Текст книги "Ходорковский, Лебедев, далее везде. Записки адвоката о «деле ЮКОСа» и не только о нем"
Автор книги: Константин Ривкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
§ 4. «Репрессивно-трусливое правосудие»
В делах, где обвинения были выдвинуты против Михаила Ходорковского и Платона Лебедева, защите пришлось столкнуться с довольно большим числом судей, трудившихся в системе судов общей юрисдикции. Это те, кто принимал решения о содержании под стражей и продлял сроки арестов во время предварительного следствия, рассматривал жалобы на незаконные действия следствия, осуществлял по нашим обращениям кассационное и надзорное производство. В период отбытия наказания возникала необходимость потревожить судей по месту расположения колоний по причинам несогласия с вынесенными взысканиями или по поводу ходатайств об условно-досрочном освобождении. Ну и конечно, наиболее длительное общение имело место с теми представителями судебного сообщества, которые в одном случае в Мещанском суде г. Москвы, а в другом – в Хамовническом суде столицы рассматривали дела по существу.
Все эти судьи не являлись чем-то исключительным для современной российской юридической практики. Они по-своему понимали судейское предназначение и делали свою работу в меру сил, способностей, правовых познаний, а также ощущений или четких предписаний свыше о надлежащем поведении и ожидаемых от них решений.
Я не ставлю перед собой задачу подробно рассматривать все «болячки», поразившие судебную систему, а остановлюсь лишь на том, что позволит лучше понять психологию конкретных представителей судейского корпуса из числа тех, кому судьба предоставила возможность прикоснуться, а кому-то и активно поучаствовать в историческом «деле ЮКОСа».
В свое время мне повезло в том, что, когда я только пришел в адвокатуру, часть моих бывших сослуживцев работали судьями в разных районах Москвы. И мне, оторвавшемуся от практики по причине погружения в науку, было крайне интересно понять, чем руководствуются люди, надевшие судейские мантии для исполнения высокой миссии отправления правосудия. Признаюсь, что я не раз пользовался этими знакомствами, но исключительно посредством небезуспешных попыток разговорить моих собеседников, вывести на откровенность. Поводом для этого служили либо конкретные дела, которые я наблюдал или сам в них участвовал, либо поднимавшиеся общие проблемы состояния уголовной юстиции. Естественно, говорилось и о тревожных тенденциях в развитии судопроизводства.
Как-то в подобном случае мой в прошлом коллега упрекнул меня: «Ишь как ты заговорил! А когда работал следователем, рассуждал по-другому». Я согласился с ним отчасти, поскольку профессия, безусловно, накладывает свой отпечаток и корректирует мировоззрение. Но что интересно – после того, как я привел в качестве контраргумента довод о том, что, когда ранее мы работали следователями, такого бардака и беззакония не было, он согласился. Разговор происходил в конце 90-х годов.
Если свести воедино позицию моих бывших коллег, то она заключается в том, что их вполне устраивало положение судьи: неприкосновенность, возможность самостоятельно разрешать дела (речь не шла о резонансных процессах), широкие властные полномочия, очень неплохая заработная плата, высокая пенсия при выходе в отставку. Что-то подобное описала судья, начинавшая секретарем в Мосгорсуде: «Некий корпоративный дух, общее понимание вещей, ощущение, что ты – часть системы, в которой у тебя есть красная корка, которая всегда поможет при встрече с милицией, чувство, что надо обязательно оборонять это сообщество…» Показательна и отмеченная той же судьей психология представителей данной корпорации: «Я верила, что те, кого судят, это упыри, зло, которое должно быть наказано… Ты попал под следствие – значит, ты сволочь. Мне казалось, что мы делаем хорошее дело, что на скамье подсудимых злые люди, что они все плохие. Постепенно в тебе развивается цинизм. Я видела человека в клетке, мне было его совершенно не жалко, я к нему относилась как к работе» («Большой город», 1 февраля 2012 г.). Понятно, что при таком вполне удовлетворяющем судей положении у них нет никакого желания делать какие-то шаги, выбивающиеся из общего ряда, в то время как стандарты их деятельности устанавливаются вышестоящим судом, а отчасти – еще и надзирающей прокуратурой.
Как-то по небольшому хозяйственному делу, где я участвовал по назначению, один из знакомых мне судей вынес в итоге вполне лояльное решение, хотя квалификация преступления изначально противоречила разъяснениям Пленума Верховного суда РФ, о чем я сказал в прениях. После процесса я зашел к судье и поинтересовался, почему он так поступил. Вот какой последовал ответ: «Наказанием остались все довольны. А зачем мне при этом что-то переквалифицировать, нарываясь на представление прокурора?»
Это было довольно безобидное откровение, поскольку в другом случае председатель одного из районных судов с немалым стажем работы доверительно поведал, что иногда к нему приходят озадаченные молодые судьи и просят совета, как им поступить, поскольку дело явно «шито белыми нитками». Рекомендация меня шокировала: «Если видите, что человек невиновен, назначайте ему наказание поменьше!»
Трагедия состоит в том, что всех этих людей я знал как хороших профессионалов своего дела, обладавших неплохими человеческими качествами. Забота о собственном благополучии затмила у них малейшие устремления к достижению истинных целей судопроизводства. И что явно бросалось в глаза с обретением судейского статуса – появление безапелляционности в суждениях, порой далеко не бесспорных. Впрочем, и этому есть свое объяснение. Вот как оно звучит в устах одного из судей: люди, получившие право разговаривать с вами от имени страны, почувствовали себя небожителями, они стали смотреть на себя другими глазами, и в отражении зеркала они видят ангела в своем лице, но часто путаются с его цветом. Черный ангел видится им белым. Полученная должность судьи не влечет автоматического очищения души и изменения взглядов, привычек и системы ценностей конкретного человека, надевающего мантию [45]45
Новиков Д.Ваша честь про честь и нечисть, 6 февраля 2012 г. https://pravorub.ru/artic-les/15872.html
[Закрыть].
Обращусь к оценкам, которые дают отечественному правосудию сами судьи, дабы избежать упреков в необъективности и «стенаниях адвоката».
Один из разработчиков судебной реформы в России, федеральный судья в отставке Сергей Пашин: «Судебная система вмонтирована в вертикаль власти и выступает частью госаппарата, далеко не самой бескорыстной и просвещенной» («Нью тайме», 2008, № 27).
В 2010 году, столкнувшись с демонстративным саботажем нижестоящими судами президентских поправок в УПК РФ, запрещающих заключать под стражу предпринимателей, глава высшего судебного органа, председатель Верховного суда РФ Вячеслав Лебедев, посетовал на судей-нарушителей, сказав, что при применении новой редакции закона надо руководствоваться правовым смыслом, а не революционной ненавистью неимущего к богатому («Коммерсантъ», 11 июня 2010 г.).
О том, что такое враждебное отношение существует у судей в самых различных проявлениях, подтверждает пример, о котором поведал автору этих строк человек, присутствовавший на суде над своим знакомым предпринимателем. Когда у подсудимого выяснялось прежнее место работы, тот назвал отдел приватизации местного органа власти. «Ясно, – среагировал судья. – Родиной торговали». И назначил в итоге наказание больше, чем просил прокурор.
Тема принятия на вооружение правоохранителями необольшевистской идеологии уже становится общим местом не только в специальных научных исследованиях, но и в публицистике. Антон Носик, говоря о судьях, приходит к ошеломляющему выводу: «В любом оборотне в погонах они видят коллегу, сослуживца и собрата, а в бизнесмене – классового врага», что приводит журналиста к призыву гнать из юстиции оборотней в судейских мантиях. «Покуда они там заседают, неуважение к суду является у нас не уголовным преступлением, а гражданским долгом каждого уважающего себя жителя страны» [46]46
http://dolboeb.livejournal.com/2306862.htm
[Закрыть]. И хотя последний из приведенных тезисов представляется не бесспорным, все же он имеет под собой определенное обоснование. По-другому говоря, уважение к институту судебной власти не есть уважение к конкретному судье, своими действиями такую власть дискредитирующего.
Позволю себе утверждать, что вирусы эпохи революционной уравниловки намного глубже проникли в существо сегодняшних служителей уголовной юстиции, чем это может показаться на первый взгляд. Экспроприаторское правосознание не позволяет им равнодушно взирать на состоятельных людей, и поэтому попавший в руки по стечению обстоятельств уголовный закон становится средством восстановления превратно понимаемой социальной справедливости. «Будем раскулачивать», как сказал в одном известном мне случае судья, давая санкцию следователю на обыск в квартире бизнесмена.
• Каждое судебное утро: из автозака в зал суда
• Платон Лебедев: что день грядущий нам готовит?
• Заготовки перед предстоящим заседанием
• Небольшая передышка
• Координация действий стороны защиты
• Неожиданное счастье: суд с пятого захода удовлетворил ходатайство защиты!
• Фотокорреспонденты в зале
• Рабочий день закончился, путь лежит снова в СИЗО «Матросская тишина»
• Координатор стороны защиты адвокат Генрих Падва
• Адвокат Юрий Шмидт
• Канадский адвокат Роберт Амстердам: жёсткие оценки привели к выдворению из России
• Отец Ходорковского – Борис Моисеевич с Василием Алексаняном на крыльце Мещанского суда
• Поддержать подсудимых пришел один из основных акционеров ЮКОСа – Василий Шахновский (с адвокатами Г. Падвой и К. Ривкиным)
• Перерыв в заседании. Пресса жаждет комментариев адвоката Елены Липцер
• «Вы защитник? Ну и что? Все равно – пройдемте!» (адвокат Владимир Краснов)
• Мещанское правосудие без служебных собак не справляется
• Стражи правопорядка скрывают лица
• Вокруг суда: молодежь поддерживает Ходорковского
Такого рода трюк – сначала разрешить рыночные отношения, а затем начать их душить – уже имел место в относительно недавней нашей истории. Молодая советская власть, столкнувшись с катастрофическим состоянием экономики, была вынуждена в 1921 году провозгласить НЭП – новую экономическую политику, предусматривавшую ограниченное распространение частного предпринимательства. Несмотря на очевидные успехи НЭПа, коммерсантов в итоге отнесли к чуждому классу, было вынесено решение о полном запрете частной торговли в СССР, а в кратком курсе «Истории ВКП (б)» это было объяснено необходимостью непримиримо бороться с «врагом-нэпманом» [47]47
История Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Краткий курс. М., 1938.
С. 248.
[Закрыть].
Впрочем, такого рода коварство имело под собой вполне определенный, хотя и не афишируемый замысел, в реализации которого не последнее место отводилось репрессивному аппарату, включая судебные органы. Едва был запущен механизм НЭП, как глава советского государства Владимир Ленин уже инструктировал народного комиссара юстиции Д. Курского своим письмом от 22 февраля 1922 года: «…Важна боевая роль НКЮста в области нэпо…Не видно понимания того, что мы признали и будем признавать лишь государственныйкапитализм, а государство, это – мы, мы, сознательные рабочие, мы, коммунисты. Поэтому ни к черту не годными коммунистами надо признать тех коммунистов, кои не поняли своей задачи ограничить, обуздать, контролировать, ловить на месте преступления, карать внушительно всякий капитализм, выходящий за рамки государственного капитализма, какмы понимаем понятие и задачи государства.Именно НКЮсту, именно нарсудам здесь выпадает на долю особенно боевая и особенно ответственная задача…Вырабатывать новоегражданское право, новое отношение к “частным” договорам и т. п. Мы ничего “частного” не признаем, для нас всев области хозяйства есть публично-правовое,а не частное. Мы допускаем капитализм толькогосударственный, а государство, это – мы, как сказано выше. Отсюда – расширить применение государственного вмешательства в “частноправовые” отношения; расширить право государства отменять “частные” договоры; применять не corpus juris romani (свод римского права. – К. Р.) к “гражданским правоотношениям”, а наше революционное правосознание».
Весьма показательно, что приведенная строгая инструкция сопровождалась припиской: «Не размножать, только показывать под расписку, не дать разболтать, не проболтать перед врагами». Понятно, что к врагам в то время, впрочем, как и сейчас, были отнесены те, кто поверил призыву поднимать новую экономику.
Трудно не согласиться, что здесь усматривается прямая аналогия с событиями, произошедшими с ЮКОСом, а по большому счету – происходящими в российском бизнесе в целом, когда силовые ведомства, руководствуясь вовсе не законом, а революционным правосознанием, стремятся «ограничить, обуздать и контролировать» частный сектор экономики. При этом на суды возлагается роль, четко когда-то обозначенная Лениным: карать всякий капитализм, усилить быстроту и мощность репрессий. Сегодня тем, кто хорошо знает, как осуществлялась расправа с ЮКОСом и его руководителями, нетрудно представить себе вполне жизненную, хотя, по сути, и несколько фантасмагоричную картину, как были собраны на инструктаж судейские работники из арбитражей и судов общей юрисдикции, которых, помимо прочего, заставили, как в советские времена, конспектировать классика и усваивать содержание как вышеприведенного, так и еще одного письма Дмитрию Курскому: «Суд должен не устранять террор, а обосновать и узаконить его».
Есть еще одно важное обстоятельство. Львиная доля преступлений экономического характера отнесена процессуальным законом к подсудности районных судов, где среди судей нет узкой специализации по причине их малочисленности. И если даже к добропорядочному судье, привыкшему к делам общеуголовной направленности (кражи, грабежи, телесные повреждения, ДТП и т. д.), попадает хозяйственное дело, это создает для него большие проблемы, в которых далеко не каждый желает и может обстоятельно разобраться.
Стоит ли удивляться, что, по рассказам моих коллег, когда довольно шумное в свое время дело о хищении акций поступило в один из районных судов Москвы, то первое, что сделала судья, – попросила участников процесса разъяснить ей, что такое акция. В ином случае я, придя в судейский кабинет, увидел в углу большую стопку томов уголовного дела. Поинтересовавшись его сутью, посвященного, как выяснилось, банковскому мошенничеству, я спросил судью, знает ли он, что такое кредитовые авизо, фигурировавшие там в качестве орудий преступления. Ответ прозвучал так: да, конечно, на днях я что-то по телевизору на эту тему видел.
По отмеченной причине и для облегчения своей работы (правильнее будет сказать – для уклонения от своей работы) судьи почитают за благо переоформить составленное по завершении следствия обвинительное заключение в якобы написанный ими самостоятельно приговор и назначить наказание, совершенно при этом не понимая сути сделки или финансовой операции, признаваемой своей властью криминальной. В этих случаях, по признанию следователя по особо важным делам отдела по расследованию преступлений коррупционной направленности СУ СКП по Московской области В. Кобзева («Власть», 2009, № 39), действует негласное корпоративное правило: при направлении следователем материалов о санкционировании тех или иных процессуальных действий либо уголовного дела для рассмотрения по существу нужно передавать судье дискету или флешку с соответствующим постановлением или обвинительным заключением. Честно говоря, это сильно напоминает описанную в литературе практику конца 30-х годов прошлого столетия, когда к направляемому в судебные органы делу сотрудник НКВД подшивал запечатанный конверт, в котором указывал, какое, по его мнению, следует назначить наказание очередному «врагу народа».
Если кто-то из читателей позволит себе усомниться в истинности сказанного, тех я отсылаю к информационным сообщениям о проходившем в феврале 2008 года совещании московских судей, где председатель Мосгорсуда Ольга Егорова «выразила недовольство тем, что судьи злоупотребляют “техническими средствами”». По словам Егоровой, некоторые судьи при вынесении приговоров просто сканируют куски из обвинительных заключений. Причем, отметила госпожа Егорова, в приговор попадают даже куски текстов с грамматическими ошибками. «“Вы вообще читаете свои приговоры?” – обратилась она к залу» («Коммерсантъ», 11 февраля 2008 г.).
А Марианна Лукьяновская, ранее работавшая в Судебной коллегии по уголовным делам Волгоградского областного суда, на сайте Publicpost.ru в проекте «Судьи о правосудии» (25 мая 2012 г.) рассказала о таком известном ей случае: «Передрали с флешки следствия приговор, а указанный в нем свидетель не только не был в судебном заседании, он уже к тому времени умер. И ничего, фигурировал в приговоре».
Дошло до того, что в опубликованном в Бюллетене Верховного суда РФ (2012, № 5) обзоре судебной практики за II квартал 2011 года в назидание правоохранителям приводится случай, когда представители стороны обвинения, видимо уже привыкшие к раздаче участникам судопроизводства документов в компьютерном формате, вручили обвиняемым не машинописный текст обвинительного заключения, а электронный носитель информации, его содержавший.
А один высокопоставленный судья на условиях анонимности объяснил данный феномен следующим образом: «Судьи действуют по принципу “Хочешь жить в согласии – соглашайся” – они просто переписывают текст обвинительного заключения на бланк приговора, обычно даже не заботясь об исправлении орфографии, ведь они хорошо наслышаны о том, чем иногда заканчивается “самодеятельность” судьи в решении вопросов виновности» (статья «Репрессивно-трусливое правосудие», «Новая адвокатская газета», 2010, № 7).
Мне трудно утверждать категорически, какую из современных методик применяли мещанско-хамовнические судьи – сканер, флешку, дискету или что-то еще более оригинальное, но их приговоры примерно на 80 % выглядели как копии составленных следователями обвинительных заключений, включая повтор стилистических, грамматических и фактических ошибок. Думаю, что и руководившая процессом в Мещанском суде
Ирина Колесникова, и председатель Хамовнического суда Виктор Данилкин на вышеобозначенный вопрос Ольги Егоровой – читали ли они обвинительные приговоры Михаилу Ходорковскому и Платону Лебедеву – смело могли бы ответить положительно, но с одной существенной оговоркой: только в момент их провозглашения.
§ 5. Бойцы невидимого фронта
Как и всем крупным процессам, делам в отношении Ходорковского и Лебедева сопутствовало так называемое оперативное сопровождение, заключавшееся в интенсивном проведении оперативно-розыскных мероприятий силами специальных служб. Их присутствие (в первую очередь МВД и ФСБ) выявилось уже сразу после возбуждения дела в июне 2003 года, поскольку и задержание Лебедева в госпитале имени Вишневского, и последовавшие затем обыски в местах его жительства и работы сопровождались участием сотрудников вышеуказанных ведомств.
Сразу оговорюсь, что по закону не возбраняется привлечение представителей органов дознания для оказания помощи следствию при проведении отдельных следственных действий, как это имело место, например, при производстве многочисленных обысков и выемок. Кроме того, значительную часть работы такого рода специальных служб составляет проведение оперативно-розыскных мероприятий, являющихся основой их деятельности. Согласно легальному определению, оперативно-розыскная деятельность – это вид деятельности, осуществляемой гласно и негласно оперативными подразделениями государственных органов, уполномоченных на то федеральным законом «Об оперативно-розыскной деятельности» в пределах их полномочий посредством проведения оперативно-розыскных мероприятий в целях защиты жизни, здоровья, прав и свобод человека и гражданина, собственности, обеспечения безопасности общества и государства от преступных посягательств. Указанный федеральный закон в числе действий оперативно-розыскного характера называет прослушивание телефонных разговоров, снятие информации с технических каналов связи, оперативное внедрение, контролируемую поставку, опрос, наблюдение, оперативный эксперимент и некоторые другие.
И если бы правоохранительные органы, обладающие таким мощным оружием, как негласные оперативные мероприятия, вели себя достойно и действовали строго в рамках закона, данную тему можно было бы и не затрагивать. Каждый занимается своим делом, и нет нужды обижаться на законопослушного профессионала, даже если его действия тебе не сильно нравятся. Но все дело в том, что в реальности обстояло совсем по-иному.
Вот один из первых примеров такого рода, с которым столкнулась защита. Арест Лебедева состоялся 3 июля 2003 года в Басманном суде Москвы. Сторону обвинения представлял прокурор Лахтин, помимо прочего обосновывавший необходимость заключения под стражу наличием у Лебедева заграничных паспортов. «Независимый и беспристрастный» Басманный суд без тени сомнения арестовал паспортообладателя, но к моменту кассации этих доводов, видимо, показалось кому-то маловато, и в материалах производства Мосгорсуда оказался рапорт сотрудника Департамента экономической безопасности ФСБ РФ майора Нужденовой от 22 июля 2003 года, где она обосновывала опасность того, что Лебедев может скрыться от следствия, не только тем, что он «имеет несколько загранпаспортов», но еще двумя «убийственными» доводами. ФСБ в лице всезнающего майора утверждала, что обвиняемый владеет недвижимостью за пределами Российской Федерации, а кроме того, может воспользоваться частными самолетами, принадлежащими группе «Менатеп-Роспром-ЮКОС», базировавшимися в аэропорту Внуково-3.
Эта триединая ложь была представлена Судебной коллегии Московского городского суда, как признался нам прокурор Лахтин, исключительно по его инициативе – он даже с некоторой гордостью сообщил, что именно ему пришла в голову мысль запросить такой рапорт и инициировать его приобщение к материалам кассационного производства. Надо ли говорить, что Мосгорсуд с готовностью согласился с решением Басманного суда, которое, кстати, по прошествии определенного времени, 25 октября 2007 года, было признано постановлением ЕСПЧ неправосудным и нарушающим Конвенцию о защите прав человека и основных свобод, а затем по этой причине отменено как незаконное Президиумом Верховного суда РФ вместе с кассационным определением городского суда, не пожелавшего прислушаться к доводам защиты.
А теперь рассмотрим по существу порожденную оперативно-прокурорским замыслом лживую триаду псевдодоводов.
Прежде всего следует сказать, что Платон Лебедев сразу и категорически заявил, что никакой недвижимости за границей у него нет. Это дало нам основания потребовать у стороны обвинения приведения конкретных данных о том, в какой стране, по какому адресу и какая именно недвижимость якобы имеется у нашего подзащитного. Надо ли говорить, что ответом было абсолютное молчание, и данный аргумент затем исчез из арсенала наших противников.
Аналогичная картина наблюдалась и касательно внуковских самолетов. Сначала по адвокатскому запросу бухгалтерия ОАО «НК “ЮКОС”» сообщила, что на балансе нефтяной компании никаких летательных аппаратов не числится, включая самолеты и вертолеты. А затем и администрация аэропорта Внуково-3 ответила, что у них частные самолеты «Менатепа-Роспрома-ЮКОСа» не базируются.
Забегая несколько вперед, могу поведать, что воздухоплавательная тема, связанная с Ходорковским и Лебедевым, возникла еще раз в нашем деле несколько позднее, причем в довольно своеобразной форме.
После вынесения Мещанским судом обвинительного приговора, насчитавшего наличие многомиллиардного ущерба, не характерную для них активность развили судебные приставы, пытавшиеся отыскать имущество осужденных где только можно. Грозно требуя дать ответ непременно в течение суток, они интересовались в Министерстве транспорта о принадлежащих Ходорковскому и Лебедеву морских кораблях, в Федеральной службе по надзору в сфере транспорта – о воздушных судах, в Москомспорте – спортивных самолетах. Буйная поисковая фантазия распростерлась столь далеко, что запрос ушел и в Федеральное космическое агентство
РФ (Роскосмос). Судебный пристав-исполнитель В. Супрун в письме от 28 августа 2006 г. № 27–13/984 очень просил «представить всю имеющуюся информацию об имуществе должников, в частности о правах на космические объекты».Вероятно, чью-то светлую голову посетила мысль, что столь состоятельные люди вполне могли на досуге прикупить пару-тройку межпланетных кораблей или на худой конец космодром. Если бы столь же изобретательны были инициаторы арестов Лебедева, а затем и Ходорковского, они наверняка без труда сварганили бы донесение о том, что, по супернадежным оперативным данным, обвиняемые намереваются скрыться от органов следствия на закупленном заранее межпланетном космическом аппарате. Как говорил один печально известный спец по дезинформации, чем чудовищнее ложь…
Кстати, ни яхт, ни океанских лайнеров, ни самолетов с вертолетами, а тем более средств доставки на Луну у наших подзащитных не нашли. У них их попросту никогда не было. Хотя, в отличие от темы не существующей в природе зарубежной недвижимости, буйные летательные фантазии господ обвинителей еще раз всплыли на поверхность, но теперь уже в возражениях Правительства РФ на жалобу Лебедева в ЕСПЧ на свой незаконный арест. Безуспешно пытаясь выдать белое за черное, составители документа опять использовали ложь о «наличии у заявителя доступа к частным самолетам компании, базировавшимся в аэропорту Внуково-3». При этом в своих доводах составители возражений вновь ссылались на рапорт из ФСБ.
Печальная роль упомянутой сотрудницы этой организации прослеживается и в истории с загранпаспортами П. Лебедева, препятствовавшими, по замыслу обвинителей, находиться ему на свободе. Если внимательно прочитать протокол обыска от 3 июля 2003 года, проводившегося в кабинете Лебедева в здании МФО «Менатеп», то обращает на себя внимание следующее. Двух следователей от Генпрокуратуры РФ – Безуглого и Русанову – сопровождали три оперуполномоченных ФСБ, и первой среди них указана Нужденова. Что же было обнаружено и изъято на рабочем месте Лебедева? Среди прочих документов – его заграничные паспорта. Правда, когда вскоре та же следователь Русанова при понятых 9 июля 2003 г. описывала в протоколе осмотра изъятое на работе у Лебедева, паспорта там уже не значились. Возможно, именно такое таинственное исчезновение позволило потом одному из участников обыска, майору Нужденовой, рапортовать об опасности обладания Лебедевым загранпаспортами, которые, как мы уже знаем, были изъяты у нее на глазах в ходе проведения обыска.
Для полноты картины следует, видимо, добавить, что еще в марте 2004 года Лебедев написал на имя тогдашнего генерального прокурора РФ Устинова заявление о преступлении, в котором требовал привлечения к уголовной ответственности за злоупотребления ряда судей, следователей, а также персонально – старшего оперуполномоченного по особо важным делам майора Нужденову. Надо ли говорить, что реакции не последовало…
С огорчением можно констатировать, что и до сего дня абсурдные и безосновательные доводы о намерениях обвиняемого выехать за границу в полной мере используются оперативно-следственными службами при инициировании заключений под стражу. Согласно сообщениям средств массовой информации, печально известный своей судьбой юрист Магнитский был помещен в СИЗО, так как, по мнению следователя, собирался выехать в Великобританию. Подтверждением тому был «убийственный» аргумент – Магнитский незадолго до ареста фотографировался на загранпаспорт! А еще большим свидетельством дикости такого подхода является установленный и позже подтвержденный посольством Великобритании факт, что этот человек туда за визой вообще не обращался.
Если вернуться к нашей теме, то в рамках второго дела в отношении Михаила Ходорковского и Платона Лебедева в большей степени высвечивалась роль МВД, в частности такого его подразделения, как Департамент обеспечения правопорядка на закрытых территориях и режимных объектах (ДРО). О том, почему именно этой милицейской структуре было поручено оперативное сопровождение «дела ЮКОСа», можно только предполагать, поскольку понятно, что ни Лебедев с Ходорковским, ни сама нефтяная компания не относятся к особо режимным объектам, подлежащим столь серьезному контролю [48]48
Из открытых источников, в частности из интервью бывшего начальника ДРО генерал-лейтенанта милиции В. Шлемина, известно, что эта структура родилась в недрах НКВД из отдела военной контрразведки. Занималась охраной общественного порядка и оперативным обслуживанием научно-исследовательских институтов и предприятий оборонных отраслей промышленности, атомных электростанций, космодромов, иных объектов оборонно-промышленного комплекса (см., например, газету «Щит и меч» за 16 февраля 2007 года). В ходе реформы МВД департамент был ликвидирован приказом министра внутренних дел Р. Нургалиева от 23 марта 2010 года, а соответствующие подразделения переданы в подчинение местным органам полиции.
[Закрыть]. Однако ее супербдительные и сверхинформированные сотрудники регулярно накануне очередных продлений стражных сроков поставляли следователям и прокурорам всевозможные донесения о тайных мыслях и коварных замыслах наших подзащитных. Этими донесениями и рапортами прокуроры затем грозно размахивали в судах.
Так, во время следствия по второму делу, в июне 2007 года, начальник оперативно-разыскного бюро упомянутого ДРО полковник милиции В. Шиманович поставил в известность следователя Генеральной прокуратуры С. Каримова о следующем: «По поступающей оперативной информации, обвиняемые по уголовному делу № 18/432766-07 Ходорковский М.Б., Лебедев П.Л. имеют намерения, в случае освобождения из-под стражи, покинуть пределы РФ и предпринять противодействие дальнейшему расследованию вышеуказанного уголовного дела, в частности, оказать давление на участников уголовного судопроизводства, предпринять меры к уничтожению следов преступления».
Нетрудно догадаться, что защита узнала о существовании сего документа и ознакомилась с его содержанием в суде при рассмотрении очередного ходатайства следствия о продлении срока содержания обвиняемых под стражей. Надо ли говорить, что всевозможные возражения, сопровождавшиеся попытками выяснить у противной стороны, на чем основаны заявления оперативных работников о неких призрачно-перспективных намерениях Ходорковского и Лебедева, наталкивались либо на откровенное молчание, либо на ссылки на секретность источников такой информации.
Вот как зафиксировал судебный протокол от 5 марта 2009 года реакцию защиты в Хамовническом суде Москвы на очередной прогностический «шедевр» оперативного замеса: «…есть такая очаровательная организация, которую мы очень сильно полюбили за последние годы, она называется ДРО. Департамент режимных объектов Министерства внутренних дел. Каким-то образом, сидя в Москве, этот ДРО регулярно узнавал, что Ходорковский и Лебедев обязательно сбегут из-под стражи, если только им такую возможность предоставить, поэтому надо их арестовывать. И эта оперативная информация появлялась всегда накануне очередного судебного заседания. Обращаю внимание, на всякий случай, что ДРО сидел в Москве, а Ходорковский и Лебедев были в г. Чите». Впрочем, судью эти уникальные способности оперативных сопровождателей не удивили, и он, как и его предшественники, недрогнувшей рукой продлил срок нахождения подсудимых в СИЗО.
