Текст книги "Чернильная смерть"

Автор книги: Корнелия Функе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Клюнул

Если бы Джим умел читать, он бы, наверно

сразу заметил одну странную вещь…

Но читать он не умел.

Михаэль Энде.

Джим Пуговка и чертова дюжина

Гнома, размером вдвое больше стеклянного человечка и ни в коем случае не мохнатого, как Туллио, нет – с алебастрово-белой кожей, большой головой и кривыми ногами. Ну что ж, Зяблик, по крайней мере, всегда точно знает, чего хочет, хотя заказов от него стало поступать намного меньше, с тех пор как в Омбре появился Свистун. Орфей как раз обдумывал, какую придать гному шевелюру – рыжую, как у лисы, или белую, как у кролика-альбиноса, – но тут к нему постучался Осс и, дождавшись ответа, просунул голову в дверь. Осс совершенно не умел вести себя за столом и редко мылся, но постучаться он не забывал никогда.

– Вам опять письмо, хозяин!

А приятно все же, когда тебя так называют! Хозяин…

Осс вошел, склонил лысую голову (он иногда перебарщивал с выражением раболепия) и протянул Орфею запечатанную бумагу. Бумага? Странно. Обычно местная знать присылала заказы на пергаменте. Печать тоже была Орфею незнакома. Но в любом случае это уже третий заказ за день. Дела идут. Приезд Свистуна ничего в этом не изменил. Этот мир просто создан для него, Орфея! Разве не понял он этого сразу, еще тогда, когда впервые открыл книгу Фенолио потными руками школьника? Здесь за искусные выдумки его не сажали в тюрьму как мошенника и авантюриста, здесь ценили его талант; и вся Омбра кланялась, когда разряженный в пух и прах придворный поэт проходил по рыночной площади.

– От кого письмо?

Осс пожал до смешного широкими плечами.

– Не знаю, хозяин. Мне передал его Фарид.

– Фарид? – Орфей вскочил. – Что же ты сразу не сказал?

И поспешно выхватил письмо из толстых пальцев Осса.

"Орфей(разумеется, он не разорился на "дорогой" или "глубокоуважаемый" – Перепел не лжет даже по мелочам!), Фарид рассказал мне, какой платы ты требуешь за слова, о которых просила моя жена. Я согласен на сделку".

Орфей перечел эти слова три, четыре, пять раз – да, так и написано, черным по белому.

"Я согласен на сделку".

Переплетчик заглотил наживку! Неужели все оказалось так просто?

А почему бы и нет? Герои умом не отличаются, Орфей всегда это говорил. Перепел попался в ловушку – осталось только ее захлопнуть. Для этого нужны перо, чернила и… язык.

– Уходи. Мне нужно побыть одному! – сказал он Оссу, стоявшему рядом и кидавшему со скуки орешки в стеклянных человечков. – И прихвати с собой Сланца!

Орфей знал за собой привычку произносить фразы вслух во время работы. Поэтому стеклянного человечка нужно было удалить. Сланец слишком часто сидел на плече у Фарида, а о том, что собирался сейчас писать Орфей, мальчишке не следовало знать ни в коем случае. Конечно, этот юный болван желал возвращения Сажерука еще сильнее, чем сам Орфей, но вряд ли он согласился бы пожертвовать отцом своей любимой. Нет. Фарид боготворил Перепела, как и все остальные.

Халцедон злорадно посмотрел на брата, когда Осс неуклюжими пальцами снял Сланца с письменного стола.

– Пергамент! – приказал Орфей, как только дверь за ними закрылась.

Халцедон поспешно разложил на столе новый лист.

Но Орфей отошел к окну и взглянул на холмы, откуда пришло, надо полагать, письмо Перепела. Волшебный Язык, Перепел – красивых имен ему надавали! Что ж, Мортимер, конечно, отважнее и благороднее, чем сам Орфей, зато сообразительностью этот образчик добродетели не мог с ним тягаться, потому что добродетель оглупляет.

"Скажи спасибо его жене, Орфей! – думал он, шагая взад-вперед по комнате (он всегда так делал, когда сочинял). – Если б она так не боялась его потерять, ты бы, наверное, долго еще искал подходящую наживку".

О, это будет великолепно! Это будет величайший его триумф! Единороги, гномы, разноцветные феи… Неплохо, конечно, но какая это ерунда по сравнению с тем, что он совершит теперь! Он воскресит Огненного Танцора. Орфей. Теперь он оправдает это имя. Но он будет умнее, чем легендарный певец. Он не пойдет сам в царство мертвых, он пошлет туда другого и позаботится о том, чтобы тот не вернулся.

– Сажерук, слышишь ты меня в своей холодной стране? – шептал Орфей, пока Халцедон усердно размешивал чернила. – Я поймал наживку, за которую тебя отпустят домой, чудесную наживку в серо-коричневых перьях.

Тихонько напевая, как всегда, когда он был доволен собой, Орфей снова взял в руки письмо Мортимера. Что он там еще пишет?

"Все совершится, как ты того требуешь(ах ты господи, он пишет в торжественном стиле, как разбойники старых времен!): я попытаюсь вызвать Белых Женщин, а ты за это напишешь слова, которые перенесут моих жену и дочь обратно в дом Элинор. Но обо мне там должно быть сказано лишь одно: что я последую за ними позднее".

Ничего себе! Что бы это значило?

Орфей с удивлением опустил письмо. Мортимер хочет остаться здесь? Почему? Потому что благородное сердце не позволяет ему сбежать после угрозы Свистуна? Или ему просто нравится играть в разбойника?

– Ну, как бы то ни было, благородный Перепел, – тихо сказал Орфей (ах, как он любил звук своего голоса!), – все совершится немного не так, как ты себе представляешь. Дело в том, что у Орфея есть на тебя свои виды!

Героический дурак! Он что, не читал до конца ни одной истории о благородных разбойниках? О Робин Гуде, о Ринальдо Ринальдини, о Гансе-живодере? Бывает у таких историй хороший конец? Так откуда же он возьмется для Перепела? Нет уж, ему осталось сыграть всего одну роль: наживки на крючке, вкусной, сочной – и обреченной на верную гибель.

"А я напишу о нем последнюю песню! – думал Орфей, расхаживая взад-вперед по кабинету танцующей походкой, словно нужные слова уже щекотали ему пятки. – Послушайте, люди, удивительную историю о Перепеле, который возвратил Огненного Танцора из царства мертвых, но сам – увы! – при этом погиб". Пробирает до слез, как смерть Робин Гуда из-за предательницы монахини, или одинокая гибель Ринальдо в горах. Да, герой должен уходить достойно… Даже у Фенолио финал не мог быть иным.

А, это еще не конец… Что он там еще пишет, благороднейший из разбойников? " Когда ты напишешь нужные слова, вывесь в окне синий платок(до чего романтично! Идея, достойная Робин Гуда! Похоже и в самом деле постепенно перевоплощается в nepcoнажа Фенолио), и ночью я буду ждать тебя на Кладбище комедиантов. Фарид знает, как туда пройти. Приходи один, можешь захватить одного слугу, но не больше. Я знаю, что ты в дружбе с новым наместником и выйду к тебе лишь в том случае, если буду уверен что с тобой нет его людей. Мортимер".(Смотри-ка он подписывается своим прежним именем! Кого он хочет этим обмануть?)

"Приходи один! – Конечно, я приду один, – думал Орфей. – Слова, которые я пошлю вперед себя, ты все равно увидеть не сможешь".

Он свернул письмо и положил в ящик стола.

– Все готово, Халцедон? Дюжина очинённых перьев, чернила, размешанные в шестьдесят пять движений, лист самого лучшего пергамента?

– Дюжина. Шестьдесят пять. Самый лучший, – подтвердил стеклянный человечек.

– А список где? – Орфей рассматривал свои обкусанные ногти. Он их теперь держал по утрам в ванночке с розовой водой, но от этого они, увы, становились только вкуснее. – Твой бестолковый братец загадил своими следами букву "В".

Список. Алфавитный перечень всех слов, употребленных Фенолио в "Чернильном сердце". Орфей совсем недавно приказал Сланцу составить такой словарик (у Халцедона был неразборчивый почерк), но стеклянный человечек успел дойти, к сожалению, только до буквы "Д". Поэтому Орфею в случае сомнений по-прежнему приходилось листать книгу Фенолио. Это отнимало очень много времени, но что поделаешь – результаты подтверждали правильность избранного метода.

– Лежит рядом! – с готовностью отрапортовал Халцедон.

Отлично! Слова уже пошли – Орфей чувствовал их приближение, похожее на щекотание в мозгу. Схватив перо, он едва успевал макать его в чернила. Сажерук. У Орфея до сих пор наворачивались слезы при воспоминании о мертвом Сажеруке в шахте. Хуже ему, пожалуй, ничего не случалось пережить.

А как мучила его память об обещании, данном Роксане у мертвого тела (хотя она ему не поверила): "Я найду слова, пьяняще-сладкие, как аромат лилии, слова, которые одурманят Смерть и заставят ее разжать холодные пальцы, которыми она держит горячее сердце Сажерука".С самого своего прихода в этот мир он искал такие слова, хотя Фарид и Фенолио думали, что он сочиняет одних только носорогов и разноцветных фей. Но уже после первых напрасных попыток ему открылась горькая истина – что одним благозвучием не обойдешься, что аромат лилии не вернет Сажерука и что Смерть требует ощутимой платы: человеческой плоти и крови.

Как он раньше не додумался сделать приманкой Мортимера – человека, который своей пустой книгой сделал Смерть посмешищем!

"Как хорошо, что его не будет, – думал Орфей. – В этом мире достаточно одного волшебного языка – моего. И когда я скормлю Мортимера Смерти, а Фенолио утопит остатки разума в вине, эту историю дальше буду рассказывать я один, и, уж конечно, в ней найдется почетное место для Сажерука и достойная роль для меня".

– Да, вызови мне Белых Женщин, Мортимер! – шептал Орфей, красивым почерком заполняя пергамент. – Ты никогда не узнаешь, что я успел нашептать этим бледным дамам. "Смотрите, кого я вам привел! Перепела. Отведите его к своей холодной владычице с сердечным приветом от Орфея, а мне за это отдайте Огнеглотателя". Ах, Орфей, Орфей, что бы о тебе ни говорили, дураком тебя никто не назовет.

Тихо смеясь, он обмакнул перо в чернила – и вздрогнул, когда за его спиной отворилась дверь. Вошел Фарид. Проклятье, куда подевался Осс?

– Чего тебе надо? – сердито спросил он мальчика. – Сколько раз тебе говорить, нужно стучаться, прежде чем входить. В следующий раз я швырну чернильницу в твою тупую башку. Принеси мне вина! Самого лучшего, какое у нас есть!

Как парнишка на него посмотрел! "Он меня ненавидит…" – подумал Орфей.

Эта мысль ему понравилась. По его опыту, ненависть вызывают лишь имеющие власть, а именно ее он и добивался в этом мире.

Власть.

Кладбище комедиантов

Он садится на холме и поет. Это волшебные

песни, они так сильны, что могут воскрешать

мертвых. Он начинает тихо и осторожно, потом пение становится все более громким и

требовательным, пока торф не вскрывается, а в

холодной земле не появляются трещины.

Тур Oгe Брингсверд. Дикие боги

Кладбище комедиантов лежало на холме над заброшенной деревней. Карандрелла. Название сохранилось, хотя здесь давно никто не жил. Почему и куда ушли жители, уже забылось: одни рассказывали о чуме, другие – о голоде, третьи – о двух враждующих семействах, в конце концов перерезавших друг друга. Какая бы из этих историй ни была правдой, в книге Фенолио о ней не упоминалось, как и о кладбище, на котором Бродячий Народ погребал своих мертвецов рядом с могилами жителей Карандреллы, так что они остались соседями на все времена.

Узкая, каменистая тропа вела по заросшему дроком склону от пустующих домов к скальному выступу, откуда взгляд поверх Непроходимой Чащи мог свободно двигаться на юг, где вдали, за холмами, лежало море. Мертвым Карандреллы, говорили в Омбре, – открывается чудесный вид.

Кладбище окружала полуразвалившаяся стена. Для надгробий здесь использовали те же камни, что и для строительства домов. Живым – камни, и мертвым – камни. На некоторых были выцарапаны имена – неуклюже, как будто тот, кто их писал, наспех выучил буквы для того, чтобы вырвать любимое имя у безмолвия смерти.

Мегги шагала между могил, и ей казалось, что надгробия шепчут эти имена – Фарина, Роза, Лучио, Ренцо… Камни без надписей были словно стиснутые губы, печальные рты, разучившиеся говорить. Но, может быть, мертвым все равно, какие имена они носили раньше?

Мо все еще разговаривал с Орфеем. Силач разглядывал его телохранителя, словно мысленно мерялся с ним обхватом бицепсов.

Не надо, Мо! Пожалуйста!

Мегги посмотрела на мать – и сразу отвернулась, когда Реза встретила ее взгляд. Мегги сейчас почти ненавидела ее. Только из-за Резиных слез Мо и стоит сейчас здесь – из-за той ее проклятой поездки к Орфею.

Не только Силач, но и Черный Принц отправился с ними, и Дориа, хотя брат ему это запретил. Он стоял, как и Мегги, на дорожке среди могил и рассматривал предметы, лежавшие у надгробий, – увядшие цветы, деревянные игрушки, башмак, флейту. На одной из могил лежал свежий цветок. Дориа поднял его. Цветок был белый, как женщины, которых они ждали. Почувствовав взгляд Мегги, Дориа подошел к ней. Он был совсем не похож на брата. У Силача волосы были темнее и коротко острижены, а у Дориа они спадали волнами до плеч; Мегги порой казалось, что он сошел со страниц старинной книги сказок, которую подарил ей Мо, едва она научилась читать. Мегги часами рассматривала пожелтевшие картинки в полной уверенности, что их нарисовали крохотными ручками феи, о которых рассказывалось в этих сказках.

– Ты можешь прочитать буквы на камнях? – Дориа все еще держал в руках белый цветок.

Два пальца на левой руке у него не гнулись. Их сломал ему пьяный отец, когда Дориа пытался защитить от него сестру. Так рассказывал Мегти Силач.

– Да, конечно. – Мегги снова посмотрела в сторону Мо.

Фенолио передал с Баптистой записку: "Мортимер, Орфею нельзя доверять!"Бесполезно.

Не надо, Мо! Пожалуйста, не надо!

– Я ищу одно имя, – сказал Дориа смущенно, что с ним нечасто бывало. – Но я… я не умею читать. Я ищу имя своей сестры.

– Как ее зовут?

По словам Силача, Дориа как раз в тот день, когда Зяблик собирался его повесить, исполнялось пятнадцать. Мегги казалось, что он выглядит старше. "Может быть, – сказал на это Силач, – может быть, он и старше. Мать у нас не сильна в счете! Про меня она вообще не помнит, когда я родился".

– Ее звали Суза. – Дориа посмотрел на могилы, словно имя могло вызвать оттуда ту, которой оно принадлежало. – Брат говорит, что ее похоронили здесь. Только он точно не помнит, где.

Они нашли этот камень. Он зарос плющом, но имя ясно читалось. Дориа нагнулся и отодвинул плющ.

– У нее были такие же светлые волосы, как у тебя, – сказал он. – Лазаро говорит, что мама прогнала ее, потому что она хотела уйти к комедиантам. Он так этого матери и не простил.

– Лазаро?

– Мой брат. Силач, как вы его называете. – Дориа водил пальцем по надписи на камне.

Похоже, буквы были выцарапаны ножом. В букве "С" рос мох.

Мо все еще разговаривал с Орфеем. Тот протянул ему лист пергамента: слова, которые заказывала Реза.

Прочтет ли их Мо прямо здесь, если Белые Женщины действительно придут? Неужели они еще до зари снова окажутся в доме Элинор? Мегги сама не знала – печаль или облегчение она испытывает при этой мысли. И ей не хотелось в это вникать. Сейчас ей хотелось лишь одного: чтобы Мо сел на коня и ускакал отсюда прочь. А лучше бы он и не приходил, пусть бы Реза плакала сколько душе угодно.

Фарид стоял в стороне. На плече у него сидела куница. Мегги смотрела на него сейчас так же холодно, как на Резу. Фарид передал Мо требования Орфея, хотя знал, в какую опасность он ввергает ее отца, не говоря уж о том, что для них – Фарида и Мегги – эта сделка означает, вероятно, расставание навсегда. Но это Фариду безразлично. Ему нужен только один человек – Сажерук.

– Говорят, вы с Перепелом родом из далекой страны. – Дориа вытащил из-за пояса нож и стал соскребать мох с имени сестры. – Там все не так, как у нас?

Что можно на это ответить?

– Да, – сказала она, помолчав, – Там все по-другому.

– Правда? Фарид рассказывал, будто там есть кареты, которые ездят без лошадей, и черные шкатулки, откуда играет какая захочешь музыка.

Мегги невольно рассмеялась.

– Да, это правда, – тихо ответила она.

Дориа положил на могилу сестры белый цветок и выпрямился.

– А правда, что в твоей стране есть летающие машины? – Сколько любопытства было в его взгляде! – Я однажды попробовал соорудить себе крылья. Я даже пролетел немного, но совсем недалеко.

– Да… Летающие машины у нас тоже есть, – ответила Мегги рассеянно. – Реза может тебе их нарисовать.

Мо сложил пергамент, протянутый Орфеем. Реза подошла к нему и начала уговаривать – слов было не слышно. Зачем? Он ее все равно не послушается.

"Другого пути нет, Мегги, – ответил он, когда она умоляла его не соглашаться на предложение Орфея. – Твоя мать права. Пора возвращаться. Здесь становится с каждым днем опаснее". Что она могла на это возразить? Разбойники за последние дни трижды переносили лагерь из-за всюду шнырявших патрулей Свистуна, а в замок Омбры, говорят, каждый час приходили женщины, утверждавшие, что видели Перепела. Этим они надеялись спасти своих детей.

Ах, Мо!

– С ним ничего не случится, – сказал Дориа. – Вот увидишь! Даже Белые Женщины любят его голос.

Ерунда. Поэтическая чушь.

Мегги подошла к Мо. Ее сапоги оставляли следы на инее, как будто по кладбищу прошел призрак. Какое серьезное у него лицо! Страшно ему? А ты как думаешь, Мегги? Он собирается позвать Белых Женщин! "Мегги, они сотканы из чистого томления!"

Фарид смущенно отвел глаза, когда она проходила мимо.

– Прошу тебя! Ты не обязан этого делать! – громкий голос Резы мучительно вспарывал тишину кладбища, и Мо мягко прикрыл ей рот ладонью.

– Я делаю это по доброй воле, – сказал он. – Не бойся. С Белыми Женщинами я знаком лучше, чем ты думаешь.

Мо сунул ей за пояс сложенный листок.

– Вот. Береги его. Если я по какой-то причине не смогу его прочитать, это сделает Мегги.

"Если я по какой-то причине не смогу его прочитать…"– если они убьют меня, как Сажерука, своими холодными белыми руками. Мегги открыла было рот и тут же закрыла, встретив взгляд Мо. Она знала взгляд. "Не спорь, Мегги. Бесполезно".

– Ну что ж. Я свою часть договора выполнил, я думаю… мм… не стоит откладывать! – Орфею явно не терпелось. Он переминался с ноги на ногу, на губах блуждала странная усмешка. – Говорят, они любят являться при лунном свете. Так что, пока луна не скрылась за облако…

Мо кивнул и подал знак Силачу. Тот мягко потянул Резу и Мегги за собой, подальше от могил, к развесистому дубу на краю кладбища. Дориа, повинуясь оклику брата, присоединился к ним.

Орфей тоже отступил на несколько шагов, как будто уже сейчас было опасно находиться рядом с Мо.

Мо переглянулся с Черным Принцем. Что он ему рассказал? Что собирается позвать Белых Женщин только ради Сажерука? Или Принц знает о словах, которые Перепел хочет купить такой ценой? Нет, конечно.

Плечом к плечу шагали они между могил. Медведь ковылял за ними. А Орфей со своим телохранителем поспешил к дубу, где стояли Реза и Мегги. И лишь Фарид остался на месте как вкопанный. На его лице страх перед теми, кого собирался позвать Мо, мешался с тоской по тому, кого они увели с собой.

Над кладбищем повеял легкий ветерок, прохладный, как дыхание тех, кого они ждали. Реза невольно шагнула вперед, но Силач удержал ее.

– Нет! – тихо сказал он.

И Реза осталась под деревом. Как и Мегги, она неотрывно глядела на двоих мужчин, стоявших среди могил.

– Покажитесь, Дочери Смерти! – Мо говорил размеренно, словно призывал их уже несчетное количество раз. – Вы ведь помните меня? Вы помните крепость Каприкорна, пещеру, куда вы за мной приходили, вы помните, как слабо билось мое сердце о ваши белые пальцы. Перепел хочет спросить вас об ушедшем друге. Где вы?

Реза прижала руку к груди. Наверное, сердце у нее колотилось так же бешено, как у Мегги.

Белая Женщина появилась прямо у надгробия, возле которого стоял Мо. Ей достаточно было протянуть руку, чтобы его коснуться, и она это сделала, мягко, словно приветствуя друга.

Медведь взвыл и опустил голову, а потом попятился, шаг за шагом, и сделал то, чего не делал никогда: покинул своего хозяина. Но Черный Принц остался стоять плечом к плечу с Мо, хотя и на его темном лице был написан страх, чего Мегги ни разу прежде не видела.

Зато Мо не повел и бровью, когда бледные пальцы коснулись его плеча. Справа от него появилась еще одна Белая Женщина. Она коснулась его груди, того места, где билось сердце. Реза вскрикнула и снова шагнула вперед – но Силач удержал ее.

– Она ему ничего плохого не делает! Ты что, не видишь? – прошептал он.

Еще одна Белая Женщина возникла из ночного мрака, потом четвертая, пятая. Они окружили Мо и Черного Принца плотным кольцом, так что Мегги видела лишь две темные тени в кругу туманных фигур. Эти вестницы смерти были так прекрасны – и так ужасны! Мегги на мгновение захотелось, чтобы Фенолио мог их увидеть. Она знала, какую гордость испытал бы он в эту минуту, – гордость за созданных его воображением бескрылых ангелов.

А их появлялось все больше. Казалось, они возникают из белых облачков дыхания, выходивших изо рта у Мо и Принца. Почему их так много? Мегги видела, что и Реза очарована ими, и даже Фарид, так боявшийся призраков. А потом поднялся шепот. Голоса Белых Женщин казались такими же бесплотными, как они сами. Шепот становился все громче, и очарованность присутствующих перешла в страх. Силуэт Мо стал размываться, словно он растворяется во всей этой белизне. Дориа бросил на брата тревожный взгляд. Реза громко позвала Мо по имени. Силач снова попытался ее удержать, но она вырвалась и побежала.

Мегги рванулась за ней, утопая в тумане прозрачных тел. К ней поворачивались лица, бескровные, как камни, о которые она спотыкалась. Где отец?

Мегги пыталась расталкивать бледные фигуры, но хватала руками пустоту, пока вдруг не наткнулась на Черного Принца. Он стоял, белый как мел, держа меч в дрожащей руке, и озирался кругом, словно забыв, кто он и как сюда попал. Шепот Белых Женщин смолк. Они растворились в воздухе, словно дым, унесенный ветром. С их уходом ночь стала еще темнее. И как страшно холодно!

Реза не переставая звала Мо, а Принц озирался в отчаянии, сжимая бесполезный меч.

Мо исчез.