь, я уже и читать разучилась?
Как встревоженно вытаращился на нее глупый пес! А потом тихонько зарычал и снова уронил башку на ковер.
Дариус поставил стопку книг на ближайшую витрину, подошел к полке, где Диккенс занимал свое законное место между Дефо и Дюма (очень много места, надо признать – удивительно, как вообще можно столько написать), и уверенным движением вытащил нужный экземпляр.
Молча вручив его Элинор, он принялся расставлять книги, с которыми пришел.
До чего же глупо! Теперь она выглядит полной дурой. Элинор терпеть не могла чувствовать себя дурой. Это было еще хуже, чем грустить.
– Она вся пыльная!
Прекрати, Элинор! Но она не могла остановиться. Ее несло.
– Когда ты последний раз стирал пыль с книг? Я что, еще и этим должна сама заниматься?
Дариус так и стоял к ней спиной. Он принимал оскорбления молча и неподвижно, как незаслуженные побои.
– В чем дело? Ты что, уже не только заикаешься, а совсем говорить разучился? Я иногда удивляюсь, зачем тебе вообще язык. Лучше бы Мортола прихватила тебя, а не Резу – она и немая была разговорчивее, чем ты.
Дариус поставил на полку последнюю книгу поправил соседнюю и решительным шагом, держась очень прямо, направился к двери.
– Дариус! Вернись!
Он даже не оглянулся.
Ах, черт! Элинор побежала за ним, зажав в руке Диккенса, который, надо признать, был не таким уж пыльным. Честно говоря, он был совершенно чистым. "А как же иначе, Элинор! – подумала она. – Ты разве не знаешь, с каким усердием Дариус по вторникам и пятницам очищает книги от малейшей пылинки?" Их уборщица регулярно потешалась над тоненькой кисточкой, которой он это делает.
– Дариус, ради всего святого, ну что ты тут изображаешь!
Ответа не было.
Цербер обогнал ее на лестнице и теперь с высунутым языком дожидался на верхней ступеньке.
– Дариус!
Да где же он, к слюням собачьим!
Его комната располагалась рядом с бывшим кабинетом Мортимера. Дверь была открыта, а на кровати лежал большой чемодан, который она купила ему для первой их совместной поездки. С Дариусом очень хорошо было ездить за книгами (не говоря уж о том, что он удержал ее от множества глупых покупок).
– Что?.. – Ее язык вдруг словно одеревенел. – Что ты делаешь, тысяча чертей?
Что он делает? Как будто не видно. Он укладывает в чемодан свой небогатый гардероб.
– Дариус!
Он положил на кровать портрет Мегги, подаренный Резой, записную книжку, переплетенную Мортимером, и закладку, которую смастерила ему Мегги из перепелиных перьев.
– Халат… – сказал он с запинкой, укладывая в чемодан фотографию родителей, которая всегда стояла возле его кровати. – Ты не возражаешь, если я его тоже возьму?
– Не задавай дурацких вопросов! С чего мне возражать? Это же подарок, черт подери! Но куда ты все это возьмешь?
Цербер зашел в комнату и побежал к ночному столику, где у Дариуса всегда лежало в ящике печенье.
– Не знаю еще…
Он сложил халат так же аккуратно, как остальные вещи (халат был ему страшно велик, но откуда ей, спрашивается, разбираться в размерах мужской одежды?), положил сверху рисунок, записную книжку и закладку и захлопнул крышку. Разумеется, застежки не желали закрываться. Руки у Дариуса были на редкость неловкие.
– А ну вынимай все это обратно! Сейчас же! Перестань дурить!
Но Дариус только покачал головой.
– О Господи, ну не можешь же ты оставить меня одну!
Элинор сама испугалась отчаяния, прозвучавшего в ее голосе.
– Ты и со мной одна, Элинор, – глухо ответил Дариус. – Ты так страдаешь! Я не могу больше этого выносить!
Глупый пес перестал обнюхивать ночной столик и устремил печальный взгляд на Элинор. "Он прав", – говорили влажные собачьи глаза.
А то она без него не знает! Она сама себе стала невыносима. Неужели она и раньше была такой, до того как у нее поселились Мегги, Мортимер и Реза? Может быть. Но тогда она общалась только с книгами, а они не жаловались. Хотя, если честно, с книгами она никогда не бывала так груба, как с Дариусом.
– Ну что ж, уезжай на здоровье! – Голос у нее предательски задрожал. – Бросай меня в полном одиночестве. Ты прав. Что тебе смотреть, как я с каждым днем становлюсь невыносимее, без толку ожидая чуда которое вернет мне их? Может быть, чем помирать так долго и мучительно, лучше застрелиться или утопиться в озере. Писатели часто так делают – и в книжках эт тоже очень неплохо смотрится.
Как он посмотрел на нее своими дальнозоркими глазами (нет, давно надо было купить ему другие очки – эти выглядят просто ужасно)! Потом открыл чемодан и уставился на свой жалкий скарб. Вынул закладку – подарок Мегги – и погладил перышки. Мегги наклеила перья перепела на полоску светло-желтого картона. Получилось очень красиво.
Дариус откашлялся. Трижды.
– Ладно, – с трудом выговорил он наконец. – Ты победила, Элинор. Я попробую. Принеси мне листок. А то ты и правда в один прекрасный день застрелишься.
Что? Что он говорит? Сердце у Элинор забилось с бешеной скоростью, как будто хотело опередить ее на пути в Чернильный мир – к феям, стеклянным человечкам и тем, кого она любила куда больше, чем все книги, вместе взятые.
– То есть ты?..
Дариус устало кивнул, словно воин, утомленный бесконечными боями.
– Да, – сказал он. – Да, Элинор.
– Сейчас принесу!
Элинор вихрем выбежала из комнаты. Все, что свинцом лежало на сердце, превращая ее в медлительную старуху, исчезло! Исчезло мгновенно, бесследно.
Дариус окликнул ее:
– Погоди, Элинор! Надо, наверное, прихватить записные книжки Мегги и разные нужные вещи, например… зажигалку, что ли.
– И нож! – добавила Элинор.
Ведь там, куда они собирались, был Баста, а она поклялась, что, когда они встретятся в следующий раз, у нее тоже будет нож.
Элинор чуть не слетела с лестницы, так она торопилась обратно в библиотеку. Цербер бежал за ней, тяжело дыша от возбуждения. Неужели он понимал своим собачьим сердцем, что они собираются в тот мир, в котором исчез его прежний хозяин?
Он попытается! Он попытается! Элинор больше ни о чем не могла думать. Она не вспоминала утраченный голос Резы, негнущуюся ногу Коккереля и изуродованное лицо Плосконоса. "Все будет хорошо! – думала она, дрожащими руками вынимая из витрины листок Орфея. – Каприкорна тут нет, бояться Дариусу некого. Он прочтет замечательно! О Господи, Элинор, ты их увидишь!"
