Текст книги "Содом и Гоморра. Города окрестности Сей"

Автор книги: Кормак Маккарти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Потом они сидели в баре публичного дома на окраине города; тут таксист обращал внимание подопечного на достоинства разных проституток, находившихся в зале. Сказал, между прочим, что мужчины, вышедшие вечером поразвлечься, зачастую клюют на первую же наживку, но благоразумный человек должен быть более разборчив. Прежде всего он должен понимать, что внешность обманчива. А вообще-то, с проститутками надо быть посмелее, сказал он. А еще сказал, что в здоровом обществе покупатель должен пользоваться не стесненным правом выбора. С этими словами он повернулся к подопечному парню, обратив на него мечтательный взгляд.

–  ¿Do acuerdo? [32]32
  Ты согласен? (исп.)


[Закрыть] – спросил он.

–  Claro que sí [33]33
  Ясное дело (исп.).


[Закрыть], – сказал Джон-Грейди.

Они осушили стаканы и двинулись дальше. Снаружи было уже темно, цветные огни на мостовых отражались нечетко, бледные и крапчатые под мелким дождиком. Потом они засели в баре заведения под названием «Красный петух». Таксист салютовал поднятием стакана и выпил. Стали разглядывать проституток.

– Я могу свозить тебя и в другой точка, – сказал таксист. – Но, может быть, она ехать домой.

– Может быть.

– Может быть, она вышла замуж. Иногда такой с тутошними девками случается.

– Да ведь я видел ее две недели назад!

Водитель задумался. Сидит курит. Джон-Грейди докончил свой стакан и встал.

–  Vamos a regresar a La Venada [34]34
  Поехали обратно в «Ла-Венаду» (исп.). La Venada (исп.) – охотничья.


[Закрыть], – сказал он.

Оказавшись снова на Сантоса Дегольядо, он сел в баре и стал ждать. Через некоторое время таксист вернулся и, наклонясь, зашептал что-то ему на ухо, а потом стал озираться с деланой опаской:

– Тебе надо поговорить с Маноло. Только Маноло может дать нам эту информацию.

– А где он?

– Я сведу тебя с ним. Отвезу. Я устрою. Ты должен платить.

Джон-Грейди потянулся за бумажником. Таксист остановил его руку. Бросил взгляд на бармена.

–  Afuera, – сказал он. –  No podemos hacerlo aquí [35]35
  Валим отсюда… Нечего тут валандаться (исп.).


[Закрыть].

На улице он снова потянулся за бумажником, но таксист сказал, подожди. Театрально огляделся по сторонам.

–  Es pedigroso [36]36
  Это опасно (исп.).


[Закрыть], – свистящим шепотом проговорил он.

Они сели в его такси.

– И где он? – сказал Джон-Грейди.

– Вот мы к нему и едем. Я везу.

Он завел мотор, машина двинулась, поехали сначала прямо, потом направо. Проехав с полквартала, опять свернули в узенький проезд, припарковались. Водитель выключил двигатель и погасил фары. Посидели в темноте. Где-то вдали слышалось радио. Слышался шум воды, стекающей из canales [37]37
  Водосточных труб (исп.).


[Закрыть]в лужи на мостовой. Вскоре появился человек, открыл заднюю дверцу машины и сел внутрь.

Свет в салоне был выключен, так что лица мужчины Джону-Грейди видно не было. Мужчина влез в машину с сигаретой, курил, пряча ее в ладони, по-деревенски. До Джона-Грейди донесся запах его одеколона.

–  Bueno [38]38
  Привет (исп.).


[Закрыть], – сказал мужчина.

– Плати ему сейчас, – сказал таксист. – Он тебе скажет, где девчонка.

– Сколько ему заплатить?

– Плати мне пятьдесят долларов, – сказал мужчина.

– Пятьдесят долларов?

На это никто не ответил.

– У меня нет пятидесяти долларов.

Какой-то миг мужчина оставался неподвижен. Затем открыл дверцу и вышел.

– Погодите-ка, – сказал Джон-Грейди.

Мужчина стоял в проезде, одной рукой держась за дверцу. Джон-Грейди видел его. Черный костюм, черный галстук. И узкое лицо, сходящееся клином.

– Вы эту девушку знаете? – спросил Джон-Грейди.

– Конечно, я знаю эту девушку. Вы отнимаете мое время.

– Как она выглядит?

– Ей шестнадцать лет. Эпилептичка. Такая только одна и есть. От нас ушла две недели назад. Вы отнимаете мое время. Не имеете денег, но отнимаете у меня время.

– Деньги я достану. Я принесу их завтра.

Мужчина бросил взгляд на водителя.

– Я буду в «Венаде». Я принесу их в «Венаду».

Мужчина чуть отвернул голову и сплюнул. Повернул обратно:

– В «Венаду» вам нельзя. По этому делу – нет. Что это с вами, а? Сколько у вас есть?

Джон-Грейди вынул кошелек.

– Тридцать с чем-то, – сказал он. Пересчитал деньги. – Тридцать шесть долларов.

Мужчина протянул руку:

– Давай сюда.

Джон-Грейди отдал ему деньги. Тот сложил их и впихнул в нагрудный карман, даже не взглянув.

– Она в «Белом озере», – сказал он.

После чего закрыл дверцу и исчез. Им даже не слышно было удаляющихся шагов.

Водитель всем телом повернулся:

– Хотите ехать в «Белое озеро»?

– У меня больше нет денег.

Водитель побарабанил пальцами по спинке сиденья:

– Что, совсем нисколько нет?

– Совсем.

Таксист покачал головой.

– Нет денег, – повторил он. – О’кей. Хотите, чтобы я отвез вас обратно в центр, на авениду?

– Мне нечем вам заплатить.

– Это ничего.

Он завел двигатель и задним ходом выпятился из проезда на улицу.

– Заплатите в следующий раз. О’кей?

– О’кей.

– О’кей.

Проходя мимо выгородки Билли, он заметил в ней свет, остановился, отвел дерюжный полог и заглянул. Билли лежал в кровати. Опустил книгу, за чтением которой его застали, глянул поверх, а потом и совсем отложил ее.

– Про что читаешь?

– Про Дестри {19}19
  – Про что читаешь? / – Про Дестри. – Харрисон Дестри, техасский ковбой, – персонаж романа-вестерна «Дестри снова в седле», опубликованного Максом Брэндом в 1930 г.


[Закрыть]. А тебя где носит?

– Ты когда-нибудь бывал в заведении под названием «Белое озеро»?

– Бывал. Один раз всего.

– Там что – здорово дорого?

– Там – да, там здорово дорого. А что?

– Да это я так, любопытствую просто. Спокойной ночи.

Джон-Грейди дал пологу упасть и пошел по конюшенному проходу в свою клетушку.

– Тебе, дружище, от «Белого озера» лучше держаться подальше! – вслед ему крикнул Билли.

Джон-Грейди откинул у себя дверную занавеску и стал щупать рукой, где шнурок выключателя.

– Имей в виду: ковбою там не место!

Нащупал выключатель, дернул, зажегся свет.

– Ты меня слышишь?

После завтрака он, хромая, пошел со шляпой в руке по коридору.

– Мистер Мэк? – позвал он.

Мэк Макговерн как раз подходил к двери своего кабинета. В руке у него были бумаги, еще какие-то бумаги он сжимал под мышкой.

– Давай-давай, заходи, сынок, – сказал он.

Джон-Грейди остановился на пороге. Мэк сел за стол.

– Заходи-заходи, – повторил он. – Или я не сумею тебя уважить?

Он поднял взгляд от бумаг. Джон-Грейди все еще стоял в дверях:

– Я насчет того, чтобы… Нельзя ли мне аванс в счет платы за следующий месяц?

Мэк полез за кошельком:

– Сколько тебе нужно?

– Ну-у… Мне бы сотню, если можно.

Мэк внимательно на него посмотрел.

– Я тебе дам, сколько просишь, – сказал он. – А как ты обойдешься следующий месяц?

– Ничего, справлюсь.

Мэк открыл бумажник и отсчитал пять двадцаток.

– Смотри, – сказал он. – Ты взрослый человек, способен сам вести свои дела. А мое дело – сторона, верно же?

– Просто мне кое на что срочно надо.

– Ну ладно.

Он вынул купюры и, подавшись вперед, положил их на край стола. Джон-Грейди подошел, взял их, сложил и спрятал в карман рубашки.

– Спасибо, – сказал он.

– Ничего, все нормально. Как твоя нога?

– Заживает.

– Но ты ее еще бережешь, я смотрю.

– Да ерунда.

– А того коня ты все еще собираешься покупать?

– Да, сэр. Собираюсь.

– А как ты понял, что у кобылы Вольфенбаргера плохое копыто?

– Увидел.

– Но она же вроде не хромала.

– Нет, сэр. Но она дергала ухом.

– Ухом?

– Да, сэр. Каждый раз, когда она касалась земли этой ногой, у нее чуть-чуть дергалось ухо. Я просто смотрел внимательно.

– На манер условного знака, как в покере.

– Да, сэр. Вроде того.

– А посмотреть для него лошадей на торгах ты все ж таки не захотел?

– Нет, сэр. А он что – ваш друг?

– Да нет, так, знакомый. А что?

– Ничего.

– Ты что-то хотел сказать?

– Да бог с ним.

– Ты не тушуйся, говори.

– Ну-у… Наверное, я хотел сказать… мне подумалось, что я не смогу оградить его от неприятностей, работая у него от случая к случаю.

– А ты хочешь работать у него постоянно?

– Я этого не говорил.

Мэк покачал головой.

– Давай-ка, на хрен, дуй отсюда, – сказал он.

– Слушаюсь, сэр.

– Ты точно ему этого не говорил?

– Точно, сэр. Я вообще с ним не разговаривал.

– Что ж ты так. Зря, зря.

– Да, сэр.

Он надел шляпу и повернулся уходить, но в дверях задержался:

– Спасибо, сэр.

– Не за что. Это ж твои деньги.

Когда в тот вечер он вернулся, Сокорро с кухни уже ушла и за столом никого не было, кроме старика. Покуривая самокрутку, он слушал по радио новости. Джон-Грейди взял свою тарелку и кофе, поставил на стол, придвинул себе стул и сел.

– Добрый вечер, мистер Джонсон, – сказал он.

– Добрый вечер, сынок.

– Что говорят в новостях?

Старик покачал головой. Потянувшись от стола к подоконнику, где стоял приемник, он его выключил.

– Какие теперь новости? Новостей больше нет, – сказал он. – Только и слышно что о войнах и о военных слухах {20}20
  Только и слышно что о войнах и о военных слухах. – Мф. 24: 6.


[Закрыть]. Не знаю уж, зачем я все это и слушаю. Дурная привычка. Мне бы от нее избавляться, а я все хуже в ней погрязаю.

Джон-Грейди положил себе на флаутасы {21}21
  Флаутасы– запеченная в свернутых трубочками лепешках курятина. Flautas (исп. букв.) – флейты.


[Закрыть]с рисом ложку соуса пико-де-гальо, свернул тортилью и принялся за еду. Старик сидит смотрит. Кивком указал на сапоги парня:

– Похоже, сегодня тебе пришлось изрядно в грязи потоптаться.

– Да, сэр. Уж это да. Пришлось.

– Здешняя жирная глина – она такая, ее поди еще смой. Оливер Ли любил повторять, что он только потому сюда и перебрался, что почвы здесь больно жалкие: думал, других охотников на них не найдется и его здесь оставят в покое {22}22
  Оливер Ли любил повторять, что он только потому сюда и перебрался, что почвы здесь больно жалкие: думал, других охотников на них не найдется и его здесь оставят в покое. – Оливер Ли (1865–1941) – реальный «герой» фронтира Нью-Мексико.


[Закрыть]. Конечно же, он ошибался. Насчет покоя, во всяком случае.

– Да, сэр. Наверное, ошибался.

– Как поживает нога?

– Да все уже с ней нормально.

Старик улыбнулся. Затянувшись сигаретой, стряхнул пепел в пепельницу на столе:

– И не смотри на то, какие тут дожди. Вся земля скоро высохнет, и всю почву сдует.

– А вы почем знаете?

– Потому что так оно и будет.

– Кофе еще хотите?

– Нет, спасибо.

Парень встал, подошел к плите, налил себе в чашку и вернулся.

– Земля тут, считай, кончилась, – сказал старик. – У людей короткая память. Рады быть должны, что армия все забирает, потому что так и так кранты.

Парень сидит ест.

– И много земли, думаете, заберет армия?

Старик затянулся сигаретой и задумчиво раздавил окурок:

– Думаю, они приберут к рукам всю впадину бассейна Тулароса {23}23
  …впадину бассейна Тулароса. – Геологическая впадина-грабен площадью 17 тыс. кв. км на территории штатов Нью-Мексико и Техас.


[Закрыть]. Я прикинул – выходит так.

– А они что – могут просто взять и забрать?

– Да запросто. Еще как. По этому поводу будет много вони, стонов всяких-разных… Только выбора-то ведь нет. Люди радоваться должны, что их отсюда выселяют.

– И что, думаете, будет теперь делать мистер Пратер?

– Джон Пратер будет делать то, что говорит, что он будет делать.

– Мистер Мэк говорит, он им сказал, что уедет отсюда разве что в гробу.

– Значит, в гробу он отсюда и уедет. Его слово крепкое, как в банке.

Джон-Грейди подчистил из тарелки остатки, сидит пьет кофе.

– А вот вопрос, который мне, видно, не следовало бы задавать, – сказал он.

– Спрашивай.

– Вам не обязательно отвечать.

– Я знаю.

– Как вы думаете, кто убил полковника Фаунтена?

Старик покачал головой. Долго сидел молча.

– Не надо было мне спрашивать.

– Да нет. Ничего. Ты ведь знаешь, его дочь тоже звали Мэгги. Как раз она-то и сказала Фаунтену, чтобы он забрал мальчишку к себе. Сказала, что восьмилетнего мальчонку они не тронут. Но она ошиблась, правильно?

– Так точно.

– Многие думают, что его убил Оливер Ли. Я довольно хорошо знал Оливера. Мы с ним одногодки. У него у самого четверо сыновей. Я просто в это не верю.

– Вы думаете, он не мог этого сделать?

– Я выражусь даже четче. Он этого не делал.

– А что насчет причины?

– Ну… Это другой вопрос. Слёз он по этому поводу не лил, это точно. Из-за полковника – это уж всяко.

– Кофе еще не хотите?

– Нет, спасибо, сынок. А то я всю ночь спать не буду.

– Думаете, они так и лежат где-нибудь тут, зарытые?

– Нет, не думаю.

– А что, по-вашему, с ними случилось?

– Я-то всегда считал, что тела переправили в Мексику. У них был выбор: либо зарыть их где-нибудь чуть южнее перехода, где их могут обнаружить, либо оттащить еще миль на тридцать, туда, где их можно будет забросить за край вселенной; так что я думаю, именно это они и сделали.

Джон-Грейди кивнул. Отхлебнул кофе.

– А вам когда-нибудь случалось участвовать в стычке со стрельбой?

– Случалось. Было один раз. Но я был уже достаточно взрослым, чтоб не наделать глупостей.

– Где это вас угораздило?

– На реке, к востоку от Клинта {24}24
  Клинт– городок в округе Эль-Пасо.


[Закрыть]. Это было в тысяча девятьсот семнадцатом, незадолго до смерти моего брата; мы были не на той стороне реки, ждали темноты, чтобы переправить украденных у нас коней, которых мы вызволяли, и тут нам сказали, что на нас засада. Мы ждали, ждали, а потом взошла луна – не луна даже, кусочек от нее, меньше четвертушки. Она встала позади нас, и мы заметили ее отражение в лобовом стекле их машины, спрятанной среди деревьев у вспаханной полосы, что вдоль реки. Венделл Вильямс глянул на меня и говорит: «Смотри-ка, в небе-то – две луны! Разрази меня гром, если я прежде видел что-либо подобное!» А я говорю: «Да, и одна из них у нас сзади». И мы давай по ним палить из винтовок.

– Они в вас тоже стреляли?

– Естественно. Мы залегли и зараз расстреляли чуть не целую коробку патронов, а потом они смылись.

– В кого-нибудь попали?

– Да как-то так я об этом не слышал. В их машину мы разок-другой попали. Вышибли лобовое стекло.

– А коней переправили?

– Переправили.

– Сколько голов?

– Да так, не очень много. Голов семьдесят.

– Ого! Так это целый табун.

– А это и был табун. И нам за них заплатили хорошие деньги. Но эти деньги не стоили того, чтоб из-за них лезть под пули.

– Нет, сэр. Наверное, нет.

– У человека в голове от этого что-то клинит.

– Это как, сэр?

– Да просто. Когда в тебя стреляют. Брызги грязи в лицо. Срезанные листья кругом падают. Это смещает перспективу. Может, у кого-то к этому есть тяга. У меня никогда ее не было.

– А во время революции вы сражались?

– Нет.

– Но вы ведь были там в это время.

– Да. И всю дорогу пытался к чертовой матери выбраться. Я вообще там пробыл слишком долго. А уж как я рад был, когда там началось! Просыпаешься воскресным утром в каком-нибудь маленьком городишке, а местные уже вовсю толпятся на улицах и все друг в друга стреляют. А чего ради – это вообще не поймешь. Мы думали, никогда оттуда не выберемся. В той стране я таких страшных вещей навидался! Годами потом кошмары снились.

Склонясь вперед, он положил локти на стол, вынул из нагрудного кармана курительные принадлежности, свернул еще сигарету и прикурил. Сидит смотрит в стол. Потом стал рассказывать. Долго рассказывал. Упоминал названия городов и деревень. Этих их глинобитных pueblos. Вспоминал о расстрелах у глиняной стены, на которую брызжет свежая кровь поверх почерневшей старой, а когда люди уже упали, из пулевых выбоин еще долго сыплется мелкая глиняная труха и медленно тает в воздухе пороховой дымок, а трупы грудами потом валяются на улицах или, нагруженные на carretas [39]39
  Телеги (исп.).


[Закрыть]с тяжелыми, сплоченными из досок колесами, тарахтящими по булыжникам или просто по засохшей грязи, едут к безымянным могилам. На ту войну шли тысячами те, у кого и костюм-то был один-единственный. Шли в своих свадебных костюмах и в них же ложились в могилы. В праздничных пиджаках, при галстуках и в шляпах люди стояли на улицах, за перевернутыми телегами и грудами хлама и палили из винтовок, как разгневанные ревизоры. А рядом маленькие пушечки на колесном ходу, которые при каждом выстреле отшвыривает назад, так что их приходится возвращать, и бесконечная череда лошадей с флагами и хоругвями, скачущих к смерти, иногда в попонах, разрисованных изображениями Святой Девы, а иногда ее портреты люди несли в бой на шестах, как будто Матерь Божия сама породила все эти бедствия, отчаяние и безумие.

Высокие напольные часы в коридоре пробили десять.

– Пойду-ка я, пожалуй, лучше спать, – сказал старик.

– Да, сэр.

Он встал:

– Что до меня, то мне это все как-то не очень нравится. Но тут уж ничего не попишешь.

– Спокойной ночи, сэр.

Высокая кирпичная стена. Таксист сопроводил его в кованые ворота, вместе по дорожке зашагали к подъезду. Как будто окружающий мрак, из которого состояли городские предместья, таил в себе опасность. Или пустынные равнины вокруг. Таксист потянул за бархатный шнурок в нише под аркой и отступил, что-то себе под нос мурлыча. Перевел взгляд на Джона-Грейди:

– Хочешь, я тебя подождать, я могу подождать.

– Да нет. Все нормально.

Дверь отворилась. Распорядительница в вечернем платье улыбнулась им и отступила, придерживая дверь. Джон-Грейди вошел, снял шляпу, женщина поговорила с таксистом, а потом заперла дверь и обернулась. Она протянула руку, и Джон-Грейди полез в задний карман. Она улыбнулась.

– Вашу шляпу, – сказала она.

Он подал ей шляпу, она жестом показала ему в сторону залы, он повернулся и вошел, приглаживая волосы ладонью.

Справа две ступеньки вверх, к бару; он по ним поднялся и прошел позади табуретов, сидя на которых мужчины выпивали и разговаривали. В мягком освещении сияющая красным деревом стойка бара, за ней бармены в коротеньких бордовых курточках и при галстуках-бабочках. В отдалении, как бы в гостиной, проститутки коротали время на диванах, крытых жаркого цвета струйчатым атласом и золотой парчой. В пеньюарах или вечерних длинных платьях – кто в пышном, кто в облегающем, – то белый шелк, то фиолетовый бархат, – с разрезами по самое некуда и в туфельках чуть ли не из хрусталя и золота, они сидели в деланых позах, старательно надувая в полутьме алые губки. Под потолком гостиной хрустальная люстра, справа помост, на нем играло струнное трио.

Он прошел к дальнему концу бара. Не успел положить руку на поручень, бармен уже тут как тут, раскладывает салфетку.

– Добрый вечер, сэр, – сказал бармен.

– Добрый, добрый. Мне «Старого дедушку» {25}25
  «Старый дедушка»(«Old Granddad») – Виски типа «бурбон», то есть в основном из кукурузы, а не из ячменя и производимый по большей части в Клермонте (округ Бурбон, Кентукки; самый американский алкоголь).


[Закрыть]и воду отдельно.

– Да, сэр.

Бармен двинулся прочь. Джон-Грейди поставил ноги на полированную бронзовую перекладину и стал смотреть на проституток в зеркале буфета. В баре сидели главным образом хорошо одетые мексиканцы, но было и несколько американцев в чересчур легких, не по сезону, цветастых рубашках. Через салон прошла высокая женщина в прозрачном платье – этакий призрак проститутки. Таракан, ползший по прилавку, добрался до зеркала, где встретил самого себя и замер.

Он заказал еще выпить. Бармен налил. Когда он снова глянул в зеркало, она сидела одна на темной бархатной кушетке, сложив руки на коленях среди разметавшихся вокруг складок платья. Не отрывая от девушки глаз, он пошарил в поисках шляпы. Позвал бармена:

–  La cuenta por favor [40]40
  Счет, пожалуйста (исп.).


[Закрыть].

Бросил взгляд вниз. Вспомнил, что шляпу отдал распорядительнице при входе. Вынул бумажник и сдвинул по полированной столешнице пятидолларовую купюру, остальные сложил и отправил в карман рубашки. Бармен принес сдачу, он сдвинул доллар обратно, повернулся и бросил взгляд через комнату, туда, где сидела она. Она выглядела маленькой и растерянной. Сидела с закрытыми глазами, и он вдруг понял, что она слушает музыку. Он влил порцию виски в стакан с водой, стопку из-под виски поставил на стойку, взял стакан и двинулся через залу.

Размытая огнями огромной стеклянной диадемы под потолком, его нечеткая тень, должно быть, прервала ее мечтания. Она подняла на него взгляд и слабо улыбнулась накрашенными детскими губами. Он чуть было снова не потянулся к шляпе.

– Привет, – сказал он. – Ничего, если я тут присяду?

Вернувшись к реальности, она подобрала к себе складки юбки, чтобы он смог сесть рядом. Из теней у стены выступил официант и, накрыв скатертью стоявший перед ними стеклянный столик, встал в ожидании.

– Мне «Старого дедушку» и воду отдельно. А ей что захочет.

Официант кивнул и устремился прочь. Джон-Грейди обратил взгляд на девушку. Та наклонилась и снова оправила юбку.

–  Lo siento, – сказала она. –  Pero no hablo inglés [41]41
  Простите, но я не говорю по-английски (исп.).


[Закрыть].

–  Está bien. Podemos hablar español [42]42
  Это ничего. Мы можем говорить по-испански (исп.).


[Закрыть].

–  Oh, – сказала она. –  Qué bueno [43]43
  Ах так… Ну, это хорошо (исп.).


[Закрыть].

–  ¿Qué es su nombre? [44]44
  Могу я узнать ваше имя? (исп.)


[Закрыть]

–  Magdalena. ¿Y usted? [45]45
  Магдалена. А ваше? (исп.)


[Закрыть]

Он не ответил.

– Магдалена, – повторил он.

Она опустила взгляд. Как будто бы звук собственного имени ее расстроил.

–  ¿Es su nombre de pila? [46]46
  Это ваше настоящее имя? (исп.)


[Закрыть] – спросил он.

–  Sí. Por supuesto [47]47
  Да, конечно (исп.).


[Закрыть].

–  No es su nombre… su nombre professional [48]48
  Не то чтобы какой-то псевдоним… профессиональный? (исп.)


[Закрыть].

Она прикрыла ладонью рот.

–  Oh, – сказала она. –  No. Es mi nombre proprio [49]49
  О нет. Так назвали меня родители (исп.).


[Закрыть].

Он не сводил с нее глаз. Сказал ей, что уже встречался с ней в «Ла-Венаде», но она лишь кивнула и не выразила удивления. Подошел официант с напитками, он расплатился и дал официанту доллар чаевых. Свой напиток она так и не пригубила – ни сразу, ни потом. Говорила так тихо, что ему приходилось к ней наклоняться, чтобы разбирать слова. Она сказала, что на них смотрят другие женщины, но это ничего. Это они просто потому, что она здесь новенькая. Он кивнул.

–  No importa [50]50
  Пускай (исп.).


[Закрыть], – сказал он.

Она спросила, почему он не заговорил с ней в «Ла-Венаде». Он сказал, это потому, что он был там с друзьями. Она спросила, может быть, у него в «Ла-Венаде» уже есть подружка, но он сказал, что нет.

–  ¿No me recuerda? [51]51
  Вы меня не помните? (исп.)


[Закрыть] – спросил он.

Она покачала головой. Подняла взгляд. Они посидели молча.

–  ¿Cuántos años tiene? [52]52
  Сколько вам лет? (исп.)


[Закрыть]

–  Bastantes [53]53
  Достаточно (исп.).


[Закрыть].

Он сказал, не хочешь говорить – не надо; она не ответила. Печально улыбнулась. Тронула его за рукав.

–  Fue mentira, – сказала она. –  Lo que decía [54]54
  Я соврала… Ну, насчет этого (исп.).


[Закрыть].

–  ¿Cómo? [55]55
  Насчет чего? (исп.)


[Закрыть]

Она сказала, что соврала насчет того, что не помнит его. Мол, он стоял там у стойки бара и она подумала, что он сейчас подойдет, заговорит с ней, но он так и не подошел, а когда она опять туда посмотрела, его уже не было.

–  ¿Verdad? [56]56
  Правда? (исп.)


[Закрыть]

–  Sí.

Он ответил в том смысле, что на самом-то деле она не соврала. В тот раз ей, дескать, впору было только головой мотать, но она помотала головой в этот раз и сказала, что это совершеннейшая неправда. Она спросила его, почему он пришел в «Белое озеро» один. Он помолчал, глядя на их нетронутые напитки на столике, подумал над ее вопросом, подумал о лжи и правде, повернулся и посмотрел на нее.

–  Porque la andaba buscando, – сказал он. –  Ya tengo tiempo buscándola [57]57
  Потому что я искал тебя… Я уже давно тебя ищу (исп.).


[Закрыть].

Она промолчала.

–  ¿Y cómo es que me recuerda? [58]58
  А почему ты меня запомнила? (исп.)


[Закрыть]

Чуть отвернувшись, она шепнула еле слышно:

–  También yo [59]59
  Я-то ведь тоже (исп.).


[Закрыть].

–  ¿Mande? [60]60
  Что-что? (исп.)


[Закрыть]

Она повернулась к нему, заглянула в глаза и повторила:

–  También yo.

В номере она повернулась и закрыла за ними дверь. Он потом не мог даже припомнить, как они туда попали. Запомнилась ее ладонь, как он держал ее в своей, маленькую и холодную, – очень странное ощущение. И свет, разложенный на разные цвета призмами люстры, – как он рекой лился на ее обнаженные плечи, когда они выходили из залы. Он шел, чуть не спотыкаясь, как дитя.

Она подошла к кровати, зажгла две свечи, потом погасила лампу. Уронив руки вдоль тела, он стоял посреди комнаты. Закинув обе руки себе за шею, она расстегнула застежку платья, потом одной рукой из-за спины потянула вниз молнию. Он начал расстегивать рубашку. Комнатка была маленькая, почти всю ее занимала кровать. Огромная, с четырьмя столбами по углам, с балдахином и занавесками из прозрачной, винного цвета органзы, сквозь которую свечи лили на подушки винный свет.

В дверь негромко постучали.

–  Tenemos que pagar [61]61
  Нам надо заплатить (исп.).


[Закрыть], – сказала она.

Он вынул из кармана сложенные банкноты.

–  Para la noche [62]62
  За всю ночь (исп.).


[Закрыть], – сказал он.

–  Es muy caro [63]63
  Это очень дорого (исп.).


[Закрыть].

–  ¿Cuánto? [64]64
  Сколько? (исп.)


[Закрыть]

Стоит считает бумажки. Оказалось восемьдесят два доллара. Протянул их ей. Она поглядела сперва на деньги, потом на него. Постучали снова.

–  Dame cincuenta [65]65
  Дай пятьдесят (исп.).


[Закрыть], – сказала она.

–  ¿Es bastante? [66]66
  Этого хватит? (исп.)


[Закрыть]

–  Sí, sí.

Она взяла деньги, отворила дверь и, что-то шепнув, протянула их стоявшему там мужчине. Долговязый и тощий, в черной шелковой рубашке, он курил сигарету в серебряном мундштуке. Мельком взглянув на клиента сквозь щель приоткрытой двери, он пересчитал деньги, кивнул, повернулся уходить, и она за ним закрыла. Ее обнаженная спина под расстегнутым платьем при свечах была очень бледной. Черные волосы поблескивали. Повернувшись, она выпростала руки из рукавов и скомкала в них перед платья. Шагнула из упавшей на пол материи, разложила платье на спинке стула, зашла за прозрачный полог и, откинув угол одеяла, сдвинула с плеч бретельки комбинации, дав ей соскользнуть. Обнаженная легла в кровать, натянула атласное одеяло до подбородка, повернулась на бок и, подложив руку под голову, стала смотреть на него.

Он снял рубашку и стоял в нерешительности, не зная, куда ее пристроить.

–  Sobre la silla [67]67
  На стул (исп.).


[Закрыть], – сказала она.

Накинув рубашку на стул, он сел, снял сапоги и, отставив их к стене, положил носки поверх голенищ, потом стал расстегивать ремень. Голый прошел по комнате, а она протянула руку и отвела перед ним одеяло; он скользнул под подцвеченные простыни, откинулся на подушку и устремил взгляд вверх, на мягкие складки балдахина. Повернулся, посмотрел на нее. Она не сводила с него глаз. Он приподнял руку, и она приникла к нему всем телом, голая и прохладная. Он собрал ладонью ее черные волосы и положил их себе на грудь как благословение.

–  ¿Es casado? [68]68
  Ты женат? (исп.)


[Закрыть] – спросила она.

–  No [69]69
  Нет (исп.).


[Закрыть].

Он спросил ее, почему ей пришло в голову это спрашивать. Она помолчала. Потом сказала, что это было бы куда бо́льшим грехом, если бы он был женат. Он над этим подумал. Спросил ее, правда ли, она спрашивает только поэтому, но она сказала, что он хочет знать слишком много. Тут она склонилась над ним и поцеловала. На рассвете он держал ее в объятиях, она спала, и ему не было нужды вообще ни о чем ее спрашивать.

Она проснулась, когда он одевался. Натянув сапоги, он подошел к кровати, сел, приложил ладонь к ее щеке и пригладил ей волосы. Сонно повернувшись, она подняла взгляд на него. Свечи в подсвечниках догорели, почерневшие кусочки фитиля лежали в волнистых лужицах застывшего парафина.

–  ¿Tienes que irte? [70]70
  Тебе пора уходить? (исп.)


[Закрыть]

–  Sí.

Она заглянула ему в глаза, проверяя, правду ли он говорит. Он наклонился и поцеловал ее.

–  Vete con Dios [71]71
  Бог в помощь (исп.).


[Закрыть], – прошептала она.

–  Y tú [72]72
  И тебе тоже (исп.).


[Закрыть].

Она обхватила его обеими руками, прижала к груди, а потом отпустила, и он встал и пошел к двери. Там обернулся и остановился, глядя на нее.

– Скажи, как меня зовут, – попросил он.

Она протянула руку и отвела занавесь балдахина.

–  ¿Mande? – сказала она.

–  Di mi nombre [73]73
  Скажи мое имя (исп.).


[Закрыть].

Лежит держит занавесь.

–  Tu nombre es Juan [74]74
  Тебя зовут Хуан (исп.).


[Закрыть], – сказала она.

– Да, – сказал он.

Потом закрыл за собой дверь и пошел по коридору.

Зала была пуста. Пахло застарелым куревом, сладким возбуждением, пурпурными розами и пряными ароматами исчезнувших проституток. У бара никого не было. В сером свете проступили пятна на ковре и выношенные подлокотники диванов и кресел, стали видны дырки, прожженные сигаретами. Выйдя в фойе, он отпер щеколду низкой, по пояс, крашеной двери, вошел в гардероб и отыскал свою шляпу. Затем открыл входную дверь и вышел на утренний холод.

Вокруг приземистые лачуги из жести и досок от ящиков – обычный пейзаж предместий. Пустыри голой земли, иногда присыпанной гравием, за ними равнины, поросшие полынью и креозотами. Крики петухов, в воздухе запах дыма. Он сориентировался по серому свету на востоке и пошел в сторону города. На холодном рассвете там все еще горели фонари под темной стеной гор, придающих городам здешней пустыни особую уединенность. Навстречу попался мужчина, погоняющий осла, высоко нагруженного дровами. Где-то вдали начали бить церковные колокола. Мужчина улыбнулся ему лукавой улыбкой. Так, словно их двоих связывает какой-то общий секрет. Касающийся старости и юности, их взаимных претензий и справедливости этих претензий. И права на таковые претензии. Мира ушедшего и мира грядущего. Присущей им обоим мимолетности. А превыше всего – вошедшего в плоть и кровь понимания того, что красота и утрата едины.

Одноглазая старуха– criada [75]75
  Прислужница (исп.).


[Закрыть]была первой, кто пришел к ней на помощь; стоически доковыляв по коридору в своих стоптанных тапках, она пихнула дверь и обнаружила, что девушка выгнулась на кровати в дугу и яростно содрогается в конвульсиях, будто на нее напал какой-то инкуб. У старухи были с собой ключи на ремешке, прилаженном к короткому огрызку палки от швабры, старуха быстро обернула палку простыней и сунула девушке в зубы. Изгибаясь, девушка билась и содрогалась, а старуха взобралась к ней на кровать и, прижимая к постели, удерживала. В дверях появилась вторая женщина со стаканом воды, но старуха, мотнув головой, отослала ее прочь.

–  Es como una mujer diabólica [76]76
  Она прямо как дьяволом одержимая (исп.).


[Закрыть], – сказала женщина.

–  Vete, – крикнула ей criada. –  No es diabólica. Vete [77]77
  Уходи!.. Никакая она не одержимая. Уходи! (исп.)


[Закрыть].

Но в дверях уже начали собираться проститутки заведения, понемногу набиваясь в комнату, – все с лицами, намазанными кремом, в папильотках и всякого рода ночных рубашках и пижамах; галдя, они собрались около кровати, одна протиснулась вперед со статуэткой Святой Девы в руке; воздев ее, она стала крестить ею кровать, в то время как другая схватила руку девушки и стала привязывать ее к угловому столбу кровати кушаком от халата. Губы девушки были в крови, и проститутки – то одна, то другая – подходили и обмакивали в кровь носовые платки, будто вытирают ей рот, но тут же, спрятав платок, уносили его с собой, а губы девушки продолжали кровоточить. Распрямили ей другую руку и тоже привязали, а вокруг кто нараспев читал молитвы, кто тихо крестился, а девушка выгибалась и билась, а потом ее глаза закатились, стали белыми и она одеревенела. Все понесли из своих комнат фигурки святых и позолоченные гипсовые коробочки с освященными в церкви предметами, кто-то уже принялся зажигать свечи, когда в дверях, в рубашке и жилете, появился хозяин заведения.

– Эдуардо! Эдуардо! – закричали все.

Войдя в комнату, он жестом всех отослал. Сбросил иконы и свечи на пол, ухватил прислужницу за руку и отшвырнул.

–  ¡Basta! – вскричал он. –  ¡Basta! [78]78
  Хватит!.. Хватит! (исп.)


[Закрыть]

Проститутки сбились кучкой, всхлипывая, запахивая халат на качающихся грудях. Отошли к двери. Одна criadaдержалась твердо.

–  ¿Por qué estás esperando? [79]79
  А ты чего ждешь? (исп.)


[Закрыть]

Та сверкнула на него единственным глазом. Но с места не сдвинулась.

Откуда-то из-под одежды он извлек итальянский складной нож с черной ониксовой рукояткой и серебряным заплечиком, наклонился и, срезав путы с запястий девушки, схватил одеяло и прикрыл им ее наготу, после чего сложил нож и убрал его так же бесшумно, как перед этим выхватил.

–  No la moleste, – прошипела criada. –  No la moleste [80]80
  Оставь ее в покое (исп.).


[Закрыть].

–  Gállate [81]81
  Заткнись (исп.).


[Закрыть].

–  Golpéame si tienes que golpear a alguien [82]82
  Ну ударь меня, если тебе нужно кого-нибудь ударить (исп.).


[Закрыть].

Он повернулся, схватил старуху за волосы, выволок ее за дверь и, пихнув к проституткам, закрыл за ней дверь. Он бы ее и запер, но двери в заведении запирались только снаружи. Тем не менее обратно старуха не устремилась, а осталась стоять, лишь крикнула, чтобы он отдал ей ключи. Он стоял, смотрел на девушку. Кусок палки от швабры вывалился у нее изо рта и лежал на перепачканных кровью простынях. Он его поднял, подошел к двери, приоткрыл. Старуха отпрянула, подняв для защиты руку, но он лишь бросил стукнувшие и зазвеневшие ключи в дальний конец коридора и с громом снова захлопнул дверь.

Она лежала, тихонько дыша. На кровати валялась какая-то тряпка, он ее поднял и секунду подержал, словно собираясь нагнуться и вытереть кровь с ее губ, но затем он эту тряпку отшвырнул, повернулся и, еще раз окинув взглядом разгром в комнате, тихо выругался себе под нос, вышел и плотно затворил за собой дверь.