Текст книги "Благоуханность. Воспоминания парфюмера."
Автор книги: Константин Веригин
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)
За фонтаном цветет и благоухает лиловый сиреневый куст. Что-то теплое, вкрадчивое в его аромате, но не созвучное нам. Мы окружаем сирень, но только для того, чтобы искать «счастье» в ее пушистых гроздьях... Зато рядом большая рассада ландышей с их девственной свежестью напоминает нам о весне, и мы нюхаем их с восторгом. Удивителен аромат у этого тонкого цветка! И вдруг мы поднимаем головы. Что за новый запах? Над нами в цвету деревья флердоранжа, переносящие нас в южное горячее лето. Как фимиам стелется этот аромат по всему зимнему саду, сливается с влажным воздухом земли, мхов, папоротников, пальм и лавров. Тут же цветут гиацинты и, подобно ландышам, говорят о весне, и аромат их вливается в общую гамму, общий букет. И вдруг новая благоуханность заслоняет для нас все другие. Перед нами соблазнительно краснеют зрелые пушистые плоды персикового дерева, притягивая нас своим ароматом. Вкусовая душистость его вливается в оранжерейную благоуханность, придает ей утонченную законченность и легкий, шаловливый вызов, мечту о чем-то осязаемом... Много-много лет прошло с тех пор, а я все помню сложный и чудесный аромат зимнего сада моего раннего детства.
Немало часов провел я потом, желая восстановить это благоухание, выразить его в духах. Работа эта оказалась нелегкой, но интересной, поучительной и не напрасной, так как этот аромат отвечает определенному типу женщин и принадлежит к одной из основных групп душистостей в парфюмерии, где цветочность тонко, но тесно сплетается с фруктовостью на влажно-пряном фоне запаха земли, зелени и мхов. Быть может, в моих поисках помог случай. Только случай этот уж очень зависел от меня, так как мои знания, упорство, фантазия, опыт – все вело в этом направлении и выкликало это нечто из небытия.
Большую роль в жизни парфюмера играют путешествия – новые места и впечатления очень часто являются источником вдохновения. Парфюмер не должен жить на одном и том же месте всю жизнь и дышать все тем же воздухом. Путешествия ему так же нужны, как благоприятные условия для работы, как внутренний огонь в поисках красоты. Вспоминается не очень жаркий день августа на юге Франции. Я жил тогда в Гольф-Жуане. Друзья заехали за мной утром, и мы отправились купаться. Потом очень весело завтракали в Каннах, а вечером играли в теннис. Когда совсем стемнело, мы поехали ужинать в Мужен. Плавно поднимался в гору открытый бьюик. Все тонуло в лунном свете. Чудесно дышалось полной грудью и сладко было ни о чем не думать, ничего не желать... И вдруг мы въехали в посадки жасмина и погрузились в волны аромата этого скромного белого цветка. Автомобиль остановился; мы вышли из него и молча вдыхали пленительный запах; не хватало слов, чтобы выразить наше восхищение. А тут еще легкий ветер с моря то усиливал, то смягчал запах, как бы дразня нас. Казалось, не одно наше обоняние, а все поры нашего тела, все чувства наши наполняются ароматом. Долго простояли мы там, а потом вновь поехали среди цветочных плантаций. Луна поднималась все выше; становилось светлее; кто-то включил приемник – и звуки «Травиаты» донеслись до нас из Милана. Ехавшая с нами прелестная Маришка замолкла, и ее гордая головка стала еще привлекательней. Мы все засмотрелись на нее. Автомобиль поднимался все выше, вновь въехал в волны жасмина и вновь остановился... Вероятно, подобные переживания навеяли идеи создания немалого количества духов. Среди них особенно ярко запомнился мне с времен моего детства «Jasmin de Corse». В ту пору это были дорогие духи, в которых гениальный Коти сумел передать притягивающую чувственность и шарм легкой задорной душистости этого цветка, без эссенции которого нельзя создать ни одних хороших духов...
Путешествие в Англию принесло мне не менее интересные переживания, хотя и совсем иного рода. Я впервые попал туда вскоре после окончания второй мировой войны. Вначале я жил в самом Лондоне, пострадавшем от бомбардировки: почти везде были пустые провалы вместо домов. Тем не менее город понравился мне своим размахом, серьезностью, патриархальностью, и по мере моей жизни в Англии эти качества становились для меня все рельефнее и четче. Со временем поселили меня в прелестном предместье столицы – Эпсон-Дауне, где многие дома казались сошедшими с рождественских английских открыток. Поместили меня у милейшей мисс Фрэзер – сдержанной, воспитанной, типичной англичанки, говорившей по-французски. Уклад жизни этих людей, их манеры и отношение друг к другу были пронизаны теплом, сохранившимся от прошлого столетия. В начале моего пребывания часть дня я проводил в Кройдоне, на парфюмерном заводе, а другую часть – в Лондоне, где тоже было немало дел. Как во всех больших городах, в воздухе Лондона присутствовал запах выхлопных газов, но иногда он вдруг растворялся бодряще-живительным морским ветром. Было нечто в атмосфере города, чего мне никак не удавалось разгадать. Словно встреча со знакомым человеком, имя которого не удается припомнить.
Несколько дней я мучился, пытаясь ассоциировать с чем-нибудь этот запах. Наконец в какой-то из дней Жак В. пригласил меня поужинать в модный ресторан с французской кухней, где, для условий того очень трудного времени, кормили неплохо. За столиками сидели элегантно одетые мужчины и красивые, нарядные женщины разных национальностей. Ужин прошел за интересными разговорами и наблюдениями. Когда же при выходе лакей подавал мне пальто, я вдруг неожиданно для себя понял: «Да ведь Лондон – единственная в мире столица, где доминирует мужской, а не женский запах». Атмосфера ли ресторана, сигара ли Жака навели меня на эту мысль, но теперь я уже в ней не сомневался. Где только мне ни пришлось бывать ранее – во всех столицах Европы доминировала женская душистость. Здесь же – на улицах, в домах, в поездах, в метро, в ресторанах и даже отчасти в театрах – в силу каких-то тайных причин царствовал мужской дух. Порой казалось, что и камни старых домов, площадей и мостов да и сама Темза пропитаны этим духом.
Да, Лондон – город мужской. Здесь редко удается увидеть на улице действительно элегантных женщин, если только элегантность эта не спортивная, и постоянно встречаются мужчины, как бы сошедшие с модных картинок. И мужские магазины Лондона – сплошной соблазн. Мне потом не раз пришлось ездить в Англию; я много встречался и разговаривал с англичанками и глубоко убедился в том, что они любят духи и понимают их воздействие на окружающих. Но по причинам векового пуританского воспитания, укоренившихся законов и предрассудков против всякого рода душистостей они не решаются в достаточной степени ими пользоваться. Наибольший успех у них имеют цветочные духи, в то время как на Европейском континенте женщины все чаще предпочитают духи без определенно выраженной цветочности. Аромат этих духов крепче, радиус их благоухания больше, и они ярче выявляют надушенную ими женщину. Но эти духи обязательно должны быть исключительно высокого качества. К сожалению, таковых немного. Как правило, большинство духов основано на дешевых, крепких синтетических душистостях, тогда как дорогих цветочных эссенций не так много. Такие духи могут даже представлять некоторую опасность для окружающих из-за их утомляющей назойливости, а для самой женщины, пользующейся ими, они опасны тем, что уничтожают ее личную благоуханность, превращая ее в существо искусственное – «софистике», и нередко весьма вульгарное. Духи же цветочные, более слабые, этого впечатления обычно не создают; их аромат лишь приятно добавляет, а не изменяет естественный аромат женщины. Вероятно поэтому англичанки предпочитают цветочные духи, боясь вызвать недовольство мужчин, избегающих чар душистостей... и все же подпадающих под их обаяние...
В 1948 году я впервые побывал в Соединенных Штатах Америки. Добирался я туда на комфортабельном корабле «Королева Елизавета». Море было спокойным, пассажиров не слишком много; я занимал очень большую и удобную каюту первого класса. Пять дней плавания прошли быстро: я наблюдал жизнь на борту чудесного корабля, наслаждался величием океана, вдыхал его живительный воздух. Нью-Йорк нас встретил туманом, и мы прибыли в порт с некоторым опозданием, простояв на рейде около двух часов. Мы шли медленно, и, как смутное видение, перед нами высились небоскребы. Каким-то фантастическим, эфемерным показался нам город, и это первое впечатление навсегда осталось во мне, несмотря на многомесячное пребывание там. Нью-Йорк не похож на другие города. Здесь люди забыли историю Вавилонской башни и вновь осмелились возвести до небес грандиозные сооружения, но не во славу Божию... Поселили меня в старомодном уютном отеле «Лафайет», где почти весь персонал говорил по-французски, что очень облегчало мою жизнь.
Тотчас же по прибытии я погрузился в парфюмерную работу по строго французской системе, одновременно знакомясь с жизнью Америки. Ко многому надо было привыкнуть, но великодержавность этой страны сразу же покорила меня. После отъезда из императорской России я нигде не ощущал этого чувства. В Америке оно вызывалось множеством вещей: и размерами страны, и манерой работать, и интересом ко всему новому, и широким гостеприимством ее народа. Двое моих верных друзей – Наташа Молодовская и граф Сергей Александрович Кутузов – окружили меня участием, скрасили мое долгое одиночество и предоставили массу интересного и поучительного материала, без которого я бы многого не сумел узнать. Владельцы и дирекция предприятия во главе с Грегори Томасом отнеслись ко мне с большим вниманием, благодаря чему я приобрел возможность посылать в Европу, где после недавней войны испытывалась нехватка во всем, множество посылок.
В свободные от работы часы я много ходил и ездил, приглядываясь к американской жизни и стараясь уловить, чем Северная Америка отличается от других стран. Необычайную нервную напряженность Нью-Йорка я почувствовал сразу, но помимо этого существуют в атмосфере этого города и всей страны какие-то особые вибрации, неизвестные Европе. Они обладают некой разрушительной силой, вкусом и запахом. Относится это главным образом к фруктам, овощам и цветам, привезенным из Европы. Многие из них приобрели большие размеры и яркость окраски, но утратили вкус и значительную часть аромата. Примерно то же происходит с европейцами, переселившимися в Северную Америку. Так, через несколько поколений женщины теряют свои особенности и превращаются в средних «американок»: высоких, длинноногих, с небольшой головкой, чудесным цветом лица в молодости, но как бы недоразвитых, с небольшой грудью и узкими бедрами, женщин-амазонок, более предназначенных для различных видов спорта, нежели для любви и материнства. В этом – огромная драма Америки, так как, несмотря на красивую внешность, сексуальная привлекательность американок невысока. Искусственностью, холодом веет от них, а не благоуханным теплом женственности. Вот почему американские экраны заполнены актрисами европейского телосложения, менее красивыми, но с большим шармом. Инстинктивно чувствуя, что ей чего-то не хватает, американская женщина, в отличие от француженки, предпочитает духи жгучие, «перченые»; но обиходное пользование духами еще очень примитивно и не развито. Впрочем, спрос на хорошие французские духи из года в год увеличивается, и, возможно, в ближайшем будущем американки будут больше и чаще прибегать к ним. Тем более что покупательная способность женщин Соединенных Штатов Америки весьма велика: ни в одной стране мира институты красоты не работают столь интенсивно, как в Америке, и нигде предметы косметики не продаются в таком большом количестве. Надеюсь, что, поняв роль аромата в жизни и опасность дешевой парфюмерии, американки станут покупать лишь лучшие фрацузские духи, полностью изготовленные и разлитые на месте их производства, в Париже.
Прожив довольно долгое время в Америке, я вынес глубокое убеждение в том, что нигде духи так не нужны, как там. Но духи эти должны давать радость, а не возбуждать, не действовать на нервы людей, которые в этой стране тотальной механизации и без того чрезмерно взвинченны. Это в наибольшей степени касается больших городов, и главным образом Нью-Йорка – города исключительной перевозбужденности, бешеного темпа жизни и огромного количества электричества, разлитого в атмосфере.
Правда, есть в воздухе Нью-Йорка и что-то благодатное, светло-экзальтирующее, но этой живительной волне нелегко пробиться сквозь запахи автомобильного смога, разношерстной толпы, примитивно приготовленной пищи, домов, построенных наскоро и не имеющих благородного дыхания старины. Лишь в моменты могучих порывов морского ветра светло выявляется истинная сущность Нью-Йорка, и тогда понимаешь, что есть в нем своя горячая вера в предназначение и возможности человека. Особенно глубоко это чувствовается в ночное время, когда воздух насыщен живительным озоном и так легко дышать и думать. Наиболее остро эта легкость ощущается на верхних этажах небоскребов, что, возможно, объясняет и оправдывает эти постройки. Думается, что этот воздух дает мужчинам оптимизм и дерзновение, а женщинам – желание нового, неизведанного, какую-то неудовлетворенность. Полагаю, немало жизненных коллизий объясняется составом воздуха и резкими его изменениями.
В ночные часы, когда Нью-Йорк превращался в призрачное, феерическое видение, любил я бродить по его затихшим улицам. Ночь скрадывала все то, что при свете дня казалось уродливым, и ощущался лишь изумительный размах этого странного города. Реальностью оставались лишь мерцающие огоньки на головокружительной высоте верхних этажей небоскребов, и казалось, что это лампады или свечи, горящие в небе перед престолом Всевышнего. И в эти мгновения по-иному смотрели мои глаза, и я начинал понимать любовь и гордость ньюйоркцев своим городом...
Итак, роль путешествий в жизни парфюмера весьма велика. В этой связи нельзя не отметить того особого значения, которое может иметь в его жизни и творчестве путешествие по Италии. Пребывание в ней так же необходимо парфюмеру, как художнику, музыканту, поэту. В культурной жизни человечества роль Италии – преемницы античной Греции, огромна. Италия открывает артистам неисчислимые богатства античного мира с его лучезарным, вечно юным гимном любви и красоте. Италия еще вся проникнута Ренессансом, сыгравшим особую роль в искусстве и открывшим дорогу науке. Да и сама парфюмерия начала свое восхождение по Европе с итальянского Ренессанса, чему в немалой степени способствовали прекрасные ароматы цветущего Апеннинского полуострова.
С первого же моего путешествия в эту страну я подпал под власть ее чар... Начал я с Флоренции – города цветов, на гербе которого алеет лилия. Стоял август; было жарко, пыльно, ночью мучали комары, но все это меркло перед необычайной прелестью этого города. Мне казалось, что даже камни старинных домов, дворцы, площади преисполнены тончайшей благоуханности, причем блауханности амброво-женственной во всей светящейся ее золотистости. Помнится, как после осмотра дворца Медичи сидел я, утомленный, на площади в тени колонн. Мимо меня проходили бесчисленные группы людей различных национальностей, и все они представлялись мне серыми, уродливыми призраками нашей эпохи. Тогда как в реальности по-прежнему существовала незыблемая Флорентийская республика времен великолепных Медичи. И вся окружающая атмосфера подтверждала это ощущение своим тонким, богатым, чувственным ароматом Ренессанса. Теми же волнующими волнами благоуханий были наполнены Сиена, Пиза и вся Тоскана, почти не изменившая свой вид, в точности напоминающий картины великих мастеров Ренессанса. По вечерам, когда на небе зажигались первые звезды, любил я бродить по отдаленным улицам Флоренции, наблюдая за ее жителями, мирно сидящими в открытых харчевнях или у порога своих домов. Быстро пронеслась неделя. Я был очень рад встретиться с моей кузиной – княгиней Оболенской (урожденной Урусовой). Общие семейные воспоминания еще более укрепили во мне впечатление мимолетности жизни и реальности прошедшего. Пребывание во Флоренции дало мне целый ряд новых впечатлений, особенно по работе над амбровым аккордом – альфой ароматического искусства. Возвращаясь во Францию, где меня ожидали друзья, я уже начал мечтать о том, чтобы снова вернуться в этот город Ренессанса и как можно дольше не расставаться с ним.
Вторично ездил я в Италию с моим сыном Михаилом. Мы пожили в Риме, побывали в Помпеях, отдыхали на острове Иския. Друзья предупреждали меня, что Римом я буду очарован, но реальность превзошла все мои ожидания. На римском вокзале нас встретили родственники – Алексей Оболенский с женой, – что очень нас тронуло и облегчило первые затруднения, связанные с незнанием языка. Выйдя из великолепного вокзала, я сразу же почувствовал великолепное дыхание Рима. Дыхание, преисполненное солнечной живительностью и чем-то близким и желанным... Остановились мы у графов Орловых-Денисовых – людей милых и благожелательных, – много и тепло говорили о Риме. Первый день провел я в окружении молодежи, так как и моя дочь Ирина с мужем присоединились к нам. Они возвращались с острова Иския и на два дня решили задержаться в Риме, чтобы побыть с нами. Было удивительно приятно оказаться среди молодежи: Миши, Ирины с Жераром, Алексея с Селеной. Радостно было смотреть на их оживленные лица, видеть их восторг, слышать их неожиданные замечания. Вместе мы ходили осматривать дворец Боргезе. Мой зять Жерар пришел от вида дворца в неописуемое восхищение, не мог глаз оторвать от некоторых статуй и картин. Затем мы долго гуляли по Риму, слушая пояснения Алексея Оболенского. Поздно вечером ужинали в маленьком ресторане недалеко от вокзала. Молодежь веселилась, выбирая незнакомые блюда, обучаясь есть спагетти и наблюдая за окружающими. В одиннадцать вечера, проводив дочь и ее мужа, уезжавших в Швейцарию, мы вернулись к себе. Бархатная римская ночь, южная, ароматная, сразу же погрузила нас в мир сновидений. На следующее утро за нами зашел граф Сергей Шереметьев, предложивший быть нашим «чичероне», и под его руководством мы посетили Форум. Объяснения его были так интересны и увлекательны, что время прошло незаметно и мы сильно опоздали на свидание с Кляйнмихелями, с которыми намеревались позавтракать. Посещение Форума представляло для меня интерес с точки зрения не только истории, но и аромата. Весь воздух его был напоен теплотой земли, бальзамической благоуханностью римских пиний, пленительной горечью лавров и трав. Это был античный, незабываемый запах Древнего Рима во всем его царственном великолепии. Завтракали мы в хорошем ресторане. Володя и Мерика Кляйнмихель оказались чудесными рассказчиками, пленявшими тонким юмором; аппетит у всех был прекрасный, блюда – очень вкусны. Холодное белое вино пилось как-то само собой. Лучшего и желать было трудно.
Быстро пронеслось время. Более всего поразила меня исключительная гармоничность Рима и удивительная приятность воздуха, которая порой совершенно заглушала запах автомобилей и всего того, что присуще большим скоплениям людей. Было в этом воздухе что-то неизъяснимое, но желанное и близкое. Понятно, почему столько иностранцев, приехавших в Рим всего на месяц, так и не смогли покинуть его. Неслучайным было и место закладки города. В нем скрещиваются некие благодатные силы такой исключительной мощности, что их не смогли уничтожить даже реки крови наших братьев меньших – зверей, убитых и убиваемых. Не потому ли столько смут и войн испытали на себе жители Рима на протяжении веков? Не действуют ли здесь законы возмездия? Безжалостный Рим гладиаторов, вызвавший их восстание... Рим христианских мучеников... Рим Нерона и Диоклетиана... Рим понтийских болот и малярии... Но какой в нем аромат, какая красота жизни! Как же это возможно, если кровь вызывает кровь на радость темным силам ада, так как только им нужны убийства и насилие над несчастными людьми и животными?! Как страшны бойни!.. У скольких жителей больших городов они вызывают гнетущее чувство тоски и страха (болезнь века) перед чем-то неизбежным! Сколько людей все больше становятся восприимчивыми к предсмертным судорогам животных, преисполненных неописуемого ужаса.
О Риме, его дворцах, церквях и музеях написано множество интересных книг, но я искал в этом городе не знаний, а впечатлений – и нашел больше, чем искал. Прав Муратов, написавший в своей книге «Образ Италии», что "каждое впечатление наших чувств стоит здесь (в Риме) на каком-то более высоком, чем обычный, уровне".
Блуждая по Риму, восторгаешься и красотой его зданий, и изяществом площадей, и прелестью фонтанов, и неожиданной строгостью ворот с очаровательным садом в глубине, и благородной походкой римских женщин. Так же благородна и благоуханность этого города, проникнутого естественным аристократизмом древней расы. Рим не утратил солнечной радости античного мира, даже на его узеньких средневековых улицах не чувствуется мрака и скуки, как это неизбежно случается в других городах Европы. Здесь весь воздух пропитан необъятной гаммой солнечных оттенков душистости.
В Риме в зависимости от времени дня и года по-разному, но всегда очень ярко парфюмеру открывается один из первых и главных секретов ароматического искусства – роль благоуханностей тепла при построении духов. Свежесть многочисленных римских фонтанов особенно выявляет эту душистость, противостоя ей и подчеркивая ее. В целом атмосфера города полна волнующей прелести юга, но легкостью благоухания она отличается и от Французской, и от крымской Ривьеры. В Риме встречается очень редкое для юга явление, а именно душистость мужского начала, где слегка доминирует женственная цветочная сладость. Вероятно, в период Римской империи этот фактор был выражен более резко и сильно, что многое объясняет. Сегодня это чуть заметное превосходство придает южной атмосфере Рима ни с чем не сравнимую прелесть.
Аромат Рима дает парфюмеру возможность создания летних духов, причем более легких, чем обычно. В настоящее время большая часть духов этой очень многочисленной группы основана главным образом на пряно-тяжелой сладости цветочно-женственного характера. Не меньший интерес представляет аромат римской пинии – чудесного дерева Вечного города. Необычайная легкость его бальзамической душистости располагает к созданию весенне-амбровых духов, наиболее верно отвечающих полнующей прелести природных блондинок.
Думаю, что любой парфюмер, живя длительное время в Риме и проникаясь его красотой, мог бы вынести немало других важных для себя впечатлений.
Надеюсь, что эта длинная глава хотя бы немного осветит таинственные истоки ароматического вдохновения. Надеюсь также, что, прочтя ее, парфюмер поймет, что одиннадцатимесячная прикованность к месту службы из года в год является медленной, но верной смертью для его фантазии, то есть потерей самого ценного в его работе, без чего никакое творчество невозможно.
К. М. Веригин. Благоуханность. Воспоминания парфюмера.
О духах, их выборе и использовании.
Она пришла и опьянила
Томящим сумраком духов
И быстрым взором оттенила
Возможность невозможных снов.
В. Брюсов.
Часто, беседуя о духах и ароматах, я замечал, что лучшее время для такого рода бесед – час дневного чая (five o'clock tea). На нем присутствуют главным образом дамы. Мы сидим в уютной гостиной. Ванильно-шоколадный дух идет от пирожных и тортов, и разносится тонкий аромат чая. Навожу разговор на тему о духах – и сразу же чувствую созвучность с присутствующими: редкая дама не откроет своих вкусов, мнений, пожеланий, а многие даже делают неожиданные и интересные признания. Примесь душистости чая усиливает аромат духов на платьях и волосах; создается атмосфера некоего будуара, и в этой неожиданной интимности можно коснуться многих тем и о многом поговорить. Причем к подобным разговорам располагает именно чайное, а не кофейное благоухание. Кофе же, в соединении с запахом дорогих сигар, наоборот, вызывает удачный обмен мнениями между мужчинами, настраивает на серьезные, деловые или спортивные темы.
Из этих «чайных» разговоров с женщинами я смог вынести прежде всего мнение о том, что определенным типам женщин соответствуют определенные ноты духов. Заметил я также, что самые оригинальные и верные суждения принадлежат, как правило, совсем молодым дамам или девушкам, только что начавшим выезжать в свет. Объясняется это, вероятно, тем, что обоняние в их возрасте особенно тонко и что аромат духов, соприкасаясь с ними, развивается особенно полно. Хорошие духи облагораживают всех, но на молодых и здоровых женщинах их душистость словно раскрывается, расцветает, поет свою торжествующую песнь, у тридцатилетних этот эффект бывает не столь сильным, а после сорока аромат должен сначала нейтрализовать недостатки, первое веяние старости...
Разумеется, все эти наблюдения относятся и к мужчинам. Ярким примером нейтрализации запахов являются для меня лавандовые воды. Женщины с хорошо развитым обонянием могут их либо очень любить, либо не выносить совершенно, в зависимости от их отношения к жизни. Это становится особенно очевидным на примере использования лавандовых вод мужчинами. Для женщин, любящих эти воды, такие мужчины являются воплощением опрятности и чистоты; для тех же, кто не любит лаванду, все мужчины, употребляющие ее, переходят в разряд «старых холостяков» и лишены всякого интереса. По-своему правы и те и другие. Хорошая лавандовая вода элегантно оттеняет мужчин, на она же нейтрализует все сексуальные запахи, нейтрализует их, и тогда те, кто ищет «мужественности», ее не находят.
Значение аромата ценилось женщинами с незапамятных времен, и в истории всех великих цивилизаций парфюмерия и общая культура развивались параллельно. В настоящее время производство парфюмерных изделий очень развито, но изучение свойств ароматов и духов, роли обоняния в жизни человека еще почти не началось. Наши знания в этой области ничтожны в сравнении с знаниями прежних цивилизаций; на мой взгляд, мешают серьезному отношению к этим вопросам предвзятость, легкомыслие и некий культ неопрятности. Однако не думаю, чтобы наука могла еще долго игнорировать мир ароматов – слишком уж ненормальной становится жизнь в отравленной атмосфере городов, слишком много случаев переутомления и психических болезней, чтобы ученые не стали задумываться над ролью обоняния в жизни людей. Пока же только народная мудрость в красочных поговорках да в милых песнях повествует нам о важности ароматов. Вспоминается старинное французское изречение, уже забытое в городах, но еще принятое в деревнях: «elle fleure bon» («вкусный дух») – так говорят о молодой, здоровой женщине, не ожидающей детей, имеющей все права на любовь и счастье. Некоторые чуть открывшиеся орхидеи до оплодотворения так же благоухают, но потом теряют свой аромат.
Но так как большинству женщин присуще желание нравиться не только в молодые годы, то представляется вполне естественным желание продлить и усилить свой шарм при помощи душистых изделий, а правильно подобранные духи являются их верными союзниками в этой борьбе за успех в отношениях с людьми.
Одной чистоты здесь недостаточно. Чистота, безусловно, является первым условием цивилизованной жизни, но нередко запахи чистоты становятся даже неприятными, отдают дезинфекцией. Так, живя в англосаксонских странах, я заметил, что в туалетных комнатах многих прелестных женщин царит креазотный запах, убивающий все поэтические настроения, неожиданные мечты, тихую грусть... Нет, наша обонятельная память слишком сильна, и все пережитое нами навсегда сплетено с благоуханием. Красивое должно быть ароматным; лишь болезнь и смерть неизбежно связаны с запахами лекарств и тления, и вводить их преждевременно в свое жилище не следует. Так, вспоминается мне красивая, элегантная, но немолодая девушка. Она могла еще нравиться, несмотря на недовольное и презрительное выражение лица, но запах ее одежды отбивал и последних поклонников. Быть может, из-за ревматических болей она употребляла сильно пахнущую салициловую мазь, о которой говорят, что она «пахнет болезнями». Вероятно, хорошим одеколоном или тонкими свежими духами она могла бы перекрыть этот запах, но из-за отсутствия вкуса и такта по отношению к окружающим она признавала лишь духи фужерно-камфарного типа, усиливающие терпкий запах лекарств.
К счастью, немало женщин обладают хорошим и тонким обонянием и инстинктивно умеют выбирать духи, наиболее свойственные их типу. Если они к тому же имеют хороший вкус, то духи тонко подчеркнут их достоинства и скроют недостатки. Язык аромата говорит уму и чувствам человека больше, чем это принято думать; и чем тоньше, чем субтильнее духи, тем сильнее их действие на психику, так как их невесомая, трудноопределимая, но полная прелести благоуханность воспринимается легче, чем всесокрушающая душистость более резких и могучих духов. Объясняется это тем, что благоуханность всех хороших духов замедленная; сначала она воздействует на чисто эстетические чувства и лишь затем, по мере своего развития, обращается к чувственности. Духи же более дешевые, но мощные сразу покоряют чувственность и вызывают предубеждение и недоверие к женщине, надушенной ими. Подобная ароматичность слишком подчеркивает желание женщины покорить, властвовать, повелевать; мужчины, как правило, этого не любят. Заслуга хороших духов в том и заключается, что они не подчеркивают властность женской натуры, а скрывают ее, выявляя и экзальтируя женскую слабость и нежность. И как часто именно хрупкость женщины, ее кажущаяся слабость являются сильнейшим ее оружием, против которого мужчина бессилен.
Законы против ароматов не имеют смысла. Благоухания, дарованные нам природой и созданные нами в духах, неотъемлемо соединены со всей нашей жизнью. Вот почему столь странно звучит английский закон от 1770 года, гласящий: «That all women, of whatever age, rank, profession, or degree, whether virgins, maids, or widows, that shall, from and after such Act, impose upon, seduce, and betray into matrimony, any of his Majesty's subjects, by the scents, paints, cosmetic washes, artificial teeth, false hair, Spanishwool, iron stays, hoops, high-heeled shoes, boistered hips, shal incur the penalty of the law in force against witchcraft and like misdemeanours and that the marriage, upon conviction, shall stand null and void».
( «Использование женщинами косметики и других искусственных средств украшения, согласно этому закону, действующему и поныне, приравнивается к колдовству».)