Текст книги "Метаметафора"

Автор книги: Константин Кедров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Константин Кедров

М Е Т А М Е Т А Ф О Р А

–

ДЕКА-МИР-ОН

Андрей Вознесенский

ДЕКОобраз

Прометей – вор пламени.

«Митьки» – воры примитива.

Декарт – вор метели.

Кедров – вор дек.

Он крадет для нас у неба источник музыки, ее древесную деку, отражатель и усилитель звука.

Я видел в балетном классе стройные деки, чувственно замершие в стойке у зеркального барьера. Все деревянные скульптуры физиономически похожи на Кедрова.

Творчество – вор вечности и наоборот.

В заплечном мешке собирателя – похищенные у неба идеи метаметафоры.

Поэтика мысли его – вся сужающаяся и расширяющаяся Вселенная.

Троеперстию темного куклуксклана он противопоставляет двоеперстие своего К. К.

Обороняясь от злобы мира, они или становятся или прислонились спинами друг к другу. Прищурьтесь – и вы увидите снежинку.

Снежинка – вор красоты.

К е д р о в – в о р д е К

ДЕКОобраз – декоОБРАЗ

* * * * * * * * * *

Константин Кедров

ДЕКООБРАТНО...

ОТПЕЧАТАВ НА КОМПЬЮТЕРЕ ЭТОТ ТЕКСТ АНДРЕЯ ЮЗНЕСЕНСКОГО, Я ПРЯМО ТАКИ ЗАМЕР ОТ ТОЧНОСТИ ЕГО ОЗАРЕНИЯ. ВЕДЬ САМЫЙ ГЛАВНЫЙ МОЙ ПОЭТИЧЕСКИЙ ОБРАЗ ДЕЙСТВИТЕАЬНО НАМЕРТВО СКРЕПЛЕН СО СКРИПИЧНОЙ ДЕКОЙ.

НЕВЕСТА

НЕВЕСТА ЛОХМАТАЯ СВЕТОМ

НЕВЕСОМЫЕ ЛЕСТНИЦЫ СКАЧУТ

ОНА ПАЛЬЧИКИ ЧЕЛОВЕЧИТ

ОНА ПЕТЛИ ДВЕРНЫЕ ВЯЖЕТ

РУБИТ СКОРБНУЮ СКРИПКУ

ТОНЕТ В ДЫРЕ ДЕРЕВЯННОЙ

ШИРЕЕТ ШИРМОЙ МЕРЦАЕТ МЕДОМ

ПОД БЕДРОМ ТОПОРА НОЧНОГО

САРКОФАГ ЩЕБЕЧУЩИЙ ВИХРЕМ

ХОР БЕДРЕЮШИЙ САРКОФАГОМ

ДИВНЫМ ЛАДАНОМ ЗАХЛЕБНЕТСЯ

ГОЛОДАЮЩИЙ ЖЕРНОВ – 8

ПЕРЕМАЛЫВАЮЩИЙ ХРАМЫ

ЧТО ТЫ ДОЧЬ ОБНАЖЕННАЯ

ИЛИ ТЫ НИЧЬЯ

ИЛИ ЗВЕНЯ СОСКАМИ

МЕСИТ СИРЕНЬ

ТУРБОБУР НЕПРОЛАЗНОГО СВЕТА

В ХОЛЕНЫЙ ФУТЛЯР

ДВОЕБЕДРОЙ СЕКИРЫ

МОЖНО ВКЛАДЫВАТЬ

ТОЛЬКО СЕБЯ

* * * * * * * * * *

Вадим Рабинович

профессор кафедры философской антропологии МГУ

SPIRITUS ДУХА

Поэтический космос Константина Кедрова – это именно его космос. Собственноименный. Именной! Но и – всеобщий. Потому что антропен. Человечен. Хотя и безличен. Потому что замыслен так, что даже если бы не было в этой вселенной ни одного человека, человечности в ней не убыло бы, потому что все по-прежнему влеклось бы друг к другу. Пело и любило бы, потому что влеклось. А это и есть «безличное вочеловечить» не о-, а как раз во-... что и есть единственное дело Поэта. А кого же еще?

Только поэт и никто другой! – способен исхитриться так, чтобы съединить одномерное время с трехмерным пространством в n-мерное Все, светящееся хаотической умиротворенностью вечности.

Ежегодно – каждый весенний март...

«Кошки – это коты пространства», а «пространство – это время котов», – утверждает поэт. Впрочем, и утверждать-то тут нечего, потому что так оно и есть. Без доказательств. Зеленоглазо и влюбленно. Восхищенно. Похищено, как свет из тьмы. Свет встречи двух глаз – кошки и кота. Ромео и Джульетты... В световой год Любви. В марте...

Световой год – свершение расстояния и времени; свершение, определенное скоростью в 300000 км/сек2 после чего начинается тот свет – недвижное между э т и м светом и т е м – светопреставление слова Поэта окликающего, и наше в ответ...

И как результат этой Александрийской возгонки – чистейший Spiritus духа.

–

АНГЕЛИЧЕСКАЯ ПО-ЭТИКА

Вкус и аромат звезд я ощущал с детства. Сладкий, горчащий Сириус, красно-синий, кислинка Кассиопеи и парфюмерная волна от Большой Медведицы. Мама звала меня звездочетом, но одновременно я был дирижером. Услышав любую музыку из черной настенной тарелки, я тотчас же начинал дирижировать. Я не различал мелодию – дирижировал каким-то шумом и грохотом.

Хор звезд для меня не абстрактное понятие, а вполне слышимое звучание. Оно давно превратилось в мои стихи. Если бы я дирижировал музыкой своего стиха, то давно бы превратился в сторукого Шиву. Тысячеустое и тысячеглазое небо целовало меня своим светом и ласкало ресницами звезд. Неправда, что Рай невидим – поднимите глаза к небу, он перед вами. Фламмарион утверждал, что если бы звездное небо было видно лишь в одном месте земли, туда стекались бы миллионы паломников.

Но еще большего поклонения достойно небо невидимое, открытое Альбертом Эйнштейном. Как бы не был ужасен XX век, он открыл и сделал достоянием науки потусторонний мир космоса. Мчаться со скоростью света, значит видеть мир глазами Ангелов. Ангелическое светозрение великого Альберта – это современная живопись и метаметафора в поэзии. Никакая церковь не открыла мне столько, сколько увидели Лобачевский и Эйнштейн. К сожалению физики и математики говорят о Рае языком ада. Перевести на райский язык Эйнштейна впервые попытался Павел Флоренский в книге «Мнимости в геометрии».

Однако ни в одной книге я не нашел того бесконечного интимного вовнутрения всего мироздания, которое мне свойственно от рождения. «Между поэтом и музой есть солнечный тяж», – сказал Алексей Парщиков. Тяж между собой и вселенной, а еще вернее между собой и вселенной это сладкое втягивание себя в иные миры и еще более сладкое втягивание в себя всех миров. И не отдельной чакрой, а всем внутренним и внешним, правильнее внутренне-внешним своим существом.

Мой мир не делится на внешний и внутренний, на космос и тело, на дух и материю. Материя духовна, а дух телесен. Жизнь переполнена присутствием смерти, а смерть бурлит жизнью. Мужчины и женщины единотелые существа, разделенные только внешне. Также чисто внешне разъединены мы со звездным небом.

«Звезды – мои кишочки», – сказал мне мой крестник Андрюша Врадий, когда ему было 6 лет. В 7 лет он уже намертво об этом забыл. Моя звездная память простирается к моменту рождения, когда сладкий тяж повлек меня сквозь стягивающее пространство в нынешний мир. И был момент, когда между внутренним – материнским и внешним моим миром, не было грани. Видимо, это был один мир до разрезания пуповины. Травма от этого перереза была настолько велика, что я упорно не хотел жить, пока мудрая женщина-врач не поднесла к моему рту ложку стерляжьей ухи.

Каким образом удалось раздобыть стерлядь в Рыбинске 42-го года под нескончаемыми бомбежками, это большая тайна. Позднее я узнал, что в рыбинских лесах в 18 веке один

из моих предков Челищевых основал обитель Розенкрейцеров, и он же был командующий всей артиллерией. Кроме того, в год моего рождения, 42-й, в Рыбинске скончался девяностолетний дешифровальщик звезд Николай Морозов. Видимо, ко мне подключилась его душа, и я стал на всю жизнь «звездочетом». Поразительно, что Морозов видел в Библии только планеты и звезды и совсем не замечал созвездий. Подобно исследователю сказок Афанасьеву он частенько описания созвездий принимал за форму облаков. Эта слепота на созвездия была весьма характерна для так называемой солярной – солнечной школы.

В 70-х годах я слушал в храме на Большой Ордынке в церкви Всех скорбящих Радости проповедь архиепископа Киприана. Праздновался день Казанской Богоматери. «Икона чудотворная ныне утрачена или хранится тайно где-то в Америке. Но взгляните на звездное небо и вот Она перед Вами». Василий Великий утверждал, что неправы те, кто утверждает, будто бы лик Христа скрыт от людей до второго пришествия.

Солнце разве не лик Спасителя? В другом месте он говорит, что солнце – это сердце Иисусово. Очертания созвездия Кассиопеи отчетливо просматривается в Образе Одигитрии, простирающей в благословении свои длани и в образе Богоматери, простирающей над нами честный Омофор Млечного пути.

Только слепец не различит созвездие Ориона в начертании облика широкоплечего Озириса.

В то же время раздираемые на части Озирис и Дионис – это Луна, распадающаяся на фазы, и одновременно, это погребаемое на Западе и восходящее на Востоке солнце. «Ты еси солнце, солнце зашедшее иногда» – поется в воспоминаниях о Страстях Христовых. О раздирании на части Озириса и Диониса напоминает эпизод с раздиранием на части одежд

Иисуса. «Разделиша ризы моя и об одежде моей мятоша жребий». Бесшовный хитон Христа – это еще и все звездное небо над головой. Оно же звездный покров Изиды. «Одеянный светом яко ризою, наг на суде стояша». Но небо не только ризы Христовы оно и кожа вселенского человека Адама Кадмона.

На руке каждого человека четко отпечатано созвездие Кассиопеи и пересекающий ее Млечный путь.

Вдыхайте ладан бездонен он

Вдох – и ты в глубине окна

Так однажды взглянув в ладонь

Я увидел всадника и коня

Всадник взметнул копье судьбы

Линия жизни ушла в зенит

Линия сердца ушла в меня

Линия счастья еще летит

Как копье девственницы над Орлеаном

Как копье римлянина на голгофе

Так мой взор пронзило железо Жанны

Острием сияющих голографий

Вижу Жанну желание входит в латы

В игрища звездных игр

Взмах – копье в боевом полете

Взлет – зенит вонзился в надир

Если бы я жил в пустоте как Бог

Я бы наполнил ее собой

Но Бог без одежды наг

Одежда его собор

Минуя Прованс и Реймс

Улетело Жанны копье

В сияющий рейс

Так лорд Байрон покинув Англию

Плыл в Элладу как древний грек

Человек человеку – Ангел

Ангел Ангелу – человек

Род Челищевых ведет начало от Вильгельма Люнебургского. Он участвовал в крестовых походах. В 15 веке из сирийского города Эдесса крестоносцы привезли Туринскую плащаницу. В те же времена, когда в Турине появилась чудесная плащаница, мой предок Бренко прибыл в Московию и стал оруженосцем Дмитрия Донского. На Куликовом поле он был разрублен в доспехах князя в чело. Рок Челищевых.

Портрет мальчика Челищева работы Кипренского – вылитая копия сестры моей бабушки Варвары Федоровны Зарудной. Ее брат – мой двоюродный дедушка эмигрировал с узелочком красок с армией Деникина. В 1919 ему было 18 лет. В Париже и в Берлине он сошелся с группой Дягилева, оформлял «Орфея» Стравинского. Стравинский вспоминает о Павле Челищеве как о мистике и астрологе. Моя бабушка умерла от тифа тоже в роковом 1919. По личному приказу Ленина всю семью в течение 24-х часов выселили из имения в Дубровке Калужской губернии. Мой прадед Федор Сергеевич Челищев умер в год моего рождения в Лозовой, в 1942 году. Если бы он прожил еще шесть лет, он смог бы получить весточку от своего сына Павла из США.

Однажды Павла Челищева спросили: «Почему вы сделали у ангела крылья на груди? Где вы таких видели?» – «А вы часто видите Ангелов?» – спросил он в ответ.

В 1947 году он пришел в своих работах к мистической перспективе, где смешаны передний и задний план. Он был уверен, что так видят Ангелы.

Из писем Павла Челищева к моей двоюродной бабушке Варваре Федоровне Зарудной-Челищевой.

Муж Варвары Федоровны Алексей Зарудный занимался теорией относительности Эйнштейна и сгинул в ссылке в годы коллективизации. Варвара Федоровна преподавала литературу в кремлевской школе. Ее сестра Мария Федоровна сидела в концлагере, а из США приходили письма от брата.

20 августа 1947 г.

...Меня мало понимают и здесь и в Европе. Я ушел далеко от обыкновенного человеческого понимания и смысла жизни и отношения человека в смысле вселенной – поэтому я чувствую себя довольно одиноким.

Много читаю, думаю – вся моя жизнь в работе – в живописи – я как бы мост между наукой и искусством – это бывает очень редко и вот на мою долю упала эта участь! Это единственное чем я смогу принести пользу человечеству. Но счастье я приношу людям

как и раньше – просто творятся чудеса! Люди простые вдруг превращаются в людей замечательных! Я думаю добрая воля – это великая вещь на свете! Читаю сейчас «Аврору» Сведенборга по-французски – это удивительная книга 16-17 века – он был простой сапожник, которому вдруг стали понятны наитайные и непонятные секреты вселенной. Это очень вдохновенные книги – и очень поэтично написаны – но трудно понять – так что с одной стороны Пифагор, а с другой бесконечные книги анатомические. По правде сказать уже с 1930 года или позднее мое настроение уже невеселое. Очевидно Париж меня наполнил грустью. Я думаю жизнь учит нас не улыбаться и не смеяться, но как прекрасно дойти до такого возвышенного состояния как индусские или древнеперсидские китайские мудрые люди – которые на все смотрели с одинаковой любовью и пониманием – не признавая ни низкого, ни великого в жизни, а видя в ней лишь признаки временного состояния и стремясь всей душой к объединению с вселенной!

12 мая 1948 г.

Почему-то бесконечная сутолока и у всякого желания только личные все только эгоистическое и личное и от этого очень устаешь «душой» так как все желания людей очень низкие, мелкие и не важные – «порядка насекомых», самое большее! Я и мысли мои так далеки от всего этого – так как они должны быть точными и по отношениям правильными, ибо, когда мысли идут – от формы и содержания объема – то это совсем иное депо чем поверхность. Леонардо кот. в 15 веке так много сделал для развития идеи о перспективе – наверное бы понял меня – его тоже не понимали и смеялись над ним – говоря – зачем писать то, чего не видишь не лучше ли писать хорошо то, что видишь! а кто же оказался прав 500 пет мы сидим в перспективе плоскостной – а теперь я интересуюсь – перспективой внутренней. Проекцией в нас высшего – так как человек все воспринимает только через себя. Стремиться покорить вселенную бесполезно – прежде всего надо понять самого себя.

При прозрачном объеме нашей головы перспектива не плоскостная, а сферическая – а об ней никто не думал за последние 500 лет! Так что брат твой наверное будет иметь чудное прозвище безумца.

Время Павла Челищева еще придет.

Самый древний из известных родоначальников Челищевых – герцог Люнебургский. На его щите – гербе изображены три лилии – знак приверженности французскому королю. «Есть лирика великая в кириллице, как крик у Шостаковича – Три лилии!», – сказано у Андрея Вознесенского.

На другом поле изображена перевернутая полумесяцем вверх подкова и летящая вертикально стрела. Это знак участия в крестовых походах.

Предводитель крестоносцев Готфрид Бульонский, король Иерусалимский хотел восстановить династию, ведущую свое начало от брата Христа по крови. Он считал, что Меровинги, свергнутые Капетингами, вернуться на священный трон Римской империи, поскольку самый первый из христианских государей был коронован согласно преданиям самим Иосифом Аримофейским. Поскольку герцог Люнебургский, самый древний из рода Челишевых был Меровингом, то и в жилах рода Челишевых течет кровь брата Христа по крови. Но кому много дано, с того много и спросится.

В моем родовом гербе слились две ветви Иерусалима.

Отец Александр Лазаревич Бердичёвский – режиссер и комический актер и мать – актриса Челишева-Юматова-Кедрова Надежда Владимировна.

Поэтому я разделил бы свой щит на три поля. На одном вверху справа – герб рода Челишевых с тремя лилиями, стрелой и подковой. На втором поле диагонально раздвигаемый занавес с трагической и комической масками в память о моих родителях. На третьем нижнем поле знак моей профессии – звездный крылатый конь Пегас с надписью МЕТАМЕТАФОРА. Девиз моего герба «Человек – это изнанка неба». После отречения Романовых Челищевы не имеют вассальной зависимости ни от кого кроме царя Небесного.

Вассал моего вассала не мой вассал.

Астрал моего астрала не мой астрал...

(К. К.)

В 1958 году я увидел и почувствовал себя в пространстве Лобачевского. Все поверхности мира вывернулись внутрь, в том числе и поверхность моего тела. Оказался не только внутри вселенной, но и со всех сторон НАД.

Я вышел к себе

ЧЕРЕЗ-НАВСТРЕЧУ-ОТ

И ушел ПОД

воздвигая НАД

Два дня я переделывал школьный учебник по геометрии, теоремы и аксиомы Евклида, годные для идеальных прямых плоскостей, в изогнутый седловиной мир Лобачевского. Кратчайшим расстоянием между двумя точками оказалась дуга, Ане отрезок прямой. В то же время вышел сборник Андрея Вознесенского «Парабола», где утверждалось, что «судьба, как ракета, летит по параболе», и хотя в конце стихотворения стоял вопрос: «а может быт все же прямая короче», мне было абсолютно ясно, что правы Лобачевский, Хлебников и Вознесенский, а не Евклид, Пушкин и Бродский.

В мастерской художницы Галины Мальцевой я увидел вогнутое внутрь зеркало от прожектора. Оно вбирало в себя всю комнату и возвращало зрению, обратно отражаемое, сферическое пространство. Подойдя к нему, можно было указательным пальцем соприкоснуться со своим отражением не на поверхности зеркала, а в воздухе. Так у Микеланджело на фреске «Сотворение Адама» Бог протягивает указательный палец навстречу своему творимому подобию, а Подобие соприкасается указательным пальцем с пальцем Творца.

Никогда не думал, что выворачивание может быть зримым. Вогнуто-выгнутое зеркальное пространство, где каждый предмет охватывает собою мир и одновременно пребывает

внутри него – вот что такое МЕТАМЕТАФОРА.

Я бы никогда не заинтересовался этой высокой геометрией, если бы она не отражала мир так, как я его чувствую. Люди воспринимают звездное небо и всю вселенную, как внутреннюю поверхность елочного шара, внутри которого они пребывают. Я же охватываю этот шар изнутртри-снаружи. Лобачевский назвал свою геометрию «Воображаемая». Правильнее считать воображаемой геометрию Евклида. Младенец внутри материнской утробы пребывает в теплой псевдосфере Лобачевского. В момент рождения отрицательная внутренняя кривизна становится положительной – внешней, а затем несколько мгновений пока не перережут пуповину он находится внутри-снаружи. Если верить Фрейду и Грофу, то я слишком хорошо запомнил этот момент, только теперь утробой стала Вселенная. Мое космическое рождение совершилось 30 августа 1958 года в полночь в Измайловском парке и запечатлелось в стихотворении «Страна голубой печали».

Просто есть Страна Голубой Печали

Я молчу я любимая больше не буду

Это просто мамонты прокричали

но ведь их все равно никогда не услышат люди

Два года спустя в поэме «Бесконечная» я вернулся к этому ощущению:

Где голубой укрылся папоротник

и в пору рек века остановились

мы были встречей ящериц на камне

«В Начале было Слово»? Возможно. А может быть, вначале было ухо, чтобы это слово услышать, или хотя бы слух.

Эй, вы!

Небо!

Снимите шляпу!

Я иду!

Глухо.

Вселенная спит,

положив на лапу

с клешами звезд огромное ухо.

(В. Маяковский, 1914-1915)

Меня всегда огорчало отсутствие МЕТАМЕТАФОРЫ у моих любимых поэтов футуристов, в том числе и у Маяковского. Человек-Вселенная – «Облако в штанах» у него конечно же есть, но внутренне-внешнее пространство еще не освоено. Всему свое время под солнцем. И все-таки однажды он вывернулся:

Нежные!

Вы любовь на скрипки лежите.

Любовь на литавры ложит грубый.

А себя, как я, вывернуть не можете,

чтобы были одни сплошные губы

Не случайно в том же «Облаке» рядом с вывернутыми в сплошной вселенский поцелуй губами возникает еще один ИНСАЙААУТ

Дайте о ребра опереться.

Выскочу! Выскочу! Выскочу! Выскочу!

Рухнули.

Не выскочишь из сердца!

Формула МЕТАМЕТАФОРЫ внешне проста

Я / Вселенная = Вселенная / Я

* * * * * * * * *

ИЛИ

Бить или не бить – расхожая шутка. Для меня в этом высказывании самое главное «ИЛИ». В 1983 году я прочел сначала Нине Искренко, а потом Андрею Вознесенскому и Леше Парщикову текст с таким заголовком.

Я готов от мысли быть

Далее чем не быть

или

Быть не быть

не быть или

Потому приказываю повелеваю

Потому торжественно заявляю

Не та гора

что стоит наверху горы

А та гора

Что стоит

посреди горы

Всколыхнуло БЫТЬ гору

Молнией полоснуло ИЛИ

Гамлет – первое новое слово в культуре после моления о Чаше в Гефсиманском саду. Иисус молит Себя-Отца: «Да минует меня Чаша сия», и он же сам принимает решение ее испить. Это Выбор. Это свобода.

У Софокла, Эсхила и Эврипида все решают за человека боги. Здесь не жребий, а личный выбор решает все. «Познайте истину – истина сделает вас свободными. Вы куплены дорогой ценой – не делайтесь рабами человеков».

Если бы Иисус, будучи Отцом и Сыном одновременно, разрешил себе отказ от распятия, он бы утратил себя, перестал быть собой. Спустя 1600 лет, Гамлет уже не должен и не

может выбрать. Он и есть «или». Гамлет выбравший «быть» – это Дон-Кихот. Гамлет, выбравший «не быть», – это Будда. Гамлет – Христос полтора тысячелетия спустя и до наших дней.

«Или» – пространство свободы, где размешается человек. Между «есть Бог» и «нет Бога» целая бесконечность и в этой бесконечности душа человека. Это утверждал Чехов.

Леви-Брюль в книге «Пралогическое мышление» открыл, что логика «да или нет» свойственна дикарям. Цивилизация это и «да» и «нет» одновременно. Я бы сказал она вся в нюансах между этими полюсами. "Верую, Господи, помоги моему неверию, " – самая великая молитва. Само

понятие «вера» заключает в себе сомнение, ибо, если не сомневаешься, это уже не вера, а знание.

Сама вера, как, впрочем, и само знание еще ничего не значат."Вы веруете. И бесы веруют и трепещут".

Дело не в вере, а в свободном выборе. Гамлет свободен, потому что выбирает всегда.

"Люби ближнего как самого себя

Да минует меня Чаша сия

Быть или не быть...?"

ИЛИ

«Дальнейшее – тишина»

ИЛИ

ГАММА ТЕЛ ГАМЛЕТА

Гамма тел Гамлета – это тишина клавиш

ШШШШШШШШШШШШШШШШШ

РАЗГОВОР ЧЕРЕПА ЙОРИКА С ЧЕРЕПОМ ГАМЛЕТА

Бедный Гамлет

я держал тебя на руках

ты играл со мной и смеялся

Но куда денутся эти губы

после поединка

еще недавно шептавшие

Быть или не быть

Теперь они шепчут

илилилилилилилил

или

Элои Элои лама сафахони

Боже мой. Боже мой' Зачем ты меня оставил

– Это он Илию зовет —

сказали стражники у креста

Есть еще одно астральное тело Гамлета в виде флейты

После смерти Гамлет вошел в Офелию

как дыхание входит в флейту

Как нота СИ становится нотой ФА

ЧАША

Чаша Гамлета – кубок с ядом

«Да минует меня Чаша сия»

В Чаше Гамлета кровь Христа

с растворенным ядом

«Примите ЯДите»

а в Чаше ЯД

ШАХМАТЫ

Конь ходит буквой "Г"

образуя имя ГАМЛЕТА

и лабиринт ЭЛЬСИНОРА

Рокировка Гамлета-отца с Клавдием

Рокировка Гамлета с Розенкранием и Гильденстерном

Рокировка Гамлета с Лаэртом

вместо Гамлета умирает от яда Лаэрт

вместо Лаэрта умирает от яда Гамлет

Рокировка Гамлета с Фортинбрасом

вместо Гамлета королем Дании

становится Фортинбрас

Рокировка Шекспира с призраком

Он сыграл в пьесе тень Гамлета-отца

ЗЕРКАЛА

Эльсинор – система зеркал

призрак в латах прошел сквозь стражу

и никого не задел

Гамлет бросился вслед за призраком

– Осторожнее, принц,

не свалитесь в море!

Можно, ступить

на зеркальный мираж стены или башни

и провалиться в море

так погибла Офелия

растворясь «в зеркальном потоке»

Могила Офелии была зеркальна

В ней была драка Гамлета и Лаэрта

Гамлет обезглавленный в Англии

принял могилу за брачное ложе

взревновал Лаэрта к Офелии

кричал что любит ее

в 40000 раз больше чем брат Лаэрт

А по бокам отражались

4 Гамлета и 4 Лаэрта

Отраженье переходя в отраженье

дает 40000 отражений

или 40000 реинкарнаций

составляющих веер астральных тел

40000 Гамлетов

вцепились в горло Лаэрта

40000 Лаэртов

вцепились в Гамлета

40000 клинков и рапир Лаэрта

40000 клинков и рапир Гамлета

Скрестились лучами света

В час поединка

могила Офелии стала небом

где Офелия —

влажная звезда и луна

окуталась сияющим саваном

из рапир и клинков

Гамлет празднует праздник тел

давно уже нет его тела

Смеется череп Йорика

над черепом Гамлета

А Гамлет стал флейтой

Он играет сам себя

выдувая

уже несуществующими губами

неслышимую мелодию

незримого тела

ГАМ ГАММЫ ГАМ-

ЛЕТАЛЕТАЛЕТАЛ

Могильщик роюший могилу буквой "М"

Выбрасывает прах наружу буквой "Г"

ГМ-ГМ-ГМ

ГАМЛЕТ

Глина-ил-глина

ил-ил-ил

или

* * * * * * * * * * *

Переделкинский Фауст

– Неужели Пастернаку уже 108, а ведь совсем недавно было 100 – эта фраза прозвучала на дне рождения Пастернака в Переделкине. Меня привез туда Андрей Вознесенский. За столом на веранде стали вспоминать, у кого кто был учителем. У Пастернака Рильке и все-таки Маяковский. У Андрея Пастернак. «А у Кости только Бог и море учеников», сказал Вознесенский.

Это был вечер Великого Посвящения. Я просто физически ощущал присутствие Бориса Леонидовича, хотя при жизни его не разу не видел. Фотокопия в человеческий рост о чем-то говорила но не в ней было дело. «Его лицо светилось и мерцало как в старых кинолентах. Фотография этого не передает», – сказал Андрей. Но после его слов фотография тоже передавала. Борис Леонидович совершил нечто немыслимое. То, что не удалось даже Фаусту. «Привлечь к себе любовь пространства...» Он ушел а пространство осталось. Более того, оно заселено и заполнено живым присутствием равного ему по силе поэта, Переделкино есть и останется лишь в той мере, в какой есть и будут Вознесенский и Пастернак.

Дело тут, конечно, не в ученичестве. В поэзии не бывает ни учеников, ни учителей. Просто есть особые стадии посвящения где учеником может быть учитель, а учителем ученик. При жизни все мы ученики. Как трогательно Юлиан Тувим обращается к Богу с просьбой оставить его навсегда второгодником в жизненной школе. «В мире есть только три вещи: Бог, Поэзия и ты», – сказал мне недавно Андрей. Я считаю, что это стихотворение. И оно должно быть сохранено. На самом деле есть только Бог и Поэзия, а между ними любой счастливчик в миг вдохновения. Андрей произнес эту фразу во время своей болдинской весны 1997 года, когда ему удалось впервые в русской поэзии превратить поэтическую строку из отрезка в бесконечную ленту Мебиуса. Он шел к этому давно через кругометы галактик. Наконец-то русский стих вырвался из прямолинейного мира Евклида в мир изогнутых полусфер Лобачевского.

НА деревьях висит ТАЙ...

БОже отпусти на НЕ

Время перестало тупо, как бык в упряжке, двигаться от начала к концу строки, ударяясь о рифму лбом. Начало и конец строки – будущее и прошлое сливаются в ТАЙНУ и НЕБО.

Пастернак неокантианец – Фауст в преклонные годы который все время что-то роет своей лопатой и видит смерть-землемершу. Вознесенский Фауст в юности и зрелости шепчущий тайные заклинания и чертящий магические фигуры:

Остановись мгновенье, ты прекрасно.

Нет продолжайся – не остановись.

Разве это не ностальгия по настоящему? Футуристам с их культом будущего и прошлякам, которых еще Гете назвал задопровидцами. Вечность – это здесь и сейчас всегда Трудно понять вечность. «Почему же трудно. Вчера было, сегодня есть, всегда будет», – восклицает Наташа, влюбленная в Андрея.

* * * * * * * * * *

Ангелическое стихосложение

Гениальная заумь футуристов так и не увенчалась новой системой стихосложения. Они шарахались от верлибра к белому стиху, от рубленой прозы к силлаботонике. Только Маяковскому удалось соединить силлаботонику с церковно-литургическим восьмигласием. Восемь гласов открыла во сне сама Богородица Роману Сладкопевцу.

Два гласа на слух знают и слышат все. Это жизнь и смерть. Жизнь – глас третий. Смерть – глас восьмой.

Глас третий

Христос воскресе из мертвых

Смертию смерть поправ

И сущим во гробех

Жизнь даровав

. . . . . . . . . . . . . . . . .

Глас восьмой

Вечная память

Вечная память

Вечная память

Поэзия Державина и Маяковского – глас третий. Некрасов-Бродский-Пушкин-Ахматова – в основном заунывный восьмой. Между ними оттенки остальных шести гласов. Их воспринимали певчие без всяких нот по нехитрой песенке, где каждая строка-глас

.

1 – Грядет чернец из монастыря

2 – Встречу ему другий чернец

3 – Сядем, брате, побеседуем

4 – Откуда, брате, грядеши?

5 – Из Константина града

6 – Жива ли, брате, мати моя?

7 – А мати твоя давно умерла

8 – Увы-увы мне мати моя

По смыслу строк любой легко определит интонацию. Каждый глас имеет и разговорный произносимый и певческий поющийся вариант. Вот посередке между ними и живет поэтическая строка. Она произносится, но поется. Поется, но произносится. Когда одновременно поется и произносится, но молча, значит читается про себя.

А где же рифма? А всюду. Зарифмован не финал строки, а весь текст. Вот, например, тотальная рифма на слово свет: свет – весть. Так в 1978 году я написал свое «До-потоп-Ноя Ев-ангел-и-я»:

Озирис

Озарись

Мета

Атом

Немо

Омен

Лун

Нуль

Воз

Зов

Чертог

Горечь

Снедь

Г-ной Ноя-

Иов-

овн-

нов-

Зов-

Ет

ПРО-ЛОГ-ос-

гол-ос

Стикс стих

скит тих

скат-скот

тоска Ионы во чреве

червленом

кит

тик-

так

червь верченый

во чреве червленом

скит

червя время-

чрево

чертог

горечь

речь

Рек киту Иона

во время оно

тон нот

хрип-стон

Христос

Хри-

100-

с

СЕТ

Мера мора – море

мера моря – мор

Ора орел – ореол

голубизны оратай

звуком вспахал небеса

слово засеял

пророс овес

сено лошадь ест

ржет до небес

рожая рожи из ржи

Месяц плуг закинул

за синь где несть

Кто ты Сет?

Сеть

Я – судия небесный

мера мертвых

весы сева

весь-

небесная высь

грады и веси

То ты еси

ТОТ

Мета-атом

Атон

ноты пел в тон

нот нет

тенет нет

теней нет

тонет

Эхнатон

в Лете теней-тенет

Смерть мертва

атома немота

Тот стал

Этот

Сотворение

Р-Езус-макака

Ев-харистия

Р-Езус-фактор

крови Христовой

и человечней

Сыновья умирают в отцах

Горе имеем в сердцах

Евхаристия

Евы храм Иштар

Храм Ищтар – шатер

Ева-Аштарот

Роя ветра шар

Рев ее отар

Истошно

Иштар

в ухо орет

Аштарот

Услыши

Уши

Иешу

Стара Астарта

истерла лоно

оно ль стало

лун нуль

Озириса озарение

Чичен-Ица

О сын отца озарение

О сын отца озверение

О сын отца искупление

О сын отца оскопление

О сын отца исцеление

О сын отца ослепление

О Сын Отца

Отец Сына

О синь оса

О сень сини

Крест как крест

Хруст как хруст

Хронос сына ест

А сын пуст

Разумеется, анаграммный стих не должен и не может быть тотальным. Иначе поэзия превратилась бы в бездушную математику, хотя у математики есть душа. Анаграмма как Царствие небесное, которое Христос сравнивает с дрожжами в хлебе. Она везде и негде – душа стиха, дрожжи хлеба

Следующим прорывом стало для меня ангелическое восьмигласие «Верфьлием». Надо было полностью раскрепостить подсознание, выйти за пределы обыденной грамматики в ангелическое пространство метаметафоры.

Глас первый

Отцветает от тебя день

им постигаемое «да» говорить

нем оттуда

твоему подобию ошибаться

влечением в тебя

нет не лети полным кругом

пока кольцо округляется в высоту

. . .

Глас пятый

Всему тихо их постепенно

замирания ловит любит

я можно нежно продолжая

даже из-под невозможного

цвета «все же»

выше им

таково ожидание

дабы прояснилось неотвратимое

. . .

Глас восьмой

Наставление предпоследнего это есть я

потому что далее более чем возможно

впереди грядущего так говорящих пламя

неподвижно впереди всех от вас

должно отделится от продолженья

все просияло и отодвинулось

позади

1987

Со временем я понял, что восемь гласов в свою очередь стянуты к пифагорейской гармонии восьми нот. Так мне удалось осуществить давнюю мечту – соединить нотную запись со стиховой.

МИРЕДО

Я МИ

ми-

мо

РЕ

ре-

ю

от

ДО

до

ДО

1997

Впрочем оркестровка моего стиха скорее в обертонах Дебюсси и додекафонии Шенберга.

* * * * * * * * * *

Воскресение Озириса

Мою поэзию растерзали на части как тело Озириса. Сам я не печатался в официальных изданиях, но то тут, то там стали появляться со средины восьмидесятых реминисценции из моих стихов у других поэтов. Мне грозила участь стать плагиатором самого себя. К счастью, сила КГБ пошла на убыль и несмотря на отчаянное сопротивление Лубянки, мне удалось издать в 1989 году сборник «Компьютер любви». Так увидела свет и моя шахматная мистерия «Свадьба».