355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Константин Веригин » Благоуханность. Воспоминания парфюмера. » Текст книги (страница 2)
Благоуханность. Воспоминания парфюмера.
  • Текст добавлен: 4 октября 2016, 04:31

Текст книги "Благоуханность. Воспоминания парфюмера."


Автор книги: Константин Веригин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Запах с раннего детства волновал и притягивал меня, и здесь, в будуаре тети, приблизительно с семилетнего возраста я твердо решил, что сам буду творить духи.


Так в мечте был заложен тот фундамент здания, которое Провидение и моя настойчивость завершили двадцать лет спустя.


Для удачной жизни детство должно быть овеяно светлой и доброй феей, и такой светлой феей в моей судьбе была именно тетя Леля.

К. М. Веригин. Благоуханность. Воспоминания парфюмера.

Осень.

Чувствую, что осень скоро будет,

Солнечные кончатся труды,

И от древа духа снимут люди

Золотые, зрелые плоды.

Н. Гумилев.

Конец августа. Начало сентября. Дни ранней осени. Убраны хлеба на полях. Паутинки носятся в воздухе. Деревья, кусты, травы светятся золотом, и желтые, засыхающие листья шуршат под ногами...


А в залах, в коридорах, на лестницах всех школ Российской империи снова видны оживленные лица детей, снова слышится гул шагов и разговоры, снова открываются классы и начинается учебный год. Лето кончено. Солнечная медовость летних ароматов заменена запахами осенне-землистыми. Горечь и прелость пробиваются с каждым днем все больше и больше, но воздух полон живительной влаги, вдохновляющей и бодрящей, призывающей к действию и работе. Эфирность весенней влажности, оживляющая землю и пробуждающая к жизни растения, вдохновляет и пробуждает людей. Множество новых замыслов, чувств и проектов зарождается в душе весной, но большинство из них вспыхивает и гаснет, обрывается на красивой ноте и смелой мысли, а желания сменяются желаниями, сжигая самих себя.


Осенью мир растений замирает, засыпает, и вся его энергия передается человеку. Часто задуманное весной творится осенью, начатое осенью обычно доводится до конца. Не оттого ли и начало учебного года, как и начало года церковного, совпадает с первыми осенними днями...


Для нас, детей, конец августа был полон новых впечатлений. Магазины, подарки, школа, встречи – все радовало и развлекало. Мы любили запахи новых вещей, и теперь, вспоминая мои детские резинки, карандаши, перышки, тетради и книги, я не только вижу их форму и цвет, не только помню их твердость под руками, но и ясно чувствую все запахи, которые исходили от них.


Помню маленький магазин в Ялте, у самой набережной. Чуть отворишь дверь – и сразу густой запах новых тетрадей и только что отпечатанных книг охватит тебя. Запах, слегка напоминающий амбру или, вернее, лауданум в его хорошей выделке; и когда, много лет спустя, работая у Шанель, я встретился впервые с запахом лауданума, я вдруг почувствовал себя перенесенным в мои детские годы, в маленький писчебумажный магазин, где приветливый хозяин никогда не забывал класть между листьями каждой купленной тетради яркие, выпуклые, вырезанные изображения цветов и животных.


А как любили мы запах резинок с изображением слона; и запахи карандашей и вставочек, которые как-то невольно попадали на зуб в минуты, когда задача оказывалась слишком трудной или не давался латинский перевод!.. Помнится, мы особенно ценили карандаши из кедрового дерева, пахнувшие четко и приятно.


Помню едкий химический дух ученических чернил, так привлекавших нас своим густым зеленым блеском. Помню новые перышки, их металлический вкус и запах, холодящий ноздри. А клеевые ароматы книг и тетрадей давали нам ощущение чего-то интенсивного, жизненного, толкали к действию, заставляли работать.


Первый учебный день. Раннее утро. Свежесть. Запахи новой кожи ранца и пояса. Встреча с детьми нашего возраста, такими же веселыми, задорными, свежими, как и мы. Как часто первое впечатление, первые симпатии и дружба оказывались верными на протяжении всей жизни. Что может быть лучше этих ясных дружб далекого детства!


Но вот мы входим в само здание гимназии. Шум и шутки затихают, фигурки учеников подтягиваются, на лицах появляется вдумчивое и серьезное выражение. Мы сознаем свою ответственность. И более строгие запахи окружают нас. За летние месяцы гимназию красили заново, чистили, натирали полы. Все светилось, горело, блестело и пахло чистотой, красками, воском; вспоминались белая медуница, пасеки на опушке леса, солнечные дни.


В большом, главном зале все классы выстраивались на молитву. Впереди, в синих мундирах, директор, инспектор и весь учебный персонал. Стройное пение. Тонкие струйки ладана, способствующие сосредоточенности и приподнятости настроения. Благословение священника. Краткая, четкая, ясная речь директора. И мы выходим в широкие коридоры, идем в предназначенные нам классы. Замечаешь дорогу, оглядываешь стены, а в сердце радостное сознание, что ты справился с работой, не остался на второй год.


Все наши классы были веселые, светлые, большие, и пахло в них так славно: и деревом парт, и бумагой книг и тетрадей, и натертым до блеска паркетом, и даже черной доской и кусочками белого мела.


И во всех классах дети жили весело и интересно, но особенно милы были крошечные приготовишки, неподражаемо важные и гордые сознанием того, что и они – гимназисты славной ялтинской Александровской гимназии. Весело было глядеть на них, слушать их разговоры, чувствовать их вкусный, совсем еще детский запах...


Увы, не от всех наших преподавателей пахло так приятно. У некоторых одежда казалась пропитанной табаком и каким-то нехорошим духом, нередко присущим людям лет сорока.


Думается, что подобные запахи, несущие в себе гнилость болезни или психического разложения являются опасными для окружающих, и особенно для молодежи, и на это следовало бы обратить серьезное внимание...


Волосы наши подстрижены коротко, особенно младших классах, так как всякие падающие пряди, вихры и кудри были строго запрещены. Любили мы запах фрикциона и отмечали его тотчас на головках товарищей; и наши детские вкусы были очень правильны. Так, мы любили всего более в те детские годы тот еле заметный, тонкий аромат, который оставался на волосах от одеколона от Роже и Галле, или от «Violette des Bois» от Пино, или еще от вежетали Санкт-Петербургского химического общества.


Все эти жидкости были составлены из душистостей мира растительного, натурального, с самым незначительным процентом химических ароматов.


Хороший одеколон сделать нелегко, так как он должен вызывать чувство свежести, воздушности и чистоты, а не впечатление душистости дешевой и назойливой.


В настоящее время от одеколона все больше требуют многочасовой крепости, забывая, что для этого существуют лосьоны, туалетные воды и, наконец, духи. Цель же одеколона совсем иная: освежить, разрушить дурные запахи, задержаться в еле заметной, тончайшей ароматичности. Настоящий одеколон этим требованиям полностью отвечает, так как он состоит из натуральных эссенций, обладающих и приятной свежестью, и могучей силой дезинфекции. И если с 1806 года одеколон «Jean-Marie Farina» от Роже и Галле пользуется таким успехом, то это именно потому, что он особенно хорошо отвечает этим требованиям, не претендуя ни на что другое.


В счастливые годы юности нам были понятны лишь ароматы молодости, свежести, чистоты и здоровья. Ко всему же иному мы относились с недоверием и сдержанностью, и в этом мы были правы.


Так, и к старшим мы обычно подходили и с обонятельной точки зрения, и как часто дети замечают хорошие и дурные запахи людей. Старшие не знают этого и не понимают, почему дети избегают некоторых знакомых, чуждаются их, считают нехорошими...


В ученье, забавах и беседах дни и недели проходили необычайно быстро.


Всего более любили мы большую перемену с ее завтраком и играми. Завтракали мы в большой столовой, вблизи кухни, откуда так вкусно и соблазнительно пахло. Запахи были все простые, знакомые, но от них удивительно разыгрывался наш молодой аппетит. И как весело играть на свежем осеннем воздухе после этого легкого завтрака!


На крымском побережье ветер пронизан ароматом моря, сосен, елей, кипариса и лавра. В этом букете было еще немало летней солнечности; он был менее пропитан духом земли и увядания, чем воздух северной осени.


Помню эти осенние запахи в Симбирской губернии. Мне шел тогда восьмой год, и отец решил, что настала пора приучить меня к прелестям охоты. Я получил высокие сапожки, маленькое, но настоящее ружье, ягдташ и стал сопровождать отца. В начале не было предела моей радости. Я чувствовал себя настоящим охотником и гордился этим. Все радовало меня: и длительные приготовления, и прогулки по осеннему лесу, и шорох листьев под ногами, и золото и янтарь деревьев, и запахи, глубокие и бодрящие, и прозрачные ветки на фоне синего неба. Хруст сучьев, падение листка или желудя особенно слышны в тишине леса. Легко дышится. Идешь окрыленным. Чувствуешь себя пропитанным воздухом. Сливаешься с ним. От каждого шага из-под ног поднимаются ароматы земли. Словно силы свои отдает она тебе, словно самую глубину свою тебе открывает. Это не окрыленная свежесть первых весенних дуновений с их воздушностью, освобожденностью, неясностью. Запахи осени почти осязаемы: прель, сырость, капли неиспарившейся росы, что сверкают на листьях и траве крупными бриллиантами, мох, мягкий и бархатный; даже и в аромате своем они являются лишь фоном, низкими тонами еще более яркой и сильной благоуханности осенних деревьев.


Помню особенно ярко запах дуба, его влажной коры, листьев... И вдруг все пронизывается ароматом грибным, полным, родным и могучим. Почему русский человек так любит грибы? Что они говорят его сердцу?.. Но вот и опушка. Выстрел. Тяжесть падения... Я добежал до дерева раньше собаки и заслонил собой жертву. На траве, смертельно раненная выстрелом отца, лежала красивая большая птица – тетерев. Грудь ее тяжело вздымалась; глаза, полные страдания и укора, то открывались, то задергивались пленкой. Она умирала.


Беспомощно стоял я перед ней. Было жаль ее. Стыдно за себя, за отца, за всех людей. Ужас застыл в глазах птицы, а вокруг было так тихо, спокойно, ясно. Я впервые почувствовал грех, страдание и смерть. Памятным остался мне этот день моей жизни к сыграл в ней решающую роль...


На обратном пути весь мой ягдташ оказался заполненным лишь одной этой птицей, и благоухания леса перестали существовать для меня: я чувствовал лишь острый запах пороха и дичи...


Чем-то тонко хмельным, слегка звериным дышит начало осени, и после летней сладкой, медвяной истомы это чувствуется особенно ярко. Пахнет земля. Без предела отдавала она себя и весной и летом: растила, поила, истощала свои соки, но не истощились они, не уменьшились, и весь преизбыток их, все силы свои вкладывает она теперь, перед зимним отдыхом, в осенние мощные ароматы. Оттого-то хмельной дух ее так полон вдохновляющих сил, оттого-то и работается осенью так легко и радостно. Для поэтов, артистов, художников осень – благоприятная пора. Она вдохновляет своей золотой красотой, утишает своей тихостью, дает художнику и желание и силу запечатлеть красоту, им пережитую. Может быть, в будущем человечество поймет силу осенних ароматов и сумеет использовать их. Пока же одна парфюмерия заметила и поняла их ценность. В искусстве аромата одним из самых талантливых выразителей осенних душистостей стал Андре Фресс, знаменитый парфюмер Дома «Ланвен». Он удивительным образом сумел уловить и передать в своих лучших духах неизъяснимую прелесть осенней благоуханности. Благоуханности тех осенних дней, когда вся природа как зачарованная и в то же время дышится так легко и радостно. Дней, о которых так хорошо сказал Тютчев:


Есть в осени первоначальной

Короткая, но дивная пора:

Весь день стоит, как бы хрустальный,

И лучезарны вечера. 


Эта же хрустальность, живительная и светлая, веет в духах «Arpиge», «Scandale» и «Rumeur» от Ланвена. И оригинальность их душистости, даже в «цветочных моментах», необычайно приятна благоуханной тонкостью своей сладости при полном отсутствии приторности, и чувствуется в них благородная сухость ясного солнечного осеннего дня.


И нравятся эти духи не только женщинам, всегда более неожиданным, более широким в своих вкусах, но и многим мужчинам. И на этом зиждится одна из причин их огромного и все возрастающего успеха.


Все «Peau d'Espagne» прошлого века и «Cuir de Russie» нашего столетия следует также отнести к циклу осенних душистостей. Так, от «Cuir de Russie» от Шанель хотя и веет сперва почти весенней свежестью, но аромат этот быстро переходит к иным нотам и останавливается, стабилизируется на них. И они вызывают в нас видения осеннего леса, осенних красок, осенних чувств.


Еще более поздней, багряной осенью дышит «Bandit» от Пиго, пленяя дерзостным и могучим ароматом, как бы преисполненным радостей охоты.


Властвует осень и в духах с оттенком папоротника, где дышат травы и земля, пахнет лесом. Так, «Fougиre Royale» от Убигана, созданные Парке, удивительным образом подчеркивает силу и мужественность осенних благоуханностей, отбрасывая всю недавнюю прелесть медовых цветочностей, женственную сладость, столь присущую летним ароматам.


К осени отношу я и все лавандовые воды, и в первую очередь прославленную на весь мир «Old English Lavender» от Ядли, в которой за первым взлетом крепчайшей свежести немедленно выступает осенняя светлая строгость.


Богатая гамма шипровых аккордов также ярко проникнута благоуханностями лесными, земными и осенними, но кроются в них и иные порывы, иная атмосфера. И уют пылающего камина, и прелесть зимы, и радость рождественских праздников и елки...

К. М. Веригин. Благоуханность. Воспоминания парфюмера.

Рождество. Елка.

И, открыв сокровища свои,

принесли Ему дары: золото,

ладан и смирну.

Евангелие от Матфея.

С первыми прохладными днями, поздними рассветами и длинными вечерами начинался и рождественский пост; в нашей семье его не соблюдали так строго, как пасхальный, и жизнь продолжала течь тихо и спокойно, тем же заведенным порядком. Однако это спокойствие являлось только наружным, на самом же деле с первых же дней декабря мы, дети, жили в постоянном ожидании чуда, чего-то неизвестного и такого прекрасного, что и говорить об этом можно было только шепотом.


И чем ближе подходило двадцать пятое декабря, тем больше мы задумывались, волновались и мечтали. Витрины магазинов и разговоры о них во время длинных-длинных зимних вечеров в нашей белой детской при мягком свете большой спиртовой лампы еще более способствовали этому напряженному ожиданию. Мы вступали в особый сказочный мир, хотя и переживали его по-разному. Одни мечтали о сказочном великолепии и исполнении всех своих желаний; другие таили от самих себя самые заветные желания, чтобы не сглазить их, чтобы они не засиживались в их головках, а пришли бы на ум тем, от которых зависело это счастье. Практичный брат делал какие-то фантастические расчеты; маленькая сестра ожидала, что все серое и скучное загорится ослепительным блеском и что все камешки сада превратятся в прекрасных принцев и красивых принцесс. Мы вступали в сказочный мир. Засыпая, во всех углах темной детской мы видели яркие елки, а сами сны были полны фантастических образов и чудных подарков.


Мне и теперь кажется, что декабрь является тем месяцем года, когда добрые феи сходят на землю и вмешиваются в жизнь людей. В детстве же праздник Рождества и волшебная елка подтверждали нам правду сказок, чудес, преображения мира – всего того богатства, понятного детям и святым, без которого жизнь людей была бы серой пустыней.


Из года в год с одинаковой яркостью переживали мы радость Рождества и сознание того, что в эти дни праздника, а может быть, и во весь этот месяц границы между взрослыми и малыми ребятами стираются, что они начинают понимать друг друга, радоваться общими радостями, ожидать общего счастья. Вокруг елки с такой ясностью ощущается это взаимное понимание, любовь и мир, эта тихая радость в сердцах, о которой поют Ангелы в Рождественскую ночь: «Слава в Вышних Богу и на земле мир...»


У нас в семье елку обдумывал, подготовлял и устраивал отец, и ему помогали в этом только очень нами любимая горничная Зина да верный лакей Климентий, умевшие оба молчать и не выдавать никаких тайн будущих наших восторгов. Потому-то для всех членов семьи и для всех вообще домочадцев елочные подарки становились настоящим сюрпризом.


Устраивали елку всегда на половине отца, находившейся на другом, нижнем этаже, совсем отдельном от всех помещений, и устраивалась она в первый день Рождества. Обставлено это было весело, но слегка торжественно, так как, кроме общего праздника, в этот же день праздновался и день рождения матери.


Приглашенные начинали обычно съезжаться к пяти часам вечера, и ровно в шесть по крутой винтовой лестнице все спускались на половину отца. Впереди, вприпрыжку, бежали дети, за ними, более спокойно, шла молодежь, а взрослые замыкали шествие.


Высокая елка до самого потолка освещала всю комнату сотнями свечей. Долгожданная сказка становилась прекрасной реальностью, но реальностью мира волшебного и чудесного. Вся елка была убрана гирляндами блестящих цепей, прелестными картонными игрушками, забавными зверюшками, блестящими карликами и дедами-морозами, прихотливыми домиками, бонбоньерками, хлопушками, золочеными орехами, фруктами и всякими безделушками. Все это благоухало и заливало присутствующих волнами тончайших ароматов и запахов.


Из старинной музыкальной шкатулки с металлическими пластинками доносились громкие, веселые мотивы.


В первые минуты от восторга мы ничего не могли разглядеть – все сливалось в общем блеске и свете. Мы стояли не двигаясь, без мысли и почти без дыхания, но постепенно первое оцепенение проходило, детали становились видны, появлялись желания, возвращался дар речи, только восторг оставался таким же возвышенным...


В те благодатные времена еще искали качества и красоты вещей, не думая о расходах, и, так как вкус отца был безукоризненным, елка выходила на славу. Все было красиво и интересно. Всякая конфета, шоколад, наполнявший бонбоньерки, всякий пряник, всякая пастилка – все было вкусно и тонко оформлено. И пахло так необыкновенно хорошо! Казалось, что в этой комнате вокруг темно-зеленой, разукрашенной елки сосредоточились все самые любимые нами ароматы и запахи, так как рождественская елка является одним из самых полных, законченных и удивительных ароматов, найденных человеком. Уже дерево само по себе полно живительного и исцеляющего запаха. А тут еще его переносят в сухую и теплую комнату и согревают свечами. Одна только елка из всех наших европейских деревьев может дать столь легко и быстро такую благоуханность. И душистость елки успешно способствует развитию всех других ароматов, соприкасающихся с ней. Особенно крепко пахнут мандарины, апельсины и крымские яблочки, создавая троичность одеколонного характера, душистую и свежую, так ярко дополняющую озонирующую бальзамичность самой елки.


К этим природным благоуханиям примешиваются вкусовые запахи грецких орехов, изюма, медовых пряников и пряников мятных, фруктовой пастилы и мармелада, конфет, шоколада и леденцов... Запахи яркие, знакомые, напоминающие о солнце и деревне и сливающиеся в легкий медовый аккорд летней поры.


Запах горящих или только что потушенных свечей усиливал это впечатление, подчеркивал его и выявлял, подобно могучему действию альдегидов в хороших духах. И ко всему этому примешивался запах елочных картонных игрушек, клея и красок; он казался несколько звериным, тяжелым, амбровым. Но и этот амбровый дух говорил о жарком летнем дне в деревне, об изобилии плодов, о смоле, сочащейся по стволу и замирающей прозрачными каплями, об истоме самого воздуха, то неподвижного и застывшего, то разливающегося душистыми волнами.


Лопались пороховые ленточки в хлопушках, разливался яркий и терпкий запах пороха, и становилось еще веселее. Женственный аромат елки на мгновение покрывался началом мужским – почти что мускусным. От этого смешения диапазон елочной благоуханности еще более расширялся, обострялся и поднимался, а с ним вместе поднималось и общее настроение.


Но еще веселее, еще радостнее становилось, когда вокруг елки зажигали фейерверочные палочки и они превращали все дерево в яркую, сияющую и дробящую свет звезду. Казалось, что звук, цвет, вкус, аромат – все достигало сказочного совершенства. Хотелось остановить время, не упускать его, и точно, время останавливалось, так как эти минуты не стерлись из нашей памяти, мы сумели пронести их с собой через всю нашу жизнь.


Прошли годы. Я посвятил себя парфюмерии, и вот тут-то, изучая шипровые ноты духов, я был и удивлен и обрадован, открыв в них почти полностью всю ароматическую гамму рождественской елки. Особенно ярко и характерно выразилась она в знаменитых духах этой ноты, а именно в «Chypre» от Коти, «Mitsouko» от Герлена, «Crкpe de Chine» от Мийо, «Fruit Vert» от Флореля и в «Rumeur» от Ланвена. Во всех них замечательно ярко передана шипровая светящаяся и теплая душистость, такая знакомая нам от рождественских праздников.


Закроешь глаза и, как в детстве на елке, чувствуешь запах леса летней порой, душистость елей и сосен, бальзам стекающей смолы, крепкий аромат дуба, прель мха и грибов под вянущими листьями, влажную пряность трав и земли, яркое дыхание земляники; видится тропка, по которой только что пробежал дикий зверь, оставляя за собой мускусный ветерок; мерещится душистая опушка леса, утопающая в ковре полевых цветов.


И все это кажется новым, хотя и известным с раннего детства. Все это радует и живет, и всему этому мы причастны всем нашим бытием, нашей связью с землей, растениями и животным миром.


Хотя в шипровую ноту духов входит множество заморских ароматов, как-то: пачули, ветивер, сантал, мирра, мускус, цибет, иланг-иланг, перец, гвоздика и еще многие другие, – однако в конечном счете получается тонкая и светлая благоуханность чисто европейского типа. Только по-разному разрабатывали ее парфюмеры – создатели вышеназванных духов. Так, на тончайшей цибетово-амбровой базе, пронизанной солнцем и жасмином, основан гениальный «Chypre» от Коти; фруктовой свежестью и пряностью дышит знаменитые «Mitsouko» от Герлена; аккордом ценных пород деревьев в букете роз и гвоздик является «Crкpe de Chine» от Мийо; звонкая крепость альдегидов и ландыша на фоне лесных ароматов различается в «Fruit Vert» от Флореля, и, наконец, в «Rumeur» oт Ланвена сильный фруктовый аккорд выдается на могучем душисто-зверином фоне.


Однако, несмотря на все эти характерные различия, все эти духи одинаково четко и тонко усиливают солнечную прелесть женственности.


Вдыхая их, мы чувствуем тепло и видим свет, словно сидим у пылающего камина, словно душистость елки переносит нас снова в мир чудесной мечты...


И шипровый аккорд является благоуханностью зимнего толка. Зимней порой он достигает своего совершенства.


Как хорош он в мехе, у самого лица, согретого живым теплом! Мех и экзальтирует аромат, и удерживает его дольше тела, материи и даже волос; внутренняя же теплота человека, его дыхание развивают и распространяют волну задержанных в мехе духов. И, когда попадаешь зимой в волну шипрового аромата, забывается серость больших городов, видится солнечная, светлая радость...


Прославим же с благодарностью тех, кто силой своего таланта переносит нас в мир света, радости и сказки, подтверждая слова поэта:

Не помнил я, но в чудные виденья

Был запахом его я погружен;

Так превращало мне воображенье

В волшебный мир наш скучный серый дом...

А. К. Толстой.

К. М. Веригин. Благоуханность. Воспоминания парфюмера.

Весна. Пасха.

Пришла она, желанная,

Пришла, благоуханная,

Из света дня сотканная

Волшебница весна!

К. Фофанов.

Весна всегда и радовала и восхищала человека. Ни одно время года не воспевалось столькими поэтами, не волновало стольких людей. Но в дружной северной весне, в полном преображении всей природы таится особая мощь. Зимой и земли не видно под глубокими снегами, и воды закованы льдом; самые стволы живых деревьев мало чем отличаются от сухих пней, от засохших ветвей. Только звезды сияют ярче, чем летом, но закутанные люди редко останавливаются любоваться ими. Сон зимней природы подобен смерти. На юге же или в мягких морских странах земля остается покрытой зеленью, угадываются на деревьях почки...


Среди холодных зимних месяцев бывают влажные, теплые дни. Веет весенний ветер. Весна подходит незаметно. Земля не успевает вполне заснуть, умереть, скрыться под саваном снега.


Весна на далеком севере, где и люди и звери ждут, со все возрастающим напряжением, появления первых теплых солнечных лучей, несет с собой болезненное, даже мучительное чувство. Но природа там так бедна, что бледная весна дальнего севера и не успевает преобразить ее.


Не то происходит почти во всей русской земле. Земля просыпается весной с мощью богатырской; она сбрасывает с себя покров снегов, ломает лед на реках, заливает и топит луга, притягивает к себе бесчисленные стаи птиц, будит заснувших на зиму зверей, наполняет своей силой всякую былинку. Ледоход, таяние снегов, разливы рек, внезапно превращающихся в моря, где и берега противоположного не может увидеть око, – одни только и могут дать меру русской весны. В свежем же, но легком воздухе рождаются сонмы новых ароматов, а от обнаженных полей, на которых еще местами видны последние островки снега, поднимается могучий и живительный дух – дух, полный мускусной ароматности, крепкой, тонкой, яркой, все экзальтирующей душистости, незабываемой приятности, характерно присущей российской земле весной, особенно черноземной полосе ее.


Весна преображает чудо Воскресения, победу над смертью, вечную жизнь. Но весна не только окрыляет человека. Вместе со светлыми, добрыми силами в нем развиваются и темные, непросветленные страсти. Кровь бродит сильнее, недуги и болезни развиваются, смертность увеличивается, множатся и соблазны. Весна, радостная и светлая, нередко становится в жизни человеческой временем падений и борьбы. К весне надо готовиться.


Не потому ли и главный праздник христиан, Пасха, приходится на весну и к нему ведут длинные недели поста? Так было и в православной Руси. После широкой масленицы с ее блинами и разгулом, после прощанья с жирной пищей, после дней, связанных с языческими празднествами в честь солнца, разрешенными церковью как последняя слабость перед трудными неделями, – начинался Великий пост. По всей огромной стране, из края в край, от села к селу и от церкви к церкви, гудели унылым великопостным звоном бесчисленные колокола.


Они будили совесть, тревожили сердце, звали к покаянной молитве. Семь недель церковь не разрешала вкушать ни мяса, ни молочных продуктов; семь недель люди старались есть меньше, следить за мыслями, выстаивали длинные службы, били бесчисленные поклоны, от которых ломило тело. И душа становилась прозрачнее, вспоминались забытые ошибки, вся прожитая жизнь взвешивалась на беспристрастных весах. И не было больше сил нести в себе свою скверну. Тысячи, десятки тысяч людей шли каяться, искать разрешения грехов, получить силы в новой, возрожденной жизни. Начиналась весна.


Конечно, в богатых семьях, где хозяйки готовили не сами, постились меньше. Повара и поварихи, не желая заслужить упреки, подбавляли в постную пищу и масла, и молока; но все же всюду чувствовался пост как что-то необычное, особое. И пахло в часы еды по-новому: больше не царствовали плотоядные мясные запахи, острее пахло блюдами, приготовленными на постном масле, и в целом ряде великопостных кушаний грибной дух приятно щекотал обоняние, возбуждал аппетит.


Благодаря множеству заготовок постный стол отличался даже особой изысканностью. Россия – страна грибов; богатые и бедные заготовляли их, солеными, сушеными, маринованными, в великом количестве. Да и прочих заготовок, солений и варений, было немало. Рыба тоже считалась полупостным блюдом, и только особо строгие постники не употребляли ее.


Итак, вся страна готовилась шесть недель к великим и строгим дням Страстной седмицы. На эти дни дети выпускались из школ, работа теряла свой смысл, все ждали в церквях за нескончаемыми службами последних грустных дней радости Воскресения... Но не то было у хозяек. Со Святого четверга в домах начиналось оживленное приготовление всевозможной пасхальной снеди. К нам же, в детскую, приносили две сотни горячих яиц, сваренных вкрутую, пакетики с красками и большие круглые чашки. Сто яиц красились для стола, сто – для «людей». Многие заворачивались в цветные бумажки, дающие особые мраморные разводы. Умевшие рисовать расписывали настоящие писанки: вся яичная скорлупка расцветала церквями с яркими куполами, весенними полями и цветами, зайчиками и цыплятами... Раскрашивать яйца было большим удовольствием для детей, о чем долго вспоминали потом, когда Пасха была позади.


Хозяйки же и прислуга с четверга начинали суетиться на кухне, приготовляя особые пасхальные блюда. А дом весь мылся, натирался и украшался.


С четверга на пятницу начиналось великое приготовление куличей и пасок. Чистилась коринка и смирнский изюм, толклась ваниль, размешивался шафран, и на тысячи кусочков разрезались цукаты, засахаренные фрукты, лимонные корки.


И к утру, по окончании выпечки, поднимался сдобный, теплый и веселый дух куличей, полный ванильной задорности и душистости, удивительно вкусной и праздничной. Казалось, он всюду проникал и вся страна начинала им пахнуть... В субботу столовая и гостиная наполнялись цветами. Вносились стройные деревца цветущей белой сирени, розовые тюльпаны, корзины гиацинтов. В киоте у матери и в наших детских перед иконами зажигались лампадки. Стол в столовой раздвигался для двадцати приборов, устилался тонкой ослепительно белой скатертью, уставлялся лучшей, в редких случаях употреблявшейся посудой. В доме наступало затишье. Мы уезжали к заутрене еще до того, как пасхальный стол заставлялся всевозможными блюдами.


Обычно на заутреню ехали мы в другой конец города, в домовую церковь Красного Креста, представительницей которого была в Ялте княгиня Барятинская. В эту Святую ночь туда съезжалось все общество города. Небольшая церковь была украшена белыми цветами и сияла огнями бесчисленных свечей. Нарядные дамы в светлых платьях, с ожерельями из драгоценных яичек, нередко работы Фаберже; мужчины во фраках и в парадных мундирах при орденах и отличиях. Радость службы. Счастливые лица. Все казались милыми и близкими в эту Святую ночь. «Христос воскресе!» Троекратные лобызания. Милое смущение барышень. Ночное непривычное небо. Отъезд на разговины. Пасха...


Среди целого ряда лет особенно запомнилась мне пасхальная ночь 1915 года. Погода стояла чудная, и вся Ялта утопала в цветах. В церкви были мы с матерью все трое, а рядом с нами стояли и наши кузены с тетей. Мы ехали разговляться к ним. Еще в экипажах мы обменивались маленькими подарками, наполнявшими наши карманы. Как радовали нас эти подарки! Не успевали экипажи подкатить к подъезду по мелкому песку аллеи, как входные двери распахивались и верный дворецкий, два лакея и старшая горничная тети выходили встретить нас и помочь выйти из колясок. Мы христосовались со всеми. Все это были люди, знавшие нас с самого рождения и которых мы любили как родных.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю