Текст книги "Страж"

Автор книги: Константин Калбазов (Калбанов)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Глава 2
Матушка Аглая

– Поди прочь!

Богато одетый купец толкнул ногой присевшую на его пути пожилую женщину в просторном одеянии, с накинутым на голову капюшоном. Одежда хоть и чистая, но легко различимы следы множества починок. Она возилась с детьми. Можно было и обойти старуху, чтобы вовсе не обращать на нее внимания, но не сложилось. Как раз в это время проезжала карета какого-то барона, и купец был вынужден посторониться. И так совпало, что на его пути оказалась эта нищенка.

Останавливаться, пропуская высокородных, из-за какой-то нищей старухи? Вот еще! Она должна была сама посторониться, а не продолжать возиться с малышней голытьбы. Каждый должен знать свое место, определенное Создателем. Купец вынужден пропускать высокородных, ей никак не пристало оставаться на его пути, если же она этого не понимает… Мордой в грязную мостовую! Будет наукой на будущее.

Все именно так и произошло. От могучего пинка – уж больно здоровым детиной оказался купчина – нищенка с тихим вскриком растянулась на мостовой. Капюшон соскользнул с головы, обнажив длинные седые пряди неприбранных волос, что было странным, если принять во внимание ухоженную одежду. Ну точно, как есть старуха. И как только родители позволяют своим детям крутиться вокруг нее, да еще неподалеку от трактира! Ну да что с них взять, вокруг проживают в основном ремесленники, такая же голытьба, которым и дела нет до того, что вырастет из детей.

– Ах ты гад!

И откуда только вывернулся этот малец?! Не иначе как выбежал из трактира. Но ловок сорванец, вон как саданул в грудь. Однако сил мальчишки было явно недостаточно, чтобы опрокинуть купца.

– Щенок! – Мужчина в свою очередь заехал мальчишке по уху ладонью, отчего паренька буквально снесло на мостовую.

– Матушку Аглаю бьют!

– Матушку Аглаю бьют!

– Папа! Папа! Матушку Аглаю бьют! – тут же разнеслись по улице детские крики.

Ладно бы кричали, что бьют мальчишку, ведь нищенку лишь слегка пнули. Ну да, растянулась на мостовой, но ее же никто не бил. А вот мальчишке прилетело. Так это же за дело! Как он посмел поднять руку на уважаемого купца, далеко не последнего в столичной гильдии? По закону он даже может притянуть его к ответу, и любой судья встанет на его сторону, потому как сословия существуют не для красного словца.

Реакция на крик детей оказалась молниеносной. Тут же начали отворяться двери, из окон с тревогой высунулись взволнованные горожане. На мостовой появились перепуганные женщины. Едва удостоверившись, что с чадами все в порядке, они гневно посмотрели сначала на поднимающуюся женщину, потом на обидчика.

– Это он!

– Это он!

– Он матушку Аглаю ударил! – продолжала вещать детская многоголосица, едва появился первый взрослый.

Купец уже перешагнул через старуху и хотел продолжить свой путь. Какое ему дело до недовольства черни? Но в этот момент из дверей трактира выбежал здоровенный парень. Купец уже видел его. Незадолго до происшествия тот стоял, привалившись к дверному косяку, а потом юркнул вовнутрь. Очевидно, работает трактирным вышибалой и ринулся на зов хозяина. Парень бросил встревоженный взгляд за спину купца, заметил, как безропотно поднимается старуха, и его глаза тут же налились кровью.

– Этот? – сверля обидчика бешеным взглядом, спросил парень.

– Да!

– Да! – загомонила детвора.

Купец отнюдь не страдал худосочностью, вот только могучий удар вышибалы опрокинул его навзничь ничуть не хуже, чем до этого удар самого купца – дерзкого мальчишку. Взбешенный парень не удовлетворился результатом и начал надвигаться на противника, пытающегося прийти в себя. Кто знает, чем бы все закончилось, если бы на улице не появился трактирщик. С ходу оценив ситуацию, он крикнул в спину вышибале:

– Грегор, стой! Не трогай его.

– Этот… Этот… Он матушку Аглаю… – Возмущению гиганта не было предела.

– Я сказал – не трогай.

– Да я…

– Иди в трактир. Ну! Кому сказано!

Парень в последний раз бросил грозный взгляд на купца и отошел в сторону, непрерывно сжимая и разжимая могучие кулаки и что-то бубня себе под нос. По всему видно, что он очень недоволен тем, что ему не дали закончить начатое. Столпившиеся люди тоже были недовольны произошедшим. Очевидно, им хотелось, чтобы расправа над наглецом непременно продолжилась и была доведена до логического завершения.

Вышибала ушел, урезоненный хозяином, но к толпе женщин уже присоединились мужчины. Их не так много, все же разгар рабочего дня и многие в поле, но и этих с лихвой хватит, чтобы поставить на место не только купца, но и всю его охрану, если она имеется. И им трактирщик не указ.

Горожане возмущенно переговаривались. А ничего так, крепкий купчина. Грегор как-то на спор тяглового быка одним ударом с ног свалил, а тут человек – и даже сознания не лишился. Ты гляди, еще и сам поднялся, тряхнул головой, не иначе как полностью оклемался. Раскрыл было рот, да трактирщик его опередил:

– Ты бы шел, уважаемый, от греха подальше. Видишь, народ разволновался. Как бы беды не вышло.

– Что ты с ним разговариваешь, Адам!

– Да мы его сейчас!

– Тихо! – прикрикнул трактирщик.

– У себя в трактире будешь командовать!

Толпа заводилась все сильнее. Большинству присутствующих, если присмотреться, за двадцать или под тридцать. Трактирщик тоже ненамного старше, едва за тридцать перевалило, хотя брюшко солидное наесть успел, с легкостью передвигаться уже не может. Есть, конечно, люди и постарше, но таких мало.

И вдруг все закончилось, так и не успев начаться. Толпа раздалась в стороны, и в образовавшийся проход проскользнула давешняя старуха-нищенка. А ведь не такая уж и старая. Лет сорок едва минуло. Седая, лицо изборождено морщинами, но возраст легко угадывается, а еще… Это лицо, несмотря на множество морщин, всецело приковывает внимание. Точнее, глаза. Да эта женщина явно лишена разума! Безумица, за которую люди готовы убить. Господь всемогущий, что тут вообще творится?!

– Анна, милая, я что-то не вижу Ирму.

– Вот она, матушка Аглая. – Молодая женщина тут же вывела из-за спины девочку лет пяти, шмыгающую носом и утирающую слезы.

– Что случилось, девочка моя? Кто обидел мою принцессу?

– Дядя тебя ударил.

– Что ты, милая! Никто меня не бил. Бен, Бен, мальчик мой, поди сюда, опять сопли до колен. Не смей вытирать рукавом! Мамка старается, стирает, а ты все норовишь испачкаться. – В руке старухи появилась чистая тряпица, и она заботливо утерла мальцу мордашку, не переставая при этом ласково приговаривать.

Потом она осмотрелась, попеняла взрослым, что они прохлаждаются средь бела дня, забросив дела, окружила себя ребятишками и пошла вдоль по улице, сопровождаемая детским щебетом. Боевой запал как-то сам собой спал, и народ начал расходиться. Вскоре купец остался один посреди улицы.

Не прошло и получаса, как в трактир вошли пятеро стражников во главе с капралом. Они сопровождали давешнего купца. Капрал без лишних проволочек присел за свободный стол, которых в этот час здесь хватало. Вот еще малость – и народ потянется обедать, а пока – тишь и благодать. Впрочем, не сказать, что это устраивало хозяина заведения. Вот если бы шум, толчея – это было бы гораздо приятнее, потому как чем больше народу, тем выше прибыток.

Трактир не представлял собой ничего особенного, типичное заведение. Большой обеденный зал с десятком столов, стойка, за которой обычно располагается сам трактирщик, слева – дверь на кухню, откуда уже доносятся щекочущие нос запахи: скоро обед, нужно быть готовыми встретить посетителей. Справа – большой камин. При случае в нем можно зажарить целого барашка, для этого там и вертел имеется. Три небольших окна выходят на улицу. В углу – лестница на второй этаж, где расположены две гостевые комнаты и помещения хозяина и его домочадцев.

Все чисто и пригоже. Сразу и не скажешь, что основная публика тут – чернь. Бывало, конечно, что и знатные заглядывали, если оказывались в ремесленном квартале по делам и желали подкрепиться. Но некоторые приезжали сюда специально и останавливались на несколько дней.

– Адам!

– Ну что кричишь? Сейчас подойду.

– Ты давай иди. Не за кружкой пива пожаловал.

– Ага, понятно. Стало быть, с жалобой разобраться. – Утирая руки и ухмыляясь, трактирщик все же подошел к капралу.

– Ну да. Вот этот господин говорит, что твой вышибала его ударил ни за что ни про что.

– Вот прямо так и сказал?

– Ты не ухмыляйся. Дело-то серьезное.

– Это с какой стороны поглядеть. Если с моей – так выеденного яйца не стоит. Хотя нет, стоит. Вернее, не стоит ему тут показываться, – сияя, как новенький золотой, выдал трактирщик.

– Адам!

– Все, все, больше не буду. Уважаемый, а что же вы не всю правду рассказали? Отчего не помянули, что ударили старуху?

– Да не бил я ее! Пнул просто нищенку, чтобы на дороге не стояла.

– Какую нищенку? – тут же встрепенулся капрал.

– А это он, Грэм, матушку Аглаю так называет.

– Он ударил матушку Аглаю? – Взгляд капрала посуровел.

Остальные стражники тоже строго посмотрели на купца, и выражения их лиц не предвещали ничего хорошего.

«Да что тут вообще происходит, в столице этого графства?!» – мелькнула мысль у купца. То ли дело Несвиж. Он никогда не торговал в Хемроде, бывал тут только проездом. И сюда его нога не ступила бы, но тут неподалеку проживал знатный сапожник, у которого он хотел заказать сапоги. Вот и забрел.

– Значит, ударил.

– Не ударил, а только пнул нищенку.

– Ты, купец, рот-то прикрой, – резко оборвал капрал. И вот ведь. Вроде и голос не повысил, а сразу же захотелось заткнуться и помалкивать в тряпочку. – Не местный ты и дел здесь, думаю, не имеешь. А потому я тебе объясню разочек, а дальше сам думай. В этом квартале, – Грэм обвел рукой помещение, словно обозначая, о каком именно месте идет речь, – все, кому под тридцать или около того, прошли через руки этой благословенной женщины. Она подтирала задницы и носы всем окрестным ребятишкам. Даже мои орлы прошли через ее руки. – Капрал кивнул на сопровождавших его стражников. – Удивительно, как тебя тут насмерть не забили. – Теперь уже взгляд на трактирщика.

– Матушка Аглая всех урезонила, отправила делами заниматься, – развел тот руками.

– Ага. Она может. Так что, уважаемый, шел бы ты своей дорогой и позабыл о том, что тут приключилось.

– На вас королевская власть в графстве не заканчивается, – снова начал заводиться купец, как только до него дошло, что справедливости ему тут не добиться.

– Ну да, ну да. Ты, конечно, можешь обратиться к королевскому судье или даже к наместнику, если тот соизволит тебя принять. Только я тебя, дурака, по доброте душевной отпускаю, а они, пожалуй, найдут для тебя какой-нибудь указ. Непонятно? Ладно. Ты, дубина, хотя бы понимаешь, что едва не поднял волнение? Все люди окрест чуть ли не молятся на эту женщину, а ты ее грязным сапогом. Кстати, сын наместника жив лишь благодаря стараниям матушки Аглаи.

В этот момент в трактир зашел старичок лет под семьдесят и проследовал прямиком к стойке. Трактирщика он увидел сразу, да только рассмотрел и капрала Грэма. Стало быть, занят хозяин. Но он ему и без надобности. Едва завидев посетителя, к стойке подскочила служанка. Получив мелкую серебряную монетку, она наполнила кружку пивом. Странно, с чего это старый сапожник в столь неурочный час решил выпить? Он и без того балуется редко, а чтобы вот так, среди бела дня, когда еще и время обеда не пришло…

Покончив с пивом, старик двинулся было к выходу, но, рассмотрев купца, которого до этого прикрывал один из стражников, решительно направился в его сторону. Приблизившись, он бросил на стол мешочек, который приглушенно звякнул.

– Твои пятьдесят серебреных, один к одному. И ноги твоей чтобы у меня не было.

Развернулся и размашистым шагом, как человек, чем-то сильно разозленный, покинул трактир. Похоже, прознав о происшествии, старик быстро сложил два и два и тут же принялся разыскивать купца, сделавшего у него заказ, чтобы отдать деньги.

Купчина ошарашенно посмотрел по сторонам, словно спрашивая, как это все понимать. А что тут неясного? Прежде чем пнуть незнакомого человека, который тебе ничего не сделал, подумай, стоит ли оно того. Не выйдет ли тебе это боком.

Стражники и трактирщик злорадно ухмылялись.

– Ох, купец, и как только ты состояние-то себе нажил, – покачал головой капрал. – Сдается мне, с местными торговцами у тебя дела не сладятся, и у ремесленников наших ничегошеньки не купишь. Так что возвращайся к себе в столицу или следуй куда следовал. До вечера, Адам.

– В ночь сегодня? – искренне удивился трактирщик.

– Жан приболел, придется подменить.

– Ну тогда до вечера.

Купец, про которого все словно позабыли, посидел еще с минуту, потом встал, нахлобучил на голову берет и с недовольным видом вышел на улицу.

Вскоре Адаму уже было не до купца с его непонятными требованиями. Пусть радуется, что все так удачно для него обернулось. Грэм, в сущности, прав. Побили бы купчину как пить дать. Может, насмерть и не забили бы, но без увечий не обошлось бы. А тогда жди беды. Такое началось бы… Впрочем, некогда об том думать – вон работники толпой повалили. Пообедают быстренько – и опять на работу. Те, кто поприжимистей, носят снедь с собой, но хорошие работники предпочитают расстаться с мелкой монетой, нежели перебиваться всухомятку куском хлеба да сыра. Тот, кто работает от души, предпочитает и хорошо питаться. К тому же вскладчину куда выгоднее получается.

Наконец поток схлынул, и трактир снова погрузился в полудрему. Редко кто заглянет опрокинуть кружечку пива. В других трактирах есть свои завсегдатаи, забулдыги распоследние, которые ради выпивки готовы последнюю рубаху с себя снять, но здесь такого не водилось. Ныне покойный отец Адама, прежний хозяин трактира, после переезда сюда начал было их привечать, наливать в долг, как раньше на прежнем месте, да только матушка Аглая (тогда еще совсем молоденькая, да и матушкой ее никто не величал) воспротивилась этому. Стала сама не своя: и без того вечно хмурая, а тут еще трактира начала сторониться. Уйдет на улицу без кусочка хлеба и весь день ходит с ребятишками. Те вокруг нее вились. И ночевать не идет, а ведь у самой грудничковый младенец на руках. Всякий раз, когда она пропадала, отец Адама на дыбки взвивался, лично по улицам бегал, разыскивал ее и с трудом упрашивал пойти домой. Но та упиралась до последнего, требуя выпроводить всех пьяниц. Трех раз оказалось достаточно, чтобы путь сюда забулдыгам был заказан навеки.

Поначалу над старым трактирщиком потешались. К безумной молодке относились с подозрением. Если кто-то видел рядом с ней свое дите, сразу выбегал на улицу и уводил чадо, от греха подальше. Какой нормальный родитель оставит ребенка с умалишенной? Но потом все само собой устоялось. Лишив Аглаю разума, Господь одарил ее любящим и заботливым сердцем, а главное – лекарским даром.

Случилось, что Жиль, знатный сапожник и отец большого семейства, занедужил. Жили они зажиточно, сапоги мастера стоили дорого, так что на лекаря не поскупились. Он ведь науку старшенькому еще не успел передать, так что благосостояние семьи на нем держится. Но лекари отступились, поставив диагноз – порча. Да не абы какая, а наложенная темным мастером. Очевидно, Жиль крепко на мозоль кому-то наступил, раз взяли на себя непосильный труд найти темного.

Уж отчаялись и начали присматривать место на кладбище, перебирая последние мелкие монетки, когда в дом вдруг без приглашения вошла безумная Аглая. Вот так ее тогда и прозывали. Вошла – и прямиком к больному. Прильнула к нему и улеглась рядом, поглаживая по лицу и что-то лопоча.

Ох что тут началось!

Поначалу супруга Жиля опешила от такой беспардонности, а потом спохватилась. Да и чувство бабье взыграло, чего уж там греха таить. Она-то хоть и при силе, но уже в годах, а тут молодка совсем, вся из себя ладная, хотя и немного худосочная, – под бок к мужу! Ей бы вспомнить, что тот при смерти лежит, какая уж тут ревность, да куда там! Вскинулась так, что весь квартал на уши поставила. Вышвырнула безумную на улицу, но не тут-то было – та обратно в дом рвется. Ее по спине метлой – а она только поскуливает и все равно в дом просится.

Благо весть донесли до отца Адама. Тот сорвался с места и как ошпаренный понесся по улице, едва успев кликнуть вышибалу. Что к чему, сообразил быстро. Притащили они вдвоем умирающего в трактир и определили в комнате Аглаи. Та сразу к сапожнику под бочок, обняла и давай щебетать, как птаха, да лицо поглаживать.

Всю ночь оборону трактира держали. Два патруля стражников подтянулись. Народ до утра никак угомониться не мог. А утром все и ахнули. Выходит Жиль, на своих ногах, с румянцем на щеках, только худой больно. Ну оно и понятно, болезнь все забрала. А вот самой болезни и след простыл. Тогда-то всем и открылось, что безумная Аглая в свое время спасла трактирщика и всю его семью. Но дом они вынуждены были покинуть, потому как оставаться в нем она ни в какую не желала. Хемрод для проживания Аглая выбрала сама. Поглядела на город издали и захотела в нем остаться. Хоть убей трактирщика, а он от нее не отступится…

Дверь опять распахнулась, и в трактир вошел какой-то слуга – по всему видать, из богатого дома. Одежда из дорогой ткани, в берете торчит перо диковинной птицы. Да и повадки… Знает цену себе, а скорее – своим господам.

– Трактирщик, здесь ли проживает лекарка Аглая? – О как! Экий красавец высокомерный, носом чуть ли не до потолка достает.

– А если здесь?

– Вели ей немедленно собираться. Ее требует к себе барон Мерхайм.

– Тут ведь какое дело, парень… – Слугу аж передернуло от такого вольного обращения. Ну да это его проблемы. – Я ведь матушке Аглае не указ. Проживает она у меня, это так, да только живет, как ей сердце положит. Передай его милости, что, коли в ней надобность возникла, пусть сам приезжает.

– Как ты смеешь…

– Да не смею я, не смею, – примирительно поднял руки Адам. – Да только или так, или никак.

– Послушай, я ведь не могу с этим вернуться к его милости, – видя, что должного эффекта его появление не произвело, сразу пошел на попятную слуга.

– Понимаю, но помочь ничем не смогу. И никто не сможет. Как я понимаю, случилось что-то нехорошее, раз уж матушка Аглая понадобилась.

– Дочка барона серьезно больна. Его милость уж столько лекарей призывал, да все отступились. Вот прослышал, что ваша лекарка чудеса творит. Ты не подумай, я ведь не в замок ее собираюсь везти. Барон с супругой и дочкой в городе, остановились в гостинице «Золотой петух», что в центре.

– Понимаю. Место очень достойное, большие и светлые комнаты, превосходная кухня, вышколенная прислуга. Отличный выбор, там и королю не зазорно остановиться. А у нас тут хоть и чисто, но бедно.

– Я тебя понял. Ты не переживай, его милость и тебя одарит, ты ничего не потеряешь.

– Вот чудак. Говорю же – не хозяин я ей. Хочешь – обожди ее, попробуй сам уговорить.

Слуга не поверил. Дождался матушки Аглаи. Вот только, выслушав все его увещевания и просьбы, она посмотрела на него непонимающими глазами и перевела взгляд на Адама, мол, объясни, что хотят-то. А потом вдруг заговорила:

– Мы сегодня с ребятишками купаться на звонкий ручей ходили. Подружились с ужиками. Они такие интересные. Поначалу и детки и ужики перепугались друг дружки, а потом я их познакомила и мы с ними играли. Завтра опять пойдем, они нас ждать будут.

– А это правда ужики, матушка Аглая? Не напутала, часом? Завтра с вами Грегора отправлю.

– Ладно. Только пусть у мамы обязательно тряпицу возьмет, и побольше, а то как в воду залезет, у него тут же нос начинает течь.

Ага, была такая беда у громилы Грегора в детстве. Все они для нее оставались детьми неразумными, за которыми глаз да глаз. Ох и позору-то! Но Адам и не подумал отстраниться, только зыркнул сурово на ошарашенного слугу, когда матушка Аглая наслюнявила тряпицу и полезла вытирать пятнышко на щеке трактирщика.

– Она же безумная! – воскликнул слуга, когда женщина наконец удалилась на кухню.

– Она святая, – строго одернул его трактирщик. – В общем, ты все видел. Не указ я ей и барон твой тоже. Если его это успокоит, то передай, что сам наместник короля не гнушался останавливаться в моем трактире, когда беда с его сыном случилась, и графы останавливались, да не только несвижские.

Барон Мерхайм появился под вечер. Не иначе как переваривал и перепроверял информацию. Понять можно. Из престижного района – в ремесленный квартал! К его удивлению, публика здесь была хоть и из черни, но выглядели все чинно, пропойц же и вовсе не наблюдалось.

Слуги на руках внесли молоденькую девушку с мертвенно-бледным лицом. Да и можно ли назвать это лицом? Больная исхудала настолько, что ее голова напоминала череп, обтянутый серой кожей. При виде ее люди стали спешно осенять себя священным кругом с заключенным внутри крестом. Это ж до чего бедняжку болезнь довела! И как ее довезли-то еще живую? Порча. Как есть порча, да еще и застарелая. Как видно, уже давно борется бедолага с недугом.

Едва завидев вошедших, Адам устремился к ним. Оно и неудивительно – это не простые работяги, понимание иметь надо. А барон вон каков, спесью так и переполнен. Смотрит вокруг так, словно делает одолжение присутствующим, позволяя лицезреть его персону.

– Трактирщик, где лекарка? – сказал, будто каркнул, Мерхайм.

Окружающие смотрели на знатного посетителя исподлобья. Пни он любого из них – безропотно по мостовой расстелились бы. Все-таки благородный. Но чтобы так о матушке Аглае!.. По трактиру прокатился ропот.

– Не извольте беспокоиться, ваша милость. Скоро будет.

– Смотри, червь, если она не поможет, разнесу твой вертеп, камня на камне не оставлю.

Вот молодец. Можно подумать, тебя сюда зазывали. Сам ведь пришел. Причем пришел просить о помощи. «Ты только не вздумай так к матушке Аглае, – подумал про себя трактирщик. – Не поймут ведь, а там и до беды недалеко».

– Непременно, ваша милость. Непременно.

И бочком двинулся к вышибале, чтобы тот народ начал выпроваживать. Ну точно до беды недалеко, а оно ему надо? Хорошо хоть лекарка появилась лишь в тот момент, когда последний посетитель вышел. Убыток, не без того, но тут уж не до жиру. Лишь бы все обошлось.

Аглая вошла с улицы. Она, как всегда, предпочитала душному помещению уличную прохладу. Даже зимой большую часть времени проводила на улице, не обращая внимания на мороз. Адам не волновался по поводу поздних прогулок женщины. Не все ее воспитанники избрали честную стезю – были и те, что пошли по темной дорожке. На кого угодно руку поднимут, а матушку Аглаю обойдут сторонкой, потому как смотреть ей в глаза мочи нет. Да еще и другим накажут не становиться у нее на пути. Бывало, забредет в такую глухомань, куда и стражники ночью заглядывают с опаской, да и то не поодиночке, а десятком. А ей хоть бы что – ходит, ни на кого не обращая внимания.

В принципе время для ее возвращения еще раннее, но Адам знал точно: стоит болящей душе переступить порог трактира, как у Аглаи словно звоночек внутри начинает звенеть, и она со всех ног бросается к дому. Ни на кого не глядя, она тут же приблизилась к девушке (то, что это не мальчик, только по платьицу и угадывается) и потянулась к ее лицу.

– Эй, старуха!

Но та словно и не слышит. Лицо озарилось теплой улыбкой, лекарка смотрит в глаза больной, даже безумие как будто отступило. Прикоснулась к впалым щекам, провела пальцами по тонким иссушенным и потрескавшимся губам.

– Красота какая, – чуть склонив голову набок и продолжая оглаживать лицо девушки, произнесла Аглая. Ну да, конечно, красавица. Через год из могилы труп извлеки, вот и получишь такую красавицу.

– Послушай, ты!..

Барон схватил было лекарку за руку, но тут же выпустил: ничего не понимающая женщина перевела на него взор и… Нет нежности, нет сияния, нет улыбки… Нет разума в ее глазах. Адам встрепенулся и, понимая, что с бароном общаться бесполезно, шепотом обратился к баронессе, утиравшей вдруг навернувшиеся горькие слезы:

– Ваша милость, нельзя так. Хотите спасти дочь – попросите его милость оставить вас здесь. Господом нашим клянусь, все будет хорошо.

– Она безумна, – ошарашенно произнесла мать.

– Она всегда была безумной, но это не помешало ей помочь многим.

– Да что тут происходит! – закричал Мерхайм. – Это что, дурная шутка? Где лекарка? Что это за сумасшедшая?!

– Дорогой, она и есть лекарка, – робко пояснила баронесса супругу.

– Она не может быть той лекаркой!

– Но помнишь, нам говорили, что она немного не в себе.

– Плевать, что там говорили! Мы уезжаем!

– Нет… Умоляю, Орваль, мы уже попробовали все возможные средства.

– Па-па, я хо-чу ос-тать-ся, – вдруг произнес скелет, обтянутый кожей.

Девушка говорила так, словно делала невероятное усилие, буквально выталкивая из себя слова. Этот голос поверг в шок обоих родителей. Вот уже два месяца их дочь не могла произнести ни слова, а тут…

Аглая, как только барона отвлекли, вернулась к больной и принялась снова оглаживать ее лицо.

– Грегор, мальчик мой, отнеси Агнессу в мою комнату. Тебя ведь Агнесса зовут, принцесса?

– Д-да.

«Мальчик» Грегор, косая сажень в плечах, тут же подступил к слугам и выхватил из их рук девчушку. При этом так на них зыркнул, что те не решились что-либо предпринять, не говоря уже о том, чтобы воспрепятствовать. С невесомой ношей в руках Грегор быстро взбежал по лестнице. Аглая проследовала за ним. Какое ей дело до бесед этих сумасшедших, когда к ней принесли такую красотку! Ей не терпелось с ней поговорить, разузнать обо всем, а потом, когда малышке станет полегче, она обязательно познакомит ее с детишками. У Аглаи очень много детишек. Грегор! У него нос не потечет? Не дай господь, испачкает девочку. Вот и комната.

– Что это…

– Дорогой!

– Ваша милость, поверьте, все будет хорошо. Если матушка Аглая не заплакала, то все будет хорошо. Значит, она поможет. Просто поверьте, я знаю ее очень давно.

– Трактирщик, если с моей дочерью хоть что-то случится… Я не знаю, что с тобой сделаю!

– Ваша милость, я ведь не враг себе.

– Орваль, умоляю, поезжай в гостиницу. Я останусь здесь, присмотрю за нашей девочкой. Ты же слышал – она заговорила. Ну вспомни, когда мы в последний раз слышали ее голос.

– Она могла ее зачаровать, – неуверенно произнес барон.

– Да какая разница! – вдруг вскрикнула мать. – Она уже мертва! Мы уже соборовали ее. Святой отец причастил бедняжку. Если есть возможность, я буду бороться за нее до конца. Умоляю тебя, просто не мешай. Не можешь молча взирать на это, уйди. Умоляю.

И он ушел. А что еще ему оставалось делать? По виду барона Адам понял, что тот не простит жене вольности, но устраивать скандал на глазах у черни… Он еще вернется к этому разговору. Позже.

Ночь баронесса провела в трактире – на втором этаже, в комнате, отведенной ей для постоя. Однако, несмотря на то что ее постарались устроить со всем прилежанием, выделив лучшее белье, а сама комната была в приличном состоянии, женщина так и не сомкнула глаз. Да и немудрено. Утром она предстала усталой и измотанной, словно всю ночь была занята тяжелым и изнурительным трудом. Но это все ничего. Это пустяки. Радости несчастной матери не было предела, потому что ее девочка попросила есть.

Она обрадовала мужа этой вестью, едва он переступил порог трактира. Гордый и самодовольный барон вдруг как-то сник, подался назад и как подкошенный рухнул на скамью. Вчера он просто уступил супруге, чтобы не выяснять отношения на глазах у черни, но сегодня… Сегодня он был благодарен ей за ее настойчивость и непокорность.

Родители всегда любят своих детей, даже если окружающие считают их полным ничтожеством. Эта любовь выражается по-разному, но она есть, и ничего с этим не поделаешь. Невыносимо больно видеть, как угасает твое дитя, а ты не можешь ему ничем помочь. Ты готов оказаться на его месте, но тебе не по силам произвести такой обмен. И самое большое облегчение может принести лишь осознание того, что опасность миновала. Нет, девочка еще не выздоровела, и барон это прекрасно понимал. Пока сделан только первый шаг, но этот шаг – уже не к могиле, а от нее.

– Трактирщик!

– Да, ваша милость? – Адам тут же материализовался перед бароном.

– Вот, это тебе за то, что вчера оказался дерзок и дерзость твоя пошла на пользу моей дочери. – С этими словами Мерхайм бросил на стол туго набитый кошель.

Хм… Однако спесь не мешает ему быть щедрым. Адам мог поклясться, что в кошеле отнюдь не серебро. К тому же там столько, сколько ему не заработать не то что в трактире, но и промышляя всеми темными делишками. Ну да, он не святой – пробавляется связями с лихим народцем и контрабандой. Правда, особо не зарывается. Но все, что касается матушки Аглаи…

– Прошу прощения, ваша милость, но за постой баронессы и стол здесь слишком много, – нервно сглотнув – уж больно велик соблазн, – ответил Адам.

– Ты отказываешься от вознаграждения?

Нет, ну чего злиться-то? Никто ведь не заламывает цену и не покушается на твое золото. Наоборот, все оставляют тебе, до последнего серебреника. Вот поди пойми этих благородных!

– Вы простите меня, ваша милость. Я бы с радостью принял столь щедрую награду, но не могу. Еще родитель мой мне заповедал заботиться о матушке Аглае, как о родной матери, и даже не пытаться заработать на ней хотя бы серебреник. Да я и отношусь к ней, как к матушке. И сына ее на ноги поставил, воспитывая, как младшего брата.

– Впервые встречаю столь честного трактирщика. Но ведь такого быть не может!

– Беды на наш род обрушатся, коли за ее дар начнем брать плату. А мне этого не нужно, – вздохнул трактирщик. – И ей не предлагайте. Бесполезно это. Да и не знает она, что такое серебро или золото. Ее даже их блеск не прельщает. Покрутит в руках, покрутит да и выбросит.

– А как же плата за постой?

– Тут все честь по чести. Я же не предлагаю остаться у меня в трактире, ее милость сама изволила. За девочку ничегошеньки не прошу, она в гостях у матушки Аглаи. Только за комнату, что занимает баронесса, но плата самая обычная. А коли не останется, так и того не надо.

– Выходит, ты связан обетом, – понял все до конца барон.

– Это так, ваша милость, – вздохнул трактирщик.

– Бедолага. Это же, получается, каждый тебе предлагает золото, а ты должен отказываться.

Ну вот, нормальный же человек. Может и без высокомерия вести себя. Вот только не ту тему он выбрал для шуток. Адаму такие шутки – как если за причинное место ухватить да сжать изо всех сил. Но тут уж он бессилен. А главное, не только из страха он себя так ведет, но и от искренней любви к этой женщине, которую чтил даже выше покойной матери.

– Ладно, не расстраивайся так, трактирщик. Сколько у тебя комнат?

– Две, ваша милость.