Текст книги "Девон: Сладострастные сновидения"
Автор книги: Кордия Байерс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– Нейл, я только хочу помочь. За доктором уже послали, тебе нужно лечь в постель, он придет и сделает все, что нужно.
– Я от тебя ничего не хочу! – заорал Нейл, пытаясь сесть. Комнату заполнил запах горелого мяса. Он прижал к груди раненую руку, поискал глазами дворецкого.
– Стивенс, пусть Реймонд и Матисон отведут эту суку в Ньюгейт. Скажи констеблю, что мы поймали Тень, и я дам против нее показания.
– Милорд, с этим можно потом. Разрешите вас поднять и отвести в постель. У вас шок от травмы.
– Черт тебя подери, Стивенс! – прогремел Нейл. – Я солдат и не умру от боли. Это все из-за этой суки, и я не успокоюсь, пока она не окажется в самом чреве Ньюгейта. Я хочу, чтобы ее вздернули.
И зачем она осталась, дура! Начала ему помогать! Надо было бежать сразу, пока никто не опомнился. Может быть, и сейчас еще не поздно? Пока дворецкий препирался со своим хозяином, она потихоньку начала пробираться поближе к двери. Но тут этот проклятый Стивенс вытянул по направлению к ней свой длинный палец:
– Вы слышали лорда Самнера? Возьмите ее, отведите в Ньюгейт. Она обвиняется в воровстве… и покушении на жизнь лорда Самнера.
Несколько пар сильных рук крепко схватили ее. Она взглянула на грубые лица и поняла, что сопротивляться бессмысленно. Только лишних синяков наставят.
Ее потащили из кабинета под аккомпанемент проклятий Нейла:
– Ты сгниешь в аду, Дэвон Макинси. Запомни мои слова. Больше ты воровать не будешь!
Ее вели два лакея. Ночной туман обернулся легкой изморосью. По пути от Холборн-стрит до Нъюгейта она промокла, и ее время от времени пробирала дрожь – и от холода, и от предчувствия того, что предстоит. Один из конвоиров вызвал стражника. Через несколько секунд в толстых, обитых жестью воротах открылось маленькое окошечко и в темноту выглянула пара выпученных глаз под густыми, кустистыми бровями, «Что вам, черт побери, надо в такое время?»
– Нагл хозяин, лорд Самнер, велел вам сказать, что это – Тень.
Выпученные глаза с сомнением уставились на маленькую фигурку, стоявшую с опущенной головой, между двумя здоровенными громилами.
– Не очень-то похоже. Катитесь-ка вы отсюда. Нашли время для шуточек!
– Не шутим, начальник. Ты открывай лучше, если тебе твое место дорого. Эта бабенка хотела грабануть нашего хозяина, да еще и сжечь его заживо, когда он ее поймал.
Раздался звон ключей, скрип замка, грохот открываемых задвижек; звуки мрачные и никак не подходившие к тишине и благости раннего утра. Узкий сноп света прорезал темноту Стражник, гнилозубый толстяк, с лицом, наполовину покрытым шрамами, наполовину – неопрятной жесткой бородкой, еще раз с сомнением оглядел всю троицу. Почесал отвисший живот, поддернул брюки.
– Она не выглядит такой уж страшной.
– Сейчас скажу, что знаю. Мой хозяин сказал, что эта шлюха – это и есть та самая Тень, и на твоем месте я бы прислушался к тому, что говорит лорд Самнер. Он не любит, когда ему не верят.
– Дубина, дело не в том, верю я твоему хозяину или нет. Просто, обыкновенная баба, по-моему, – стражник пожевал губами и прокашлялся. Сплюнул Дэвон под ноги, оценивающе оглядел ее. – Ньюгейт и так набит шлюхами до отказа, куда я еще одну дену?
– Да это не обычная шлюха. Говорю тебе, это сама Тень, собственной персоной, – с гордостью изрек один из конвоиров.
– Хм, – бормотнул стражник. – Это ты так считаешь.
– Ну что, мы так и будем здесь трепаться всю ночь или ты все-таки примешь ее у нас? А то пожалуемся хозяину – и тебе несдобровать, – вступил в разговор второй конвоир.
Стражник вызвал младшего караульного. Черт его знает – а вдруг лакеи говорят правду? Не очень похоже, но если так, то это попахивает наградой. О Тени в последнее время только и болтали в Лондоне. Он снова взглянул на девушку – почти девочку, стоявшую между двумя здоровенными мужиками. Вряд ли такая малявка могла одна все это натворить. Да и вообще, чтобы женщина занялась кражей со взломом – это неслыханное дело. Это – мужская профессия. Стражник почесал щетину на лице и отступил в сторону; караульный повел ее на третий этаж во второй корпус – там содержались преступницы. Ладно: он давно научился принимать как должное все, что говорили те, кто выше его по положению. Лорд Самнер утверждает, что это Тень; пусть будет так – даже если девочка вообще никогда в своей жизни не взяла ничего чужого.
На Дэвон одели кандалы. Их холодный металл врезался в лодыжки, когда она взбиралась узкими маршами в женский корпус. Воздух провонял испражнениями, было даже трудно дышать. Дэвон чуть не стошнило когда ее новый конвоир распахнул дверь камеру, которая теперь будет ее домом. Он подтолкнул ее внутрь и с грохотом захлопнул за ней дверь.
Ее окружало тяжелое, мрачное молчание. Волна страха пронизала ее всю. Сердце бешено билось, она изо всех сил старалась не дышать, мускулы все напряглись; а ведь она здесь, конечно, не одна.
Кто-то сзади нее громко щелкнул пальцами Забыв о кандалах, Дэвон резко обернулась, готовая дать отпор. Запутавшись в цепях, она бы наверняка рухнула на пол, если бы ее не поддержала чья-то грубая, мозолистая лапа.
– Иди-ка туда вот, милашка. Да не упади на меня, а то сейчас рожу, мне несколько дней осталось.
– Ты, сука ё…. кончай треп. Моя красота требует отдыха.
– Твоя красота? Еще одну бородавку растишь, ты, жаба? – сплюнула ее спасительница.
– Ах ты, свинья жирная! Я у тебя твоего ублюдка из пуза вырежу и на завтрак сожру, если не заткнешься…
– А, мать вашу! Альма! Мозель! Заткните ваши пасти, а то я сама этим займусь! – это раздался какой-то низкий голос из темноты.
– Не сердись, Монахиня. Эта сука просто напрашивается, чтобы ее пришили, – сказала Альма. – Я тут хотела подружиться с новенькой, а эта Мозель сует свой гнилой нос во все дела.
– Да мне все равно, что там у вас. Я спать хочу…
Раздалось несколько голосов, выражавших одобрение.
Капли холодного пота выступили на верхней губе и на лбу у Дэвон, когда она слушала этот обмен любезностями. Дрожь ужаса прошла по всему телу – от пяток, выше, выше – до самой макушки. В горле застрял дикий вопль, она едва-едва сдерживала его. Она крепко сжала руки в кулачки так, что ногти врезались в ладони. Боль на какое-то время отогнала страх. Дэвон судорожно вздохнула. Надо держаться. Нельзя поддаваться эмоциям – иначе в этом аду не выжить!
– Иди-ка сюда, дорогуша. Здесь у меня есть местечко для тебя, – произнес кто-то почти нежно, похлопав Дэвон по ноге. – Давай-ка, устраивайся, старушка Агги о тебе позаботится. Я не дам Альме или Мозель приставать к тебе. С Агги ты будешь в безопасности.
Да-да, малышка.
– Агги, оставь цыпленка в покое пока, – прогремел из темноты голос Монахини. – Дай ей время освоиться. Потом, если она захочет тебя побаловать, сколько угодно пользуйся.
Дэвон отступила обратно к двери. Ее кандалы при каждом движении мрачно звенели, так что всем сокамерницам было ясно, куда она направляется.
– Бесполезно, милашка! Стража не услышит, а даже если и услышит, не придет. Привыкай к нам, – дала ей Мозель бесплатный совет со своего места на грязном полу.
Дэвон медленно опустилась на солому. Уселась, обхватив руками колени. Тщетно вглядывалась в темноту, пытаясь увидеть кого-нибудь из сокамерниц. Нет, даже контуров фигур не видно. Только мирные звуки от дыхания спящих, да время от времени – ругательство, храп или стон во сне говорили ей, что она не одна.
Ближе к рассвету усталость взяла свое, и она, уронив голову на колени, заснула беспокойным, тревожным сном. Последняя ее мысль наяву была о бабушке, Хиггинсе и Уинклере: это ее семья. Она их больше не увидит на этом свете. Несколько слезинок скатились у нее по щекам. Она плакала во сне. Слезинки бесследно исчезли в ткани ее брюк, как и ее надежды на будущее.
С посеревшим лицом Уинклер стоял перед Хиггинсом. Дрожащей рукой он провел по своим спутанным волосам, голос его дрожал, когда он попытался поведать Хиггинсу то, чему был свидетелем.
– Они ее отправили в Ньюгейт. Я ничего не мог сделать.
Хиггинс рухнул на стул. Он был близок к отчаянию.
– Я ей говорил, что это рано или поздно случится, но она меня не слушала. Даже тебя сегодня не захватила. Вот вся она в этом…
Хиггинс запрокинул голову, борясь со слезами, которые уже застилали ему глаза. Он бессильно опустил кулаки на колени.
– И мы ничего не можем сейчас для нее сделать. У нас нет денег, чтобы подкупить стражу – даже увидеться не сможем, не говоря уже о том, чтобы ее оттуда выручить.
– Все золото Англии ее теперь не выручит. Я подслушал, что лакеи Самнера говорили стражнику: этот лорд хочет, чтобы нашу Дэвон повесили – не больше, не меньше. Они знают, что она – это и есть Тень, и вдобавок ей еще пришьют покушение на жизнь лорда Самнера.
Хиггинс провел двумя пальцами по переносице, чтобы остановить слезы. Сглотнул нервный комок. Вновь глянул на Уинклера. Никакой надежды, никакой.
Тяжело вздохнув, Хиггинс перевел взгляд на дверь в спальню леди Макинси. Да, смерть не приходит одна. Кто кого опередит? Во всяком случае, старая леди не переживет известия о казни Дэвон. Просто сердце не выдержит.
– Неужели мы ничего не сможем для нее сделать, Хиггинс? Мы же не можем допустить, чтобы она гнила там в Ньюгейте, а мы тут даже не попытаемся ей помочь.
Хиггинс печально покачал головой.
– Остается только на Бога надеяться; раньше у Макинси была власть и сила, теперь – остался только титул, а за это в Ньюгейте и стакана воды не подадут.
– Нет, я что-нибудь придумаю, чтобы ей помочь. Она это все делала не для себя, а для нас и для старой леди.
– Ну, что ты можешь сделать, Уинклер, разве только, чтобы тебя рядом повесили… Будешь околачиваться около тюрьмы – и тебя возьмут как сообщника. Да ты и есть… – По воинственному выражению на лице Уинклера Хиггинс видел, что его слова до него не доходят Уинклер сделает все по-своему – как: делала и Дэвон, и кончит так же, как и она – петлей на Тайбернском холме.
– Я найду способ, вот увидишь. Дэвон мне как сестра, и, что бы ты ни говорил, я так дела не оставлю.
– Тогда давай, действуй. Ты всегда попадал в какие-нибудь переделки. И на этот раз будет то же самое.
– Посмотрим, посмотрим, – сказал Уинклер со знакомой Хиггинсу усмешкой, которая всегда предвещала какую-нибудь новую авантюру.
Дэвон приснился кошмарный сон: со всех сторон к ней протягивались руки, хватали ее за волосы, срывали с нее платье, туфли, чулки. Она, крича, отбивалась и никак не могла проснуться, чтобы избавиться от этого жуткого сновидения. Сильный удар под ребра заставил ее скорчиться от боли; сон перешел в явь: над ней склонились грязные, одичавшие лица; тянулись руки со сломанными ногтями и забившейся под них грязью – это были ее сокамерницы.
– Пустите меня, – вскрикнула Дэвон, лягнув кого-то наудачу. Несколько рук схватили ее за плечи; вот и все: она не может шевельнуть ни рукой, ни ногой. На нее уставилась какая-то жирная харя, изборожденная глубокими морщинами, которые оставляют возраст и порок. Что-то вроде улыбки тронуло губы этой ведьмы, когда она наклонилась поближе, чтобы рассмотреть новенькую получше. Она одобрительно кивнула:
– Ничего кусочек. Симпатяжечка. Деньги есть?
Дэвон быстро-быстро замотала головой. Ведьма пожала плечами.
– Дело дрянь. Раз денег нет, отдам тебя Агги. Она уже просила.
Дэвон непонимающе моргая глядела на нее.
– Вы не можете отдать меня Агги. Я не ваша рабыня, и ничья.
Монахиня – это была она – откинула голову и захохотала, обнаружив гнилые корни зубов.
– За кого ты себя держишь? За королеву, что ли? Здесь, дорогуша, право сильного. А я здесь сильнее всех.
Монахиня обвела всех в камере тяжелым взглядом, и они, как показалось Дэвон, все как-то скукожились, хотя никто не двинулся с места.
– И здесь никто не может сказать мне слова против. Я здесь король, королева и парламент вместе взятые, – она одарила Дэвон пронизывающим взглядом. – И сам господь бог тоже – пока еще сама жива.
– Я вызову стражу. Они не позволят вам сделать мне что-либо плохое.
Монахиня снова запрокинула голову, и от смеха вся ее грузная туша заколыхалась.
– Дорогуша, стражники и ухом не поведут, что бы здесь ни творилось – пока мы их готовы обслуживать, когда и как они захотят.
Монахиня деловито протянула руку и пощупала груди Дэвон.
– Сиськи что надо, Агги будет довольна. Дэвон все еще не могла ничего понять, и это явно отразилось в растерянном выражении ее лица. Монахиня наклонила голову набок и подмигнула Альме:
– Слушай, а она, кажись, еще девушка, а?
– Ну вряд ли, Монахиня. Ей явно больше десяти, а на улицах Лондона вряд ли найдешь девственницу старше семи лет, – вмешалась еще какая-то сокамерница.
– Да, но эта по разговору вроде бы и не с улицы. Вроде как настоящая леди, – раздумчиво промолвила Монахиня. Она почесала свой поросший волосами подбородок. – Вообще-то она и выглядит как ледь, хотя по одежде – как мужик.
– Леди не носят мужских брюк, – высказала свое мнение Мозель, протиснувшись в круг столпившихся вокруг Дэвон. – Бьюсь об заклад, она – шлюха, как старуха Альма.
– Я не шлюха, – сказала Дэвон. – И не кусок мяса, который можно продать или выменять.
– Так кто же ты, богиня этакая? – с некоторым интересом вопросила Монахиня, уже понимая, по языку и манерам Дэвон, что это не какая-то обычная карманница или проститутка. Если она леди, как подозревала Монахиня, тогда, может быть, полезнее с ней подружиться.
Дэвон открыла было рот, но быстро закрыла его. Какой смысл называть здесь свое настоящее имя? Ее все равно повесят, так зачем бесчестить среди этих свой титул? Она была Тенью, пусть они и знают ее под этой кличкой.
– Меня звали Тенью.
Монахиня с сомнением покачала головой:
– Знаменитая Тень, та самая! Заливаешь!
– Можете считать, как хотите. Вы меня спросили, я вам ответила. Не устраивает – простите.
– Красиво говоришь, сучка, – сказала Монахиня, нахмурившись. Кем бы эта дрянь ни была – шлюхой или леди, она должна быть с ней почтительной; иначе узнает, что с ней может сделать Монахиня, если разозлится.
– Хочешь, я ее научу манерам, – вмешалась Агги. – Дай ее мне, и она быстренько научится держать язык за зубами, когда разговаривает с теми, кто выше ее.
Дэвон рывком сбросила с себя держащие ее руки и вскочила на ноги. Господи, как бы хотелось повернуться и убежать отсюда – но некуда; и не спрячешься нигде и заклюют сразу, если обнаружишь свою слабость. Глядя прямо в глаза паханше, Дэвон расправила плечи, отбросила назад копну волос, подбоченилась.
– Если кто-нибудь до меня дотронется, пасти порву – вот так, голыми руками! Если бы боялась таких, как вы, я не была бы Тенью.
По камере прошел какой-то ропот, и воцарилась мертвая тишина. Женщины ждали, как на эти слова новенькой отреагирует Монахиня. К их изумлению, та только ухмыльнулась.
– У тебя кишка крепкая, сучка! Но знай, кто здесь главная. Пока что, потому как я сама ледь, я прощаю тебе твои угрозы. Но не заходи слишком далеко, дорогуша. Иначе, ты не дождешься, пока тебя повесят. Однажды утром от тебя они найдут одни кусочки.
Вздох облегчения облетел камеру. Все начали разбредаться по местам, которые каждая из сокамерниц облюбовала для себя на грязном полу. Когда-то там были тростниковые маты, но они, смешавшись с отбросами пищи, испражнениями и мочой, давно превратились в разлагающуюся вонючую массу, которая кишела всякого рода паразитами.
Поняв, что Монахиня заключила с ней перемирие, Дэвон кивнула головой. Ну что ж, ее блеф пока удался; она не будет испытывать судьбу – тем более, что Монахиня популярно объяснила ей, что ее может ожидать. Главное, что теперь ее оставили вроде в покое. Монахиня улыбнулась, Дэвон ответила тем же. Теперь все знали, кто есть кто.
– Ну, гореть мне в огне, ты первая, которая заставила Монахиню отступить, – вымолвила Альма, снова прищелкнув пальцами.
Дэвон бросила взгляд на беременную, сложившую руки на громадном животе, и возразила:
– Она не отступила, она отсрочила битву. Альма, облизнув губы, выразила кивком согласие.
– Ты молись, чтоб тебя вздернули до того, как Монахиня решит, что тебе пора заплатить по счету. То, что она делает с людьми, это – не особенно приятное зрелище. Если она тебя не убьет сразу, ты об этом пожалеешь; смерти запросишь, лишь бы ее морды не видеть.
Дэвон не сомневалась, что Альма права, но в данный момент ее не очень-то волновало, что сделает или не сделает с ней Монахиня. Сомнительно, будет ли у нее вообще для этого время. Нейл Самнер использует все свое влияние, чтобы она быстрее предстала перед судом и чтобы судьи отправили ее на виселицу.
Она сухо улыбнулась про себя. Да, Монахиня – не самая большая ее забота.
Глава 6
– Лорд Самнер, видите ли вы среди присутствующих в этом зале того или ту, кто покушался на вашу жизнь? – спросил прокурор в том пышном стиле, который был принят в английском судопроизводстве. Звонкий, глубокий тембр его голоса никак не соответствовал тщедушной фигуре человечка в длинном, завитом парике, больше похожего на борзую.
– Да, я вижу, – ответил Самнер, направив палец в сторону Дэвон, сидевшей на скамье подсудимых.
– И это та самая женщина, которая нагло призналась, что она и есть печально прославившаяся воровка, известная под кличкой «Тень»?
– Да, это она.
Головы всех сидящих в зале повернулись к молодой женщине, которая сама призналась, что она не кто иная, как Тень. По залу прошел тихий шепот: присутствующие разделились на тех, кто считал ее виновной, и тех, кто это оспаривал. То и дело слышалось: «Не может быть…» и «Конечно, виновна…» – пока не раздался громкий стук молотка председателя суда и его твердый возглас:
– Тихо, а то распоряжусь очистить зал от публики!
Как расшалившиеся дети, на которых наорал учитель, все дружно выпрямились на своих местах и закрыли рты.
– И вы застали ее за актом ограбления?
– Да, я застал ее, – без колебаний подтвердил Нейл. Он рассеянно дотрагивался время от времени до своей забинтованной руки, не спуская глаз с Дэвон. В глазах его и во всем выражении его красивого лица читалось явное отвращение.
Она сидела с опущенной головой, жирные пряди немытых волос почти закрывали лицо. И что он в ней раньше находил? Теперь она выглядела так, как и должна была выглядеть дочь шлюхи. Когда на ней не было обычных для дам высшего света аксессуаров, все могли видеть, какова она подлинная – Дэвон Макинси. Нейл улыбнулся. Это была сладостная месть.
Прокурор взмахнул рукавом черной мантии в сторону Дэвон и обратился к трем судьям, сидящим за столом на возвышении.
– Ваша честь, вы и вы, вина этой женщины очевидна и доказана. Свидетель застиг ее на месте преступления, во время самого акта воровства, а затем, когда попытался предать ее в руки правосудия, она совершила на него нападение. В результате мы, лояльные граждане короны и Англии, возможно, навсегда потеряли этого храброго солдата. Ее попытка убить лорда Самнера, вполне вероятно, лишит его возможности принять участие в войне против революционеров в колониях. Его рука настолько сильно обожжена, что он, видимо, останется инвалидом на всю жизнь. Это ужасное преступление требует соответствующего ему наказания. Его требует и сам лорд Самнер. Посмотрите на него – славного, доблестного воина – одного из лучших воинов Англии – и скажите мне – неужели преступление, совершенное этой женщиной, не требует самого сурового приговора, который вы можете вынести? Я прошу определить для подсудимой меру наказания в виде смертной казни через повешение.
Дэвон вздрогнула, но больше ничем не обнаружила своей реакции на услышанное. С того момента, когда двери Ньюгейта захлопнулись за ней, она уже знала, что ее ожидает. И за несколько дней процесса, наблюдая за выражениями лиц судей, она все меньше сомневалась в том, каково будет их решение.
Каждый из судей – они все были в мантиях и париках – уже заранее признал ее виновной – еще до того, как они рассмотрели все материалы дела. В их глазах она изменница, она изменила тем нормам и правилам, которые определялись ее принадлежностью к своему классу и к своему полу. Пощады от них ждать не приходилось.
Хантер Баркли со своего места в глубине зала не сводил взгляда с женщины, сидевшей на скамье подсудимых. В ней трудно было узнать ту элегантную молодую леди, которую он оставил на улице, перед подъездом ее лондонского дома, всего несколько недель тому назад. Когда ее ввели в зал и заперли в клетке, как какое-то животное, он подумал, что это кто-то совсем другой, незнакомый. Только когда она подняла голову, он узнал Дэвон Макинси.
Да, она похудела. Кожа, правда, по-прежнему безупречна. Но нет и следа той одухотворенности, которая так восхищала его. Господи, да он и виделся-то с нею всего два раза в жизни! Он покосился на молодого парня, стоявшего рядом с ним. Почему он позволил этому Уинклеру вовлечь себя в это дело? Кто она ему? Правда, она знала его тайну и могла поставить под сомнение успех его миссии в Англии.
Он снова остановил задумчивый взгляд на скамье подсудимых. Интересно, а почему она не выдала его – ведь это могло облегчить ее участь? От Уинклера он узнал, что она провела три недели в камере для обыкновенных уголовниц. Из того, что он знал о Ньюгейте, этого срока было достаточно, чтобы сойти с ума. Корпус считался одним из самых жутких.
Еду давали дважды в день, уголовницы дрались за нее как собаки.
Хантер почувствовал, как его сердце сжимается от боли. Вспомнил их словесную баталию на балу у леди Хит. Она соблюдала условия их соглашения, хотя, решись она выступить с доносом на него – и ей, по крайней мере, была бы обеспечена одиночная камера и несколько лишних порций пищи. Самоотверженная девушка – уже одно это оправдывает попытку спасти ей жизнь. И Хантер сделает все для этого.
Конечно, было затронуто и чувство любопытства. Неужели она действительно решилась стать воровкой, чтобы, заполучив некоторую толику денег, подхватить на крючок какого-нибудь богача и выйти за него замуж? Это было все, что он смог выудить насчет Дэвон от ее кривоногого друга. Как только Хантер касался прошлого Дэвон, этот коротышка отделывался какими-то пустыми фразами. Мол, он не собирается говорить о делах своей хозяйки в ее отсутствие. Наверное, он сам был соучастником ее ночных походов, а потому и предпочитал держать язык за зубами. Хантер, впрочем, особенно и не настаивал. Он не особенно хотел и сам признаваться – в том числе и самому себе – какие именно мотивы были определяющими в его собственном решении прийти ей на помощь.
– Ну, видел? Ты собираешься что-нибудь сделать? Или так и будешь смотреть, как они ее пошлют в Тайберн? Надо же их как-то остановить!
Хантер снова покосился на суетливого парня рядом с ним. Его волнение понятно, но он не может сейчас прервать заседание. Это бессмысленно. Надо подождать до приговора.
Может быть, речь о казни и не пойдет. Тогда уж легче будет ее вытащить. Он же уже говорил об этом Уинклеру.
Уинклер опустил свои лохматые брови.
– Ну что же ты! Сам обещал помочь, а теперь смотришь, как они ее пошлют на виселицу, и ничего не делаешь!
Хантер потерял терпение. Он схватил коротышку (он был на голову ниже его) за шиворот и выволок его из зала. Притиснул к стене. Впился в него своими голубыми глазами – они буквально метали искры.
– Я тебе уже сказал, что я намерен делать. Заметь: это ты пришел ко мне за помощью, не я к тебе. Я вообще совсем не уверен, смогу ли спасти ее, а тем более вернуть ей волю – даже со всеми дядиными связями. И не уверен, кстати, что хочу в это ввязываться. Я ее видел всего два раза в жизни, и то не при самых приятных обстоятельствах. Но в одном я уверен: я больше не собираюсь слышать твое нытье! Можешь придумать что-нибудь получше, давай, действуй сам!
Весь пыл оставил Уинклера, он как-то весь увял.
– Она мне как сестра. Мы выросли вместе, я и Хиггинс – это все, что у нее осталось теперь – после того, как старая леди на прошлой неделе отошла, – Уинклер вырвал воротник из рук Хантера и с трудом проглотил комок в горле. – Дэвон даже и не знает про бабушку. Старую леди уже давно похоронили, а они даже не пустили к ней меня или Хиггинса, чтобы сказать ей об этом. Это ее убьет, когда она узнает про бабулю.
Хантер похлопал Уинклера по плечу.
– Мне понятны твои чувства, пойми и мои.
Уинклер кивнул головой.
– Прости, спасибо, что согласился хоть попытаться помочь Дэвон. Все остальные ее знакомые из этих, из благородных, даже не захотели принять меня и выслушать. Как будто ее и не знали.
– Ну, это тоже можно понять, – откровенно выразил свое мнение Хантер, – она же их всех дурачила.
Уинклер пожал плечами.
– У нее были на то свои причины. Но она не хотела никому никакого зла.
– Может быть. Но врагов у нее теперь достаточно. Если мы ее вытащим оттуда, ей все равно придется уехать из Лондона.
– Она и так собиралась. Но теперь нет ни старой леди, ни дома – куда же ей деваться?
– Это не мое дело. Да, может быть, и не ее тоже – если судьи не смягчатся, – сказал Хантер, глядя на высокие двери, которые вели в зал суда. Доказательств против нее более чем достаточно – перспективы отнюдь не ободряющие..
Шум в зале сразу прекратился, когда трое судей вновь вошли в зал и заняли места за своим столом. Удар молотка – заседание возобновилось. Судья передал какой-то листок клерку. Тот приказал Дэвон встать и выслушать приговор.
Дэвон поднялась на ноги. Спина – прямая, голова – высоко поднята. Она снова ушла в свою куколку – как она это делала ребенком, когда хотела защититься от обид и несправедливостей. Невидящим взором она глядела на публику, заполнявшую зал. Она не видела ни Хантера, ни Уинклера, которые тревожно и напряженно ждали зачтения приговора.
Клерк сделал глубокий вдох и победоносно оглядел зал. Он был преисполнен чувства собственной значимости.
– Согласно полномочиям, которыми мы располагаем в соответствии с нашим статусом, мы нашли, что подсудимая, Дэвон Макинси, виновна в покушении на убийство и воровстве. Она приговаривается к смертной казни через повешение. Двенадцатого числа этого месяца приговор будет приведен в исполнение. Она будет отправлена в Тайберн и повешена за шею, пока не умрет.
Дэвон почувствовала, как все под ней зашаталось. Она думала, что она уже достаточно подготовила себя к самому худшему, но когда она услышала эти слова, зал начал медленно вращаться перед ней, лица закружились в каком-то бешеном хороводе, слились в одну серую пелену. Глаза у нее закатились, и она упала на пол в глубоком обмороке.
– Ну, ну! Назад! – послышались крики стражников, когда Хантер и Уинклер, работая локтями, пробились к скамье подсудимых. – Заключенной не разрешено разговаривать ни с кем.
– Неужели не видите, ей нужен врач! – рявкнул Хантер, бессильно наблюдая, как стражники поволокли бесчувственное тело прочь.
– Сейчас придет в себя. Мало кто остается на ногах, когда услышит насчет петельки. Сразу в коленках слабеют, – поделился стражник своим богатым опытом. Он загородил дорогу Хантеру. Вот и все.
Уинклер открыл было рот, Хантер остановил его: спорить бесполезно. Не стоит устраивать скандала. У него менее двадцати четырех часов, чтобы найти способ спасения для Дэвон; не стоит рисковать – арестуют их, и они вообще ничего не смогут сделать.
Уинклер набычился, но возражать не стал. Только когда они оказались в экипаже Хантера, он вымолвил:
– Завтра ее повесят.
– Если мы хотим, чтобы этого не случилось, мне придется попотеть, – задумчиво произнес Хантер, откинувшись на бархатную спинку сиденья и устало проводя рукой по темным волосам. У него не было готового плана спасения Дэвон. Если бы ей дали срок – пусть самый большой, ее можно было выручить – купить документ об освобождении, но в данной ситуации даже дядя с его связями, пожалуй, не поможет. Он взглянул на парня, сидящего напротив. – Это будет чудом, если мы ее отсюда вытащим, Уинклер. У Дэвон очень влиятельные враги.
Слабый свет от единственного в камере окошка падал на Дэвон. Она почувствовала чью-то руку на своем плече. Это была Монахиня. Их перемирие продолжалось, каждая из сторон старалась избегать столкновения. Чего ей теперь от нее надо? Уж не пришло ли время платить по счету?
– Мы слышали, ты от нас скоро уходишь.
Дэвон слабо кивнула. Ее куколка теперь порвана и раздавлена. Оказалось, что к смерти она все-таки внутренне не готова. Отчаянно хотелось жить.
Глаза Дэвон наполнились слезами. Вот она уже ничего не видит вокруг. Вдруг она почувствовала, что Монахиня сочувственно гладит ее по плечу. Дэвон обратила к ней свой удивленный, какой-то стеклянный взгляд и выразила свои чувства как-то легко и просто.
– Я не понимаю.
– Ага. Да я и сама ничего не секу. Кто ты мне? Никто. А вот гляжу на тебя, молодая, красивая. И все это – к чертям, в Тайберн! Тебе здесь не место, конечно. Ты неплохо блефанула с нами, суками, но ты не жестокая Бедняжка ты моя – как ты боролась за жизнь!
Дэвон сделала судорожный глоток. Хотелось броситься на шею к Монахине и выплакаться как следует. Ей нужно было человеческое тепло. Нужны были материнские руки – больше, чем когда-либо в жизни. Но нет, не стоит смущать Монахиню этими нюнями. Дэвон пожала руку старухе и отвернулась. Отошла в тень, уткнулась лицом в холодную сырую стену Слезы, долго сдерживаемые, наконец, прорвались наружу, и она впервые за много лет позволила себе вволю пореветь.
Монахиня бросила взгляд на окно: время! Скоро придут стражники и уведут с собой Дэвон. Вот она: маленькая одинокая фигурка в углу Монахиня дотронулась до пузырька с настойкой опия, который висел на шнурке, спускавшемся с шеи в укромное место между ее могучими грудями. Подошла к Дэвон – все-таки есть у нее к этой девице какая-то симпатия! – бросила подозрительный взгляд по сторонам, сняла с шеи шнурок с пузырьком и сунула его в руку Дэвон.
– Выпей-ка это, девка. Поможет Дэвон посмотрела на пузырек. Может быть, это даст ей более легкую смерть, чем на виселице?
Поняв, о чем думает Дэвон, Монахиня отрицательно замотала головой.
– Да нет, это только опий. Я принимаю его, когда нужно отключиться на время. Помогает забыть, где я и почему.
Дэвон открыла пузырек и поднесла его к губам. Желудок у нее был пустой, а нервы истощены до предела – действие спирта с опиумом было почти мгновенным. Взгляд ее глаз, направленных на старуху, стал сразу неверным и остекленевшим.
– Если бы это был яд! – пробормотала она, хватаясь за стену.
– О господи, девка! Будь сильной! Не давай этим подонкам такого удовольствия – не проси о пощаде! Все равно из этого ничего не выйдет, только толпу позабавишь!
Дэвон моргнула и выдавила кривую усмешку.
– Я не подведу, Монахиня. Ты хороший друг.
– Черт побери, на тебя это подействовало сильнее, чем я думала. Какие тут друзья, пыпочка, ты что? – рявкнула Монахиня.
