Текст книги "Метаметафора"

Автор книги: Константин Кедров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Кто глаз несет кто глазницу

вот жрецы поэты

прижимают к паху

кувшины с мозгом

Правое полушарие несут на запад

левое на восток

В горло трубят все по очереди

фальшиво и сипло

Другие части упрятаны далеко

Многое разворовано

Разнесено

по разным графам

В графе «нога» – рука

в графе «желание» – прочерк

В этот миг погребаемый воскресает

Его извлекают частями

как шахматы из доски

и собирают

расставляя по клеткам

Левая сторона – белые

правая – черные

как всегда не хватает

руки – ладьи

Приносят нос – слон

глазной гамбит

или рокировка

жертвуют головой

выигрывают коня

Белые начинают

Черные как всегда выигрывают

Шах сопровождается

ритуальным матом

Все плачут

– Восстань, Озирис

Воссоединись

Каспаров и Карпов

Черный чемпион

с белым претендентом

Встает Озирис

присоединяя

Северный полюс

К Южному

Запад к Востоку

Голову к шее

Шею к траншее

Глазомер к мушке

Мушку к норушке

Сначала восстал голос

потом дыхание

еще ничего не видно

а уже говорит и дышит

Может так и оставить

как шахматную партию

в телефоне

е-2 – е-4

едва четыре

1986

* * * * * * * * * *

Моцарт с гитарой

С Лешей Хвостенко я познакомился в1989 году в Париже. Потом на фестивале международного авангарда в городе легендарного Тартарена из Тараскона мы выступали перед ошалевшими гражданами Франции. Леша еще не оправился после тяжелейшей операции, которая в России вряд ли закончилась бы так же благополучно. Время под капельницей он вспоминал, как некую подключенность к космосу. «Это очень интересный опыт. Наверное так чувствует себя дерево и трава». Я окончательно запутался, какие песни Хвостенко полностью принадлежат ему, а какие созданы в паре с великим эзотериком Анри Волохонским. И уж совсем невозможно распутать клубок имен вокруг великой молитвы «Над небом голубым есть город золотой». Ясно только, что без Лешиной интонации эти слова мертвы. Ведь это про него сказано: «Кто любит, тот любим, кто светел, тот и свят».

Внутренне именно ему посвящены многие строки моих парижских поэм.

Василий Блаженный на площади Жака

Блаженный Жак на месте Блаженного

Мне давно подсказала Жанна

Тайную связь такого сближения

Каждому городу свой Баженов

Каждому перекрестку ажан

Каждому времени свой Блаженный

В каждой блаженной Жанне блаженный Жан

Я был понят мгновенно. «А то поэзия забралась от нас на такие высоты, что нам до нее уже и не дотянуться» – сказал он перед тем, как прочесть посвященное мне стихотворение.

ЧАСОСЛОВ

Косте Кедрову

в половине дышали мыши

дважды в четверть укладывалась повозка

святой Мартин куковал утренним богом вишней

я вышел из русского имени в иней

голая кошка собака легла легкой походкой

август блаженному Августину кланялся месяц

тучная радуга накрыла поле дороги

открылось окно занятое спящей птицей

глаз тигра держал на ладони Симеон Столпник

я читал написанное тут же слово

Женевьева говорила Париж

святая и светлая белей бумаги

Здесь все построено на откликах подсознания на миры разверзаемые в новых словах. Я уверен, что все слова значат совсем не то, что они значат. В начале было Слово, но, чтобы его понять не хватит времени всей вселенной. Зато можно почувствовать все до конца и сразу.

В середины фамилии Хвостенко буква О, как жерло его гитары. Он пишет свою фамилию просто Хвост. После клинической смерти он услышал радостное восклицание санитарки парижского госпиталя. «Эрюсите!». Я вспомнил об этом на Пасху в Сергиевом подворье в Париже весной 1991. Мы стояли с Лешей со свечами в руках, а священник восклицал «Христе эрюсите». Мы ответили «Воистину воскресе». Начальные буквы фамилии Хвоста звучат, как пасхальное приветствие Х.В.

В центре северного полушария неподвижная Кол – звезда, вокруг которой вращаются все другие звезды. Сегодня она неподвижный центр мира. Так Илья Ильич Обломов или Илья Муромец на печи интересны только своей неподвижностью. Вокруг суетятся штольцы. Таким был Фауст в своей келье-лаборатории. Стоило ему, исказив смысл «Евангелия от Иоанна», вместо «в начале было Слово» написать «в начале было Дело», и он превратился в суетливого метафизического идиота. Идиот Достоевского неподвижен. Любое неловкое движение – разбитая ваза. Суетятся, любят, режут вокруг него. Неподвижен Онегин, даже когда путешествует. Заставили действовать – тотчас друга убил. От Христа тоже все время чего-то требовали, но он оставался статичен даже на кресте.

Кассиопея – Анна Каренина попадает под поезд Большой Медведицы.

Итак, Толстой – это Большая Медведица пера – восклицает Победоносиков. Он прав. Б.Медведица – повозка мертвых, увозящая души в бессмертие. Подсознательно знает об этом и Маяковский. «Эй, Большая Медведица требуй, что б на небо нас взяли живьем». И еще, «С неба смотрела какая-то дрянь величественно, как Лев Толстой».

Над гомеровской Троей восходит звездный хромоногий конь Пегас он же по-хетски Пехасис – «изобилующий». Это происходит в дни весеннего равноденствия. Потому Пехасис дал имя двум Пасхам, еврейской и христианской. Анаграмма Пехасиса – Пейсах – «исход».

Крылатый белый конь Бурак уносит Магомета в надзвездные миры. Пророк страдал священной болезнью – эпилепсией. Он выронил кувшин с водой и прежде чем из черепков вылилась вода – успел обозреть на Бураке все пределы Аллаховы. Об этом вспоминает князь Мышкин – прообраз Христа сегодня. Бурак и Сивка Бурка вещий каурка – мистический конь прозрения. Конь поэтов. Гете во второй части «Фауста» расшифровал звездный код части первой. Маргарита превратилась в Венеру. «Венера, Венера... Эх я, дурак», – шепчет сосед-бухгалтер, превращенный в борова волшебным кремом Маргариты. Повод коня Воланда состоит из лунных цепочек, шпоры – белые пятна звезд, а сам он только глыба мрака. Так Пехасис – Пегас Булгакова разросся до пределов вселенной, стал ею ибо тела при скорости света обретают бесконечную сущность, вывернувшись в мироздание.

Человек погружается в купель из звездного неба. Ныряет в млечный котел и выходит из него «одеянный светом яко ризою». Его новый звездный облик часто невидим для окружающих. А его звездная речь кажется бессмысленной и бессвязной.

* * * * * * * * * *

«Заинька и Настасья»

Впервые мне удалось вырваться на просторы абсолютно свободного текста в этой симфонической поэме, восходящей к последней симфонии Густава Малера и к «Просветленной ночи» Шенберга. Лето в Малеевке 83-го года было пронизано полетом стрекоз над зеркальными прудами. Там зародилось во мне название нового поэтического движения ДООС – Добровольное Общество Охраны Стрекоз.

Заинька и Настасья

Растерянно стрела летела

не задевая тела

летела вдаль стрела ночная

дробя осколки дня.

Я ни о чем не думал дольше

чем веер четырех сторон

растягивалось вдаль пространство

там я летел

Кому принадлежит сей остров

сия страна

Корабль распахнутый как поле

из ничего

он втиснут в кромку голубую

из этих фей

навеянных прохладой горькой

лугов стогов

Дарован бабочке небесной

древесный плот

она распахивает двери своих двух крыл

и вовлекая все пространство в свои слои

плывет та теневая фея из сдобных сот

Как голубь начинал ворклив

дробить свой звон

на самом дне всего пространства

мой сонный сын

Трижды вычеркнутый из книг

но напечатанный по слогам

в поминальник

или в букварь.

В конечном итоге ты только шрифт

рассыпанный по лугам

все состоит из себя во всем

будет луг твой

как голубок

Был я лирником и мурлыкой

орамура

отныне

я в тесном не-сне живу

постоянно воспламеняем

люблю

Два волкодава Заинька и Настасья

посуху плывут из грозы

Сколько бы ни было лет вселенной

у человека времени больше

Переполняют меня облака

а на заутрене звонких зорь

синий журавлик и золотой

дарят мне искренность и постоянство

Сколько бы я ни прожил в этом мире

я проживу дольше чем этот мир

Вылепил телом я звездную глыбу

где шестеренки лучей

тело мое высотой щекочут

из голубого огня

Обтекаю галактику селезенкой

я улиткой звездной вполз в себя

медленно волоча за собой

вихревую галактику

как ракушку

Звездный мой дом опустел без меня

1984

* * * * * * * * * *

«Дальнейшее – молчанье»

Эти последние слова Гамлета всегда приводили меня в смятение. В молчании человек сливается с Космосом, который упрямо молчит. Можно озвучить это молчание Бога и звезд любыми словами, но еще интереснее рассказать о самом молчании. В 1987 году я проснулся среди ночи и вдруг ясно ощутил возможность рассказать о молчании Гамлета. Ведь я филолог. Для меня молчание такой же текст как любые звуки и знаки. Сама возможность дать филологический анализ молчания вернула меня к воспоминаниям буддистской юности, когда, читая трактаты Дигнанги и Дхармакирти с Нагаруджаной я отчетливо ощутил затылком дуновенье нирваны. «Нирвана высока как горы, глубока как океан, сладка, как мед, горька, как горчица». «Алмазная сутра» – гениальное открытие Елены Блаватской напомнила о мировом звуки АУМ, который сам по себе есть только описание мировой тишины. «Тишина – ты лучшее из всего, что слышал». Пастернак забыл здесь добавить, что для того чтобы услышать тишину ему всю жизнь был необходим громкий Скрябин. Пифагор утверждал, что все планеты, двигаясь по орбитам издают неслышимый человеческим ухом вибрирующий звук. Звуки планет сливаются в гармонию сфер. Если бы человек услышал эту небесную музыку, на него обрушился бы невыносимый для слуха грохот и скрежет. Если бы Пифагор услышал финал девятой симфонии Бетховена, он бы сказал, что это и есть то самое невыносимое скрежетанье. Для нас это уже вполне сглаженная мелодия.

Но взвизгнула громада двух небес

Летят

Филонов в ад

Лентулов в свет

Самая авангардная музыка от Шенберга до Шостаковича, от Шнитке до... кого угодно для меня невыносимо пресна. Берлиоз применял пушки для исполнения своего Реквиема, но лязг парижского метро намного звучнее. В «Сталкере» Андрея Тарковского финал девятой возникает из грохота поезда, но главное в том, что это слышит глухонемая девочка, прислонившись ухом к вибрирующему столу. Чтобы слышать музыку слух не нужен. Когда человеку нечего сказать, он прибегает к хору и ору. Кричать надо шепотом. А еще лучше молча. «Прежде, чем что-нибудь написать, посмотри как прекрасен пустой лист бумаги». Эта китайская мудрость весьма сомнительна, поскольку без текста пустоту не увидишь. Главное в колесе не ободья и спицы, а пустота в середине, вокруг которой они вращаются. Но на пустоте тоже далеко не уедешь. Нужны ободья – звуки и спицы – смыслы.

Миг зависания неописуем

Так игла парит над хребтами звука

Так Шенберг преображен в зыбь и дрожь

О Господи

пошли мне эту иглу

ныне уплывающую

за горизонт

звука

плывущего над горами

Им несомые

и невесомые

будем продолжены

Иже еси Дебюсси –

Равель на ухабах Баха

Режиссер Барро утверждал, что в пьесах Чехова для него важнее всего паузы, пронизывающие текст. Я вспомнил об этом, когда вместе со Смоктуновским снимался в передаче «Отцы и дети». Я дал Смоктуновскому роль всех отцов от Кирсанова до Базарова. Он долго не мог этого понять, а когда понял, то сразу преобразился и стал отцом всех отцов. Я заставил его убить Базарова на дуэли в парке Останкино среди античных скульптур. После выстрела наступило молчание. И вот тут Смоктуновский раскрылся в полную свою мощь. Он просто молчал в своем неизменно белом плаще, но это молчание было оглушительным и перекрывало все крики Базарова. Мы втрое сократили эту паузу, но она все равно тянулась до бесконечности, как до бесконечности.

Гамлет Смоктуновского иронизирует. Гамлет Высоцкого кричит. Но ведь у пьесы Шекспира есть продолжение. Дальнейшее – молчание.

* * * * * * * * * *

Комментарий к отсутствующему тексту

Этот текст является комментарием к отсутствующему тексту. Хотя отсутствующий текст является комментарием к этому тексту. Текст построен таким образом, что искажения, вносимые самим высказыванием, оставляют как бы ядро и первооснову. Отсутствие текста делает искажения минимальными. Здесь нужно сосредоточиться. Именно в этом месте давление отсутствующего текста достигает максимального напряжения изнутри и минимальной тонкости снаружи. Аналогия цыпленка, проклевывающего прокладку внутри яйца, или матери, чувствующей из чрева толчки младенца как некое щекотание вплоть до опасности прободения – вот что ожидает неосторожного читателя или слушателя.

Вот тут-то и возникает проблема финала. Отсутствующий текст бесконечно длинен, но в то же время он не менее бесконечно краток. Поэтому как комментатор я полностью признаю свое поражение и возлагаю все надежды на дальнейшее отсутствие Отсутствующего текста...

Я написал этот комментарий в 1987 году, а в 1997 Алина Витухновская вручила мне манифест под названием «Текст через пытку». Это весьма существенное дополнение к молчанию Гамлета, хотя Алина имела в виду себя и только себя.

Впрочем Отсутствующий текст можно получить методом убывания.

Возьмем, к примеру, определение Бога, данное Спинозой.

«Бог есть субстанция с бесконечным множеством атрибутов»

Бог есть субстанция с бесконечным множеством

Бог есть субстанция с бесконечным

Бог есть субстанция с

Бог есть субстанция

Бог есть

Бог

Исчезновение текста не менее загадочно, чем его возникновение из ничего. «Илиада» возникла из морского прибоя. «Море уходит вспять. Море уходит спать» – писал Маяковский завершая гомеровский период поэзии. Море – мера Гомера. Православная Литургия могла появиться только в приморской Византии.

Морская литургика

акафист прилива

молебен отлива

Брег гудит от молитвенных волн

Хризостом

истомленный исторг глагол

Небо взыграло волнами света

ПЕРВАЯ ВОЛНА

– Царю небесному –

ВТОРАЯ ВОЛНА

– Утешителю души Истинной –

ТРЕТЬЯ ВОЛНА

– Иже и везде сый –

ЧЕТВЕРТАЯ ВОЛНА

– И вся исполняя сокровища благих –

ПЯТАЯ ВОЛНА

– И жизни подателю –

ШЕСТАЯ ВОЛНА

– Прииди и вселися в ны –

СЕДЬМАЯ ВОЛНА

– И очистисти ны

от всякия скверны –

ВОСЬМАЯ ВОЛНА

– И спаси Боже души наши –

ДЕВЯТЫЙ ВАЛ СВЕТА

– Аминь –

Ошиблись Маркс и Энгельс... Не бытие, а небытие определяет сознание.

Чижик-пыжик, где ты был?

Чижик-пыжик, где ты?

– Был...

–

ПОЕДИНОК СО СМЕРТЬЮ

Человек – это изнанка неба

Со времен Птолемея Человечество рассматривало свое местоположение во Вселенной, а надо было рассматривать местоположение Вселенной в себе.

Я осмелюсь высказать совершенно невероятную для большинства людей мысль. Человек не внутри Вселенной, а одновременно и внутри и снаружи обхватывает ее собой. Нам кажется, что мы внутри Космоса; но это такая же иллюзия, как движение Солнца вокруг Земли.

Возьмите маленький детский резиновый мячик и бросьте его в океан. Все ясно: океан снаружи, а мяч внутри океана. Ну, а теперь попробуйте мысленным взором вывернуть маленький мячик наизнанку. Во время выворачивания наступит такой момент, когда мячик охватит собою

весь океан.

Представьте себе, что вместо мячика – человек, а вместо океана – Вселенная, и вы поймете, что происходит с человеком, когда он «выворачивается» в Космос.

Впрочем, не только человек, но и все живое. Бутон выворачивается в мироздание: так появляются листок и цветок, улитка выползает из ракушки, охватывая ее собою А человек?

Обтекая галактику селезенкой,

Я улиткою звездною вполз в себя,

Медленно волоча за собой

Вихревую галактику,

Как ракушку

Звездный мой дом опустел без меня.

(К. К.)

Речь идет о том, что можно мысленно и чувственно выползти из ракушки нашей галактики и всего мироздания, обволакивая собою весь мир.

Не только все пространство, но и все время с прошлым, будущим и настоящим человек может в одно мгновенье объять собою.

"Для Бога один день как тысяча лет и тысяча лет как один день».

При «выворачивании» человек вообще выходит за пределы времени и пространства:

Сколько бы ни было лет Вселенной,

У человека времени больше.

(К. К.)

Сам я, пережив дважды такое космическое посвящение, понял, что переворот Коперника надо продолжить как отказались люди от иллюзии плоской земли, вообразив, что она круглая, так же следует отказаться от иллюзии нашего пребывания внутри Космоса и отдельно от Космоса. Космос – наше нутро. Это даже не дом наш, а наше вечное тело.

Человек – это изнанка неба

Небо – это изнанка человека

(К. К.)

В момент «выворачивания» тело человека начинает светиться и ощущается как бы утрата веса. Что-то вроде неподвижного полета от себя и к себе одновременно Самая дальняя точка мироздания становится близкой, а наоборот собственное тело распространяется по всему Космосу. Четко ощущается, что будущее вдруг оказывается в прошлом, а прошлое воспринимается как будущее. Даже собственная смерть становится уже пережитой, а рождение постигается заново.

«Выворачивание» – это даже нечто большее, чем бессмертие. Космическое «выворачивание» я назвал термином инсайдаут чтобы выделить его вселенскую суть.

Американский космонавт Эдгар Митчелл, вступив на Луну и взглянув на Землю со стороны, вдруг почувствовал что вся Вселенная стала частью меня". Именно частью. Человек больше, чем мироздание, открытое его взору.

Много раз я пытался описать, что произошло со мною не на Луне, не в Космосе, а здесь, на Земле, и однажды написал стихотворение «Позади Зодиака».

Небо – гаечный ключ Луны.

Медленно поверни.

Из резьбы вывернется лицо,

Хлынет свет обратный

На путях Луны, друг в друге алея

За этой свободой

Ничем неочерченный

Неограненный

За этими пьянящими контурами

Проявляющейся фотобумаги

Не ищи заветных признаков,

Не обременяй громоздким

Твое грядущее шествие в незавершенность.

И когда эти камни,

Эти пьянящие камни,

Отпадая от тела,

Упадут в пустоту,

Ты пойдешь по полю,

Наполненному прохладой,

Отрывая от земли

Букет своих звонких тел.

(К. К.)

* * * * * * * * * *

«Кто обретет толкование этих слов, тот не вкусит смерти»

Тайна космического Евангелия от Фомы

Евангелие от Фомы, найденное в египетском селении Наг-Хаммади, начинается такими словами: «Тот, кто обретет толкование этих слов, не вкусит смерти». Большинство изречений открываются словами: «Учитель сказал». Далее следуют афоризмы, ответы на вопросы, развернутые диалоги. В отличие от канонических четырех великих евангелий, известных всему христианскому миру, Евангелие от Фомы не содержит никаких жизнеописаний Христа. Оно состоит только из Его слов. Вполне закономерно предположить, что это и есть искомый свиток "легенде-изречении Христа, которым могли пользоваться все четыре евангелиста.

Один из самых поразительных фрагментов – диалог апостолов с Христом о роли Марии Магдалины. На вопрос: «Для чего среди нас Мария?» – Иисус отвечает: «Когда вы сделаете женское как мужское, внутреннюю сторону как внешнюю и внешнюю сторону как внутреннюю и верхнюю сторону как нижнюю, многое как одно и одно как многое, тогда вы войдете в Царствие».

Это мир, где земные страсти -преображены в высшую гармонию, которую в XX веке Циолковский назвал в разговоре с Чижевским лучевой жизнью. По мнению космического Колумба, человечество рано или поздно «перейдет в лучевое состояние высокого порядка, которое будет все знать и ничего не желать, то есть в то состояние сознания, которое разум человека считает прерогативой богов. Перейдя в лучистую форму высокого уровня, человечество становится бессмертным во времени и бесконечным в пространстве».

Обычно сравнения Христа со Светом Небесной жизни и жизнью Света воспринимаются как красивая метафора. В Евангелии от Фомы и в трудах Циолковского приоткрывается нечто большее.

Если представить себе, что Свет одушевлен, как считает великий ученый и как говорит Христос, мы окажемся в Царстве вечного Света, где действительно верх как низ, единое как многое и внутреннее как внешнее.

Вселенная – часть человека

Мало кто обращает внимание на признание Циолковского, что невесомость как душевное состояние впервые посетило его в детские годы: «Мне представляется, что основные идеи и любовь к вечному стремлению туда – к Солнцу, к освобождению от цепей тяготения – во мне заложены чуть ли не с рождения. По крайней мере, я отлично помню, что моей любимой мечтой в самом раннем детстве, еще до книг, было смутное сознание о среде без тяжести, где движения во все стороны совершенно свободны и где лучше, чем птице в воздухе».

Когда Христос говорит о верхе как низе, он, конечно, имеет в виду не просто космическую невесомость, которую испытали на себе уже многие космонавты, а соответствующее ей душевное состояние. Однако то и удивительно, что душевному состоянию соответствует вполне осознанная ныне реальность космоса – невесомость, относительность верха и низа. Сложнее обстоит дело с относительностью внутреннего и внешнего.

Человечество не располагает сегодня такими же достоверными сведениями об относительности внутреннего и внешнего. И все же, если, прочитав Евангелие от Фомы, кто-то попытается представить себе, что внешнее пространство мира вдруг стало его нутром, он вместит в себя небо, звезды и всю вселенную; но в том-то и дело, что на метафорическом уровне это происходило со многими.

Вот что ощутил в XVIII веке поэт Г.Р. Державин в дождливую ночь на одной из почтовых станций, почувствовав в себе Бога:

Частица целой я вселенной,

Поставлен, мнится мне, в почтенной

Средине естества я той,

Где кончил тварей ты телесных,

Где начал ты духов небесных

И цепь существ связал всех мной.

Я связь миров, повсюду сущих,

Я крайня степень вещества;

Я средоточие живущих,

Черта начальна божества;

Я телом в прахе истлеваю,

Умом громам повелеваю,

Я царь – я раб;

я червь – я Бог!

А есть ли и в самом деле такие состояния человека в космосе, когда внутреннее и внешнее могут поменяться местами? Американский космонавт Эдгар Митчелл, ступив на Луну и взглянув оттуда на Землю, вдруг почувствовал грандиозный переворот. Он ощутил, что вся вселенная стала лишь частью его самого. Митчелл назвал это чувство «религиозным».

Существует ли вечная жизнь?

Общеизвестно что все живое смертно, но у человечества всегда была надежда, что существует вечная жизнь. Материалисты считали, что вечно существует материя Верующие люди верят в вечность своих богов.

А что если смерть неизбежна для всего сущего? В том числе и для материи и для Бога? Тогда вечным будет только небытие. А что если и небытие смертно? Тогда возникает совсем другой образ Вселенной. Она всегда умирает и всегда воскресает. Она вечна, потому что смертна. А человек? То же самое. Вечен, потому что смертен.

Еще поэт Велимир Хлебников писал, что исчезновение человека из жизни оставляет некую нишу пустоты или корень квадратный из –1. У каждого из нас есть свой двойник из минус бытия. Он невидим, неслышим, но математически существует. Так и у всей Вселенной есть вытесненная ею минус Вселенная.

И когда Вселенная-плюс погибнет, минус-Вселенная оживет. Жизнь небытия трудно себе представить, еще труднее представить смерть небытия, но эти реальности улавливаются современной физикой. Что такое вакуум, пустота?

Оказывается, это множество небытийных виртуальных частиц, которые не могут вырваться из плена смерти. Не могут, но иногда вырываются и тогда возникают наши миры. То, что физики называют виртуальными частицами богословы именуют душами. Душа невидима и неслышима, но она есть.

Бытие от небытия отделено болью, однако есть множество людей, для которых этого барьера не существует Они ушли в другой мир тихо и безболезненно.

К.Э.Циолковский считал, что сумма страданий и счастья во вселенной равна нулю, т. е. того и другого поровну. Одно уравновешивает другое. Как ни странно, это совпадает с труднопонимаемым положением А. Эйнштейна о том, что в сумме масса Вселенной равна нулю.

Формула Циолковского гласит, что радости и страдании в жизни каждого человека поровну. Если человек прожил счастливую и беззаботную жизнь и при этом безболезненно умер, это, по Циолковскому, иллюзия. В момент смерти такой счастливчик получает всю сумму ужасов и страданий, отпущенных каждому живому существу. Каких-либо доказательств своей теории великий ученый не приводит. Скорей всего потому, что их просто нет. Вряд ли страдания и радость уравновешиваются в этой жизни. Если что и уравновешивает радость и боль, так это небытие. «Отрадней спать, отрадней камнем быть» (Микельанджело). И еще у Булгакова в «Мастере и Маргарите». Рай они не заслужили, но заслужили покой. Вечный покой, который опять же не вечен, а рано или поздно прервется жизнью. Между жизнью и смертью есть третье состояние. Мир покоя, мир мирового сна. «Но не тем холодным сном могилы. Я б хотел навеки так уснуть, чтоб в душе дремали жизни силы, чтоб душа вздымала тихо грудь». Это дыхание, где вдох – жизнь, а выдох – смерть – есть некое парение над двумя мирами, которое дано немногим.

Жизнь на земле – акклиматизация к вечности

Все помнят начало «Божественной Комедии» Данте:

«Земную жизнь дойдя до половины,

Я очутился в сумрачном лесу».

Данте побывал в Аду, в Чистилище и в Раю. Семь кругов Ада, пройденных поэтом, почти ничего не добавили к нашим знаниям о мире и человеке. Многие считают, что Данте увидел все. Освенцим, Хиросиму, СПИД и множество других бедствий, известных человечеству уже в земной жизни.

Неожиданностью для современников оказалось описание промежуточного состояния между Адом и Раем под названием Чистилище.

До этого никто не знал о существовании своего рода акклиматизационной зоны между гибелью и бессмертием. Похоже, что и для самого Данте это стало открытием.

Древние утверждали, что человек всю жизнь готовится к смерти. В этом есть лишь та доля истины, что смерть – последнее испытание в этом мире перед входом во врата вечности.

Даже при восхождении на высокую гору требуется время в 2-3 месяца для акклиматизации альпинистов к высоте. Еще дольше привыкают к невесомости будущие космонавты, имитируя необычное состояние в сурдокамерах. Почему не предположить, что вся наша Земля является таким устройством для акклиматизации человечества при переходе к вечности.

Вечность еще необычней, чем невесомость. В невесомости нет верха и низа, а в вечности нет прошлого, будущего и настоящего. Все существует всегда и как бы одновременно. Если включить в эту необъятность нашу земную жизнь, она окажется не в прошлом, не в будущем, не в настоящем, а всегда.

Ад – это постоянное присутствие в вечности зла, совершающегося на Земле. Чистилище – это такое же вечное совместное пребывание рядом добра и зла. Рай – внезапное и вечное преображение добра и зла в нечто совсем другое. К этому другому мы все не очень готовы.

Дело в том, что даже в земной жизни мы часто не умеем радоваться. Зато очень склонны страдать. «Живите и радуйтесь», – сказал Христос. Физиологи даже говорят о существовании в мозгу двух зон: Ада и Рая. Включаются они по очереди, и человека бросает то в жар, то в холод. Впрочем, давайте вспомним, при каких обстоятельствах чередуются контрастные режимы. Ну да! Это делается при закалке стали. В природе нет ничего бессмысленного.

Зло должно оставаться только во внешнем мире, не проникая в душу.

«Тьма внешняя» – это есть Ад, изгнанный из души. «Все прощать и не помнить зла» могут только великие подвижники и святые.

Все думают, что вечная жизнь где-то далеко от нас, в безграничных далях Вселенной. На самом деле она даже не рядом с вами, а внутри вас.

Человек – существостранное. Он многого не может: не видит в темноте, как кошка, не бежит даже со скоростью кенгуру, не слышит ультразвук, не летает, как птица, не живет в воде, как рыба; но зато он может жить в вечности уже сегодня, если захочет. Для этого у него есть два дара.

Дар видеть добро и зло и второй, гораздо более важный, – дар выбирать добро. Первое приносит человеку страдание и выводит его к Чистилищу. Второе дает ему Рай уже на Земле.

Жизнь на Земле – это акклиматизация к вечности.

Он доказал нам, что мы бессмертны, или Главное открытие Павла Флоренского

Ему принадлежит замечательный постулат доказательства бытия Божия. – Если есть «Троица» Рублева, значит, есть Бог. – Иконостас не преграда между алтарем и молящимися, а окно в другой мир. Флоренский не отрицал, что икона – Символ, но для него Символ был большей реальностью, чем сама доска, на которой Троица запечатлена.

Флоренский увидел, что геометрия иконы подчинена не Евклиду, а Лобачевскому. Перспектива изогнутого пространства такова, что не вы смотрите в глубь картины, а картина охватывает вас своей изогнутой полусферой – вы внутри иконы. Так елочный зеркальный шар отражает пространство всей комнаты, вбирая его в себя.

Флоренский назвал это «обратной перспективой». Оставался один шаг до главного открытия жизни. Вышла в свет на русском языке «Общая теория относительности» Альберта Эйнштейна, где все пространство нашей Вселенной оказалось искривленным. Правда, не вогнутым, а выгнутым, как сфера.

С этого момента начался духовный поединок отца Павла с великим физиком. С чем же не согласился Флоренский в теории относительности Эйнштейна?

Дело в том, что согласно теории относительности скорость света во Вселенной не может превышать 300 000 км/с. Все, что за пределами этой скорости, в формулах великой теории выступает со знаком минус, обозначается мнимыми величинами.

С этим физическим фактом Флоренский не спорит, но он считает, что именно эти «мнимости в геометрии» обозначают реальность, не подвластную физике и космологии. Свет выше скорости света – это «тот свет».

В этот момент тело вывернется из себя и обретет бесконечность, станет всем мирозданием.

Флоренский как бы не завершил свою мысль или не успел завершить. Человеку не надо мчаться со световой скоростью, чтобы вывернуться во вселенную и стать ею.

На земле это произошло с Даниилом Андреевым, с Андреем Белым, с космонавтом Эдгаром Митчеллом на Луне.

Я пережил выворачивание дважды – в 16 и 27 лет. Это было полное приобщение к вечной вселенской жизни, зримое присутствие вечности внутри времени.

Я назвал это словом «выворачивание», или «инсайдаут».

* * * * * * * * * *

ФОРМУЛА БЕССМЕРТИЯ ВЕЛИМИРА ХЛЕБНИКОВА

Имя Хлебникова хорошо известно всем, кто любит поэзию ХХ-го века, но его философские космические идеи все еще ждут своего открытия.

Всю жизнь поэт утверждал, что ему известны законы времени. Много раз он уточнял свои вычисления или видоизменял их, неизменной оставалась сущность открытия. Хлебников считал, что время – это особая невидимая форма пространства, а значит можно вычертить карту времени, где прошлое и будущее будут всего лишь очертаниями пройденного и еще не пройденного пути. Он оставил нам карту своего Государства времени, которое, возвышаясь над Государством пространств, вмешает прошлое,

будущее и настоящее человечества.

Государство времени

В мире, рождаемом мировой войной, Хлебников сделал такую запись: "Я тоже веду войну, только не за пространство, а за время. Я сижу в окопе и отымаю у прошлого