355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Константин Веригин » Благоуханность. Воспоминания парфюмера. » Текст книги (страница 3)
Благоуханность. Воспоминания парфюмера.
  • Текст добавлен: 4 октября 2016, 04:31

Текст книги "Благоуханность. Воспоминания парфюмера."


Автор книги: Константин Веригин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Из большой прихожей переходили мы в залу. Все лампы на стенах и центральная люстра заливали нас светом. На всех столах стояли букеты цветов. Запахи роз, ландышей, сирени, фиалок, гиацинтов сливались в чудесный аккорд. Но из столовой лились другие волны ароматов, которые казались нам крепче, громче, стремительнее запахов весенних цветов. И мы не задерживались в зале – нас притягивал пасхальный стол. Столовая была такой же длины, как и зала, но значительно уже ее. Огромный стол был заставлен множеством яств. Казалось, все, что мы любим, находилось на нем. И подавалось все так красиво, средь гербового серебра, граненого хрусталя и цветов, что было даже жаль нарушить это великолепие, приступая к еде. И как все это пахло! Повар тети был настоящим виртуозом. Все приготовленное им было не только отменно вкусным, но и безукоризненно представлено. Для пасхального же стола заготовлено было такое количество блюд, что и попробовать все было невозможно. Успокаивало лишь сознание того, что стол оставался накрытым целую неделю и что за это время можно было узнать вкус всего.


Посреди стола возвышался огромный кулич-баба с сахарным барашком и хорувью над ним. С обеих сторон от кулича блестели груды веселых яиц всех оттенков и красок. На углах стола стояли куличи поменьше и четыре творожные пасхи – заварная, сырная, шоколадная и фисташковая, чудесного светло-зеленого цвета. Куличи были и домашние, очень сдобные и вкусные, и заказные – легкие, шафрановые. Тут же были выставлены два окорока, украшенные глянцевой бумагой, и множество мясных и рыбных блюд. Помню цельного молочного поросенка, окорок телятины, индюшку, пулярду; помню дичь в брусничном варенье; помню заливную рыбу, и осетрину, и семгу, и балык осетровый и белорыбий, и тут же копченый сиг – величайшее достижение русской кулинарии. Помню блюда с паюсной и зернистой икрой, окруженной прозрачным льдом. Были и обычные закуски: грибы, огурцы, редиска, сардины, фуа-гра. В двух местах стола возвышались высокие хрустальные вазы на серебряных подставках, полные редких для сезона фруктов, и другие вазы, поменьше, с шоколадными конфетами, пастилой, тянучками, мармеладом, изюмом, орехами и миндалем. На двух же концах стола, чередуясь между блюдами, стояли бутылки и граненые графины с разноцветными винами. Сколько было одних водок, настоек: польская старка, белая, рябиновая, перцовка, лимонная, зубровка и настоянная на душистых почках черной смородины!.. Для дам же были более легкие вина: мадера, херес, портвейн, шато-д'икем и старый барсак. И благородные бургундские вина для любителей-знатоков.


Что за незабываемый пасхальный аромат поднимался от такого стола! Был он и легким, весенним, словно пронзенным сиренью, и таким вкусным, съедобным, щекочущим ноздри. Ванильный дух куличей и свежесть сырных пасок ярко выделялись на басовом фоне мясных блюд и более высоких тонах рыбных запахов. И что-то детское чувствовалось в аромате шоколада и сладостей; диссонансом взлетала вверх благоуханность свежего ананаса. От водок же и вин поднимался легкий хмель, особенно подчеркивающий каждое блюдо. И во все это вливались аромат весенних цветов, и духи дам, и дыханье нашей молодости.


От непривычно бессонной ночи, усталости, еды начинала кружиться голова. Ночь проходила, наступал ясный рассвет, и ты казался себе переполненным светлым блаженством, когда голова касалась наконец белой и свежей подушки.


В 1915 году гимназии закрывались раньше. Множество офицеров выбыли из рядов армии из-за ранений, были убитые; ускоренные курсы спешно готовили молодых прапорщиков из только что закончивших средние учебные заведения. В младших же классах детей переводили без экзаменов, по годовым отметкам.


Это лето моя мать и тетя Леля решили провести вместе в орловском имении Нечаевых-Войне. Из Ялты мы выехали рано утром на нескольких автомобилях. Дорога лежала через Алушту в Симферополь, где для нас был подготовлен целый вагон первого класса, последним прицепленный к поезду. Погода стояла ясная, и мы с жадностью смотрели на чудесные виды Крыма и радовались нашей свободе и возможности провести вместе длинные летние месяцы. В вагоне нас было девять детей и тетя, гувернантки, прислуга, и так весело было сознавать, что весь вагон занят нами и что можно «ходить в гости» из купе в купе и чувствовать себя всюду своими. Только мать и сестра Ольга были не с нами – они приехали две недели спустя. Два дня пути прошли незаметно. Вот полустанок Отрада, где поезд задержался на полминуты, чтобы отцепить наш вагон. Мы выглядываем из окон и видим веселые лица кучеров, экипажи, тройку и фуру для багажа. Пахнет северной весной, лошадьми, деревней. Пока люди проверяют багаж, старший кучер подает первый экипаж – нарядный, удобный, вместительный. В нем размещаются тетя с дочерьми – старшей, пятнадцатилетней Зиной, и крошками Таней и Ириной. Туда же садится английская гувернантка, тонкая и сухая, мисс Теннисон.


Вслед за первым экипажем подкатывает тройка со вторым кучером, молодым красавцем Никитой. Синяя шелковая рубаха, черный бархатный жилет с серебряными пуговицами, шапка с павлиньими перьями. Видно, что и сам Никита горд собой, своим нарядом, конями и что ему весело везти нас. Все мы, мальчики, размещаемся вместе: Андрей, Миша, Борис, Олег и я – самый старший. Быть одним, без взрослых, кажется так приятно, и мы боимся лишь того, что тетя может еще передумать и велеть сесть с нами молодому гувернеру моих кузенов.


Но вот и остальные разместились по коляскам. Раздается милый голос тети Лели: «С Богом, Никита, трогай!» – и веселой рысью отъезжает от полустанка наш караван.


Теперь, в век аэропланов и автомобилей, мало кто знает наслаждение от езды на лошадях. Надо любить деревню, поля и леса, и живительный воздух, и мерное покачивание, и близость земли.


Быстрота смены пейзажа за толстыми стеклами автомобиля дает теперь лишь радость передвижения да опьяненье скоростью – люди не знают счастья чувствовать землю, замечать всякий поворот, радоваться цоканью копыт по дороге. А как удивительно несется тройка! Нет на Руси запряжки красивее ее! Сколько в ней удали, и собранности, и мощи, и лихости, и размаха!


Мигом проносятся шесть верст, отделяющие станцию от имения. Вот и ворота с каменными львами. Вот и широкая аллея, полукругом ведущая к крыльцу. Кучер натягивает вожжи, тройка подкатывает и картинно останавливается.


Большой дом в строго выдержанном александровском ампире смотрит на нас своими окнами. Челядь встречает нас, окружает коляски.


Я был здесь в последний раз девятилетним мальчиком, семь лет назад, но достаточно мне было переступить порог парадных дверей и вдохнуть в себя благородный запах дубовой, монументальной лестницы, как ожили все забытые воспоминания. Знаю, что сейчас же за дверью откроется первая «чайная столовая» и налево будет большой кабинет, а направо еще столовая, и гостиная, и спальни. Все воскресает во мне от одного лишь запаха дубовой прихожей. Быстро прохожу по дому, любуясь парадными комнатами, их стильной мебелью, картинным видом из окон. Сзади парк подходит к самому дому, и только длинная терраса, сплошь уставленная декоративными растениями в кадках, отделяет нас от него. Спереди дома большой цветник роз, и среди них – художественный вензель тети из крупных анютиных глазок, столь любимых ею. В каждом доме есть свой неповторимый запах, но в старинных усадьбах, где на стенах есть еще шелковые штофные обои, все ароматы удерживаются крепче, словно дома дышат как живые. Особенно любил я прелестный будуар тети да большой кабинет с книгами в тяжелых шкафах, откуда можно было выйти в зимний сад, примыкавший к самому дому. В дождливые дни мы могли играть и в бильярдной, но ничто не могло заменить нам стодесятинного парка с его широкими аллеями и куртинами яблонь и груш.


Старших мальчиков, Андрея, Бориса и меня, с молодым гувернером поместили в небольшом флигеле среди парка. Старая гончая, Забавляй, встретила нас на аллее. Верный собачий нюх позволил ей сразу узнать и меня и брата. Меня всегда поражала радость собак в дни приезда хозяев и даже гостей. Собаки, особенно большие, не любят пустых домов; им дорого присутствие человека, даже не занимающегося ими. Дети же – их особые друзья, и как грустно встречать детей, не понимающих и не любящих животных.


Забавляй вертится вокруг нас, старается лизнуть в лицо, морщит в улыбке морду. За эти годы он отяжелел и состарился, но любовь его к нам все та же.


Мы быстро раскладываем вещи, переодеваемся в легкие одежды и, обгоняя друг друга, бежим на конюшню. Обширные помещения ее находились недалеко от дома, по правой стороне. Более сорока великолепных лошадей помещались в ней. Тут же, в отдельном помещении, стояли экипажи, коляски, кареты, дрожки, шарабаны, линейки и различные сани; на стенах висели упряжь и седла; на полках лежали кнуты и потники, теплые меховые пальто и пледы. При входе сразу же охватывали живительный аромат лошадей, душистость сена и овса, могучий запах дегтя и кожи, дерева колясок и еще целый ряд других запахов, присущих конюшне... Аромат, удивительно приятный, мускусный, мужественный, необычайно ярко отвечающий мужской психике с ее вечным желанием властвовать. Он, как будто из тьмы веков, воскрешал в памяти первую и самую благородную победу человека, победу над лошадью, и все то, что с ней связано...


Кузены мои особенно интересовались лошадьми. Они переходили от стойла к стойлу. Лица их разгорелись. Вопросы сыпались один за другим. И конюхи охотно отвечали им. Чувствовалось, что и думали они о лошадях теми же словами, и жили теми же интересами.


Из конюшни, веселые и довольные, бежали мы в парк. Высокие, стройные деревья, беседки, пруд, мостики с резными перилами, перекинутые через живописный овраг, тонувший в густом орешнике, широкие аллеи, усыпанные светло-желтым песком.


Летом на куртинах, в еще не скошенной траве, было множество цветов и полянки клубники; у самых стволов деревьев росли чудесные белые грибы. Чего только не было в том парке! Встречались лужайки, сплошь покрытые цветами иван-да-марьи, почти такими же крупными, как садовые анютины глазки. Были поляны лиловых колокольчиков и нескончаемое море ландышей; пруд же казался окруженным голубым ковром незабудок. Можно было часами блуждать среди деревьев, открывая все новые и новые богатства. Хорошо, что звонкий охотничий рог, призывавший нас в часы еды, слышался во всех углах парка, а то мы нередко забывали о ней. Пахло в парке не садом, а солнечным лесом. Множество птиц гнездилось в деревьях, кустах, высокой траве, и весенние ночи звенели соловьиными трелями... А в некоторые годы орловские соловьи ничем не уступали курским.


Весна 1915 года была особенно хороша. Дни стояли солнечные и тихие. Все росло и расцветало на наших глазах, утопая в волнах бесчисленных ароматов. С раннего утра и до поздней ночи я наслаждался ими. На заре и на закате солнца влажно пахло душистой росой, в полдень сад благоухал легко и сухо чуть хмельным ароматом тепла. Днем начинали дышать травы и хотелось еще больше двигаться, бегать, играть. Ночью властно пахло ночными цветами и землей, и мечталось, и грезилось...


В Орловской губернии ландыши были замечательны. Надо было собрать воедино все богатство земли, солнца, континентального климата, чтобы вызвать такую благоуханность цветка. Нигде в Европе не пришлось мне потом встречать в ландышах подобной силы и одновременно тонкости аромата. Он как бы искрился душистой свежестью, холодком недавнего снега, чистотой, воздушностью. Для меня лишь благороднейший аромат простой темно-синей фиалки да тончайшая прелесть чайных роз может быть сравнима с ним. Полноценной, натуральной эссенции из ландыша добыть еще не удалось, и все многочисленные химические композиции очень далеки от оригинала. Но все же в целом ряде первоклассных духов есть «ландышевые моменты», и эффект их очень хорош.


В искусстве аромата одним из самых талантливых выразителей весны является Эрнест Эдуардович Бо, творец духов «Шанель». Все его лучшие произведения искрятся весенней радостью, ее порывами, ее настроениями. Так, непревзойденные «Шанель № 5» могуче преисполнены духом весенним, мускусным, черноземным, как бы после таяния снегов, которым дышишь и не можешь надышаться. В нем и сила, и крепость, и яркость, и звонкость, и легкий хмель молодости.


«Gardйnia» от Шанель не менее красочно проникнута весной, особенно в начальном взлете своей душистости, но ее весеннесть говорит об иной весне, весне более южных и знойных стран. «Cuir de Russie» тоже удивительно свежи в начальном своем порыве и лишь потом переходит в благоуханность осеннюю, как и бывает с духами такого типа. «Soir de Paris» от Буржуа – произведение того же автора, и оно целиком основано весенне-мускусных аккордах, и в этом одна из главных причин его мирового успеха.


К весенним духам относится прославленная «Vera Violetta» от Роже и Галле, которая так долго считалась бальным ароматом для девушек, начинавших выезжать в свет. В знаменитом «Idйal» от Убигана тоже немало весеннего, но то уже самый конец весны, начало раннего лета. «Paris» от Коти – одно из последних творений великого парфюмера, словно букет из сирени и ландыша, словно гимн молодости и весны.


В чудесных «Aprиs l'Ondйe» от Герлена не меньше весенней ярчайшей свежести и воздушности. Да и в «Hamman Bouquet» от Пенгальона, как и во многих лучших английских духах начала нашего столетия, тоже немало весенней свежести, но она обычно не удерживалась и быстро переходила к более знойным летним или к осенним землистым ароматам.


Хороший же одеколон хотя и полон освежающего холодка, но за ним почти всегда чувствуется тончайшая сладость амброво-летнего характера, а не эфирно-мускусная воздушность, присущая исключительно весне.

К. М. Веригин. Благоуханность. Воспоминания парфюмера.

Лето.

Чернеют гребни гор, в долинах ночь глухая,

Как будто в полусне журчат ручьи впотьмах,

Ночная песнь цветов – дыханье роз в садах

Беззвучной музыкой плывет благоухая.

И. Бунин.

После яркой, теплой и нарядной весны наступило лето. Время горячей работы закончено; сданы последние экзамены; закрыты и сложены книги; наступили долгожданные каникулы. Легкие летние одежды позволяют нам чувствовать всем телом и тепло, и солнце, и свежесть утренней росы, и чуть заметную ночную прохладу. Да мы и не заперты больше в четырех стенах наших классов; весь день проводим мы в садах, у моря, в горах или на деревенском просторе среди лесов и полей. Весь день дышим светлым теплом и все не можем им надышаться. Хорош летний воздух, ласковый, благоуханный, солнечный! Недаром радуемся мы ему. И ароматы цветов, зелени и земли растут и крепнут. Душистость в природе достигает своего максимума, но это не мускусная эфирность весенних ароматов, а почти осязаемая сладость медовых благоуханностей с ярко выраженным амбровым духом...


Особенно силен он на юге, но и в средней полосе России властвует, смущает чувства этот же тончайший аромат. Необычна благоуханность амбры, особенно ценной серой амбры.


Есть в ней, и лишь в ней одной, не только удивительная глубина аромата, но и троичная полнота его, ни с чем не сравнимая... Так, если мускус, другое ценное вещество животного мира, до отказа ярок лишь благоуханностью мужского начала, а цибет, наоборот, – душистость могуче-женственная, то амбра соединяет в себе многие черты обоих ароматов, но образует третий, уводящий нас еще далее. Есть в ней благоухание первичное, дух, полный жизни, с вольным дыханием безбрежных морей, солнца, воздуха, земли.


Легче живется летом. Правда, в больших городах, где пахнет пылью и копотью, где люди задыхаются в подвалах и на заводах, летняя жара утомляет и забирает последние силы. Но достаточно выйти за город, приблизиться к природе и земле, чтобы почувствовать себя сильнее и бодрее, а главное, радостнее. Недаром доктора по нервным болезням нередко советуют лежать на земле, прижиматься к ней, пассивно черпать ее силы. Недаром старинные былины, описывая богатырей во время горя, опасностей, смертельной тоски, приводят нам их молитвы, обращенные к Матери-сырой земле...


А как спокойно думается, как хорошо мечтается, лежа летом на спине где-нибудь в поле или в лесу с тонкой травинкой во рту. И такая полная, безбоязненная близость к земле возможна только летом.


Помню, как однажды, в жаркий день июля, возвращался я с прогулки по царскому имению Ливадия. Была чудная погода. Синее яркое море да цепь зеленых гор поддерживали свод голубого неба. Ни облачка не было видно. Еле-еле бледнело оно к горизонту. Вокруг меня, на кустах, деревьях, куртинах, – всюду пестрели цветы. Пахло южным солнцем, южным морем, южной землей. Жизнью пахло. Мне захотелось продлить это мгновенье. Я лег на спину в душистую, чуть суховатую траву. Я трогал землю рукой, чувствовал под головой острые крымские камешки. Казалось, можно остаться здесь навсегда, превратиться самому в теплоту земли, остроту камня, сухость трав, понять какую-то последнюю тайну творения, слить свое дыхание со славословием их ароматов. Замечательно в летнее время славить своего Творца, полной грудью, всем дыханием вознося Ему хвалу. Не передать этого словами, как и вообще не можем мы передать незнающим всего затаенного, глубинного.


Другое воспоминание лета связано со средней полосой России, с Орловской губернией. Это одно из чудеснейших мест нашей земли, где картинно чередуются леса, луга и поля, перерезанные глубокими оврагами. И есть в черноземности ее духа удивительная сила, вдохновляющая и укрепляющая; недаром эта земля дала нам целый ряд поэтов и писателей.


Я был тогда в имении моих двоюродных братьев Нечаевых. Только что крупными светлыми каплями прошел короткий летний дождь. Он как-то одновременно начался и остановился... Весело было смотреть с балкона, как на дороге перед домом поднималась тонкая пыль, соединялась с дождевыми каплями и образовывала забавные серые шарики.


И вдруг поднялся исключительно приятный аромат свежести, земли и чего-то еще... Это был веселый, светлый, задорный аромат молодости. Вызвал он в нас (детях) сильнейшую экзальтацию, ощущение удивительной земной радости и желания как можно глубже прочувствовать ее. Выразилась эта радость в том, что, разувшись, понеслись мы по влажным аллеям парка и до отказа насладились бегом по ним среди со всех сторон поднимающихся благоуханий. Казалось, что душистость за душистостью отрывались от земли, трав, деревьев, цветов, сливаясь в чудный гимн, близкий телу, понятный душе. Герлен в духах «Aprиs l'Ondйe» («После ливня») замечательно выразил эту прелесть благоуханности воздуха после короткого летнего дождика, и мало духов так верно, так хорошо отвечают своему названию.


Там же, Орловской губернии, насладился я ландышами и сиренью. В большом парке, окружавшем дом, было такое обилие ландышей, что собрать их не было никакой возможности. Сколько бы их ни приносили в дом, сколько бы ваз ни наполняли – в светлой зелени парка белели все новые и новые склоненные чашечки цветов.


Сирень же цвела целым лесом, пушистыми, нежными, густыми ветками, и запах ее превосходил и силой и тонкостью аромат южной сирени. Аромат сирени стоит на самой грани весны и лета, весенних и летних цветов. Что-то горячее и сладкое уже кроется в ее дыхании. Правда, это еще не благоуханная пряность гвоздик, не тонкая медовость роз, не душистая крепость жасмина, но в ней уже отсутствует холодок весенней эфирности, столь ярко присущей ландышу.


Летние ароматы многообразны, гамма их очень велика, но все же медовая прелесть является главной чертой большинства летних цветов, словно сила солнечных лучей вызывает в них эту сладкую душистость. И медовость эта всего сильней в жаркий полдень. К пяти часам дня аромат цветов начинает звучать по-новому, словно бы очищается от душной сладости, и после заката солнца и ночью под теплым звездным небом принимает другую, более строгую или, наоборот, ярко страстную ноту.


Да, летом не только цветы – вся природа благоухает. Самые камни пахнут, и горячий песок у моря, и самое море, и лес, и реки, и горы...


В одном из своих рассказов Куприн говорит о море:  «... и какой чудный воздух; дышишь, и сердце веселится. В Крыму, в Мисхоре, прошлым летом я сделал изумительное открытие. Знаешь, чем пахнет морская вода во время прибоя? Представь себе, резедой...»


Летом в жаркие дни ездили мы нередко в горы, главным образом на водопад Учан-Су. В моем детстве автомобилей еще было мало, мы ездили на лошадях, в экипажах. Весь темп жизни тогда был медленнее, серьезнее; путешественники не проскакивали мимо новых впечатлений, а приближались к ним, угадывали их, переживали и расставались с ними, сохраняя в душе. Все восприятие жизни было глубже и основательнее.


При выезде из Ялты, как и во всем городе, чувствовалась близость моря. Соль, йод и свежесть проникали везде; но лошади поднимались все выше, побережье удалялось, и вдруг, за каким-то поворотом, лес, придвинулся к самой дороге, скрыл от нас синий ковер моря и погрузил в свое легкое, свежее дыхание. А вместе с тем и запахи оказались более низкими, более глухими. Мы дышали дыханием гор.


А как хорош запах летнего поля гречихи или южного цветущего табака! Как хорош аромат скошенного луга, увядающей травы и цветов, сухой земляники, затерявшейся среди травы!


Каждый час дня имеет свой запах, свои особые душистые гармонии. Дневные цветы засыпают к вечеру, сжимают свои лепестки до первых светлых лучей; ночные – раскрываются, оживают...


Лес же переполнен разными запахами. Все породы деревьев имеют свой особый запах, и те же деревья благоухают по-иному в зависимости от почвы, на которой растут. А тут еще и малина, и земляника, и грибы разливают и переливают свой собственный аромат.


Заканчивая описание летних дней и чудесных переживаний, связанных с ними, нельзя не вспомнить прославленные духи, посвященные этой поре года.


Лету человек обязан неисчислимым количеством ароматов, оттого и духи на тему о лете всего больше притягивают парфюмеров.


Наиболее обильно и характерно выражена знойная и яркая нота южного полдня духами с так называемой восточной нотой. В них на фоне амбрового начала разливается смолистая пряность, крепко душистая и сладкая. Сладость эта чувствуется издали, но она не приторна, а суха и приятна. Приятность эту можно сравнить с сухостью некоторых очень хороших вин самых урожайных лет.


Они являются первой и, вероятно, самой древней группой духов, и успех их был и всегда будет велик. В наши времена Герлен первым выразил этот тип аромата, и многие из его духов удивительно пленяют и чувства и воображение. Так, его «Jicky», «Heure Bleue», «Shalimar» полны летней солнечной душистости, знойной, пряной и сладостной.


Значительно позже появился великий Коти, сумевший выразить и передать всю трепетную прелесть и ласку солнца и юга. Его «Ambre Antique», «Origan» и «Emeraude» горят и смущают душистым теплом своих ароматов. Человечество во все века стремилось к югу, оттого и понятен успех духов, отвечающих южному типу.


Не менее летними, но совершенно иными являются «Quelques Fleurs» от Убигана, созданные гением Парке. В них смешиваются, дополняют друг друга и переплетаются естественные качества с искусственно-химической фантазией, создавая новый, красочный и крепкий аромат. На фоне ландыша, сирени, роз, фиалок и ванили разливается заморский иланг-иланг. «Quelques Fleurs», выпущенные в 1912 году, оказали очень большое влияние на последующее развитие ароматического искусства.


Говоря о духах летнего цикла, нельзя не вспомнить «Trиfle Incarnat», «Pompeп» от Пивера, «Rose Jacqueminot», «Jasmin de Corse» от Коти, «Oeillet Fanй» от Греновилля, «Narcisse Noir» от Карона, «Tabou» от Дана, «Toujours moi» от Кордея, «Je reviens» от Ворта, «Shocking» от Скиапарелли и, наконец, «Femme» от Роша, «Joy» от Пату и «Miss Dior».


Вероятно, это перечисление неполно и есть еще духи, целиком отвечающие летней поре, но таковых немного. Другие же, отвечая лету некоторыми компонентами своей душистости, в целом кажутся мне относящимися к иной поре года, отчего и речь о них пойдет в других главах.

К. М. Веригин. Благоуханность. Воспоминания парфюмера.

Спорт.

Ведь там, за обрывом отвесным,

Желтели родные поля,

И чем-то до боли чудесным

Родимая пахла земля.

Г. Лахман.

Энциклопедия «Ларусс» определяет спорт как систематическое упражнение, необходимое для укрепления не только тела человека, но и духа его, так как в спорте развивается энергия и настойчивость, решимость и лояльность. И это определение кажется мне очень верным.


Как и все молодые зверьки, ребенок в игре выражает свою радость. Затем от него, еще совсем маленького, начинают требоваться усилия, ловкость и выносливость в забавах. Радость его увеличивается, когда маленькие приятели разделяют его молодечество. Он приучается ценить и свои успехи, и успехи товарищей. В нем заложена уже та спортивность, которая вполне расцветает в школьном, юношеском возрасте. И если история показывает нам примеры великой силы духа у больных и умирающих людей, тем не менее в мудрости Древней Греции звучит трезвый и разумный голос, утверждающий: «В здоровом теле – здоровый дух». И часто это здоровье дают телу хорошие спортивные упражнения. Даже усталость, вызванная ими, благотворна: с ней появляются аппетит и крепкий сон, внутреннее равновесие и уверенность в себе. Но еще лучше то, что спорт требует от юноши умения отказаться от себя в пользу команды, отдать все свои силы и, если нужно, стушеваться, уйти на задний план.


Теперь и школа и семья понимают пользу спорта, но в дни моей юности еще многие родители препятствовали детям принимать участие в спортивных состязаниях и даже интересоваться ими.


В моей же жизни целый ряд благовонных воспоминаний связан с разными видами спорта. В гимназические годы я особенно увлекался футболом. В Крыму мы играли в футбол круглый год, но самым горячим временем состязаний были весна, конец лета и начало осени.


Наша игровая площадка находилась в ближайших окрестностях Ялты, в царском имении Ливадия, перед самым домом милейшего нашего губернатора генерала Думбадзе. Двое сыновей его, Алеша и Володя, были игроками нашей команды, в которой я состоял. Помню, бывало, идешь в клуб и жалеешь, что нет крыльев, чтобы поскорее попасть туда. Сладкое волнение зажигалось в крови, когда из-за кустов начинал доноситься глухой звук удара бутсы по мячу. Но вот и поле, по которому летает мяч. Быстро бежишь переодеться. Толстые чулки, бутсы, фуфайка, трусики, затянутые ремешком, – и я уже на поле среди моих милых друзей. Новый мяч туго надут. Каждый удар по нему радует слух. Пахнет кожей и от него, и от бутс, и от ремешка. Не это ли дает нам такой экзальтирующий и мужественный подъем настроения?!


Футбол – типично мужская игра, и женщине даже неуместно принимать в ней участие. Нам же так радостно чувствовать под ногами упругость земли, бежать и дышать полной грудью...


Вспоминается наша первая игра против команды другого города. Кончалось лето. Было воскресенье. Много молодежи сошлось посмотреть на нас. Толпились солдаты ближайшей казармы, и среди них – мохнатый медвежонок, любивший и сам поиграть в мяч. Мы же все собрались уже давно: нам так хотелось поскорее выйти на поле, побороть свое волнение, начать игру.


И назначенный час наступает. Команда выходит на поле, приветствует противников. Бросается жребий, кому выпадает первый удар, и выпадает он на нас. Свисток – и пять наших форвардов сразу же несутся навстречу противнику. Мяч точными пассами переходит от одного к другому. Вот он на левом крае, потом у центрфорварда, который, обведя полузащитника, передает его мне. (Я играю, как обычно, правого инсайта.) Получив мяч, я не задерживаю его, а пасую правому нападающему, который уже может бить по воротам. Однако левый защитник противника успевает помешать удару, и оба они падают. Левый полузащитник бежит на помощь, но я ближе, и, когда, поднявшись с земли, защитник старается выбить мяч, я в свою очередь мешаю ему, и мы оба, теряя равновесие, падаем... Этим немедленно пользуется наш освобожденный правый нападающий, который точно бьет. Первый гол забит, забит после двух минут игры, и это благодаря нашей сплоченности, быстроте, дисциплине.


Тот же темп продолжается до конца первого тайма, мы забиваем еще. Пятнадцать минут перерыва – и снова игра, но теперь уже нашей защите приходится серьезно поработать. Однако она доблестно парирует атаки и пропускает только один гол. Победа за нами, и мы выигрываем со счетом пять-один. Радость наша велика. Несмотря на усталость, от нас веет молодостью, силой, здоровьем... Мы пьем холодный хлебный квас и наперебой обсуждаем все подробности состязания. С соседнего скошенного поля пахнет сеном. Свежее и душистое тепло доносится до нас от длинных рядов полегшей травы, и что-то законченное, завершенное, чудесное кроется в этом аромате и как нельзя лучше отвечает нашему настроению. Долго не можем мы расстаться. Весь обратный путь говорим о матче. Брат Михаил, игрок второй команды, снова обсуждает игру за обедом. Сестра слушает нас с блестящими глазами и, не понимая подробностей игры, переживает за нас. Весело видеть их праздничное настроение, чувствовать близость и дружбу. А после обеда меня зовут к телефону. По хитрой улыбке брата знаю, кто будет со мной говорить, чей ласковый голос станет задавать вопросы. Я отвечаю, рассказываю подробности и снова благодарю за подаренную мне на счастье ленту. Милый наш разговор – последняя радость этого светлого дня...


Велосипедным спортом занимались мы тоже круглый год в этом благословенном краю, где не было снежных зим; моментами увлекались мы им чрезвычайно, потом остывали, чтобы снова, через месяц-другой, начать носиться как безумные по отличным крымским шоссе. И признавали мы велосипеды только в горах, так как плоские дороги казались нам слишком легкими и лишенными интереса. Ценили мы трудность подъема, настойчивость, выдержку, силу; не позволяли себе вести велосипеды за руль; «давили» всегда и везде. А на спусках ценились лихость и быстрота, повороты, взятые без снижения скорости, пренебрежение опасностью. И ездили мы все по-гоночному, с низко опущенным рулем. Думается, что любили мы велосипед за чувство легкости, окрыленности, зависевшее от нас самих. Мотор уничтожает это чувство – чувство собственной силы. Впрочем, велосипед давал нам тоже немало эстетических наслаждений. Все, что связано с быстротой езды, контрастами запахов, сменяющихся за каждым поворотом, переменой ландшафта, близостью к земле, относится и к поездкам на нем...


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю