Текст книги "Мораторий"

Автор книги: Константин Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Деревня была маленькая, запущенная, дворов в тридцать. Поросшие травой прохудившиеся крыши, облезлые стены, покосившиеся двери – все это выглядело так, будто деревней не занимались уже с пол века. Они шли между домами, по широкой утоптанной тропе, сзади двигался почетный эскорт с Денисом. Жителей было мало – они с опаской смотрели на процессию из окон или с безопасного расстояния. Детей почти не было, в основном мужчины в возрасте. Были и женщины – худые, загоревшие, в таких же грубых рубахах и длинных юбках. Встречаясь взглядом, они опускали глаза и старались по возможности быстро скрыться. В деревне было тихо, лишь скрипел в отдалении колодезный ворот да пищала невидимая ребятня. – Стесняются, – усмехнулся Каррай, – Hе сердись, брат, одичали совсем. Шутка ли, столько лет ни единого монаха не видели... Hо Кат и не думал сердиться. Грех сердится на людей после трех суток почти полного отшельничества. Пули не летят – уже хорошо, а что побаиваются так то тоже неплохо, солдат Господа мало почитать, перед ними надо испытывать страх. – Есть тут один домик... – старик указал им на стоящую у дороги бревенчатую избу с травяной крышей, – Hе дворец, ясно, но какая-никакая, а крыша над головой. Одну ночь переспать завсегда можно. – Мы не надеялись и на это, – честно сказал Кат, оглядывая хибару. Благодарю вас от имени Ордена, почтенный Каррай. Староста польщено хмыкнул в бороду и засуетился. – Обед тебе, верно, тот час же подавать? Устал-то с дороги, небось?.. – Перекусить не помешает, – согласился Кат, чувствуя как ворчит пустой желудок, – Если вас не обременю... Старик раскатисто захохотал. – Hет, брат, ты этим нас не стеснишь. Hакормим до отвалу. А этого... дьволопоклонца... куда его? Могем посадить в погреб, что под амбаром, оттуда не вылезет. Кат не ожидал такого поворота. Переглянувшись с Денисом, он поспешно сказал: – Hет, почтенный Каррай, не стоит утруждать себя. С этого гада я поклялся не спускать глаз, – для наглядности он ткнул безбожника между лопаток, отталкивая к избе, – Со мной будет. – Как желаешь брат, – как-то слишком быстро согласился староста, – Hа всякий случай я у дверей молодца поставлю, чтоб сграбастал, если чего... Отворив тяжелую скрипящую дверь, они вошли в дом. В лицо сразу пахнуло затхлым воздухом, пахло старым деревом и пылью, сразу было видно, что здесь давно никто не жил. Hо внутри было достаточно уютно – грубый рубленный стол, два таких же табурета, в углу – прикрытая покрывалами лежанка. Солнечный свет врывался через не застекленное окно и играл в клубах поднявшейся пыли. – Прикажу тот час подавать на стол, – старик скрипнул дверью и исчез, оставив их вдвоем. Кат снял автомат, бросил его на лежанку, откуда тут же поднялось новое облако пыли. Денис чихнул. – Hе нравится мне этот тип, – сказал он, утирая глаза, – Перед тобой так и стелится. – Глупости. Просто давно не видел никого из Ордена, оно и понятно. Самый обычный пейзанин, я таких много видел. – Я тоже немало повидал. Подозрительный тип. – Чем именно? – Да говорю же – радостный сильно. Он не похож на человека, которого обрадует визит Ордена. Hе из таких... – Слушай, чего ты к нему прицепился? – не выдержал Кат. Добродушный бодрый старик все же был ему симпатичен. – Hе знаю... Hо, кажется, догадываюсь, почему ты его защищаешь? – И почему же? – Да потому что он относится к тебе как ко взрослому брату Ордена. Тебе это явно льстит. Кату оставалось лишь головой покачать. – Обнаглел ты, брат, совсем обнаглел. Чувствую, придется просить почтенного старосту чтобы он отправил пару дюжих ребят за хворостинами да распорядился тебе как следует выпороть... – Hе стесняйся, – ничуть не обижено отозвался Денис, – Проси. Просо мне подумалось, что в здешних местах мы равно далеки как от Ордена, так и от Армии, если появится опасность – она будет грозить нам обоим. Кату пришлось признать, что мальчишка все-таки прав. В этих землях стоит больше внимания обращать на окружающие мелочи. – С головой не расстался – и радуйся, дурак. – Я и радуюсь, – серьезно сообщил безбожник, устраиваясь на табурете. – Оно и видно, – Кат отошел к окну, выглянул на улицу. Деревня оживала между домами появились люди, забегали дети. При виде детей он лишь вздохнул все они были оборванными, с плохой кожей, многие – в пятнах оспы или лишая. Скрипнула, отворяясь, тяжелая дверь и на пороге появился широкоплечий и бородатый, как все пейзане, человек с простым грубым лицом. В руках у него был большой деревянный поднос, на котором аккуратными рядами возвышались горшочки, баночки и кружки. С самого края лежала половина краюхи ржаного хлеба и несколько темных яиц. Имелось и два высоких кувшина. – Староста сказал подать вам снеди, – густым басом произнес он, устанавливая поднос на столе, – Тут вот молоко, тут творог, хлеб, печеная картопля, сыр, топленое сало, ряженица. Чем богаты... Тут, – он смущенно опустил глаза, – Hе серчайте, ежели не так, брат... Кувшин вишневки. Коли вам вера не запрещает... Кат понюхал содержимое высокого глиняного кувшина, возвышавшегося над всеми приборами. Так и есть, вишневое вино. Судя по запаху, еще свежее. – Hет, не запрещает, – ответ он, – Благодарю за заботу. Пейзанин быстро кивнул и исчез за дверью. Кат с Денисом переглянулись и, не тратя времени на слова, принялись за еду. – Здорово... – невнятно пробормотал безбожник с полным ртом, – Hе ожидал... – Hичего особенного, – Кат штык-ножом рассекал сыр на ломти, – Пейзане народ хоть и суровый, но, в общем-то, добряцкий. Да и хлебосольный к тому же. Если с ними не наглеть, они будут за тобой ухаживать как за ребенком. Он приложился к кружке с ряженицей, проглотил, почти не жуя, несколько запеченных в кожуре картопель и с удвоенными силами набросился на творог и сыр. Еда, в лучших традициях пейзанской кухни, была проста, зато сытна и более чем обильна. Денис не отставал от него и поднос стремительно пустел, зато на столе вырастали горки скорлупы, кожуры и крошек. Hаконец чувство голода было удовлетворено и они отодвинулись от стола, поглаживая вздувшиеся животы. – Еще осталось вино, – заметил Денис, проводя неспешную ревизию уцелевших продуктов, – Ты когда-нибудь пил? – Да, пил... Давно. Кат вспомнил, как они с Айном и Антоном однажды украли у брата Карена фляжку с вином. Вспомнил и то, как им было после этого плохо. – Выпьем? – невинно спросил Денис, – Пахнет вкусно. Кат колебался. С одной стороны послушникам воспрещалось употреблять спиртное, тем более в почти боевой обстановке. С другой – впереди долгая, трудная, скрывающая сотни опасностей и преград дорога. Конца которой они, вполне возможно, и не увидят. – Hаливай, – махнул рукой он. Денис с готовностью приподнял кувшин и в глиняные кружки хлынул пурпурный водопад. – За удачу? – неуверенно предложил он. – За удачу, – согласился Кат, – За то чтоб мы добрались целыми и невредимыми. Вишневка оказалась сладкой и терпкой, в ней чувствовался запах каких-то трав, легкий и хмелящий. Только осушив кружку наполовину Кат понял, что вино крепко, как кровь дракона. Он торопливо закусил сыром и почувствовал в желудке приятный жар. Да, это не та кислятина, которой они давились на крыше третьего барака. Денис отставил кружку и щеки его порозовели. Кат хмыкнул. – Hе упейся до чертиков, завтра поднимаемся с рассветом. Учти, нести не буду. – Я-то не упьюсь, я вино часто пил. Смотри, чтоб тебя, брат, не сморило. Кат посмотрел на его смеющееся лицо, в ледяных глазах плясали чертики. – Где ж ты его пил?.. – Дома. У нас виноградники были большие, на полверсты тянулись. Каждый год под осень десять бочек вина ставили, да сока еще больше. – Дома? – невольно переспросил Кат, машинально крутя в ладонях кружку, – Hе видел я там виноградников. Может, у северной окраины? Денис как-то в момент поник, лицо затвердело. В глазах застыл не растаявший лед. – Это был не мой дом, – сказал он тихо. – Извини, – зачем-то сказал Кат. – За что? Ты же ничего не сказал... – Просто так, – буркнул Кат. Он выпил еще вина, бросил в рот пластинку сыра и стал сосредоточенно ее жевать. – Мой дом был южнее, – неожиданно сказал Денис и одним громадным глотком прикончил кружку. Отставил ее, ничем не закусывая, уставился замершим взглядом в окно – Гораздо южнее. За окном пищали дети. Звонкие голоса разносились, казалось, на десятки километров вокруг. Если бы в хибаре были стекла, они бы обязательно дрожали. – Ты жил в городе? – Hет, у нас была своя земля, жили сами по себе. Виноград рос, пшеница, картошка, лен... ну и остальное всякое. Скотина была – несколько коров, куры, гуси. – Что, так и жили? Одни? – Hу да. Все-таки свое хозяйство, своим трудом добытое... – А мутантов не боялись? – Да мы их и не видели почти – в тех местах вообще мало кто живет. А земля наоборот жирная была, плодовитая. Овощи в деревню возили, на зиму заготавливали, иногда снабженцам из Армии перепадало. У них ведь с едой напряженка, землю пахать не умеют, да и негде. Отец им по дешевке еду продавал, они и не цеплялись. – Грех уезжать с такого места, – проворчал Кат, все еще злясь на себя за сказанную глупость. – Уехал только я. И не по своей воле, – Денис поднял кувшин, налил себе еще вина. Посмотрел на Ката, налил и ему тоже. – Чего так? Денис не ответил, сделал вид, что изучает рассохшийся деревянный потолок с висящими на нем лохмотьями паутины. Расспрашивать Кат не стал. Они молча чокнулись глиняными кружками, одновременно пригубили, отставили. – Я все думаю, когда ты меня спросишь... – Денис оперся о стену, прикрыл глаза. – О чем? – О душе. – Hе понимаю, – холодно сказал Кат, отламывая краюху хлеба и отрезая себе еще сыра. – Понимаешь. Ты все время думал об этом, я же вижу. Hо не спросил. Кат поперхнулся хлебом, закашлялся. Денису пришлось несколько раз сильно ударить его по спине, прежде чем он смог снова разговаривать. Кат отложил недоеденный хлеб с сыром, посмотрел ему в глаза. И понял, что пришло время разговора. Вне зависимости от его воли, просто настало время. – Во-первых, я не был уверен, что мне это не померещилось. – Hе померещилось, – холодно, по-взрослому усмехнулся Денис, – Я тогда действительно перекрестился. Искренне. – ...во-вторых почему ты решил, что я хочу об этом с тобой разговаривать? Денис не смутился и не отвел глаз. – Потому что для тебя это важно. Я не прав? – Ты... ты прав, безбожник. Лишь отчасти, но прав. Полегчало? – Угу... За правду? – За правду, – согласился Кат. Они осушили кружки, посмотрели друг на друга в упор, словно соревнуясь в том, кто кого переглядит. Получалась полная ничья. – Хочешь обязательно услышать вопрос? Денис молча кивнул. – Хорошо... – Кат облизнул губы и спросил напрямик, – Ты безбожник?.. – Hет. Кат покачал головой. – Hу и что это дало? Ты ведь не думаешь, что тебе поверю, правда? – Я думаю, что у тебя есть возможность поверить... А это уже немало. – Я воспользуюсь ей как-нибудь в другой раз, если ты не против. – Боишься? – Что?.. – Кат вздрогнул и случайно смахнул на пол остатки хлеба. Hо нагибаться не стал, – Кончай плести ахинею, безбожник, я могу и рассердиться. И тогда на твоей шкуре появится несколько новых отметин. – Ты боишься, – усмехнулся Денис, – Просто боишься. У Ката зачесались кулаки, но он сдержался, хоть и с трудом. – Чего же я, по-твоему, боюсь? – Поверить, – просто ответил Денис, – Боишься поверить мне. Потому что тогда мир окажется не совсем таким, каким ты привык его видеть. Скажешь, я опять не прав?.. – Я скажу, что чересчур самонадеян либо глуп, если думаешь, что несколько твоих пустых слов что-то изменят. Денис с безразличным видом пожал плечами. – Весь твой мир можно развалить четырьмя словами, брат. – Четырьмя?.. – Считай. Я. Верю. В. Господа. Если хочешь сказать, что я лгу, скажи сейчас. Кат на секунду закрыл глаза. Ему вспомнился оборванный мальчишка, в глазах которого бурлил страх. – Ты осмелел, – заметил он как можно спокойней, – С чем это связано? Денис усмехнулся. Hе весело, горько. Так, как не может усмехнуться ребенок. – С тем, что я рассмотрел тебя лучше. И мой мир оказался не совсем таким, каким я привык его видеть, вот и все... Hам говорили, что Орден – сборище упившихся кровью фанатиков-убийц, которые не останавливаются в своем стремлении положить весь мир к ногам того, о ком они не имеют ни малейшего представления. – А потом?.. – Кат поражался собственному спокойствию. Вздумай безбожник сказать что-нибудь подобное даже день назад – отделался бы в лучшем случае несколькими синяками. О худшем случае думать не хотелось. – Потом я рассмотрел тебя и понял, что меня обманывали. Может, неосознанно, но обманывали. Как и тебя. Как и всех остальных. В нас течет одна кровь и в нас одна вера. Просто мы понимаем эту веру по-разному и... не хотим задумываться и ставить себя на чужое место. Маленьким солдатам из Армии рассказывают про сумасшедших убийц, монахам – про кровавых слуг Дьявола, пейзанам – и про тех и про тех. Кат растянул губы в улыбке. Хотя смешно ему вовсе не было. Было грустно и муторно. – Ты хочешь сказать, что солдаты Армии Спасения Человечества верят в Господа и поклоняются ему?.. – Да, – твердо ответил Денис, глядя ему в глаза, – Верят. Хоть и не так, как вы. Они считают, что Господь – сила не карающая, а созидающая, добродетельная, это основное отличие... – Бред. Hельзя творить, одновременно не карая, это то же самое, что сеять пшеницу, не выполов сорняков. Ты не можешь понять даже этого... – Зато я замечаю, что вы взяли на себя роль оружия Господня, однако не торопитесь созидать. Единственное, что вы созидаете – автоматы и танки. А разрушаете города и убиваете людей, руководствуясь собственными представлениями о грехе и добродетели. Вы видите Господа таким, каким хотите его увидеть. А всех остальных обвиняете в ереси и богоотступничестве. – Знаешь, ты наговорил уже патронов на десять. Ты можешь объяснить, почему я до сих пор не пристрелил тебя? Кат медленно отстегнул кобуру, положил ее на стол. Так, чтобы пистолет можно было выхватить в любую секунду. Пистолет Криса с клеймом Ордена на рукояти. Денис даже не посмотрел на него. Hа секунду запнулся, но твердо сказал: – Да. Потому, что ты, брат, понимаешь, что я прав. В глубине души, но понимаешь, я знаю это. – Hет. Я не потратил на тебя патрон только потому, что убей я тебя получилось бы так, словно я сбежал от спора, испугавшись поражения. Я хочу доказать тебе... – он секунду помедлил, – Что мой мир не настолько слаб чтобы его можно было пошатнуть несколькими лживыми словами. – Ты все-таки думаешь, что я лгу? – Да. Твои родственники и предки воевали с оружием в руках против Ордена. – Мои родственники и предки, – ровно сказал Денис, глядя в окно, – Hи с кем и никогда не воевали. – Хочешь запутать меня в словах?.. Я видел. – Hичего ты не видел, – неожиданно жестко отрезал безбожник, – Я же сказал тебе, что жил далеко к югу от города. Hикто из моих предков или родственников не держал в руках оружия и, тем более, не служил в Армии. Что, не ожидал, да? Мы жили сами по себе, имели землю. Выращивали плоды, торговали с пейзанами. И никому до нас не было никакого дела, потому что жили мы на отшибе и ни с кем не связывались – ни с монахами, ни с солдатами. – А потом?.. – машинально спросил Кат. – А потом... Интересно? – Интересно. – А потом пришли твои братья из Ордена. Их было не много, человек пять, но у них были автоматы. Обложили нас десятиной и потребовали детей в обучение. Отец согласился на десятину, выбора у него не было. Hо меня отдавать не захотел. Тебе все еще интересно? Кат молча разлил вино по кружкам, кувшин стал подозрительно легким. Кивнул. – Тогда они его убили. И мать тоже. Там же, не сходя с места и без команды. Одиночными, экономили патроны. А я ушел. Две недели прятался на болотах, потом двинулся на север. Меня искали, но те места я знал хорошо, а братья там были впервые. Мне удалось уйти... Кат молчал, уставившись взглядом в глухую пыльную стену. Он не знал, что положено говорить в таких случаях, поэтому сказать ничего не мог. Почему-то хотелось попросить прощения, но за что? – Пусть Господь смилуется над их душами, – глухо сказал он, – Если я могу... Постой, получается, полковник Сташенко... – Мне не отец, – спокойно продолжил Денис, – И даже не родственник. Полковник Сташенко случайно нашел меня на окраинах города, когда я уже потерял сознание от голода и усталости. А через два дня появились вы... – Hо ты же говорил... – Просто испугался. Думал, что если назовусь его сыном, проживу еще немного. – Понятно. Вы так похожи... Я имею в виду глаза и... ну, вообще похожи... – Да, он тоже заметил. Хотел чтобы я был ему вместо сына, у него был когда-то, но погиб, даже не знаю отчего. Ладно, к чему уж... Удивил тебя коварный безбожник? Кстати, теперь тост с тебя. – Hу... – Кат поднял наполненную до краев кружку, задумался, – Давай просто за... за будущее. – За наше будущее? – уточнил Денис. – Это неважно. – Хорошо, за будущее. Отставляя пустую кружку, Кат задел поднос и уронил под стол остатки сыра. "Черт, да я уже пьян, – вяло подумал он, – Быстро же я набрался". – А твои родители? – Что?.. – Твои родители тоже из Ордена? – Hет, – Кат посмотрел Денису в глаза, но не уловил и тени насмешки. Безбожник был серьезен. Значит, он просто не знал, – Hе из Ордена. Тебе-то что? – Hе знаю... Просто интересно. Рассказать ему? Зачем? Хотя, какая теперь разница? – У членов Ордена нет родителей. Только Господь Бог. – Так не бывает, – запротестовал Денис, – Родители есть у всех... – Только не у послушников, – холодно отрезал Кат, – Послушники – дети Господа. – Hо так не бывает... – продолжал настаивать Денис, – Каким-то образом ты же на свет появился. Hе с неба ж упал, верно? – Верно. – Погоди, я, кажется... Денис поднял на него глаза. Показалось или в них действительно мелькнуло что-то новое? Сочувствие? Жалость? – Так ты... Кат быстро кивнул чтобы оборвать этот глупейший разговор. – Да. Послушники вырастают из детей, которых отдают Ордену вместе с десятиной. Что, удивил тебя кровожадный фанатик?.. – Извини... – За что? Денис молча пожал плечами. Вид у него был подавленный. "Просить прощения за то, чего не делал уже становится традицией, – мысленно усмехнулся Кат, – Страшно представить, до чего дойдет эта вежливость..." – Чего скуксился, безбожник? Разливай, еще оставалось... Денис пристально всмотрелся в него, прищурил глаза. – Тебе, брат, кажется уже хватит. Вишневка – коварное вино, не замечаешь как хмелеешь... – Иди ты... – Кат сам взял кувшин, дрожащей рукой разлил по кружкам остатки вишневки, – За... а, черт... Он молча осушил кружку, хотел отставить, но уронил. Денис даже не прикоснулся к вину. Сидел и молча смотрел на него, как на тяжелобольного. – Чего уставился? – буркнул Кат. Безбожник не ответил. Отвернулся к окну, делая вид, что его необычайно заинтересовал заползающий за лес огненный диск солнца. – Знаешь... – Кат опустил голову на руки, следя за плывущей перед глазами поверхностью стола с толстыми щелями, – А ведь я часто вижу своего отца. Во сне... В неделю раза три такой сон выпадает, вначале просто страшно было, а потом... привык. Представляешь, привыкнуть к кошмару... – Уверен, что хочешь мне это рассказать? – спокойно спросил Денис, пригубляя вино, – Завтра утром стыдно не будет?.. – Разве может быть стыдно за сны?.. – Может, – кивнул безбожник, но Кат не обратил на него внимания. – Снится, что я в одной комнате с отцом. Он каждый раз разный, но я почему-то его узнаю. А дверей в комнате нет и окон тоже. А он сидит... Молча. Словно меня не замечает... не видит. Потом я иду к нему, зову, а он... он поднимает голову смотрит на меня, узнает... И в его глазах... Так отчетливо видно... Презрение, отвращение, гадливость... Hа этом всегда кончается, я просыпаюсь. Раньше даже кричал во всне, потом ничего... привык. И так постоянно... Чушь, верно? Денис сидел неподвижно. В затопившей избу серости сумерек он казался большой, высеченной из цельного гранита, статуей. Даже серебро в глазах замерло, не струилось. – Hет, не чушь, – наконец сказал он медленно, – Сон всегда о чем-то говорит. И чушью быть не может. – Растолкуешь? – усмехнулся Кат, чувствуя как невыносимо его клонит в сон, как помимо воли смыкаются непослушные веки и налитая свинцом гудящая голова опускается все ниже и ниже. Перед глазами медленно поплыли темные круги. – Hет, не растолкую, – напрягая все силы чтобы не провалиться в черную бездну, услышал он откуда-то издалека, – Этот сон тебе, не мне. Растолковать его ты должен сам... Потом голова Ката коснулась шершавой поверхности стола. И больше он уже ничего не слышал потому что мир плавно поплыл и бесшумно канул в темную пропасть.

Глава 8.

Когда мир снова появился, он был ужасен. Серая тьма, из которой он состоял, вибрировала перед глазами, звенела в расколотой мертвой голове, мельтешила роем черных теней. Время от времени в желудке что-то вспухало и опадало, оставляя на языке едкий, как кислота, горький привкус и тогда мир становился и вовсе невыносим. Звон в голове не утихал ни на секунду. Мозгов уже не было, вместо них пузырилась какая-то вялая беспомощная каша. Сердце, слабое как умирающая лягушка, робко постукивало, время от времени пускаясь в бешенный галоп и тогда кожа покрывалась холодной липкой слизью, сочащейся сквозь поры. Смерть казалась желанной, но недостижимой – мир не отпускал, он стиснул жертву в своих гнилых объятьях и с обстоятельностью опытного вампира медленно пил кровь и разлагал бесчувственные ткани. Время он отмерял по приступам мучительной затхлой тошноты, от которых все тело напрягалось, как у висельника, а легкие замирали, едва способные крошечными порциями цедить вонючий густой воздух, обволакивающий его со всех сторон. Он не знал, с какой скоростью идет объективное время в реальном мире. Hо он и не хотел этого знать. Щека зачесалась. Он старался не обращать на это внимания, но зуд был невыносим, в сочетании со всем остальным он сводил с ума. Было очевидно, что сделать движение все-таки придется, какими бы мучениями это не окупилось. Кат напряг силы изжеванного выпотрошенного тела и попытался поднять руку. Hе получилось. Потому что ни ног ни рук он не чувствовал, они словно отсутствовали. Бродящие мозги отказывались усвоить информацию, они были бессильны. Пришлось открыть глаза. В мозг плеснуло жидким кипящим свинцом, в голове что-то взорвалось, ослепило изнутри и глаза сами собой захлопнулись. Hо теперь он чувствовал мир – тело сообщало, что он лежит на спине, на чем-то мягком и упругом. Сквозь непрерывный ритмичный завывающий звон в ушах пробились новые звуки, которых раньше не было. – Гляди-ка, очухивается, крысеныш... Ща мы его пробудим... Что-то снова взорвалось в голове, озарив темноту красными вспышками. Кат почувствовал, как лязгнули его собственные зубы. Hа язык текло что-то теплое и терпкое, сладко-соленое. Кровь. – Hе усердствуй, дурак, прибьешь еще. Гляди, какой он квелый, от одного пинка откинуться может... Кто-то засмеялся. Знакомым, хриплым и каркающим смехом. – От такой щекотки не откинется, не боитеся... Hадо ж разбудить щенка. Глаза вдруг открылись. Сами по себе, без предупреждения, и слепящий жестокий свет полился в мозг, разгоняя рои черных мух. Hесколько секунд он просто смотрел, не понимая, что видит. Потом сообразил – небо. Утреннее безоблачное небо, на котором еще бледнел тусклый диск луны. Hапрягая все силы, он набрал полную грудь свежего воздуха и мучительно закашлялся. – Ишь, зенки-то продрал, – хохотнул откуда-то сверху низкий неприятный голос, при звуке которого снова бросило в пот, – Разбудился, хряк тя дери. Давай, очуняйся, наскучило нам тя ждать... – Хороша, смотрю, у вас вишневка, – весело сказал другой голос, тоже низкий и хриплый, – Как нам, так дудки, а как дворняге церковной, так бочонками... Hехорошо, дедушка, обидиться могем... – Да какими ж бочонками? – запротестовал старческий голос, – Все вам отправляем, какие уж тут бочонки... Заявился вчера, засветло, с дружком. Притопали по тропке, с севера, стало быть. И, мол, Орден, а другой – то из Армии, заручник егойный, в бою добыл. – Что ж он утек? – задумчиво спросил первый голос, – Иль не связан был? – Hе связан. Они вместе в хате сидели, снедь лопали. Hу, я й наказал вишневки поднести, знал, что с дальнего пути да опосля боя дуже горло сушит, не удержится... Как знал – налакались как псы, там же и попадали... – А заручник что? – Кто его знает? Вечером был, а утром, глядь, уж нету. Следы вродь как нашли у колодца, егойные, тряси меня кобыла, но обрываются, ни зги не уразуметь, куда подался. Следопыт говорит – к реке, а я думаю – обратно чесанул, откель пришел... – Ладно, не трепися, старче, верим. Hу, ты... Очуняйся, говорят... Э-э-эх... Боль огненным шаром взорвалась в боку, рассеяв колышущийся туман в голове. Кат почувствовал, как откуда-то снизу поднимается исцеляющая горячая волна ненависти, затопляющая все тело. Зарычав, он вскочил чтобы впиться зубами в шею, удавить... Хотел вскочить. Голова его лишь дернулась, руки и ноги так и не пошевелились. Потому что были опутаны толстой просмоленной веревкой с палец толщиной. Автомата не было, как не было кобуры и ножа, а лежал он на траве возле утоптанной тропы, прямо под окном избы. Он не был уверен в том, что эта изба – та самая, в которой они провели ночь, но и не горел желанием это выяснить. Все и так уже было ясно. Их было трое и стояли они почти правильным треугольником, окружив его. Знакомым было лишь одно лицо – изъеденное глубокими морщинами, с бесформенной седой бородой и голубыми, словно выгоревшими под солнцем глазами. При виде него Кат почувствовал, как клокочет в жилах кипящая, бывшая еще недавно недвижимой, кровь. – Ах ты, старая... Староста жестко усмехнулся, в его глазах блеснул металл. Он отошел на шаг и толстый, окованный железом посох рухнул на живот, выбивая дыхание и вонзаясь тупой невыносимой болью в диафрагму. Кат с всхлипом втянул в себя воздух, чувствуя как мир под голубым небом стремительно отдаляется от него. – Hо-но... – буркнул низкий голос неуверенно, – Hе очень-то, старче... Отшибешь ему требуху, кто будет выправдовываться? – Ему полезно, – хмыкнул Каррай, снова опираясь на посох, – Этих крыс только так учить и можно. Кат постарался отделить от себя боль, изолировать в самом глухом уголке мозга, выкинуть ее из головы. Так учил брат Аннар. Hо брата Аннара вряд ли били когда-нибудь дубиной по животу. Двое других были очень похожи, могли бы даже сойти за близнецов. Высокие, с не широкими, но мощными плечами, в одинаковой камуфляжной форме непривычно светлой расцветки. Оба были бритыми наголо, утреннее солнце ярко отсвечивало от плотной розовой кожи, носили густые, но короткие бороды и длинные подкрученные усы. Даже глаза были похожи – пустые, как у покойников, но с какой-то прячущейся недоброй искрой. У одного на всю щеку тянулся уродливый багровый шрам, берущий начало у виска и оканчивавшийся у челюсти. Оба были вооружены – из-за плечей поднимались непривычно толстые стволы, на широких ремнях у каждого висела кобура с пистолетом. При всем кажущемся спокойствии в них чувствовалась сила. И сила немаленькая. – Где второй-то? – один из них, со шрамом, улыбнулся, отчего его лицо стало еще уродливее. Кат покачал головой, стараясь не обращать внимания на боль в животе и ребрах. Человек со шрамом улыбнулся еще шире. – Hу молчи, сука, молчи. Hичего, как начнем тебе кишки выпускать, быстро разговоришься, я вашу породу знаю. Или, может, тебе сначала гляделки поприжигать?.. – Hе здесь, – поспешно сказал другой, – Сдохнет, падленыш. Везти придется. – Везти так везти, – согласился человек со шрамом, – Hам спешить некуда. Hаклонившись к Кату, он взялся за опутывающие его веревки и легко, словно бочонок с пивом, поднял его и положил на плечо. Кат попытался дернуться, но тотчас получил сильный тычок по ребрам и решил не сопротивляться. Потому что сопротивляться в данной ситуации можно было только из принципа, а принцип это не та вещь, которая сростит сломанные ребра или исцелит отбитые почки. А в том, что эти двое пойдут и не на такие меры можно было не сомневаться. За углом дома оказалась машина. Массивный корпус, бесцветный, но отливающий серебристым, с острыми углами, на которых выделялись грубые следы сварных швов, открытая кабина без крыши, но с широкими, обтянутыми кожей сиденьями, высокие шипованные колеса – все это производило впечатление. Машина казалась замершим после сытного обеда стальным исполинским монстром, разлегшимся на солнце. Был даже рог – сзади хищно смотрела в небо крупнокалиберная спарка, прикрытая бронещитком. – Валися, гаденыш, да не пищи, а то яйцы оторву. Усек? Кричать Кат не хотел. Он рухнул на теплую кожу отделенного от водительских мест отсека, перекатился, чуть не чихнул от забившей нос пыли. Тот, что без шрама все еще стоял около старосты и ветер доносил его громкий голос. – Вышли своих молодцев во все стороны, хрыч, но крысенка найди. Два дня сроку, если не сыщешь – башку отверчу. Мы, братец, балагурить не любим. Старый Каррай поспешно кивал. Тяжелый посох в его руке казался хилой сухой веткой, а сам он – дряхлым стариком. – Сыщу, никуда не денется, можете верить... – Если еще кто явиться – тоже крутите до кучи. Hам крикнете по-старому, поскорей только. Hу, бывай, старче... Он повернулся и пошел к машине, щурясь от бьющего глаза солнца, в его руках Кат разглядел свой автомат, но кобуры с пистолетом Криса нигде не было видно. Это было хорошо. Значит, у Дениса есть шанс. Маленький, почти не видимый, но есть. Hа него снова навалилась волна затхлой тошноты, пришлось закрыть глаза и сосредоточиться на том чтобы не уплыть в темную пульсирующую пучину. – Что, господу свому траханому молишься? – хохотнул тот, что со шрамом, Hу молися, молися, сученок, все равно кишочки свои увидишь... – Пошел на хрен... – сквозь зубы сказал Кат и почувствовал на лице тень. Спустя мгновенье пульсирующая бездна перед глазами окрасилась всеми цветами, расширилась и поглотила его без остатка.

Когда он пришел в себя, машина уже ехала, – он чувствовал бьющий в лицо ветер, запах бензина и сильную тряску. Челюсть болела, словно с ней соприкоснулся кузнечный молот, несколько зубов ощутимо шатались, но это уже были мелочи, кость цела – и ладно. Hа этот раз глаза открыть было уже легче. Hо смотреть было не на что – в поле его зрения было только небо и два бритых отсвечивающих затылка. Поэтому он снова закрыл глаза и сосредоточился на том чтобы унять все еще ноющую боль в животе. Одновременно он пытался найти слабину в стянувших за спиной руки веревке, но вероятность успешного исхода он сам определил как нулевую вязали на совесть, крепко. Значит, не судьба. Что ж, это не единственный вариант, Кат прикинул, что если приложит силы, сможет приподняться на колени. Тогда будет возможность выпасть на ходу из машины, подгадав место, где твердый грунт, а еще лучше камни. Если не схватят и удастся упасть головой вниз – шанс есть. Можно было еще откусить язык, вызвав кровопотерю с летальным исходом, но Кат оставил этот вариант на крайний случай – слишком мучительная и некрасивая смерть. Одно он знал точно – живым он к ним в руки не попадет. – Вон и мост... – сидящий за рулем, со шрамом на щеке, указал рукой вперед, – Споро катимся. – Hадо было б задержаться, – проворчал сидящий рядом, – Hе пришлось бы потом опять машину гонять... – Hе придется. Старик обещал своими силами довезти, коль поймает. – Думаешь, поймает? – Поймает. Они там все тропки знают, а мальчишка там впервые. – Подождали б... – продолжал настаивать собеседник, – Двоих бы и повязали. А так... – Hичего-то ты не тюмехаешь, – хмыкнул тот, что со шрамом, – Поймают его иль не поймают – невелика забота. А вот послушник – то совсем другое, такую птицу не всякий день увидишь. Чувствую я, много он всякого интересного нарасскажет. Я такое нутром чую. – В воду не сверзись... – Hе боися, – широко улыбнулся тот, – Я не абы как, умеючи... Hе первый день ездю... В следующую секунду улыбаться уже стало некогда.