Текст книги "Стихотворения (1809-1821)"

Автор книги: Константин Батюшков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Но здесь живет воспоминанье:

И путник, опершись на камень гробовой,

Вкушает сладкое мечтанье.

Там, там, где вьется плющ по лестнице крутой,

И ветр колышет стебль иссохшия полыни,

Где месяц осребрил угрюмые твердыни

Над спящею водой

Там воин некогда, Одена храбрый внук,

В боях приморских поседелый,

Готовил сына в брань, и стрел пернатых пук,

Броню заветну, меч тяжелый

Он юноше вручил израненной рукой;

И громко восклицал, подъяв дрожащи длани:

"Тебе он обречен, о бог, властитель брани,

Всегда и всюду твой!

А ты, мой сын, клянись мечом своих отцов

И Гелы клятвою кровавой

На западных струях быть ужасом врагов

Иль пасть, как предки пали, с славой!"

И пылкий юноша меч прадедов лобзал

И к персям прижимал родительские длани,

И в радости, как конь при звуке новой брани,

Кипел и трепетал.

Война, война врагам отеческой земли!

Суда наутро восшумели,

Запенились моря, и быстры корабли

На крыльях бури полетели!

В долинах Нейстрии раздался браней гром,

Туманный Альбион из края в край пылает,

И Гела день и ночь в Валкалу провождает

Погибших бледный сонм.

Ах, юноша! спеши к отеческим брегам,

Назад лети с добычей бранной;

Уж веет кроткий ветр вослед твоим судам,

Герой, победою избранный!

Уж скальды пиршество готовят на холмах,

Уж дубы в пламени, в сосудах мед сверкает,

И вестник радости отцам провозглашает

Победы на морях.

Здесь, в мирной пристани, с денницей золотой

Тебя невеста ожидает,

К тебе, о юноша, слезами и мольбой

Богов на милость преклоняет...

Но вот в тумане там, как стая лебедей,

Белеют корабли, несомые волнами;

О, вей, попутный ветр, вей тихими устами

В ветрила кораблей!

Суда у берегов, на них уже герой

С добычей жен иноплеменных;

К нему спешит отец с невестою младой1

И лики скальдов вдохновенных.

Красавица стоит, безмолвствуя, в слезах,

Едва на жениха взглянуть украдкой смеет,

Потупя ясный взор, краснеет и бледнеет,

Как месяц в небесах...

И там, где камней ряд, седым одетый мхом,

Помост обрушенный являет,

Повременно сова в безмолвии ночном

Пустыню криком оглашает;

Там чаши радости стучали по столам,

Там храбрые кругом с друзьями ликовали,

Там скальды пели брань, и персты их летали

По пламенным струнам.

Там пели звук мечей и свист пернатых стрел,

И треск щитов, и гром ударов,

Кипящу брань среди опустошенных сел

И грады в зареве пожаров;

Там старцы жадный слух склоняли к песне сей,

Сосуды полные в десницах их дрожали,

И гордые сердца с восторгом вспоминали

О славе юных дней.

Но все покрыто здесь угрюмой ночи мглой,

Все время в прах преобратило!

Где прежде скальд гремел на арфе золотой,

Там ветер свищет лишь уныло!

Где храбрый ликовал с дружиною своей,

Где жертвовал вином отцу и богу брани,

Там дремлют, притаясь, две трепетные лани

До утренних лучей.

Где ж вы, о сильные, вы, галлов бич и страх,

Земель полнощных исполины,

Роальда спутники, на бренных челноках

Протекши дальные пучины?

Где вы, отважные толпы богатырей,

Вы, дикие сыны и брани и свободы,

Возникшие в снегах, средь ужасов природы,

Средь копий, средь мечей?

Погибли сильные! Но странник в сих местах

Не тщетно камни вопрошает

И руны тайные, останки на скалах

Угрюмой древности, читает.

Оратай ближних сел, склонясь на посох свой,

Гласит ему: "Смотри, о сын иноплеменный,

Здесь тлеют праотцев останки драгоценны:

Почти их гроб святой!"

Июнь или июль 1814

ЭЛЕГИЯ ИЗ ТИБУЛЛА

Вольный перевод

Месалла! Без меня ты мчишься по волнам

С орлами римскими к восточным берегам;

А я, в Феакии оставленный друзьями,

Их заклинаю всем, и дружбой и богами,

Тибулла не забыть в далекой стороне!

Здесь Парка бледная конец готовит мне,

Здесь жизнь мою прервет безжалостной рукою...

Неумолимая! Нет матери со мною!

Кто будет принимать мой пепел от костра!

Кто будет без тебя, о милая сестра,

За гробом следовать в одежде погребальной

И миро изливать над урною печальной?

Нет друга моего, нет Делии со мной.

Она и в самый час разлуки роковой

Обряды тайные и чары совершала:

В священном ужасе бессмертных вопрошала,

И жребий счастливый нам отрок вынимал.

Что пользы от того? Час гибельный настал,

И снова Делия, печальна и уныла,

Слезами полный взор невольно обратила

На дальный путь. Я сам, лишенный скорбью сил,

"Утешься", – Делии сквозь слезы говорил;

"Утешься!" – и еще с невольным трепетаньем

Печальную лобзал последним лобызаньем.

Казалось, некий бог меня остановлял:

То ворон мне беду внезапно предвещал,

То в день, отцу богов Сатурну посвященной,

Я слышал гром глухой за рощей отдаленной.

О вы, которые умеете любить,

Страшитеся любовь разлукой прогневить!

Но, Делия, к чему Изиде приношенья,

Сии в ночи глухой протяжны песнопенья

И волхвованье жриц, и меди звучный стон?

К чему, о Делия, в безбрачном ложе сон

И очищения священною водою?

Все тщетно, милая, Тибулла нет с тобою.

Богиня грозная! спаси его от бед,

И снова Делия мастики принесет,

Украсит дивный храм весенними цветами

И с распущенными по ветру волосами,

Как дева чистая, во ткань облечена,

Воссядет на помост: и звезды, и луна,

До восхождения румяныя Авроры,

Услышат глас ее и жриц Фарийских хоры.

Отдай, богиня, мне родимые поля,

Отдай знакомый шум домашнего ручья,

Отдай мне Делию: и вам дары богаты

Я в жертву принесу, о Лары и Пенаты!

Зачем мы не живем в златые времена?

Тогда беспечные народов племена

Путей среди лесов и гор не пролагали

И ралом никогда полей не раздирали;

Тогда не мчалась ель на легких парусах,

Несома ветрами в лазоревых морях.

И кормчий не дерзал по хлябям разъяренным

С сидонским багрецом и с золотом бесценным

На утлом корабле скитаться здесь и там.

Дебелый вол бродил свободно по лугам,

Топтал душистый злак и спал в тени зеленой;

Конь борзый не кропил узды кровавой пеной;

Не зрели на полях столпов и рубежей

И кущи сельские стояли без дверей;

Мед капал из дубов янтарного слезою:

В сосуды молоко обильною струею

Лилося из сосцов питающих овец...

О мирны пастыри, в невинности сердец

Беспечно жившие среди пустынь безмолвных!

При вас, на пагубу друзей единокровных,

На наковальне млат не исковал мечей,

И ратник не гремел оружьем средь полей.

О век Юпитеров! О времена несчастны!

Война, везде война, и глад, и мор ужасный,

Повсюду рыщет смерть, на суше, на водах...

Но ты, держащий гром и молнию в руках!

Будь мирному певцу Тибуллу благосклонен.

Ни словом, ни душой я Не был вероломен;

Я с трепетом богов отчизны обожал,

И, если мой конец безвременный настал

Пусть камень обо мне прохожим возвещает:

"Тибулл, Месаллы друг, здесь с миром почивает".

Единственный мой бог и сердца властелин,

Я был твоим жрецом, Киприды милый сын!

До гроба я носил твои оковы нежны,

И ты, Амур, меня в жилища безмятежны,

В Элизий приведешь таинственной стезей,

Туда, где вечный май меж рощей и полей,

Где расцветает нард и киннамона лозы,

И воздух напоен благоуханьем розы;

Там слышно пенье птиц и шум биющих вод;

Там девы юные, сплетяся в хоровод,

Мелькают меж древес, как легки привиденья;

И тот, кого постиг, в минуту упоенья,

В объятиях любви, неумолимый рок,

Тот носит на челе из свежих мирт венок.

А там, внутри земли, во пропастях ужасных

Жилище вечное преступников несчастных,

Там реки пламенны сверкают по пескам,

Мегера страшная и Тизифона там

С челом, опутанным шипящими змиями,

Бегут на дикий брег за бледными тенями.

Где скрыться? адский пес лежит у медных врат,

Рыкает зев его... и рой теней назад!..

Богами ввержены во пропасти бездонны,

Ужасный Энкелад и Тифий преогромный

Питает жадных птиц утробою своей.

Там хищный Иксион, окованный змией,

На быстром колесе вертится бесконечно;

Там в жажде пламенной Тантал бесчеловечной

Над хладною рекой сгорает и дрожит...

Все тщетно! Вспять вода коварная бежит

И черпают ее напрасно Данаиды,

Все жертвы вечные карающей Киприды.

Пусть там страдает тот, кто рушил наш покой

И разлучил меня, о Делия, с тобой!

Но ты, мне верная, друг милой и бесценной,

И в мирной хижине, от взоров сокровенной,

С наперсницей, любви, с подругою твоей,

На миг не покидай домашних алтарей.

При шуме зимних вьюг, под сенью безопасной,

Подруга в темну ночь зажжет светильник ясной

И, тихо вретено кружа в руке своей,

Расскажет повести и были старых дней.

А ты, склоняя слух на сладки небылицы,

Забудешься, мой друг, и томные зеницы

Закроет тихий сон, и пряслица из рук

Падет... и у дверей предстанет твой супруг,

Как небом посланный внезапно добрый гений.

Беги навстречу мне, беги из мирной сени,

В прелестной наготе явись моим очам:

Власы развеяны небрежно по плечам,

Вся грудь лилейная и ноги обнаженны...

Когда ж Аврора нам, когда сей день блаженный

На розовых конях в блистанье принесет,

И Делию Тибулл в восторге обоймет?

<1814>

ВОСПОМИНАНИЕ

Мечты! – повсюду вы меня сопровождали

И мрачный жизни путь цветами устилали!

Как сладко я мечтал на Гейльсбергских полях,

Когда весь стан дремал в покое

И ратник, опершись на копие стальное,

Смотрел в туманну даль! Луна на небесах

Во всем величии блистала

И низкий мой шалаш сквозь ветви освещала.

Аль светлый чуть струю ленивую катил

И в зеркальных водах являл весь стан и рощи:

Едва дымился огнь в часы туманной нощи

Близ кущи ратника, который сном почил.

О Гейльсбергски поля! О хблмы возвышенны!

Где столько раз в ночи, луною освещенный,

Я, в думу погружен, о родине мечтал;

О Гейльсбергски поля! в то время я не знал,

Что трупы ратникоЕ устелют ваши нивы,

Что медной челюстью гром грянет с сих холмов,

Что я, мечтатель ваш счастливый,

На смерть летя против врагов,

Рукой закрыв тяжелу рану,

Едва ли на заре сей жизни не увяну.

И буря дней моих исчезла, как мечта!..

Осталось мрачно вспоминанье...

Между протекшего есть вечная черта:

Нас сближит с ним одно мечтанье,

Да оживлю теперь я в памяти своей

Сию ужасную минуту,

Когда болезнь вкушая люту

И видя сто смертей,

Боялся умереть не в родине моей!

Но небо, вняв моим молениям усердным,

Взглянуло оком милосердным;

Я, Неман переплыв, узрел желанный край,

И, землю лобызав с слезами,

Сказал: "Блажен стократ, кто с сельскими богами,

Спокойный домосед, земной вкушает рай,

И, шага не ступя за хижину убогу,

К себе богиню быстроногу

В молитвах не зовет!

Не слеп ко славе он любовью,

Не жертвует своим спокойствием и кровью:

Могилу зрит свою и тихо смерти ждет".

Между июлем 1807 и ноябрем 1809

ЭЛЕГИЯ

Я чувствую, мой дар в поэзии погас,

И муза пламенник небесный потушила;

Печальна опытность открыла

Пустыню новую для глаз,

Туда влечет меня осиротелый гений,

В поля бесплодные, в непроходимы сени,

Где счастья нет следов,

Ни тайных радостей, неизъяснимых снов,

Любимцам Фебовым от юности известных,

Ни дружбы, ни любви, ни песней муз прелестных,

Которые всегда душевну скорбь мою,

Как лотос, силою волшебной врачевали.

Нет, нет! себя не узнаю

Под новым бременем печали!

Как странник брошенный из недра ярых волн,

На берег дикий и кремнистый

Встает и с ужасом разбитый видит челн,

Валы ревущие и молнии змиисты,

Объявшие кругом свинцовый небосклон;

Рукою трепетной он мраки вопрошает,

Ногой скользит над пропастями он,

И ветер буйный развевает

Молений глас его, рыдания и стон...

На крае гибели так я зову в спасенье

Тебя, последний сердца друг!

Опора сладкая, надежда, утешенье

Средь вечных скорбей и недуг!

Хранитель ангел мой, оставленный мне богом!..

Твой образ я таил в душе моей залогом

Всего прекрасного... и благости творца.

Я с именем твоим летел под знамя брани

Искать иль гибели, иль славного венца.

В минуты страшные чистейши сердца дани

Тебе я приносил на Марсовых полях:

И в мире, и в войне, во всех земных краях

Твой образ следовал с любовию за мною;

С печальным странником он неразлучен стал.

Как часто в тишине, весь занятый тобою,

В лесах, где Жувизи гордится над рекою,

И Сейна по цветам льет сребряный кристалл,

Как часто средь толпы и шумной, и беспечной,

В столице роскоши, среди прелестных жен,

Я пенье забывал волшебное сирен

И мыслил о тебе лишь в горести сердечной.

Я имя милое твердил

В прохладных рощах Альбиона

И эхо называть прекрасную учил

В цветущих пажитях Ричмона.

Места прелестные и в дикости своей,

О камни Швеции, пустыни скандинавов,

Обитель древняя и доблестей и нравов!

Ты слышала обет и глас любви моей,

Ты часто странника задумчивость питала,

Когда румяная денница отражала

И дальные скалы гранитных берегов,

И села пахарей, и кущи рыбаков

Сквозь тонки, утренни туманы

На зеркальных водах пустынной Троллетаны.

Исполненный всегда единственно тобой,

С какою радостью ступил на брег отчизны!

"Здесь будет, – я сказал, – душе моей покой,

Конец трудам, конец и страннической жизни".

Ах, как обманут я в мечтании моем!

Как снова счастье мне коварно изменило

В любви и дружестве... во всем,

Что сердцу сладко льстило,

Что было тайною надеждою всегда!

Есть странствиям конец – печалям никогда!

В твоем присутствии страдания и муки

Я сердцем новые познал.

Они ужаснее разлуки,

Всего ужаснее! Я видел, я читал

В твоем молчании, в прерывном разговоре,

В твоем унылом взоре,

В сей тайной горести потупленных очей,

В улыбке и в самой веселости твоей

Следы сердечного терзанья...

Нет, нет! Мне бремя жизнь! Что в ней без упованья?

Украсить жребий твой

Любви и дружества прочнейшими цветами,

Всем жертвовать тебе, гордиться лишь тобой,

Блаженством дней твоих и милыми очами,

Признательность твою и счастье находить

В речах, в улыбке, в каждом взоре,

Мир, славу, суеты протекшие и горе,

Всё, все у ног твоих, как тяжкий сон, забыть!

Что в жизни без тебя? Что в ней без упованья,

Без дружбы, без любви – без идолов моих?..

И муза, сетуя, без них

Светильник гасит дарованья.

Вторая половина 1815 (?)

ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ

Как ландыш под серпом убийственным жнеца

Склоняет голову и вянет,

Так я в болезни ждал безвременно конца

И думал: парки час настанет.

Уж очи покрывал Эреба мрак густой,

Уж сердце медленнее билось,

Я вянул, исчезал, и жизни молодой,

Казалось, солнце закатилось.

Но ты приближилась, о жизнь души моей,

И алых уст твоих дыханье,

И слезы пламенем сверкающих очей,

И поцелуев сочетанье,

И вздохи страстные, и сила милых слов

Меня из области печали,

От Орковых полей, от Леты берегов

Для сладострастия призвали.

Ты снова жизнь даешь; она – твой дар благой,

Тобой дышать до гроба стану.

Мне сладок будет час и муки роковой;

Я от любви теперь увяну.

Июнь или июль 1807

МЩЕНИЕ

На Парни

Неверный друг и вечно милый!

Зарю моих счастливых дней

И слезы радости и клятвы легкокрилы

Все время унесло с любовию твоей!

И все погибло невозвратно,

Как сладкая мечта, как утром сон приятной!

Но все любовью здесь исполнено моей,

И клятвы страшные твои напоминает.

Их помнят и леса, их помнит и ручей,

И эхо томное их часто повторяет.

Взгляни: здесь в первый раз я встретился с тобой,

Ты здесь, подобная лилее белоснежной,

Взлелеянной в садах Авророй и весной,

Под сенью безмятежной

Цвела невинностью близ матери твоей.

Вот здесь я в первый раз вкусил надежды сладость}

Здесь жертвы приносил у мирных алтарей,

Когда твою грозила младость

Болезнь жестокая во цвете погубить:

Здесь клялся, милый друг, тебя не пережить!

Но с новой прелестью ты к жизни воскресала,

И в первый раз – люблю, краснеяся, сказала

(Тому сей дикий бор немый свидетель был).

Твоя рука в моей – то млела, то пылала,

И первый поцалуй с душею душу слил.

Там взор потупленный назначил мне свиданье

В зеленом сумраке развесистых древес,

Где льется в воздухе сирен благоуханье

И облако цветов скрывает свод небес;

Там ночь ненастная спустила покрывало,

И страшно загремел над нами ярый гром;

Все небо в пламени зарделося кругом,

И в роще сумрачной сверкало.

Напрасно! ты была в объятиях моих,

И к новым радостям ты воскресала в них!

О пламенный восторг! О страсти упоенье!

О сладострастие... себя, всего забвенье!

С ее любовию утраченны навек

Вы будете всегда изменнице упрек:

Воспоминанье ваше,

От времени еще прелестнее и краше,

Ее преступное блаженство помрачит

И сердцу за меня коварному отмстит

Неизлечимою, жестокою тоскою.

Так! всюду образ мой увидишь пред собою,

Не в виде прежнего любовника в.цепях,

Который с нежностью сквозь слезы упрекает

И жребий с трепетом читает1

В твоих потупленных очах.

Нет, в лютой ревности карая преступленье,

Явлюсь как бледное в полуночь привиденье,

И всюду следовать я буду за тобой:

В безмолвии лесов, в полях уединенных,

В веселых пиршествах, тобой одушевленных,

Где юность пылкая и взор считает твой.

В глазах соперника, на ложе Гименея

Ты будешь с ужасом о клятвах вспоминать;

При имени моем бледнея

Невольно трепетать:

Когда ж безвременно с полей кровавой битвы

К Коциту позовет меня судьбины глас,

Скажу: "Будь счастлив", в последний жизни час,

И тщетны будут все любовника молитвы!

<1815>

ПРИВИДЕНИЕ

Из Парни

Посмотрите! в двадцать лет

Бледность щеки покрывает;

С утром вянет жизни цвет;

Парка дни мои считает

И отсрочки не дает.

Что же медлить! ведь Зевеса

Плач и стон не укротит.

Смерти мрачной занавеса

Упадет – и я забыт!

Я забыт... но из могилы,

Если можно воскресать,

Я не стану, друг мой милый,

Как мертвец, тебя пугать.

В час полуночных явлений

Я не стану в виде тени

То внезапу, то тишком,

С воплем в твой являться дом.

Нет, по смерти, невидимкой

Буду вкруг тебя летать;

На груди твоей под дымкой

Тайны прелести лобзать;

Стану всюду развевать

Легким уст прикосновеньем,

Как зефира дуновеньем,

От каштановых волос

Тонкий запах свежих роз.

Если лилия листами

Ко груди твоей прильнет,

Если яркими лучами

В камельке огонь блеснет,

Если пламень потаенный

По ланитам пробежал,

Если пояс сокровенный

Развязался и упал

Улыбнися, друг бесценный,

Это – я! Когда же ты,

Сном закрыв прелестны очи,

Обнажишь во мраке ночи

Роз и лилий красоты,

Я вздохну... и глас мой томный,

Арфы голосу подобный,

Тихо в воздухе умрет.

Если ж легкими крилами

Сон глаза твои сомкнет,

Я невидимо с мечтами

Стану плавать над тобой.

Сон твой, Хлоя, будет долог...

Но когда блеснет сквозь полог

Луч денницы золотой,

Ты проснешься... о блаженство!

Я увижу совершенство...

Тайны прелести красот,1

Где сам пламенный Эрот

Оттенил рукой своею

Розой девственну лилею?

Все опять в моих глазах,

Все покровы исчезают;

Час блаженнейший!.. Но, ах!

Мертвые не воскресают.

Февраль 1810

ТИБУЛЛОВА ЭЛЕГИЯ

Из III книги

Напрасно осыпал я жертвенник цветами,

Напрасно фимиам курил пред алтарями;

Напрасно: Делии еще с Тибуллом нет.

Бессмертны! Слышали вы скромный мой обет!

Молил ли вас когда о почестях и злате?

Желал ли обитать во мраморной палате?

К чему мне пажитей обширная земля,

Златыми класами венчанные поля

И стадо кобылиц, рабами охраненно?

О бедности молил, с тобою разделенной!

Молил, чтоб смерть меня застала – при тебе,

Хоть нища, но с тобой!.. К чему желать себе

Богатства Азии или волов дебелых?

Ужели более мы дней сочтем веселых

В садах и в храминах, где дивный ряд столбов

Иссечен хитростью наемных пришлецов;

Где все один порфир Тенера и Кариста,

Помосты мраморны и урны злата чиста;

Луга пространные, где силою трудов

Легла священна тень от кедровых лесов?

К чему эритрские жемчужины бесценны

И волны тирские, багрянцем напоенны?

В богатстве ль счастие? В нем призрак, тщетный вид!

Мудрец от лар своих за златом не бежит;

Колеи пред случаем вовек не преклоняет

И в хижине своей с фортуной обитает!

И бедность, Делия, мне радостна с тобой!

Тот кров соломенный чту крышей золотой,

Под коим, сопряжен любовию с тобою,

Сто крат благословен!.. Но если предо мною

Бессмертные весов судьбы -не преклонят

Утешит ли тогда Тибулла пышный град?

Ах! нет! И золото блестящего Пактола,

И громкий славы шум, и самый блеск престола

Без Делии – ничто, а с ней и куща – храм,

Безвестность, нищета завидны небесам!

О дочь Сатурнова! услышь мое моленье!

И ты, любови мать! Когда же парк сужденье,

Когда суровых сестр противно вретено

И Делией владеть Тибуллу не дано,

Пускай теперь сойду во области Плутона,

Где блата топкие и воды Ахерона

Широкой цепию вкруг ада облежат,

Где беспробудным сном печальны тени спят.

Между сентябрем и декабрем 1809

МОЙ ГЕНИЙ

О память сердца! ты сильней

Рассудка памяти печальной,

И часто сладостью своей

Меня в стране пленяешь дальной.

Я помню голос милых слов,

Я помню очи голубые,

Я помню локоны златые

Небрежно вьющихся власов.

Моей пастушки несравненной

Я помню весь наряд простой,

И образ милый, незабвенный,

Повсюду странствует со мной.

Хранитель гений мой – любовью

В утеху дан разлуке он:

Зйсну ль? приникнет к изголовью

И усладит печальный сон.

Июнь или август 1815

ДРУЖЕСТВО

Блажен, кто друга здесь по сердцу обретает,

Кто любит и любим чувствительной душой!

Тезей на берегах Коцита не страдает,

С ним друг его души, с ним верный Пирифой.

Атридов сын в цепях: но зависти достоин!

С ним друг его, Пилад... под лезвием мечей.

А ты, младый Ахилл, великодушный воин,

Бессмертный образец героев и друзей!

Ты дружбою велик, ты ей дышал одною!

И друга смерть отмстив бестрепетной рукою,

Счастлив! ты мертв упал на гибельный трофей!

1811 или начало 1812

ТЕНЬ ДРУГА

Stint aliquid manes: letum non omnia finit;

Luridaque evictos effugit umbra rogos.

Propert

[ Души усопших – не призрак: смертью не все кончается; бледная тень ускользает, победив костер. Проперций. (лат.)]

Я берег покидал туманный Альбиона:

Казалось, он в волнах свинцовых утопал.

За кораблем вилася Гальциона,

И тихий глас ее пловцов увеселял.

Вечерний ветр, валов плесканье,

Однообразный шум и трепет парусов

И кормчего на палубе взыванье

Ко страже, дремлющей под говором валов,

Все сладкую задумчивость питало.

Как очарованный, у мачты я стоял

И сквозь туман и ночи покрывало

Светила Севера любезного искал.

Вся мысль моя была в воспоминанье,

Под небом сладостным отеческой земли,

Но ветров шум и моря колыханье

На вежды томное забвенье навели.

Мечты сменялися мечтами

И вдруг... то был ли сон?., предстал товарищ мне,

Погибший в роковом огне

Завидной смертию, над Плейсскими струями.

Но вид не страшен был; чело

Глубоких ран не сохраняло,

Как утро майское, веселием цвело

И все небесное душе напоминало.

"Ты ль это, милый друг, товарищ лучших дней!

Ты ль это, – я вскричал, – о воин вечно милой!

Не я ли над твоей безвременной могилой,

При страшном зареве Белониных огней,

Не я ли с верными друзьями

Мечом на дереве твой подвиг начертал

И тень в небесную отчизну провождал

С мольбой, рыданьем и слезами?

Тень незабвенного! ответствуй, милый брат!

Или протекшее все было сон, мечтанье;

Все, все – и бледный труп, могила и обряд,

Свершенный дружбою в твое воспоминанье?

О! молви слово мне! пускай знакомый звук

Еще мой жадный слух ласкает,

Пускайрука моя, о незабвенный друг!

Твою – с любовию сжимает..."

И я летел к нему... Но горний дух исчез

В бездонной синеве безоблачных небес,

Как дым, как метеор, как призрак полуночи,

Исчез, – и сон покинул очи.

Все спало вкруг меня под кровом тишины.

Стихии грозные казалися безмолвны.

При свете облаком подернутой луны

Чуть веял ветерок, едва сверкали волны,

Но сладостный покой бежал моих очей,

И все душа за призраком летела,

Все гостя горнего остановить хотела

Тебя, о милый брат! о лучший из друзей!

Июнь 1814

ТИБУЛЛОВА ЭЛЕГИЯ X

Из I книги

Вольный перевод

Кто первый изострил железный меч и стрелы?

Жестокий! он изгнал в безвестные пределы

Мир сладостный и в ад открыл обширный путь!

Но он виновен ли, что мы на ближних грудь

За золото, за прах – железо устремляем,

А не чудовищей им диких поражаем?

Когда на пиршествах стоял сосуд святой

Из буковой коры меж утвари простой

И стол был отягчен избытком сельских брашен,

Тогда не знали мы щитов и твердых башен

И пастырь близ овец спокойно засыпал;

Тогда бы дни мои я радостьми считал!

Тогда б не чувствовал невольно трепетанье

При гласе бранных труб! О тщетное мечтанье!

Я с Марсом на войне: быть может лук тугой

Натянут на меня пернатою стрелой...

О боги! сей удар вы мимо пронесите,

Вы, лары отчески, от гибели спасите!

О вы, хранившие меня в тени своей,

В беспечности златой от колыбельных дней,

Не постыдитеся, что лик богов священный,

Иссеченный из пня и пылью покровенный,

В жилище праотцев уединен стоит!

Не знали смертные ни злобы, ни обид,

Ни клятв нарушенных, ни почестей, ни злата,

Когда священный лик домашнего пената

Еще скудельный был на пепелище их!

Он благодатен нам, когда из чаш простых

Мы учиним пред ним обильны возлиянья

Иль на чело его, в знак мирного венчанья,

Возложим мы венки из миртов и лилей;

Он благодатен нам, сей мирный бог полей,

Когда на празднествах, в дни майские веселы,

С толпою чад своих, оратай престарелый

Опресноки ему священны принесет,

А девы красные из улья чистый мед.

Спасите ж вы меня, отеческие боги,

От копий, от мечей! Вам дар несу убогий:

Кошницу, полную Церериных даров,

А в жертву – сей овен, краса моих лугов.

Я сам, увенчанный и в ризы облеченный,

Явлюсь наутрие пред ваш алтарь священный.

Пускай, скажу, в полях неистовый герой,

Обрызган кровию, выигрывает бой;

А мне – пусть благости сей буду я достоин

О подвигах своих расскажет древний воин,

Товарищ юности; и, сидя за столом,

Мне лагерь начертит веселых чаш вином.

Почто же вызывать нам смерть из царства тени,

Когда в подземный дом везде равны ступени?

Она, как тать в ночи, невидимой стопой,

Но быстро, гонится; и всюду за тобой!

И низведет тебя в те мрачные вертепы,

Где лает адский пес, где Фурии свирепы

И кормчий в челноке на Стиксовых водах.

Там теней бледный полк толпится на брегах,

Власы обожжены, и впалы их ланиты!..

Хвала, хвала тебе, оратай домовитый!

Твой вечереет век средь счастливой семьи;

Ты сам, в тени дубрав, пасешь стада свои;

Супруга между тем трапезу учреждает,

Для омовенья ног сосуды нагревает

С кристальною водой. О боги! если б я

Узрел еще мои родительски поля!

У светлого огня, с подругою младою,

Я б юность вспомянул за чашей круговою,

И были, и дела давно протекших дней!

Сын неба! светлый Мир! ты сам среди полей

Вола дебелого ярмом отягощаешь!

Ты благодать свою на нивы проливаешь,

И в отческий сосуд, наследие сынов,

Лиешь багряный сок из Вакховых даров.

В дни мира острый плуг и заступ нам священны;

А меч, кровавый меч, и шлемы оперенны

Снедает ржавчина безмолвно на стенах.

Оратай из лесу там едет на волах

С женою и с детьми, вином развеселенный!

Дни мира, вы любви игривой драгоценны!

Под знаменем ее воюем с красотой.

Ты плачешь, Ливия? но победитель твой,

Смотри! – у ног твоих, колена преклоняет.

Любовь коварная украдкой подступает

И вот уж среди вас, размолвивших, сидит!

Пусть молния богов бесщадно поразит

Того, кто красоту обидел на сраженье!

Но счастлив, если мог в минутном исступленье

Венок на волосах каштановых измять

И пояс невзначай у девы развязать!

Счастлив, трикрат счастлив, когда твои угрозы

Исторгли из очей любви бесценны слезы!

А ты, взлелеянный средь копий и мечей,

Беги, кровавый Марс, от наших олтарей!

Между концом 1809 и мартом 1810

ВЕСЕЛЫЙ ЧАС

Вы, други, вы опять со мною,

Под тенью тополей густою,

С златыми чашами в руках,

С любовью, с дружбой на устах!

Други! сядьте и внемлите

Музы ласковой совет.

Вы счастливо жить хотите

На заре весенних лет?

Отгоните призрак славы!

Для веселья и забавы

Сейте розы на пути;

Скажем юности: лети!

Жизнью дай лишь насладиться;

Полной чашей радость пить:

Ах! не долго веселиться

И не веки в счастье жить!

Но вы, о други, вы со мною

Под тенью тополей густою,

С златыми чашами в руках,

С любовью, с дружбой на устах.

Станем, други, наслаждаться,

Станем розами венчаться;

Лиза! сладко пить с тобой,

С нимфой резвой и живой!

Ах! обнимемся руками,

Съединим уста с устами,

Души в пламени сольем;

То воскреснем, то умрем!..

Вы ль, други милые, со мною,

Под тенью тополей густою,

С златыми чашами в руках,

С любовью, с дружбой на устах?

Я, любовью упоенный,

Все забыл, мои друзья!

Как сквозь облак вижу темный

Чаши золотой края!..

Лиза розою пылает,

Грудь любовию полна;

Улыбаясь наливает

Чашу светлого вина.

Мы потопим горесть нашу,

Други! в эту полну чашу;

Выпьем разом и до дна

Море светлого вина!

Друзья! уж месяц над рекою,

Почили рощи сладким сном;

Но нам ли здесь искать покою

С любовью, с дружбой и вином?

О радость1 радость! Вакх веселой

Толпу утех сзывает к нам;

А тут в одежде легкой, белой

Эрато гимн поет друзьям:

"Часы крилаты! не летите,

И счастье мигом хоть продлите!"

Увы! бегут счастливы дни,

Бегут, летят стрелой они!

Ни лень, ни счастья наслажденья

Не могут их сдержать стремленья,

И время,сильною рукой,

Погубит радость и покой.

Луга веселые, зелены,

Ручьи кристальные и сад,

Где мшисты дубы, древни клены

Сплетают вечну тень прохлад;

Ужель вас зреть не буду боле?

Ужели там, на ратном поле,

Судил мне рок сном вечным спать?

Свирель и чаша золотая

Там будут в прахе истлевать;

Покроет их трава густая,

Покроет и ничьей слезой

Забвенный прах не окропится...

Заране должно ли крушиться?

Умру, и всё умрет со мной!..

Но вы еще, друзья, со мною

Под тенью тополей густою,

С златыми чашами в руках,

С любовью, с дружбой на устах.

Между началом 1806 и февралем 1810

В ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ N.

О ты, которая была

Утех и радостей душою!

Как роза некогда цвела

Небесной красотою;

Теперь оставлена, печальна и одна,

Сидя смиренно у окна,

Без песней, без похвал встречаешь день рожденья;

Прими от дружества сердечны сожаленья,

Прими и сердце успокой.

Что потеряла ты? Льстецов бездушных рой,

Пугалищей ума, достоинства и нравов;

Судей безжалостных, докучливых нахалов.

Один был нежный друг... и он еще с тобой!

<1810>

ПРОБУЖДЕНИЕ

Зефир последний свеял сон

С ресниц, окованных мечтами,

Но я – не к счастью пробужден

Зефира тихими крилами.

Ни сладость розовых лучей

Предтечи утреннего Феба,

Ни кроткий блеск лазури неба,

Ни запах, веющий с полей,

Ни быстрый лет коня ретива

По скату бархатных лугов,

И гончих лай, и звон рогов

Вокруг пустынного залива,

Ничто души не веселит,

Души, встревоженной мечтами,

И гордый ум не победит

Любви, холодными словами.

Вторая половина 1815 (?)

РАЗЛУКА

Напрасно покидал страну моих отцов,

Друзей души, блестящие искусства;

И в шуме грозных битв, под тению шатров,

Старался усыпить встревоженные чувства.

Axl небо чуждое не лечит сердца ран1

Напрасно я скитался

Из края в край, и грозный океан

Кругом меня роптал и волновался;

Напрасно от брегов пленительных Невы

Отторженный судьбою,

Я снова посещал развалины Москвы,

Москвы, где я дышал свободою прямою!

Напрасно я спешил от северных степей,

Холодным солнцем освещенных,

В страну, где Тирас бьет излучистой струей,

Сверкая между гор, Церерой позлащенных,

И древние поит народов племена.

Напрасно: всюду мысль преследует одна

О милой, сердцу незабвенной,

Которой имя мне священно,

Которой взор один лазоревых очей

Все – неба на земле – блаженства отверзает,

И слово, звук один, прелестный звук речей

Меня мертвит и оживляет.

Июль или август 1815

ТАВРИДА

Друг милый, ангел мой1 сокроемся туда,

Где волны кроткие Тавриду омывают