355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Константин Вагинов » Козлиная песнь (сборник) » Текст книги (страница 37)
Козлиная песнь (сборник)
  • Текст добавлен: 20 сентября 2016, 18:14

Текст книги "Козлиная песнь (сборник)"


Автор книги: Константин Вагинов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 37 страниц)

Звукоподобие проснулось…
 
Звукоподобие проснулось,
Лицом к поэту повернулось
И медленно, как автомат,
Сказало:
 
 
Сегодня вставил ты глаза мне
И сердце в грудь мою вогнал.
Уже я чувствую желанье,
Я, изваянье,
Перехожу в разряд людей.
 
 
И стану я, как вы, загадкой,
И буду изменяться я,
Хоть волосы мои не побелеют,
Иначе будут петь глаза.
 
 
Быть может, стану я похоже
На жемчуг, потерявший цвет,
И полюбить меня не сможет
Эпохи нашей человек.
 
 
Я ухожу, меня проклянешь
И постараешься отнять
Глаза Психеи, сердце вынуть
И будешь в мастерскую звать.
 
 
Теперь враги мы. Безнадежно
– Остановись! – воскликнешь ты.
Звукоподобие другое
Ты выставишь из темноты.
 
 
Оно последует за мною
Быть может враг, быть может друг,
Мы будем биться иль ликуя
Покажем мы пожатье рук.
 
Как жаль, – подумалось ему…
 
«Как жаль, – подумалось ему,
«Осенний ветер… ночи голубые
«Я разлюбил свою весну.
«Перед судилищем поэтов
«Под снежной вьюгой я стоял,
«И каждый был разнообразен,
«И я был как живой металл,
«Способен был соединиться
«И золото, вобрав меня,
«Готово было распуститься
«Цветком прекрасным,
«Пришла бы нежная пора
«И с ней бы солнце появилось,
«И из цветка бы, как роса,
«Мое дыханье удалилось».
 

Март 1931

За годом год, как листья под ногою…I
 
За годом год, как листья под ногою,
Становится желтее и печальней.
Прекрасной зелени уже не сохранить
И звона дивного любви первоначальной.
 
 
И робость милая и голоса друзей,
Как звуки флейт, уже воспоминанье.
Вчерашний день терзает как музей,
Где слепки, копии и подражанья.
 
II
 
Идешь по лестнице, но листья за тобой
Сухой свой танец совершают
И ласковой, но черною порой,
Как на театре хор, перебегают.
 

Апрель 1931

Ночное пьянство
 
И точно яблоки румяны
И точно яблоки желты,
Сидели гости на диване,
Блаженно раскрывая рты
Собранье пеньем исходило:
 
 
Сперва madame за ним ходила,
Потом monsieur ее сменил…
 
 
Декольтированная дама,
Как непонятный сфинкс, стояла,
Она держала абажур,
На нем Психея и Амур,
Из тюля нежные цветочки
И просто бархатные точки.
Стол был ни беден, ни богат,
Картофельный белел салат.
И соловей из каждой рюмки
Стремглав за соловьем летел.
Раскланиваясь грациозно,
Старик пленительный запел:
 
 
Зачем тревожишь ночью лунной
Любовь и молодость мою.
Ведь девушкою легкострунной
Своей души не назову.
Она веселая не знала,
Что ей погибель суждена.
Вакханкой томною плясала
И радостная восклицала:
– Ах, я пьяна, совсем пьяна!.
И полюбила возноситься,
Своею легкостью кичиться,
Пчелой жужжащею летать,
Безмолвной бабочкой порхать…
И вдруг на лестнице стоять.
Теперь, усталая, не верит
В полеты прежние свои
И лунной ночью лицемерит
Там, где свистали соловьи.
 
 
Старик пригубил. Смутно было.
Луна над облаком всходила.
И стало страшно, что не хватит
Вина средь ночи.
 
Голос
 
Столица глядела
Развалиной.
Гражданская война летела
Волной.
И Нэп сошел и развалился
В Гостином пестрою дугой.
Самодовольными шарами
Шли пары толстые.
И бриллиантами качали
В ушах.
И заедали анекдотом
И запивали опереттой
Борьбу.
В стекло прозрачное одеты,
Огни мерцали.
Растраты, взятки и вино
Неслись, играя в домино.
Волнующий и шелестящий
И бледногубый голос пел,
Что чести нет.
И появлялся в кабинете
В бобры мягчайшие одет;
И превращался в ресторане
Он в сногсшибательный обед.
И, ночью, в музыкальном баре
Нарядной девою звучал
И изворотливость веселую,
Как победителя ласкал.
 
Пред Революцией громадной…
 
Пред Революцией громадной,
Как звезды, страны восстают.
Вбегает негр.
 
 
Высокомерными глазами
Его душа окружена,
Гарлема дикими ночами
Она по-прежнему пьяна.
 
 
Его мечты: разгладить волос,
И кожи цвет чтоб был белей,
Чтоб ласковый ликерный голос
Пел о любви.
 
 
Неясным призраком свободы
Он весь заполонен.
Вино и карты и блужданье
Свободою считает он.
 
 
Идет огромный по проспекту,
Где головы стоят,
Где комсомольцы, комсомолки
Идут как струнный лад.
 
 
И государственностью новой
Где человек горит,
Надеждою неколебимой,
Что мир в ответ звучит.
 
Психея дивная…
 
Психея дивная,
Где крылья голубые
И легкие глаза
И косы золотые.
 
 
Как страшен взгляд очей испепеленный,
В просторы чистые по-прежнему влюбленный.
В ужасный лес вступила жизнь твоя.
Сожженная, ты вспыхивать обречена
И легким огоньком то здесь, то там блуждаешь,
И путника средь ночи увлекаешь.
 
Нарцисс
 
Он не был пьян, он не был болен
Он просто встретил сам себя
У фабрики, где колокольня
В обсерваторию превращена.
 
 
В нем было тускло и спокойно
И не хотелось говорить.
Не останавливаясь, хладнокровно
Пошел он по теченью плыть.
 
 
Они расстались, но встречались
Из года в год. Без лишних слов
Неловко головой качали.
Прошла и юность и любовь.
 
Золотые глаза…
 
Золотые глаза,
Точно множество тусклых зеркал,
Подымает прекрасная птица.
Сквозь туманы и свисты дождя
Голубые несутся просторы.
 
 
Появились под темным дождем
Два крыла быстролетной певицы,
И томимый голос зажег
Бесконечно утлые лица.
 
 
И запели пленительно вдруг
В обветшалых телах, точно в клетках,
Соловьи об убитой любви
И о встречах, губительно редких.
 
Он с юностью своей, как должно, распрощался…
 
Он с юностью своей, как должно, распрощался
И двойника, как смерти, испугался.
Он в круг вступил и, мглою окружен,
Услышал пред собой девятиструнный стон.
 
 
Ее лица не видел он,
Но чудилось – оно прекрасно,
И хор цветов и голоса зверей
Вливались в круг, объятый ночью властной
 
 
И появилось нежное лицо,
Как бы обвеянное светом.
Он чувствовал себя и камнем и свинцом,
Он ждал томительно рассвета.
 
Всю ночь дома дышали светом…
 
Всю ночь дома дышали светом,
Весь город пел в сиянье огневом,
Снег падал с крыш, теплом домов согретый,
Невзрачный человек нырнул в широкий дом
 
 
Он, как и все, был утомлен разлукой
С своей душой,
Он, как и все, боролся с зябкой скукой
И пустотой.
 
 
Пленительны предутренние звуки,
Но юности второй он тщетно ждет
И вместо дивных мук – разуверенья муки
Вокруг него, как дикий сад, растут.
 
Подделки юную любовь напоминают…
 
Подделки юную любовь напоминают,
Глубокомысленно на полочках стоят.
Так нежные сердца кому-то подражают,
Заемным опытом пытаются сиять.
 
 
Но первая любовь, она благоухает,
Она, безумная, не хочет подражать,
И копии и слепки разбивает,
И пеньем наполняет берега.
 
 
Но копии, но слепки, точно формы,
Ее зовут, ее влекут,
Знакомое предстанет изваянье,
Когда в музей прохожие войдут.
 

1933

Кентаврами восходят поколенья…
 
Кентаврами восходят поколенья
И музыка гремит.
За лесом, там, летающее пенье,
Неясный мир лежит.
 
 
Кентавр, кентавр, зачем ты оглянулся,
Копыта приподняв?
Зачем ты флейту взял и заиграл разлуку,
Волнуясь и кружась?
 
 
Везенья нету в жаркой бездне,
Кентавр, спеши.
Забудь, что ты был украшеньем,
Или не можешь ты?
 
 
Иль создан ты стоять на камне
И созерцать
Себя и мир и звезд движенье
И размышлять.
 
Норд-ост гнул пальмы, мушмулу, маслины…
 
Норд-ост гнул пальмы, мушмулу, маслины
И веллингтонию, как деву, колебал.
Ступеньки лестниц, словно пелерины,
К плечам пришиты были скал.
 
 
По берегу подземному блуждая,
Я встретил соловья, он подражал
И статую из солнечного края
Он голосом своим напоминал.
 
 
Я вышел на балкон подземного жилища,
Шел редкий снег и плавала луна,
И ветер бил студеным кнутовищем,
Цветы и травы истязал.
 
 
Я понял, что попал в Элизиум кристальный,
Где нет печали, нет любви,
Где отраженьем ледяным и дальним
Качаются беззвучно соловьи.
 

1933, Крым

Южная зима
 
Как ночь бессонную зима напоминает,
И лица желтые, несвежие глаза,
И солнца луч природу обольщает,
Как незаслуженный и лучезарный взгляд.
 
 
Среди пытающихся распуститься,
Средь почек обреченных он блуждал.
Сочувствие к обманутым растеньям
Надулось в нем, как парус, возросло.
 
 
А дикая зима все продолжалась,
То падал снег, то дождь, как из ведра,
То солнце принуждало распускаться,
А под окном шакалы до утра.
 
 
Здесь пели женщиной, там плакали ребенком,
Вдруг выли почерневшею вдовой,
И псы бездомные со всех сторон бежали
И возносили лай сторожевой.
 
 
Как ночь бессонную зима напоминает,
Камелии стоят, фонарь слезу роняет.
 

1933

Почувствовал он боль в поток людей глядя…
 
Почувствовал он боль в поток людей глядя,
Заметил женщину с лицом карикатурным,
Как прошлое уже в ней узнавал
Неясность чувств и плеч скульптурность,
 
 
И острый взгляд и кожи блеск сухой.
Он простоял, но не окликнул.
Он чувствовал опять акаций цвет густой
И блеск дождя и воробьев чириканье.
 
 
И оживленье чувств, как крепкое вино,
В нем вызвало почти головокруженье,
Вновь целовал он горький нежный рот
И сердце, полное волненья.
 
 
Но для другого, может быть, еще
Она цветет, она еще сияет,
И, может быть, тот золотым плечом
Тень от плеча в истоме называет.
 
Вступил в Крыму в зеркальную прохладу…
 
Вступил в Крыму в зеркальную прохладу,
Под градом желудей оркестр любовь играл.
И, точно призраки, со всех концов Союза
Стояли зрители и слушали Кармен.
 
 
Как хороша любовь в минуту увяданья,
Невыносим знакомый голос твой,
Ты вечная, как изваянье,
И слушатель томительно другой.
 
 
Он, как слепой, обходит сад зеленый
И трогает ужасно лепестки,
И в соловьиный мир, поющий и влюбленный,
Хотел бы он, как блудный сын, войти.
 

Декабрь 1933, Ялта

Ленинград
 
Промозглый Питер легким и простым
Ему в ту пору показался.
Под солнцем сладостным, под небом голубым
Он весь в прозрачности купался.
 
 
И липкость воздуха и черные утра,
И фонари, стоящие, как слезы,
И липкотеплые ветра
Ему казались лепестками розы.
 
 
И он стоял, и в северный цветок,
Как соловей, все более влюблялся,
И воздух за глотком глоток
Он пил – и улыбался.
 
 
И думал: молодость пройдет,
Душа предстанет безобразной
И почернеет, как цветок,
Мир обведет потухшим глазом.
 
 
Холодный и язвительный стакан,
Быть может, выпить нам придется,
Но все же роза с стебелька
Нет-нет и улыбнется.
 
 
Увы, никак не истребить
Виденья юности беспечной.
И продолжает он любить
Цветок прекрасный бесконечно.
 

Январь 1934

В аду прекрасные селенья…
 
В аду прекрасные селенья
И души не мертвы.
Но бестолковому движенью
Они обречены.
 
 
Они хотят обнять друг друга,
Поговорить…
Но вместо ласк – посмотрят тупо
И ну грубить.
 

Февраль 1934


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю