Текст книги "Безрассудный"
Автор книги: Конни Брокуэй
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
Глава 11
Рейн прислонился к дверному косяку, провожая взглядом удаляющуюся молодую женщину. Он дал ей возможность уйти.
Да, Фейвор Макларен повезло. Ее имя остановило его.
Рейн вздохнул. К несчастью, нет никаких сомнений в том, что эта хорошенькая особа – Фейвор Макларен. Пусть они с братом маскируются под фамилией Донн. Он узнал ее. Да, она повзрослела, но упрямый подбородок и ярко-синие глаза остались прежними.
Улыбка его померкла, как только он взглянул на несчастного Орвилла, пытающегося подняться на четвереньки. Фейвор права: ни к чему этому малому знать своего обидчика.
Орвилл поднял голову. Его ничего не выражающие глаза говорили о том, что он еще не пришел в себя. И Рейн этим воспользовался. Один удар в челюсть – и ловелас-неудачник вновь распростерся на полу.
Рейн, кряхтя, взвалил несчастного на плечо и понес в обитаемую часть замка. Идти пришлось в кромешной тьме, но он знал все закоулки: не забыл с детства. Вспомнилось, как он прятался здесь от сурового отца, как благодарил всякий раз Всевышнего за то, что отец был подвержен предрассудкам.
А Фейвор… Возможно, она действительно хочет выйти замуж, чтобы поправить материальное положение Макларенов.
Рейн подавил воспоминания о том, какую роль сыграл он сам в варварских планах своего отца.
Бросив Орвилла в коридоре возле двери, ведущей в жилую часть замка, Рейн поднялся по узкой винтовой лестнице башни наверх. Там, опять же на ощупь, он нашел маленькую спальню, которую использовал в качестве своей штаб-квартиры со времени приезда. Зажег фонарь, взял со стола бутылку лучшего портвейна Карра, ногой придвинул пыльное кресло к единственному окну, выходящему на море, и сел в него.
Усталость, которой он не чувствовал еще пять минут назад, навалилась на него. Не хотелось ни о чем думать, но в голову лезла всякая чепуха: хорошо бы побриться, сменить сорочку. Рейн улыбнулся. Какая чувствительность в его-то положении! Все-таки годы заключения в этом свинарнике привили ему неистребимую любовь к чистоте. Ничего… как только он найдет драгоценности матери, он купит себе сотню новых сорочек, и не только сорочек. Никогда больше не станет носить грязные нитяные чулки или жилеты с пятнами пота. Может быть, он сделается эксцентричным и будет дышать только сквозь надушенный шелковый платок…
Когда он найдет драгоценности матери? Сегодня более правильно сказать: если он их найдет. Насколько ему известно, он был единственным, кто когда-либо видел эти легендарные камни.
Это случилось незадолго до ее смерти, когда ему было девять лет. Как-то раз он хотел стянуть кусок сахару. Улучив минутку, когда рядом с ним никого не было, он хотел пробраться на кухню, но, подойдя к двери, услышал мамин голос; от страха быть пойманным на месте преступления он юркнул в кладовую.
В это время в кухню вошел сердитый на вид рыжеволосый парень. Боясь, что его застанут за подглядыванием, Рейн притаился в чулане. Он не все расслышал, но было ясно, что незнакомец пытается заставить мать что-то сделать, а она не соглашается.
В конце концов незнакомец ушел, и мать вскоре тоже ушла. Ее красивое лицо было искажено тревогой. Желая успокоить ее, Рейн выскользнул из своего убежища и пошел следом. Вместо того чтобы вернуться в свою комнату, мать поспешно прошла в маленький кабинет, где принимала местных торговцев и отдавала распоряжения прислуге. Прежде чем Рейн догнал ее, она закрыла за собой дверь.
Встревоженный Рейн заглянул в замочную скважину. Он увидел, что мать нагнулась над старой восточной чайной коробкой и начала нажимать на деревянные пластинки на ее поверхности. Внезапно из центра коробки выскочил плоский ящичек.
Мать с благоговением достала из него тяжелую золотую вещь. Она была большой, формой немного напоминала дракона или льва и была украшена сверху большими, грубо обработанными камнями. Мать держала ее в руках всего секунду, а потом снова спрятала в потайной ящик.
Рейн не понял, что это была за вещь, но тем не менее догадался, что его мать хотела бы сохранить ее в тайне. Он никогда никому не говорил о ней. Даже Эшу. И уж конечно, своему отцу.
Только позднее, когда до него дошли слухи и сказки о так называемом кладе Макларенов, он понял, что именно тогда увидел. Но к тому времени его матери уже не было в живых. Не питая большой любви к ее родственникам и еще меньше – к своему отцу, он хранил молчание.
Сидя в тюрьме, он часто думал о той уродливой броши. Она стала его путеводной звездой, с ней были связаны его самые заветные мечты. Он хотел продать ее и на эти деньги зажить.
Пробраться в Уонтонз-Блаш так, чтобы об этом не догадался отец, не представляло труда. Рейн просто присоединился к слугам, ждавшим кареты своих хозяев. Он подхватил чей-то сундук, взвалил его на плечо, вошел вслед за лакеем в замок, а потом поднялся по лестнице наверх. Там он бросил свою ношу и скрылся в комнате матери, предполагая, что меньше чем через час все будет проделано.
Но его план дал сбой. Здесь все изменилось, и ни одной маминой вещи не сохранилось.
С тех пор он без устали обыскивал замок.
Верхние этажи восточного фасада, которые и четыре года назад почти не использовались, теперь были полностью заброшены, превратились в склад. И в какой склад! Если последняя неделя и дала что-то Рейну, так это возможность заново оценить того демона, который владел его отцом. Он никогда еще не сталкивался со столь ярким доказательством человеческой жадности. Замок был буквально набит мебелью, сундуками, ящиками. И какая же здесь была фантастическая смесь ценных вещей и хлама!
Ничто не выбрасывалось. Человек мог бы потратить жизнь, перебирая эти обломки и ошметки, сокровища и мусор, накопленные десятком поколений, в поисках одной маленькой восточной коробки.
Но у него не было выбора. У него не было ни денег, ни ремесла, ни прошлого, ни будущего. Он не мог или, скорее, не хотел обращаться к отцу. Карр считал, что его младший сын гниет во французской тюрьме, и пусть себе считает дальше…
Рейн сплел пальцы на животе и уперся подбородком в грудь, размышляя. Все осложнилось.
Фейвор Макларен.
Он улыбнулся. Как все-таки странно… Надо же было, чтобы именно эта девушка, а не какая другая освободила его, сама того не желая.
Рейн вспомнил день, когда девять лет назад долговязая девчонка спасла ему жизнь. Тогда никто из домашних Карра не удосужился узнать имя спасительницы. А он узнал… только узнал несколько месяцев спустя, после того как его раны зажили. Девочка к тому времени куда-то исчезла.
…Рейн закрыл глаза. Вкус отличного портвейна не смог заглушить на его губах тонкий привкус ее губ. Если бы ее звали Сэл, Пег или Энн, он мог бы сделать именно то, в чем она его заподозрила.
Только она ошибалась в одном: он сделал бы это не из чувства мести.
Его предавали и использовали столько раз, что ее маленькое предательство даже не появилось в его списке самых крупных обид. Забавно, что Фейвор остро ощущала свою вину. Его поздравления святым сестрам.
Нет, он овладел бы ею потому, что хотел ее.
Желание и томление, которые он держал в узде с того момента, как она покинула его, внезапно вырвались на свободу с разрушительной силой. Рейн сделал глубокий вдох. Он не собирался рассказывать ей, что ее образ преследует его, что он пробуждает в нем похоть сильнее, чем податливая плоть и опытный рот других женщин. Нельзя давать ей в руки такое оружие.
Рейн нахмурился. Как объяснить эту неправдоподобную смесь невинности и искушенности в ней? Откровенный, прямой взгляд и искусную ложь? Это была загадка, и, более того, она его раззадоривала и возбуждала почти так же, как ее красивое тело.
Он снова ощутил бархатную кожу ее груди, податливость ее тела, заново пережил тот простой поцелуй.
Ему хотелось большего.
Проклятие, но ведь ее зовут Фейвор Макларен, и эта девушка имеет полное право ненавидеть его и желать ему смерти. Единственная девушка в мире, которой он обязан помогать всем, чем может. Девушка, чью жизнь он погубил.
Глава 12
– Тащите его к воротам!
Веревки, стягивающие ему запястья, натянулись, и он упал лицом вниз, ободрав подбородок и лоб. У него даже не было сил повернуть голову.
– Вставай, английский ублюдок! Вставай, мерзавец! – Жестким каблуком сапога кто-то ткнул его в бок, сломав то, что еще оставалось целым.
Он застонал. Больше он ни на что не был способен. Его схватили за руки и поволокли к арке над входом в древнюю башню. Там они поставили его, почти потерявшего сознание, под зубьями поднятой железной решетки. Его били и толкали; злые голоса звенели в ушах; смрад потных тел и едкий дым травяных факелов забивали ноздри.
Рот его наполнился металлическим привкусом. Кровь запеклась на губах и капала с подбородка. Кровь заливала один глаз и текла на сорочку.
– Макларен! – теперь кричали они с торжеством. – Макларен! Выходи к нам!
Высоко над ними раздался в ответ слабый женский голос:
– В чем дело? Чего вы хотите?
Его дернули за веревку спереди, и он упал на колени. За его спиной хриплый голос ответил:
– Мы ищем Макларена!
Он прищурился, увидел худую, средних лет женщину в лохмотьях, с таким свирепым лицом, что оно лишилось не только признаков пола, но и всякой человечности. Это ее палка первой сломалась о его плечи.
– Клана Макларенов больше нет, – ответил голос сверху, на этот раз тише.
– Нет, леди, вы ошибаетесь! – возразил мужской голос. – Мы из этого клана. Пусть англичане прогоняли нас из наших домов и сжигали на собственных фермах. Пусть они нас изничтожали, но мы уцелели. Мы – из рода Макларенов, и мы привели лэрду английского насильника, чтобы научить его шотландскому правосудию.
– Что? Как это? Кто этот юноша? – спросила леди, повысив дрожащий голос, в котором отразился собственный страх Рейна.
– Злое семя Карра, который излил свое собственное семя под юбки монахини! – завопила женщина в лохмотьях. – То была девушка из рода Макларенов!
– Господь милосердный, это сын Карра?
– Он самый. Карра, который нас обманул и предал, который отнял у нас трубки и пледы, который украл наши земли и убил не одну, а трех жен! Ну, с нас хватит! Этого мы не потерпим! Мы добьемся справедливости!
Толпа одобрительно взревела.
– Пришлите к нам нашего лэрда, чтобы мы еще раз могли обрести свою гордость!
– Глупцы! – крикнула женщина, и в ее голосе слышалось такое отчаяние, что на мгновение Рейн пришел в себя. – Вы убили… моих сыновей!
– Макларен! Макларен! – скандировали голоса за его спиной, разрастались, превращались в грохот, который заглушил даже звон в его ушах.
Он попытался поднять голову и сказать им правду: он не насиловал Мерри. Да, они застали их вдвоем, Мерри обнаженной, а его почти обнаженным, но это не было насилием. Она обвинила его в насилии, потому что испугалась их, того, что они с ней сделали бы, узнай, что она добровольно отдалась сыну Карра.
Он хотел сказать им об этом. И еще хотел сказать, что не был первым, кто поднял подол ее платья послушницы. Он открыл рот. Но слова не шли.
Он слишком хорошо знал, что они сделают с Мерри, если он заговорит. Мерри сознается. После этого ее изнасилуют все присутствующие мужчины. И будут насиловать, весьма вероятно, до тех пор, пока она не умрет.
Кто-то вновь ударил его в разбитый бок. Мир закружился, злые лица расплылись и растворились в вихре огненных пятен света и тени.
«Кроме того, – мелькнула у него смутная мысль, – я уже почти мертв. Сколько еще боли можно вынести?»
На его голову набросили петлю, шершавая веревка быстро пропиталась его кровью. Появились новые руки. Его снова толкнули, он снова упал, но опять его поставили на ноги.
– Нет!
Новый голос. Молодой. Очень молодой. Детский голос, чистый и ясный перекрыл гортанный рев толпы.
– Нет, вы не должны этого делать!
В толпе раздался ропот.
– Это дочь Макларена.
– Младшая дочь лэрда.
– Девочка Макларена.
Он ощутил, как толпа переключила свое внимание, ощутил движение, когда кто-то прошел сквозь толпу. Прищурился, всматриваясь затуманенным взором. Он не понимал, что происходит, и каждую секунду ожидал, что его сейчас вздернут вверх и он повиснет под аркой ворот.
– Нет, говорю я вам! Вы не можете его убить. Моя мать, жена вашего лэрда, умоляет вас отпустить его.
– Девочка рехнулась. Трагедия лишила ее рассудка. Пойди к ее матери, Колин, и узнай правду. – Крепкий юнец протиснулся мимо Рейна и направился в башню.
– Я не сумасшедшая! Моя мать умоляет вас пощадить этого парня. От этого зависит жизнь моих братьев.
Толпа недовольно заворчала.
– А где же твоя мать, девочка? – спросил кто-то.
– Умерла! – Этот голос прогремел из окна наверху башни. – Леди истекла кровью!
Девочка разразилась рыданиями. И Рейн пожалел этого ребенка, так как было ясно, что она дала матери обещание на ее смертном одре и не сможет сдержать его. Дети тяжело переживают подобные вещи.
Вновь он услышал ее голос:
– Мама послала меня сюда с последним вздохом, чтобы вас остановить. Неужели в вас нет почтения к мертвым?
Толпа услышала лишь, что леди Макларен умерла в этой почти разрушенной башне, где нашел пристанище их лэрд, в то время как их враг живет припеваючи в ее законном доме, а сын их врага теперь в их руках.
– Умерла? Вы слышали? Леди Макларен умерла! Перебросьте веревку! Вздернем его повыше! Пусть он попрыгает!
И тут вдруг Рейн почувствовал, как маленькая фигурка налетела на него, тонкие ручки обвились вокруг его шеи, а ее лицо уткнулось в его пропитанную кровью сорочку. Вокруг них раздались потрясенные крики.
– Я не позволю вам его убить, – зло выкрикнула она. – Мои братья сидят в лондонской тюрьме, а мой отец как раз сейчас поехал просить милости у короля. Если вы его убьете, вы погубите моих братьев так же верно, как если бы сами держали в руках топор палача!
Он едва устоял на ногах со связанными за спиной руками, когда хрупкое тело девочки так отчаянно прильнуло к нему. Толпа переминалась в нерешительности, ее жажда крови временно утихла при виде маленькой девочки в белой ночной сорочке, крепко вцепившейся в сгорбившееся тело высокого, избитого парня.
Он попытался улыбнуться, что у него не получилось, и прошептал в мягкие, как у котенка, волосы:
– Отойди, девочка. Они не позволят мне пережить эту ночь, а твои братья уже мертвы. В Лондоне для шотландцев нет милосердия.
– Этот ублюдок говорит правду! – заявил тощий шотландец. – Отойди, девочка. Ты не знаешь, что он собой представляет, что происходит. Отойди!
Руки девочки крепче ухватили его за талию, она всем телом прилипла к нему, словно морская ракушка к корпусу корабля.
– Нет! Я обещала маме!
– Уберите ее.
Но никто не хотел прикасаться к последнему из оставшихся в живых ребенку Макларена. Так они стояли целую вечность, как показалось Рейну, застыв на месте, будто персонажи живой картины, ожидающие смерти.
И смерть не заставила себя ждать.
Она прискакала верхом, и стук копыт эхом отражался от мерзлой земли, и зловещий свет заструился к ним по темной дороге.
– Красные мундиры!
С чувством, напоминающим ликование, толпа отвернулась от Рейна, схватилась за пики и дубинки, запрещенные мечи и шесты. Толпа пришла в движение, устремилась навстречу приближающимся солдатам. Рейн смотрел на них и почти не почувствовал, как девочка подняла руки и стащила с его горла петлю.
И тут на них налетели солдаты. Кони топтали черную ночь копытами, мечи рассекали плоть, а дубинки крушили кости. Пронзительные вопли, стоны, повсюду лица, испачканные грязью и кровью, застывшие от напряжения и окаменевшие от злобы.
Он сморгнул с глаз кровь и посмотрел вниз, на девочку. Она дрожала, тряслась так сильно, что он слышал, как стучали ее зубы от страха.
Все быстро закончилось. Так чертовски быстро. Только что толпа бурлила в апокалиптической схватке, а через минуту почти все смолкло. Вокруг них лежали мертвые и умирающие шотландцы. Несколько солдат бродили среди них, выискивая живых.
– Он жив?
Рейн поднял голову, пытаясь разглядеть обладателя этого знакомого голоса – своего отца, который спрашивал о нем с таким безмерным равнодушием. Но с другой стороны, кто бы мог подумать, что его отец поскачет ему на помощь?
– Да. – Еще один знакомый голос, охрипший от тревоги. Эштон, его брат, который все время пытался защитить Рейна от его собственного безрассудства.
– Вот как. – Секундное молчание. – А кто это рядом с ним?
– Дочь Макларена, – ответил один из солдат.
– Неужели? – На этот раз удивился Карр. – Откуда ты знаешь?
– Здесь одна шотландка проклинает эту девочку. Говорит, что если бы не она, они повесили бы Рейна Меррика и успели бы убежать до нашего появления.
Стоящая рядом с Рейном девочка вскинула голову.
– Нет, – прошептала она.
– Прикончить ее?
– Девочку или шотландскую ведьму? – спросил его отец. – Нет. Не стоит. Эта женщина на вид слишком стара, чтобы рожать новых Макларенов. Отпустите ее. Что касается девочки… Подозреваю, что ее следует считать подданной короны? И в некотором роде теперь я должен о ней позаботиться?
– Да, – ответил сбитый с толку солдат.
– Так я и думал, – вздохнул Карр.
– Не трогай ее, – прохрипел Рейн.
Карр бросил на него взгляд.
– Уверяю тебя, у меня нет намерения пачкаться, прикасаясь к ней, а что касается твоего тона, мой мальчик… ну, ты дал мне предлог, в котором я нуждался, чтобы очистить свои земли от последних Макларенов. В самом деле, благодаря тебе, Рейн, Макларенов больше не существует. – Слабый крик вырвался у девочки, и Карр опустил глаза на маленькую фигурку, съежившуюся у ног Рейна. – И благодаря тебе тоже, дорогая. Почему ты спасла моего никчемного сына?
Девочка подняла голову, на ее глазах блестели слезы.
– Не из любви к вам, сэр, а чтобы спасти жизнь моих братьев.
Отец Рейна секунду смотрел на нее, потом закинул свою золотоволосую голову и расхохотался. Снующие вокруг них солдаты, которые обшаривали одежду убитых шотландцев, словно шакалы, бродящие среди трупов, подняли головы и настороженно посмотрели на Карра.
Рейн покачнулся, к его горлу подступила тошнота. Он знал, почему смеется Карр. Причина могла быть только одна. Он закрыл глаза, чтобы не видеть ее лица, когда отец ей все скажет.
– Но дорогая моя, неужели никто тебе не сказал? Ты не знала?
– Не знала чего? – прошептала девочка.
– Того, что в эту самую минуту голова Джона Макларена украшает пику над Северными воротами.
Глаза Рейна были закрыты, но он не мог заткнуть уши. Только ребенок мог выразить голосом такое страдание, только девочка, которая за одну ночь потеряла отца, мать, брата и весь клан, который сама же помогла уничтожить.
Из-за него.
Рейн вздрогнул и очнулся. Он был весь мокрый от пота, словно его тело даже теперь, через столько лет, отторгало события той ночи. Он откинулся на спинку кресла и стал смотреть на море.
По какой бы причине ни находилась здесь Фейвор Макларен – ради охоты на мужа, как она утверждала, или по иной причине, он должен помочь ей.
У него был небогатый опыт в вопросах чести, да он никогда и не пытался познакомиться с таким возвышенным понятием. Но ради Фейвор Макларен он готов был учиться.
Глава 13
Карр сидел неподвижно, пока новый камердинер брил ему голову. Наконец неприятная процедура была завершена, и маленький человечек – Рэндалл? Или Рэнкл? – водрузил парик ему на голову и подал серебристый конус. Карр держал его у лица, пока вокруг него витало душистое облако пудры, покрывая парик тонким белым слоем. Рэнкл подождал несколько минут, пока не осядет пудра, потом осторожно снял накидку, защищающую одежду Карра.
– У вашей светлости очень внушительный вид, – сказал он.
Карр стряхнул с рукава пятнышко пудры.
– Рэнкл, – с любопытством спросил он, – неужели ты только что сделал замечание по поводу моей внешности? Ты сделал его, да? Милостивый Господь, куда катится этот мир, если слуги позволяют себе высказывать свое мнение по поводу внешности господ, когда их не просят? Мне следовало отхлестать тебя за подобную самонадеянность, но это, вероятно, уничтожит плоды твоей утомительной деятельности, поэтому я удержусь от искушения. На этот раз.
В самом деле, сначала он проявил великодушие к Танбриджу, теперь к камердинеру. Он явно становится сентиментальным.
Карр встал и вытянул руки в стороны, терпеливо ожидая, пока камердинер наденет на него новый жилет из пурпурной парчи. Этот цвет ему очень шел.
– На будущее, – продолжал Карр, пока Рэнкл поправлял ему воротник, – на будущее запомни, что я и сам прекрасно понимаю, какой у меня внушительный вид. Меня заинтересует твоя оценка лишь тогда, когда я перестану выглядеть внушительно.
– Прошу прощения, сэр!
«Так всегда получается с новыми камердинерами: чертовски много времени уходит на их укрощение», – подумал Карр со вздохом. Он взял свои перчатки и изо всех сил хлестнул ими по лицу Рэнкла, оцарапав его хрустальными бусинами. Тот поднес руку к ране, с изумлением глядя на Карра. В его глазах промелькнуло нечто напоминающее гнев. Боже правый, это просто невероятно. Такие создания, как Рэнкл, не испытывают гнева. Они спасаются бегством.
– Я не нуждаюсь в твоих извинениях. Я просто сообщил тебе свое мнение. А ты меня перебил. Послушай, Рэнкл, если я хоть один раз не буду выглядеть внушительно, ты будешь уволен. И запомни: без рекомендательного письма в этих варварских краях ты не найдешь места.
Маленький лакей вздрогнул.
– А теперь ступай, – сказал Карр. – Я решил сегодня не выходить к обеду. Сообщи об этом моей дочери.
Камердинер поклонился и поспешно вышел.
Карр подошел к затянутой зеленым бархатом стене и дернул за вышитую тесьму. Ткань разошлась, надуваясь и опадая складками по обе стороны от изящного портрета в натуральную величину. Он сделал шаг назад, нежно глядя на него.
– Дженет, дорогая, почему сейчас?
В течение десяти лет каждую ночь он чувствовал одно и то же: Дженет здесь, она наблюдает за ним. Он к этому привык. Это его не тревожило и даже не очень интересовало. В конце концов, призракам можно найти весьма ограниченное применение.
Но новая идея, высказанная Палой, что дух может проникнуть в другое тело и в каком-то смысле начать новую жизнь и что Дженет сделала это, чтобы еще раз явиться к нему во плоти… Если она нашла для своей души новую оболочку, ему необходимо узнать, кто это, прежде чем он уедет из этого проклятого замка навсегда.
Она, очевидно, оставила свой шарф в качестве послания. Но каков его смысл? Означал ли этот жест упрек?
Карр поднял крышку сундучка, стоящего под картиной. В нем лежало немного золота, несколько украшений и остатки того возмутительного ариседа.
В ту ночь, когда умерла Дженет, он принимал в Уонтонз-Блаш первую партию гостей, прибывших к нему на прием в первый раз после реконструкции замка. Самые важные люди из высшего света проделали ради этого трудное путешествие из Лондона. Среди них был личный секретарь короля. Неприятности, увы, начались тогда, когда он, Карр, пошел искать свою красавицу жену к обеду.
Он нашел ее – и вместе с ней их отпрысков – на утесах. Очевидно, она наконец осознала его причастность к… неприятностям, постигшим ее клан. В отместку она поклялась появиться на его приеме, одетая в цвета клана, чтобы продемонстрировать верность ему, хорошо зная, что носить плед строго запрещено законом. Да еще в присутствии королевского секретаря!
Она сама подписала себе приговор.
– Честно говоря, Дженет, – прошептал он, обращаясь к ее изображению, – разве не странное совпадение то, что ты осознала мое двуличие именно в тот день, когда я устраивал, может быть, самый важный в моей жизни прием? Да, – кивнул он, – ты могла бы и сама спрыгнуть с этой проклятой скалы, а не вынуждать меня толкать тебя вниз. Ты сделала это для того, чтобы испортить мне прием, да? Но я расстроил твой маленький план, дорогая.
Он рассеянно пощупал шелковый арисед.
– Что ты имела в виду, когда позволила мне найти этот шарф, Дженет? Ты никогда не отличалась хитроумием. Ты была утомительно прямолинейна, сказать по правде. Так что все это значит?
Карр задумчиво помахал обрывком шарфа перед портретом. Возможно, если бы она не погибла той ночью, он бы не счел необходимым жениться на других богатых наследницах. И тогда не было бы больше смертей и не было бы его изгнания. Да… она виновата перед ним, и ей за многое придется ответить.
Возможно, Дженет признала свою вину.
– Ты оставила мне это в знак того, что просишь прощения? Хочешь сказать нечто вроде: «Вот, возьми эту проклятую штуку. Она причинила достаточно горя». – Это объяснение ему понравилось. – Это разумно. Я хочу сказать, что шарф не та вещь, которую оставляют, чтобы навести ужас на человека. Это же шарф, клянусь Богом, а не окровавленный глаз или пульсирующее сердце.
– Господи, отец, пожалуйста, сообщи мне, если тебе придет в голову наводить на кого-нибудь ужас. Я немедленно уеду, – непринужденно произнес у него за спиной женский голос.
Карр повернул голову.
Фиа стояла в дверном проеме, скромно скрестив руки у талии чрезвычайно нескромного платья из темно-синего шелка. Другая выглядела бы в подобном платье дорогой шлюхой.
Отец и дочь молча смотрели друг на друга. Нарумяненное и напудренное лицо Фиа было совершенно спокойным. Когда-то он видел восточную куклу, фарфоровую статуэтку, изображающую какой-то театральный персонаж, изумительной работы. Это было настоящее произведение искусства. Но что-то в кукле внушало беспокойство. Глядя на свою дочь, Карр испытывал точно такое же ощущение.
– И как давно ты шпионишь за мной? – спросил он.
– Я и не думала шпионить за тобой, Карр. Разве ты не слышал старую детскую поговорку «Тот, кто подслушивает у замочной скважины, ничего хорошего о себе не услышит»?
Тон ее был уклончивым, блестящие голубые глаза ничего не выдавали. Когда-то она делилась с ним всеми своими мыслями, теперь она замкнулась в себе.
– Что тебе нужно?
– Этот человечек, Рэнкл… Он сказал, что ты не будешь обедать. Я подумала, что ты заболел. И пришла проверить. – Ее тон не выражал озабоченности, всего лишь равнодушное любопытство. – Прости за вопрос, но она тебе отвечает? – Она подняла взгляд на изображение Дженет.
Карр задернул занавески.
– Говорить перед картиной не то же самое, что говорить с картиной, Фиа.
– Неужели? Спасибо, что объяснил мне эту тонкость.
Ни тени чувства не появилось на ее гладком, восхитительно юном лице. Ну и пусть. Оба его сына были горячими, эмоциональными детьми; и в результате оказалось, что он совершенно напрасно тратил на них время.
Фиа была другой. Фиа была таким же хищником, как и он сам.
Она никогда не позволяла слезливой сентиментальности заслонить здравый смысл или скучным принципам помешать ее намерениям, а в ее намерения входило позаботиться о том, чтобы сделать самую блестящую партию в английском обществе, черт побери! В европейском обществе! Таким образом, ее отец окончательно и бесповоротно получит власть, престиж и деньги. Так много денег, что ему больше никогда не придется тратить ни секунды времени на мысли о них.
– Что это у тебя в руке? – спросила Фиа.
– Кусок шарфа, который был на Дженет в день смерти.
– Не говори только, что его принес тебе ее призрак, – рассмеялась Фиа, а потом, с ужасающей точностью прочитав выражение его лица, тихо прибавила: – Господи, кажется, я попала в самую точку.
Она протянула руку, быстро коснулась кончиками пальцев шелка и так же быстро отдернула руку.
– Знаешь, – хладнокровно произнесла Фиа, – мне очень хотелось бы увидеть призрак матери. Если тебе когда-нибудь представится случай поболтать с этой прозрачной дамой, будь добр, направь ее истлевшие останки ко мне.
– Ты смеешься надо мной? – спросил Карр самым угрожающим тоном.
Она спокойно посмотрела на него:
– Может быть.
Это было невыносимо, но он не посмел дать ей пощечину, и то, почему не посмел, раздражало его гораздо сильнее, чем любые слова, которые она могла произнести. Он не ударил ее потому, что теперь уже не знал, на что она способна. На месть – несомненно. А возможно, и на большее.
– Иди вниз, – приказал он.
Карр ждал, ненавидя себя за ту неуверенность, которую чувствовал. Она никогда прежде не оказывала прямого неповиновения. Но когда-нибудь, а может быть, очень скоро, это произойдет. Необходимо выдать ее замуж до этого.
– Моих гостей нельзя оставлять без присмотра, – добавил он.
– Ты прав. Им необходим дудочник[2]2
Piped Piper – дудочник, флейтист в пестром костюме (герой поэмы Р. Браунинга).
[Закрыть] в качестве предводителя в их кутежах.
– Я скоро приду.
– Надеюсь. – Фиа собралась уходить. – Там одна леди очень остро ощущает твое отсутствие. Она была очень огорчена, когда услышала, что ты не будешь обедать.
Карр заинтересовался. Неужели это она? Дженет?
– Леди? – переспросил он. – Как она выглядит?
Фиа с интересом наблюдала за ним.
– Пожилая. Еще не совсем старуха, но решительно почтенного возраста.
Ужасное предчувствие охватило его. Дженет умерла в расцвете женской красоты. Мысль о том, что ее дух вселится в тело, не столь прекрасное, никогда не приходила ему в голову. Она не может так с ним поступить!
– Кто эта леди?
– Миссис Диггл? Суетливая старая курица с мягкими манерами.
– Дуглас, – поправил ее Карр. Его тревога улеглась.
Он знал эту леди. Трудно вообразить женщину, меньше похожую на Дженет.
– Нет, она не из моих обычных гостей. Но ее племянник – другое дело.
– Вот как? – равнодушно протянула Фиа.
– Да. Он провел здесь весну. Ты его помнишь, – лукаво произнес Карр, увидев возможность отомстить Фиа за ее насмешку. – Томас Донн.
Фиа никогда не признавалась, что увлечена высоким шотландцем. Но в этом не было необходимости. Каждая недомолвка, каждый взгляд, каждая светская беседа с Донном, которую подслушал Карр, свидетельствовали о первой страсти молодой девушки. Так же, как и ее внезапное и полное молчание, когда речь заходила о чем-то с ним связанным.
Карр был вознагражден. Ее зрачки слегка сузились, тонкие ноздри слегка побледнели. Это была почти неуловимая реакция.
– Конечно, – резко ответила Фиа. – Теперь я их вспомнила.
– Миссис Дуглас сопровождает младшую сестру Донна, мисс… мисс Фейвор, кажется. – В его памяти вдруг всплыло лицо хорошенькой, изящно одетой девушки.
Карр удивился, что запомнил так много. Он почти не обращал внимания на девственниц, даже состоятельных. Какой в них толк? Он не мог снова жениться, а поскольку Фейвор Донн не играла в азартные игры, он не мог добраться до ее денег и таким способом, так что тратить на ухаживания время не имело смысла.
– Как она выглядит? – спросил Карр. – Похожа на брата?
– Я его не очень хорошо помню, – непринужденно ответила Фиа. – Мисс Фейвор маленького роста. Красивая. Черные волосы, агрессивные глаза, маленькая смуглая воительница. Теперь я припоминаю, что слышала, как она расспрашивала о тебе других гостей.
Красивая? Черные волосы? И она о нем спрашивала.
