Текст книги "Тибетский лабиринт"

Автор книги: Константин Жемер

Соавторы: Олег Крыжановский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Казалось, девушка вот-вот заплачет. Герман же поклялся впредь следить за своей мимикой, иначе рискует в один прекрасный момент нарваться на более опытного физиогномиста, способного точнее распознавать тайный ход мыслей собеседника.

– Как настроение у прекраснейшей женщины Азии? – лучезарно улыбаясь, спросил подошедший Краузе, чем ещё больше расстроил Еву.

– Я – чистокровная немка, – отрезала девушка и отправилась совершать утреннюю прогулку. Холодный кивок не оставил у мужчин сомнений: в их сопровождении не нуждаются.

– С праздником тебя, товарищ Крыжановский! – огорошил вывернувший из-за угла Шеффер. – Как говорят в России: кто праздничку рад – тот до свету пьян! Шучу! Ты трезв, дружище, следовательно, нет повода сомневаться в результатах проверки твоей расовой полноценности.

– Не только в России и Германии празднуют этот день, – буркнул Краузе, – но и в Испании тоже. У почитателей корриды сегодня – Праздник всех цветов: молодые люди дарят их своим избранницам! Если не ошибаюсь, подобный обычай существует и на Сицилии. Ну, да ладно, не знаю, как вы, господа, а я решил пройтись перед завтраком.

Шеффер с Крыжановским пожелали присоединиться к коллеге, и вся троица отправилась совершать моцион.

Утро действительно выдалось чудесным, однако его изрядно портил по-поросячьи визгливый голос Унгефуха, громко считающий по-немецки. Оказалось, что он, а также Фриц, Карл, Эдмонд и Вилли с неподдельным усердием делают утреннюю физическую зарядку. Белёсые рыбьи тела обнажённых до пояса эсесовцев дёргались в каком-то подобии религиозного экстаза, что производило весьма отталкивающее впечатление.

– Надеюсь, на завтрак нам не подадут рыбу? – заметил Герман.

Краузе неопределённо передёрнул плечами, зато Шеффер отлично понял шутку и ухмыльнулся:

– Очень может быть, что как раз рыбу и подадут – бенгальцы её очень любят. Впрочем, сейчас узнаем – если не ошибаюсь, это удар гонга, созывающий к завтраку.

Действительно, в прозрачном горном воздухе повис чистый мелодичный звук.

К радости Крыжановского, рыбы в гостиничном меню не оказалось – все блюда представляли собой смесь риса, фасоли, гороха и пряностей. Названия зависели лишь от пропорций названных ингредиентов.

Господин Каранихи охотно объяснил причину подобного кулинарного постоянства:

– Таким способом хозяин гостиницы выказывает гостям особое уважение, потчуя их исключительно пищей браминов^[75].

– Мы – арийцы, а значит, в расовом отношении стоим выше каких-то там индусов, поклоняющихся коровам! – подал голос Сигрид Унгефух. – Пусть они сами, подобно коровам, едят траву. А мне нужна человеческая пища, и священная говядина подошла бы в самый раз!

С этими словами гауптшарфюрер возмущённо оттолкнул от себя тарелку.

– Не порите ерунды, Унгефух! – возразил Крыжановский. – Мы с вами находимся в исторической области расселения древних ариев. Собственно, само слово «арий» перешло в немецкий язык как раз из санскрита^[76]. Более того, научно доказано, что три высшие индийские касты, а именно брамины, кшатрии^[77] и вайшьи принадлежат именно к арийской расе. О, смотрю, вы так побагровели, что вот-вот выйдете из себя. Честно говоря, меня удивляет подобная невыдержанность у человека, считающего себя арийцем.

В какой-то момент Унгефух попытался вскочить на ноги, но последняя фраза Германа буквально пригвоздила его к месту. Бросив обеспокоенный взгляд туда, где сидели Карл, Эдмонд, Фриц и Вилли – мол, как подчинённые восприняли его унижение – гауптшарфюрер перевёл взгляд на обидчика и попытался затеять «игру в гляделки». Тщетно! Герман и не посмотрел в его сторону – изящным жестом, перенятым в той – прошлой – жизни у товарища Наумова, он отёр рот салфеткой, небрежно бросил её на тарелку, после чего встал из-за стола и вышел вон.

– Полагаю, завтрак можно считать оконченным! – повелительным тоном объявил Шеффер. – Пора перейти к делам, через четверть часа жду всех у себя.

Эти слова удачно разрядили обстановку, что подтверждало репутацию Эрнста Шеффера как безупречного руководителя экспедиции, а равно и репутацию назначившего его на этот пост доктора Гильшера как человека, который никогда не ошибается в людях.

В скором времени все участники экспедиции, обступив стол с разложенной на нём дорожной картой, горячо обсуждали предстоящий путь, полагая самой насущной задачей проложить маршрут таким образом, чтобы минимизировать контакты с британскими властями, от каковых, вне всякого сомнения, следовало ожидать каких угодно гадостей. Иллюзий на сей счёт ни у кого не возникало – ещё в Калькутте Герман весьма красочно расписал инцидент с мистером Голдом, имевший место в опиумной курильне.

– Первым делом нужно озаботиться транспортом, – рубил воздух ладонью Шеффер. – На яках все равно придется идти, но чем позже на них пересядем, тем лучше. Где взять автомобиль?

– На станции! – подсказал один из эсесовцев – кажется, это был Вилли.

Шеффер скривился.

– На рынке – ведь как-то же они привозят товары?! – предложил Бруно Беггер.

Та же реакция.

– Чайные плантации! – вскричал Крыжановский.

И, уже собравшееся в презрительную гримасу лицо оберштурмфюрера разгладилось.

– Умница, Герман! – возликовал он. – У меня чётко отложилось в памяти, что всё здешнее чайное дело находится в руках какой-то семьи – то ли англичан, то ли французов, не помню. Вот у них-то наверняка найдется грузовик.

Отправляться на поиски грузовика решили вдвоём – Шеффер и Крыжановский, у остальных не доставало знания языков, да и опыта вести переговоры.

На сонно завозившемся с утра рынке вызнали у местного населения про хозяина чайных плантаций. Тот жил рядом с почтовой станцией, в трёх кварталах от базара. Не откладывая в долгий ящик, начальник экспедиции в свойственной ему стремительной манере припустил вверх по склону, без слов побуждая следовать за собой.

Вот и старательно описанный доброхотами дом чайного владетеля – роскошный колониальный особняк с двумя каменными львами у входа, между которыми на крыльце обосновался чумазый мальчонка, в одиночестве игравший в камешки – высоко подбрасывал их вверх и ловко ловил.

– Саиб Дауни, к вам гости! – крикнул мальчишка, едва завидев незнакомцев. Затем перепрыгнул через деревянные перила и стремглав кинулся прочь со двора.

Переглянувшись, Шеффер с Крыжановским вошли в затененный прямоугольник двери и оказались в большом помещении с белёными стенами. Крышу держала толстая колонна, увешанная гирляндами трав и цветов. Из обстановки первым делом бросались в глаза резная этажерка тёмного дерева, несколько полок с книгами да портрет какого-то усача на стене.

Впрочем, присутствует ещё одна деталь: в правой – затемнённой – половине комнаты в глубоком кресле-качалке сидит хозяин дома – человек средних лет с уставшим лицом и длинными кистями рук. Остальную часть тела скрывает цветастая тряпка.

Завидев пришедших, человек потянулся к столику у ног, щелкнул переключателем. В газовой горелке под блестящим крохотным чайником хрюкнуло пламя. Приметные вытянутые ладони подхватили со столика песочные часы, ловко перевернули и поставили на место.

– Меня зовут Питер Дауни, – заговорил человек по-английски. – Но, скорее всего, вы и так знаете это имя – назвать его мог любой житель городка, да и малолетний Махавир только что ко мне обращался. А кто вы, господа?

Шеффер отрекомендовался сам и представил спутника.

– Очень приятно, чем обязан столь раннему визиту? – продолжил хозяин дома, поведя рукой в сторону длинной и низкой лавки у стены.

– Дружественный визит европейцев, оказавшихся далеко от родины! – усаживаясь, пояснил Шеффер.

– Да будет вам, джентльмены, – засмеялся Дауни. – Какая в наше время может быть дружба у Германии с Англией?! Предлагаю опустить положенные случаю любезности – мы ведь не в Европе, и перейти непосредственно к делу, ради которого пришли.

В комнату вошла индианка в бордовом сари, неся поднос с чашками и десертами. В воздухе повис чудесный запах восточных сладостей.

– Грузовик, мистер Дауни, нам нужен один из тех грузовиков, что вы используете на плантации, – без обиняков заявил Шеффер. – Мы хорошо заплатим.

Хозяин дома удивлённо вздёрнул брови – он, конечно, сам предложил прямой разговор, но к тому, что немецкая прямота настолько отлична от английской, оказался явно не готов.

Вместо ответа англичанин снял чайник с огня с чопорнейшей миной – из разряда тех, что умеют напускать на себя лишь выходцы с Альбиона.

– Не откажите в удовольствии…

Чай был разлит по чашкам. Герман отметил, что посуда, салфетки и даже чехольчик для чайника подобраны в тон – всё белое с синим.

– Наш чай подают в первом классе «Куин Мэри» – этим можно гордиться, не правда ли?

– О, конечно! – воскликнул Шеффер. – Шикарный лайнер, мне доводилось добираться на нем до Нью-Йорка. На борт, кстати говоря, я садился в Британии, в Саутгемптоне. Великолепный круиз, вероятно, лучший из тех, что выпали на мою долю.

Англичанин подался вперед.

– И как вам показался чай, – заметно волнуясь, спросил он. – Вы помните… Вы случайно не помните?…

– О, конечно! – повторно вскричал Шеффер. – Словно вчера сошел на берег! Отличнейший, отменный вкус!

На лице Эрнста Шеффера явственно проступили красные пятна, и Герман отчётливо понял – руководитель экспедиции попросту врёт как сивый мерин – не был он ни в каком круизе на «Куин Мэри», и чая с плантации Дауни прежде не пивал. Но что такое – маленькая ложь в сравнении с той великой мечтой, ради которой затеяна их экспедиция!

– Однако тот чай был совершенно иного свойства, – между тем, деланно изумился Шеффер. Как оказалось, он попал «в яблочко».

– Вы совершенно правы, – обрадовался плантатор. – Вы пьёте раннюю флешь, а на «Куин Мэри» поставляется осенняя флешь^[78].

Далее чайный плантатор пустился в долгие рассуждения о качестве чаев, способах их хранения и прочее, и прочее. Говорил он столь проникновенно, что к концу монолога напиток в чашке уже казался Герману не чаем, а драгоценным расплавленным рубином.

Наконец гостеприимный хозяин дошёл до кульминации и вскричал:

– Что есть чай?!

– Напиток жизни! – искренне провозгласил молчавший доселе Герман, которому вспомнился совсем другой чай, пусть не столь изысканный, как этот, зато действительно однажды сохранивший ему жизнь – тот чай, что разбудил в поезде, аккурат перед ночным визитом сэра Бэзила Пэндлтона.

– Да-да, именно так, напиток жизни! – радостно подхватил симпатичный соотечественник кошмарного убийцы. – Мы, британцы, иногда шутим: «Англию проще представить без королевы, чем без чая», но того, что и в Германии встречаются столь тонкие ценители нашего национального напитка, честно говоря, не ожидал. Потому очень рад знакомству, джентльмены, очень рад! Знаете, пожалуй, я дам вам грузовик. Время белых людей в этой стране подходит к концу. Чёрная языческая орда просыпается, и я боюсь, как бы не пришлось сворачивать отцовское предприятие.

Дауни уважительно поклонился портрету на стене и продолжил:

– Так оставим же вражду правительствам – они находятся далеко и плохо разбираются в делах колоний. А я скажу так: в этих диких местах белые люди просто обязаны держаться друг друга и помогать во всём, иначе чёрная орда сметёт нас как горная лавина.

Британец вздохнул:

– Не хотите ли еще чаю, джентльмены?

Чашки наполнились и снова опустели, после чего хозяин дома перешёл к делам.

– Итак, мне необходимо знать, сколько вас, куда направляетесь и каков багаж. Полагаю, вы не станете секретничать – ведь должен же я подобрать подходящую машину и снабдить её необходимым количеством бензина?

Секретничать действительно не имело смысла, даже если Дауни работает на английскую разведку. Ведь ещё по прошлым экспедициям Шеффер усвоил опыт: Интеллидженс сервис обладает достаточно совершенной системой слежения, чтобы на большей части восточных территорий Британской империи не упускать чужаков из поля зрения. А в местах, куда англичане не в силах дотянуться, и куда, собственно, направляется экспедиция, грузовик уже будет без надобности – он там и метра не проедет.

Вот почему Дауни получил всю интересующую его информацию. Цену же за наём грузовика чайный плантатор запросил божескую.

Расстались практически друзьями, при полном взаимном удовлетворении, и только после торжественного обещания Шеффера на обратном пути вновь заглянуть к Дауни. Провожая гостей, радушный хозяин вышел на крыльцо и долго махал им вслед рукой.

Когда вышли со двора, Эрнст Шеффер толкнул Германа локтем, подмигнул и с нескрываемым удовольствием заявил:

– Заметил, как я обвёл вокруг пальца эту чопорную британскую свинью?! Хочешь – верь, хочешь – нет, но мне никогда прежде не доводилось ступать на борт их ржавого корыта «Куин Мэри», и чай я не люблю – предпочитаю кофе. А ты тоже хорош, это же надо – «напиток жизни»! Вот оно – превосходство германского ума!

Дождавшись, когда немецкие визитёры скроются из виду, мистер Дауни вернулся в дом и поднял трубку телефона. Набрав номер и поздоровавшись с собеседником, он сказал:

– Только представьте, насколько тупы эти швабские свиньи! Не придумали ничего лучше, как заявиться ко мне в дом. Что? Нет, это не шутка! Эрнст Шеффер и этот ваш Герман только что были у меня и выпрашивали грузовик. Что? Конечно, дал, а они на радостях выложили всю необходимую информацию. Да-да, знаю: экспедиция держит путь на Самаду. Что? Я же говорю – тупые швабские свиньи! Понял! Всё понял, шофёр получит соответствующие инструкции…

Трубка легла на рычаг, при этом телефон противно звякнул. Лицо Питера Дауни лучилось нескрываемым удовольствием.

Глава 4

Помощь Обезьяньего Бога

2 мая 1939 года. Королевство Сикким. Поворот на Нату-ла, 52 км от города Гангток. Пограничная застава английских колониальных войск.

Случается, мысли произвольно вертятся в голове, не находя точки опоры. В этот момент человек не может не то что перевернуть Землю, но и спуститься на нее без ущерба для невольного страдальца – туловища.

Бруно Беггер вывалился из кузова красиво. Со смачным шлепком и воспоследовавшим злым гудением идущего на посадку Мессершмидта. Английские солдаты обидно захохотали.

Вилли помог антропологу подняться. Взгляды на солдат оба кидали самые недружелюбные.

Из кабины грузовика выпорхнула Ева. Фройляйн Шмаймюллер крутанулась на месте, придирчиво наморщив лобик, оправила штанины комбинезона, точно складки шелкового платьица. Мельком глянула вокруг и улыбнулась.

Солдаты встретили её появление восхищённым, но совершенно неприличным свистом. Впрочем, подошедший английский офицер со знаками различия капитана поспешил исправить впечатление от манер его соотечественников, пригласив путешественников на неизменную чашку чая.

Крыжановский со всеми не пошёл – остался маячить у дверей строения, так как в последнее время совершенно пресытился как чаепитиями, так и обществом британцев.

«Что-то слишком гладко проходит наше предприятие, – думал профессор. – Без эксцессов проходит. Если позабыть о мёртвом Пендлтоне и вполне пока живом Голде, можно бы и успокоиться, и даже поверить в английскую приветливость».

Чьё-то осторожное прикосновение вернуло профессора на землю, изрядно возвышенную в сравнении с низинной Европой, но все равно безмерно далекую от синих небес. Причиной беспокойства оказался господин Каранихи. Индус в задумчивости рассматривал лицо профессора, причем на этот раз не прятал глаз в заискивающем поклоне, как это он обычно делал ранее.

– Вы знаете, что такое медитация, ученейший из виденных мною европейцев? – задал вопрос Каранихи, а Герман усмехнулся: ловкач ни на йоту не умалил достоинства индийских и тибетских ученых – только европейских.

Крыжановский ответил утвердительно.

– Тогда вы знаете, что медитацией может зваться всё, что угодно. Например, когда вы выбираете фрукт на базаре – вы медитируете. Или когда слушаете музыку. Просто тогда вы не ухόдите далеко. Но лучше всего для медитации – смотреть на горные вершины…

Из здания поста, не прерывая разговора, появились Шеффер и английский капитан.

Каранихи вздохнул:

– Жаль, что саибы не смогут сполна насладиться видами Гималаев…

– Как это – не смогут? – машинально спросил Герман. – А куда же мы едем?

– В начале весны над «Стеной Азии» встает туман, – пояснил Каранихи. – Да такой, что не спадает до середины осени. Китайцы в эту пору зовут Гималаи «Облачное море».

– Красиво, – сказала подошедшая Ева. – Восточные души, ах, как тонко вы чувствуете!

Тем временем беседа руководителя немецкой экспедиции с британским офицером начала приобретать эмоциональный характер – в воздух взметнулись руки, энергичной жестикуляцией электризуя воздух.

– Может, вы еще отправите нарочного к вице-королю? – громко воскликнул по-английски Шеффер.

– А что? – невозмутимо ответил капитан. – Прекрасная мысль, лорд Линлитгоу как никто другой разбирается в международной обстановке.

– Но, послушайте, – взмолился Шеффер. – Это научная экспедиция, и мы все сугубо гражданские лица, не представляющие угрозы интересам Великобритании.

– Вот как? – англичанин с сомнением покосился на Сигрида Унгефуха, который в этот самый момент появился на пороге. – Дайте подумать.

Капитан вёл себя вполне естественно для обычного пограничного чиновника. На секунду у слушающего диалог Германа даже возникло ощущение, что экспедиции каким-то образом удалось выскользнуть из-под плотной опеки Интеллидженс сервис, но он тут же отогнал эту мысль как наивную.

– Решим так, – окончил размышлять офицер. – Поскольку вы – лица гражданские, значит, нуждаетесь в защите – горы, знаете ли, представляют определённую опасность – а потому с вами пойдёт джамадар^[79].

Шеффер облегчённо вздохнул и согласился – видимо, посчитал приставного шпика малой ценой за позволение продолжать путь.

Джамадар оказался темнолицым человеком средних лет с серьгой в ухе, вооружённым длинной винтовкой «ли-энфилд». Он без всякой охоты воспринял поручение начальника, но, делать нечего – кряхтя, полез в кузов.

Шеффер собрался последовать примеру индуса и уже прыгнул на борт, собираясь подтянуться и влезть, но снизу позвала Ева:

– Эрнст, сядьте в кабину, я хочу в кузов, оттуда можно лучше любоваться прославленными Гималаями: кажется, они, вопреки заверениям господина Каранихи, сегодня прекрасны.

Ева, не воспользовавшись протянутыми мужскими руками, взлетела в кузов. Шеффер хлопнул дверью кабины, и грузовик покатил прочь.

Скоро дорога стала ужасной: машина, словно живая, рычала на ухабах и испуганно вскрикивала, повисая одним колесом над пропастью. Естественно, перечисленное отнюдь не прибавляло скорости и потому от экспедиции не отставало привязавшееся у британского поста стадо бородатых обезьян. Глядя на них, Герман вспомнил, что тибетцы, задолго до сэра Чарльза Дарвина, приметили сходство человека и приматов и полагают, будто сами они произошли от союза богини и обезьяны, при этом, правда, европейцев считают родственниками птиц. Справедливо. По крайней мере, глядя на распахнутые долины позади, Крыжановский чувствует себя гордым повелителем небес – орлом. А дорога ведет их все выше и выше.

Чернолицый джамадар вытягивает руку вперед и кричит – Нату-ла!

Впрочем, и без него видно, как теряется меж далекими вершинами узкая грунтовая дорога. Скалы вокруг монументальны. При взгляде на них представляются глубокие корни, иззмеившие земные недра. В громоздких силуэтах гор проступают образы древних скандинавских героев. Местная природа настраивает на эпичность.

Каранихи, с его тонкой восточной натурой, пустился в долгий интересный сказ о здешних богах. Слушают даже эсесовцы.

Словно стараясь лишить путников радости, сопровождающий индус-полицейский повернул к ним раздраженную физиономию и заворчал.

– Что говорит наш цыган? – поинтересовался Краузе.

Каранихи не стал переводить, сделав вид, что не слышит, продолжил увлекательное повествование.

– Джамадар говорит, что тридцать лет назад тут проходили англичане, – вздохнув, сказал Герман. – Зашли в Тибет, вволю пограбили, понасиловали и вернулись.

– А зачем? – глупо спросил Краузе, даже Беггер хмыкнул.

Герман пожал плечами, но ничего не ответил. Новая история Тибета, так уж вышло, кроме того, что мало его занимала, ещё была крайне путана и туманна. И Китай, и царская Россия, и Англия – все они в свое время прощупывали на прочность Тибет – отсталую высокогорную страну с бессильной почвой и бедными недрами.

За автомобилем по-прежнему неотступно следовала стайка несуразных обезьян. Фройляйн Ева развлекалась тем, что кидала им из собственного рюкзака сухари. Рядом возмущался Бруно Беггер, уговаривая девушку не растрачивать зря припасы и не привлекать надоедливых животных. Из его причитаний следовало, что германская антропология отрицает эволюционную гипотезу Дарвина. В качестве основного аргумента учёный приводил утверждение Адольфа Гитлера о том, что немцы происходят не от обезьян, а сразу от древних греков. Фройляйн, впрочем, нисколько не прислушивалась к столь весомым доводам, а продолжала скармливать животным высушенный хлеб. Более того, когда собственный запас кончился, она обратилась за дополнительной порцией к Крыжановскому.

– Ну вот, – грустно сказал Каранихи. – Теперь они будут идти за нами до самого перевала, а ночью начнут мерзнуть, но не успеют вернуться, и…

– Мы возьмем их в кузов, дорогой господин Каранихи! – сообщила Ева, самозабвенно продолжая уничтожать провиант.

– Всеблагая Кали наделила мем-саиб божественным откровением, не иначе! – поразился переводчик.

Ева весело посмотрела на него и продолжила занятие.

Индус представлял собой забавное зрелище – судя по всему, он предался размышлениям. Нахмуренные брови и сжатые губы, слившиеся по цвету с бронзовым лицом, выдавали движение мысли.

– Саибы знают, что, кроме обезьян, в Гималаях живёт множество других диких племен^[80]?

Саибы знали, правда, не все. Краузе и Беггер заинтересовались, а Унгефух со товарищи слишком увлеклись собственными разговорами, чтоб расслышать вопрос.

– О, господин Каранихи, расскажите, кто здесь живет? – возликовала Ева, разом выкинув обезьянам последние сухари. – Это чрезвычайно интересно и познавательно! Мы ведь вступаем в места, мало затронутые цивилизацией.

– Ева, прошу вас надеть тёплую куртку, – вмешался Крыжановский. – Холодает. Я же обещаю добавить что-нибудь от себя к славным историям господина Каранихи.

Прекрасная ассистентка не возражала, но не преминула заметить, что куртка ее полнит.

– Красивейшая лилия священной рощи Нидху, что прославлена юным Шри Кришной, совершенно права, – торжественно возвестил Каранихи и тут же в очередной раз поплатился за цветистость речи.

– Ах, вот как! – вскричала Ева, и многих трудов стоило проводнику объяснить, что имел он в виду замечание фройляйн о диких нравах, а не полнящую ее куртку, которая совсем и не полнит мем-саиб, напротив. Если бы эта куртка была на Солнце, когда демон Раху задумал его пожрать, то означенный демон отказался бы от сей неблагодарной затеи, дабы не лишать мир превосходнейшей…

В общем, увещевания Каранихи умилостивили фройляйн Шмаймюллер и увлекательный сказ плавно потек из уст проводника, пожирая время пути как злой Раху дивное Солнце. Переводчик рассказывал про племена бхил и сонтхалы, что обитают в средней Индии и про тибетские племена с их братскими клятвами и кровной враждой.

– …Но эти племена, называющие себя «свирепыми псами» и разъезжающие на лошадях без седел, живут на северо-востоке отсюда, их мы встретить не должны, – заверил Каранихи. – Пусть мем-саиб не беспокоится.

Надвигались сумерки. Открытое пространство кончилось, начались неглубокие ущелья, жадно заглатывающие и неохотно выпускающие грузовик с экспедицией. Автомобиль перемалывал колесами гальку, вилял задом как портовая шлюха, огибая частые завалы.

– В окрестностях нет враждебного населения, – гнул своё Каранихи. – Лакри и хамалы промышляют собирательством как и тысячи лет назад, а бадмаши – охотой.

– Охотой, говорите, – заговорил Бруно Беггер. – А откуда же они берут пули и порох?

– Ну, во-первых, не такая уж тут глушь, как могли решить ученейшие мужи, – отвечал Каранихи, – а во-вторых, бадмаши не нуждаются ни в порохе, ни в пулях. Во всем Сиккиме до сих пор ружьям предпочитают лук со стрелами.

– Это же глупость! – вознегодовал Беггер.

– Дикари! – хрюкнул Унгефух радостно, словно всю жизнь мечтал в этом убедиться.

Молчавший доселе джамадар заговорил. Прежде он просто бурчал себе под нос, теперь же явно намеревался затеять беседу.

– О, стрела лучше пули! – сказал индус на сумасшедшем английском. – Стрела кричит в полете, а пуля – при вылете!

Взвыл ветер над головами.

Что-то такое было в словах меднокожего человека, что-то стрельнувшее в сознании молнией родовой памяти и напомнившее людям времена, затерянные в глубине веков, когда верхом блаженства был горячий ужин и сон за надежными стенами пещеры.

Когда тьма пришла в горы, Шеффер решил дальше не ехать, а сделать привал. Не медля, он подошёл к джамадару и, не делая секрета, предложил отстать от экспедиции за определенное вознаграждение.

– Не могу, саиб, прости, саиб, правда, не могу, – заверил индус, переняв манеру говорить у господина Каранихи. – Если прознает хавалдар, не станет мне больше жизни. Придется ехать в другой город и запрягаться в джампан^[81]. А знает ли саиб, что у меня старуха-мать, жена с двумя девчонками и бхаи-ласкар^[82], подаривший чужой Королеве две своих ноги – всё это везти в другой город, саиб?

Оберштурмфюрер поморщился с досады, но настаивать не стал. Лишь только сели ужинать, осмелевшие и обнаглевшие друзья фройляйн Евы – бородатые обезьяны – пошли на приступ. Путешественникам пришлось не на шутку воевать с дикими тварями, что подкрадывались со спины и норовили утащить кусок пожирнее. Господину Каранихи везло меньше всех: на его территории отряд противника трижды одерживал верх, и в результате переводчик лишился большей части ужина.

Всю ночь Унгефух, Карл, Фриц, Вилли, Эдмонд и джамадар по очереди несли караул. Лишь только рассвело, двинулись в дорогу. Навстречу потянулась гряда серебряных пиков. Люди молчали. Обезьяны-бородачи неотступно брели следом, причем, торопиться им не приходилось – дорога становилась все хуже и хуже, грузовик еле полз.

Внезапно Еве пришла в голову новая проказа. Она подскочила, сорвала с головы джамадара полицейскую фуражку и надела её на слабо упирающегося Бруно Беггера. Унгефух и его люди покатились со смеху. Каранихи смотрел сочувствующе, а владелец головного убора проявил редкостное хладнокровие – он просто отвернулся и уставился на дорогу.

Из-за поворота выплыло крохотное глинобитное строение, по всем признакам никогда не служившее жильём человеку – его попросту бросили, недостроив. Неподалёку замерла троица местных жителей – видимо, их привлёк шум мотора.

– Бадмаши, живущие на скалах, – сказал Каранихи негромко. – Говорят, к их селениям нет троп. Но что они делают тут, внизу?

Чумазые бадмаши провожали грузовик внимательными взглядами. Взглядами жуткими, будто оценивающими, сколько можно выручить за имущество экспедиции на базаре в Гангтоке. По крайней мере, так показалось Герману.

– К ним нет троп, – продолжал Каранихи. – Потому что им самим тропы не нужны, а чужакам наверху не рады. Пусть саибы расчехлят оружие.

– Вот те на! – заблеял Беггер. – Ты же говорил, здешние племена хоть и дики, но не агрессивны.

– Не агрессивны, – кивнул проводник. – И европейцы не агрессивны. И тигры не агрессивны. И Шива, великий разрушитель, не питает к разрушаемому зла. Достаньте оружие, саибы.

Карл, Эдмонд и Фриц положили на колени пистолеты-пулеметы Бергмана, а Вилли спешно завозился с похожим на хобот слона ручным пулемётом МГ-34. Унгефух раскрыл кобуру с «вальтером». Незаметно и Герман опустил руку в карман пиджака, нащупывая трофейный «парабеллум».

В повисшей тишине финальная фраза господина Каранихи прозвучала особенно зловеще:

– Говорят, бадмаши умеют ходить по отвесным скалам…

Краем глаза Крыжановский заметил, как в кабине Шеффер «прилип» к боковому стеклу.

Устав плестись позади, стали забегать вперед молодые рыжие обезьянки. Они останавливались по бокам машины и, будто копируя европейцев, с комичной подозрительностью рассматривали троицу дикарей. Между тем, три человека начали оживленную дискуссию – они что-то вырывали друг у друга из рук и ругались. Наконец самый рослый каменными тычками убедил двух прочих и завладел оспариваемой вещью.

У недостроенного здания дорога перестала быть таковой – она могла именоваться как угодно, но только не дорогой. Ничего больше не роднило ее с древними римскими трактами или автобанами Рейха, потому что на них не встретить россыпей булыжников размером с голову яка. Справа пропасть, а слева хижина с подозрительными аборигенами – грузовик начал останавливаться.

В руках рослого бадмаши что-то блеснуло; Крыжановский узнал зажигалку, но не успел удивиться наличию сего артефакта у дикаря – нечто более важное привлекло внимание профессора: бадмаши зажигал фитиль динамитной шашки.

Время разлилось по горам жарящимся салом. Будто в кинопроекторе с заедающей плёнкой, Герман видит, как задымил фитиль, как смертоносная штука летит под колеса грузовика… И, как следующие от поста англичан бородатые обезьяны молниеносно бросаются к динамитной шашке и, выдирая из лап друг у друга, несутся к хижине. Быстро определив, что добыча несъедобна, они гневно швыряют её под ноги обманщикам-бадмаши.

– Гони, сукин сын! – орёт в кабине Шеффер. Грузовик, сильно дёрнувшись, горной антилопой несётся вперёд. Двигатель ревёт так, будто сейчас вырвется из-под капота и покатится по дороге.

Позади тяжело ухает взрыв, породив с десяток оползней.

– Хануман идёт! – тонко кричит господин Каранихи. – Мем-саиб призвала на помощь самого Ханумана^[83]!

– Хануман! – вторит темнолицый джамадар.

Автомобиль невредимым пролетает поворот, при этом одно колесо загребает воздух над пропастью. Увы, радость джамадара преждевременна – впереди взрывается ещё одна шашка, и гигантские каменные глыбы скатываются на дорогу, перекрывая её. Ловушка, поставленная по всем правилам горной войны захлопнулась, не оставив сомнений: экспедицию ждали. Не нужно быть великим тактиком, дабы понять, что должно происходить дальше. Еще Ганнибал запирал врагов в ущелье и скидывал им на головы валуны. Только в веке двадцатом сверху следует ожидать не камней, а металла.

– Дакайт! – вопит джамадар, вставая во весь рост. Тут же в его правом боку лопается здоровый кровяной пузырь, и индус с воплем валится на капот не успевшего остановиться грузовика. Отдалённый звук выстрела, а равно и предсмертный крик тонут в пронзительном взвизге тормозов.