Текст книги "Нейро-панк (СИ)"

Автор книги: Константин Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

ГЛАВА 18

Место он выбрал с таким расчетом, чтобы всякую машину было видно издалека, и теперь похвалил себя за предусмотрительность. Может, он и не был Соломоном Пять, но не был и последним тупицей. Если сооружаешь ловушку на опасного зверя, лучше удостовериться в том, что зверь не явится неожиданно.

Когда-то здесь располагался кинотеатр «Новый Иллюзион», но в последний раз ленту в нем крутили лет двадцать назад. От здания кинотеатра осталась большая каменная чаша, внутри которой плескалась затхлая темнота. Пол здесь был укрыт неровными каменными осколками, отчего казалось, будто ступаешь по чешуе какой-то огромной и давно умершей рыбы, или по хаотической мозаике, не знакомой с привычными пропорциями. Пахло тут так, как обычно пахнет в давно заброшенных помещениях, прелым мусором, гнилым деревом, чем-то едким и солоноватым. Если бы в стенах не разверзлись со временем дыры, в кинотеатре царила бы полная темнота.

Соломон, оглядевшись, удовлетворенно кивнул. Человек, вошедший сюда, не сразу сориентируется, ему придется потратить время, чтоб привыкли к здешнему освещению глаза. И даже после того, как они привыкнут, густой полумрак обтекает фигуру, позволяя различить лишь ее контуры и – смутно – черты лица. Сегодня темнота будет его союзником.

Кроме того, было у старого кинотеатра еще одно достоинство. Единственный подъезд к нему отлично просматривался изнутри. Когда-то перед ним, должно быть, был разбит небольшой сквер, но теперь от него осталось лишь высохшее каменное русло. За долгие годы жилые дома осели, точно пьяницы, опирающиеся друг на друга, наглухо перекрыв несколько переулков и оставив лишь один. За ним Соломон и наблюдал сквозь дыру в стене. Он старался держаться спокойно и, возможно, ему действительно удалось обмануть этим Энглин, но он чувствовал, как гулко и неровно бьется в груди сердце. Кажется, он отдал бы правую руку за нейро-модуль, дарующий хладнокровие – видит Великий Макаронный Монстр, сегодня оно понадобится ему как никогда прежде.

– Не приедет, – сказало Энглин, от скуки разглядывая револьвер и теребя его курок, – Если он настолько хитер, как ты думаешь, он никогда не сунется сюда.

– Сунется, – с уверенностью сказал Соломон, не отрываясь от дыры, хотя глаза уже зудели от постоянного напряжения и бившего снаружи яркого света, – Я знаю его не хуже, чем он знает меня. Он не сможет отказаться. Он перфекционист в своем роде, никогда не оставит незаконченную работу. Его погонит сюда желание все закончить. И еще – любопытство.

– Смелая затея. Думаю, ты бы смог с ней управиться и без меня.

– Нет. Я не возьму в руки оружия, пока все не закончится.

Энглин устало вздохнуло:

– Я, знаешь ли, не лучший стрелок в этом городе. Если хочешь поиграть в Керти Райфа, не пытайся втянуть в эту игру меня. Кроме того, у тебя ведь есть еще пара козырей, так ведь?

Энглин подмигнуло в темноту, и Соломон едва сдержался, чтоб не шикнуть на него. Словно это могло его выдать.

Действительно, козыри у него еще были. Но в партии, в которой масти подчас рисуются одна поверх другой, иногда бывает сложно сразу разглядеть выигрышный расклад. А еще он сунулся играть с самым ловким шулером Фуджитсу.

«Я как деревенщина, который приперся в город и самоуверенно уселся за игорный стол, рассчитывая на пару старых трюков, – подумал Соломон, чувствуя неприятную и в то же время будоражащую кровь щекотку адреналина в венах, – Говорят, в таких ситуациях наглость иногда заменяет опыт и удачу. Жаль, что я никогда не был хорошим игроком».

Когда он услышал приближающийся рокот двигателя, сердце превратилось в крошечный резиновый мешочек, наполненный водой и колотым льдом, трепещущий в пустой грудной клетке. Автомобиль. Забыв обо всем, Соломон приник к отверстию, не обращая внимания на клочья паутины, мгновенно налившие на плечи и поля шляпы. Слух его не подвел, к разрушенному кинотеатры, поскрипывая тормозами, грациозно подкатился «Умляутмобиль». Остановился он неуверенно, осторожно, точно большой стальной зверь, зашедший в неизвестный ему глухой уголок джунглей и теперь напряженно раздувающий ноздри. Соломон знал, что человек, сидящий за рулем, способен уловить запах опасности за многие километры, это умение составляло часть его натуры.

Баросса выбрался наружу и первым же делом механически проверил ладонью кобуру. Соломон вполне мог его понять.

– Он входит, – предупредил он Энглин, проворно вскочившее на ноги, – Помни, о чем я говорил тебе. И не импровизируй.

Энглин, судя по сверкнувшим глазам, хотело было огрызнуться, но не успело. Детектив Баросса ударил плечом в дверь и ввалился внутрь. Первые несколько секунд он растерянно моргал, пытаясь привыкнуть к полумраку.

Соломон стоял на расстоянии в несколько шагов от него, но не делал попытки приблизиться.

– Соломон! – Баросса все еще плохо видел, оттого его звучный обычно голос звучал растерянно, непривычно, – Ты тут? Что ты еще выдумал, Соломон? Великий Макаронный Монстр, да что же это за дыра? Что ты вообще натворил?

– Не двигайся, Баросса, – посоветовал ему Соломон.

– Что?

– И к пистолету не тянись. Энглин держит тебя на мушке. И я приказал ему стрелять, если ты вздумаешь шевельнуться. Сам бы я сделать этого, пожалуй, не смог бы, но у Энглин нет предубеждений относительно детектива Шкафа.

Баросса медленно и тяжело вздохнул.

– Соломон, ты задумал что-то плохое, – устало сказал он, выставляя вперед открытые ладони, старый как мир жест добрых намерений, – Слушай, старик, я пришел не захватывать тебя. Если бы у меня были такие планы, будь уверен, я прихватил бы с собой пару десятков патрульных с ружьями. Все в порядке. Слышишь меня? Я знаю, что все произошедшее тебя чертовски сильно тряхнуло… Дьявол, да я бы сам на твоем месте сошел с ума, точно говорю! Но сейчас ты и верно слетел с катушек. Слышишь? Эй! Это уже настоящая глупость.

«Конечно, – подумал Соломон, неотрывно глядя на него и чувствуя, как к горлу подступает липкий и горячий комок, – Старых приятелей не принято арестовывать в одиночку. Но какой же ты подлец…»

Вслух же он сказал:

– Значит, ты готов помочь мне?

– Тысячу раз да! – отозвался Баросса. Он еще не видел Соломона, но верно угадал по голосу направление и повернулся безошибочно, – Выйди на свет. Я обещаю, что не достану ствол. Мы сядем в мою машину – вон она, ждет – и поедем в участок. Не как детектив и задержанный, а как старые приятели. Понимаешь? Мы разберемся, даю тебе слово. Соломон!..

– Что сказал вам Бобель? – жестко спросил Соломон.

– А сам не знаешь?

– Не знаю. Но догадываюсь. Ну же. Советую говорить быстрее. Никто не знает, как сегодня у Энглин обстоят дела с терпением.

– Плохо, – Энглин плотоядно усмехнулось, шевельнув револьвером, тусклый блеск которого Баросса наверняка разглядел в полумраке, – И он прав. Начинай болтать, детектив. Длина твоего языка в данном случае прямо-пропорциональна длине твоей жизни.

– Ладно. Все в порядке, – Баросса кивнул, показывая, что понял угрозу вполне серьезно, – Комиссар Бобель сказал, что тебе нужна помощь.

– Вот как? Какая же помощь мне нужна?

– Он… Ты ведь спокоен, да?

– Невероятно спокоен, – подтвердил Соломон, мысленно заставляя сердце замедлиться, – Говори.

– Он сказал, что у тебя шизофрения. Вот что он сказал. Извини, приятель, – Баросса виновато развел руками, – Я даже не подозревал. Да, это его слова. У тебя в юности диагностировали шизофрению. Говорят, ты был совсем плох. Не мог себя контролировать. Был опасен. И тебе рекомендовали принудительную перманентную нейро-коррекцию. Пересадку специально разработанной личности, которая должна была подавить агрессию.

Гладко и красиво. Соломону вспомнились ровные ряды игрушечных солдатиков в кабинете комиссара Бобеля. Никто никогда не видел, чтоб комиссар к ним прикасался, но Соломон отчего-то решил, что его толстые пальцы переставляли крошечные оловянные фигурки с величайшим изяществом.

– Значит, я психопат? И никто об этом не подозревал за все время, что я работал в участке?

– О таком не пишут даже во внутренних досье. Поэтому никто не знал. И ты сам не знал, приятель. Мне… очень жаль. Поверь.

– Так я шизофреник? И в самом деле, это могло бы кое-что объяснить.

– Да кто из нас нормален, Соломон? Оглянись вокруг… В этом городе психов больше, чем бродячих котов. Нейро-зомби, нейро-неадаптанты, нейро-вандалы… Никто не винит тебя. В конце концов, ты ни в чем не виноват. Это все Анна…

– Анна?

– Твоя жена, – Баросса сделал осторожный шаг вперед, но услышал тонкий скрип спускового крючка Энглин и покорно остановился, – Ее-то ты помнишь? Она ушла от тебя неделю назад.

– Да, но…

– Это стало тем камешком, который вызвал обвал, Соломон. Твоя нейро-личина, как выяснилось, была не идеальна. Своего рода зазоры, нейро-трещины… То, что мучало тебя в молодости, вернулось. Не полностью, но частично. Чтобы заглушить боль и тоску, ты стал покупать нелегальный нейро-софт. Комиссар Бобель запрашивал информацию у Мафии. Он… Знаешь, мне и самому этот разговор не очень, но ты сам…

– Я никогда не делал ничего подобного.

– Мафия говорит, что делал. Извини, Соломон. Мафия говорит, что ты заказывал самые странные наборы, и почти все – из черного списка. Ты делал со своей психикой какие-то жуткие, нечеловеческие опыты. И произошел окончательный обвал. Твоя психика не выдержала. Раскол личности. У тебя появились навязчивые идеи, галлюцинации, страхи. Ты воплотил их все в образе нейро-маньяка. Сделал его своим личным врагом. Начал думать, что это он отобрал у тебя все.

– Он существует. Ты сам видел документы.

– Истлевшие бумажки из архива. Эти люди умерли много лет назад и нет никаких причин считать, что к этому кто-то приложил руку.

– Их нейро-софт обчистили!

– Это Фуджитсу, приятель. Здесь каждый час у кого-то крадут софт. Извини. За то, что я поверил тебе и таким образом дал твоему навязчивому желанию почву. Я ведь… Черт возьми, откуда мне было это знать? Бобель открыл твое досье только тогда, когда стало слишком поздно!

– Что сказал Бобель? – спросил Соломон, пристально глядя в глаза Бароссе, – Что он сказал?!

– Он… Он сказал, что тебя надо задержать, ты стал опасен и больше не контролируешь свои действия.

– И дал вам разрешение применить оружие?

– Да, – тихо сказал Баросса, отводя взгляд, – Да. Он так сказал. Что мы не можем позволить, чтобы…

Не договорив, Баросса напрягся. Как большой мускулистый зверь, услышавший в окружающих джунглях подозрительный шорох.

– Что это? – спросил он резко.

– Автомобиль, – сказал Соломон, вновь приникая к отверстию, – Ты думал, что будешь единственным гостем на сегодняшнем празднике?.. Все в порядке, тебе тоже будет интересно с ним пообщаться.

Дверь скрипнула, пропуская в полумрак еще одну фигуру. Она была ощутимо ниже и субтильнее Бароссы, но двигалась уверенно и почти бесшумно. Соломон разглядел развевающиеся полы старомодного плаща и почувствовал запах одеколона, также давным-давно вышедшего из моды.

– Добрый вечер, комиссар Бобель, – сказал он, – И добро пожаловать. Возле вас стоит детектив Баросса, так что не пугайтесь. Считайте, что сегодня здесь собрались старые друзья.

Баросса напрягся и замер, а комиссар Бобель беспомощно завертел головой, так что заблестели на его носу крохотные лунные светлячки линз.

– Кто тут? – испуганно спросил он, – Это вы, детектив Пять? Что за странный звонок? Что вы хотите?

– Сложно сказать, господин комиссар. Эта история так запуталась, что все труднее говорить наверняка. Мы словно уходим все глубже в темноту, правда, господа? С каждым шагом делается все менее понятно, кто же нас окружает.

– Детектив Пять, я надеюсь, что вы достаточно благоразумны, – забормотал комиссар Бобель, ужас которого можно было явственно разобрать даже без света, – Я приехал сюда только потому, что надеялся помочь вам, и я до сих пор уверен, что все… Все ваши проблемы можно решить, достаточно лишь…

– Достаточно что? – раздражение, дремавшее внутри Соломона, выпростало шипы прямо сквозь кожу, – Вытащить содержимое моего мозга и вышвырнуть в сточную канаву? Чтобы добраться до нейро-приза?

– Опять, – сказал комиссар Бобель, суетливо протирая очки, – Опять это с ним… Детектив Баросса, вы слышите это? Я боюсь, наш друг, детектив Пять снова оказался во власти болезненных фантазий.

– У меня нет никаких фантазий! – крикнул Соломон, не сдержавшись, – Я не шизофреник! Я все осознаю!

– Вчера мне звонила Анна, – нерешительно сказал комиссар,– Рыдала в трубку и просила, чтоб мы не причинили вам вреда. Сказала, что вы снова станете преж…

– Ложь! Вы лжете, комиссар Бобель! И я знаю, почему вы это делаете! – Соломон заставил себя сделать небольшую паузу. Не для драматичности момента, а для того, чтоб унять вышедшее из-под контроля дыхание, – Потому что вы работаете на Мафию!

Баросса и комиссар Бобель переглянулись. Их глаза, должно быть, уже достаточно приспособились к освещению, чтобы разглядеть неуверенность на лицах друг друга.

– Да, комиссар Бобель, – продолжил Соломон, стараясь говорить медленно и размеренно. Возможно, ему придется говорить еще много, будет плохо, если голос не вовремя подведет, – Вы ведь забыли сказать об этом детективу Бароссе? Вы – агент Мафии. Замаскированный, работавший на нее много лет. Отличная маскировка. Этот старый костюм, очки… Ваши чертовы оловянные солдатики… Вы бы никогда не сбросили ее, если бы не я, верно? Но ставки оказались слишком высоки. Вы узнали о том, что я стал жертвой нейро-маньяка. И, что более важно, узнали про его маленький подарок, который я вынужден носить в голове. И мгновенно поняли, какие перспективы он открывает вашей организации. Не Транс-Полу, конечно. Слишком вкусный куш. И вы решились. Вы связались с Франчезко Пацци, который умел выглядеть важной шишкой, но на деле подчинялся вашим приказам. И вы приказали ему устроить для меня западню в старой нейро-клинике. Все очень просто. Франчезко подбрасывает Бароссе наживку, это замечаю я – и вот уже сам несусь в открытую пасть. Разве не изящно? Ваши нейро-мясники должны были разделать меня на конспиративной квартире и вытянуть драгоценную бомбу. Ну а вы со своей стороны объявили бы о трагической кончине детектива Пять. Но не получилось. Каким-то образом нейро-маньяк разыскал меня и заявил на меня свои права. Ваша затея лопнула, бомба, а вместе с ней и я, сбежала в неизвестном направлении. Что же вам оставалось делать? Вы придумали сказку с внутренним досье и шизофренией. Объявили меня психопатом. Для чего? Чтобы прижать руками Транс-Пола, конечно. Этот старый детектив Пять совсем рехнулся, верно? Надо запереть его в сумасшедший дом для его же блага. И потом под подходящим предлогом покопаться к него в голове. А на худой случай мы всадим ему в голову пулю, чтобы случайно не начал болтать о делишках Мафии, в которые он оказался посвящен.

Комиссар осторожно прочистил горло. Звук вышел не очень мелодичный, как у запылившейся на полке флейты.

– Вы взволнованы, детектив Пять…

– И ваше счастье, что у меня нет оружия в руках, комиссар. Впрочем, как называется ваша настоящая должность? Капо-реджиме? Или даже консельери? Поразительно, борьбой с преступностью в Фуджитсу много лет занимался менеджер Мафии. Какой горький парадокс, верно, Баросса? Волк прикидывается охотником! Вы ошиблись только в одном, комиссар Бобель. Не учли, что кроме вас за мной охотится еще одна хищная рыба. И слишком поздно поняли, насколько серьезны ее намерения. Этот нейро-маньяк и в самом деле очень ловкий малый. Подозрительно, феноменально ловкий.

– Его не существует, – мягко сказал комиссар Бобель, – Признайте это, детектив Пять.

– Он существует, – убежденно сказал Соломон, чувствуя, как сухо становится во рту, – И я сам – живое тому подтверждение. Но как же я был слеп… Я нашел доказательства его существования. И сам мгновенно стал жертвой. Но не увидел связи. Я понимал, насколько он хитер, опытен и ловок, но не мог связать воедино кусочки одной картины. Как ему, этому нейро-маньяку, удавалось так ловко уходить от правосудия столько лет? Как он заметал следы? Почему ни разу не выдал себя? И как он так вовремя пришел мне на помощь? Не много ли загадочных черт для одного человека? Не слишком ли он всеведущ, как для смертного?

– Вы наделяете плод своего воображения вымышленными чертами, детектив Пять. Неудивительно, что в вашем представлении этот нейро-маньяк стал сущим дьяволом. Послушайте меня. Обратитесь к логике.

Комиссар немного освоился в странном интерьере и говорил так, как говорил обычно в своем кабинете – мягко, вкрадчиво, аккомпанируя своим словам осторожными жестами. Такой человек не может быть опасен, слишком интеллигентен, слишком старомоден, слишком нерешителен. Это сквозит в каждом его движении, в каждом слове.

«В этом городе нельзя верить ничему, – Соломону приходится приложить усилие, чтоб не поддаться на этот гипнотизирующий язык, не позволить его мягким волнам увлечь себя в теплое море доверия и открытости, – Здесь все не такое, каким кажется. Здесь белое зачастую кажется белым только потому, что на самом деле оно черное, ловко притворяющееся белым…»

– Он и есть дьявол! И он не плод моего увечного воображения, – сказал Соломон комиссару, резким жестом прерывая размеренное течение его речи, – Опасный дьявол, невидимый и любящий причинять боль. И я его ненавижу, по-настоящему ненавижу. Вы, комиссар Бобель, мне всего лишь отвратительны. Вы жалкий предатель и слизняк. Способны лишь убивать чужими руками. Мне плевать на вас. Но вот кого я ненавижу, так это нейро-маньяка. Того, кто изувечил меня и находил завораживающим наблюдать мои мучения. Его бы я застрелил собственноручно.

Должно быть, Баросса, долгое время стоявший без движения и усыпивший бдительность Энглин, успел что-то шепнуть комиссару Бобелю. Потому что оружие оба выхватили одновременно. Комиссар Бобель двигался на удивление ловко для развалины в старомодных очках. Кажется, он двигался даже быстрее, чем сам Баросса. Соломон видел, как его руки, нырнувшие в кобуру, стремительно поднимаются, но металлического лунного блеска в них нет. Комиссар Бобель, любитель старомодных вещей, предпочитал вороненое оружие, не отбрасывающее света.

– Стоять! – хрипло приказал он, – Никому не двигаться. Соломон у меня на мушке. А детектив Баросса держит на прицеле вас, господин Энглин Кейне Нул. Или госпожа? Неважно. В любом случае, советую вам бросить на землю оружие. Наш разговор окончен.

Говорил он жестко и уверено, совершенно не в манере комиссара Бобеля. И взгляд у него тоже изменился, насколько мог судить Соломон, стал пронзительным, острым, как бритва, таким взглядом можно отделять мясо от костей. Комиссар Бобель уже не выглядел безобидным любителем оловянных солдатиков. Он выглядел опасным и готовым выстрелить в любую секунду. Баросса целился в Энглин, но держался не так спокойно, как обычно. По его лицу было видно, что его беспокоит какая-то мысль. Так ощущается движение под спокойной внешне поверхностью моря. Энглин, не опуская револьвера, кусало губы. Сегодня оно было полно решимости, но не стреляло, переводя взгляд с Бароссы на комиссара Бобеля и обратно. Впрочем, целилось оно все-таки в Бароссу.

– Закончим, – предложил комиссар своим новым незнакомым голосом, – Так будет лучше для всех. Нас двое, детектив Пять. И ваше протеже не в силах застрелить нас обоих, согласитесь. Оно всего лишь нейро-вандал. Толковый, но едва ли умеющий хорошо обращаться с оружием. Закончим на этом.

– Еще не время, – Соломон покачал головой, – Неужели вы думаете, что я приглашал бы вас сюда, если бы все закончилось так быстро?.. Эй, ребята! Держите их на прицеле!

– Будь спокоен, держим, – сказал из темноты за спиной Соломона новый голос.

– Порядок, – подтвердил еще один, – И надеюсь, господин комиссар не станет сомневаться в моих способностях касательно возможности выпустить чьи-то мозги наружу с пяти шагов. С такого расстояния я промаха не дам даже в кромешной темноте.

Баросса потрясенно вертел головой, пытаясь увидеть бестелесных призраков.

«В темной комнате может уместиться очень много черных котов», – эта неуместная мысль заставила Соломона улыбнуться. Все равно его улыбку никто не мог разглядеть.

– Коротышка Лью? Маркес? Вас сюда как занесло?

– Слетелись на запах жареного, – хихикнул Коротышка Лью, – И догадайся, от кого он исходит.

– Детективы! – комиссар Бобель быстрее сумел подавить удивление, – Я не знаю, как вы оказались здесь и что вам наговорил детектив Пять, но я приказываю вам арестовать его.

– Едва ли это возможно, комиссар. Уж извините. Дело в том, что детектив Пять объяснил нам, что происходит.

– Происходит настоящее безумие, вот что происходит! Этот психопат заставил вас угрожать мне, комиссару Фуджитсу, оружием!

– Возможно, – сказал холодно Маркес, обходя Соломона с другой стороны, – Но будем считать, что это безумие нас заразило. Это очень логичное безумие. Хотя, конечно, совершенно безумное. А ну-ка не шевелитесь, комиссар, мне бы не хотелось портить вам очки одной небольшой дыркой… Ремонт влетит в копеечку.

– Спасибо, господа, – сказал Соломон, не видя их, – И еще я должен перед вами извиниться. Честно говоря, сперва я считал, что один из вас заложил меня Мафии. Рассказал Пацци про нейро-бомбу и вывел мафиози на мой след. Ведь кроме нас с Бароссой только вы вдвоем были в курсе про мое проклятое сокровище. Но я уже разобрался. Итак, вам не кажется, что вновь настало время поговорить?

– Замолчите, детектив Пять!

– Извините, комиссар, но теперь у нас перевес голосов, вам не кажется? – Коротышка Лью рассмеялся пьяным смехом «Пана», – Говори, Соломон. И не бойся, тебя не перебьют.

– Или останутся без голов, – проворчало Энглин Кейне Нул, судя по всему, уставшее от долгого и напряженного ожидания, но все еще леденяще-спокойное, – Давай.

– Хорошо, – кивнул Соломон, – Конечно. Итак… На самом деле мы собрались здесь не из-за комиссара Бобеля. Он шишка Мафии, он опасен, он едва не убил меня, но ради него одного я бы не стал этого затевать. Нет, я позвонил ему лишь потому, что он – моя вторая неприятность, которую я должен устранить одновременно с первой и самой существенной. Если бы я этого не сделал, комиссар нашел бы меня позже, когда я не был бы готов к нападению. Так что я всего лишь ударил первым. Нет, комиссар, вы мне не интересны, я даже не испытываю к вам настоящей злости. Мы собрались здесь ради другого человека.

– Кого? – нетерпеливо спросил Маркес. Он уже выступил из круга сплошной темноты и теперь выглядел угловатой тенью, направившей на Бароссу столь же угловатую тень пистолета.

По существу, они все здесь были сборищем теней, целящихся друг в друга. Театр теней. В их окружении Соломон ощущал себя единственным живым человеком. Некстати вспомнилось древнее искусство театра теней, способное изобразить на растянутом экране контуры зданий, людей и животных. Соломон был в детстве на нескольких представлениях, до того, как полюбил кинематограф. Это было искусство иллюзии и обмана – сотканный из теней генерал с усами в мгновение ока превращался в беседку, а летящая птица – в конную статую или коренастое дерево.

Тени всегда непостоянны и лживы. Теням нельзя верить, ведь они бесплотны, они лишь оптическое явление, рожденное светом, оттиск реальности на растянутом театральном экране.

Наверно, поэтому он в детстве быстро разочаровался в театре теней. На киноэкране все казалось вещественным, настоящим, незыблемым. Реальным.

Соломон заставил эти мысли раствориться. Сейчас ничего существеннее и важнее этих теней для него не существовало.

– Нейро-маньяк, – сказал он и ощутил идущий над самым полом ледяной сквозняк, проникающий, казалось, прямо в костный мозг, – Человек, уничтоживший меня, находится здесь. И я поклялся, что он никуда отсюда не уйдет.