Текст книги "Следы остаются"

Автор книги: Константин Фарниев

Соавторы: Юрий Скляров,Давид Темиряев,Виктор Стаканов,Л. Чипирова,Борис Гурдзибеев,Аршак Григорян,Мурат Мамсуров,Тотырбек Джатиев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

– Тюлькин, начинайте! – говорит присутствующий на собрании классный руководитель Валентина Ивановна Петрова.

– Товарищи, сегодня на повестке дня один вопрос, прием в комсомол. Какие будут суждения по повестке дня? Возражений нет? Хорошо, утверждаем. Давайте договоримся о регламенте: выступающим по 5 минут! Хватит? Дополнения есть?

– Есть! – тянется чья-то рука.

– Ребров, говори! – разрешает Тюлькин.

– У меня есть предложение – собрание закончить сегодня.

Взрыв смеха в классе. Устинова в своей записной книжке делает пометку: «Тюлькина гнать в шею».

– Шутки в сторону! – Тюлькин делает серьезный вид. – Итак, комсомольское собрание восьмого «Б» считается открытым.

– А президиум? – голос из класса.

– Простите. Кандидатуры?

– Тюлькина и Грачеву! Подвести черту!

– Кто за эти кандидатуры, прошу голосовать! Ага. Единогласно. Грачева, займите место секретаря. – Снова смех. – Собрание считаем продолженным.

– Ближе к делу, Тюлькин!

– Поступило заявление Галины Барановой о приеме ее в комсомол. Баранова, к доске, – командует Тюлькин. – Девушка выходит. – Товарищи, у нас в классе одна Баранова осталась не комсомолкой. И вот мы на бюро решили сделать наш класс комсомольским. Полностью! Здорово, правда?

– Прежде чем приступить к обсуждению заявления, у меня вопрос к Барановой! – Устинова поднимается.

– Пожалуйста, Вера Петровна!

– Галя, ты хочешь быть комсомолкой?

– Нет.

В классе поднимается шум.

– Тюлькин, в чем дело? – Петрова сердито смотрит на комсорга.

– Галка, ты собственной рукой писала заявление! – взмолился Тюлькин.

– Под твою диктовку!

– Разрешите мне слово, – Цоев поднимается посматривает класс. Воцаряется тишина. – Некрасиво как-то получается. Принимаете в комсомол кого попало. Вы позорите тех комсомольцев, которые строили Комсомольск-на-Амуре, Братскую ГЭС… Словом, я как коммунист, считаю, что Баранова права: ей рановато быть в комсомоле. А во всем здесь происходящем, я считаю, повинен комсорг.

– Но ведь меня каждый день ругают, что нет роста комсомольской организации! – сокрушается Тюлькин.

– Закругляй! Позор Тюлькину! – сыплется со всех сторон.

Барановой становится не по себе. Она берет стакан с водой и жадно пьет воду.

– Собрание считается закрытым, – кисло произносит Тюлькин, и ребята высыпают из класса.

Цоев незаметно оборачивает стакан носовым платком, прячет его в портфеле и догоняет Петрову.

– Позорище какое! И все это Баранова, – сетует Петрова.

– Валентина Ивановна, мне думается, корень зла не в Барановой, – возражает Цоев. – Кстати, не возьмете ли вы меня сегодня домой, к Барановой?

– Ой, извините, Сергей Александрович, я не смогу сегодня к ней пойти…

– Вы же пообещали девушке! Она будет ждать!

– Понимаете, забыла я, что сегодня у меня партком. Вопрос очень важный: индивидуальная воспитательная работа…

– Да-а, вопрос очень важный… Что ж, до свидания.

– Пока.

* * *

В райотделе милиции Баранова ведет себя развязно.

– Ваше имя, отчество, фамилия?

– Баранова Галина.

– Отчество?

– Не знаю. Впрочем, тетка говорила, что я Сергеевна.

– Ясно. Год рождения, семейное положение.

– Пошел семнадцатый. Семейное положение? Сирота. Вас это устраивает? Мать умерла во время родов, отца придавило на руднике.

– М-мда, – следователь проводит ладонью по лицу.

– Живу с теткой, родня по отцу. Евдокия Ершова, зовут ее просто Дунька. Алкаш она, без водки жить не может. А что вам, собственно, от меня нужно?

– Ого! В таком случае, Галина Сергеевна, я буду с вами краток. Вы обвиняетесь в соучастии в краже школьного учебного оружия. Вас это устраивает?

– Ха-ха-ха! Мне не хватало только оружия, чтобы подстреливать кавалеров! – развязно произносит Баранова. – Да в них даже глазами не приходится стрелять – липнут, как банные листы…

– Такая молодая… Сколько в вас желчи, Галя! Откуда это?

– Оттуда же, откуда у вас нахальство предъявлять девушке такое обвинение!

– Хотите, я расскажу, как все было?

– Вот это здорово… А про любовь там есть?

– Та любовь, которую вы имеете в виду, есть. Более того, все началось с романа с рецидивистом Риди, которому понадобилось оружие!

– Чушь какая-то! Вы сочиняете неплохо, – выдавила девушка.

– Нет, гражданка Баранова, не сочиняю. Вот его показания. Он задержан.

– Как он мог? Нет, нет! Ничего я не знаю! Того звали Алибек! Так он назвался! Вы ничего не докажете! Нет! – растерянно лепечет Галя.

– Это уже другой разговор, Галина Сергеевна. Доказывать, наша профессия. Это мы умеем, смею вас заверить.

– Дудки! Не докажете! А если вам и повезет, то мне все равно ничего не будет: я – несовершеннолетняя. Так говорил Алибек. – Галя снова принимает вульгарную позу.

– Ага, так все-таки он говорил?

– Да, говорил! Только ничего у вас не получится!

– Галина Сергеевна, это уже наивность. Но не это главное!

– Что же?

– До сих пор, Галя, не найдено оружие. Я хочу просить вас о помощи.

– Лучше не трудитесь, товарищ следователь! – выпаливает она. – Не докопаетесь!

– Мы уже потрудились. Вот, полюбуйтесь! – Цоев подает девушке фотографии.

– Интересные узорчики… К чему это: на двух фотках одно и то же. А что это? – с искренним любопытством спрашивает Баранова.

– Это вернейшее доказательство вашей вины!

– Бросьте запугивать!

– Гражданка Баранова! Вот этот, – Цоев указывает на один снимок, – отпечаток ваших пальцев снят с разбитого стекла возле школьной оружейной пирамиды! А этот – со стакана, что у вас в классе, из него вы пили воду на комсомольском собрании. Помните?

– Ой, запуталась я. А что мне будет? Я все расскажу, все, все. – Голос ее дрожит. Чувствуется, что девушка вот-вот заплачет.

– Давно бы так. Предупреждаю, если вы чистосердечно раскаетесь, то смягчите свою вину, а следовательно, и наказание. Таков закон. Итак, прошу, все по порядку.

– Что ж, я все расскажу. Начну с Витьки Петрова. Жалко парня, не повезло ему, калекой теперь будет. Словом, было нас трое…

Перед Цоевым одна за другой встают неприглядные картины. Первая – сцена в ущелье. Баранова, Дронов и Галуев играют в карты.

– Ну их! Втроем неинтересно, некомплект! – бросая карты, говорит Галуев.

– Кончай бузить! Ходи!

– А что, идея! Можно кого-нибудь затащить в нашу компанию! Эльбрус прав, – вставляет Баранова.

– Дуреха! Одно слово – дюймовочка, ума у тебя на один дюйм, – Дронов показывает пальцами. – Может, Витьку Петрова пригласишь.

– А что? Если захочу!

– Брось дурочку валять, он маменькин сыночек!

– Да-а, к тому же батя у него – только пикни, весь рудник в руках держит!

– Хотите, я устрою! Он давно на меня поглядывает, – не сдается Галка.

– Это кто, начальник рудника, что ль? – удивляется Галуев.

– Дурак! Витька, его сын!

– Хорошо, сделаем вот так…

* * *

Воскресный день. Из кинотеатра выходят люди. В толпе показывается Виктор Петров. На углу его останавливают Дронов и Галуев.

– Дай закурить! – требует Дрон.

– Я не курю, отстань!

– Оскорбляешь?

– На кого тянешь, козявка? – подливает масла в огонь Галуев.

Дронов бьет Виктора по лицу. Завязывается потасовка. Откуда-то появляется Баранова. Громко, чтобы привлечь внимание проходящих, кричит:

– Перестаньте! Как вам не стыдно!

– Отцепись, защитница! – угрожает Дронов. Затем, будто нехотя оставляя Виктора, добавляет: – Ладно, потом поговорим.

– Поговорим! – повторяет Галуев.

Оба скрываются.

Факт за фактом, эпизод за эпизодом раскрываются перед следователем. Баранова торопливо, как бы боясь, что не успеет все выложить, рассказывает.

– Не спешите, время у нас есть, – прерывает ее Цоев.

– Так нас стало четверо, – продолжает Баранова уже спокойнее. – Воровали кур, уток, гусей, покупали вино и веселились на берегу речки Белой. А чем же еще заниматься? Взрослым не до нас. Дома скучища, в школе – тоска зеленая. Так бы всё и шло, не попадись этот прохвост…

– Риди?

– Кто же еще! Деньгами, говорит, засыплю, только обтяпайте одно дельце.

– Не спешите, Галя! – снова перебивает следователь.

– Пожалуйста, мне спешить тоже некуда.

– Зачем же так пессимистично? Вам только 16. У вас все впереди. – Цоев дописываете протоколе мысль. Наконец, подняв голову, спрашивает:

– Так какое дельце просил «обтяпать» Алибек-Риди?

– А такое… – Галя подробно, припоминая каждую деталь, рассказывает.

В тот вечер она, Дронов, Галуев и Петров собрались у школы. Из-за угла, где притаилась компания, было видно, как дед Иона, школьный сторож, открыв дверь, направился к туалету. Воспользовавшись моментом, Дронов, Галуев и Баранова проскальзывают внутрь. Дронов, задержавшись у входа, отталкивает девушку. Она упорствует. В это время слышится кряхтенье возвращающегося старика, и все трое исчезают в темном коридоре школы. Виктор остается в укрытии. Сторож входит в школу, закрывает за собой дверь. Все стихает.

Виктор подбегает к ближайшему окну. Там, внутри, слышится треск разбитого стекла и возглас Барановой: «Ой!» Через минуту он принимает две винтовки и пистолет. По неосторожности он задевает прикладом стекло. Осколки со звоном падают на землю. Через несколько мгновений слышится голос сторожа: «Кто там?»

Едва успев выскочить, трое скрываются в темноте. Виктор задерживается, чтобы прикрыть окно. Его замечает дед Иона. Кричит: «Вернись, Петров!»

– Значит, сторож видел Виктора Петрова? – спрашивает Цоев.

– Значит, видел, если требовал вернуться, – устало отвечает Баранова.

– Куда же вы дели оружие?

– Принесли в условленное место, где нас должен был ждать Алибек.

– Риди, – поправляет следователь.

– Пусть Риди.

– Ну и что?

– Он обманул нас, не пришел.

– Какое это было число?

– Семнадцатое.

– Все верно. За несколько суток до этого Риди был взят.

На следующий день Цоев вызвал к себе сторожа. Пригласив старика сесть, он внимательно смотрит на него и вдруг спрашивает:

– Вы помните фразу: «Вернись, Петров!»?

Дед Иона вздрагивает, но взяв себя в руки, говорит:

– Зачем мне, старому, грех на душу брать? Не знаю, о чем речь идет.

– Вы знакомы с Петровым?

– Докопались-таки, пропал я на старости лет. А ведь он так ублажал, заверял, что все будет шито-крыто, – дед Иона сникает.

– Кто – он? – Цоев подчеркнуто громко и четко произносит эти два слова.

– Да кто же, Петров, начальник рудника!

Старик пересказывает все, что видел. Обнаружив пропажу оружия, он тут же направляется к Петровым.

Дверь открыла жена Петрова.

– Добрый вечер, хозяюшка. Прошу прощения, где ваш сын?

– У товарища занимается химией…

– Химией? Он вам такую кашу нахимичил, не расхлебаете.

– В чем дело?

Слышится громкий стук в дверь. Хозяйка спешит к выходу:

– Вот и Витя! Сейчас все выясним!

Входит Петров – отец.

– А, это ты… Что так поздно?

– Конец месяца.

Петров, обнаружив гостя, удивляется:

– Дед Иона! Каким ветром?

– Да уж не попутным… Сын ваш, Иван Сергеевич, нашкодил…

– Ну? Не может быть! А если и дернул за косичку соседку по парте, стоит ли по ночам?..

– Ваня, не шути! Тут что-то серьезное. – Петрова обрывает мужа.

– Ваш Витька с дружками похитил оружие из школы.

– Как! Учебное оружие! Зачем? – вскрикивает Петрова.

– Спокойно, мать. Тут что-то не то. Надо разобраться. Зови Витьку.

– Нет его.

– Как нет? Где же он? Кстати…

– Вот именно: кстати! У тебя сын всегда только кстати! – ворчит Петрова.

– Замолчи! Где сын?

– Позволь узнать это у тебя, папаша! – супруги недружелюбно смотрят друг на друга, но тут раздается новый стук в дверь. В комнату вваливается запыхавшийся Виктор.

– Ты где шатаешься? – набрасывается отец.

– У товарища химией занимался. Фу-у, дай отдышаться. Что, собственно, вы на меня так уставились? – возмущенно кричит сын, но, заметив сторожа, бледнеет, пытается скрыться в своей комнате.

– Стой! Выкладывай! Где оружие? – отец подступает к сыну.

– Не знаю, – сын опускает голову, как бы сразу сдаваясь.

– Как не знаешь? – отец дает ему пощечину.

– Они его продали.

– Кому? Кто они? Где?

– Не знаю. Я убежал. Домой спешил. Ведь дед Иона, – кивает на сторожа, – увидел только меня.

– Кому продали оружие?

– Какому-то приезжему.

– Марш в ту комнату! – отец показывает на спальню. – И ты, Валя, выйди.

Мать и сын уходят. Петров упрашивает сторожа молчать, не выдавать его сына. Ну кража и кража! Черт с ней! Пусть милиция разбирается!

Старик не соглашается. Тогда Петров начинает угрожать. Наконец, оба приходят к соглашению. Петров дает сторожу пачку денег.

Цоев слушает деда Иону внимательно, не перебивает. А тот, довольный, что выложил все, достает из кармана деньги и кладет перед следователем:

– Вот, ни копейки не тронул. Все руки об них обжег, не знал, куда деть. Теперь делайте со мной, что хотите. Весь грех мой.

– Нагрешили вы порядком, но не отчаивайтесь!

Наутро школьное учебное оружие находилось уже в райотделе милиции, но тайна обвала на руднике оставалась нераскрытой. Ребята молчали.

В обеденный перерыв Цоев отправился в больницу. С трудом ему удалось упросить сестру, чтобы та пустила его к Петрову-младшему. Виктор чувствовал себя лучше. Он рассказал о последнем эпизоде своей печальной истории.

…К шурфу в ночной мгле пробираются четверо: он, Дюймовочка (Баранова), Хлыщ (Галуев) и Дрон (Дронов).

– Сократ, взрывать будешь ты, – приказывает Дрон.

– Я не могу! Не хочу! – решительно отказался Виктор.

– Не канючь, хлюпик! Ты проиграл мне в карты!

– Может, спрячем в другом месте? – предложил испуганно Петров-младший.

– Ты что, спятил? Милиция по пятам ходит, вот-вот накроет нас. А в шурфе не будут искать. Сделаем нишу, одного пакетика динамита достаточно. Спрячем до поры до времени, потом продадим.

– Верно, Сократ, не упирайся! – Дюймовочка трогает Виктора за руку.

– Что я вам, козел отпущения, что ли? Сократ, достань взрывчатку! Сократ, взорви! Хватит с меня! – начинает артачиться парень.

– Ты кого продать хочешь? – Виктора окружают.

– Черт с вами! – решается, наконец, Петров и спускается в шурф.

Трое стоят наверху. Смотрят вниз, подсказывают, поторапливают. Виктор закладывает в расщелину взрыв-пакет. Пытается зажечь бикфордов шнур. Волнуется. Спички ломаются. Наконец, это ему удается. Он спешит выбраться, но оступается и падает вниз. Взрыв. Шурф обрушивается.

…Цоев медленно идет по улице. Моросит мелкий дождь, но он его не замечает. На душе светло. Еще одно трудное дело завершено.

К. Фарниев
ПЕРСТЕНЬ

Дорога была извилистой и опасной. Старенький автобус, нудно дребезжа и подвывая мотором, упрямо карабкался все выше и выше. По левую сторону дороги бездонно чернела пустота пропасти, по правую – нависли, казалось, готовые вот-вот упасть, крутые каменные лбы исполинских утесов.

Василий Петрович Зобин сидел с левой стороны и довольно спокойно относился к тому, что от зияющей рядом пропасти его отделяет лишь тонкая стена кузова автобуса.

Рейс был вечерний. Зобин точно знал, что едет по знакомым местам, но узнать что-либо в кромешной тьме было трудно, тем более, что всю дорогу за окном сыпал мелкий дождик.

Когда-то Зобин воевал в этих местах, а теперь ехал в санаторий, чтобы подлечить раны.

На заводе его уважали, как великолепного слесаря-лекальщика и жалели, как неудачника в жизни. Во время войны погибла под бомбежкой вся его семья: мать, жена и Двое сыновей – 4-х и 5-ти лет.

Зобин так и не женился. Жил замкнуто, был неразговорчив и угрюм. Только за работой лицо его менялось неузнаваемо: становилось мягким, добрым, почти ласковым. «Душа в нем проглядывает», – говорили в таких случаях старые товарищи. Только они временами заглядывали к нему в гости попить холостяцкого чайку, посудачить. Зобин в гости ни к кому не ходил. И не потому, что завидовал чужому семейному счастью. Просто не хотелось тревожить и без того не заживающую рану.

Чем выше поднимался автобус, тем надсаднее выл его мотор. Зобин сидел у окна, нахохлившись. Осенняя сырость, стоявшая в салоне автобуса, отгородила пассажиров друг от друга, оборвав первые контакты, которые возникли между людьми при первой встрече в автобусе. Сидевшая рядом с Зобиным женщина попыталась завязать с ним разговор, но потом замолчала и она.

До места добрались поздним вечером. Санаторий находился высоко в горах, где били целебные источники.

Дежурная сестра быстро распределила вновь прибывших по комнатам.

Проснулся Зобин утром, как всегда, в шесть. Санаторий со всех сторон окружали голые скалы. Чуть ниже виднелись деревья, но были они тоже голые, озябшие и поэтому малопривлекательные.

Столовая понравилась Зобину простором, чистотой, строгим порядком и уютом. Соседями по столу у него оказались три пожилые женщины.

– Ну вот и слава богу! – заметила одна из них. – Теперь и у нас за столом будет мужчина.

Зобин вежливо улыбнулся. Настроение у него было хорошее. В официантке, которая обслуживала их столик, он узнал свою вчерашнюю соседку по автобусу. Теперь он мог разглядеть ее получше. Была она уже не молодой и довольно полной. На некогда красивом лице ее лежала печать усталости. Так, по крайней мере, показалось Зобину при первом же внимательном взгляде на нее. Всю войну Зобин провел в разведке и отличался незаурядной наблюдательностью. Сам он не имел в своей внешности ничего привлекательного. Обычное лицо, светлоглазое, с четко высеченными морщинами. Грузное, склонное к полноте тело даже на вид казалось тяжелым и неповоротливым. Кисти рук выглядели плакатно-рабочими: грубые, с жесткими подушечками мозолей. На безымянном пальце левой руки блестел золотой перстень, не очень массивный, но оригинальный по форме и характеру выгравированного на золоте рисунка. Перстень этот никак не вязался с внешностью Зобина. Он знал об этом и давно бы избавился от него, но он, проклятый, как будто врос в палец и не снимался. Нужно было распилить его, но Зобин все ленился и откладывал до следующего раза.

После завтрака он спустился по ступенькам вниз на площадку – стоянку санаторного автобуса. Долго стоял там, будто ожидая появления кого-то из-за крутого поворота. Но дорога была молчалива и пустынна.

Зобину понравилось это место. Было здесь как-то особенно тихо и спокойно. Чуть дальше из-под скалы курилась белая шапка пара. Там стояла длинная скамейка, а на кустике рядом висела кружка для воды. Зобин присел.

После обеда он тоже долго сидел у источника. Санаторные развлечения не интересовали его. Отсиживаться в комнате было неинтересно.

В тот же вечер, после окончания киносеанса, Зобина нашли у источника с проломленным черепом.

Обнаружила его соседка по столу, которая имела обыкновение выпивать на сон грядущий кружку свежей минеральной воды. Сперва она не поняла, в чем дело, подумала – напился. А потом так закричала, что ее услышали в самых отдаленных уголках санатория.

Василия Петровича с большими предосторожностями подняли наверх. Заведующий отделением обработал рану. Была она глубокой. Зобин просто чудом остался в живых. Требовалось срочное переливание крови. Доноров нашлось более чем достаточно.

Часа через полтора в санаторий прибыла оперативная группа Управления внутренних дел.

Старший группы – пожилой капитан милиции – представился коротко: Замятин. Начали с места происшествия. Лежавшая в стороне кружка, пятно запекшейся крови – все, что удалось обнаружить при свете фар «газика».

Завотделением точно обрисовал положение Зобина, в котором его нашли. По словам врача, лежал он опрокинутый на спину, головой к дороге. Очевидно, сидел он лицом к источнику. В это время помощник Замятина лейтенант Колесников вел опрос женщины, первой обнаружившей пострадавшего.

«Ну и дельце, – подумал Замятин. – Попробуй найди в этом муравейнике муравья с отметиной». Капитан поднялся и пошел наверх, пригласив с собой завотделением.

– Давно он у вас?

– Со вчерашнего.

– Ничего особенного в нем не заметили?

– Одежда была в порядке. Правда, в крови, но не помята.

– А рана?

– Мне кажется, кастетная. Рисунок характерный.

– Глубокая?

– Порядочная.

– Как вы думаете, с какой стороны был нанесен удар: сзади, слева или справа?

– Полагаю, сзади.

– Почему?

– Рана в затылочной части, рисунок пролома таков, что били, вероятно, тычком, по-боксерски, чтобы наверняка – насмерть.

Замятин удивленно посмотрел на врача. Они уже сидели в его кабинете.

– Обычно, когда бьют кастетом с замахом по голове, края пролома получаются несколько смазанными, потому что черепная кость крепка, и кастет, как правило, какое-то время скользит по черепу. Поэтому по краям раны в подобных случаях кое-где бывает содрана кожа и, естественно, волосы.

– А у него?

– Чисто, как молотком.

– А может, молотком?

Врач отрицательно покачал головой.

– Нет.

– Много он пролежал?

– Минут 15—20. Еще бы минут пять и – конец.

В комнату вошли лейтенант, эксперт-криминалист, проводник служебно-розыскной собаки. Врач вышел.

– Ну что? – поднял голову Замятин.

– Ничего особенного. – Лейтенант бросил на стул полевую сумку. – Увидела, говорит, и закричала. Больше ничего не знает.

– Собака след не взяла, товарищ капитан.

– Да-а, дельце. Поговорить бы с пострадавшим.

В кабинет вошел врач.

– Нельзя ли поговорить с пострадавшим, Георгий Максимович?

– Можно, но только буквально минуту.

Зобин лежал на койке, неловко повернутый набок. Голова его была похожа на круглый белый ком.

Разговор с ним получился коротким и безрезультатным. Никого в санатории Зобин не знает, знакомых по дороге сюда не встречал. Сидел на лавочке спиной к дороге. Ничего не слышал. Неожиданно ударили сзади. И все.

Замятин обратил внимание, что левая рука пострадавшего забинтована.

– Что с рукой? – спросил он у врача в коридоре.

– Ничего особенного, палец у него припух немного.

– А раньше?

Врач пожал плечами:

– Не знаю.

– Благодарю вас, Георгий Максимович. Если вы не возражаете, мы с экспертом до утра останемся здесь.

– Пожалуйста, ради бога. Если понадоблюсь, всегда к вашим услугам.

– Да, кстати, если можно, передайте, пожалуйста, соседям Зобина по столу, чтобы они подошли к нам. И еще: скажите, кино у вас начинается сразу после ужина?

– Минут через десять.

– Можно узнать, кто сегодня отсутствовал в кино?

– Проще простого.

– Как?

– Билеты продает диетсестра, а она знает всех.

– Тогда пригласите и ее, пожалуйста.

– Хорошо.

Капитан задумчиво постоял в коридоре, потом зашел в красный уголок, где его ждали товарищи.

– Ну как, – с порога спросил он, – есть соображения?

Лейтенант вскочил.

– Сиди, лейтенант.

– Что-нибудь прояснилось, товарищ капитан?

– Ничего. Сидел – ударили – упал. Ничего не видел, ничего не слышал, никого не знает.

– Странная история.

– Били сзади, – подал голос эксперт. – Если бы кто-нибудь спускался сверху, он бы обязательно заметил, потому что сидел лицом к ступенькам.

– Значит…

– Значит ждали, – торопливо подхватил Колесников.

В дверь постучали. Вошли три женщины – соседки Зобина по столу. Капитан, извинившись, попросил двоих из них выйти. Хотелось опросить каждую в отдельности.

Все трое единодушно утверждали, что левая рука Зобина на ужине была в полном порядке. Помнили они это хорошо, потому что на этой руке у него был красивый золотой перстень, которым они любовались. Никакой опухоли не видели. Женщина, обнаружившая Зобина, вспомнила, что вроде слышала в отдалении звук автомобильного мотора. Впрочем, она не была в этом уверена. Может, показалось со страха.

– Не помните, в какой стороне вам послышался шум мотора?

– В этой, – с готовностью ответила женщина, показывая рукой на север. – В другой стороне тупик – дальше дороги нет.

– Не знаете, был ваш сосед до этого у источника или нет?

– Как же… – Женщина замялась. – Вы знаете, он показался мне интересным мужчиной, и я…

– Кое-что заметили… Это вы хотите сказать?

– Совершенно верно. Он спускался туда после завтрака, потом после обеда.

– А после ужина – сразу или позже?

– Не знаю, я пошла в кино.

– И долго он там сидел?

– Может, по часу, а может, и по два. Не знаю точно… У меня процедуры.

– Оттуда вы видели его?

– С террасы столовой. Оттуда удобно смотреть вниз.

– И хорошо видно?

– Конечно. Здесь же близко. Мне кажется…

– Что? – живо спросил Замятин.

– Скала там у источника, понимаете. С той стороны скалы есть естественная ниша и там можно спрятаться.

– Больше ничего не заметили…

– Наталья Антоновна, – подсказала Замятину женщина.

– Наталья Антоновна, – как эхо повторил он.

– Нет, ничего больше.

– И на том спасибо.

– Пожалуйста. Подумать только – такой симпатичный мужчина!

Другие соседки по столу ничего нового не добавили. Пришла диетсестра. Она перечислила всех, кто был в кино. Кроме Зобина присутствовали все. Это диетсестра помнит отлично. Санаторий у них небольшой. Больных с Зобиным сейчас 61 и 15 человек обслуживающего персонала. Билетов она продала 74, включая и себя. Да и в лицо она помнит – были все за исключением Зобина и официантки, которая заболела и уехала утром сразу же после завтрака. Зобина нашли минуты через две после окончания сеанса. Наталья Антоновна обычно сразу спускалась к источнику. Зобина диетсестра видела только утром, когда определяла ему место за столом. Ничего в нем особенного не заметила. Это все, что она может сказать.

– Из карманов у него ничего не пропало? – спросил капитан.

– Нет, все на месте. Все ценное у него в чемодане, а чемодан в полном порядке, – ответил лейтенант.

– Товарищ капитан! – подал голос сержант. – Меня вот что удивляет… Собака у источника следа не взяла. А ведь там и пострадавший был, и эта женщина, и другие, наверное.

– А что здесь удивительного? – отозвался эксперт. – Площадка обработана химическим порошком, убивающим все запахи. Я уже провел анализ почвы.

– Вот именно, – еще более оживился сержант, – значит, все подготовили заранее, спланировали.

– Ты хочешь сказать, что его ждали?

– Так получается. Даже порошок подготовили.

– Да, но ведь Зобин случайно оказался у источника.

– Вот что, лейтенант, – немного подумав, сказал Замятин, – бери с собой Волина и отправляйтесь в управление. Сегодня же отправь запросы на всех больных, лечащихся в санатории. Завтра утром заскочи в Курортное управление и покопайся в личных делах работников санатория. А мы с Николаем пока остаемся здесь. Ясно?

– Так точно, товарищ капитан!

– Вот еще что, обратите внимание на дорогу. Засеките, сколько времени потребуется вам для того, чтобы добраться отсюда до города. Жмите там, где можно, на всю железку. Если здесь был гость, то у него были основания торопиться.

Колесников и Волин уехали. Эксперт улегся на диван и сразу уснул. Капитан долго листал паспорта больных, тщетно выискивая зацепку, заслуживающую внимания. Только под утро он забылся непрочным сном.

Разбудил его стук в дверь. Пришел врач.

– Товарищ капитан. Пострадавший чувствует себя лучше и, если хотите, то можете поговорить с ним более обстоятельно.

Замятин тщательно выбрился, ополоснул лицо ледяной водой. Эксперта в комнате не было. Зобин, в самом деле, выглядел бодрее. Теперь он уже поверил, что останется в живых и повеселел.

Капитан попросил снять повязку с его руки. На пальце Зобина блеснул золотой перстень.

– Какой, вы говорите, палец был опухшим?

– Безымянный, – коротко бросил врач.

– Уж не из-за этого ли перстня началась вся история?

Зобин пошевелил пальцем и поморщился.

– Больно?

– Да.

– Давно болит?

– Вчера ничего не было.

– Интересно. Смотрите, Георгий Максимович, кожа рядом с перстнем натерта. Похоже на то, что перстень хотели снять.

Врач нагнулся, внимательно присмотрелся к пальцу.

– Да, действительно. Вчера в горячке я как-то не обратил внимания. Кожа не только натерта, но кое-где и содрана.

– Странно! Неужели из-за этой чепухи весь сыр-бор? Откуда он у вас?

– С войны, – с придыханием ответил Зобин. Говорить ему еще было трудно. – Нашел… На дороге… В пыли… Под Ригой.

Зобин совсем утомился. Продолжать допрос было нельзя.

Капитан спустился к источнику, обошел вокруг скалу. С противоположной от источника стороны в скале зияла ниша. При дневном свете капитан не увидел здесь ничего нового. Эксперт кружил вокруг источника, внимательно присматриваясь к земле.

– Ничего? – спросил его капитан.

– Почти ничего.

– В каком смысле?

– Следы машины есть за километр отсюда. «Волга» стояла. Протекторы новые, с иголочки, и ни капли масла на грунте.

– А дождь?

– Под скалой стояла. Сухо там. Причем слой пыли, поэтому и остались следы от протекторов.

– Человек ничего не оставил?

– Нет. Прямо с машины сходил на дорогу, а здесь следы не держатся. Камень. Дунет ветерок и – чисто.

– Может, давно стояла машина?

– Да нет, совсем свежие отпечатки. Снял их на всякий случай. И вот еще: на скале в верхней части, на потолке, удалось обнаружить следы краски. Видимо машина, либо въезжая под скалу, либо выезжая из-под нее, чиркнула крышей об острый выступ. Значит, на крыше машины должна быть продольная царапина.

– Какого цвета краска?

– Краска новая, цвета морской волны.

Эксперт показал место, где стояла машина. Скала здесь нависала над дорогой, образуя внизу своеобразный тоннель, похожий скорее на щель. В щели этой как раз и стояла неизвестная машина.

– Зачем он загнал ее сюда? Дорога же безлюдная.

– На всякий случай. Причем, предварительно развернул ее вот на этой площадке. – Эксперт показал пальцем на маленький пятачок чуть ниже щели. – Заезжал задним ходом. Хороший, видно, водитель. Здесь не каждый сумеет развернуться, да еще в темноте.

– Черт возьми! – огорченно воскликнул капитан. – Нужно же, а! Забыл сказать Колесникову, чтобы он навел справки на посту ГАИ. Там внизу есть такой пост.

«Волги» цвета морской волны никто в санатории не видел. И вообще осенью и зимой на легковых машинах сюда приезжают редко. Сами же работники санатория пользуются только санаторным автобусом, который делает два рейса в день: утром увозит тех, у кого заканчивается срок путевки, вечером привозит новых. Вчера вечернего рейса не было.

Часам к 11 подъехал Колесников. На часть запросов уже получены ответы. Ничего подозрительного.

– Все правильно, – подытожил свои ночные размышления Замятин. – Заметил, где стоит последний пост ГАИ?

– У развилки. Они еще спросили, чего я мотаюсь туда-сюда.

– И что?

– Спросил, не видели ли они вчера вечером машину, которая сворачивала к санаторию. Но вчера дежурил другой инспектор.

– Поехали домой, – заторопился капитан. – Нужно уточнить в отношении «Волги» и как можно скорее. Тебя, Николай, попрошу, – обратился он к эксперту, – осмотреть перстень Зобина, а если можно, то и снять.

Зобин не спал. Отдать перстень согласился сразу.

Приехав в город, капитан немедленно отправился в ГАИ. Инспектором, дежурившим на посту вчера вечером, оказался молодой сержант. В тот вечер, в самом деле, на дорогу, ведущую в санаторий, свернула «Волга». Сержант еще удивился про себя легкомысленности водителя, рискнувшего в поздний час пускаться в такую тяжелую дорогу. В обратном направлении «Волга» проскочила часа через полтора. Номеров сержант не заметил. А вот цвет запомнил. Машина была цвета морской волны. Выскочила она из-за поворота на большой скорости. Это было нарушение правил, но пускаться в погоню и оставлять пост он не рискнул. Нарушение было не таким уж грубым.