Текст книги "Фарфоровая голова"

Автор книги: Константин Сергиенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Мучения молодого следователя

«Я, кажется, схожу с ума», – думал лейтенант Ледогоров.

Он ничего не понимал. Уже июнь на дворе, а следствие с каждым днём всё дальше заходило в тупик. После истории с Домом игрушки пропажа какой-то куклы и куча осколков в гостиной у Звонарёвых никого не удивила.

Ледогоров осмотрел изуродованный шкафчик, поговорил с хозяевами, но делал всё это вяло, без интереса. Давно уже знал, что с обычными мерками подходить к этому делу нельзя.

– Когда же всё это кончится?! – воскликнула Вера Петровна.

– Очень скоро, – со значением пообещал Ледогоров и отправился размышлять.

Дома он повалился на родной драный диван и засунул в рот свистулечку деда. Удивительная всё же была свистулька. Такие порой выводила рулады, а иногда молчала, сколько в неё ни дуй.

«Вариант первый, – сказал себе Ледогоров. – Сумасшедший, у которого в детстве отняли игрушки. Теперь он мстит».

«Не то», – пискнула птичка.

«Или банда преступников. Отвлекают, путают нас, а сами готовят крупное дело».

«Не то», – пискнула птичка.

«Так что остаётся? Не сумасшедший, не банда, тогда, может быть, нечистая сила?»

Птичка молчала.

«Какой-нибудь злобный карлик из сказки?»

«То, то!» – внезапно заверещала птичка.

Ледогоров хмыкнул и уставился в потолок. Конечно, в детстве ему доводилось читать сказки и фантастические романы.

Но детство давно прошло, хоть и оставило приятные воспоминания. Ледогоров вздохнул.

У карты района

Люди со звёздочками молча стояли у карты. Теперь она сплошь пестрела флажками. Красная сыпь угрожающе раздавалась, вот-вот грозя пересечь границы района.

– Кругами идёт, – сказал капитан Карнаух. – Только у бульвара нарост.

– Сегодня оттуда ещё три звонка, – сообщил Ледогоров и укрепил на карте новые флажки.

– Что волнует меня… – начал майор Ревунов.

– Всех нас волнует одно и то же, – обрезал его полковник Чугун. – Если к круглой не прекратим, то… – И Чугун показал глазами наверх.

– Надо решать, – сказал капитан Карнаух.

Но оказалось, что там, куда показывал глазами полковник Чугун, уже решили. Дверь отворилась, и стремительной походкой в комнату вошёл стройный седой генерал. Не теряя времени даром, он подошёл к карте и сразу заметил нарост.

– Здесь? – спросил он.

– Судя по всему, – ответил полковник Чугун.

– Триста человек хватит?

Полковник Чугун замялся.

– Надо побольше, – подсказал капитан Карнаух.

– Сколько? – строго спросил генерал. – Не тяните.

– Пятьсот! – с отчаянием вымолвил Карнаух.

Генерал задумался.

– А где гарантия? – спросил он.

Все молчали.

– Подумаем. – Генерал обвёл подчинённых суровым взглядом. – Есть ещё мнения?

Ледогоров покраснел. Тотчас орлиный взор генерала поймал смущение лейтенанта.

– Ну, – сказал он.

– Товарищ генерал, – Ледогоров замялся. – Может, это особый случай…

– Не мычите! – стегнул генерал.

– Может, и не преступник, может, что-то совсем необычное… Болезнь природы, пришельцы…

Майор Ревунов онемел, полковник Чугун опешил, а капитан Карнаух посмотрел на Ледогорова с сожалением. Что касается генерала, то в глазах его мелькнул даже некоторый интерес.

– Сколько служит? – спросил он довольно мягко.

– Первое дело, – поспешно сообщил Карнаух.

Генерал замолчал, вспоминая, вероятно, своё давнее первое дело. Глаза его подёрнулись лёгкой дымкой. Дымку, впрочем, немедленно сменил твёрдый блеск, и генерал выговорил внятно и грозно:

– Операцию назначаю на двадцать четыре ноль-ноль, перед круглой. Желаю успеха, орлы!

Мисюсь и птичка

Расторопные щеглы мигом вознесли куклу на крышу высокого дома. Здесь, у разбитого слухового окна их поджидала серая птичка.

Летать вверх ногами не очень приятно даже и кукле. Мисюсь была в забытьи.

– Поверните её затылком к солнцу, – приказала птичка.

Щеглы исполнили. День был на редкость солнечный, ясный. С неба лился на землю золотой жаркий свет.

Птичка крылом откинула волосы куклы и, прицелившись, крепко ударила клювом в затылок. В кукольной голове появилась едва приметная трещина.

– Сейчас её голова наполнится солнечным светом, – сказала птичка. И точно, головка Мисюсь словно бы засветилась изнутри. Щёки порозовели, голубые глаза приоткрылись. Птичка же снова притронулась клювом, потёрла чуть-чуть, и трещинка бесследно исчезла. Мисюсь потянулась. Вздохнула.

– Где я? – спросила она.

– Здравствуй, – сказала птичка.

– Где я? – снова спросила Мисюсь.

– На крыше, как видишь, – ответила птичка.

– Как странно, что птицы разговаривают.

– Да ведь и куклы не очень словоохотливы, – заметила птичка. – Но теперь ты не обычная кукла. Твоя голова наполнена солнечным светом.

Мисюсь потрогала свою голову. Она была тёплой, а мысли ясные и простые.

– Я вижу, ты не обычная птица, – сказала Мисюсь. – На земле таких птиц не бывает.

– Да, – ответила птица. – Я из другого мира.

– Ты борешься с Головой?

– Угадала.

– Но она ведь разбилась.

– Разбилась только одна. Но Голова может существовать в любой. Их уже наплодились тысячи.

– Где же она сама?

– Далеко. Так далеко, что и представить трудно.

– Но как же она добралась до нас?

– В том и вопрос. Виноваты люди. Они направили в небо луч, они ищут братьев по разуму, а наткнулись на врага. По этому лучу Голова посылает сюда недобрые мысли.

– Это злобный карлик?

Птичка рассмеялась:

– Нет, целая планета, огромная, круглая и пустая. Планета, состоящая из одной головы. И эта Голова наполнена злыми мыслями.

– Неужели нет ни одной доброй?

Птичка вздохнула:

– Была. Ты видишь её перед собой. Голова сумела вытолкнуть из себя единственную хорошую мысль. Теперь я летаю вокруг неё наподобие спутника, но не теряю надежды вернуться.

– Но одна добрая мысль – это так мало! – воскликнула Мисюсь.

– Надо спешить, – ответила птичка. – Голова хитра. Она умеет плодиться в виде божков, она может говорить разными голосами, звонить без всякого телефона и даже играть на рояле.

– О, я слышала! – сказала Мисюсь.

– Она хочет, чтобы учёные усилили луч. Пока она может ломать лишь игрушки, но если усилится луч, всё будет разрушено, всё исчезнет с лица земли. Голова признаёт только пустую гладкую поверхность.

– Это ужасно! – прошептала Мисюсь.

– Но если мне удастся вернуться внутрь Головы, всё изменится, – сказала птичка. – Не забывай, я очень хорошая, очень добрая мысль. Но надо проникнуть. И ты мне в этом поможешь.

– Я готова! – с жаром сказала Мисюсь.

– Люди теперь недоверчивы. Их наука перестала быть доброй, она им приносит зло.

– Мы их спасём! – воскликнула кукла.

– Тогда приступим к работе. – И добавила повелительно: – Чертёж!

Щеглы тотчас вытащили из водосточной трубы бумажную трубку и развернули её перед куклой. Хорошо, что рядом не было профессора Драгосмыслова и его сотрудников. Они бы весьма удивились, увидев, как на крыше под лучами весеннего солнца какая-то кукла и несколько птичек внимательно изучают чертёж их секретнейшего, невиданного доселе устройства.

Голосование

Да, профессор Драгосмыслов и его драгоценные сотрудники были далеко. Собственно, они были всё там же, за дверью с табличкой: «Отдел кукаретных гущ».

Здесь были все. И крошечный Дулис, и толстушка Творожная, и высоченный Стократьев, носивший ботинки шестьдесят седьмого размера. Был и ещё один человек, в котором покупатели Птичьего рынка не без удивления узнали бы красноносого Дуньку. Только теперь это был не Дунька, а Евдоким Пистонович Даровых.

Неведомая сила устроила Дуньку в отдел кукаретных гущ на должность ответственного за никелировку. Сказать по правде, должности такой не было, но профессор Драгосмыслов давно поговаривал, что не всё в отделе блестит как надо. Теперь красноносый Дунька, он же Евдоким Пистонович Даровых, расхаживал с мягкой тряпочкой и протирал всё, от дверных ручек до никелированных краников и ободков пупырыша.

Новый сотрудник так полюбился профессору Драгосмыслову, что он пригласил его на важнейшее совещание, которое начал торжественной речью:

– Мы приближаемся к круглой куте… то есть, как её, дате. Чем отметим её? Будем, как прежде, ждать милостей от природы или дерзнём? Кто возьмёт на себя? Прошу высказать мнения по этой куте… то есть, как её, теме!

Крошечный Дулис залез на стул и, держась за спинку, сказал:

– Я не беру на себя, всё равно не дадут. Поэтому пусть берёт Звонарёв. – Дулис слез со стула, вытащил платок и вытер разгорячённый лоб. Поднялась толстушка Творожная:

– Товарищи! Если у нас отнимут белый флажок, я повешусь! Звонарёв, как вам не стыдно мучить людей? Что вы вцепились в эти несчастные полквартона? – Творожная зарыдала.

– Спокойно, друзья, спокойно, – благодушно сказал Драгосмыслов. – Какие ещё имеются мнения?

Стократьев не стал вставать, его голова и так едва не упиралась в потолок, он только пристукнул шестьдесят седьмого размера башмаками и громко сказал:

– Звонарёв должен взять на себя!

– И не подумаю! – в отчаянии выкрикнул Звонарёв. – Вы не хуже меня знаете, что не втянет гужок!

– А круглая кутя? – Стократьев угрожающе приподнялся.

– А круглики? – взвизгнула толстушка Творожная.

– Спокойно, друзья, спокойно. – Милостивый взор Драгосмыслова обратился в сторону Дуньки. – Какие ещё имеются кути… э… то есть мнения?

Неведомая сила подняла Дуньку с места и заставила проговорить:

– Чего там болтать, голосовать надо!

Воцарилось молчание.

– Кто, мол, за то, чтобы Звонарёв взял на себя? И все разговоры.

– Прекрасная мысль! – воскликнул профессор.

– Дело! – сказал Стократьев.

– Я требую голосования! – закричала Творожная.

Не успел Звонарёв возразить, как голосование состоялось.

Результаты его были яснее ясного. Четыре сотрудника подняли руки за то, чтобы «Звонарёв взял на себя». Профессор Драгосмыслов осмотрительно воздержался, но мягко подвёл итог:

– Не трепыхайся, Илья. Риск – благородное дело. Гужёвку начнём в двадцать четыре ноль-ноль перед круглой кутей.

Ловите зелёного человека

Не сидели без дела и дети. По предложению умельца Гуськова был создан Совет Потерпевших. Кроме Гуськова в него вошли четвероклассницы Аня Кольцова и Звонарёва Катя.

Забыты старые распри, обиды и подозрения. Теперь-то уж было ясно, что не Гуськов изуродовал куклу Кольцовой и не Кольцова сломала фрегат с красивым названием «Стелла Мария». Во всём виноват был злодей, разбивший множество кораблей и кукол. Этого злодея дети решили поймать.

Умелец Гуськов предложил свой план. Девочки увидели старую, потрёпанную куклу.

– Близко не подходить! – предупредил Гуськов.

Он развернул большой лист бумаги и повесил его на забор. Кукла словно бы приготовилась посмотреть кино.

– Внимание! – крикнул Гуськов и дёрнул куклу за чёрный жгутик косы.

Кино получилось на удивление странное. Из широко раскрытых кукольных глаз хлынули две ядовито-зелёные струи и с плеском разбились о белоснежный лист. Девочки вздрогнули. Одна из капель, отпрыгнув, попала на платье Кольцовой и расплылась там зелёной кляксой.

– Чернила несмываемые! – торжественно объявил Гуськов.

Задумка была ясна. Злодей подбирается к кукле, хватает жадной рукой за косичку, а кукла делает его вечнозелёным.

Кольцова зачарованно глядела на своё красивое, но теперь испорченное платье, а смышлёная Катя задала вопрос:

– Ты хочешь сделать их много?

– Ясно, – ответил Гуськов.

Он развернул новый лист. На нём оказалась карта района, правда, не такая внушительная, как у людей со звёздочками, но верная и удобная. А самое главное, на ней красовался такой же выступ, направленный в сторону бульвара. Откуда и как добывал Гуськов свои сведения, как сделал карту, оставалось неясным. Да что выяснять, если даже несмываемые вечнозелёные чернила Гуськов изготовил сам, не говоря уж о хитроумном устройстве, заставлявшем куклу так бурно рыдать.

Гуськов уткнул палец в выступ:

– Здесь будем ждать.

В ближайшие дни предстояло собрать беспризорных кукол, вооружить их изобретением Гуськова, расставить засаду, а затем ловить зелёного человека.

– Но почему ты думаешь, что он дёрнет её за косичку? – спросила Катя.

– Обязательно дёрнет, – убеждённо ответил Гуськов. – Все дёргают, а он обязательно.

Кольцова всё продолжала глядеть на платье, и в голове её крутилась привычная фраза: «Хорошенькая получается икебана».

Поздним вечером

Не дремал и старик Дубосеков. Поздним вечером он вышел с палкой в руке и отправился в ближний парк, где огромные тополя копили свой нежный пух на июньские снегопады.

С детства помнил старик Дубосеков страшную сказку про Верзилу с огненным глазом.

Днём Верзила прятался в старом дупле, а ночью выходил на охоту.

«Это он, – размышлял старик Дубосеков, – кому же ещё?»

Дубосеков крался по парку, вглядываясь в темноту. Несмотря на почтенный возраст, он видел отлично, да и к тому же огненный глаз неминуемо должен был выдать Верзилу.

«Это он, – думал старик, – ещё мать говорила, что Верзила любит ломать игрушки».

Дубосеков взвешивал на руке тяжёлую палку и прикидывал, как поймает и отдубасит Верзилу.

Самое странное, что огненный глаз появился. Он мелькнул среди чёрных деревьев, остановился на миг, а потом двинулся прямо на Дубосекова. Старик сжал палку в руках.

Шурша и пыхтя, Верзила ломился сквозь мелкий кустарник. Он был огромен. Дубосеков засомневался даже, сможет ли достать палкой до головы. Старик пошарил ногой, обнаружил пенёк и влез на него для удобства. В этот миг Верзила поравнялся с засадой, Дубосеков поднял своё оружие, но замер, остановленный криком:

– Сержант Верзилин! – Окрик был дальним, но властным.

– Здесь! – громогласно отозвался великан, просигналив во тьму своим огненным глазом, проще сказать, фонарём.

– Осмотрите берёзовую аллею!

– Есть! – отозвался сержант и, чуть не свалив Дубосекова, круто взял в сторону.

Изумлённый таким поворотом событий, Дубосеков выронил палку. Дома, обмакнув гусиное перо в самые лучшие фиолетовые чернила, он записал:

Как часто в жизни случаются совпадения. И не каждому дано понять. Другой бы спутал сержанта Верзилина с однофамильцем-злодеем и опустил карающий меч на его голову. Но справедливость восторжествовала, сержант Верзилин продолжал исполнять свой долг.

Старик трещал и брызгал пером, за окном сгущалась синяя мгла. Приближалась ночь перед круглой кутей.

Ночь перед круглой кутей

Светлы июньские ночи. Но ночь перед круглой кутей оказалась на редкость тёмной. Возможно, это было затмение июньского света, случавшееся раз в тысячу лет, а может быть, просто каприз природы. Во всяком случае, к половине двенадцатого было темно, хоть выколи глаз. Необъятные кукаретные гущи раскинулись над засыпающим городом. В глубине их что-то мигало, искрилось и волновалось. Метались неясные тени, чернели бездонные провалы, вспыхивали белые нити.

Это была необыкновенная ночь. Если кто-то засыпал, то множество людей собиралось бодрствовать. К Матвеевским бульварам бесшумно подкатывали машины и незаметно останавливались в переулках. Из них так же бесшумно и незаметно выпрыгивали люди и растекались по подъездам, дворам, чердакам и скверам. Все эти люди собирались ловить преступника.

Крался вдоль домов осторожный школьник с рюкзаком за плечами. Иногда он вытаскивал из рюкзака куклу и устраивал её то на лавке у подъезда, то на низком подоконнике, то в песочнице для детей. Задача его была тоже ясна.

Если люди в районе бульваров старались казаться незаметными, то люди в голубых халатах ничего не скрывали, хотя и были укрыты от посторонних глаз: сиял свет в круглом зале, гордо высилась зеркальная колонна, сосредоточенные кукаретники в который раз проверяли свои чудодейственные приборы. Они готовились к великому достижению.

На пустыре

Готовились и в другом месте. На необъятном пустыре, возникшем после сноса ненужного никому квартала, происходило что-то необычное.

Угрюмый пустырь был укрыт от города длинным серым забором, украшенным смелыми надписями, рожицами и объявлениями. Тут начали рыть котлован для огромного здания, назначение которого было неясно. А поскольку назначение так и осталось неясным, котлован был заброшен и сам по себе превратился в помойную яму невиданной величины.

На пустыре проживали бездомные псы и юркие крысы. Между ними шла неустанная война. Но в эту ночь крыс и собак как ветром сдуло, зато другие существа заполнили незадачливый котлован.

Если бы кто-то осмелился заглянуть туда в эту ночь, он бы отшатнулся в испуге. Всё дно котлована кишело месивом из лоснящихся тел. Они подпрыгивали, стукались друг о друга, тёрлись, отчего к небу поднимался тяжёлый утробный звук.

Внезапно на краю котлована появилась знакомая нам Голова. Это была фарфоровая Голова профессора Драгосмыслова. Как она оказалась здесь, какие силы собрали сюда тысячи прочих голов, сказать невозможно. Но ясно, что все они вместе соединились в решающий час.

– Я Голова! – хрипло и гулко выкрикнул фарфоровый предводитель. Тотчас утробный стук прекратился, море голов затихло, внимая своему вожаку.

– Я в каждом из вас! Вы моя мощь и надежда! А ну, покажите зубы.

Тотчас с лязгом распахнулись тысяча пастей и захлопнулись, выбросив искры. От этого лязга шарахнулись в стороны собаки и крысы, ожидавшие за забором конца неожиданного нашествия.

– С такими зубами нам всё по зубам! – крикнула Голова. – Мы переделаем мир! Он будет ровным и гладким! Мы срежем каждый бугорок, каждый кустик, засыплем каждую ямку! Мы наведём здесь порядок!

Головы дружно щёлкнули челюстями.

– Живущие на земле возгордились. – Голова обвела взглядом своих солдат. – Они твердят: «Человек – это звучит гордо». Ха-ха! Презренные! Разве они не знают, что гордо звучит только одна Голова! Голова и только Голова звучит гордо!

– Голова звучит гордо! – проскрежетали тысячи челюстей.

– Кто сомневался? – спросила Голова. – Может, найдутся слабые, гнилозубые, мягкоголовые? Таких мы закопаем в помойной яме!

Цокот одобрения прокатился по котловану.

– Может, кто-то собрался жалеть кукол с голубыми глазами? Нет ничего на свете вреднее кукол! Они набиваются к вам в друзья, выведывают военные тайны, а потом предают и убегают к своим хозяйкам. Смерть куклам!

– Смерть! – громыхнул котлован.

– А также другим игрушкам. Нет ничего вреднее игрушек! Может, кому-то хочется поиграть, забыться, бросить главное дело? Смерть игрушкам!

– Смерть! – загремели глиняные солдаты.

– У меня, например, в детстве была игрушка, – в голосе Головы послышалась обида, – называлась Добрая Мысль. Но она не хотела со мной играть, так я её выкинула! – Голова обвела соратников торжествующим взором. – Хватит играть! Пора жить серьёзно! Всё должно быть ровно, чисто, отмыто, отглажено, отутюжено, отшлифовано и подметено! Ни одной соринки, ни одной пылинки, ни одного мыльного пузыря! Не должно быть ветра, снега, дождя и других беспорядков погоды. Смерть погоде! Смерть кустам и деревьям! Смерть всему лишнему, смерть беспорядку!

– Смерть! – отозвался котлован.

– Я верю в вас, братья! – Голова помолчала. – А теперь по местам! Бегам-буарам-бугавок!

– Бегам-буарам-бугавок! – глухо прокатилось по морю голов, и тотчас оно взорвалось бурым фонтаном, рассеявшись по сторонам.

Фарфоровая Голова очутилась за дверцей шкафа в кабинете профессора, а остальные там, где находились до этого, – в квартирах, подвалах и на прилавках.

С одной из них чуть не столкнулась Мисюсь, влекомая по воздуху к старому особняку.

Катин сон

Ванька и Встанька ловко протащили Мисюсь в форточку и поставили её на подоконник. Ещё через мгновение она сидела на постели Кати.

Катя спала. Сегодня луна не струила свой бледный свет. Её вообще не было, только отблеск ночных фонарей колебался на белой подушке. Мисюсь прикоснулась к Катиной голове и погладила распавшиеся пряди. Катя открыла глаза.

– Это ты? – спросила она.

– Здравствуй, – прошептала Мисюсь.

– Как хорошо, – сказала Катя, – я давно ждала, что ты мне приснишься.

Она взяла маленькую руку Мисюсь:

– Какая тёплая. А я болела. Куда ты пропала?

– Меня унесли две птицы, – ответила Мисюсь.

– Ах, птицы! Я так и знала! – воскликнула Катя. – А там хорошо?

– Да, – сказала Мисюсь. – Мы грелись на солнце, а потом моя голова наполнилась солнечным светом.

Катя потрогала головку Мисюсь. Сквозь золотые локоны струилось сияние.

– Как жалко, что это сон, – проговорила Катя. – Я хотела сходить с тобой в зоопарк. Там есть жёлтая кошка с чёрными полосами, она всегда на меня смотрит.

– Я видела эту кошку, – сказала Мисюсь.

– Странная, странная кошка, – задумчиво проговорила Катя.

– Ты ей понравилась, – сказала Мисюсь.

– Ах, Мисюсь, – Катя вздохнула, – меня никто не понимает… – На глаза её навернулись слёзы. – Даже мама. Она, например, считает, что ты простая игрушка. Можно купить другую.

– Но мы-то понимаем друг друга, – значительно проговорила Мисюсь.

– Да, да, – пролепетала Катя, – жалко, что это сон. Во сне всё понятно и просто. Я не хочу расставаться с тобой, Мисюсь. – Слёзы покатились по её щекам.

Мисюсь заботливо вытерла их тёплой ладошкой и погладила Катю по голове.

– Ничего, ничего, – проговорила Катя, – это я так. Я стала ужасная плакса. Мне надоела арифметика, и я не хочу учиться.

– Но ты же сама учила меня, – возразила Мисюсь.

– Да, да, – Катя вздохнула, – я понимаю, что так надо.

– Ты учила всем помогать и жалеть бездомных животных.

Катя немножечко оживилась:

– Мы будем учиться вместе, Мисюсь! Я слышала, скоро откроют школу для кукол. Я попрошусь туда вместе с тобой.

– Хорошо бы! – сказала Мисюсь. Они ещё долго шептались, и этот славный ночной разговор мог продолжаться до самого рассвета, но щеглы Ванька и Встанька застучали клювами по стеклу.

– Мне пора, – сказала Мисюсь.

– Так скоро? – с сожалением воскликнула Катя.

– Я завтра вернусь, – обещала Мисюсь.

– Правда вернёшься?

– Рано утром.

– Когда я проснусь?

– Ты ещё будешь спать.

– Оставайся сейчас, – попросила Катя.

– У меня очень важное дело, – сказала Мисюсь.

– Расскажи, расскажи! – воскликнула Катя.

– Сейчас не время, – сказала Мисюсь.

Щеглы тут же постукали клювами, поторапливая Мисюсь.

– Смотри же, – сказала Катя, – я жду тебя утром. Хоть сумочку мне оставь.

– Сумочку не могу. – Мисюсь приоткрыла сумку. – Зеркальце вот возьми.

Катя зажала зеркальце в руке.

– До свидания, – сказала Мисюсь и вскарабкалась на подоконник.

Катя видела, как её подхватили птицы, как мелькнуло в листве белое платьице. На этом сон оборвался, только ветерком пахнуло в окно. Катя закрыла глаза и с удовольствием подумала, какие бывают хорошие сны. Она думала минуту, другую, а потом и вправду заснула.