Текст книги "Ступени из пепла"

Автор книги: Константин Бояндин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Где была видна неподвижно замершая Светлая, окутанная зыбким синим ореолом оборонительной подсветки штурмовых «Барракуд» спецназа Её Светлости.

Где были видны вспыхивающие непереносимым серебром трассы контрмер, отводящие нацеленные на Майтенаринн пули, замедляющие их, разрывающие на части, превращающие в пар. Воздух плыл и плясал, разогретый на пределе работающим полем. Многих из тех, кто держал «Барракуды», стараясь прикрыть все направления атаки, иссекло осколками, шрапнелью от отбитых снарядов, брызгами кипящего металла. Но всякий раз находились те, кто принимал из мёртвых рук тяжёлые разогревающиеся «Барракуды».

Видны были «Жуки», спокойно и сосредоточенно выпускающие очереди в Майтенаринн и вокруг, старающиеся рассеять защитников, заставить их отвести в сторону, выронить раскалившиеся от перегрузки штурмовые ружья.

Был виден тот самый седовласый корреспондент, который, подхватив одну из «Барракуд», несколько раз выстрелил в оконный проём, превращая в кипящую лаву позицию снайпера напротив. Было видно, как снайпер из соседнего здания успел прострелить насквозь его руку, прежде чем корреспондент двумя выстрелами не обезвредил и его.

Основной кадр был смят и искажён оборонительной подсветкой, но службы новостей повторяли его вновь и вновь. Прокурор, поднявший «Скорпион», выпускающий пулю за пулей в лицо Майтенаринн… Замерла его рука… Неожиданно изменилось бесстрастное выражение лица…

Он медленно повернул пистолет дулом к себе и, помедлив, нажал на спусковую скобу.

Всё кончилось разом. Майтенаринн стояла, не отрывая взгляда от лица Прокурора – на последнем застыло величайшее изумление. Словно в последний момент он понял что-то очень важное.

Восемь убитых у её ног. Трое из них – гвардейцы. С пола, залитого кровью, медленно, прихрамывая, поднялся водитель «буйвола», всё ещё подсвечивающий синим конусом пространство прямо перед Светлой. Ему помогли отойти в сторону, выпустить из обожжённых пальцев горячее ружьё.

Майтенаринн опустилась на колени. Медленно, вся измазанная кровью, своей и чужой.

– Vorgh as en Tae, – произнесла она бесцветно, спотыкаясь на каждом слоге.

Те, кто выжили… кроме немногих, что предпочли взирать на происходящее через видоискатели, последовали её примеру.

«Смерть очищает всё».

– Vorgh vert Tae faer beart, – проговорила Светлая, поднимая плохо повинующиеся руки над головой, исполняя знак Всевидящего Ока. – «Смерть прощает и учит».

Хор голосов повторил слова.

После этого Светлая упала, ничком.

Тут же оцепенение спало со всех тех, кто не был мёртв.

12. Плачущие небеса

– Вам нужна медицинская помощь, тахе-тари, – советник, Омлан Эстерен эс Темстар, дал знак врачам. Те замерли: Светлая запретила прикасаться к ней, позволила только перевязать руку и произвести общий осмотр – на предмет не замеченных ранее ранений.

– Таха-тиа Омлан, – возразила я, стуча зубами. Мне было очень плохо. Во всех смыслах. Но надо было сделать ещё немного. – Я уже не истекаю кровью. Есть несколько пунктов, по которым мне нужна ваша помощь.

– Слушаюсь. Учитывая обстоятельства событий, и то, что прежний Генеральный Прокурор нарушил присягу в момент проведения следственных действий… Принимая по внимание…

– Пожалуйста, сам вывод.

– Формально сейчас исполняющей обязанности Генерального Прокурора являетесь вы, тахе-тари. Как ни неприятно бы это было для вас. Через два часа Парламент начнёт слушания по данному инциденту и предложит вам передать полномочия другому лицу. Надеюсь, это то, чего вы хотите.

Да уж. Даже если свихнусь до конца, начинать драку за такой пост… ни за что. Достаточно крови. Так много крови. Так много грязи…

Грязь останется. Я догадываюсь, кто может занять место Генерального. Не всё ещё забыла. Ох, Май, пожалеешь… Да и что изменится, в целом? Но я опять пошла наперекор очевидным доводам.

– В соответствии с временно присвоенными полномочиями, – я едва не уронила жезл, но никто не посмел улыбнуться. Я была готова придушить всех тех, кто сейчас снимал происходящее на видео, но они были нужны мне. Ненадолго.

– Слушаю вас, – секретарь прежнего Генерального «достался по наследству».

– Первое решение. Первым заместителем и секретарём Генерального Прокурора становится советник… – я назвала имя советника, едва не перепутав титулы и всё полагающееся.

Секретарь сделал всё возможное, чтобы скрыть эмоции. Власть уплыла из его рук. А он не мог сказать ни слова. Не мог даже скривиться. Но он был мерзок… Он не мог лгать мне. «Зрение» скоро должно было погаснуть, когда я упаду, наконец. «Зрение» истощало меня, истощало стремительно. Пожалуйста, ещё немного. Совсем немного.

Советник поклонился.

– Благодарю вас, но…

– Дождёмся, когда посторонние покинут помещение. Благодарю. Второе решение. Вот список имён, – я перечислила. – Нужно срочно отозвать все постановления прежнего Прокурора, касающиеся этих людей. Отменить все санкции. При необходимости, объявить оправдательные заключения.

– Слушаюсь.

– Третье. Пожалуйста. Я понимаю, как это трудно. Мне нужна аудиенция у Её Светлости. Как можно скорее.

– Это очень тяжело, – признался советник, – учитывая состояние её здоровья. И состояние вашего. Но, полагаю, она сейчас внимательно изучает то, что произошло.

Я замерла.

– Слушаю вас, тахе-тари, – советник оглянулся. Секретаря уже след простыл. Но он успел посмотреть мне в глаза… он всё понял.

– Четвёртое решение будете принимать уже вы. Я хочу просить Её Светлость о назначении вас Генеральным Прокурором. Вы можете отказаться. Но я очень прошу вас согласиться.

Советник поклонился.

– Я с радостью подчинюсь вашему требованию, но Парламент не утвердит мою кандидатуру. Это очевидно. Извините, тахе-тари. Я признателен вам за оценку, но вы не сможете убедить их. Даже вы.

– Если я правильно понимаю, – я сжала зубы, стараясь удержаться в сознании. – В соответствии с пунктом…

Советника словно озарило внутренним светом.

– Верно, тахе-тари! – воскликнул он. – Её Светлость в данном случае в состоянии назначить меня без утверждения Парламентом. Но вам предстоит убедить Её Светлость.

– Я приложу все усилия. Теперь, прошу вас, пусть меня оставят в покое. И… окажут помощь. Когда я смогу рассчитывать на аудиенцию?

– Думаю, часа через два.

– Буду ли я в состоянии разговаривать через два часа? – спросила я врачей.

– Только если… Светлая… Вам нельзя принимать стимулирующие препараты. В такое время и при таких ранениях…

– Я настаиваю. После этого я буду в вашем распоряжении, столько, сколько потребуется.

Я попросила выйти всех, кроме советника.

– Таха-тиа Омлан, – попросила я его тихо. – Относительно людей, о которых я говорила. Для меня это очень важно.

– Генеральный Прокурор никогда не повторяет приказаний дважды, – сухо заметил советник. – Вам следует запомнить это. Отдыхайте, Светлая. Не беспокойтесь. Я не подведу вас.

– Я знаю, – глаза закрывались… закрывались…

– Каким образом? – не выдержал он. – Да, и откуда у вас такие познания в юриспруденции? Простите меня…

– Не знаю. Не смогу объяснить.

Укол был очень болезненным. Саванти, Реа… Где они? Хочу, чтобы они были рядом.

* * *

Я проснулась оттого, что из темноты ко мне протянула длинные когтистые лапы мило улыбающаяся тётушка Ройсан. Лапы, источающие жуткий холод. Я села рывком, сбрасывая с себя остатки кошмара.

– Прошу прощения, – советник повернулся ко мне. – Мы привезли вас в летнюю резиденцию Её Светлости. Вас было велено не тревожить. Как ваше самочувствие?

– Могло быть и лучше, – призналась я. – Но я не могу медлить.

– Меня просили передать вам. Её Светлость не в состоянии принять вас должным образом. Не в состоянии соблюдать церемониал приветствия. Я приношу официальные извинения за такую непочтительность.

Что за…

Я поклонилась, ощущая себя не в своей тарелке.

– Извинения приняты.

– Далее по коридору находится дверь, тахе-те. Там вас встретит охрана. Я бы просил вас оставить ваше оружие здесь.

Я прикусила губу…

Советник тихонько рассмеялся.

– Вы не зря предлагаете мне этот пост, Светлая. Вас выдавало движение рук. У вас нет опыта, простите меня. Я верну вам оружие. Слово.

Как во сне я сняла ремень и вручила ему. Надеюсь, что я не покраснела.

– -

В комнате было свежо и сумрачно; будь посветлее, удалось бы разглядеть убранство. Меня усадили перед занавеской у самого входа. Я смутно различила, что Её Светлость сидит в постели. Если то, что я видела сквозь газовую занавеску, правда, то Её Светлость выше меня на две головы. А я-то считала себя высокого роста… Волосы – прямые, русые, как и у меня. Виски, чуть тронутые серебром. Даже лицом мы чем-то схожи.

– Я впервые вижу Вас собственными глазами, Светлая, – улыбнулась она. Голос оказался низким, сильным. Интересно было бы услышать её второй голос… которому невозможно не подчиниться. – Не трудитесь сообщать мне, что произошло сегодня.

Я исполнила знак Всевидящего Ока.

– Я не смела бы отвлекать Вас, Ваша Светлость. Мне…

Она глядела на меня сквозь занавеску, продолжая улыбаться. И я поняла, что ничего не хочу говорить. Совсем. Нет необходимости.

– Я слушаю Вас, Светлая.

– Прошу меня извинить. Мне представляется, что Вы уже всё знаете.

– Некоторые просьбы надо высказать.

Я молчала.

– Я попробую угадать, Светлая. Вы хотели просить меня позволить Вам снять диадему. Отказаться от титулов. Покинуть страну.

– Да, Ваша Светлость, – я склонила голову. Ей невозможно лгать. Если те, с кем говорила я сегодня, чувствовали себя так же, как сейчас чувствую себя я…

– Прошу Вас подойти ко мне, Светлая.

Я не сразу осмелилась отдёрнуть занавеску. Её Светлость была прикрыта до груди пышным одеялом. Голову её венчала диадема. Темнее моей; и, уж конечно, не иссечённая шрапнелью, не покрытая капельками крови, не расцвеченная там и сям цветами побежалости.

Снять диадему – отказаться от ответственности.

Отказаться – бросить страну на произвол судьбы.

Бросить страну – смешать её с прахом.

Всё это пришло в голову одной короткой мыслью.

– Я всё поняла, – поклонилась я. – Прошу извинить меня, Ваша Светлость. Я напрасно потратила Ваше время.

– Майтенаринн, – обратилась Её Светлость, перестав улыбаться. – Я скорблю вместе с вами о смерти Вашего друга. Как только Вы поправите своё здоровье, я присоединюсь к Вашему трауру.

Я склонила голову, молча соглашаясь.

– Я не могу повлиять на решение дома Вантар эр Рейстан, пусть даже оно было основано на ложном обвинении. Но я даю Вам полномочия предложить покровительство нашего дома.

Я кивнула.

– У вас была просьба относительно Вашего нового поста. Я одобряю её, хотя это и сопряжено с риском для нас.

Я кивнула вновь.

– Светлая, – я подняла голову, встречаясь с ней взглядом. – Мы – небольшая, почти ничего не значащая страна. Не скрою, мне не доставляло радости осознавать, что нас считают музейным экспонатом. За прошедшие сутки Вы позволили согражданам почувствовать, что мы не просто пыль под ногами современных нам великих держав. Не сочтите мои слова лестью, но за эти сутки Вы сделали почти столько же, сколько я за всю свою жизнь.

Я поклонилась. Зачем, зачем я здесь?

Её Светлость закрыла глаза и помолчала.

– Советник выполнит те Ваши поручения, которые не требуют моего вмешательства. А сейчас, прошу Вас, Светлая…

Я преклонила колени. Затем встала, протянула руку и прикоснулась к щеке Её Светлости.

Она кивнула.

Мы расстались молча.

* * *

– Могу ли я попросить поместить меня в лечебнице Университета? – спросила я, пока автомобиль возвращался в Тегарон.

– Мне казалось, что вы захотите вернуться домой, хотя бы ненадолго, – удивился советник… нет, уже Генеральный Прокурор. – Вам просили передать, что ваши опекуны обеспокоены – Вы уже третий день не даёте о себе знать.

Надеюсь, он не заметил, как я побледнела. Третий день?! Не может быть!

– Советник, – мне не сразу дались эти слова. – Прошу вас, напомните мне адрес моего дома.

Он напомнил.

Всё верно, Северный дом. Ройсан… какие ещё «опекуны»?

– Нет, – ответила я. – Советник. Не сочтите меня сумасшедшей. Я боюсь возвращаться туда.

Он странно посмотрел на меня.

– Воля ваша, тахе-тари.

Некоторое время он молчал.

– Вы хотите на время остаться в Университете?

– Его строил мой предок, – отозвалась я. – Я думаю, это и есть мой настоящий дом.

– Воля ваша, Светлая.

Когда я выходила, в сопровождении двух гвардейцев, Прокурор передал мне несколько свёртков.

– Здесь всё, о чём вы просили. Буду рад увидеть вас в добром здравии.

* * *

Она попросила оставить телевизор включённым. На малой громкости.

«Сенсацией дня стало рекордно быстрое назначение нового Генерального Прокурора; эту должность впервые получил гражданин графства Тегарон. Представитель Партии Прогресса заявил, что Конституция Южного Союза наглядно продемонстрировала ущербность…»

После того, как сегодня её формально признали лишённой имени – и, в качестве символического подтверждения, выстригли волосы наголо и уничтожили личный кинжал… А затем пояснили, в мельчайших подробностях, что ожидает её завтра…

«Череда внезапных отставок и неожиданное самоубийство двух видных политических деятелей, невольных участников сегодняшнего инцидента в графстве Тегарон, стали поводом говорить об угрозе самого масштабного политического кризиса…»

После того, как час спустя советник Её Светлости высказал сожаление тем, что она, человек без имени, едва не была несправедливо подвергнута публичному позору…

«Заявила, что в случае начала слушаний о проведении опроса общественного мнения относительно отмены института монархии во всех без исключения государствах-членах Союза намерена применить самые жёсткие экономические санкции…»

После того, как она увидела во сне лицо Светлой в сияющем синем ореоле…

За окном собиралась гроза.

Без имени было легко умирать, но оказалось так тяжело уснуть.

Ей почудились шаги. Фигура в белом появилась за дверью, поодаль маячили две высокие фигуры в чёрном. Та, которую прежде звали Лас, вздохнула и закрыла глаза. Наконец-то.

Тихонько скрипнула дверь. Странно… разве ей нужно открывать двери?

Время шло. Когда она открыла глаза, то увидела Майтенаринн, в больничной одежде. Но в диадеме Утренней Звезды. Неожиданная гостья сидела и молча смотрела на неё, лишённую имени.

Та, что была без имени, закрыла глаза.

– Лас, – произнесла Майтенаринн. – Ты нужна мне.

– У меня нет имени, – равнодушно отозвалась её хозяйка. – Ты говоришь ни с кем.

– Я знаю прекрасное новое имя, – Майтенаринн положила свёрток с одеждой на сидение у кровати, поверх – короткий кинжал в ножнах, символику дома Тегарон. – Как тебе понравится Лас-Таэнин эр Тегарон?

Лас с трудом уселась.

– Светлая, – она выглядела бесконечно уставшей. – Зачем я тебе?

– Дени оставил мне записку, – Майтенаринн опустила голову. – Я хочу выполнить его последнюю просьбу. Я не смогу это сделать без тебя. Я не смогу заботиться о тебе, если ты не захочешь жить.

Лас прикрыла глаза. Кивнула, приняла кинжал.

Прижала ножны к груди.

– Докажи, – попросила она.

Майтенаринн поняла её.

– Ma es matafann ka, – прошептала она.

– Es foar tan es mare, – продолжила Лас и закрыла глаза. – Он любил это стихотворение. Не знаю, почему. Сагари завершил его в ночь своей смерти. Но Дени любил его, всё равно. Сказал, что ты знаешь… знаешь перевод.

– Только несколько строк, – призналась Майтенаринн.

– Читай, – Лас не открывала глаз.

 
Мы с тобою – едины, мы слиты в одно,
Мы услышали клятву небес,
Что разлуки и горя нам не суждено,
Что…
 

Не помню, подумала Майтенаринн с испугом. Лас ждала.

 
Нет тебя – но по-прежнему всходит луна,
Нет тебя – но глухи небеса,
Нет тебя – но земля чьим-то счастьем полна,
Как…
 

Да что же это?!

 
Если реки прохладой текут, не огнём,
Небеса не рыдают, скорбя,
Если в прах обращаем всё то, чем живём,
Смеем жить, никого не любя?
Беден мир, если места в нём нет для тебя.
Проклят мир, что прожил целый день без тебя!
Сгинет мир…
 

– Хватит, – попросила Лас, опускаясь на спину. Майтенаринн посмотрела на неё удивлённо.

– Сагари просил никогда не читать это стихотворение вслух до конца.

Майтенаринн улыбнулась.

– Ты веришь в это?

– Я читала рукописи Сагари… Я родом из его страны.

Майтенаринн опустила голову. Всё болит… болеутоляющее перестаёт действовать.

– Извини.

Лас долго лежала, закрыв глаза, и Майтенаринн уже собралась уходить.

– Помоги мне встать, – попросила Лас неожиданно.

Вдвоём они подошли к окну. Майтенаринн распахнула его. Дождь лил и лил, унылые серые тучи неровной грядой уходили к горизонту. Светлая подставила ладони… прижала их к лицу. Вздрогнула, поднесла к губам.

Лас сделала то же самое. Слабый привкус соли.

Близкая молния осветила их обеих; Майтенаринн увидела… нет, ей показалось. Она сняла диадему, осторожно положила перед собой. Вгляделась в своё отражение в оконном стекле.

Молния прорезала тучи, облив комнату мертвенным призрачным светом.

Нет, ей не показалось. Волосы её оставались русыми… но виски были тронуты едва заметным снегом.

Лас глядела вдаль, откуда одна за другой наплывали тучи, и было не понять, что именно стекает по её щекам – дождь или слёзы.

Часть 2. Разбитое зеркало

1. Тёмная луна

Секундная стрелка движется медленно-медленно.

Тучи за окном расходятся, время от времени лунный свет проскальзывает между ними и заливает комнату нестерпимым серебром. Но время ползёт и ползёт, удручающе неторопливо. Которая ночь? Вторая? Пятая? Сотая?

Не знаю…

Я попросила поставить часы у изголовья. Голову тяжело, почти невозможно повернуть. Мышцы ноют, в ушах звенит, сердце грохочет в груди, а секундная стрелка движется еле-еле. Считай секунды, не считай – сон не приходит. Иногда удаётся провалиться в забытье.

Лас… читает книгу. Я чувствую, что Ласточке тревожно. Книга позволяет ей не уснуть… не провалиться в такое же бесконечное забытье. Дай воды, Лас… я знаю, мне нельзя много пить, но терпеть почти невозможно.

Воды, Лас…

Не слышит.

Немного воды…

Лас поднимает голову. Как она постарела! Волосы успели отрасти и завиться серыми колечками. Да, конечно, говорит она, но сначала выпей это.

Жёлтая таблетка на сухой ладошке. Возле моих губ. Как приятно она пахнет. Какая маленькая таблетка. Нет, не маленькая. Большая. Огромная. Как только она помещается в её иссохшей ладони?

С трудом удаётся закрыть глаза. Я бы позвала на помощь, закричала, но крика никто не услышит. Даже я.

…Удалось открыть глаза. Нет луны, тучи ползут по небу – ссохшиеся, опустошённые, как и я.

Лас…

Подняла голову.

Воды…

Она кивнула, намочила салфетку, поднесла к губам. Что за пытка… Ты же знаешь, как мне хочется пить.

Терпи, сказал он. Будет трудно. Постарайся вытерпеть до конца.

Как просто посоветовать – терпи!

* * *

Я попыталась позвать его, но он меня не услышал. Меня куда-то везли. Было жарко и душно. Всё тело ломило. Голову сверлило сотней крохотных игл.

Саванти облачён во что-то хрустяще-глянцевое, на голове – причудливо свёрнутый кусок ткани. Очков на носу нет. Худой он какой-то…

– Очнулась? – наклоняется он. Улыбается. – Не торопись, Королева. Рано ещё. Мы даже не начинали. Потом поговоришь.

– Что… не начинали?

– Чинить тебя, что же ещё. Не старайся, не отвечай. Закрой глаза и считай до ста.

– Что у тебя на голове?

– Новая мода, Королева. Поправишься, тебе такой же подарю.

Пытаюсь смеяться, но не могу – становится больно.

– Прости, Королева, что с меня взять. Закрой глаза. Не подсматривай.

– Реа…

– Здесь она, здесь. Если ты скажешь ещё хоть слово, она меня убьёт.

Сотня тянется куда дольше миллиона. Где-то по пути я забываю всё на свете…

* * *

– Май?

Солнце. Первое, что осознаю – солнце уже встало.

– Май, слышишь меня? Попытайся открыть глаза, пошевелить веками.

Наверное, я попыталась.

– Отлично, Май, отлично. Не пытайся говорить… Не шевелись…

Он смеётся? У меня нет ничего, чем я могла бы пошевелить!

Что-то холодное. Ко мне прикасается что-то холодное. Ой…

– Всё в порядке, Май. Слушай внимательно. Рядом с тобой только я.

Я и так… чую… что только ты.

Саванти улыбается. Я не вижу, но знаю.

– Отлично, вскоре сможешь видеть. У тебя сложности со здоровьем, Королева. Я потом объясню всё подробно, а пока слушай внимательно. Я сделал для тебя лекарство – то, что ты носила бы в медальоне.

Попыталась утвердительно пошевелить глазами.

– Вот оно, рядом. Но тебе станет намного лучше, если ты продержишься без него. Будет очень плохо, Май. Очень плохо и очень долго. Тебе нельзя много пить, тебе нельзя шевелиться. Кто-нибудь из нас всегда будет рядом – день и ночь. Слышишь?

Слышу, слышу…

– Тебе нужно принять решение, Май. Таблетка тебе поможет, на время. Но вскоре снова станет плохо. Ты выпьешь ещё одну, и ещё… Постепенно всё пройдёт. Но если ты попытаешься вытерпеть, всё окончится гораздо раньше. Подумай. Пошевели глазами вверх-вниз, когда захочешь ответить.

Хитрый Саванти. Знает, как заставить принять правильное решение.

– Я не хитрю, Май… Я говорю честно: будет очень неприятно. Не захочешь – откажись. Таблетка всё время будет здесь, тебе дадут её, как только прикажешь.

«Прикажешь». Не «попросишь».

Думаю. Делаю вид, что думаю.

– Уже решила?

Да.

– Будешь терпеть?

Да. Только замолчи, Саванти…

– Храбрая Королева…

Прикасается к моей щеке… Я чувствую, я чувствую!

И ни капли иронии. Всё, Саванти, дай умереть спокойно.

– Ты будешь жить, Королева, – говорит он. И уходит.

Что-то тикает рядом со мной. А я проваливаюсь куда-то, глубже и глубже.

* * *

– Помолчи хоть немного, Ани, – Реа утомлённо прикрыла глаза.

Тот самый кабинет. Те самые ящики дорогого вина, которые так и остались нетронутыми. Ну, практически. Две бутылки не в счёт. И ещё одна разбилась.

С ними сидел Хеваин Эммер, тот самый корреспондент «Норвен Экспресс», который, как полагали эксперты, решил исход короткого боя в Зале Заседаний.

На счету Хеваина было три снайпера и полтора «жука». Второй «жук», в которого он попал, не был убит. Впоследствии – часа через два – помилован. Светлая не хотела крови. Не хотела мести…

Каждому из сидящих за столом казалось, что у остальных что-то не в порядке с одеждой.

Реа, сильно похудевшая за последние двое суток, так и не снимала халат, в котором вошла в операционную. Сбросила только внешнюю оболочку, стерильный барьер. Не иначе, суеверие какое-то, подумал Хеваин.

Саванти, так и ходивший с причудливо замотанной головой. Надевший чёрные шёлковые перчатки. И тоже в халате – давешнем, времён начала Выпуска, по-прежнему испачканном капельками крови.

Сам Хеваин не смог одеться в серый дорогой костюм, в котором был в тот момент. Не было уже костюма. То, что от него осталось, при взгляде вызывало только сострадание, смешанное с обидой – столько заплачено. Впрочем, снайперы никогда не думают, что их мишень могла вложить в одежду последние деньги.

Хеваин облачился в больничную одежду. Но со значком-пропуском на груди. Серая широкая лента обмотана вокруг головы, едва удерживая седую шевелюру. И видавшие виды старые перчатки – старинного фасона, до локтей. Долго копались у Саванти в хранилище, пока нашли подходящие.

– «Помолчи»? Пять минут назад ты попросила меня сказать что-нибудь. И потом, с чего такое нежное прозвище? Все в этом мире знают, как меня зовут за моей спиной.

– Я просила сказать что-нибудь умное.

– Я и говорю – завтра опять придут корреспонденты, справляться о здоровье Светлой. Что скажем?

Реа с отвращением посмотрела на многочисленные бутылки с винами. На столе почти всё было, как в тот вечер.

Разумеется, ни о каком продолжении Выпуска речи идти не могло. По многим причинам, не только из-за печальных событий в Зале Заседаний. Завтра, говорят, его уже починят. Как и пострадавшие от боя окрестные здания. Вообще странно, что случайных жертв было всего две. Шесть сотен пуль найдено, в общей сложности.

Однако студентов и постояльцев никто никуда не гнал. Кто хотел – приходил в пустующие Праздничные Залы, где никто не толпился у ломящихся витрин, где ряды бутылок тщетно ждали жаждущих, а скучающие бармены казались изваяниями самим себе.

– Может, мне выйти? – поинтересовался Хеваин.

– Какие глупости, – махнула рукой Реа. – Вы теперь с нами, Хеваин. Обратного пути нет.

Хеваин серьёзно кивнул. Светлая попросила его остаться, помочь – ещё там, в Зале Заседаний. Посмотрела ему в глаза и попросила остаться. Он хотел уехать. Сразу же. Чтобы никогда больше не испытывать такого взгляда. Но – остался.

И Главный, которому он позвонил, едва не умер от счастья, когда узнал, что у его газетёнки будет свой человек в самом сердце Тегарона.

– Я знаю одно, – продолжала Реа. – Никаких официальных объявлений, Ани… или лучше «Хлыст»? – ты больше не делаешь.

– Что я такого сказал? – Саванти проглотил тонизирующую таблетку и запил стаканом воды.

– Уже забыл?

– Меня спросили, как здоровье Светлой. Я сказал, что этой ночью она встречает тёмную луну. Я что, виноват, что в этой стране никому не положено говорить о состоянии здоровья прямыми и простыми словами?

– Да-да. Ты знаешь, что означает «встречать тёмную луну»? Применительно к Светлой?

– Просто луну – знаю. «Тёмную» – не вполне, но состояние Май… здесь же все ждут красивых иносказаний.

– Я так и думала, – Реа допила воду и неуловимым движением отобрала у Саванти флакончик с тонизирующими таблетками. – Хватит. В общем, я тебе не завидую, Ани.

– Подождём ещё часа четыре, – Саванти неожиданно подмигнул собеседникам, сохраняя совершенно серьёзное выражение лица. – Слушайте, идёмте ко мне. Посетителей денька два не будет, а сидеть в этом склепе я не могу. Всё равно здесь никто ничего не тронет.

Остальные молчали, оставались невесёлыми.

– Чаю выпьем… – предложил Саванти, уже теряя надежду.

– Чай – это идея, – оживилась Реа. – Не возражаете, Хеваин? Как рука?

– Болит. Но меньше, чем вчера, – Хеваин осторожно пошевелил простреленной конечностью. – Давно я не пил чая. У нас он столько стоит…

– Наш Великий Теоретик угощает, – Реа, ненадолго превратившись в прежнюю Тигрицу, оскалилась… и бесшумным прыжком переместилась к двери. Стул, на котором она только что сидела, не шелохнулся.

– Теоретик! – фыркнул Саванти. – Через две недели у меня защита. Так-то. А потом – стану Великим Практиком…

Оплеуха от Реа была почти дружеской.

– -

– Может, мне её сменить? – предложил Хеваин, имея в виду Лас. Ставшая замкнутой и молчаливой Лас-Таэнин не отходила от Май уже вторые сутки. Днём дремала – и тогда дежурил кто-то ещё – да изредка отлучалась – поесть, например.

– Если потребуется, сама попросит, – возразила Реа. – Хотя она не попросит. Не знаю, как объяснить – для неё это важно.

Хеваин кивнул.

Аромат чая был просто одуряющим. В гостинице чашечка такого стоила полтора тагари. С учётом того, что номер стоил пять тагари в неделю, а на расходы было положено шестьдесят в месяц. Совесть мучила Хеваина нестерпимо. Очень странное ощущение, давно его не испытывал.

Саванти заваривал чай прямо в лаборатории. Хеваин оценил, что аппаратура, которой забита просторная комната, может стоить примерно столько же, сколько весь остальной Университет. Откуда такие сокровища?

– Да, – кивнул Саванти. – Я тоже ощущаю нереальность. Девяносто часов назад я думал, сколько ещё протяну в этом забытом всеми уголке мира. Восемьдесят часов назад я пытался найти удовлетворительное объяснение тому, что делает Май. Семьдесят пять часов назад я понял, что всем нам крышка. Семьдесят часов назад тюремщики ещё спорили, что у меня отъедят в первую очередь. Шестьдесят часов назад я понял, что с окраины мира попал в центр мироздания.

– Вы правы, – сознался Хеваин. – Я уже восемь лет не мог отыскать приличного сюжета. В конце концов меня «сослали» сюда… без обид, прошу. Думал, надо уходить на пенсию, как и собирался. Водить туристов к озёрам, продавать помаленьку архивы… Фронтовые записи до сих пор стоят очень много.

– Фронтовые? – удивилась Реа.

– Я попал в Тегарон ещё во время Гражданской. Сорок семь лет назад. До сих пор не понимаю, почему меня не расстреляли ни те, ни другие, ни третьи.

Саванти покачал головой.

– Впервые вижу живого участника Гражданской. Я тоже нездешний, но, каюсь, об этой части истории знаю мало…

– Если вас не затруднит, – сухо заметила Реа, – поговорите о войне в другой раз. Или без меня.

Хеваин встал, держа чашку в руке.

– Слушаюсь, – кивнул он. – Таха Маэр… Саванти… разрешите осмотреться? Ничего трогать не буду, обещаю.

– Да, конечно, – согласился Саванти. – Мне как раз есть, чем заняться. Обход ещё нескоро. Тигра… ты бы отдохнула.

– Ты предлагал подождать часа четыре… уже три с половиной, – заметила Реа. – Я подожду.

* * *

Когда удалось открыть глаза в очередной раз, секундная стрелка… двигалась вспять.

Это нечестно!

Я повернула голову почти без усилий. Ничего не болит! Если бы часы не сошли с ума, можно было бы подумать, что я выздоровела. Лас… Лас!

Сидящая у изголовья подняла голову.

Я встретилась взглядом… сама с собой. Вторая Май долго смотрела мне в глаза, затем встала, взяла со столика диадему, вручила мне – надень.

Я надела. Двойник предложил руку, я осторожно взялась за неё – тёплая – и уселась. Затем встала на ноги. И… поплыла. Пыталась идти, а взамен – скользила в воздухе, с такой же скоростью. Подплыла к окну…

Угольно-чёрное небо украшала луна. Огромная. Неправильная. Я не сразу поняла, что в ней неправильного – в центре ослепительно белого диска горел жёлтый глаз. Чувствовалось, что он меня прекрасно видит.

Май-вторая настойчиво потянула меня в сторону двери.

Мы пошли. Она шла, я – плыла. Дверь открылась вовсе не в больничный коридор. В какое-то совсем иное место – сводчатый потолок метрах в десяти над головой, призрачное, неприятное освещение, сильный запах плесени.

Позади с отвратительным лязгом захлопнулась дверь. Я оглянулась – двойник указывал налево. Оттуда тянуло едва ощутимым ветерком, несущим слабый привкус моря. Море…

Двойник остался стоять. Я оглянулась – Май-вторая сделала нетерпеливый жест – давай же, не медли. Хорошо. Всё равно это сон. Ничего не было слышно – только стук сердца.

Шагов через сто коридор – огромный, но коридор – повернул налево.

Берег моря.

Я вгляделась. Невысокие фигурки пляшут вокруг костра. Дети? Наверное. Обоняние работало странно – наплывами. Я осторожно подплыла поближе к разлому в стене – некогда эта часть коридора оканчивалась глухим тупиком – и присмотрелась.

Всё было как в тумане. Только и удавалось рассмотреть: жаркий, потрескивающий костёр, да несколько детишек, прыгающих вокруг. Сколько их? Не могу сосчитать. Всё плывёт перед глазами.

Лязг позади. Громкий стук, отозвавшийся эхом от скал впереди меня. Я обернулась – массивные железные ворота отрезали путь назад.

Детишки заметили меня. Указали руками в мою сторону и, вприпрыжку, помчались ко мне. Так же, как и я, они плыли по-над самой землёй. Ближе и ближе…