Текст книги "Безрассудный"

Автор книги: Конни Брокуэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

– А! Я ошибся. Благодарю вас за танец, мисс Донн, – сказал он, поклонился и исчез в толпе.

– Что все это значит? – Фейвор опустила взгляд. У Майры на лице было непонимающее выражение, как у человека, только что проснувшегося, но ее тихий голос звучал жестко.

У Фейвор не было настроения выслушивать едкую критику Майры. Она тоже умела шипеть, улыбаясь.

– В следующий раз, когда подбросите Карру шарф Дженет, предлагаю вам заранее сообщить мне об этом.

Добродушная маска Майры испарилась, осталось жесткое лицо пожилой женщины, обращенное к Фейвор с гневным изумлением.

– Я не подбрасывала никаких шарфов.

Лунный свет заливал спящую Фейвор, окутывал ее лицо бело-голубым волшебством. Контрастом выделялись черные волосы, рассыпавшиеся по одеялу. Ее губы слегка приоткрылись. Небольшая морщинка между бровями говорила о том, что этой юной леди приходилось часто хмуриться.

«Она выглядит усталой даже во сне», – подумал Рейн, пристально вглядываясь в Фейвор.

Он следил за ней с галереи над бальным залом большую часть вечера. Ее плечи опустились от усталости задолго до конца вечера. Даже оттуда, где он стоял, были видны темные круги под глазами. И она держала голову так, словно она у нее болела.

«Ей не следовало приезжать сюда, – подумал он. – Не следовало…»

Она застонала и беспокойно шевельнулась. Этот негромкий, печальный стон заставил его сделать шаг вперед. Ему очень захотелось погладить ее, утешить, но он одернул себя.

Нет, это ему не следовало приезжать сюда.

Глава 16

Послеполуденное солнце бросало косые лучи сквозь витражи стекол, пронизывало прохладный полумрак часовни Божьей матери и рисовало мозаику теплых тонов на серых камнях пола. Неглубокие ниши обрамляли маленькие, закопченные окошки. В них несли караул покрытые пылью святые. Часовня замка давно уже лишилась скамей и алтаря, а прежде она была пронизана духом торжественного достоинства.

Рейн наконец нашел место, куда его отец спрятал вещи матери.

– Будь ты проклят, Карр.

Он огляделся, не готовый к нахлынувшей при виде них печали. Столько воспоминаний. Здесь было голубое платье, которое она надевала однажды на Михайлов день. Он вспомнил, как прелестно она выглядела, когда поспешно спускалась по лестнице, шурша накрахмаленными юбками. Теперь оно лежало здесь, пожелтевшее, и в нем угнездилось семейство мышей.

Среди беспорядочно сваленной мебели он заметил банкетку, которая прежде стояла у ее туалетного столика; вышитые на ней красные тюльпаны потускнели и были побиты молью. На ней лежал ее любимый веер, обрывки раскрашенного шелка, еще сохранившиеся на пластинках из слоновой кости.

Все было свалено в кучу и забыто. Вещи Дженет Макларен не удостоились даже того, чтобы их аккуратно сложить. Никаких душистых побегов лаванды, чтобы замедлить неизбежное тление…

Вдруг в его мысли ворвался какой-то шум. Дверь часовни распахнулась с громким, протестующим стуком, и влетела Фейвор.

– Значит, это вы! Мне показалось, что я что-то услышала здесь, внизу, – торжествующе объявила она. – В этой части замка странное эхо, вам не кажется? Клянусь, я слышала, как вы выругались, еще в противоположном конце коридора.

Ее голос звенел от любопытства и был настолько живым, насколько эти вещи были мертвыми. Она принесла с собой всю безжалостную практичность юности. И смыла с его души печаль так же небрежно, как волна прилива смывает все с берега.

– Что вы здесь делаете? – спросил он.

Она подняла голову, оглядываясь вокруг.

– Здесь Макларены устраивали бракосочетания и крестились, и отсюда их уносили на кладбище, – пробормотала она. – Это окно в виде розетки было привезено из Парижа.

– Откуда вам это известно? – сухо спросил он, и ему стало интересно, как она выкрутится после этого разоблачающего заявления. Ясно, что она не может позволить, чтобы кто-то заподозрил в ней одну из Макларенов. Карр тут же выставит ее отсюда, не пройдет и часа.

Но Рейн ее недооценил. Задумчивое выражение исчезло с ее лица.

– О, это все дневники и записки, которые я нашла, – ответила она. – Вот это да! Взгляните, по-моему, это венецианское кружево. Просто преступление, что его оставили вот так гнить.

Удовольствие от задания, к которому он ее приговорил, было необъяснимым и прибавляло ей очарования. Четвертый день она помогала ему искать клад Макларенов, и с каждым днем появлялась все более сияющей. Конечно, если бы он обвинил ее в этом, она бы все отрицала. Но он сомневался, что она не признавалась в этом самой себе. Она была талантливой лгуньей, но, как и все талантливые лгуны, обладала сверхъестественной способностью быть правдивой перед собой.

– Вы пришли рано.

Он назначил ей встречу на полдень, но еще нет и десяти часов, а она уже здесь, полная энтузиазма, потрясающая и уязвимая. Очень, очень уязвимая. Она и понятия не имеет, какие мысли проносятся в его воображении.

– Чем быстрее начнем, тем быстрее закончим, – коротко ответила Фейвор. Вопреки равнодушному тону глаза ее метали искры.

Черт бы побрал его не вовремя проявившееся благородство. Ему следовало соблазнить ее и покончить с этим. Но он этого не сделает, просто потому что не знает, хочет ли она его. Он чувствовал, что нравится ей, но выросшая в монастырских стенах Фейвор… Неизвестно, как она поведет себя. А он… Впервые он задумался, хочется ли ему насильно склонять женщину к интимным отношениям. С этой юной леди у него столько связано, и не лучше ли теперь, когда их соединила судьба, не испытывать ее, а просто подружиться?

– Ну? – с нетерпением спросила Фейвор, и, судя по ее тону, не первый раз.

– Прошу прощения. О чем вы спрашивали?

– Почему вы на меня так глазеете? – Она в некотором смущении опустила глаза. – Мне не очень хотелось надевать опять это грязное платье, и потом, здесь холодно.

– Я вовсе не глазею. Я пытаюсь решить, как лучше применить ваши слабые навыки в работе.

Она приняла его оправдание, совершенно не задетая критикой. Оглядела комнату и заметила книгу, которую он положил на полку огромного, покосившегося шкафа у двери.

Словно кошка, которую привлек кусочек пряжи, она бросилась к нему. Рейн с удовольствием смотрел, как она с благоговением, осторожно открыла первую страницу. Он специально подсовывал ей разные предметы, чтобы она черпала из них сведения об истории ее рода. Каждый человек имеет право знать о своих предках, а она слишком рано потеряла всех, чтобы представить полную картину своего прошлого.

Если он правильно помнил, Колин, ее отец, был вторым сыном в семье и покинул горную Шотландию совсем молодым в поисках славы и богатства. На чужбине он завел семью – жену и троих детей, отправил их домой, в Шотландию, а сам продолжил погоню за вечно ускользающим богатством.

Через несколько лет он вернулся домой разочарованным и нашел своих сыновей в тюрьме за участие в якобитском заговоре дяди Йена. Йена к тому времени уже казнили, и Колин ненадолго стал лэрдом.

Фейвор, как помнил Рейн, никогда даже не жила в Уонтонз-Блаш. Ее мать предпочитала ждать возвращения мужа в старой, заброшенной башне на холме. В той башне, к которой притащили Рейна так много лет назад.

Это воспоминание погасило прежнее чувство удовольствия. Словно почувствовав перемену в его настроении, Фейвор захлопнула книгу, поморщившись от взлетевшего облачка пыли.

– Это нечто вроде книги расходов с замечаниями. Но она не принадлежит Дуарту Макларену.

– А кто такой этот Дуарт Макларен?

– Тот маленький мальчик, дневник которого я нашла в первый день.

– Понятно. А почему вы решили, что он может принадлежать юному Дуарту?

– О, не знаю. – Она пожала плечами. – Наверное, мне этого хотелось. Я надеялась узнать, что стало с Дуартом, когда он вырос.

– Да, в тот день вы не много наработали, так как не поднимали носа от страниц воспоминаний этого маленького шотландского горца.

– Откуда вы знаете, что Дуарт был маленьким шотландским горцем?

«Потому что то, что интересует тебя, интересует и меня, как оказалось».

– После наступления темноты мне делать нечего. Иногда я читаю. Прошу, попытайтесь сохранить невозмутимое выражение лица, Фейвор, такое открытое изумление свидетельствует о дурном воспитании и не говорит в пользу добрых сестер-монахинь. Я умею читать… Но прошу вас, читайте дальше, я не хочу вам мешать.

Если она и заметила его сарказм, то не подала виду.

– Нет, благодарю. Я прочту это потом, у себя в комнате. – Она склонила голову. – Кто вы такой, Рейф?

После той ночи в карете она никогда не спрашивала его ни о чем личном. Словно опасалась того, что может узнать.

– Вы же сами меня охарактеризовали: шантажист и вор. Мне нечего к этому добавить.

– Для заурядного вора у вас удивительно хорошо подвешен язык.

– Смею надеяться, что во мне нет ничего заурядного, – высокомерно произнес Рейн, что вызвало у нее улыбку.

– Тогда вы должны быть… э… непризнанным отпрыском какой-нибудь выдающейся личности?

– Неужели, мисс Донн, вы спрашиваете, не являюсь ли я внебрачным ребенком?

– Извините, – пробормотала она, густо краснея, и этот неожиданный румянец невольно очаровал его.

– Я рожден в браке. Но мой отец отказывается меня признавать. – Это было очень близко к правде.

– Из-за ваших воровских наклонностей?

Рейн стоял неподвижно и думал. Он мог бы сказать ей правду. Это началось так благородно, так просто. Он мог бы, оставаясь неизвестным, помочь этой девушке, в чью жизнь он привнес трагедию. Но игра стремительно становилась все серьезнее, и он, кажется, не знает, что именно он раскопал и что поставлено на карту. Он обязан рассказать ей, кто он такой, и пусть фишки упадут как угодно.

Но тогда она может уйти.

– Именно так.

Фейвор кивнула, в ее улыбке смешались облегчение и подозрение. Наивная лгунья, невинная развратница. Она представляла собой притягательную загадку.

– А ваша мать?

– Она умерла. – Он произнес это более резко, чем хотел, и, подняв глаза, увидел потрясенное лицо Фейвор.

– Нет, Фейвор, она умерла не из-за меня. Ее не стало задолго до моего вступления в преступный мир.

– Простите. – Ее голос был полон нежного сочувствия. – Моя мама тоже умерла, когда я была ребенком.

Рейн не смог придумать, что ей ответить. Он слишком хорошо помнил смерть ее матери.

– Какой она была? – спросила Фейвор.

– Красивой. Капризной. Немного тщеславной. Слишком романтичной. Возможно, она была неискушенной. Она очень старалась поверить в волшебные сказки.

Рейн помнил, как сердился, когда мама спрашивала его и Эша, откуда у них синяки. Она всегда без колебаний их спрашивала, а они без колебаний лгали. Она никогда не старалась узнать правду, а они никогда ей ее не говорили.

– Вам она не очень нравилась.

– Нравилась? – Он подумал. – Не знаю. Она была полностью поглощена моим отцом. Но когда она была с нами… никто не умел лучше нас развлечь. Она была образованной, честной и не почитала авторитеты. – Рейн разглядывал веер в своей руке. На одном из его секторов до сих пор можно было разглядеть греческий храм. – Например, она любила классические вещи, но не притворялась, будто преклоняется перед ними. У нас в саду устроили древнегреческую площадку с колоннами, так она окрестила ее «Акрополе» в честь Акрополя.

– Вы ее любили.

– Да. – Он положил веер. – Хватит, нам надо работать, и вам не удастся увильнуть от задания при помощи столь прозрачных уловок.

Фейвор улыбнулась:

– Поскольку вы так решительно собираетесь заставить меня трудиться, мистер Суровость, откуда мне начинать?

– Вы принесли мне одежду? – спросил он, зная, что его тон погасит ее шутливое настроение.

«Либо я укрощу твою блестящую живость, либо ты ответишь за последствия, маленький ястреб». Он отрекся от нее.

– Нет.

Фейвор отвернулась, но он успел заметить на ее лице обиду. Лучше небольшая обида, чем глубокая рана.

– Не имею представления, где найти для вас одежду. Вы слишком большой. – Она подняла руку. – Кроме того, даже если я найду какого-нибудь монолитного денди, не могу же я пробраться к нему в комнату, пока он спит, и утащить его одежки.

– Монолитного денди? Вы находчивая девушка, – парировал он. – Уверен, вы что-нибудь придумаете к завтрашнему дню. Мне начинает надоедать эта одежда. Хоть наряжайся в роскошное старье!

– А почему бы и нет? – спросила она. – Мне эта идея нравится. Здесь так много всякой одежды.

– Это слишком позабавило бы вас, – высокомерно ответил он. – Прибавьте к этому тот факт, что вы моя жертва, по вашим собственным словам. Жертвам не полагается развлекаться за счет обидчиков.

Ее поразительные глаза широко раскрылись, и вдруг она расхохоталась. Господи, он теряет остатки рассудка. Сначала он нарочно испортил девушке настроение, но не прошло и минуты, и она снова весела.

– Можете мне помочь разобрать мебельные завалы.

– А как? – спросила она.

– Идите сюда, я вам покажу.

Фейвор недоверчиво подошла к нему.

– Ну?

– Я подниму вас, а вы снимете сверху мелкие предметы.

– Вы меня поднимете? – переспросила она, с сомнением глядя на него.

– Да. Не бойтесь, Фейвор.

Они были одни.

Что бы он себе ни говорил, он не был святым и никогда не стремился к святости. Она дрожала, и он это почувствовал. Вдруг он сравнил ее с беспомощным птенчиком, а себя с котом, который ждет удобного случая, чтобы сцапать птичку.

Господи Боже. Он ожесточенный тюрьмой мошенник. Какого черта делает здесь эта чистая душа? Рейн опустил голову, закрыл глаза, как будто ожидая удобного случая. Любого удобного случая. Пусть ее сердце забьется чаще, пусть потемнеют глаза, пусть приоткроются губы…

Но ничего этого не случилось. Фейвор повернулась, подставив ему спину, и сказала:

– Я готова.

Его руки дрожали, когда он обхватил ее талию. Домашнее шерстяное платье, которое она надела для работы, было слишком простым. Без корсета девушка была слишком досягаема. От нее исходило такое тепло… Он вдыхал аромат ее тела, чувствовал ее всю.

Рейн закрыл глаза. Вот что ему нужно – таверна и девица из таверны. Когда-то в дюжине миль к востоку от северной дороги была тут такая, под названием «Красная роза». Крепкие напитки и доступные девицы, и то и другое по сходной цене.

– Ну? – Фейвор явно не справлялась с дыханием.

Он поднял ее, решительно заставляя себя думать о не встреченных дамах с приветливыми улыбками, и посадил себе на плечо.

– Ох! – Она взмахнула руками, стараясь удержать равновесие. Он обхватил ее ноги одной рукой, а другую поднял вверх.

– Держитесь за мою руку!

Фейвор поерзала, устраиваясь, и схватилась за его руку.

– Спокойно! – рявкнул он, когда она забарабанила ногами по его животу.

Вместо того чтобы успокоиться, она снова затрепыхалась.

– Черт возьми! Вы что, хотите упасть? – Его руку окутал шелк, так как у нее развязалась подвязка и чулок спустился к лодыжке. – Перестаньте ерзать! – Он крепко сжал ее ногу выше колена.

Она замерла, словно лань, пораженная в сердце.

Кожа ее была гладкая и шелковая.

– Этот несчастный Орвилл больше не проявлял к вам интереса? – Рейн понятия не имел, откуда взялись эти слова. Он не собирался их произносить. И даже не думал об этом.

– Орвилл уехал. – Голос ее звучал слабо.

– Хорошо. – Он почувствовал в себе радость собственника, ужаснулся, попытался говорить нейтральным тоном, но это было трудно. – Я хочу сказать, хорошо для него. Вы уже решили, что он не будет участвовать в гонках, а? Значит, он напрасно потратил бы время, ухаживая за вами.

– Он уехал, потому что пудра не могла скрыть синяков, которые вы ему наставили.

– Вот как.

Она пошевелилась, и теплый женский аромат вновь окутал его. Жасмин и разгоряченное тело сводили его с ума. Рейн крепче сжал пальцы.

– Фейвор.

– Что?

Он не знал что. Он знал лишь, что их нынешняя поза никуда не годится, и решил спустить ее с плеча в свои объятия. Ее волосы, густые и темные, как лондонская полночь, вырвались из-под шляпки и теперь спускались кольцами по плечам и груди. Он схватил их в горсть, и его пальцы коснулись ее выреза на груди.

– Вымойте их.

– Что?

– Волосы. Они блестящие и переливаются, словно расплавленное золото.

Она смотрела на него, немного испуганная, немного встревоженная и – точно! – слегка возбужденная.

– Не могу. Она… Я не могу.

Долгую минуту он смотрел сверху вниз на ее свежее, прелестное личико, отмытое от пудры. Ее глаза были синими, а не ненормально черными. Было слишком тихо. Она могла услышать оглушительное биение его сердца. Рейн знал, потому что сам его слышал.

Только это стучало не его сердце. Он поднял голову и прислушался. Это было что-то другое. И оно приближалось.

– Что это? – спросила Фейвор.

– Кто-то идет по коридору, – тихо, почти шепотом ответил он.

Рейн осторожно поставил ее на ноги и подтолкнул к месту, где когда-то был алтарь.

– Идите туда. Это не ризница. Это коридор, ведущий в северное крыло. Вас не должны здесь видеть. Особенно гости Карра. Поверьте мне, Орвилл был еще не самым плохим… Быстрее, черт побери! – скомандовал он, видя, что девушка в растерянности не знает, что делать. – Я не могу позволить себе роскошь снова спасать вас. Мне повезло, что тщеславный Орвилл смолчал.

– Но как…

– Я туда не пролезу, Фейвор! – нетерпеливо выдавил он. – Здесь полно других мест, где я могу спрятаться. Но для двоих там места не хватит. А теперь идите.

Только после того, как за ней закрылась низкая квадратная дверь, он смог соображать трезво. Теперь шаги стали громче. И ближе к часовне.

Рейн не стал озираться кругом. Он солгал. Здесь негде было прятаться. Единственное, что можно было сделать, это укрыться за какой-нибудь шкаф, чтобы выиграть время. Через несколько минут он услышал, как открылась дверь, а потом медленные, мелкие шажки.

Кто бы это ни был, он не должен следовать за Фейвор. Рейн выскочил из своего укрытия с занесенным кулаком, готовый нанести удар…

Маленькая, скрюченная женщина стояла перед ним прямо в луче света, падающего сквозь розетку в потолке.

– Рейн! – Ганна осела на пол.

Глава 17

– Ганна! – Рейн прыгнул к старой женщине и осторожно взял ее на руки. Она слабо отбивалась. Она почти ничего не весила. Ее плотная домашняя одежда только создавала ощущение тяжести.

Черная мантилья по-прежнему оставляла открытой лишь одну сторону обезображенного лица. Она смотрела на него запавшим глазом, но уже не казалась такой уродливой, какой он ее помнил. Всего лишь печально искаженное лицо подобно акварельному портрету, побывавшему под дождем.

– Это действительно ты, Рейн Меррик, а не призрак? – прошептала она. Слезы потекли по ее старому лицу.

Он поцеловал ее в щеку.

– Не призрак, старуха. Тот же самый мальчишка вернулся, чтобы снова портить тебе жизнь.

Уголок беззубого рта приподнялся в слабой улыбке. Она с тихой радостью закрыла глаза и опустила голову ему на грудь. Он смотрел на маленькую старую женщину, растроганный и смущенный. Та Ганна, которую он помнил, всегда была слишком занята, чтобы тратить время на проявление чувств.

Словно прочитав его мысли, она открыла глаз, и ее нежная улыбка погасла. Она заерзала, стараясь высвободиться из его объятий, шлепнула его ладонью и пробормотала:

– Отпусти меня! Я слышала, что ты был в тюрьме. Что это за тюрьма, позволь спросить, если ты там стал здоровым, как призовой бык?

Она явно не особенно изменилась.

Рейн опустил ее на пол. Она тут же уничтожила все следы слез тыльной стороной ладони. Эти изящно вылепленные руки всегда были единственным притязанием Ганны на красоту. Сейчас она уперлась ими в бока и сердито смотрела на него.

– Ну? И как давно ты вышел из этой французской тюрьмы?

– Шесть месяцев назад. Почти семь.

– А здесь? Как давно ты здесь без… Как давно ты здесь?

Его поразила мысль, что она обижена, по-настоящему, искренне обижена. Он не сообщил ей о своем присутствии. Ему никогда не приходило в голову, что она может из-за него волноваться.

– Несколько недель.

Она поджала губы.

– Прости меня.

После его прочувствованной просьбы о прощении с ее лица исчез гнев.

– Не за что просить прощения, Рейн. Я просто так… – Она осеклась, смущенная таким проявлением чувств. И начала снова: – Я рада, что ты здесь, здоров и силен. Твой брат написал, что поехал заплатить за тебя выкуп, но тебя там уже не было. Я… мы боялись, что французы убили тебя.

– Эш поехал во Францию, чтобы меня выкупить? – переспросил Рейн.

Старая женщина еще раз поразила его. За несколько минут Рейн узнал сразу о двух людях, которым не была безразлична его судьба все эти мрачные годы его заключения. Интимность такой привязанности действовала ему на нервы.

– Да, – кивнула Ганна. – Карр выкупил его примерно год назад. Эш сразу же начал зарабатывать деньги, чтобы выкупить тебя. И преуспел, к большому огорчению Карра, а попутно добыл себе невесту.

– Невесту? – изумленно переспросил Рейн.

Его старший брат едва ли годился в мужья.

– Да. Она воспитанница твоего отца. Эш спас ее от тех планов, которые строил на ее счет Карр. Видел бы ты своего брата, Рейн. Он просто без ума от этой девушки, а она от него. И к тому же она из семьи Расселов. – Ганна покачала головой и захихикала с явным удовольствием. – Расселы входили в число тех, кто откликнулся на призыв Макларенов встать под знамена красавца принца Чарли.

– Якобиты? – спросил удивленный Рейн. – Должно быть, отец был в восторге.

Ганна скорчила гримасу.

– Я буду удивлена, если он еще помнит имя той девушки. То, что не имеет отношения к твоему папаше, все равно что не существует, так он считает. После женитьбы Эша… ну, в общем, твой отец не настолько глуп, чтобы встречаться теперь со своим старшим сыном, – она фыркнула, – по крайней мере в этой жизни.

Поколебавшись, Рейн спросил:

– А Фиа?

Она была очень красивым ребенком с черными волосами и розовыми губками. И еще она была маленькой тенью отца. Интересно, кому Карр ее продал? Какому герцогу, графу или иностранному принцу. Ведь он явно строил такие планы.

– Она еще здесь. И будет еще несколько месяцев. Потом ее отправят в Лондон. И он тоже поедет. Так он говорит.

– Я думал, что король Георг запретил Карру возвращаться в Лондон.

– Запретил. Последняя жена твоего папаши была крестницей самой королевы, и твой отец очень жалеет, что узнал об этом только после ее смерти… Но нельзя повесить пэра за убийство без доказательств, а кто выступил бы против Карра? Поэтому король сослал Карра сюда, – объяснила Ганна. – Но теперь Карр клянется, что Фиа этой весной уедет отсюда. – Она бросила на него взгляд. – Ты уже говорил с ней?

– Нет. Я даже не мог себе представить, что она еще не замужем. – «Видел ли я ее?» – спросил себя Рейн, удивленный собственным волнением.

Он выдергивал из своей памяти женские лица. Он видел многих на балу, но похожих на маленькую – такой он ее помнил – Фиа там не было. Интересно, узнает ли она его? Ведь для ребенка четыре года – огромный временной отрезок. Волнение сменилось печалью.

– Никто не знает, что я здесь, Ганна. И мне бы хотелось, чтобы никто не узнал.

– Я бы не слишком на это надеялась, Рейн. В последнее время Карру что-то мерещится, я имею в виду призраков, и теперь я думаю, это тебя он видел.

Рейн несколько секунд смотрел на нее, потом рассмеялся.

– Он думает, что я призрак? Как здорово. Он оставил меня гнить в тюрьме, а потом, мельком увидев меня, счел, что я умер и мой призрак появился, чтобы его преследовать? Он слишком много о себе воображает.

– По-моему, он не верит в появление твоего призрака, Рейн, – тихо сказала Ганна. – Он думает, что это другой призрак.

– Чей же?

– Его покойной жены.

– Вот как? И которой? – спросил Рейн с горькой усмешкой.

На это Ганна громко прищелкнула языком, на ее лице отразилось огорчение.

– Осторожнее отзывайся о мертвых, Рейн Меррик. Особенно о бедных, проклятых женах.

– Прости меня, это влияние отца. Так какая же из жен, по мнению Карра, не может вынести разлуки с ним?

– Твоя мать. Вот почему я пришла сюда. – Она подошла шаркающей походкой к открытому ящику, доверху набитому разными вещами. Ее руки нежно погладили содержимое. – Я знала, что Карр убрал ее вещи сюда, и, когда конюх сказал, что видел в часовне прошлой ночью свет, я подумала…

– Ты подумала, что это Дженет? Значит, ты пришла ходатайствовать за Карра перед призраком? Не знал, что ты так ему преданна. Я всегда считал, что твоя преданность отдана Фиа.

Старая женщина в ответ на его насмешку неожиданно дернула его за ухо. Он с воплем отскочил.

– Так оно и есть, – сказала она. – Если кто-то пытается убедить Карра в том, что его преследует его бывшая жена, это может нанести вред мисс Фиа.

– Ты по-прежнему ее защищаешь, – заметил Рейн.

– Приходится. – Старуха заколебалась. – Ты… значит, ты это почувствовал?

Рейн уставился на нее в изумлении, а Ганна приняла его молчание за порицание.

– Когда я пришла работать сюда, вы были отчаянными сорванцами, – оправдываясь, сказала старуха. – Отчаянные, горячие головы, своевольные существа. Можете благодарить Бога, что вашему отцу не было до вас никакого дела. Это позволило вам стать тем, кто вы есть, а не тем, кого он бы из вас сделал.

А ведь было время, когда Рейн был бы рад этому, все бы отдал за одобрение Карра.

– Но Фиа… – Ганна мяла грубые юбки. – Такая красивая и такая грустная. Она была всего лишь крохотным видением, которому ваш отец скармливал ложь и коварство большими ложками. Кто-то должен был встать между ним и тем, во что он хотел ее превратить.

– И тебе пришлось взять это на себя?

– Больше было некому.

– Почему?

Старуха прикоснулась к своему изуродованному лицу.

– Говорят, что уроды не в силах устоять перед красотой, – просто ответила она. – Но не сомневайся, я любила вас с Эшем тоже. Как ты думаешь, кто узнал, что Макларены собираются тебя линчевать и дал знать Карру?

Рейн посмотрел прямо в ее печальные глаза.

– Едва ли Карр явился меня спасать, Ганна.

Ганна сплюнула на каменный пол.

– Конечно, нет! Но он быстро бросился тебе на выручку, потому что решил использовать нападение на тебя Макларенов в качестве предлога, чтобы избавиться от последних членов их клана. Так он и сделал! Радуйся, что у него был этот предлог, и прости Макларенов за то, что они не разделяют этой радости! – закончила она сердито, очень расстроенная.

«Карру не удалось уничтожить всех», – подумал Рейн. Фейвор и ее брат живы.

– Карру за многое предстоит ответить в отношении Макларенов. Неудивительно, что ему мерещатся призраки.

– Да, – согласилась Ганна. – Но в последнее время некоторые из гостей Карра тоже их видят. А Карр ведет себя странно. Он возбужден. И я могла бы поклясться, что слышала женский голос, когда шла по коридору.

– Уверяю тебя, со мной в часовне не было никаких призраков. – Ему необходимо было увести отсюда Ганну на тот случай, если Фейвор вздумается вернуться. Хотя он и не сомневался в любви Ганны, она ясно дала понять, кому преданна. Если она поймет, что Фейвор – из семьи Макларенов, она может решить, что девушка представляет угрозу для Фиа. В конце концов, все Макларены должны ненавидеть всех Мерриков.

– Что касается гостей Карра, они, наверное, видели меня. – Он очаровательно улыбнулся. – Постараюсь стать менее заметным.

Ганна всегда улавливала стремление сменить тему так же безошибочно, как гончая чует зайца.

– Да. – Она постучала длинным пальцем по его груди. – Что ты здесь делаешь, Рейн Меррик? Ясно, ты пришел сюда не ради семейного воссоединения.

– Разве? – Он взял ее обвиняющий палец, сжал в кулаке и поцеловал кончик. – Возможно, я пришел только ради того, чтобы ты еще раз обняла меня, Ганна.

– Начнем с того, что я тебя никогда не обнимала раньше, почему это ты решил, что я изменилась? – спросила она, но ворчливый тон не мог полностью скрыть ее удовольствия. – Выкладывай, не то не уйду, пока не скажешь. Даже не думай надувать меня, Рейн Меррик. Тебе не терпится спровадить меня, и я тут же уйду, если ты мне скажешь, зачем роешься в материнских вещах.

Ему не составило большого труда решиться рассказать ей обо всем. Она подумает, что он сошел с ума, как думала Фейвор. Кроме того, Ганна могла знать, куда Карр засунул остальные вещи Дженет.

– Я ищу клад Макларенов.

– Что? – На ее и без того сморщенном лбу появились новые морщины. – А что это такое?

Наверное, Ганна никогда не слышала о драгоценных камнях. Как заметила тогда Фейвор, это была всего лишь местная легенда. А Ганна не принадлежала к клану Макларенов. Она приехала с севера через несколько месяцев после смерти матери в поисках работы. Карр, видя, как она понравилась Фиа, тут же нанял ее. Женщина с внешностью Ганны обходилась недорого.

– У моей матери был гарнитур из драгоценных камней, Ганна, который она приняла на хранение от клана.

Ганна красноречиво пожала плечами.

– Значит, они теперь у Карра.

– Нет. Он ничего о них не знал. Я сам узнал о них только потому, что однажды видел, как она их доставала.

Ганна с сомнением смотрела на него.

Рейн продолжал:

– Там было ожерелье и еще несколько украшений. Брошь в виде льва, усыпанная грубо обработанными камнями. Работа не очень искусная, это увидели даже мои детские глаза. Но золото толщиной с мой большой палец, а камни крупные, как кошачьи глаза.

– Продолжай! – буркнула Ганна.

Он улыбнулся.

– Она хранила их в сундучке, похожем на восточную коробку. Ты никогда не видела такую вещь здесь или в другой комнате?

Ганна прищурилась, глядя в потолок и потирая расплющенный нос пальцем. Несколько минут она размышляла, потом виновато пожала плечами.

– Нет, Рейн. Извини. Я не припоминаю, чтобы видела такую вещь. Но это не значит, что ее не существует. В этих комнатах лежит множество всяких вещей.

Ее ответ приговаривал его к долгим дням поисков среди бесконечного нагромождения старья, тряпок и всяких ненужных вещей. К очень долгим поискам.

И все это в компании маленькой жертвы.

По непонятной причине осознание этого факта не обескуражило его.

Эта девушка испытывает к нему отвращение.

Карр вел Фейвор Донн вверх по лестнице к картинной галерее. Немного раньше она заявила, что не успокоится, пока не осмотрит ее, и только под его руководством.

Ее пальцы плясали над его рукавом, почти не прикасаясь к нему. Очень странное поведение, если в нее действительно вселился дух его жены, которая любила его преданно, страстно и даже демонстративно. По крайней мере в начале их брака.

Он все еще не знал, что ему делать, если она и вправду окажется Дженет. Не мог же он жениться на этой девчонке. Что, если он женится, а потом с ней действительно произойдет несчастье? Он мог бы предложить ей стать его любовницей, но Дженет была очень строга на этот счет. Она бы не позволила ему прикоснуться к себе до клятвы у алтаря. И к тому же, как он уже заметил, эта девушка едва терпела его прикосновения.

Он не ошибался. Слишком многих женщин ему довелось соблазнить. И все же она весь вечер попадалась на его пути. Объяснить это можно было, только признав правдой слова Палы о том, что этой девушкой руководит дух Дженет.