Текст книги "Штольня в Совьих Горах"

Автор книги: Корнелия Добкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

А дракон уже у входа в пещеру остановился, но продолжал камни метать в наседающих татар. Каждая пасть его извергала попеременно то дым, то огонь. Золотом отсвечивала чешуя, и блеск его напоминал татарам об огромных сокровищах, что были скрыты в подземном замке рыцаря. Ведь им об этом смельчак польский рассказывал. И так алчно жаждали татары завладеть тем золотом, что в ослеплении воинственном напирали они на дракона, несмотря на его огненные пасти и метко бьющие камни. Если падал один воин, на его место вставал другой.

– Защищайся, рыцарь! – снова воскликнул Джанга-бей и что было сил метнул в дракона огромное копье с тяжелым зазубренным наконечником. Вонзилось оно прямо в глубину раскрытой пасти чудовища.

Завыл страшно дракон и скрылся в глубине пещеры. А татары ринулись за ним, соскакивая с коней, которые с громким испуганным ржанием по лесу разбежались.

Охваченные жаждой золота татары всё глубже в гору уходили. Гудела она от битвы, что шла там, внутри…

А Гжимек, который всё время незаметно за татарами крался, припав к скале и затаив дыхание, глядел на страшную сечу. Вот и последний джигит вбежал в темную пещеру, где гремел жестокий бой…

Тогда вышел Гжимек из укрытия и вслед татарину поганый колпак швырнул. Потом взобрался повыше, уперся в огромный обломок скалы, что над входом в пещеру нависал, и, все силы в единый рывок вложив, столкнул его вниз. Хотелось ему, чтобы преграда образовалась в узком проходе – на случай, если надумают татары возвращаться!

Задрожала тут гора, посыпались вслед за этим обломком другие камни – большие и маленькие. Пыль столбом вокруг поднялась и грохот такой стоял, будто невиданная буря над горами разразилась! Сущий камнепад возник и засыпал он начисто всё место, где вход в пещеру был – даже и следа не осталось! Не было пути назад орде татарской и дракону злобному! А внутри горы тем временем понемногу стихала битва жестокая: только из малых щелей между камнями дым потянулся – поначалу густой, а вскоре лишь узенькой струйкой. Потом и вовсе исчез – ветер его развеял!

Вздохнул тогда Гжимек полной грудью и заплакал от радости, что места родные от двух бедствий сразу уберег – от дракона страшного и от жадной орды татарской…

Повыше той пещеры, почти у самой вершины Раховца, росло девять елей – все одинаковой высоты.

Остановился возле них Гжимек, огляделся вокруг, ближе к деревьям подошел.

Корни одной ели явственно выступали из земли. А меж них заметил хлопец что-то плоское, блестящее. Наклонился, присмотрелся получше и увидел, что это край большой пластины костяной, словно бы золотом покрытой…

– Чешуя дракона! – воскликнул хлопец.

Попробовал вытащить пластину – не вышло. Глубоко увязла она в земле, но напряг все силы Гжимек и вырвал ее из-под корней. В ту же минуту из расщелины, где была пластина, брызнула чистая и прохладная вода – источник забил!

– Вода! – радостно всплеснул руками Гжимек. – Снова вода появилась!

Радостный, счастливый пал он на землю и долго той чистой водою жажду утолял. Потом омыл лицо, руки ополоснул. А из источника уже ручей прозрачный побежал и шумно в долину устремился, по склону Раховца…

С любопытством стал Гжимек разглядывать чешуйчатую пластину роговую. Однако в его руках она дивно как-то сереть начала и вдруг рассыпалась в прах.

Пошел хлопец от ели к ели. Вытаскивал проклятые драконовы запоры и сразу же из-под корней начинал ключ бить. И в каждом была чистая, прозрачная, холодная вода.

Снова зашумели все девять потоков горных. А на их берегах ожили и опять зацвели незабудки и лютики. Растут они там и по сей день – крупнее и красивее, чем где-либо в других местах. А шумные горные потоки своим плеском рассказывают старинные легенды всем, кто любит их слушать в тиши лесной…

Сказки Нижней Силезии

ЗОЛОТОЙ СЕЛЕЗЕНЬ

Жители Силезии знают старинную сказку о юноше, которому посчастливилось найти чистое золото в далёких лесах, на извилистой реке Бобр.

Голодный тогда был год. Сгубила засуха все хлеба на полях. Трава на лугах погорела от зноя, а в садах плоды не созревшие на землю опали. И пошли мужики на заработки в город: кто в одиночку, кто сообща с другими, – кому как способнее было. Ушел и Марцин, парень из деревни Пшесеки, искать работы и хлеба в богатом городе Болеславце. Большой, королевский это был город, но в маленькой Пшесеке никто не знал, по какой дороге туда идти: ни один крестьянин отродясь так далеко не хаживал. Ведомо было только, что стоит Болеславец на реке Бобр, которая с гор Карконошей течет: из-под заснеженных скал ручеек там бил, с него-то и зачиналась река. Посоветовали Марцину старики – идти всё на север, по берегу Бобра, пока не увидит большой и людный город с четырьмя башнями и с орлом королевским, что над воротами красуется.

Так и направился парень – через боры густые – к реке, в которой вода так часто свою окраску меняет, как девки платья на праздник. То она голубой казалась, словно лента среди лугов; то серебристой и переливчатой, будто кольчуга рыцарская; то вроде бы темнела, как лесной сумрак.

Шел Марцин по берегу весь день. Пустынно и безлюдно было вокруг, только столетние дубы в воде отражались и по-своему, шумом листвы, с нею переговаривались. Шумел и пел ветер в камышах, гнул их к воде, изредка птицы перекликались…

Устал Марцин от такого долгого пути – доел последний кусок хлеба, что в заплечном мешке лежал, да к тому же и швы на постолах разошлись от ходьбы. И решил хоть немного отдохнуть под дубом, что у самой воды рос: постолы старые починить да ягодами подкрепиться, которые в лесу насобирает. Игла, дратва и ножик у него завсегда с собой были, поэтому с починкой он быстро управился.

В лесной чаще заметил Марцин кусты малины зрелой – красной и желтоватой – никто их тут, видно, не собирал. Ходил парень по кустарнику, рвал сладкие ягоды, с удовольствием ел их, а потом уселся на берегу и под мягкий плеск волн задумался о доле своей.

Тем временем солнце уже за лес заходило и надобно было о ночлеге подумать. Наломал Марцин поначалу кустарник, потом молодой камыш нарезал. Насобирал большую кучу. Но когда уложил всё это под низко нависшими ветвями дуба, отлетел от парня сон. Вспомнил Марцин отца, мать и хату родную, из которой выгнала его на белый свет нужда беспросветная…

«Вернусь ли я когда в Пшесеку? – с печалью думал парень. – Увижу ли родителей своих? Каково-то мне в городе будет, среди чужих людей?..»

А река спокойно плескалась о берег, и тихо шумели на ветру камыши – вроде бы тоску парня смягчали.

Медленно ночь в лесу наступила. Выплыл на небо месяц, словно одинокий рыбак на ладье серебряной. Засверкали вокруг него звезды – голубые и зеленоватые. Громче зашелестел камыш, отозвались кузнечики в густой траве…

И вдруг, словно бы изменил кто темные волны реки. Посветлели они от дивного сияния, которое широкой полосой сразу пало на воду со стороны прибрежного аира[19]19
  Аир – (тюрк.) мнголетнее травянистое болотное растение из семейства ароидных: применяется в медицине и парфюмерии.


[Закрыть].

Испугался Марцин, вскочил со своего ложа и, спрятавшись за ствол дуба, на реку глянул. Дыхание у него перехватило от удивления и восторга, когда увидел диво-дивное: явилась на реке птица невиданной красоты! Плыла она посреди волн одна, и от нее падало на лес и на воду невиданное и великолепное сияние…

А был это златоголовый и златокрылый селезень! Плыл он медленно, изредка оглаживая клювом светящиеся перышки. Потом вышел на берег неподалеку от дуба, за которым Марцин прятался, и стал прохаживаться по песку у самой воды. Щипал он нежные побеги водяных растений да порой расправлял золотые крылья, словно бы хотел к небу взлететь. И при каждом его движении снопы розовых и золотых искр тьму ночную прорезали.

– Что за чудо! – шептал Марцин. – Что за красивая птица!..

О Золотом Селезне рассказывали старики в Пшесеке разные были и небылицы. Одни говорили, что стережет он золотой песок, который на дне силезских рек залегает, другие уверяли, что эта необыкновенная птица всегда бывает там, где под корнями деревьев или в глубокой воде некогда были укрыты бочки или сундуки с сокровищами. Но все на одном сходились: Золотой Селезень никому кривды не чинит, а порой даже помогает людям в беде ихней: к примеру путь плотовщикам указывает – плывет впереди посредине реки и светит им в темные, облачные ночи…

Бывало и так, что в засуху или где-то в безводной округе, после его появления начинал бить из-под земли чистый, кристальный ключ, либо принимался моросить дождь, которого мужики и ждать-то отчаялись, либо высохшее русло какого ни то ручья вдруг нежданно водой заполнялось.

Говорили люди, что встреча с такой волшебной птицей завсегда что-либо доброе сулит, поэтому считали подлым делом того Селезня криком всполошить или камнем в него швырять, но еще хуже было тем, кто того Селезня надумал ловить или стрелять в него из лука. Перепуганный Селезень немедля прочь улетал и навсегда забирал с собой радость и счастье того, кто в него стрелу пустил…

Ну, конечно, Марцин глазел на Селезня, затаив дыхание, и даже пошевелиться боялся, чтобы не вспугнуть дивную птицу. А Селезень на воду спустился и поплыл себе тихонько посреди реки, пока не скрылся в камышовых зарослях, что в излучине Бобра стеной стояли…

Когда вокруг парня снова ночная тьма легла, вышел он из укрытия и, к своему удивлению, веселей себя почувствовал. Улетели мысли печальные, сердце покоем наполнилось. Но сразу же охватила Марцина огромная усталость – лег хлопец на камышовое ложе, и тут же сморил его крепкий сон.

Разбудил парня ветер холодный, который принес с горы Сьлёнжи тучу дождевую. Поднялся он и с большой охотой искупался в Бобре.

В глубине бора дятлы равномерно постукивали, вроде бы своими ударами по стволам сосновым часы утренние отмеривали. Резво, не оглядываясь, зашагал Марцин снова на север по обрывистому берегу Бобра.

В те времена жил в Болеславце богатый и могущественный рыцарь. Было у него возле рыночной площади шесть домов, а за городом – шесть садов. На конюшнях же – множество лошадей, в амбарах – полно зерна, а в сундуках столько серебра, что каждый месяц приходилось ему два дня и две ночи подряд мерить их… шапкой! И всё для того лишь, чтобы посмотреть – не убывает ли у него денег?

Звали того рыцаря – Любина. Жил он в крепком дворце, из тиссового дерева срубленном, обед и ужин подносили ему на золотых блюдах. Ну и, как это часто бывает с такими большими богачами, был он необычайно хитрый и лукавый, как лиса.

– Ох, и скряга же, ох, и пройдоха он! – говорили люди, когда спесивый и гордый Любина ехал по городу на буланом коне, с которого до самой земли ниспадала зеленая попона, расшитая серебряными листьями.

Как и всякий другой человек, алчный на деньги, не доверял Любина никому: даже отца и мать подозревал – не зарятся ли они на богатство его? И днем, и вечером, и утром жадный рыцарь подглядывал за слугами своими – не слишком ли много едят они? Даже и так бывало, что украдкой проскользнет в хлев да поубавит корма у свиней – чтобы на дольше хватило им брюквы с отрубями и травяной сечкой!

– Корыстолюбец, жадюга, – отзывались о нем всякий раз, как только Любина появлялся в корчме или на ярмарке.

Хотя и одевался он завсегда богато – в бархатный плащ с красной бахромой и туфли с пряжками – все, кто был там, несмотря на его пышный вид, отворачивались от рыцаря. Известно ведь – никакая одежда, даже самая богатая и красивая, не прикроет мерзости человеческой!

А еще любил жадный рыцарь… подслушивать! Очень уж хотелось ему знать про всё – и что конюхи говорят, когда в его конюшнях работают, и что болтают сторожа у ворот… Этим он и вовсе не доверял: подозревал, что спят они ночью где ни то в укромном местечке, и вообще небрежно дом его стерегут.

Вот и вставал он, бывало, в полночь да, крадучись вдоль стен, выслеживал старательно, что старый дед-ключник делает? У этого деда большая связка ключей была от дверей, а помогал ему мальчик-сирота, что у рыцаря за кусок хлеба да миску похлебки работал.

Был Любина очень проворен и ловок, ступал тихо, как кот. Одевал всегда пантофли на мягкой подошве и внимательно следил, как бы чего не свалить в потемках и шумом себя не выдать. Поэтому никто из его слуг и работников так и не знал ничего о привычках господина. Ни оруженосцы, ни стража, ни псарь, что большую свору чутких собак выкармливал, даже и помыслить не могли, что хозяин так зорко следит за ними…

Когда Марцин добрался до Болеславца, стал он расспрашивать горожан – то в корчме на рыночной площади, то у городских ворот – где бы ему службу себе подыскать? Управитель рыцаря, видя такого ловкого и крепкого парня, уговорил Марцина пойти на службу к Любине.

Согласился парень. И назначили его хозяйство рыцаря охранять. Как только вечер наступал – трубачи на башнях сигнал подавали, что время разводной мост поднять и закрыть городские ворота. Тогда Марцин спускал с цепи злых дворовых псов, брал в руки палицу и вместе с дедом-бородачом и мальчиком-сиротой всю ночь ходил по двору: охранял дом и хозяйство Любины.

Однако ночь была долгой, а часы тянулись медленно. Чтобы отогнать сон между обходами, сторожа обычно усаживались на скамье у ворот и рассказывали друг другу сказки или необычайные случаи.

– Давным-давно это было… – как-то начал свой рассказ дед-бородач. – Шел я полевой дорогой, а время к полудню было. Как раз хлеба колоситься начали и пшеница высоко поднялась – человека не видно! Гляжу, а впереди меня вдруг облако пыли взвилось и всё ширится, густеет. Потом… не поверите, – человечий облик принимает! И вижу я перед собой деву красоты несказанной. Волосы у нее светлые как лен и распущены по спине. А очи серые, большие. Голову ее венок из алых маков украшает, одежда белая, легкая, словно из паутины сотканная…

– Ну? Что вы говорите! – в один голос воскликнули Марцин и сирота, ближе к деду подвигаясь.

– Да, да! Уж очень красива была… – продолжал дед. – Улыбнулась мне, рукой поманила… Но тут как раз в деревне колокол на башне костельной ударил – полдень прозвонили. И вдруг она из глаз моих исчезла, пылью по дороге рассыпалась…

– Кто же это мог быть? – с любопытством спросил Марцин.

– Полудница![20]20
  Полудница – мифический персонаж: злой дух в виде женщины.


[Закрыть]

– А! Слышал и я, что они появляются на полях. Только вот не знаю: добры ли они к людям? – спросил мальчик-сирота.

– Нет! Нехорошие они, эти полудницы, – ответил дед. – Крадут у матерей младенцев из колыбели, а если парню какому покажутся – никогда у него жены не будет, вечно одиноким останется, как я…

– Ой, лучше тогда не встречаться с ними! – испуганно сказал мальчик. – Худо и печально жить одному в хате.

– То-то, что худо… – покачал головой дед.

– А я тоже, когда шел в Болеславец, кое-что увидел по дороге, – вмешался Марцин.

– Лесного Деда? Русалку? – с любопытством спросили дед и сирота.

Марцин поудобнее на скамье уселся, шапку на лоб надвинул и стал рассказывать:

– Нет! Видел я Золотого Селезня! Плыл он себе по реке, как обыкновенно птица плавает, но светился весь, как звезда яркая… Искры из-под крыльев его так сыпались, что вокруг светло стало. Ох, едва глазам своим поверил, когда он нежданно из аира выплыл!.. Не описать, какая дивная это птица!

– О-о-о! – воскликнул дед и палец вверх поднял. – Золотой Селезень? Да, это, брат, птица! – и, наклонившись к Марцину, прошептал таинственно. – Послушай, сынок! Если он тебе показался, это добрый знак! Будет тебе большая удача на всю жизнь!..

Так и проговорили они до утра. Марцин ничего не утаивал, и чем больше интересовал деда и сироту рассказ его, тем охотнее говорил обо всём виденном. Ночь темная была, и только порой месяц молоденький из-за туч выглядывал. Сирота встал, зажег смоляной факел и воткнул его в бочку с песком, что у ворот стояла – посветлей стало.

Но свет багровым отблеском охватил лишь узкую полосу темной площади двора. Дом же Любины – с большим резным крыльцом – по-прежнему тонул во мраке, поэтому рыцарь, как всегда поднявшись около полуночи, сумел незаметно для трех сторожей пробраться к воротам и спрятаться за большими кустами сирени. Затаившись там, он каждое слово Марцина слышал.

«Золотой Селезень? – жадно потирая руки, думал рыцарь. – Так это же целое сокровище! Сколько у него перьев, сколько пуха и всё золотое, золотое, золотое… Эх, изловить бы его!»

Всесильная жадность ослепила Любину, все его мысли поглотила. Недвижимо сидел он в кустах – только шею вытягивал в сторону ворот, да уши наставлял, чтобы ни единого словечка не пропустить…

Недолго спал Марцин в темных сенях, на тощей подстилке из вымолоченных снопов гороховых. Только лег, да накрылся попоной конской, только успел немного согреться после ночного холода – кто-то грубо толкнул его в плечо. Открыл он глаза и потянулся лениво: думал, что его одна из кухонных девушек разбудила – завтракать, мол, пора. А это оказался сам Любина! Одет был рыцарь так, словно в дорогу дальнюю собрался: в темную епанчу[21]21
  Епанча – (тюрк.) старинный широкий безрукавный плащ.


[Закрыть] с капюшоном, кожаный кафтан и сапоги длинные. А в руке держал самый лучший свой ясеневый лук и большой колчан, стрелами набитый. Испугался парень, мигом вскочил с подстилки гороховой, поспешно сермягу одел и шнуры на кожаных постолах начал завязывать.

– Пойдем со мной! – приказал рыцарь и быстро из сеней вышел.

«Видно наказывать меня будет! – идя за господином своим, раздумывал Марцин. – Но за что же? Ведь, кажись, ничего плохого я не сделал…» – Напрасно старался он припомнить, чем мог заслужить наказание.

А Любина ни слова ему не сказал. Быстро вышел со двора через боковую калитку и темными переулками к городским воротам направился: через них прямо на берег Бобра выход был. Удивленный и напуганный парень, втянув голову в плечи, бегом за рыцарем поспешал. «Куда идем? Зачем?» – пытался он разгадать замыслы хозяина.

Время шло.

Пригородная, широкая и оживленная дорога мало-помалу превратилась в извилистую лесную тропу, что вдоль обрывистого берега шла. Всё ниже и ниже нависали над головами путников ветви старых дубов.

– Слушай, хлопец! – вдруг заговорил Любина, резко остановившись посреди тропы. – Говорят о тебе, что ты Золотого Селезня видел. Правда ли это?

– Да, господин…

Угрюмое лицо Любины осветилось довольной улыбкой.

– Рад был бы и я увидеть его, мой верный слуга! – просительно и ласково сказал рыцарь. – Хотелось бы и мне потешить взгляд свой золотым сиянием, что его окружает… Нет ничего на свете прекраснее, чем Золотой Селезень! Укажи же мне то место, где он появился! Проводи меня туда, а я в награду пошлю твоим родителям пшеничный хлеб и два мешка самой лучшей муки.

Вспомнил тут Марцин пустые закрома в отцовском амбаре и суп из сухой лебеды, который его старая мать каждодневно готовила… Белый, пахучий хлеб и мешки с мукой, которой так давно не видели мужики в Пшесеке, показались ему самым большим и самым желанным богатством. И не догадался доверчивый паренек, что из уст господина могут исходить слова коварные и лукавые.

– Хорошо, господин мой! – прямодушно ответил Марцин. – Идемте! Приведу вас к тому дубу, что у самого берега растет. Там я и видел Золотого Селезня, когда он посреди реки плыл.

У Любины глаза от жадности засверкали, а лицо так побагровело, словно он кубок мёду залпом выпил.

– Поспешим! Поспешим же! – несвязно и быстро забормотал он, подталкивая Марцина, чтобы шел вперед. – Добавлю тебе еще и мешок пшена…

Проворно пошли они и вскоре уже остановились возле старого дуба, ствол которого, словно бы столетняя борода, был покрыт мохом и лишайниками.

– Вот здесь… – сказал Марцин, а сам на небо глянул. – Теперь скройтесь за дуб и отдохните на траве. Надо подождать, когда ночь наступит.

Однако Любина и внимания не обратил на его слова, даже не поглядел на Марцина. Вместо того, чтобы отдохнуть после долгого пути, да прилечь в тени шелестевшей листвы, он поспешно начал стрелы в колчане перебирать: искал ту, что потяжелее и поострее.

Охватила тут Марцина тревога.

– Что вы хотите делать, господин? – спросил он рыцаря.

– Поохотиться хочу, слуга мой! – раздались в ответ грозные слова. – Поохотиться более пышно, чем король… Золотую птицу хочу подстрелить!

– Не делайте этого, господин! Негоже так, худо… – в отчаянии взмолился Марцин и пал перед рыцарем на колени. – Не делайте этого, послушайте меня! – просил он слезно. – Бросьте лук ваш и стрелы!

– Перестань, надоел ты мне, дурак! – злобно выкрикнул Любина и грубо оттолкнул парня от ног своих. – Мне достанется эта птица! А когда добуду Золотого Селезня, стану богаче самого короля! Понимаешь? Богаче короля!..

– Господин! – взмолился парень.

– А ну, замолчи, бездельник! – закричал рыцарь и плеткой погрозил, которую всегда носил при себе. – Если хоть слово еще скажешь, изобью тебя, как собаку, а потом в подвал темный посажу, чтобы не болтал лишнего!.. Стань позади и жди приказа!

Сказав это, скрылся рыцарь за дерево и, приготовив лук, затаился, чтобы стрелу пустить в дивную птицу. Не посмел Марцин ослушаться воли своего господина: стал позади него. Отчаяние его охватило, горючие слезы украдкой вытирал парень.

Долго они ждали в укрытии. Вот уж и заря начала гаснуть за лесом. Но странная тишина воцарилась кругом. Не всплеснула ни одна рыба в реке, не заклекотал ястреб в вечернем небе, умолкли дятлы в глубине леса, перестали квакать лягушки в ближнем болотце, затихли кузнечики в густой траве… Даже ветер не шелестел листвой в кронах дуба и ни разу не обласкал веянием своим вечерним камыша речного.

«Что бы это могло быть?» – изумился парень, думая о таком странном молчании воды и леса.

А Любина всё еще стоял, прижавшись к замшелому стволу дерева, глаз с волн речных не спуская. По-прежнему держал наготове лук и стрелу. Над Бобром вечерний туман поднялся и голубовато-белёсой, вуалью камыши обвил. А поверхность воды как бы застыла и стала похожей на зеркало.

Звезды на небе появились – далекие и бледные. А Марцину показалось, что убегают они и прячутся за плывущие по небу облака: не хотят глядеть на жадного Любину.

Да и месяц в этот вечер поскупился землю осветить. Лишь на короткое время бросил он на реку луч серебристо-зеленый, а потом вроде бы лисьей шапкой закрылся и за большое облако ушел. Но как раз в этот короткий миг и показалась на реке птица…

Выплыла она из густого камыша и медленно направилась к дереву, за которым люди притаились. Но держалась всё время посреди реки.

Однако тщетно ждал Любина, что появятся золотые искры и сияние на реке… Это был не Золотой Селезень, а простой – с серыми перьями и зеленовато-синей шеей. Вышел он на берег, стал по песку прохаживаться, да диких уток скликать, что на ночлег в прибрежные камыши заплывают.

– Лжец! – в страшном гневе закричал Любина. – Подлый лжец! И ты посмел обмануть своего господина? – по спине Марцина хлестнул сильный удар плети. – Так-то ты отблагодарил меня за мой хлеб и кров? Ну, погоди же, хитрый негодяй! Ты у меня попомнишь это!..

Однако алчность быстро превозмогла в рыцаре лютый его гнев. Хоть и обманулся он в своих золотых надеждах, но не захотел отказаться даже от такой малой добычи, как простой селезень.

А была птица совсем близко – в нескольких шагах, да к тому же и возле камыша остановилась: вроде бы дразнила рыцаря, гордость его охотничью подзадоривала. Натянул рыцарь лук, засвистела стрела…

Но даже ее хорошо заостренный наконечник лишь слегка задел селезня: сорвал с его груди несколько маленьких серых перышек. Всполошенный селезень отскочил в сторону и улетел. А месяц совсем за тучу скрылся, и пала на реку непроглядная, черная тьма…

Разъяренный рыцарь в бешенстве ухватил Марцина за плечо и поволок его за собой по прибрежному лугу.

– Негодяй! Лживый негодяй! – в гневном беспамятстве кричал он. – Таков этот твой Золотой Селезень? Такова достойная меня добыча?.. Ну, подожди! Теперь ты у меня из подземелья не вылезешь!

Из последних сил рванулся Марцин и освободился из цепких рук Любины. Не оборачиваясь, кинулся бежать напрямик, в темноту.

– Прочь от меня! Вон из моего дома, мерзавец! – орал вслед ему рыцарь.

Продираясь в потемках сквозь кустарник, побрел рыцарь домой.

А Марцин притаился в зарослях орешника на самом берегу небольшого болотца. Вязкая там и сырая была земля, так что сразу в постолы вода набралась. Однако боялся Марцин выходить. Гневные выкрики и ругательства, которых не жалел рыцарь своему слуге – поначалу громкие и страшные – понемногу стали затихать, а вскоре и совсем замерли вдали…

Ушел Любина с берега реки. Выбрался Марцин из укрытия и лег на сухом месте под дубом. А в кроне старого дерева снова ветер шумел, в болотце лягушки перекликались и вторили им стрекозы, что в гуще вереска и чабреца таились.

Отбросил месяц лисью шапку и снова щедро сиянием реку осветил. А вокруг него мерцали звезды – близкие теперь и весело подмигивающие парню. Радовался Марцин тишине и прелести летней ночи, поглядывал на песчаный берег и шумевший там камыш. И вот вдруг опять диво увидел.

Среди камыша, на песчаном дне Бобра, возле самого берега, что-то засветилось в воде – словно бы в реку звезды попадали!

Поднялся Марцин, вошел в воду и с любопытством приглядываться стал. У самых ног, на речном песке, увидел он те перья, что серый селезень уронил, когда от Любины бежал. Сияли они золотым блеском…

«Значит это сам Золотой Селезень был! – радостно подумал Марцин. – Тот, которого я и прежде здесь видел!»

Понял он тогда: мудрая птица, видя алчность и злобу дурного человека, на короткое время изменила свой облик! Показалась Любине только простым серым селезнем!.. А золотые перья лежат теперь на дне реки. Но почему так, почему они не плавают по волнам, как это всегда бывает с перьями других птиц?

Достал Марцин одно перо, что побольше. Почувствовал: тяжелое оно! Сжал в горсти – острыми краями перо впилось в ладонь! Поднял Марцин другие перья – тоже самое. Оглядел он их внимательно и видит: из чистого золота они!

– Золотые перья нашел… – шептал Марцин, еще не веря самому себе. – Вот они!.. Там… И тут тоже…

Начал он собирать дорогие перышки и взвешивать каждое на ладони: все тяжелые! Заботливо спрятал их за пазуху, под холстинную рубаху. Оно и понятно: теперь-то мог парень вернуться в родную Пшесеку, в родной дом – к матери и отцу. Конец нужде!

Прошло несколько лет.

Вырос Марцин, возмужал. Стал пригожим молодцом, на которого все поглядывали с интересом. И не потому лишь, что красивое лицо его бородкой светлой и курчавой обросло, что веселые серые глаза у него, и вид статный. Был еще ко всему Марцин очень добрым и трудолюбивым.

Жил он теперь с отцом и матерью в хорошем дворе, на холме. Стадо овец завел, коней, волов. Был у него и надел пахотный: хорошие урожаи собирал с него Марцин. И людям он помогал: всегда помнил, как тяжко в нужде жить.

Как-то осенью, когда и жатва закончилась, и хлеб обмолотили – заиграли в деревне дудки на свадьбе Марциновой. И вошла в его дом светловолосая девушка, зазвенели с того дня во дворе Марцина смех и песни веселые.

Все в Пшесеке любили молодого крестьянина и не могли надивиться достатку его и успеху в хозяйстве. Ну и, как это часто у людей бывает, охотно соседи о Марцине, о его счастье и достатке болтали.

– Какие у него кони, а коровы какие! – в превеликом удивлении всплескивали руками деревенские сплетницы.

– А что одёжи у Марциновой жёнки… – шептались девушки. – Одних кораллов две коробки!

– Слыхали? Марцин-то собрал шесть скирд хлеба! – уважительно качали головами мужики.

Вот так и пошла гулять по всей округе молва о богатом крестьянине из Пшесеки. А потом и до Болеславца докатилась. Услышал об этом рыцарь Любина и уши навострил.

«Э-э-э… – подумал жадюга. – Вон как бездельнику, слуге моему, повезло! Значит этот паренек, что у меня жалким рабом был, теперь самым богатым мужиком стал. Странная игра судьбы! Даже поверить трудно!»

С того времени частенько задумывался рыцарь о богатом дворе, что на холме стоял в далекой Пшесеке, где жил счастливый и любимый всеми человек. Черная зависть и алчность копились в сердце Любины.

«Ведь он моим слугой был! – думал рыцарь, большими шагами прохаживаясь по своей горнице, полной резной утвари, парчи и ковров. – Был тут, у моих дверей, рабом послушным, а теперь? Все о нем говорят, все его хвалят… Кого? Так себе – мужика, сторожа, пастуха! Был бы хоть башмачник или кузнец, а то простой грязный хлоп!»

Наконец до того эти мысли его одолели, что в своей ненасытной алчности начал Любина задумываться – как бы ему Марцина с хозяйства согнать и самому его землей завладеть?

«Должно быть на своих полях он ценную руду отыскал…» – думал Любина по ночам, не в силах глаз сомкнуть. – «А может быть самородки золотые там нашел, либо серебро в земле добывает. Иначе откуда же у него такое богатое хозяйство завелось?»

И стал Любина на ярмарках и в корчме, за кружкой мёду, расспрашивать людей о Марцине:

– У кого он землю купил? Давно ли на ней хозяйствует? Где сеет зерно, где пасеки закладывает?

Охочие до бесед купцы и корчмарь, что раболепствовал перед знатным рыцарем, торговки рыночные и нищие разные – все они приносили Любине вести о его давнем слуге.

– Землю откупил Марцин у старой княгини, которая подслеповата и слышит плохо, а живет в своем замке, что близко от Пшесеки стоит, – сообщил однажды корчмарь, подавая рыцарю дорогое заморское вино.

– Угмм… – кивнул головой Любина. – У старой княгини? Так, так…

На следующий день велел он оседлать себе коня белой масти, оделся в самый красивый наряд и отправился в путь. Шесть оруженосцев ехало позади рыцаря – каждый с трубой медной, чтобы попышнее возвестить приезд его в княжеский замок.

«Когда старуха увидит мой наряд и коней, – думал в пути Любина, – когда полюбуется на оруженосцев и услышит, как затрубят они перед ее замком, – любезнее будет со мной. Заберет у Марцина ту землю, которую продала глупому мужику. А тогда я пообещаю ей лучшую цену, чтобы она отдала эту землю мне».

Старая княгиня дружественно приняла рыцаря в своем замке. Три стола были заставлены яствами – все на золотых блюдах. А жареного и печеного столько из кухни принесено было, что ни сам Любина, ни шесть его оруженосцев перечесть не могли!

Неведомо было с чего и начинать!

Ели и пили все, рыцарь льстил старой княгине, хвалил ее наряды, сладость вин и отменный вкус жаркого. Радуясь такому гостю, поверив в речи его льстивые, старая княгиня, едва лишь встали из-за стола, повелела своим писарям взять пергамент, чернила, перья и быстро написать крестьянину Марцину из Пшесеки такой приказ:

«Землю свою ты продашь мне вместе с домом и садом. Хочу взять обратно эти поля для себя».

Как только Любина уехал, старая княгиня наказала своему писарю скорее отвезти письмо Марцину. Послушный слуга тотчас сел на коня и, заботливо спрятав письмо госпожи, отправился в путь.