355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Константин Денисов » Под нами - Черное море » Текст книги (страница 15)
Под нами - Черное море
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 17:25

Текст книги "Под нами - Черное море"


Автор книги: Константин Денисов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

Со дня нашей последней встречи прошли десятилетия. Но каждый раз, когда я бываю на родном «Трансмаше», непременно рассказываю молодым труженикам об этом замечательном человеке, о нашей с ним работе на заводе и службе на фронте в далекие дни боевой страды…

Фронт нуждался в большом количестве различных материальных средств, в том числе горючем, с подвозом которого автотранспорт не справлялся. Мог бы выручить танкер "Иосиф Сталин", но одно только его наименование приводило в трепет начальника любого ранга: "А вдруг потопят?" Не случайно около года танкер простоял на приколе в порту Батуми.

В конце концов Военный совет флота решил все же рискнуть, проведя отдельную операцию по обеспечению перехода танкера из Батуми в Туапсе. Все было тщательно спланировано, проиграно и уточнено. Меня назначили ответственным за прикрытие танкера и кораблей охранения с воздуха, выделив для этого из 7, 62 и 30-го авиаполков 44 истребителя.

Выход танкера назначили на 25 июня. Но в связи о ухудшением метеоусловий, благоприятствовавшим скрытности перехода, танкер в сопровождении сторожевого корабля «Шторм», большого тральщика «Трал» и трех катеров – морских охотников вышел в море в 3 часа 12 минут 24 июня. При подходе к Потп эскорт усилили большими тральщиками «Искатель», "Гарпун" и одним морским охотником. Всего в составе конвоя стало насчитываться 9 кораблей.

Понимая, что объект прикрытия был необычайно важным, я все же из-за низкой облачности и осадков решил держать над ним постоянно четыре истребителя и два противолодочных МБР-2. А в случаях улучшения погоды или обнаружения хотя бы одного самолета противника на любом удалении от конвоя предусмотрел немедленное наращивание числа истребителей в воздухе. В целях маскировки ночью наши самолеты в воздух не поднимались, запрещалось и ведение зенитного огня с кораблей эскорта.

В очередной раз четверка, возглавляемая мною, поднялась в воздух и подошла с установленного направления к конвою. Я не сразу рассмотрел танкер: под тяжестью 14 тысяч тонн горючего его корпус чуть ли не по палубу ушел в воду.

Пока никаких тревожных явлений не отмечалось, и казалось, все кончится благополучно. Правда, на второй день перехода в 7.30 один разведчик противника ненадолго вынырнул из облаков в районе Лазаревской и наверняка обнаружил конвой, истребители перехватить его не успели, не отреагировала и корабельная зенитная артиллерия. После этого, конечно, утроили бдительность, и конвой благополучно прибыл в Туапсе. Танкер встал под разгрузку. К бензохранилищам и железнодорожным цистернам протянулось множество шлангов…

Система туапсинской противовоздушной обороны была приведена в состояние высочайшей боевой готовности. На подступах к порту со стороны моря постоянно дежурили в воздухе 4 – 6 истребителей, остальные могли взлететь по первому сигналу с аэродрома Лазаревская. С наступлением темноты, когда налеты вражеской авиации становились наиболее вероятными, порт задымлялся.

Помню: медленно сгустились вечерние сумерки, землю и море окутал мрак. В это время и поступили данные о приближении со стороны моря самолетов противника. В воздухе находились 6 наших истребителей. Но как они будут действовать, если из-за облачности и дыма прожекторы не в состоянии осветить цели?

Понятно, что зенитчики открыли мощный заградительный огонь, но это не помешало отдельным «юнкерсам» и «хейнкелям» прорваться к порту и неприцельно, по площади сбросить несколько бомб.

Я взлетел на «киттихауке», но, поскольку мотор на нем «пел» так же, как и на вражеских самолетах, зенитки обрушили на меня огонь, как только я подлетел к порту. Пришлось отвернуть в сторону и через пару минут вновь идти на прорыв сквозь свой зенитный заслон. Проскочил. И сразу увидел, что горят три бензоцистерны на железнодорожных платформах. Это несколько успокоило: полторы сотни тонн не 14 тысяч, да еще вместе о танкерам, носящим имя "Иосиф Сталин".

Среди ночи с командного пункта ВВС флота поступило приказание:

– Самолеты до рассвета больше не поднимать, с рассветом быть в готовности прикрывать порт, а затем и конвой после выхода его в море.

Заодно получил информацию о том, что участвовало в налете 14 самолетов противника, сбросивших 130 фугасных бомб. Два «хейнкеля» были сбиты зенитным огнем.

Утро 26 июня выдалось пасмурным, что облегчало разведчикам противника выход к Туапсе. К середине дня враг предпринял несколько попыток прорыва к порту со стороны моря, но наши истребители, барражировавшие под облаками на удалении 20 – 30 километров от города, не пропустили врага к цели. Горы же были закрыты облаками, и противник туда не совался. Корабли и самолеты МБР-2, несущие противолодочную оборону, обнаружили на подступах к порту пять вражеских подводных лодок и неоднократно бомбили их.

Нервы у всех были напряжены до предела, ибо становилось очевидным: противник подтягивает сюда силы, готовится нанести решительный удар. Думалось: "Что ждет нас с выходом танкера в море?"

Наконец в 14.20 "Иосиф Сталин" в сопровождении кораблей эскорта покинул порт. Теперь, освобожденный от груза, он казался громадиной, напоминал длинное многоэтажное здание. Промахнуться бомбой или торпедой по такой соблазнительной цели было просто невозможно. А если учесть, что на танкере отсутствовала броня, а в танках скопились бензиновые пары, то его уничтожение первым же попаданием казалось неизбежным. Вот и защити такую цель!..

Я довел число истребителей в воздухе до восьми. Морские охотники, галсируя в стороне по курсу, почти непрерывно сбрасывали по одной-две глубинные бомбы. Почему-то подумалось, что так можно навести на конвой вражеские подлодки чуть ли не из Турции. А в воздухе – и того не лучше: облачность поднялась до 3000 метров, создав почти идеальные условия для бомбометания даже бомбардировщикам, следовавшим без истребительного прикрытия. А время движется черепашьими темпами, словно в унисон ходу конвоя – 8 – 9 узлов.

А вот и первое тревожное сообщение: на удалении 20 – 25 километров от конвоя наши истребители перехватили и преследуют вражеского разведчика, который на полной скорости пытается уйти в море.

И этого сбить не удалось, и снова остается загадкой: обнаружен ли конвой, переданы ли по радио данные о его составе и местонахождении?

Доложил на пункт управления в Алахадзе свое решение:

– Независимо от воздушной обстановки с наступлением сумерек количество истребителей в районе конвоя доведу до восемнадцати. По моим расчетам, конвой в этот период будет между Сочи и Хостой.

Очередные вечерние сумерки 26 июня… В воздух поднимаются одна за другой пары истребителей. Шестерка, возглавляемая мною, находится строго над конвоем, а две другие – мористее 20 – 30 километров. Одну из них возглавляет мой помощник майор А. Г. Долгушев, другую– командир эскадрильи капитан А. Н. Томашевский. Их шестерки держатся строго под облачностью ж на удалении одна от другой 10 – 15 километров.

Весть о приближении воздушного противника не заставила себя долго ждать.

– На удалении 70 – 80 километров от объекта до 25 вражеских бомбардировщиков, высота 3000 – 3500 метров, курс на объект, – сообщили почти одновременно туапсинский и алахаднинский пункты управления.

Вскоре последовало дополнение:

– Бомбардировщики расчленяются на мелкие группы и идут на вас широким фронтом.

Ясно, предпринимается «звездный» налет. Передаю группам Долгушева и Томашевского:

– "Мессеров" нет, решительнее атакуйте бомбардировщиков парами и одиночными истребителями. Мой рубеж 15 – 20 километров от объекта.

С удаления 40 – 50 километров истребители двух передовых групп вступили в бой. Расчленившись на пары, всматриваемся в хмурое небо и мы, благо, видимость в западном секторе пока еще позволяет что-то различить.

А вот и они – один, а затем пара «юнкерсов» подходят к нашему рубежу перехвата. Одиночку тут же атакует старший лейтенант Новиков, а пару – я с лейтенантом Губановым. Одного прижали так, что он сразу же сбросил бомбы и ушел в облака, но второй продолжал двигаться к цели, несмотря на открытый зенитчиками плотный заградительный огонь. Перенадеялся фашист на свою безнаказанность: еще одна короткая очередь с близкого расстояния – и вот уже его машина горящим факелом посыпалась вниз.

А бой продолжался. То слева, то справа темноту прошивали цветастые строчки трассирующих пуль. Но их становилось все меньше, и вот уже погасла последняя очередь. Атака отбита. Часть истребителей прикрытия приземляется на аэродроме Алахадзе, другие – на аэродроме Бабушеры. Подводим итог: в групповом воздушном бою сбиты шесть и повреждены три немецких самолета; ни охраняемые корабли, ни истребители потерь не понесли.

Следует добавить, что одновременно с налетом на конвой четырнадцать «юнкерсов» пытались нанести удар по аэродрому Адлер, предполагая, очевидно, что именно с него действуют истребители прикрытия. Но враг просчитался. Наши истребители, осуществляя маневр по побережью, ни разу не использовали аэродром Адлер.

Ночью вражеские самолеты еще рыскали в районе предполагаемого местонахождения конвоя, надеясь поразить важную цель. Но с кораблей огня по ним не открывала, противодействие оказывала только береговая зенитная артиллерия, и вожделенного объекта враг так и не обнаружил. А, с рассветом 27 июня попыток нанести по конвою удары с воздуха уже не было. В 15 часов 35 минут танкер "Иосиф Сталин" вместе с кораблями эскорта бросил якорь в порту Батуми,

30 июня 1943 года на страницах нашей постоянной спутницы военных лет газеты «Атака» была помещена большая статья "Ни один пират не допущен к каравану". В ней подробно рассказывалось о боевых действиях летчиков-истребителей, выполнивших 174 боевых вылета, и экипажей лодочной авиации, 27 раз поднимавшихся в воздух на поиск и уничтожение вражеских подводных лодок. Были названы фамилии отличившихся летчиков. Если бы все так хорошо кончалось…

Еще весной сорок третьего у нас в полку оставались в строю два МиГ-3. Думалось, что пересядем на другие, более пригодные для нас самолеты. Но по приказанию начальника ВВС ВМФ генерал-полковника авиации С. Ф. Жаворонкова пришлось направить в Москву группу летчиков и техников для получения еще пятнадцати МиГ-3, принадлежавших раньше частям ПВО.

Долго готовили там изрядно потрепанные «миги» к длительному перелету. Наконец долетели одиннадцать, а четыре из-за технических неполадок потеряли на маршруте.

Привели в порядок «дар» Семена Федоровича и начали использовать «миги» в системе ПВО Поти. Одновременно велась на них и боевая подготовка летчиков.

Как-то, немного отдохнув после выполнения ответственного задания, я вышел из помещения КП и стал наблюдать, как два «мига» вели учебный воздушный бой.

– Кто это "воюет"? – спросил у начальника штаба полка майора В. М. Янковского.

– Командир 1-й эскадрильи капитан К. Н. Никонов тренирует молодого летчика, – доложил Янковский.

Через репродуктор, вынесенный с КП на улицу, мы услышали команду Никонова:

– Заходи в хвост моему самолету, я буду отрываться, а ты смотри, как это надо делать.

Комэск ввел свой самолет в крутое пикирование и со скольжением стал уходить. Молодой летчик, естественно, сразу отстал. Ну, упражнение окончено, можно следовать на посадку. И тут при выводе из пикирования на высоте 300 400 метров с правой плоскости «мига» Никонова сорвалась фанерная обшивка, и машина под большим углом врезалась в землю неподалеку от аэродрома. Так обидно погиб Константин Николаевич Никонов – опытный командир и блестящий воздушный боец, кавалер двух орденов Красного Знамени.

Причина срыва обшивки с плоскости, как потом установили, заключалась в отслоении фанеры из-за большой влажности, характерной для районов Батуми, Поти да и всей Колхидской долины. Тщательно проверили все оставшиеся «миги», и на большинстве их плоскостей обнаружили различной степени отслоения, которые при обычных осмотрах не привлекали внимания.

Прошло всего несколько дней, как полк вновь пережил летное происшествие. В вечерних сумерках в хорошую погоду молодой летчик младший лейтенант Владимир Воронов при заходе на посадку на «миге» забыл выпустить шасси. Несмотря на красные ракеты и красный флаг финишера, он не ушел на второй круг и приземлил машину на основную полосу на фюзеляж. Тяжелые удары винта о грунт, скрежет металла, снопы искр за искалеченным самолетом… Если бы лопнула хоть одна трубка беизосистемы, быть пожару!

Пришлось летчика наказать в дисциплинарном порядке и отстранить от полетов. Но это, конечно, слабое утешение, когда выяснилось, что боевой самолет восстановлению не подлежит, и его пришлось списать…

Кончилось огневое лето сорок третьего. Как сейчас известно, замыслом начавшейся 9 сентября 1943 года Новороссийско-Таманской операции наших войск предусматривался главный удар на новороссийском направлении, где серьезными препятствиями были горы и леса. Кроме того, ожидая высадку наших десантов, противник подготовил от Новороссийска до Анапы мощную противодесантную оборону.

Несмотря на это, благодаря мощной поддержке авиации и смелому прорыву на катерах в Новороссийский порт, там высадился десант. 16 сентября город был полностью очищен от врага. 21 сентября войска 18-й армии при содействии авиации 4-й воздушной армии и части сил Черноморского флота освободили Анапу, а 9 октября 56-я и 9-я армии завершили изгнание врага с Таманского полуострова. Активно действовала авиация 4-й воздушной армии и ВВС Черноморского флота в ходе боев за Новороссийск. Особенно отличилась 11-я штурмовая авиадивизия, возглавляемая подполковником А. А. Губрием, награжденная орденом Красного Знамени и удостоенная почетного наименования «Новороссийская».

За неделю до начала Новороссийско-Таманской операции меня срочно вызвали на командный пункт ВВС флота, который находился в Мокапсе, в 20 километрах южнее Туапсе. До Лазаревской летел на «яке», потом пересел в автомашину. Как же приятно было ехать в пору бабьего лета по извилистой, утопавшей в зелени прибрежной дороге Кавказа! Хотелось выскочить из кабины, искупаться, отдохнуть на пляже и наконец-то по-настоящему ощутить прелесть морского воздуха. Ведь шел третий год войны и летали мы над морем, а его, как невесело шутили, даже не видели.

Однако мечта мечтой, а пока, хотя Кавказ уже освобожден, расслабляться недопустимо. На очереди Крым, а затем…

Размышления прервал голос водителя: "Приехали!" Впервые увидел я Мокапсе и поразился красотой роскошного здания – дворца, в котором до войны был санаторий, а сейчас в нем размещался КП ВВС. Командный пункт во дворце после привычных землянок, подвалов, блиндажей! Было чему изумиться.

Нашел кабинет командующего. Василий Васильевич Ермаченков, ставший уже генерал-лейтенантам авиации, только что прилетел из Геленджика и разговаривал о чем-то со своим заместителем по политчасти генерал-майором авиации Л. Н. Пурником.

Меня он сразу поставил в тупик:

– Под документами 7-го полка я неизменно вижу подпись "гвардии майор"… Выходит, гвардеец без гвардии? А это то же самое, что полководец без войска. Вот мы и решили – подполковника Любимова назначить командиром 4-й дивизии, а вас поставить на его место, то есть командиром 11-го гвардейского полка. Командование же 7-м полком возложить на майора Янковского, вашего начальника штаба. Как смотрите на такую перестановку?

– Что же смотреть, товарищ генерал, по опыту знаю, раз предлагаете, значит, уже решили. А быть во главе гвардейского полка сочту за честь.

– Правильно поняли, – одобрил генерал. – Ведь из семи истребительных полков на флоте только два гвардейских: 6-й, в котором вы раньше служили, и 11-й. 6-й вооружен «яками», так он и будет воевать на них, а 11-й сейчас перевооружаем на ленд-лизовские «эркобры». Вот и будете взаимодействовать, как два ударных полка. Учтите, что вам и Авдееву придется воевать в самых «горячих» местах. Так что желаю успеха, гвардеец!

В штабе авиации я порадовался известию о повышении в должности моего друга – полковника Алексея Захаровича Душина. Его назначили на впервые учрежденную должность заместителя командующего ВВС флота но противовоздушной обороне.

О многом раздумывал я на обратном пути, строил планы на будущее и настраивался на работу с коллективом новой части. Правда, новой она была относительно, поскольку 11-й гвардейский – это в прошлом 32-й авиаполк, который до войны базировался тоже на евпаторийском аэродроме, а потом рука об руку мы воевали под Перекопом и в Севастополе. Меня в этой части знали.

Итак, опять на фронт, туда, где непосредственно решается судьба страны.

Приказ о моем назначении командиром 11-го гвардейского полка пришел 3 октября 1943 года. Сдача полка своему начальнику штаба не потребовала много времени. К исходу того же дня телеграммой доложили командующему ВВС о сдаче полка и о приеме его Янковским…

В Геленджик прибыл рано утром 4 октября и, как только покинул кабину самолета, сразу оказался в окружении знакомых летчиков, инженеров и техников.

Вскоре на эмке подъехал И. С. Любимов, с которым мы крепко расцеловались. Сколько раз я смотрел в глаза этому доброму по натуре, но исключительно мужественному воину и всегда поражался его храбрости и беззаветной преданности Родине. Бывало, прихрамывая, с палочкой в руке подходил он к самолету. Наденет парашют, палочку оставит технику и – в воздух. Бесполезным занятием были попытки уговаривать его не летать. Он со своими гвардейцами участвовал в воздушном сражении на Кубани, над Новороссийском. В исключительно трудном поединке завалил Ме-109 с намалеванным на борту ягуаром, ненавистным ему зверем еще по воздушным боям под Перекопом.

Когда после посадки он открывал дверь своей «эркобры» (для краткости ее называли "кобра"), все видели его неизменно улыбающееся лицо и слышали привычные слова:

– Все хорошо!

В гневе его никогда не видели, распоряжения он отдавал спокойно и без особого внешнего волнения воспринимал подчас далеко не приятные доклады.

Гвардейский полк заканчивал перевооружение на «кобры» – истребители американского производства, но более скоростные, чем их предшественники «киттихауки». Они имели на вооружении пушку калибра 37 миллиметров и четыре крупнокалиберных пулемета. В отличие от всех известных типов истребителей периода второй мировой войны «эркобра» была единственным самолетом с дверями с обеих сторон кабины пилота и с мотором, расположенным за спиной летчика.

К вечеру того же дня мы закончили прием-сдачу полка, а потом едва ли не всю ночь проговорили с Иваном Степановичем о важном и мелочах.

– Самым тяжелым для меня, Костя, было ранение под Перекопом, а потом операция. Отняли ступню левой ноги, хирурги грозились отрезать и раненую правую, – с волнением рассказывал Любимов.

– Ну как же, – отвечал я, – хотя в ту пору и были тяжелые бои, мы все помнили о тебе, постоянно интересовались состоянием здоровья. Многие из нас писали, желали скорейшего выздоровления,

А друг продолжал:

– С трудом, но отстоял я все же правую ногу. Залечили и левую. Только мучил вопрос: "Неужели отлетался?" Сделали протез, и началась борьба с самим собой. Тренировки и тренировки! Научился ходить на протезе, забросил костыли, а вот палочка осталась надолго. Я ее нарек «стэком», своего рода тросточкой, которой пользуются для фасона богатые джентльмены.

Вспомнили, как прибывшего после госпиталя друга я отправил в Абашу, где находился на переформировании 32-й полк. Там Иван убедил врачей, что может летать, и добился назначения штурманом этой части, которой по-прежнему командовал подполковник Н. З. Павлов – авторитетный руководитель и прекрасный боец. Погибнет он позже, в воздушном бою над Туапсе, но еще при нем Любимов успеет сделать более десятка боевых вылетов. Он же и заменит своего павшего командира…

За такими воспоминаниями и скоротали мы ночь. А рано утром 5 октября Иван Степанович сделал прощальный круг на УТ-1 над аэродромом Геленджик-нижний и улетел. Помахав ему вслед рукой, сел я в автомашину и отправился на аэродром Геленджик-верхний для доклада командиру 1-й минно-торпедной дивизии Герою Советского Союза полковнику Н. А. Токареву – в его дивизию входил 11-й гвардейский полк, основная задача которого состояла в сопровождении бомбардировщиков и торпедоносцев до цели и обратно.

Это была моя далеко не первая встреча с Николаем Александровичем Токаревым. А первая состоялась ранней весной 1935 года. Тогда я подошел строевым шагом к учебному самолету У-2, рядом с которым стоял инструктор с тремя кубиками на петлицах кожаного реглана – старший лейтенант Токарев. Доложил:

– Курсант Денисов прибыл для ознакомительного полета!

– Садитесь в кабину, – распорядился инструктор.

С того полета и началась моя летная практика в Ейском авиационном училище. Помнится, в перерыве между полетами наш инструктор беседовал с нами, курсантами, рассказывая много интересного из жизни летчиков. Немногословно говорил и о себе. В ту пору ему исполнилось 28 лет, а коммунистом он стал в девятнадцать. Окончил военную школу пилотов, летал на самолетах многих типов и, сам не мысля жизни без авиации, нас увлекал небом. Но не прощал ошибок, малейшей небрежности, недисциплинированности. "Небо за беспечность наказывает строго, даже жизнью", – не раз напоминал он курсантам.

Первое знакомство с небом, со скоростью и высотой подарил нам тогда Токарев, но, к великому нашему огорчению, его вскоре перевели в строевую часть. Благо, первый инструктор остается в памяти его питомцев навсегда. С радостью мы узнавали о награждениях Николая Александровича – за успехи в боевой и политической подготовке орденом "Знак Почета", за проявленный героизм в советско-финляндской войне орденом Ленина, а затем и о присвоении высокого звания Героя Советского Союза.

Великая Отечественная война застала Токарева в Крыму в должности заместителя командира 2-го минно-торпедного авиаполка. Вскоре он стал его командиром. Этот полк успешно действовал по важным объектам в глубоком тылу противника, одним из первых на флоте стал гвардейским.

Комиссар полка И. Е. Мещерин в газете "Красный флот" еще 4 апреля 1942 года писал: "Летчики полка сделали свыше тысячи самолето-вылетов. В жестоких схватках с фашистами выросли и закалились командиры экипажей, штурманы, стрелки-радисты и техники. За мужество, отвагу и героизм правительство наградило 42 человека…" А сколько после этого было совершено героических подвигов самим Токаревым и его подчиненными, не счесть!

В сентябре 1942 года Николая Александровича назначили командиром 63-й авиабригады, преобразованной в июле 1943 года в 1-ю минно-торпедную авиационную дивизию.

"Узнает ли?" – думалось, когда подходил к кабинету Токарева. Он встретил улыбкой и на уставное представление ответил:

– Помню, «белобрысый», помню! (Так он впервые назвал меня еще при первой встрече в Ейске и вот – не забыл.) Наслышан о твоих делах. Одобряю…

– Товарищ полковник, я очень доволен, что назначен служить в вашу дивизию. Откровенно говоря, наскучила за год служба в системе ПВО баз, портов и конвоев. Задачи, конечно, ответственные, вылетов много, а вот встреч с противником мало. Да и боевая подготовка замучила. Ладно, если бы готовили летчиков для своего полка, а то научишь их всему, душу вложишь и тут же лучших забирают в другие части. А ведь летать приходится чуть ли не на метле – новые самолеты нам дают в последнюю очередь…

– Ну, ничего, в 11-м гвардейском будет все основательнее, – прервал Токарев мой затянувшийся монолог. – Уж во всяком случае с самолетами там полный порядок. Я завтра пришлю своего помощника по летной подготовке, он вас выпустит на «кобре», а пока поизучайте материальную часть. Самолет все же своеобразный – третья посадочная точка впереди, а мотор сзади. Надеюсь, не попытаетесь устроиться в кабине задом наперед, – пошутил полковник.

– Никак нет. Я с этой машиной немного знаком.

– Вот и ладно. Учтите, полк летает на «кобрах» недавно, молодежь их как следует еще не освоила. Поэтому хорошо спланируйте дальнейшее ее обучение. Изгнание немцев с Таманского полуострова завершается, напряжение в боевой работе, вероятно, спадет, и тогда появится больше возможностей для основательной, планомерной учебы. Учтите еще одно: в полку что-то не ладится с плоским штопором, неопытные летчики попадают в него, а самолет вывести в горизонтальный полет не всегда могут. На этом уже потеряли два самолета и одного летчика.

После некоторых других указаний и предварительной информации о возможных перемещениях в полку закончилась эта, отделенная годами от предыдущих, встреча с замечательным человеком и боевым командиром Николаем Александровичем Токаревым.

На ознакомление с делами полка, совещание с руководящим составом и беседу с летчиками ушел почти весь день 5 октября. Но все же к вечеру я успел подняться в воздух на «кобре». Выполнил фигуры высшего пилотажа, опробовал в сторону моря мощное вооружение. Сделал вывод: воевать можно – самолет не только комфортабельный, но и грозный.

В военно-воздушных силах Черноморского флота давно сложилась традиция: прибыл в авиагарнизон – обязательно посети могилы боевых друзей, павших смертью храбрых в воздушных боях и на земле от ударов противника. В Геленджике погибло несколько летчиков из нашей 3-й эскадрильи и последними из них были Д. Г. Цыганов и Г. И. Матвеев.

Как погиб Дмитрий Григорьевич Цыганов, я уже знал, а вот как воевал Георгий Иванович Матвеев после ухода его из Севастополя на переподготовку в мое отсутствие и при каких обстоятельствах он погиб, я еще сведений не имел.

Рано утром 6 октября я с заместителем по политчасти подполковником Семеном Яковлевичем Леписа поехали на кладбище, где были захоронены авиаторы-черноморцы. Мы обошли многие могилы, задерживаясь у тех, где покоились близкие и дорогие нашему сердцу боевые друзья.

Вот могила Цыганова и почти совсем рядом – Матвеева. На постаменте его могилы – фотокарточка, сделанная незадолго до гибели. На груди четыре ордена Красного Знамени, что уже само говорило о том, каким он был командиром и воздушным бойцом.

Почтив память павших друзей, мы вернулись обратно. А вскоре Герой Советского Союза капитан К. С. Алексеев рассказал мне о последнем периоде службы и о гибели Георгия Матвеева.

После переподготовки Матвеев командовал все той же родной 3-й эскадрильей, а затем его назначили заместителем командира 6-го гвардейского истребительного авиаполка и присвоили звание майор. И вот во второй половине дня 13 мая 1943 года более 40 вражеских бомбардировщиков, прикрываемые двадцатью Ме-109, обрушили свой бомбовый груз на позиции наших войск в районе Малой земли. В воздух были подняты шестнадцать Як-1 во главе с командиром полка майором М. В. Авдеевым. В разгоревшемся воздушном бою гвардейцы сбили семь вражеских самолетов. Смело дрался и одержал очередную победу майор Георгий Матвеев, но в конце боя его самолет был подожжен, и летчик, покинув пылающую машину на парашюте, приводнился в Цемесской бухте.

Немедленно выслали из Геленджика МБР-2, прикрываемый четверкой истребителей, но из-за артобстрела и противодействия «мессеров» произвести посадку лодочный самолет не смог. Тогда по приказанию командира Новороссийской военно-морской базы контр-адмирала Н. Г. Холостякова в море вышел сторожевой катер, на борту которого находился заместитель командира 6-го гвардейского авиаполка по политчасти майор С. С. Изотов. Летчика катерники нашли, но, когда матросы подняли его на палубу, майор Матвеев был уже мертв…

С каждым днем все больше втягивался я в боевую работу 11-го гвардейского истребительного полка. Была налажена и боевая подготовка. Вскоре пришла радостная весть – наши войска очистили от врага Таманский полуостров. Получил приказ ознакомиться с аэродромом Анапа на предмет базирования на нем полка. В Геленджик прибыли полковник М. Д. Желанов и полковой комиссар А. С. Мирошниченко. Оказалось, что они тоже имели задачей обследовать этот и другие аэродромы. В путь отправились вместе автомашиной.

Вот выжженная до основания Кабардинка, а вслед за ней и кое-какие признаки гигантского в прошлом цементного завода. Все разрушено, разбито, сиротливо стояли в тупике лишь несколько железнодорожных платформ с высокими металлическими бортами. Как память боевому прошлому одну из них потом водрузят на постамент в районе цементного завода.

Миновали полуразрушенный Гайдук, небольшой горный перевал, называемый Волчьими Воротами. Здесь разрушений меньше, но зато бывшую курортную Анапу не узнать: от санаториев остались одни коробки. Так же выглядели служебные здания и учебный корпус морского пограничного училища. А вот летное поле аэродрома, капониры и землянки сохранились, требовалось лишь их разминировать.

Очень захотелось узнать, живы ли знакомые анаповцы, и прежде всего те, у кого квартировали в свое время командиры из 7-го авиационного полка. Подъехали к дому, где раньше жили я и начальник штаба части.

Из дома вышла хозяйка, которая вначале не узнала нас, а потом бросилась навстречу со слезами на глазах. После обмена вопросами и ответами женщина поведала нам любопытную историю.

Оказалось, что немцы держали на учете многих наших летчиков, и прежде всего командиров полков, эскадрилий, которые наносили им особенно чувствительный урон. Каким-то путем фашисты добыли и их фотокарточки. И вот на стене здания парикмахерской, расположенной в центре города, время от времени появлялись для всеобщего обозрения увеличенные фотографии или просто листы бумаги с фамилиями советских летчиков, написанными крупными буквами и перечеркнутыми черной краской – мол, сбит. В один из дней появилась там и моя «погашенная» карточка. Увидев ее, наша хозяйка дома сильно переживала и искренне обрадовалась, встретив меня живым и здоровым.

Нетрудно было убедиться, что, как и все советские люди, жители Анапы не верили лживой немецкой пропаганде о близкой окончательной победе вермахта, разгроме советской авиации. Наша авиация к тому времени представляла уже могучую силу, способную громить противника в воздухе, на земле и на море. На фронте появились новые дивизии штурмовиков, бомбардировщиков, торпедоносцев и истребителей. Росли и ряды гвардейцев.

Нас ждал Крым!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю