Текст книги "Девон: Сладострастные сновидения"
Автор книги: Кордия Байерс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 2
Лондон, Англия, 1777 год
Густой туман, поднимаясь от реки, холодными щупальцами, как гигантский спрут, охватывал город. Свет от уличных фонарей не проникал дальше нескольких футов. Только большой смельчак или совсем уж отчаянный сорви – голова осмелится в такую погоду и в такое время выйти из дома, а уж тем более – идти пешком по улице. В этих потемках – раздолье для грабителей и налетчиков.
Звонкий стук шагов по булыжной мостовой – и вот из темноты возникла какая-то фигура, больше напоминавшая тень. Она была во всем черном – с головы до пят. Остановившись под фонарем, достала часы. Золотые – они ярко блеснули на черном фоне ее перчаток. Проверила время, спрятала часы обратно. Внимательно прислушалась – никто не преследует? Нет, никого. Порядок – и фигура, похожая на тень, вновь растворилась в темноте.
Это и была Тень – под этой кличкой лондонским богачам уже некоторое время был известен этот смелый и дерзкий грабитель. Сейчас Тень направлялась к Сент-Джеймской площади. Там – трехэтажный особняк, который сегодня является предметом ее внимания. Так, вот и окружающий его забор. Ухватившись за ветки плюща, Тень легко перемахнула на ту сторону.
Сырая земля была ее союзником – она смягчила звук от приземления. Тень постояла некоторое время, не двигаясь, потом сняла черную маску, закрывавшую ее лицо, и осторожно двинулась к дому известного богача, лорда Тревора Монтмейна.
Роскошный особняк этот занимал свое почетное место среди подобных в этом квартале для избранных. Все из кирпича, покрытые черепицей, окна застекленные – тогда это была редкость! – они были местом, где жили и развлекались сливки лондонского света. Каждую ночь в каком-нибудь из них обязательно устраивался бал, главной целью которого было продемонстрировать богатство его владельца. В свете тысяч свечей сверкали и переливались бриллианты, изумруды, рубины; это была ярмарка лондонской знати – она тоже бурлила и переливалась под мягкие звуки музыки Баха и этого нового музыкального гения по фамилии Моцарт. Одно платье для какой-нибудь дамы стоило столько, что на эту сумму можно было прокормить несколько семей бедняков в течение года.
Эта мысль помогла справиться с чувством вины, которое Тень, странным образом, каждый раз испытывала перед своим дерзким налетом. Люди типа лорда Монтмейна не пострадают от того, что расстанутся с несколькими безделушками и парой монет. Сделав решительный вдох, Тень бросила взгляд на окна второго этажа. Если верить наводчику, это именно там, в будуаре лорда Монтмейна, за тяжелыми бархатными портьерами.
Тень оглядела дом. Наводчик говорил, что лорда сегодня вечером не будет, он – на балу у Фитцроев, но всегда есть риск наткнуться на кого-нибудь из слуг. Да нет, вроде света нигде нет; наверняка все, как обычно, воспользовались отсутствием барина и смылись пораньше.
Вновь помогли ветви плюща; по ним, как по канату, Тень поднялась наверх. Легким движением распахнула окно – и вот Тень уже внутри дома. Ах, черт: свет-то в доме есть; просто тяжелые бархатные занавески его скрывали. Да, несомненно, какой-то свет пробивался из двери, ведущей в спальню. Может быть, просто ушли и оставили какую-нибудь свечку? Во всяком случае, никаких звуков не слышно. Пожалуй, можно отправляться за добычей. Вот она – на туалетном столике: стопка золотых монет и заколка с бриллиантом. Несколько шагов по ковру и…
Голос из соседней комнаты заставил ее замереть на полпути.
«Тревор, о, Тревор! Ой, как здорово» – да это женщина! – «Еще, еще!»
Глубокий, грудной стон – и звуки какой-то возни, судя по всему, на постели. И снова – мягкий женский стон! А за ним – мужской голос, вопрошающий:
– Так тебе хорошо, Сесиль?
– О да, да, любимый… – это опять она, эта Сесиль.
Тень сглотнула слюну, поняв, наконец, что происходит в соседней комнате.
– Подожди, я тебя там полижу, – прошептал, правда, достаточно громко, Тревор. Голос его срывался от страсти.
Тень неловко поежилась, еще раз бросила взгляд на сверкающую штучку на туалетном столике.
– О-о-о, Тревор! Джон мне так никогда не делает. Еще, еще! Ой, как мне это нужно! – почти задыхаясь, молила Сесиль.
Тень протянула руку к столику, но она дрогнула: слишком близко были те, в соседней комнате, и слишком действовало то, чем они занимались. Раз – и с грохотом падает хрустальный подсвечник; звук угрозой бьет по барабанным перепонкам.
В соседней комнате все стихло.
– Что это? – голос лорда Монтмейна прозвучал недовольно-резко: еще бы – прервали его удовольствие!
– Что это? – откликнулась Сесиль, голосом, все еще больше напоминавшим стон.
– Мне показалось, что в будуаре что-то упало.
– Может быть, это твой камердинер? – расслабленно пробормотала Сесиль. Кровать скрипнула.
– Мои слуги знают, что им запрещено здесь появляться, когда у меня гости.
– О, к черту слуг и все остальное, Тревор, – снова кровать скрипнула.
– Ты не можешь потерпеть ни секунды, да?
– Когда я так хочу – нет, – простонала Сесиль.
Кровать скрипнула несколько раз подряд. Лорд тоже присоединился к стонам своей подруги. Скрип пружин вошел в четкий, постоянный ритм.
– Боже, какая ты женщина! И какой дурак твой Джон – разве можно такую, как ты, оставлять без внимания.
Тень смогла наконец справиться со своим дыханием и сунула в карман монеты и заколку Бросив последний взгляд в сторону спальни, она бесшумно скользнула к открытому окну и исчезла в туманной ночной мгле.
Быстрей, быстрей отсюда! Но вот наконец и темная аллея, где ожидает наводчик. Уф, теперь можно и дух перевести; сегодня опасность была совсем рядом. И все – из-за отступления от одного из железных правил профессии: нельзя было действовать, исходя из того, что лорда Монтмейна нет дома, пока не установлено его присутствие на балу у Фитцроев.
Тень сняла черные кожаные перчатки и черную маску. Засунула то и другое в карманы своего черного, сверхшикарного пальто – и нырнула в экипаж, где сидел в ожидании кривоногий компаньон.
– Ну, что удалось взять сегодня?
Тень положила в мозолистую ладонь заколку. Компаньон поднял ее к свету, падавшему от уличного фонаря. Оценил стоимость.
– Несколько шиллингов, сущая безделица, на все, что тебе нужно, явно не хватит. Неужели не могла прихватить что-нибудь еще?
– Наверное, могла бы, если бы лорда Монтмейна не было дома.
– Он был дома? Бог ты мой! Он тебя не видел, а?
– К счастью, нет Он был занят кое-чем.
– С бабой, что ли?
Тень, несколько смущенная, кивнула:
– Когда до меня дошло это, тут уж было не до поисков.
Мозолистая рука похлопала Тень по плечу и задержалась там.
– Давай-ка домой побыстрее, пока нас самих не грабанули.
Тень прищелкнула пальцами – хорошо, что он закончил со своими упреками.
– Я не удивлюсь: что-то мне сегодня не везет.
– Повезет в другой раз.
Тень кивнула; впрочем, перспектива новых приключений такого рода не очень-то, судя по всему, радовала налетчика. Это и так уж очень давно продолжается. Когда же это кончится и как?
Дэвон открыла дверь в затемненную спальню, прошла по ворсистому ковру, поставила поднос на столик у кровати, потом отдернула портьеры. В комнату ворвались лучи утреннего солнца, разгоняя мрачный сумрак комнаты. Они осветили высохшую фигуру на кровати и вывели ее из полузабытья. Медленно поднялись ресницы, и старушка неверным взором окинула все, что ее окружало.
Леди Макинси полусидела на высоко взбитых подушках; лежать она не могла: задыхалась. Ей понадобилось некоторое время, чтобы сориентироваться в пространстве и узнать свою внучку. Какое-то подобие улыбки появилось на ее бескровных губах; потом она с усилием сделала вдох и снова закрыла глаза.
Сердце Дэвон сжалось. Она изобразила беззаботно веселую улыбку, подняла поднос:
– Доброе утро, бабуля! Тебе на завтрак сюрприз: свежие апельсины.
Леди Макинси снова с трудом открыла глаза. Морщины стали еще глубже – сказывались возраст и болезнь. Ей пришлось собрать в кулак всю свою силу воли, чтобы выговорить несколько слов.
– Я не голодна.
Улыбка Дэвон стала еще шире и безмятежнее. Нельзя, чтобы бабушка что-нибудь заметила по ее выражению лица.
– Вот попробуешь апельсинчик, и знаешь, какой аппетит проснется! А после того, как поешь, у меня еще для тебя подарок. Леди Агата дает тебе почитать «Викария из Чейкфилда» – это Голдсмит. Она думает, что ты получишь истинное наслаждение.
– Я не голодна, девочка. Поешь сама апельсин, – прошептала леди Макинси.
Какое-то тяжелое предчувствие пронизало все существо Дэвон. Она почти в отчаянии огляделась вокруг. Да, ангел смерти где-то рядом, она почти физически ощущала его присутствие. Он прилетел за ее бабушкой. И ничего тут, наверное, не сделаешь…
– Это же для тебя, бабулечка. Тебе нужно есть, чтобы поддерживать силы.
Леди Макинси подняла руку и скрюченным пальцем нежно провела по щеке внучки; на лице ее явственно отразилось, как тяжело ей дался этот жест.
– Если бы не тот апельсин, как бы много я потеряла!
Дэвон поцеловала руку, ставшую почти прозрачной, и крепко прижала ее к себе.
– Ты мне так много дала, бабулечка. Последние восемь лет – это же было самое чудесное время в моей жизни. Я всегда буду благодарна тебе.
– Я тебе дала только то, что принадлежало тебе по праву, – голос леди Макинси оборвался, она несколько раз порывисто вдохнула и выдохнула, прежде чем собралась с силами продолжить. – После смерти Колина и Юнис у меня в сердце была такая пустота… Ты ее мне заполнила… Это я тебя должна благодарить…
Дэвон нежно положила руку леди Макинси обратно на атласное одеяло. Много времени прошло, но она все еще предпочитала не поддерживать разговора, когда он заходил о ее отце и сводной сестре. Ведь если бы они были живы, она бы так и осталась там, на кухне. Дэвон усилием воли отогнала от себя эти мысли. Нехорошо, неблагородно так думать.
Бабушка официально признала ее своей внучкой и наследницей. Она дала ей самое лучшее образование, сделала из нее леди, которая может высоко держать голову в любом обществе. Она никогда не сможет за это расплатиться.
– Ну ладно, бабуля, хватит разговорчиков. Пора все-таки покушать. Ты еще на моей свадьбе должна погулять.
Пальцы леди Макинси механически поглаживали складки одеяла. Взгляд ее стал озабоченно сосредоточенным. Да, времени ей осталось мало, и ей была мучительна мысль о том, что она оставляет Дэвон одну в этом мире. Ох, если бы она увидела ее замужем, – тогда можно было спокойно расстаться с этим бренным, приносящим теперь только боль телом.
– Тебе уже сделали предложение? Дэвон аккуратно сняла кожуру с апельсина и разделила его на дольки.
– Нет. Еще нет Но вот-вот – это лорд Самнер.
– Лорд Самнер? – прошептала леди Макинси, борясь с удушливым кашлем. – Мне кажется, я его не знаю.
Дэвон расправила салфетку на груди леди Макинси.
– Наверняка, ты с ним знакомилась, просто забыла. Леди Агата его хорошо знает.
Леди Макинси слабо кивнула головой.
– Наверное, ты права. Последнее время я уже с трудом вспоминаю имена и фамилии, а уж тем более – отпрысков всех этих, ну, нашего круга…
– Будешь чувствовать себя лучше, я представлю его тебе, – сказала Дэвон, пристраиваясь на краешке кровати и пытаясь как – то угостить леди Макинси экзотическим фруктом – он стоил дороже, чем весь дневной бюджет дома. Дэвон знала, что ее бабушка любит фрукты, привыкла к ним и не хотела, чтобы та хоть на секунду усомнилась в том, что все нормально, что их финансовое положение прочно как некогда, – что было, увы, далеко от истины. Любое беспокойство, любое волнение наверняка затушит ту искорку жизни, которая еще теплилась в дряхлом старческом теле.
Леди Макинси предприняла доблестную попытку поесть. Но она осилила лишь несколько кусочков и в изнеможении откинулась на подушки. Несколько секунд – и она забылась тяжелым сном.
Дэвон глубоко вздохнула. Отставила поднос, вытерла пальцы от едкого апельсинового сока; лицо ее выражало тревогу. Здоровье бабушки ухудшалось со дня на день. Дэвон прикрыла глаза. Она чувствовала себя беспомощной. Да, бабушка скоро отойдет в мир иной Время и возраст работают против нее. Единственное, что она может сделать, – это чтобы бабушка до последней минуты чувствовала себя в тепле и уюте.
Дэвон поправила простыни и поцеловала спящую. Нет, она не допустит, чтобы тяжелые материальные условия, в которые попала ее семья, как-то сказались на образе жизни и питания леди Макинси. Она даже и не узнает об этом. Все началось еще тогда, когда Дэвон прислуживала на кухне. Бабушка никогда не умела хозяйничать, и после смерти лорда Колина все дела оказались в руках недобросовестного управляющего, который неплохо нагрел себе руки на их имении и довел его до ручки.
Дэвон узнала правду вскоре после того, как вернулась из заведения госпожи Камерон. К тому времени накопилось столько неоплаченных долгов, что кредиторы уже грозили пустить имение с молотка, а его обитателей – по миру Дэвон тихонько вышла из комнаты бабушки и спустилась вниз, на кухню. Сняла с вешалки фартук, одела его, подошла к плите, где варилось нечто вроде водянистого бульона. Приподняла крышку, удовлетворенно кивнула. Сейчас она добавит несколько кусочков бычьих хвостов – все мясо, которое она могла позволить себе после покупки апельсина, – морковки, картофеля – получится суп что надо. Конечно, ей с Хиггинсом и Уинклером – единственными оставшимися слугами – придется потуже затянуть пояса – но ничего. Она бодро начала чистить морковь и картошку.
– Как ее милость сегодня? – спросил Хиггинс, закрывая за собой дверь и снимая промокший плащ. Он стряхнул с него капли дождя и пристроил на спинку стула, чтобы сох.
Дэвон бросила взгляд на своего старинного покровителя, ставшего самым близким другом. В глазах ее была тревога.
– Она слабеет со дня на день.
Хиггинс подошел к плите, поднял крышку.
– Опять супец?
Дзвон кивнула.
– Может быть, завтра будет что-нибудь получше. Я послала Уинклера заплатить за аренду и по счетам портнихе, так что на месяц нам хоть об этом не надо беспокоиться.
Хиггинс пристроил свое страдающее от артрита тело на стуле, через стол от Дэвон. Каждое движение доставляло ему боль, но он только немного поморщился. От холода и сырости суставы его раздулись, как подушки, он с трудом поднял руки, положил их перед собой на стол и сцепил, чтобы унять боль. Ну ладно, эти его болячки – куда от них денешься; гораздо больше беспокоило будущее его теперешней хозяйки; это беспокойство явно отразилось на его лице – морщинистом, худом, с провалившимися щеками лице пожилого и не слишком хорошо питающегося мужчины.
– Ты еще долго собираешься так жить, Дэвон?
Не поднимая глаз, Дэвон ответила:
– Сколько надо будет. Ты же знаешь, если мы отдадим дом кредиторам, это убьет бабушку.
– Но ты-то ни в чем не виновата. Что же – ради этой груды камней жертвовать своим счастьем? Не очень-то разумно.
– Но ты же знаешь: все драгоценности, вообще все ценное давно уже продано. Теперь и до меня дошла очередь. Если я найду мужа который сможет спасти этот дом, тем лучше. Ну, продамся, ладно, назови это так! Я должна! Я слишком много задолжала бабушке. Она из-за меня и в долги-то залезла: чтобы заплатить за мое образование.
– Да уж! Много тебе дало это образование! Опять на кухне! У тебя даже нет служанки, чтобы помочь одеваться, когда собираешься на эти свои балы; а на бальные платье все деньги уходят. Ну, а чем ты будешь кормить этих лордов, – супом из бычьих хвостов?
Дэвон с силой резанула толстую морковину половинки вышли разные, нож пошел вбок. Ее зеленые глаза вспыхнули гневом:
– Ну, хватит. Дом сейчас на мне, я тут за все отвечаю. Делаю то, что считаю нужным. Выйду замуж – и все устроится, и с кредиторами, и со счетами.
– Дэвон, послушай меня. Брось все это. Леди Макинси все равно долго не протянет, а ты свяжешь себя на всю жизнь с нелюбимым – притом из-за тех причуд, которые она с твоим отцом себе позволяла.
Заметив протестующий огонек в ее глазах, Хиггинс поднял руку.
– Подожди, подожди. Я понимаю, ты многим обязана леди Макинси, но твое счастье – это твое счастье, тебе его никто не даст. Твои обязательства перед леди Макинси закончатся с ее смертью. Ты должна думать о своем будущем.
– Я и о нем тоже думаю, – в голосе Дэвон слышалась нотка отчаяния. – Бабушка умрет, дом оттяпают кредиторы, с чем я тогда останусь? Как и восемь лет назад – ни дома, ни семьи. Конечно, выйти замуж по расчету – не лучший вариант, но другого выбора у меня нет.
Хиггинс вздохнул. Дэвон была права. Она заслуживала того, чтобы любить и быть любимой: она превратилась в такую привлекательную, тонко чувствующую женщину. Как изящны ее ручки, которые сейчас режут картофель!
Господи, как она в свое время истосковалась по любви! Когда леди Макинси, в конце концов, решила признать ее в качестве внучки и наследницы, Дэвон сразу все забыла и простила – как ее унижали и третировали. Она всю себя посвятила тому, чтобы оправдать ожидания леди Макинси, стать такой, какой бабка хотела ее видеть.
В Институт госпожи Камерон Дэвон вошла как гусеница в куколку, а вышла оттуда прелестной бабочкой, которой годы бедствий придали какую-то спокойную, нежную силу. Глядя сейчас на нее, никто бы не подумал, что она когда-то дралась с Уинклером посреди кучи навоза.
Хиггинс подозревал, что решимость Дэвон, спасти наследственный дом в немалой степени объяснялась ее желанием доказать всем в том числе и самой себе, что она ни в чем не уступает чистокровным Макинси. Она-то, возможно, сама не понимала этого, считая, что делает все ради бабушки, но фактически он боролась за право с гордостью носить имя Макинси. В общем, в этом уже было что-то маниакальное.
Очевидно, в подсознании Дэвон все еще боялась, что ее только на время взяли кухни, что стоит ей сделать что-то не так и ее опять пошлют обратно. Печально, но факт: этот комплекс не так-то легко преодолеть.
Порой Хиггинс буквально молил Бога, чтобы Дэвон наконец забыла обо всем этом, чтобы она поняла, что она представляет собой ценность сама по себе – не как представительница рода Макинси, а просто как умная, смелая и желанная женщина, которую любой мужчина был бы счастлив и горд назвать своей женой. Однако, если она и дальше будет упорствовать в своем намерении спасти этот дом любой ценой – она так и не познает саму себя, более того, просто разрушит себя как личность.
Впрочем, ее не переубедишь. Хиггинс переменил тему, обратившись к более непосредственным проблемам.
– Ты сегодня вечером опять уедешь?
– Ты же знаешь, я должна.
– Знаю, но мне это по-прежнему не нравится. Ты опять встречаешься с лордом Самнером?
Дэвон пропустила мимо ушей упрек, слышавшийся в словах Хиггинса.
– Леди Хит сегодня устраивает бал в честь племянника лорда Баркли, который только что вернулся из-за океана. Леди Агата говорит, что там будет весь высший свет.
– Может быть, ты как-нибудь исхитришься познакомиться с этим племянничком? – сказал Хиггинс, втайне надеясь, что она, дай Бог, остановит свой взгляд на ком-нибудь еще – только не на этом противном блондинчике лорде Самнере.
Дэвон отрицательно покачала головой.
– Он меня не интересует. Хиггинс вздохнул:
– Неужели леди Агата все еще советует тебе делать ставку на этого лорда Самнера?
– Он – холостяк. И она заверяет меня, что он один из богатейших людей в Англии.
– А она тебе не говорила, как он обращается с женщинами, тем более с теми, у кого нет большого приданого? – Хиггинс не мог скрыть своего возмущения этой сводней, которую Дэвон наняла для поисков подходящего жениха. Эта жадная вдова толкает Дэвон на связь с мужчиной, известным своими дебошами и всяческими выходками. Он любил женщин и бросал их, не особенно раздумывая о их репутации и эмоциях. Пожалуй, что лорд Самнер любил больше всего, – это всяческого рода авантюры. Не в последнюю очередь именно поэтому он пошел в армию, оставив свои владения на попечение управляющего.
– При таком богатстве зачем лорду Самнеру большое приданое? – несколько уклончиво ответила Дэвон.
– Но у тебя и маленького-то нет! – Хиггинс на минуту дал волю своим чувствам.
– Но этого же никто не знает, – Дэвон почувствовала, как где-то глубоко в ней просыпается чувство вины. Она последнее время стала законченной вруньей, но так и не могла к этому привыкнуть. Двойная жизнь давалась ей нелегко. Она порхала с бала на бал с самым беззаботным видом, но постоянно ее преследовал страх разоблачения. Она представляла, какой это будет шок для всех – а потом и гнев, – когда те, кто принимал ее как равную себе, вдруг узнает о ее истинном положении. Это была не слишком приятная картина – даже в воображении.
– А если бы леди Агата узнала правду, как бы она себя повела, как ты думаешь?
Дэвон пожала плечами:
– Если бы она или кто-либо другой узнали о моих делах, как они выглядят, это, конечно, был бы конец всему. Она со мной возится не по доброте сердечной и не из-за моих красивых глазок.
Дэвон взяла еще одну картофелину Это была жестокая правда. Чопорная и жеманная, леди Агата в ужасе отвернулась бы от нее, узнав о бедственном состоянии дома Макинси. Когда Дэвон обратилась к ее услугам, она, как и все остальные, исходила из того, что богатство семьи не уменьшилось.
Леди Агата, вдова одного обедневшего лорда, не обладала ни богатством, ни престижем, которые обеспечивали бы ей доступ в высшие сферы лондонского света. Но за многие годы она накопила массу информации, которую с умом и использовала. Никто лучше ее не умел что-то кому-то шепнуть на ухо, чтобы добиться какого-нибудь приглашения или рекомендации, или в свою очередь заполучить какую-то интересную новость или сплетню.
Получая приглашение на тот или иной бал или раут, она захватывала с собой какую-нибудь молодую девушку на выданье, которая получала, таким образом, возможность познакомиться с каким-нибудь молодым человеком. Она ставила только два условия: ее подопечная должна быть из хорошей семьи и иметь средства, чтобы оплатить ее услуги, которые она оценивала довольно дорого.
Дэвон знала также (хотя об этом вслух не говорилось), что если знакомство, совершившееся при ее посредничестве, заканчивалось браком, за это ей полагалась крупная премия. Поэтому в голове у леди Агаты постоянно вертелся список потенциальных женихов и невест и также различные варианты их соединения.
Дэвон знала также, что работу леди Агаты многие считали недостойным занятием. Одни полагали, что она попросту занимается вымогательством, другие относились к ней как к заурядной свахе. Однако никто и не думал закрыть перед ней дверь – она везде была желанной гостьей.
Во всяком случае, Дэвон смотрела на леди Агату примерно так же, как те матери и бабушки, которые каждый год свозили своих дочек и внучек в Лондон в поисках женихов. Возможно, методы ее были и небезупречны с точки зрения высокой морали, но, с другой стороны, какой от них был вред?
Дэвон, не отрываясь от стряпни, бросила.
– Я ее не осудила бы. Какой барыш от ни щей?
Хиггинс недовольно буркнул:
– Да уж. Она с тебя столько дерет, что уже, наверное, богаче царя Креза.
– Ну, подумаешь там, несколько шиллингов. Бабушка больна, сопровождать меня не может, а одной, ты же знаешь, девушке в свете появляться не принято.
– А она никогда не интересовалась, почему ты не задерживаешься на танцах допоздна, как другие?
Дэвон собрала начищенные и порезанные куски моркови и картофеля, опустила их в кипящий бульон. Вытерла руки о фартук, повернулась к Хиггинсу:
– Она считает, что я беспокоюсь о бабушке, поэтому рано и уезжаю.
– А ничего больше она не думает?
– Да нет. Наоборот, это на нее производит хорошее впечатление: разумная девушка, не только танцы на уме.
– Будь осторожна, Дэвон. Мне говорили, что она хитра как черт. Заметь: она ведь живет чужими тайнами.
– Надеюсь, что все это скоро кончится, мы вернемся в свое имение. Я устала и от Лондона, и от этой двойной жизни, – Дэвон смахнула с бровей прядь рыже-каштановых волос.
– Тогда кончай с этим, пока не поздно. Дэвон как будто и не слышала его.
– Лорд Самнер – это как раз то, что мне нужно. Он будет в армии, а я – в Макинси – Холл. Конечно, когда он будет приезжать в Англию в отпуск, я буду переезжать в его имение в Кенте.
– Ты уже даже это обдумала. Только вот что-то предложение запаздывает, – Хиггинс сказал и спохватился: не надо было так. Дэвон свято верит, что у лорда Самнера серьезные намерения, но что-то не верится: ведь он первостатейный мерзавец.
Выражение лица Дэвон стало еще более серьезным. Она кивнула:
– Я уже сказала: другого выбора у меня нет. Время уходит. Кредиторы наглеют. Или я в ближайшее время достану денег, чтобы заткнуть им глотку на первое время, или они завладевают Макинси-Холлом.
Дэвон устало опустилась на стул. Ее плечи поникли. Она посмотрела на своего старого друга. Ей нужно его понимание, его поддержка. Хиггинс всегда был надежным якорем в ее бурной жизни. Это было так еще тогда, когда она не была Макинси, а теперь он нужен ей более, чем когда-либо.
– Я знаю, ты не одобряешь того, чем я занимаюсь последние месяцы. Знаю, что ты не в восторге от моей идеи выйти замуж за лорда Самнера из-за его репутации. Но я должна думать о бабуле.
– Я понимаю твои резоны, Дэвон. Поэтому я, дурак, тебе потворствовал. До сих пор тебе везло, но, боюсь, сейчас ты вошла в опасные воды. А типы вроде лорда Самнера – это акулы, которые только и ждут, как бы наброситься на невинные жертвы – на таких, как ты.
Дэвон наклонилась над столом, взяла Хиггинса за руку, пожала ее. Мягкая улыбка тронула ее изящно очерченные губы.
– Спасибо за заботу, Хиггинс. Для меня всегда важна твоя поддержка, твое слово. Перестань нервничать. По-моему, лорд Самнер вполне симпатичный мужчина. Молодой, богатый – что мне еще надо?
– Дэвон, ты для меня как дочь. Ты у меня на глазах выросла, стала такой красивой. И я не могу не беспокоиться, когда ты всерьез думаешь, что сможешь вести дела с такими, как Самнер. Он вовсе не рыцарь в сияющих доспехах; внешность его обманчива. Да, он богат, он сильный, уверен в себе. Мужчина такого типа съест молоденькую девочку вроде тебя и не подавится. А уж когда он узнает правду о тебе – о, я тебе не позавидую. Он никогда никому ничего не прощает.
Дэвон только улыбнулась, вспомнив о симпатичном армейском капитане и его ухаживаниях. Хиггинс слишком уж преувеличивает опасности. Влюбленный все поймет и все простит. А лорд Самнер, без сомнения, в нее влюблен. Какой жар был у него в глазах, когда они танцевали! Нет, наверняка, в ближайшее время он сделает ей предложение. И тогда всем их бедам придет конец.
