Текст книги "Правда о русской революции: Воспоминания бывшего начальника Петроградского охранного отделения."
Автор книги: Константин Глобачев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)
Вскоре, 19 декабря, чинами речной полиции было найдено и тело Распутина, в проруби около моста через Малую Неву, между Крестовским и Елагиным островами. Было установлено, что труп был привезен на автомобиле на упомянутый мост и сброшен в прорубь, на что указывали следы крови на перилах моста и деревянном устое, а также найденная на перекладине устоя одна из галош Распутина. После удостоверения личности убитого и медицинского осмотра тело покойного в автомобиле Красного Креста было отвезено в часовню за Московской заставой, где епископ Исидор отслужил заупокойную обедню, после чего покойник был перевезен в Царское Село и погребен под строившимся там лазаретом имени А. А. Вырубовой. Совершив этот преступный акт, исполнители его, руководствовавшиеся, несомненно, идейными побуждениями – оказать услугу Родине, освободив престол от влияния так называемой «темной силы», достигли результата чрезвычайно неблагоприятного, на который, может быть, и не рассчитывали. Мало того, что Распутин в глазах его бывших почитателей приобрел ореол мученика, убийство его такими людьми, как Юсупов и Пуришкевич, да еще в соучастии с Великим князем Димитрием Павловичем, еще больше подорвало в обществе уважение к Верховной власти, поставив ее в весьма двусмысленное положение. С одной стороны, закон требовал наказания убийц, а с другой, нельзя было ставить на суд дело с именем великого князя Димитрия Павловича17 – члена императорского дома. Лично же для себя убийцы популярности не приобрели, а уважение многих потеряли.
Большое было зло – приближение к трону мужика Распутина, но еще худшее было зло – убийство его при таких обстоятельствах.
Глава VI
Министры внутренних дел последних двух лет монархии.
– Отношение к внутренней политике, – Отношение к Распутину. – Политическая обстановка, в которой протекала работа министров. – Н. А. Маклаков. – Союз земств и городов. – Доклады начальника Охранного отделения. – Товарищ министра В. Ф. Джунковский. -Кн. Щербатов. – Р. Г. Моллов.
За два года службы в Петрограде мне пришлось иметь непосредственные отношения с шестью министрами внутренних дел1, и должен отметить у всех одну общую черту: все они очень мало разбирались в революционном движении в России и мало им интересовались. Положим, у министра внутренних дел был товарищ, заведующий политической частью, но все-таки, казалось бы, они могли проявлять к этому вопросу хоть сколько-нибудь интереса. Вся забота, вся энергия каждого вновь назначенного министра, казалось, сосредоточивались главным образом на укреплении и сохранении своего личного положения, что действительно составляло нелегкую задачу, ввиду всевозможных влияний и интриг. Кроме того, громадное значение в смысле устойчивости положения министра имело то обстоятельство, какую позицию министр занял в отношении Распутина: дружескую, враждебную или безразличную. Министру нельзя было оставаться к этому вопросу совершенно равнодушным. Нужно было непременно принадлежать к одной из категорий: «наших или не наших», ибо если сам Распутин и не придавал этому большого значения, то зато вся клика, его окружающая, придавала этому первенствующее значение, так как это обстоятельство касалось ее личных интересов. Для нее было необходимо, чтобы министр был свой человек, тогда, естественно, можно было рассчитывать на успешное проведение тех или иных дел.
Действительно, министры кн. Щербатов и А. А. Хвостов пробыли на своих постах едва по три месяца, потому что к Распутину относились безразлично. Б. В. Штюрмер только потому, что крепко держался дружбы с Распутиным, пробыл на посту полтора года.
Прежде чем перейти к характеристике деятельности министров в области внутренней политики, посмотрим, какова была политическая обстановка, в которой им приходилось работать.
Всем памятен тот патриотический подъем, который захватил Россию в момент объявления войны в июле 1914 г. и увеличивался под влиянием наших успехов в Восточной Галиции. Слабые проблески оппозиции и подпольного революционного движения, которые всегда захватывали некоторую часть нашей либеральной интеллигенции и рабочего класса, были совершенно подавлены. Все помыслы и надежды населения были в скором и победоносном окончании войны. Но вот наступил перелом военного счастья. Наша армия к началу 1915 г., держась еще в Галиции, стала отступать на Западном и Северо-Западном фронтах. Никакой опасности в широких размерах наше отступление не представляло, но для тыла, который всегда чутко реагирует на всякое изменение на фронте, это создавало уже неуверенность в конечных результатах войны и благоприятную почву для брожения неуравновешенных умов и обвинений правительства в военных неудачах.
Оппозиционные и революционные элементы, совершенно замершие под влиянием широкой волны патриотизма, захватившей всю толщу населения России в первые дни войны, теперь вновь подняли голову и принялись за свою разрушительную работу. Подпольное революционное движение, опирающееся на рабочие круги, не представляло особой опасности; оно всегда существовало и даже в более крупных размерах, а правительственные органы имели в своем распоряжении достаточно средств если не для полного уничтожения, то, во всяком случае, для систематической его парализаций. Но что было гораздо серьезнее и с чем нельзя было бороться обычными средствами, так это прогрессивное нарастание оппозиционного общественного настроения. Здесь нужны были особые пути общей политики, исключительные меры и твердая власть руководящих органов правительства, чем, к сожалению, не отличались лица, стоявшие во главе ведомств и в особенности самого обширного и руководящего вопросами внутренней политики – Министерства внутренних дел. За два года из шести сменивших друг друга министров ни один не проявил достаточно воли и таланта, чтобы умелым руководством парализовать и разъединить те силы, которые сознательно вели осаду власти и повергли Россию во прах.
Первый министр, с которым мне пришлось столкнуться по службе в Петрограде, был Николай Алексеевич Маклаков. По политическим убеждениям это был человек ярко правой окраски, и, казалось, если бы он был человеком хоть сколько-нибудь государственным, если бы у него была хоть доля качеств покойного Столыпина, то он мог если и не парализовать нарастающее антиправительственное движение, то хотя бы его задержать, не сдавая тех позиций, которые были укреплены Столыпиным. Маклаков был человек весьма поверхностный, недостаточно вдумчивый, решавший большие государственные вопросы, как говорится, с плеча. Например, вина на Маклакове лежит за утверждение положения о Союзе земств и городов.
Это положение было поднесено Маклакову как положение об организации помощи больным и раненым воинам со стороны земств и городов всей России. Цель, безусловно, прекрасная, но мыслимо ли было утверждать положение о Союзе в том виде, как это было представлено: без всякого правительственного руководства и контроля. Во-первых, идентичная правительственная организация существовала уже издавна, а именно – Красный Крест. Во-вторых, что общего между отдельными городами России и между земствами всех губерний, чтобы их сводить в союз. Ведь все городские самоуправления и земства по существу их деятельности уже, были объединены Министерством внутренних дел. Зачем же было нужно создавать государство в государстве.
Утверждением этого Союза Маклаков создал крупнейшую общественно-политическую организацию, в которой объединились все оппозиционные к правительству элементы и, при минимальной пользе в смысле помощи больным и раненым воинам, максимум своей работы обратили на борьбу с правительством. Это была большая ошибка. Можно было утверждать такого характера организации по каждой губернии или городу отдельно, как подсобные Красному Кресту, но ни в коем случае не объединять их в такой мощный союз, а равно давать равные распорядительные права с Красным Крестом, как на фронте, так и в тылу. Союз стоил правительству колоссальных денег, умышленно сопротивлялся всякому правительственному контролю и, кроме того, сыграл, наравне с Центральным военно-промышленным комитетом, гнусную роль в развале России. Обе эти организации руководились кадетской партией и обе работали как на фронте, так и в тылу в пользу свержения монархии.
Обе организации, рука об руку, шли вместе к поставленной цели, с той лишь разницей, что ЦВПК, отыграв свою роль, сейчас же после переворота сошел со сцены, а Союз земств и городов долго еще старался удержать политическое значение, а главным образом, даровое кормление и приют для членов бывшей кадетской партии. После захвата власти большевиками Земгор пристроился к белому движению на Юге России, а затем в виде отдельных групп и ячеек продолжает существовать в различных странах Европы и доныне.
Кроме постоянных письменных докладов министру внутренних дел, начальник Охранного отделения имел специально назначенные Маклаковым часы по субботам для устного доклада, но, по-видимому, это была чистая формальность. Маклаков такими докладами не интересовался, ибо большей частью их отменял по тому или иному поводу. За время с февраля по июнь 1915 г. я делал ему доклад только два раза. Маклаков ограничивался на докладах короткими репликами вроде: «прекрасно», «так и надо», «продолжайте в том же духе» и т. д. Между тем время было не такое, чтобы не обсудить совместно того или другого вопроса с лицом, стоящим так близко к делу борьбы с революционным движением, или хотя бы высказать взгляд или дать указания общего характера.
При Маклакове товарищем министра внутренних дел, заведующим политической частью, был генерал Владимир Федорович Джунковский. На этот пост он был назначен еще в 1913 г. с должности московского губернатора и сразу стал предвзято относиться к агентурной деятельности розыскных органов, считая всех секретных сотрудников сплошь провокаторами. Только пробыв на посту почти два года, он понял, что нельзя всех работников расценивать с этой точки зрения и что основа политической работы по борьбе с революционным движением и заключается в том осведомительном материале, который дает внутренняя агентура. Благодаря такому взгляду Джунковский на первых порах, то есть еще в 1913 г., добился высочайшего утверждения циркуляра, запрещавшего всем политическим розыскным органам иметь внутреннюю агентуру в войсках и в среднеучебных заведениях, а значит, и наблюдение за политическим настроением армии и средней школы. Само собой: понятно, что этот циркуляр развязывал руки революционерам в смысле пропаганды и агитации среди юношества и чинов армии. С этого времени розыскные органы черпали сведения как бы мимоходом, случайные и весьма поверхностные. Например, известно было по некоторым данным, что уже в 1916 г. настроение войск Петроградского гарнизона внушало опасения, но за отсутствием внутренней агентуры вопрос этот не мог быть исследован с достаточной полнотой и конкретно, а потому и невозможно было заранее принять требуемые меры по ликвидации вредных элементов.
После ухода с поста Джунковского новый товарищ министра внутренних дел, понимавший весь вред сказанного циркуляра, возбудил вопрос об его отмене. Но, видимо, уже было поздно; комиссия, назначенная для обсуждения этого вопроса, его провалила большинством голосов от армии. В комиссию вошли: председатель – генерал-лейтенант Леонтьев, занимавший в то время должность генерал-квартирмейстера Главного штаба, и два его помощника, офицеры Генерального штаба: генерал-майор Н. М. Потапов и полковник Мачульский (оба сразу заняли видные посты у большевиков после Октябрьского переворота). От Министерства внутренних дел в комиссию вошли я и вице-директор Департамента полиции И. К. Смирнов. Наши два голоса ничего не могли сделать против трех голосов от армии, высказавшихся за оставление циркуляра в силе, и таким образом этот вопрос был окончательно провален.
Маклаков и Джунковский оба неприязненно относились к Распутину, и это отчасти послужило причиной их одновременной отставки.
На место Маклакова, как говорили, по совету великого князя Николая Николаевича, управляющим Министерством внутренних дел Государем был назначен князь Щербатов, бывший до того времени управляющим государственным коннозаводством. С ведомством Министерства внутренних дел он знаком не был и в политических вопросах не разбирался. Весь стаж его заключался в том, что он был членом 1 Государственной думы и возглавлял в ней партию правового порядка.
Щербатов с первых дней вступления в должность стал подыгрываться к общественности, но это ни к чему не привело. Всем памятны его выступления в Государственной думе с его ссылками на рассказы Короленко. Были курьезы и другого сорта. Летом 1915 г. Государь император присутствовал при спуске строившихся в Петрограде на Балтийском и Адмиралтейском заводах двух дредноутов: «Измаил» и «Бородино». Щербатов, отказывавшийся в угоду общественности от услуг полагавшихся ему по должности личных адъютантов, дважды попал в смешное положение. В одном случае его не хотели совсем пропускать к месту спуска, так как никто его в лицо не знал и не было с ним лица, которое могло бы его удостоверить, а во втором, после окончания церемонии» благодаря отсутствию личного адъютанта Щербатову пришлось уехать последним, уже после расхода публики, потратив с полчаса на бесплодные поиски своего автомобиля. После этих случаев Щербатов стал пользоваться услугами личных адъютантов.
Политической частью при Щербатове заведовал его личный друг Русчю Георгиевич Моллов, который был назначен директором Департамента полиции на правах товарища министре внутренних дел. Моллов, хотя и был раньше прокурором Одесской судебной палаты, но в вопросах внутренней политики настолько же малокомпетентен был, как и Щербатов, поэтому, естественно, не мог давать ему полезных советов в управлении ведомством и в вопросах политики. А ведь Щербатов принимал доклады только одного Молдова. Насколько мне известно, он не принимал докладов даже градоначальника. К Распутину и его окружению обнаруживал большой интерес. Дневники наблюдения за Распутиным требовал через Моллова ежедневно, но в личные сношения с Распутиным не входил и в категории «наших» у Распутина не числился.
Щербатов на посту пробыл три месяца, не принеся ни пользы, ни вреда. Думаю, что ушел в отставку под давлением партии Распутина, так как последним в это время да пост министра внутренних дел проводился член Государственной думы Алексей Николаевич Хвостов.
Глава VII
А. Н. Хвостов.
– Способ его назначения. -С. П. Белецкий. – Отношение к Распутину. – Помощники Хвостова. Комиссаров. Каменев. -Роль Комиссарова при Распутине. – Б. Ржевский. -Замысел Хвостова. – Арест Ржевского. -Его разоблачения. – Удаление Белецкого и Комиссарова. – Отставка Хвостова.
А. Н. Хвостов был выдвинут на пост министра внутренних дел правыми кругами через Распутина. Говорили, что больше всего этого добивался сам Хвостов. Впоследствии Распутин рассказывал, что Хвостов, прося его содействовать его назначению, клялся на образах охранять его, Распутина, особу всеми силами и одаривал его подарками. Насколько это верно, не берусь судить, но во всяком случае Хвостов сам лично и через Белецкого много работал у Распутина над тем, чтобы попасть на этот пост.
Вместе с назначением Хвостова, товарищем министра, заведующим политической частью был назначен Степан Петрович Белецкий, вместо Моллова, получившего назначение полтавским губернатором.
Вначале Хвостов политической части совершенно не касался, предоставив ее всецело Белецкому. Отношение к Распутину на первых порах было самое благожелательное, вытекающее из того принципа, что Распутин – это частное дело их Величеств, в которое власти отнюдь вмешиваться не должны, но сведения и дневники о всем том, что у Распутина происходит, должны представляться по-прежнему, так сказать, для личного сведения министра. Но вскоре оказалось, что такое безразличное отношение к этому вопросу немыслимо. Распутин требовал уплаты по векселям, выданным за назначенье. Просьбы Распутина, направленные непосредственно к Хвостову или через других лиц, буквально его засыпали. Хвостов увидел, что не так-то легко справиться с этим вопросом, тем более что в душе он сознавал весь вред Распутина для России. Кроме того, самолюбие Хвостова как министра немало страдало от сознания, что он попал в лапы мужика Распутина. Часто он получал от него письма, адресованные: «Министеру Хвосту» и чуть ли не с категорическими приказаниями. Поставленный в такое положение, Хвостов решил, по-видимому, избавиться от влияния Распутина тем или другим способом. Хвостов мне всегда казался натурой преступной, не задумывавшейся над выбором средств в намеченных целях. Еще будучи в должности нижегородского губернатора в 1912 г., он выбирал себе в помощники большей частью людей сомнительной репутации, с авантюристической складкой. Став министром, он поступил таким же точно образом: для секретных услуг он взял двух лиц: одного, по рекомендации Белецкого, – жандармского генерала Михаила Степановича Комиссарова, а другого – бывшего своего клеврета по Нижегородской губернии, ротмистра Каменева, произведенного в подполковники и переведенного им вне всяких правил в Отдельный корпус жандармов.
Комиссарову было дано специальное порученье войти в связь с Распутиным, что тот немедленно и сделал. Комиссаров был очень неглупым, способным человеком, но неразборчивым в средствах, когда дело касалось личных интересов. Кроме того, это был большой интриган, готовый вступить с кем угодно в сношения ради своих личных выгод; каждое порученное ему дело мог испортить благодаря необычайно циничному на все воззрению и нравственной нечистоплотности.
Каменев – бывший офицер полицейской стражи Нижегородской губернии, довольно темная личность с подмоченной репутацией по своей прежней службе.
С появлением Комиссарова, несомненно, в отношении Распутина у Хвостова с Белецким был составлен определенный план, и думаю, что сущность его заключалась в том, чтобы заманить Распутина в какую-либо ловушку и убить, объяснив его гибель случайностью или взвалив вину в его смерти на кого-нибудь другого. Иначе нельзя было себе объяснить всего поведения Комиссарова, приставленного к Распутину и, по-видимому, не имевшего никаких других поручений от министра. Официально его миссия заключалась в том, чтобы удерживать Распутина от пьянства и оберегать от дурных влияний. В действительности же, как мы увидим, Комиссаров еще более старался его спаивать и вводил в круг его знакомых всяких проходимцев. Комиссаров стал бывать у Распутина ежедневно и по несколько даже раз; он перезнакомился со всеми посещавшими Распутина, стал принимать участие
в его попойках, которые еще участились. По этому делу Комиссаров имел ежедневные доклады у Хвостова и Белецкого. Кроме имевшейся уже охраны Распутина, он установил свою, отдельную, из людей специально ему преданных. В его распоряжении был особый автомобиль и пролетка.
После нижеприведенного факта глаза у меня окончательно открылись на истинную роль Комиссарова.
Однажды он обратился ко мне от имени министра с просьбой предоставить в его распоряжение мою лошадь и сани без кучера на целую ночь. Причина заключалась якобы в том, что моя лошадь очень быстроходна. Проверив по телефону у Хвостова и удостоверившись, что приказание исходит действительно от него, я исполнил просимое. Каково же было мое удивление, когда на следующее утро лошадь мне была возвращена вся в мыле, а сани с поломанными оглоблями. Для меня стало совершенно ясно, что если бы Распутина нашли убитым или сброшенным куда-либо в прорубь и тут же обнаружена была моя запряжка, то вся вина пала бы на меня. Поэтому при всех последующих просьбах Комиссарова опять одолжить сани или лошадь я отговаривался тем, что лошадь больна, а сани в ремонте.
Вскоре отношения между Распутиным и Комиссаровым стали обостряться благодаря невоздержанности и грубости Комиссарова и тем слухам, которые он сам распространял умышленно про Распутина. Приходя на квартиру к Распутину, Комиссаров громко кричал в присутствии посторонних, что разделается с этим мужиком, ругался площадной бранью и т. п. Однажды, например, будучи в гостях на даче у Бадмаева, Комиссаров, снимая кожу с копченого сига, сказал: «Так я буду сдирать шкуру с Гришки». Это и его личные рассказы об опытах с отравлением кошек при пробах яда для Распутина, передано было последнему и совершенно отшатнуло его от Комиссарова. Он был терроризирован и не знал, как ему избавиться от Комиссарова.
Видя, что Комиссаров его надежд не оправдал и, в сущности, ничего не достиг, Хвостов решил лично, без участия Белецкого и Комиссарова, прибегнуть к новому средству. В бытность Хвостова нижегородским губернатором в Нижнем был журналист-репортер, некий Борис Ржевский, который сотрудничал в местной правой газетке и был преданным слугой Хвостова. Человек он был неуравновешенный, истеричный и совершенно беспринципный. Этот Ржевский во время войны занимал какое-то маленькое место в Красном Кресте. В конце 1915 г. он появился в Петрограде и, естественно, напомнил о себе Хвостову, который и решил воспользоваться Ржевским для выполнения крепко засевшего в его голове плана уничтожения Распутина. План был задуман и выполнен следующим образом: Ржевский, получив денежный аванс в шведской валюте (что-то около 60 ООО руб.), был командирован с особо секретным поручением в Норвегию, откуда, выполнив порученное ему дело, должен был возвратиться в Петроград для непосредственного доклада Хвостову. Командировка была обставлена большой тайной, и даже Белецкий не был в это посвящен. Последний, однако, считал, что раз ему вверена политическая часть, то ни один политический шаг министра не мог быть от него скрыт, а потому, когда узнал о самостоятельном предприятии Хвостова, то решил все это дело сорвать, чему много помог и сам Ржевский, не очень-то хранивший тайну, благодаря своей болтливости и заносчивости. При возвращении в Россию, на станции Белоостров, у него произошел инцидент с жандармским офицером на почве личной ссоры, причем Ржевский поспешил заявить, что он ездил за границу по личному поручению министра внутренних дел, как его секретарь. Тем не менее у него был произведен тщательный обыск, а затем он был отправлен под наблюдением в Петроград. Впоследствии выяснилось, что ссора на ст. Белоостров и обыск были инсценированы по приказанию Белецкого для того, чтобы проникнуть в тайну Хвостова. Обыск дал материал, указывавший на злоупотребления Ржевского по должности в Красном Кресте: у него было найдено много бланков нарядов на вагоны, которые он продавал спекулянтам по 500-600 руб. как бы для надобностей Красного Креста. Все это, конечно, не касалось того дела, которым интересовался Белецкий, но он был очень доволен и воспользовался этим, чтобы придать делу сенсационный характер. Специальному офицеру из штаба Отдельного корпуса жандармов предписано было произвести дознание по делу злоупотреблений Ржевского, но последний все время производства дознания оставался на свободе. По окончании дознания Белецкий таковое передал мне и просил по ознакомлении с ним ждать от него приказа ареста Ржевского. Хотя дознание вполне установило виновность Ржевского, но Белецкий почему-то медлил [с] арестом его, точно чего-то выжидал, и только по прошествии двух недель приказал его арестовать. При вторичном обыске на квартире Ржевского, в числе прочего письменного материала, был обнаружен пакет, заадресованный на имя Алексея Николаевича Хвостова, который офицером, производившим обыск, был вскрыт. В пакета оказалось прошение Ржевского на случай ареста, его Ржевского, принять меры к его освобождению. Ржевский предчувствовал, что будет арестован. Самый факт ареста Ржевского, казалось, не представлял чего-либо особенного, но он вызвал весьма серьезные последствия как для Белецкого, так и для Хвостова и стоил им обоим их служебных постов. Оба они. бывшие до сего времени в большой дружбе, окончательно рассорились и даже стали непримиримыми врагами.
В 4 часа ночи следующего за арестом Ржевского дня Хвостов прислал за мною своего адъютанта Каменева с требованием немедленно явиться к нему по делам службы. Первый его вопрос, обращенный ко мне, был: «Где пакет, обнаруженный у Ржевского, адресованный на мое имя». Когда я предъявил ему вскрытый пакет, Хвостов с раздражением спросил: «Кто смел вскрыть адресованный мне пакет?», и на мой ответ, что пакет был вскрыт офицером, производящим дознание, Хвостов страшно заволновался и заявил, что такого офицера нужно уволить со службы. Несмотря на мои объяснения, что офицер поступил правильно, что офицер, производящий дознание, пользуется предоставленным ему законом правом вскрывать всю переписку, обнаруженную при обыске, даже если бы таковая была адресована на имя Государя. Хвостов никак не мог успокоиться. Когда он, наконец, прочел содержимое, то вздохнул с облегчением и кинул: «Да, но тут ничего нет». Для меня стало ясно, что Хвостов в письме ожидал чего-либо весьма неприятного, что могло стать известным и другим.
В действительности все это дело заключалось в следующем: Хвостов послал Ржевского в Христианию к Илиодору Труфанову, заклятому врагу Распутина, с целью подкупить его и при помощи его царицынских последователей-фанатиков постараться убить Распутина, объяснив все религиозной враждой. Удалось ли Ржевскому об этом сговориться с Илиодором или нет, я не берусь Судить, но дело сорвалось на том, что Хвостова предали, с одной стороны Белецкий, принявший сторону Распутина и полагавший, что, свалив Хвостова, сам займет его место, а с другой стороны, Ржевский, в последнюю минуту раскрывший весь план. Оказывается, что Ржевский, сообразив, что попал в интригу и может лично пострадать, заготовил на случай своего ареста два письма: одно, в виде прошения об освобождении – Хвостову, а другое – адресованное А. А. Вырубовой, где он раскрывает весь план заговора против Распутина, – передал одному своему приятелю, инженеру, с просьбой в случае его ареста передать по адресу, что последним и было исполнено; только не имея возможности лично доставить письмо Вырубовой, он просил об этом военного министра генерала Беляева.
Таким образом, все обнаружилось и стало известно Государыне Императрице, которая просила незадолго до этого назначенного председателя Совета министров Штюрмера произвести расследование и доложить ей. В расследовании принимали участие по поручению Штюрмера: я, И. Я. Гурлянд и Манасевич-Мануйлов, причем я вел формальную часть, не касаясь обвинений министра внутренних дел Хвостова, моего прямого начальника. Хвостов все дело объяснил очень просто: Ржевский им был послан в Христианию, чтобы купить у Илиодора все издание выпущенной им книги «Святой черт», компрометировавшей царскую семью по сношению с Григорием Распутиным.
Пока Штюрмер производил расследование, Хвостов решил удалить от дел Белецкого, свалив на него всю вину и обвинив его в интригах перед Государем. После доклада Его Величеству Белецкий был назначен иркутским генерал-губернатором, а генерал Комиссаров, его друг, – ростовским градоначальником. Белецкий этим был страшно возмущен, говоря, что Хвостов его разыграл, но что он его также разыграет, нужно только время. В Иркутск Белецкий не поехал, устроив себе зачисление в Сенат, а Комиссаров сумел до последнего момента сохранить хорошие отношения и с Белецким и с Хвостовым. От последнего он получил даже, вне всяких правил, 25 тыс. руб. на подъем и лично от него на память золотой портсигар. Своим назначением в Ростов он отчасти обязан тому же Распутину, который просил Императрицу, чтобы Комиссарова убрали подальше из Петрограда, но повысили по службе, – настолько Распутин был им терроризован. Комиссаров настолько был циничен, что когда после Белецкого ушел с поста и Хвостов, он не стеснялся громко заявлять: «Наконец обоих дураков убрали».
Избавившись от Белецкого, Хвостов заявил мне, что политической частью будет руководить лично и чтобы я ежедневно ему делал доклады. Первый мой доклад длился не менее двух часов, так как буквально пришлось читать лекцию о революционном движении в России, объясняя программу и тактику каждой политической партии. Нужно, кстати, сказать, что Хвостов очень быстро все усваивал. В отношении Распутина он изложил мне вновь программу оберегания его от дурных влияний, а потому потребовал обыска и ареста некоторых лиц из окружения Распутина. Было арестовано несколько человек, которые были в очень скором времени освобождены. Материал, взятый у них при обыске, указывал на личный их интерес близости к Распутину: спекуляции, подряды, поставки и т. п.
После отставки Белецкого Хвостов пробыл не больше одного месяца на своем посту и был уволен от должности, не получив никакого другого назначения. За полугодичный срок пребывания в должности министра внутренних дел Хвостов ровно ничего не сделал полезного для России, хотя был человеком весьма неглупым. Он увлекся исключительно интригами личного характера и сделал несколько весьма неудачных назначений по своему ведомству. Например, скандальной историей с Белецким и Распутиным он обязан был исключительно тому, что пользовался услугами таких людей, как Комиссаров и Ржевский. Последний, между прочим, в 1918 г. служил в Московской чрезвычайке, расстреливая лично контрреволюционеров, а затем передался на сторону белых и в Одессе в январе 1919 г. был убит своими же агентами, состоявшими на службе в уголовном розыске Одесского градоначальства, под фамилией Бориса Раевского.
Сподвижник Хвостова Степан Петрович Белецкий был человек весьма умный, работоспособный и прекрасно понимал политическое состояние тогдашней России. Если б ему суждено было занять пост министра внутренних дел, он был бы безусловно на своем месте, но вся беда была в том, что он слишком широко раскидывал сети интриг и невольно сам запутывался в них. Много способствовало этому и то, что он, как и Хвостов, пользовался иногда людьми совершенно беспринципными, которые его предавали. По политическим убеждениям это был человек ярко правой окраски, беззаветно преданный своему Государю.
Глава VIII
Штюрмер.
-День министра. – Ближайшие помощники Штюрмера, – Отношение Штюрмера к политическим и государственным вопросам. -Нерешительность Штюрмера в важных вопросах. -Мелочность Штюрмера. – Генерал Климович. -Отношение к Распутину. – Назначение министром иностранных дел. – А. А. Хвостов.
