Текст книги "Содом и Гоморра. Города окрестности Сей"

Автор книги: Кормак Маккарти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Кормак Маккарти
Содом и Гоморра. Города окрестности сей

I

Остановившись в дверях, они затопали сапогами и затрясли шляпами, сбивая капли дождя, вытерли мокрые лица. На улице дождь плясал на стальных крышах машин, припаркованных вдоль тротуара, и так хлестал по лужам, что в их кипении красный неон вывесок мешался с зеленым.

– Черт подери, я прям что чуть ли не утоп наполовину, – сказал Билли. Еще разок взмахнул промокшей шляпой. – А где же наш главный американский ковбой?

– Да он-то вперед нас уже там.

– Что ж, зайдем. А то он всех пухленьких симпампушек себе заберет.

Сидевшие в потрепанном дезабилье на потрепанных кушетках потрепанные проститутки подняли взгляды. В помещении было немноголюдно. Еще немного потопав сапогами, мужчины прошли к бару и там, сбив шляпы на затылок и поставив по сапогу на перекладину над вымощенной кафелем сточной канавкой, остановились в ожидании, пока бармен нальет им виски. В расходящихся клубах дыма, подсвеченного кроваво-красным, сразу взялись за стопки, подняли и, будто поприветствовав кивком какого-то четвертого, ныне отсутствующего приятеля, опрокинули их себе в глотку, после чего вновь поставили на стойку и вытерли губы о запястье. Дернув подбородком в направлении бармена, Трой округло обвел пальцем пустые стопки. Бармен кивнул.

– Слушай, Джон-Грейди, у тебя вид как у той крысы, что еле вылезла из воды на причал.

– Да я и чувствую себя примерно так же.

Бармен налил им еще виски.

– В жизни не видывал такого проливного дождя. А не вдарить ли нам по пиву? Три пива сюда.

– А ты из тутошних милашек кого-нибудь уже наметил?

Малый покачал головой.

– Ну, кто из них тебе глянется, а, Трой?

– Да я вроде тебя. Коли уж пришел сюда за жирной женщинкой, так только такую и подавай. Вот серьезно тебе говорю, братан: когда вобьешь себе в башку насчет жирной женщинки, так уж ничто другое даром не надь.

– Это я тебя понимаю. Но и ты уж кого-нибудь выбирай давай, Джон-Грейди.

Малый развернулся, обвел взглядом сидящих в другом конце зала проституток.

– Как насчет той здоровенной бабищи в зелененькой пижамке?

– Хорош мою девчонку ему сватать, – сказал Трой. – А то, глядишь, из-за тебя тут драка через минуту начнется.

– Ладно тебе. Вон она – как раз на нас смотрит.

– Да они там все на нас смотрят.

– Ладно тебе. Говорю же, ты ей понравился.

– Не-е, Джона-Грейди она с себя враз скинет.

– Ну да! Такого ковбоя поди-ка скинь. Ковбой к ей так прилепится – прям банный лист. А что скажешь насчет вон той? Ну, которая вроде как синенькой занавеской обмотана.

– Не слушай его, Джон-Грейди. У ней такая рожа, будто она горела и огонь с нее сбивали граблями. Это я к тому, что та блондинка с краю – она вроде как больше в твоем вкусе.

Билли качнул головой и потянулся за стопкой виски:

– Ну что вы ему объясняете? Он все равно в женщинах ничего не понимает, это ж математический факт!

– Ничего! Главно, держись за старого папика, – сказал Трой. – Он те познакомит кое с кем, у кого есть за что подержаться. Вот Парэм – тот наоборот: говорит, что с такой, которую мужику не поднять, и связываться не следует. Говорит, вдруг пожар в доме случится.

– Или в конюшне.

– Или в конюшне.

– А помнишь, как мы привели сюда Клайда Стэппа?

– Ну еще бы! Вот уж кто разбирается. Выбрал себе девушку с та-акими довесками!

– Они с Джей Си сунули тогда старухе-бандерше пару долларов, и та пустила их к двери подглядывать. Собирались еще и пофоткать, но одолел смех, и это дело сорвалось.

– Мы говорим Клайду: слышь, ты был похож на бабуина, который трахает футбольный мяч. Он так разъярился, думали, придется его держать. А как насчет вон той, в красном?

– Не слушай его, Джон-Грейди.

– Прикинь, сколько это фунтов мяса выйдет на каждый доллар. Куда ему! Разве он способен вникнуть в такие сложности?

– Да ладно вам. Идите приступайте к делу, – сказал Джон-Грейди.

– Ты-то себе тоже выбери.

– Не надо за меня беспокоиться.

– Ну видал, что ты наделал, Трой! Только и добился, что засмущал парня.

– Джей Си потом всем рассказывал, что Клайд в ту шлюху старую влюбился и хотел забрать ее с собой, но они были приехавши туда в пикапе, и пришлось посылать за грузовиком-шаландой. Но к тому времени, когда приехал грузовик, Клайд протрезвел и разлюбил ее, так что теперь Джей Си клянется, что ни в жисть больше не станет брать его с собой в бордели. Говорит, тот вел себя неподобающим мужчине, безответственным образом.

– Да ладно вам. Идите приступайте к делу, – сказал Джон-Грейди.

Из коридора, ведущего к дверям, слышался шум дождя, колотящего по железу крыши. Он заказал еще порцию виски и стоял, медленно поворачивая стопку на полированном дереве стойки и следя за происходящим сзади по отражению в желтоватых стеклах полок старого, чуть ли не антикварного буфета. Одна из проституток подошла, взяла его за руку и попросила купить ей что-нибудь выпить, но он ответил в том смысле, что просто ждет друзей. Через некоторое время Трой вернулся, сел к бару на табурет и заказал еще виски. Сидел, сложив руки на прилавке, и смотрел серьезно, будто он в церкви. Вынул из нагрудного кармана сигарету.

– Не знаю, Джон-Грейди.

– Чего ты не знаешь?

– Н-не знаю.

Бармен налил ему виски.

– Ему тоже налейте.

Бармен налил.

Подошла другая проститутка, тоже взяла Джона-Грейди за руку. Пудра на ее лице была треснутая, будто штукатурка.

– Скажи ей, что у тебя триппер, – сказал Трой.

Джон-Грейди заговорил с ней по-испански. Она все тянула его за руку.

– Билли когда-то сказал здесь это одной. А та ответила, что это ничего, потому что у нее тоже.

Он прикурил от зажигалки «зиппо третий полк» и, положив зажигалку на пачку сигарет, выпустил дым на полированный прилавок; покосился на Джона-Грейди. Проститутка заняла прежнее место на кушетке, а Джон-Грейди во все глаза уставился на что-то в зеркале буфетных полок. Трой обернулся поглядеть, на что он смотрит. На подлокотнике кушетки, сложив руки на коленях и опустив глаза, сидела молоденькая девушка – самое большее семнадцати лет, а то и меньше. Сидит, мнет в пальцах подол цветастого платьица, будто школьница. Подняла взгляд, посмотрела на них. Длинные черные волосы упали ей на плечо, и она медленно отвела их ладонью.

– А она ничего, скажи? – проговорил Трой.

Джон-Грейди кивнул.

– Так и давай, бери ее.

– Не надо за меня беспокоиться.

– Да черт тя дери, ну давай же!

– А вот и он.

Билли подошел к стойке, надел шляпу.

– Хочешь, чтобы я ее взял? – сказал Трой.

– Захочу – возьму.

–  Otra vez [1]1
  Еще раз (исп.).


[Закрыть], – сказал Билли.

Он тоже обернулся, окинул взглядом комнату.

– Ну же! – сказал Трой. – Давай! Мы тебя подождем.

– Это вы на ту девчушку смотрите? Бьюсь об заклад, ей нет и пятнадцати.

– Ну так а я про что? – сказал Трой.

– Возьми ту, которую только что поимел я. Скачет пятью аллюрами, или я вообще не наездник.

Бармен налил им по стопке виски.

– Она сюда вот-вот вернется.

– Не надо за меня беспокоиться.

Билли бросил взгляд на Троя. Потом повернулся, поднял стопку и посмотрел на просвет – как стоит в ней налитая до краев красноватая жидкость; поднял, выпил и, достав из кармана рубашки деньги, дернул подбородком в сторону наблюдающего за его действиями бармена.

– Все готовы? – спросил он.

– Да вроде.

– Пошли куда-нибудь, поедим. По-моему, дождь перестает. Что-то я его уже не слышу.

Прошли по Игнасио Мехиа {1}1
  Прошли по Игнасио Мехиа… – Улица названа в честь Игнасио Мехиа Альвареса (1814–1906) – генерала, министра обороны Мексики с 1872 по 1876 г.


[Закрыть]до Хуарес-авеню {2}2
  …до Хуарес-авеню. – Бенито Пабло Хуарес Гарсиа (1806–1872) – либеральный адвокат и политик, пятикратно избиравшийся президентом Мексики.


[Закрыть]. По сточным канавам неслась сероватая вода, а на мокрых мостовых кровавыми лужами растекались огни баров и сувенирных лавочек. Владельцы лавок наперебой зазывали к себе, отовсюду выскакивали и хватали за рукав уличные торговцы, предлагая бижутерию и одеяла-серапе. Перейдя Хуарес-авеню, двинулись дальше по Мехиа к «Наполеону», где сели за столик у окна. Подошедший официант в ливрее метелочкой обмахнул испятнанную белую скатерть.

–  Caballeros? – проговорил он.

Они ели жареное мясо, пили кофе и слушали рассказы Троя о войне, потом курили и смотрели, как древние желтые такси вброд пробираются по залитым водой мостовым. По Хуарес-авеню дошли до моста через Рио-Гранде {3}3
  …до моста через Рио-Гранде. – По реке Рио-Гранде проходит граница между Мексикой и США. Города Эль-Пасо (со стороны США) и Сьюдад-Хуарес (исп. город Хуареса, со стороны Мексики) образуют единую конгломерацию с населением 1,5 млн чел.


[Закрыть].

Трамваи уже не ходили, улицы были почти свободны – как от торговцев, так и от транспорта. Сияющие во влажном свете фонарей рельсы бежали к пропускному пункту и дальше, где, впечатанные в мост, напоминали гигантские хирургические зажимы, скрепляющие эти чуждые друг другу хрупкие миры; тучи в небе тем временем сдвинулись и, уже не накрывая горы Франклина, ушли на юг, по направлению к темным силуэтам горных хребтов Мексики, ясно прорисовавшихся на фоне звездного неба. Мужчины перешли мост, по очереди протиснулись через турникет и оказались – слегка пьяные, в небрежно заломленных шляпах – уже в Эль-Пасо (штат Техас), на улице Саут-Эль-Пасо-стрит.

Когда Джон-Грейди разбудил его, было еще темно. Джон-Грейди был уже одет, успел наведаться на кухню, пообщался с лошадьми и стоял теперь с чашкой кофе в руке, откинув к косяку дерюжную занавесь дверного проема, ведущего в спальную клетушку Билли.

– Эй, ковбой, – позвал он.

Билли застонал.

– Пора идти. Зимой отоспишься.

– Ч-черт.

– Пошли. Ты уже чуть не четыре часа прохлаждаешься.

Билли сел, сбросил ноги на пол и сгорбился, обхватив голову руками.

– Не понимаю, как ты можешь так долго дрыхнуть.

– Черт тебя возьми, тебе по утрам будто кто шилом в зад тычет. А где положенный мне кофе?

– Вот еще, буду я тебе кофе носить. Давай подымай зад. Жрачка на столе.

Протянув руку, Билли снял с гвоздя над постелью шляпу, надел, выровнял.

– О’кей, – сказал он. – Я встал.

По центральному проходу конюшни Джон-Грейди двинулся к выходу во двор – тому, который в сторону дома. Пока шел, кони в денниках приветствовали его ржаньем. Знаю, отвечал он им, ваше, ваше время. В торце конюшни, пройдя мимо соломенного жгута, длинной плетью свисавшего с сеновала, он допил остатки кофе, выплеснул гущу, подпрыгнул, в прыжке хлопнул ладонью по жгуту и, оставив его раскачиваться, вышел вон.

Все были за столом, ели, когда Билли толкнул дверь и вошел. За ним вошла Сокорро, взяла поднос с крекерами, понесла к печи, там, переложив на противень, сунула в духовку и, почти сразу вынув из нее горячие крекеры, ссыпала их на поднос и подала к столу. На столе стояла миска с омлетом, другая с овсянкой, сосиски на тарелке и в плошке соус; помимо этого соленья в мисках, салат пико-де-гальо, масло и мед. Умыв над раковиной лицо, Билли принял от Сокорро полотенце, вытерся и, положив полотенце на прилавок, шагнул через свободное место на скамье к столу; уселся, потянулся за омлетом. Оторвавшись от газеты, Орен наделил его долгим взглядом и продолжил чтение.

Ложкой наложив себе омлета, Билли поставил миску и потянулся за сосисками.

– Доброе утро, Орен, – сказал он. – Доброе утро, Джей Си.

Джей Си оторвал взгляд от тарелки:

– А ты опять, что ли, всю ночь медведей пугал?

– Ну было дело, пугал, – сказал Билли. Протянув руку, взял с подноса крекер, вновь прикрыл поднос салфеткой, потянулся за маслом.

– А ну-ка, дай я на твои глазки погляжу, – сказал Джей Си.

– Да все у меня с глазами нормально. Передай-ка мне лучше сальсу {4}4
  Сальса– мексиканский соус из смеси овощей. «Salsa» означает «соленый».


[Закрыть].

Он густо покрыл свой омлет острым соусом.

– Огонь надо выжигать огнем. Правильно я говорю, Джон-Грейди?

В кухню вошел старик в брюках со спущенными подтяжками и рубашке из тех старинных, к которым воротнички пристегивались, но на нем она была без воротничка и сверху расстегнутая. Он только что брился: на его шее и мочке уха виднелись следы крема для бритья. Джон-Грейди пододвинул ему стул.

– Садитесь, мистер Джонсон, – сказал он. – Вот сюда. Я-то уже все.

Он встал с тарелкой в руке, хотел отнести ее в раковину, но старик сделал знак, чтобы парень сел на место, а сам прошел дальше, к плите.

– Сядь, сядь, не надо, – сказал он. – Мне только чашку кофе.

Сокорро сняла одну из белых фарфоровых кружек с крюка под буфетной полкой, налила и, повернув ее ручкой от себя, подала старику, который взял кружку, кивнул и пошел назад через кухню. У стола остановился, дважды большой ложкой зачерпнул из сахарницы песка, бросил в кружку и ушел, на ходу помешивая ложкой. Джон-Грейди поставил свою чашку и тарелку около раковины, взял с прилавка бадейку с ланчем и вышел следом.

– Что это с ним? – сказал Джей Си.

– Да ничего, все нормально, – сказал Билли.

– Я, в смысле, с Джоном-Грейди.

– Я понял, о ком ты.

Орен сложил газеты и бросил на стол.

– Так. Вот этого лучше даже не начинать, – сказал он. – Трой, ты готов?

– Я готов.

Они встали из-за стола и вышли. Билли продолжал сидеть, ковыряя в зубах. Бросил взгляд на Джея Си.

– Ты чем с утра намерен заняться?

– Еду в город со стариком.

Билли кивнул. Снаружи во дворе завели грузовик.

– Ладно, – сказал Билли. – Уже, кажись, достаточно рассвело.

Встал, подошел к прилавку, взял свой бидончик с завтраком и вышел. Джей Си протянул руку, взял газету.

За рулем урчащего на холостых грузовика был Джон-Грейди. Билли сел с ним рядом, поставил бидончик с завтраком в ноги, закрыл дверцу и повернулся к водителю.

– Что ж, – сказал он. – Ты готов сегодня наработать точно на те деньги, что платят за день?

Джон-Грейди врубил передачу, и они покатили от дома прочь.

– От зари до зари повкалываешь, и божий доллар твой, – сказал Билли. – Люблю такую жизнь. Ты эту жизнь любишь, сынок? Я люблю эту жизнь. Ты ведь тоже ее любишь, правда же? Но уж как я ее люблю, так это ж – господи! Вот люблю, и все.

Он полез в нагрудный карман рубашки, достал из лежавшей там пачки сигарету, поднес огонек зажигалки и сидел курил, пока они катили по дороге, там и сям перечеркнутой длинными утренними тенями столбов, кольев изгороди и деревьев. Белое солнце в пыльном лобовом стекле слепило глаза. Коровы стояли вдоль забора и мычали вслед грузовику; Билли их внимательно рассматривал.

– Коровы, – сказал он.

Полдничали на травяном склоне среди рыжих глинистых откосов в десяти милях к югу от центральной усадьбы ранчо. Потом Билли лег, сунув под голову свернутую куртку, шляпой накрыл глаза. Выглянув из-под шляпы, прищурился на серые осыпи отрогов гор Гваделупес в восьмидесяти милях к западу.

– Ненавижу сюда наведываться, – сказал он. – Чертова здешняя земля не способна удержать даже столб забора.

Джон-Грейди сидел по-турецки, жевал травинку. В двадцати милях южнее виднелась полоса живой зелени, вьющаяся вдоль русла Рио-Гранде. А перед ней – огороженные серые поля. За трактором, волочащим по серым осенним бороздам хлопкового поля культиватор, тянулся хвост серой пыли.

– Мистер Джонсон говорит, министерство обороны посылало сюда людей с приказом обследовать семь штатов Юго-Запада, найти, где самые тощие земли, и доложить. И вроде ранчо Мэка оказалось как раз в их середке.

Билли поглядел на Джона-Грейди и снова устремил взгляд к горам.

– Как думаешь, это правда? – спросил Джон-Грейди.

– Хрен знает.

– Джей Си говорит, старик Джонсон дурнеет и дурнеет, прям совсем спятил.

– Да он и спятимши поумней будет, чем Джей Си в самом блеске разума, так что Джей Си-то уж молчал бы.

– Ты думаешь?

– Со стариком все нормально. Просто старый, да и все тут.

– Джей Си говорит, он слегка двинулся с тех пор, как умерла его дочь.

– Ну-у… Так это и нормально, как же иначе-то? Она для него много значила.

– Да-а.

– Может, нам Делберта спросить? Что думает насчет этого Делберт.

– А Делберт не такой дурак, как кажется, кстати говоря.

– Ну, будем надеяться. Между прочим, за стариком всегда водились некоторые странности, да и сейчас водятся. А вот места тут изменились. И никогда уж прежними не будут. Может, мы все слегка спятивши. Думаю, если у всех крыша съедет одновременно, никто и не заметит, правда же?

Наклонясь вперед, Джон-Грейди сплюнул сквозь зубы и опять сунул в рот травинку.

– Вижу, тебе она понравилась, верно?

– Чертовски. Она была со мной так нежна, как никто.

В четверти мили восточнее из кустов вышел койот и потрусил куда-то вдоль гривки.

– О! Смотри, видал сукина сына? – сказал Билли.

– Ну-ка, где там мое ружье.

– Да он уйдет прежде, чем ты успеешь приподнять зад.

Пробежав вдоль гривки, койот остановился, оглянулся и вниз по склону нырнул куда-то опять в кусты.

– Как думаешь, что он тут делает среди бела дня?

– Вот и он небось точно так же недоумевает насчет тебя.

– Думаешь, он нас видел?

– Судя по тому, как он очертя голову ломанулся в колючки, вряд ли он совсем-то уж слепой.

Джон-Грейди не сводил с того места глаз, ждал, что койот появится снова, но тот так и не появился.

– Самое странное, – вновь заговорил Билли, – что, когда она заболела, я как раз собирался уволиться. Готов был опять куда-нибудь податься. Причем после ее смерти у меня сделалось еще меньше причин оставаться, а я вот тем не менее остался.

– Ну, ты, может, решил, что Мэку теперь без тебя никуда.

– Да ну к черту!

– Сколько ей было?

– Не знаю. Под сорок. Может, чуточку за. По ним это разве поймешь?

– Как думаешь, он с этим справится?

– Кто, Мэк?

– Ну.

– Нет. Такую женщину разве забудешь! Да он и не из тех, кто забывает. Нет, не из тех.

Он сел, надел шляпу, выровнял.

– Ну, ты готов, братишка?

– Вроде.

Он с усилием встал, взял бидон с ланчем и, отряхнув сиденье штанов ладонью, нагнулся за курткой. Посмотрел на Джона-Грейди:

– Как-то раз один старый ковбой сказал мне, что он ни в жисть не видывал, чтобы из женщины, выросшей в доме, где сортир внутри, получилось бы что-нибудь путное. Вот и она тоже в роскоши не купалась. Старина Джонсон всегда был простым ковбоем, а за это дело сам знаешь, сколько платят. Мэк познакомился с ней на церковном ужине в Лас-Крусес, ей тогда было семнадцать, и тут уж не отнять и не прибавить. Нет, ему через это не переступить. Ни теперь, ни вскорости, и никогда.

Когда вернулись, уже стемнело. Покрутив ручку, Билли поднял дверное стекло и продолжал сидеть, глядя на дом.

– Устал я как последняя скотина, – сказал он.

– Хочешь все бросить в кузове?

– Нет, ну лебедку-то надо выгрузить. Может пойти дождь. Ведь может? Да еще там этот ящик со скрепами. Заржавеют, на хрен.

– За ящиком я слазаю.

Джон Грейди потащил из кузова ящик. В конюшенном проходе вспыхнул свет. У выключателя стоял Билли, встряхивал руку, словно градусник.

– Ну каждый раз! Стоит мне этой заразы коснуться – бьет током.

– Это из-за гвоздей в подметках.

– Так почему ж меня тогда не по ногам бьет?

– Это я без понятия.

Лебедку повесили на гвоздь, а ящик со скрепами поставили на поперечный брус стены у самой двери. В денниках наперебой ржали лошади.

Джон Грейди двинулся по конюшенному проходу и, дойдя до последнего бокса, хлопнул ладонью по двери денника. И в тот же миг раздался такой удар по доскам стены напротив, будто там что-то взорвалось. Пыль сразу же пронизал лучик света. Джон бросил взгляд на Билли, усмехнулся.

– Ни хрен-нас-се! – вырвалось у Билли. – Он же теперь на улицу ногу сможет высунуть!

Не отрывая рук от доски, на которую облокачивался, Хоакин отступил с таким видом, будто увидел в загоне нечто настолько ужасное, что невозможно смотреть. Но отступил он, просто чтобы плюнуть, и он плюнул – как всегда, задумчиво и медлительно, – после чего вновь сделал шаг вперед и опять стал смотреть за изгородь.

–  Caballo [2]2
  Вот это конь! (исп.)


[Закрыть], – сказал он.

Тень бегущего рысцой коня пронеслась по доскам, по его лицу и скользнула дальше. Он покачал головой.

Они прошли вглубь помещения, туда, где поверх ограждения загона были приколочены две доски два на двенадцать, взобрались на них и сели, упершись каблуками в нижние доски, закурили и стали смотреть, как Джон-Грейди работает с жеребенком.

– Чего он думает добиться от этого птицеголового сукина сына?

Билли покачал головой:

– Каждый когда-нибудь находит коня себе под стать.

– А что это за штуку он надел жеребчику на голову?

– Недоуздок с наносником. Кавессон называется. {5}5
  – А что это за штуку он надел жеребчику на голову? / – Недоуздок с наносником. Кавессон называется. – Кавессон (медиакана, капсюль) представляет собой жесткий толстый ремень или веревку (иногда с узлами или металлической подкладкой), мешающую лошади открыть рот и выплюнуть удила. Кроме того, если лошадь сильно тянет, то капсюль давит на переносицу, а оба грызла образуют острый угол, давящий на нёбо. Кавессоном пользуются, чтобы скорректировать ошибки, сделанные предыдущим владельцем лошади, пытавшимся укрощать ее с помощью железа. В обычном оголовье типа «вестерн» кавессон не применяется.


[Закрыть]

– А чем ему не угодило обычное оголовье?

– Его об этом и спроси.

Трой наклонился, сплюнул. Поглядел на Хоакина.

–  ¿Qué piensas? [3]3
  А ты как думаешь? (исп.)


[Закрыть] – спросил он.

Хоакин пожал плечами. Он со вниманием смотрел, как конь на длинной корде ходит кругами по корралю.

– А ведь этого коняшку к удилам уже приучали.

– Ну, как бы да.

– Похоже, он вознамерился его заново переучивать.

– Ну-у, – протянул Билли, – есть у меня подозрение, что если он чего вознамерился, то, скорей всего, своего добьется.

Сидят смотрят, как конь ходит по кругу.

– Может, он в цирк его готовит?

– Нет. Цирк у нас вчера вечером был, когда он пытался на нем верхом прокатиться.

– Сколько раз конь его сбросил?

– Четыре.

– А сколько раз он снова на него взбирался?

– А сам не догадаешься?

– А он что – признанный специалист по переучиванию порченых лошадей?

– Пошли отсюда, – сказал Билли. – Сдается мне, он эту упрямую скотину будет работать до вечера.

Они спустились, пошли к дому.

– Да вот хоть Хоакина спроси, – сказал Билли.

– О чем это он меня должен спрашивать?

– Понимает ли тот ковбой в лошадях.

– Сам-то он говорит, что ни в чем ни уха ни рыла.

– Это я слыхал.

– Говорит, что ему просто нравится это дело, вот он и старается как может.

– А ты как думаешь? – сказал Билли.

Хоакин покачал головой.

– Хоакин говорит, что у него методика странная.

– Вот и Мэк говорит то же.

Пока не дошли до ворот, Хоакин молчал. Но у ворот остановился, обернулся к корралю. И наконец сказал, что это ведь не очень важно, любишь ты лошадей или нет, если они тебя не любят. И добавил, что к лучшим тренерам, которых он знал, лошади так и липли. Например, Билли Санчеса, говорит, лошади провожали в уборную и ждали, пока он не выйдет.

Вернувшись из города, Билли не застал Джона-Грейди в конюшне, да и дома, придя на ужин, его не обнаружил. За столом, ковыряя в зубах, сидел Трой. Билли взял тарелку, сел, придвинул к себе соль и перец.

– А где все-то? – спросил он.

– Орен только что вышел. Джей Си ушел к своей девчонке. Джон-Грейди, я думаю, в койке валяется.

– Нет, его там нет.

– Ну, может, пошел куда-нибудь, поразмыслить над ошибками решил.

– А что случилось?

– Да конь тот на него упал. Похоже, ногу ему попортил.

– Ну и как он теперь?

– Да нормально. Пока его несли к доктору, бесился и ругался. Доктор примотал лубки и дал ему пару костылей, сказав, чтобы пока от работы воздерживался.

– Так он на костылях теперь ходит?

– Ну. То есть должен бы.

– Это сегодня все произошло?

– Ну. Живенько так вскочил, как ни в чем не бывало. Хоакин позвал Орена, подошли к нему, говорят, кончай давай, а он ни в какую. Орен говорит, думал, хлыстом его огреть придется. Прыгает, хромает вокруг чертова коняшки, примериваясь, как бы опять на него взлезть. В конце концов заставили его снять сапог. Орен говорит, еще две минуты, и им пришлось бы с него срезать – обувку-то.

Наклонив голову, Билли задумчиво откусил крекера.

– Он что, в драку был готов с Ореном лезть?

– Ну.

Билли сидит жует. Покачал головой:

– А нога что? Плохо?

– Щиколотку вывихнул точно.

– Что говорит Мэк?

– Ничего не говорит. Как раз он-то и тащил его к доктору.

– В том, что касается Мэка, он дурного не сделает.

– Это ты правильно понимаешь.

Билли снова покачал головой. Потянулся за сальсой.

– Ну вот, как у ребят веселуха, так меня нет! – сказал он. – А что, теперь его слава – будто крутой ковбой и так далее, – поди, несколько потускнеет или нет?

– Ну, потускнеет ли, нет ли, не знаю. Хоакин говорит, он все-таки сел верхом, в одно стремя упершись, да и поскакал на чертовом коняге как дуб какой несгибаемый.

– Зачем?

– Не знаю. Просто не хотел, видимо, пасовать перед лошадью.

Когда он проспал, может быть, с час, его разбудил какой-то шум в темном конюшенном проходе. Минутку полежал, прислушиваясь, потом встал и, дернув за шнурок, включил в каморке свет. Надел шляпу, отворил дверь, отодвинул занавеску и выглянул. Всего в каком-нибудь футе от его лица пронеслось лошадиное копыто; конь с грохотом пролетел по проходу, развернулся и встал, фыркая и топая в темноте.

– Ч-черт! – вырвалось у него. – Кто здесь?

Мимо, хромая, прошел Джон-Грейди.

– Какого лешего ты тут делаешь?

Тот, ковыляя, сошел с освещенного места. Билли выдвинулся в проход:

– Ты что, идиот, совсем, что ли, спятил? Что, к дьяволу, тут происходит?

Конь опять бросился вскачь. Билли слышал, как он приближается, знал, что вот-вот будет здесь, но только и мог, что забежать за дверь своей выгородки, прежде чем эта дверь разлетелась в щепки и в свете лампочки, освещавшей его каморку, показалась лошадиная морда – рот открыт, глаза выпучены и белые, как яйца.

– Вот чертовщина! – сказал он.

Снял с железной спинки кровати штаны, натянул и, поправив шляпу, снова вышел в проход.

Конь опять помчался по проходу. Спиной прижавшись к двери соседней выгородки, Билли распластался, пытаясь стать совсем плоским. Конь пронесся мимо с таким видом, будто конюшня горит, грохнулся о ворота в конце прохода и встал, отчаянно вопя.

– Господи, да оставь же ты это дьявольское отродье в покое! Что ты творишь?

Опять в полосе пыльного света, волоча за собой лассо, появился хромающий Джон-Грейди; ковыляя, исчез в темноте.

– Тут же не видно ни черта, как ты петлю-то на это отродье набросишь? – крикнул Билли.

Конь с топотом понесся из дальнего конца прохода. Он был поседлан, стремена болтались, били его по бокам. Одно из них, должно быть, застряло между досками невдалеке от ворот, потому что конь вдруг развернулся, освещенный узкими проблесками светящего сквозь щели наружного фонаря, затем во тьме раздался треск ломающегося дерева, какой-то стук, и конь уже стоял на передних ногах, круша задними стену конюшни. Спустя минуту в доме вспыхнул свет. По всей конюшне клубами дыма расходилась пыль.

– Ну вот, приехали, – сказал Билли. – Перебудил весь дом к чертям собачьим.

Исполосованный светом темный силуэт коня передвинулся. Конь вытянул шею и взвыл. В торце конюшни отворилась дверь.

Мимо опять проковылял Джон-Грейди с веревкой.

Кто-то врубил верхний свет. Это был Орен, стоял у выключателя, тряс ладонью.

– Черт бы побрал, – сказал он. – Когда уже кто-нибудь эту гадость починит?

Обезумевший конь, моргая, смотрел на него, стоя в десяти футах. Орен бросил взгляд на коня, потом на Джона-Грейди, стоящего в середине конюшенного прохода с лассо в руке.

– Что вы за грохот тут развели? – проговорил он.

– Давай, – сказал Билли. – Объясняйся теперь. Я ему в любом случае не могу ничего ответить.

Конь повернулся, рысцой пробежал часть длины прохода и остановился.

– Да заприте же эту заразу, – сказал Орен.

– Дай-ка веревку мне, – сказал Билли.

Джон-Грейди твердо выдержал его взгляд:

– Ты что думаешь, я не могу его поймать?

– Ну так давай. Лови. Надеюсь, этот гад тебе покажет, где раки зимуют.

– Давайте – кто-нибудь из вас – поймайте его, – сказал Орен. – Но чтобы кончилась вся эта свистопляска.

Позади Орена отворилась дверь, в проеме показался мистер Джонсон, в шляпе, сапогах и ночной рубахе.

– Закройте дверь, мистер Джонсон, – сказал Орен. – Зайдите внутрь, коли охота.

Джон-Грейди набросил лассо коню на шею, веревкой подтащил его к себе, сунул руку в петлю, ухватил повод недоуздка и сбросил с коня петлю.

– Только не надо на него садиться, – сказал Орен.

– Это мой конь.

– Вот и скажи это Мэку. Он будет здесь через минуту.

– Давай, дружище, – сказал Билли. – Не валяй дурака, запри коня, по-хорошему тебе говорят.

Джон-Грейди поглядел на Билли, потом на Орена, потом развернулся и повел коня по проходу к деннику. Запер.

– Олухи криворукие, – сказал Орен. – Пойдемте, мистер Джонсон. Ч-черт.

Старик повернулся и пошел, Орен вышел за ним, плотно прикрыв за собой дверь. Когда Джон-Грейди, хромая, появился из денника, в руке у него было седло, он нес его, держа за рожок, стремена волочились по грязи. Пересек проход, понес сбрую в амуничник. Прислонясь к столбу, Билли проводил его глазами. Выйдя из седельной кладовой, Джон-Грейди прошел мимо Билли, глядя в землю.

– А ты, я смотрю, парень шалый, – сказал Билли. – Ты знал это?

У двери своей клетушки Джон-Грейди обернулся, посмотрел на Билли, потом бросил взгляд вдоль прохода освещенной конюшни, спокойно сплюнул в грязь и опять посмотрел на Билли.

– Вообще-то, все это тебя не касалось, – сказал он. – Верно я говорю?

Билли покачал головой.

– Черт бы меня побрал, – сказал он.

Едва по сторонам дороги пошли горы, в свете фар увидели оленей. Олени в свете фар были бледными как призраки и такими же безгласными. Ослепленные этим нечаянным солнцем, они вращали красными глазами, пятились или, присобравшись, по одному и парами прыгали через кювет. Одна маленькая важенка поскользнулась на щебеночной обочине, часто-часто забила ногами, в ужасе присела на зад, снова выпрямилась и исчезла вслед за остальными в чапарале за кюветом. Чтобы проверить уровень виски, Трой поднес бутылку к приборной панели, отвернул крышечку, выпил, снова завинтил и передал бутылку Билли.

– Похоже, сколько тут ни охоться, оленей меньше не становится.

Билли отвинтил крышечку, выпил и стал опять смотреть на белую линию на темном шоссе:

– Да я не сомневаюсь, места тут классные.

– Ты ведь от Мэка уходить не собираешься?

– Не знаю. Без особой причины не уйду.

– Верность команде?

– Дело не только в этом. Всякому зверю нужна нора, чтобы туда забиться. Куды к черту! Мне уже двадцать восемь!

– А по тебе не скажешь.

– Да ну?

– Выглядишь на все сорок восемь. Передай-ка виски.

Билли вперил взгляд в гористую пустыню. Рядом в кромешной тьме неслись провода, провисающие между столбами.

– Нас не осудят, что мы выпимши?

– Ну, не уверен, что ей понравится. А что она сделает? Но мы ж не собираемся приползти туда на карачках.

– Твой брат с нами выпьет?

Трой с важным видом кивнул:

– Долго уговаривать его не придется.

Билли выпил и передал бутылку.

– А чего малый хотел добиться? – спросил Трой.

– Понятия не имею.

– Вы с ним не ссорились?

– Не-е. Да он нормальный парень. Сказал потом, что ему кровь из носу надо было кое-что сделать.

– Держаться в седле – это он умеет. Если что, я свидетель.

– Ясное дело, умеет.

– Хотя и молодой, а парень шалый.

– Ну да, нормальный парень. Просто у него свой взгляд на вещи.

– А этот конь, на котором у него свет клином сошелся, просто какой-то бандит чертов, если хочешь знать мое мнение.

Билли кивнул:

– Угу.

– Так чего он от него хочет-то?

– Так вот того самого и хочет.

– И ты, стало быть, думаешь, он добьется, чтобы этот конь ходил за ним хвостиком, как собака?

– Ага. Думаю, да.

– Поверю, только если сам увижу.

– Может, на деньги заложимся?

Трой вытряхнул из пачки сигарету, вставил в рот и щелкнул зажигалкой.

– Нет, не хочу отбирать у тебя деньги.

– Да ладно, будешь тут еще за мои деньги переживать.

– Нет, я, пожалуй, пас. На костылях-то ему, поди, кисло будет.

– А то нет.

– И долго ему на них скакать теперь?

– Не знаю. Пару недель. Доктор сказал ему, что вывих бывает хуже перелома.