Текст книги "Ослик Иисуса Христа"

Автор книги: Константин Шеметов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

II. Ингрид Ренар (18.03.2036, вторник)

«Хотя бы так», – заключила Ингрид, узнав о возобновлении связи между Осликом и Эльвирой Додж (дружба сексу не помеха) и прочитав его заметку про кинотеатр «Иллюзион». Она вдруг и сама приободрилась. «Жить иллюзиями приятно», – крутилось в голове. И даже не суть, чтó у них там был за секс, важно другое: Ингрид увидела умных (хоть и вполне заурядных) людей – каждый со своей драмой и подобно ей самой ищущих выход. «Выхода нет» – то и дело предупреждали её таблички в метро, а она всё искала и, казалось, нашла.

От тех событий Ингрид отделяли 18 лет, но что с того? Восемнадцать лет по меркам эволюции – ничто. С другой стороны, это как минимум галактика среди миллиардов других галактик – открытых, но большей частью и не открытых вовсе. На сегодняшний день во Вселенной насчитывается около 200 млрд. звёзд, 100 млрд. галактик, и только в одном Млечном Пути примерно 100 млрд. планет. Так что повстречать родственную душу далеко непросто. Ингрид прикинула: с учётом общего числа планет во Вселенной вероятность счастья составляет порядка 1/1020. Нет, Ренар и правда повезло. Она непременно встретится с Осликом.

«Будь что будет», как верно заметил Генри в главе о мысленном возвращении («Мысленное возвращение»: Часть первая, Глава IV). А вот что пишет о вероятности счастья Эмиль Мишель Сиоран: «Счастье встречается столь редко потому, что его обретают после старости, в дряхлости, – а эта удача выпадает на долю весьма малого количества смертных» («Горькие силлогизмы»).

В понедельник Ренар не спешила с работы – всё равно возвращаться. Они назначили свидание на 22:00 как раз у «Миллениума». Так что ей перейти мост, и она там. Ингрид разобрала почту, ответила на важные письма – предстояла очередная выставка, и дел, в общем, хватало.

На этот раз она представляла творчество аборигенов: австралийцев, народностей Океании и русских чукчей. По ней – так совершенная бессмыслица: всё та же резьба по дереву, изделия из кожи, камня и так называемый «транспорт» (доисторические средства передвижения, до сих пор используемые дикими племенами в быту). С транспортом, правда, более-менее. Ингрид планировала весьма внушительный показ. Полинезийский катамаран, к примеру, лодки аборигенов Микронезии (дибенил – лодка с парусом из листьев пандануса, валаб – большая весельная лодка, каноэ «попо», бамбуковый плот), санки чукчей, муляжи оленей, собак и т. п. Отдельной культурой дикарей в её списке значились также сараи для лодок (фарау, варау, хорау, фалау, халау, вхарау – у разных народностей по-разному).

Что и говорить, добрая половина аборигенов и поныне не знали ни велосипеда, ни колеса – и ничего, обходились. Более того, аборигены чувствовали себя вполне здоровыми и счастливыми. Вот только с чукчами неурядица. Из-за суровых холодов и недостатка пищи те регулярно прибегали к добровольной смерти. Обычное явление среди чукчей, если верить этнографам. Не зря, видно, и сегодня Россия занимает первое место по числу самоубийств. Может и правда всё дело в климате? Хотя нет, в Скандинавии тоже не подарок, однако ж люди там умирать не торопятся. Ингрид как-то изучала этот вопрос. А взять, к примеру, южные страны с авторитарным режимом – снова беда: статистика по Кубе и Венесуэле немногим отличается от российской.

Основной причиной самоубийств, как известно, является разочарование в жизни, и чем эта жизнь неустроенней, тем выше уровень суицидов.

Как тут не вспомнить фрагмент Осликовой диссертации, где он размышляет о своей несовместимости с Эльвирой Додж. По его мнению их разделяли идеологические мотивы. Генри словно предчувствует скорый арест. А были бы они с Додж оба либералы (или оба коммунисты – не суть), то и ареста могло бы не быть. И не было бы диагноза со слабоумием. И любили бы они друг друга долго и счастливо.

В качестве иллюстрации Ослик приводит «незыблемую дружбу» (как он выражается) двух братских народов – народов России и Венесуэлы (север и юг, в своём роде чукчи и полинезийцы, Путин и Чавес).

Путин и Чавес

Весной 2010 года неподалёку от Смоленска разбился самолёт президента Польши Леха Качиньского. Погибли все пассажиры, в том числе и сам Лех Качиньский.

«Но что удивляться? – вопрошает Ослик. – Ведь ясно же: вероятность мягкой посадки такого самолёта, да ещё направляющегося к мемориалу „Катынь“, ничтожна. Вот он и разбился субботним пасмурным утром: прощайте, Лех Качиньский.

(Во всём виноват Иосиф Сталин, солдат не отвечает за дурной приказ, какая жалость.)

Словно Эльвира потерялась, и я наткнулся бы на неё лишь где-нибудь к пяти часам у здания ВГИКа на улице Пика, – продолжает Генри (совсем ещё юный диссертант, безнадёжно влюблённый в свою Додж). – Вильгельм Пик – немецкий коммунист. Впрочем, и Леху Качиньскому предлагали из-за тумана сесть в Москве. Но, нет (Эльвира стянет волосы в пучок и вдруг услышит, как о скульптуру Андрея Тарковского ударяется ветер, производя шум пустыни). „Сяду в Смоленске“, – ответил Лех и разбился».

Иными словами, Ослик подозревал, что катастрофа была устроена специально, исходя из идеологических разногласий между двумя странами (у Москвы давние счёты с Польшей). Зато у Москвы нет разногласий с Венесуэлой. За несколько дней до катастрофы русский премьер отправился в Каракас навестить единомышленников, а заодно и следы замести (тщательное планирование теракта – залог успеха).

«Словно страус в катынском лесу, – пишет Генри, – Путин спрятал голову в землю и прибыл в Каракас. Допустим, президент Венесуэлы – кенгуру. В аэропорту Каракаса страус и кенгуру едва сдерживали слёзы радости – вот что бросалось в глаза. Четыре тысячи польских офицеров, расстрелянных НКВД в сороковом, чуть ли и сами не плакали.

(„И что они так радуются?“ – спросит Эльвира у Андрея Тарковского. – „Не знаю, – ответит тот. – Тяжёлый, непроглядный туман сошёл на землю“.)

Так вот, попав в этот „непроглядный туман“ у военного аэродрома „Смоленск-Северный“, самолёт Леха Качиньского будто пропал».

Ингрид Ренар не единожды перечитывала данный фрагмент Осликовой работы, полагая, что именно здесь и кроется главная ошибка Генри: он чересчур увлекался допущениями. Из-за этих «допущений» у него собственно и были проблемы с властью, не сомневалась Ингрид. С другой стороны, Генри – учёный, а учёные всегда что-нибудь допускают.

«Но что на самом деле притягивает офицера госбезопасности в Карибский бассейн? – задаётся вопросом Ослик (этот без пяти минут пациент психиатрической клиники), и тут же отвечает. – Торговля оружием, что ж ещё? Добавим к этому разработку нефти, ядерные технологии и автомобили ВАЗ (лучшие автомобили в мире). Мне так и видится этот автомобиль со страусом и кенгуру на переднем сидении. Страус и кенгуру неистово кричат, размахивая триколором и управляя как придётся. Машина несётся на полной скорости, подскакивая на ухабах и оставляя за собой облако чёрной пыли. Помех словно и нет. Да и какие тут к чёрту помехи?

Отсутствие искажений в атмосфере – вот несбыточная мечта астронома. Но ведь страус и кенгуру – не астрономы. Они не глядят в звёздное небо, да и неба над ними нет. „Господь сам себе Бог“, – смеялся мой дедушка и был прав: любая мечта, возникающая у страуса в голове, тут же становится реальностью. Иными словами, автомобиль ВАЗ мог обогнать кого хочешь».

К концу рассказа лидеры России и Венесуэлы объездили полстраны. Они много чего повидали. Их радушно встречали местные жители и на радостях предлагали последнее: кто еду, кто одежду, да мало ли что? Ничего не жалко, только бы взглянуть на русский автомобиль. Тот наконец остановился, и теперь ВАЗ можно было осмотреть со всех сторон и в деталях.

– Ёб твою мать, вот это машина! – вскричал Уго Чавес, дрожа всем телом и крепко стискивая своими лапищами древко русского флага.

– Машина что надо, – ответил Путин.

Сзади сидели Фидель Кастро в пижаме, Иосиф Сталин и лик Господа нашего – Иисус Христос. Друзья и знать не ведали о печали. Лишь ангелы (из катынского леса) всё кружили вокруг ни с чем – незаметные и неслышные.

Впечатляющая сцена. Персонажи из русского автомобиля и ангелы над ними прочно поселились в сознании Ингрид. И всё же она воспринимала эту историю скорей как шутку. Довольно злую, зато точно отражающую позицию автора. Как вообще могло такое случиться, что Ослика упрятали в дурдом лишь за слова? Слова, по её убеждению, не могут быть поводом для наказания. Вы можете соглашаться с ними или не соглашаться, но дурдом – это уж слишком. С другой стороны, психбольница – не тюрьма, так что поди докажи – наказание это или нет. Любой кастро ответит «нет», а любой качиньский «да». Может, в этом противоречии как раз и заключается сущность современного искусства?

Может и так. Во всяком случае, надо бы побольше расспросить Ослика о его рукописи. Шутка ли сказать – полжизни человек пишет, а никакой популярности как не было, так и нет. Но что он сам об этом думает, и думает ли? Секрет популярности, насколько она знала, кроется отнюдь не в смешении жанров и не в уникальном стиле. Здесь явно что-то другое.

«Великие мастера прошлого, – нашла она как-то у Мишеля Уэльбека в „Карте и территории“, – признавались таковыми, если предлагали своё собственное ви́дение мира, последовательное и новаторское одновременно». И дальше: «Художников ценили ещё выше, если их ви́дение мира казалось исчерпывающим и создавалось впечатление, что оно приложимо ко всем без исключения предметам и ситуациям, реально существующим и воображаемым».

Хотя и тут всё не просто, подозревала Ингрид.

Быть современным и занудным, к примеру, – ужас какой! Лучше уж бамбуковый плот – Ренар вернулась к предстоящей выставке и мысленно улыбнулась. Взять того же Эмиля Сиорана. «Что ещё может нормально восприниматься, так это моралист и человек настроения», – писал он в своём дневнике, разочарованный Шопенгауэром.

В 21:30, закончив с документами, Ингрид выключила компьютер и выглянула в окно. Выставка обещала быть скучной. Лондон светился огнями. Предстоящее свидание с Осликом тревожило её, и чем дальше, тем больше. Она закрыла офис, сдала ключи. Может, сбежать? Позвонить Генри, сочинить предлог, отменить встречу и дело с концом? Ренар вышла на улицу и поднялась на мост. Интересно, он спас Собаку Софи? И если Таня Лунгу – собака, то кто в таком случае она сама? Эльвира, Наташа, Ослик – насколько значима роль этих русских в жизни Ренар?

С «Миллениума» открывался прекрасный вид. Приключение так и напрашивалось. Ясно, что Ингрид боялась за себя. Её волнение нарастало. К тому же нет Энди – никто не поможет ей. С перепугу она замедлила шаг. И зачем ей эти заботы? Короче говоря, Ингрид всерьёз опасалась за свою жизнь.

Опасалась, а зря. Лишь только завидев Генри в условленном месте, она тут же успокоилась.

– Дура несчастная, – выругалась Ренар и побежала навстречу Ослику.

Кое-что прояснялось. Генри Ослик оказался тем самым завсегдатаем Tate Modern, не пропускавшим ни одной выставки и регулярно посещавшим её лекторий. Правда, в последнее время как-то всё реже, но всё равно. Добродушный, сразу видно, начитанный и безумно застенчивый молодой человек, а теперь и вполне взрослый мужчина с детскими чертами лица и неизменной улыбкой. Все эти годы он был что талисман (талисман галереи Tate), если не сказать больше – её экспонат.

Время от времени Ослик обращался к Ингрид с вопросами. В основном о живописи, но, бывало, и отстранённо – как дела и всё такое. Он очаровывал своей воспитанностью и тем, как просто, но с достоинством держался. Ослик был не похож на здешних обывателей, не говоря уже о туристах (в особенности азиатов и приезжих из Восточного блока), и про себя она называла его «Alien» (пришелец, инопланетянин). Ингрид часто вспоминала о нём и в какой-то момент даже увлеклась им. Пусть и ненадолго, но всё же.

Это случилось примерно лет десять тому назад. Она читала лекцию, кажется, о чешском андеграунде. В аудитории собрались преимущественно придурки из местных колледжей (красота всё пыталась спасти мир), а «пришелец» сидел у окна, помалкивал и не сводил с неё глаз.

Итак, вопреки ожиданию встретить нового человека Ингрид Ренар столкнулась с уже более-менее известным ей «инопланетянином» (или, по крайней мере, ей казалось, что более-менее известным).

В первые мгновения, как мы уже знаем, она испытала невероятное облегчение. Неизвестность пугает, и в этом смысле даже малейшие признаки узнавания способны утешить. С другой стороны, человек генетически настроен на открытие. Он нуждается в открытии и всю жизнь только и ждёт его. Так что повстречав вместо загадочного «Генри Ослика» завсегдатая галереи, Ингрид рисковала «обломаться», как говорят в России (она узнала об этом выражении от Энди Хайрс – специалиста по русским поговоркам). Нечто вроде: «to fail», «to go flop» или «do not deliver».

Что ж, облом так облом, рассуждала Ингрид, но попробовать стоит. Забыв об осторожности, она кинулась к Ослику. Он кинулся к ней, и оба обнялись, словно разлучённые любовники, соскучившиеся по сексу (и таящие надежду на продолжение).

В последний раз Ослик заходил в Tate Modern около полугода назад. Ингрид начала уже и забывать о нём, и теперь словно попала в кинотеатр «Иллюзион» из его рассказа. Сеанс повторного кино в своём роде.

– Так вы и есть Генри?

– Да, это он, – замялся Генри, – я тут кое-что принёс. Присядем?

На нём была худи цвета лазурного неба с надписью «Hundred-Year Starship. Goodbye», синие джинсы Cheap Monday (безнадёжно истёртые) и кеды Vans (то ли кеды, то ли ботинки – и не поймёшь сразу). Они присели. Ослик вынул из сумки пиво и пакет с гамбургерами.

– Проголодались?

– Немного, – ответила Ингрид и полезла за камерой. – Можно вас сфотографировать?

– Фотографируйте.

Ренар сделала с десяток снимков. Ослик вышел там крупным планом: добродушное лицо, сдержанная улыбка, фрагмент капюшона и задумчивый взгляд – чуть левей и выше объектива. Казалось, Генри заметил в небе нечто особенное и вглядывался, пытаясь разобраться, что к чему. Позади, как фон виднелись очертания Лондона, включая Темзу, колесо обозрения London Eye, «Биг Бен» и здание Парламента. Весьма размытые (при открытой диафрагме) объекты реального мира, наилучшим образом характеризующие представление о будущем. Будущее размыто и являет собой рекурсивную функцию настоящего.

В дальнейшем эти снимки, сделанные Ингрид Ренар и увеличенные до размеров галерейных полотен, войдут в комплекс персональной выставки Генри Ослика «Ослик Иисуса Христа», но об этом позже.

Они не спешили. С реки подул прохладный ветер. «Гиннес» и гамбургеры пришлись кстати.

– Все эти годы я наблюдал за вами. Вероятно, любил вас, но теперь пришло время расстаться, – произнёс Ослик.

– Расстаться?

– Лечу на Марс, – Генри улыбнулся (и как-то ожил, что ли). – Лечу надолго. Может и навсегда (пауза). – Старт намечен на 10 апреля, с космодрома «Танэгасима» в Японии, – пояснил он. – Совместный проект NASA (лаборатория Эймса), ЕКА (Matra Marconi Space), JAXA (Космический центр Танэгасима) и Nozomi Hinode Inc. Возможно, вы слышали. Всё это – часть комплексного исследования тёмной материи.

Да, Ингрид слышала (тёмная материя Млечного Пути). В смежном проекте 24 декабря с Окинавы намечен запуск космического аппарата Christmas. Весьма амбициозный и дорогостоящий проект: сеть автоматических аппаратов и обитаемых станций на планетах Солнечной системы должны были стать своеобразными лабораториями для выполнения опытов с гравитацией. По Стивену Хокингу, гравитация – основной механизм сотворения мира, и профессор Ослик (к тому времени номинант премии Шоу и подвижник науки) считал эту идею выдающейся. Что же до Марса – Генри рассчитывал и гравитацией заняться, и оказаться подальше от людей.

– Лаборатория готова. Помните, я писал о квартире на Солянке? На Марсе хоть и небезопасно, зато не менее комфортно, – Ослик отпил пива и сделал паузу. – Вот фотографии и план, – он протянул Ингрид пакет, – слово за вами.

– В каком смысле? – Ингрид доедала гамбургер (отменный аппетит).

«Отменный аппетит, крепкое здоровье», – подумал Ослик. Главная трудность на Марсе отнюдь не отсутствие воздуха, контрастная температура или дефицит еды. Даже не радиация, во много раз превышающая обычные дозы на Земле.

Как выяснилось, основная опасность для жизни на Красной планете заключается в низкой гравитации. Притяжение Марса составляет 38 % от земного, в результате чего человек испытывает почти в три раза меньшую нагрузку. Как следствие – скелет и мышцы довольно быстро атрофируются. Насколько справятся гравитационные машины – неизвестно. Пока справляются, но ведь о результатах можно будет судить лишь спустя несколько лет. В любом случае от поселенцев требуется не только выносливость (скорей, психологическая характеристика), но и высокие физические показатели.

– Я предлагаю вам лететь вместе, – произнёс наконец Ослик. – Мне нужен ассистент, а вы подходите как нельзя лучше.

Он прекрасно понимал, что Ингрид будет непросто принять решение, а тем более с учётом его плана – не возвращаться. Многие и до сих пор помнят, чем закончился, к примеру, проект Hundred-Year Starship («Столетний космический корабль», основывался на идее безвозвратных полётов с целью колонизации Марса). Прибыв на Марс, «колонисты» вскоре погибли, так и не успев толком ничего сделать.

Именно поэтому, использовав своё влияние в NASA и Nozomi Hinode Inc., Ослик настоял на возможности экстренного возвращения. Так что при необходимости «марсиане» могли в кратчайшие сроки вернуться на Землю. То же касалось и Ингрид. В её контракте были прописаны в том числе и условия возвращения.

– Нет, вы всё же сумасшедший.

– Может и так, но это лишь предложение. Подумайте, а к концу недели решите.

Ингрид явно была не готова к такому повороту. Она растерялась и, честно сказать, не верила своим ушам.

– Это розыгрыш?

– Нет, это правда, – Ослик достал сигареты, – будете курить?

– У меня свои, – Ингрид и злилась, и нет. – Почему я? И к чему это кино с рукописью и картинами? Картины, кстати, мне понравились. Пожалуй, я выставлю их как-нибудь.

Кино? Ослик задумался. А ведь и точно. Ингрид права. Его рукопись в триста страниц – что сценарий. Одна проблема: реальность в отличие от постановки стóит не только денег, но и жизни. Насчёт текста – Ренар находила его так себе. «Правда, теперь и интриги прибавилось. Посмотрим», – добавила она.

– Вы продолжаете писать?

– Пока нет. Тут что с яйцами – их надо высидеть, – Ослик улыбнулся. – Яйца крокодила, помните?

– Вы не похожи на крокодила. Так почему я? Почему не Эльвира, не Наташа Лобачёва или кто там у вас ещё?

(Что ж тут неясного? Вот и думай. Ослик что было сил шевелил мозгами. Казалось, Ингрид играла дурочку. Уж не прогадал ли он с подбором актёров? Но, нет: Ингрид прочно обосновалась в его голове, наконец-то узнала себе цену и на сцене выглядела вполне уверенно. Он, видно, забыл – в главной роли актриса может позволить себе любую прихоть, в том числе и поиграть дурочку. Нет, Ослик не прогадал.)

– Эльвира? Эльвира – вымышленный персонаж, – нашёлся он (с годами, и вправду, даже любимые в прошлом люди приобретают качество фантома). – У Наташи другой сценарий (ей не стоит пока «сниматься»), да и с Софи непросто – в отличие от Лобачёвой (и, как я понимаю – нас с вами) она «снимается» не так давно и впереди у неё бесконечный сериал. Короче, я выбрал вас, поскольку вы нравитесь мне, я привязан к вам и, похоже, люблю вас, – Ослик на мгновение замер. – Если вы не догадались ещё.

– Догадалась, но хотела услышать, – Ингрид улыбнулась, поправила юбку и взглянула на фотографии их марсианской лаборатории. – И вправду красиво. Пойдёмте, поедим нормально.

– Пойдёмте.

Она потащила его через улицу, но вдруг приостановилась у бордюра, развернула Ослика к себе и притянулась к нему. Поцелуй вышел долгим и весьма эротичным.

– Так лучше? – спросила она спустя минуту.

– Не то слово, – ответил Ослик и внезапно почувствовал, как ему легко и как он счастлив. Счастье мало того что есть – его функция распределения имеет вполне параболическую траекторию (с площадью под кривой равной интегралу накопившейся удручённости).

С этой удручённостью одна беда.

– Жаль, что Эльвира лишь образ, – призналась наутро Ингрид. – Она мне понравилась, и вообще: мы могли бы подружиться, заняться сексом или даже слетать на Марс.

Странное дело: стоит почувствовать, что тебе хорошо, как тут же начинаешь скучать по драме. Затем эксплуатируешь её, а то и сочиняешь небылицы.

– Слетаете ещё, – ответил Ослик.

На самом деле, с образом, может, и лучше.

Образ не путается под ногами, он не обманет, не заболеет и не умрёт. Единственное, что роднит образ с любимым человеком – он тоже в конце концов надоест.

В среду и четверг они не виделись. Ингрид изучила документы по Марсу, кое-что записала в дневник и теперь ждала пятницы, чтобы окончательно всё решить. В пятницу он заберёт её с работы, и выходные они проведут вместе. «Предполётная подготовка», – смеялась Ингрид. Может и правда слетать на Марс? Ей вообще казалось, что образ – отнюдь не Эльвира, а как раз она, Ингрид Ренар. Именно она не станет путаться под ногами, не обманет, не заболеет и не умрёт.

По плану перелёт к Марсу займёт примерно три месяца. Состав экипажа не более восьми человек. Предварительно корабль должен опуститься в районе Нильского озера, где их ожидает специально оборудованный марсоход. В километре от кратера – космодром, в десяти километрах – поселение № 20: жилые помещения, оранжерея, энергетический блок, обсерватория, исследовательский центр и гараж. «Сарай полинезийских лодок», – вдруг вспомнила Ренар про свою выставку и удивилась: ей нет никакого дела ни до выставки, ни до чукчей с полинезийцами.

Кстати, о выставке. Ослик и здесь всё предусмотрел. Если Ингрид решится лететь на Марс, «аборигенами» будет заниматься Энди (Энди Хайрс – специалист по Восточному блоку и в частности по чукчам). Как оказалось, Ослик уже звонил ей, и Хайрс не против. К тому же все решения будут согласованы с руководством группы галерей Tate. Генри обещал соблюдение необходимых формальностей. Никто не пострадает, словом.

По контракту в случае возвращения на Землю Ингрид сможет продолжить работу в галерее, плюс социальный пакет и так далее. Экспедиция рассчитана как минимум на два года. При желании Ренар сможет продлить контракт на любой срок. Годовой оклад в течение первых двух лет – 500 тысяч фунтов. Каждый последующий год оклад удваивается. В среднем это почти на порядок больше её теперешних доходов. Так что с материальной точки зрения предложение Ослика того стоит.

Материя? Ингрид не считала себя меркантильной. Более того, она вечно искала компромиссы между деньгами и духовностью. Вот и на этот раз – Ренар вряд ли удовлетворится лишь материальными соображениями.