Текст книги "Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга III"

Автор книги: Кондратий Биркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

С кончиною Густава Адольфа протестантская уния весьма естественно не замедлила явить в своем составе признаки распадения. Протестанты приуныли, и многие из них стали помышлять о принесении повинной императору Фердинанду II. Возобновление союза Франции со Швециею удержало некоторых из них от подобного безрассудства, но тем не менее ход войны утратил прежний характер, и военные действия были лишены обдуманного плана. Армия протестантов ослабела, а имперская хотя и усилилась, но и в ней не было прежнего духа единства. Кардинал-инфант, наместник Милана, брат испанского короля Филиппа IV, прислал в Баварию вспомогательную армию в 40 000 человек под предводительством герцога Фериа, для соединения ее с армиею Альтрингера. Шведы под начальством Горна и пфальцграфа Биркенфельдского двинулись им навстречу, но итальянцы отступили в Эльзас, где были разбиты. Большая часть этой армии погибла от болезней и стужи, а герцог Фериа умер от горя. Бергард Веймарский овладел Регенсбургом и Штраубингеном; Густав Горн – Швабиею; пфальцграф Биркенфельдский, генерал Баддиссин и рейнграф Оттон Лудвиг – рейнскими провинциями, а могучий их противник Валленштейн проводил время в бездействии, как будто не желая унижать своего достоинства, сражаясь с такими ничтожными противниками, особенно после Густава Адольфа. Удалясь в Богемию после лютценской битвы, герцог чинил суд и расправу над офицерами, уличенными в погрешностях, способствовавших победе шведов, и казнил их смертью. Пришла весна 1633 года, и Валленштейн, нехотя, будто медведь, выгнанный из берлоги, начал новую кампанию, как назло императору, именно в районе его владений. Силезия была занята шведскими, саксонскими и бранденбургскими войсками, и сюда со своими полчищами явился Валленштейн. Союзники двинулись к Мюнстербергу, надеясь, что герцог примет сражение, но он, укрепясь в лагере, не трогался с места. Видимо, не хотел воспользоваться невыгодной диспозицией неприятельских войск и выказывал совершенное равнодушие к интересам империи и его союзных католических государств Германии.

После девятидневного стояния лицом к лицу с неприятелем Валленштейн послал в качестве парламентера графа Терцки к саксонскому генералу Арнгейму для приглашения его на переговоры. Герцог предложил союзникам шестинедельное перемирие.

– В ожидании заключения мира, – досказал он, – на который, может быть, император и не согласится… Но в последнем случае я могу соединиться с протестантами и выгнать Фердинанда из его владений!

При втором свидании с графом Турн герцог выразился еще яснее.

– Все прежние привилегии протестантов будут восстановлены; конфискованные имущества возвращены, и я первый приложу к тому все мои старания. Иезуитов прогонят; Швецию за ее убытки вознаградят, и, составив с протестантами одно ополчение, мы пойдем войною на Турцию!

Затем, развивая свой исполинский план, Валленштейн дал понять собеседнику, что он, соединив свои войска с протестантскими, пойдет на Вену и принудит императора к отречению от богемской короны, составит из этого королевства независимое протестантское государство, которое придавит Турцию под своею пятою. Славянские народы Силезии, Моравии, Галиции охотнее признают над собою власть Богемии, видя ее веротерпимость, нежели Австрии – рабыни иезуитов. Созидая мысленно царство богемское, Валленштейн не говорил о будущем царе, но понятно было, что, кроме него, этим царем быть некому.

Переговоры герцога с его недавними неприятелями не могли остаться в тайне от венского двора. Врагам Валленштейна незачем было и клеветать Фердинанду II на его генералиссимуса; достаточно было и правды, чтобы пробудить в императоре ненависть и недоверие к коварному крамольнику. Всего прежде надобно было озаботиться об ослаблении Валленштейна. В этом случае императору помогло иезуитское умение увертываться и кляузничать. В договоре Фердинанда II с Валленштейном было сказано, что последний назначается генералиссимусом всех германских войск, но не иноземных. Основываясь на буквальном смысле этого пункта, император обратился с просьбою к королю испанскому: прислать ему армию с отдельным полководцем.

Цель Фердинанда II была понятна герцогу. Он протестовал на это нарушение договора – но безуспешно. Тогда Валленштейн чрез графа Кинского вступил в переговоры с французским послом Фекьером, который от имени своего государя обещал герцогу содействие к исполнению его смелого предприятия. Таким образом, император и подданный в одно и то же время заключали друг против друга союзы с иностранными державами. Однако же протестанты и Франция заподозрили Валленштейна в коварстве, полагая, что его союз с ними клонится в пользу Австрии. Вследствие этого недоразумения военные действия возобновились, и в битвах Валленштейн чаще всего доказывал неприятелям, что он действует им не во вред. Он отступал там, где следовало наступать; уклонялся от боя, когда победа была несомненна. Фердинанд II решился вторично уволить Валленштейна от службы. Это намерение побудило герцога со своей стороны принять решительные меры.

Душою и узами родства привязанные к Валленштейну полковники Кинский, Илло и Терцки по программе, начертанной герцогом, приступили к составлению заговора, нити которого должны были опутать всю имперскую армию. Илло ненавидел императора за отказ наградить его графским титулом по представлению Валленштейна. Герцог, посылая доклад о награждении Илло, в то же время писал императору, чтобы он не производил полковника в графы. Фердинанд II повиновался, и тогда тот же Валленштейн сказал Илло:

– Ни ваша служба, ни ходатайство мое не уважены. После этого стоит ли служить императору? Не знаю, как вы, но я Фердинанда ненавижу!

Уверенный в Кинском, Терцки и Илло, герцог решился приобщить к заговору графа Пикколомини, которому он постоянно благодетельствовал и к которому питал особенную симпатию за то, что Пикколомини был рожден под одной с ним звездою. Этому человеку он открыл все свои намерения. Пикколомини с ужасом напомнил о трудностях и непреодолимых препятствиях. Герцог уверил его в благоприятных предзнаменованиях по звездам, и новый сообщник согласился участвовать в заговоре, угрожавшем дому Габсбургскому конечным низвержением. Граф не замедлил известить императора о готовящемся бунте, советуя ему немедленно принять свои меры к его отклонению.

В январе 1634 года все начальники отдельных частей валленштейновской армии были им приглашены в Пильзен, куда герцог прибыл из Баварии будто бы для совещаний о положении военных дел. За исключением Галласа, Коллоредо и Альтрингера, на призыв герцога явились двадцать генералов. Илло, по поручению герцога, должен был выведать от каждого порознь его политические убеждения. Он начал с того, что указал на нарушение императором данного герцогу обещания не вмешиваться в его распоряжения; на требования Фердинанда II, чтобы военные действия продолжались, невзирая на зимнюю пору и на недостаток провианта; наконец, на намерения венского двора опять отрешить Валленштейна от должности.

– Императором нашим, – говорил он, – руководил испанский двор; у него на жалованье все наши министры; только герцог Фридланд до сих пор противоборствовал этой иноземной тирании, и за это его возненавидели. Его хотят отрешить, и чтобы успешнее достигнуть этой цели, его намерены унизить в глазах всей армии, а ее – уменьшить, под предлогом будто бы подкрепления армии испанской. Нарочно велят идти в зимний поход, чтобы возбудить ропот в солдатах. Их плохо кормят и не одевают, потому что деньги, назначенные на их содержание, истрачиваются иезуитами и министрами. Герцога в награду за двадцатидвухлетнюю верную службу ожидает унизительная отставка. Во избежание таковой он сам готов сложить свою власть; но неужели мы все согласны лишиться нашего начальника?

Слушатели отвечали единогласно «нет!» и тотчас же решили чрез депутатов просить Валленштейна, чтобы он в отставку не подавал и не покидал армии, искренно к нему привязанной. После долгого (притворного) колебания герцог сдался на просьбы генералов с условием, однако же, чтобы они дали ему подписку в том, что будут служить ему верой и правдой; никогда не расстанутся с ним и в случае надобности пожертвуют за него жизнию. Оговорка на подписном листе: «покуда Валленштейн будет находиться при армии» отстраняла от невольных заговорщиков всякое подозрение о настоящих умыслах герцога.

Чтение подписки происходило перед роскошным обедом, приготовленным по распоряжению Илло. Употребив за столом все средства, чтобы гости побольше подвыпили, радушный хозяин поднес им бумагу для подписи, когда они почти все были пьяны. Подписали многие, некоторые же заметили, что в бумаге, поданной для подписи, были выпущены слова «покуда герцог будет находиться при армии». Илло первую бумагу заменил другою, с этим пропуском. Пикколомини первый открыл подлог и забылся до того, что провозгласил тост за здоровье императора. В эту минуту Терцки, поднявшись с места, объявил всем присутствующим, что тот из них, кто откажется дать подписку, будет отъявленным подлецом, мошенником. Все подписали волей-неволею. Иные имена были навараксаны так неразборчиво, что давшие подписку легко могли и не признать в них своей руки. И при всем том Валленштейн на следующий день сам читал генералам этот документ, требуя от них устной клятвы пребывать ему верными и до последней капли крови защищать его интересы.

– Впрочем, – прибавил он, – ваше вчерашнее неудовольствие на замену одного документа другим доказывает ваше ко мне нерасположение, и потому, не принуждая вас, я готов возвратить вам ваши слова!

Генералы, вовлеченные в заговор, отвечали, однако, единодушным подтверждением присяги, данной накануне по милости лукавого Илло. Смотря на эту игру, трудно было решить, кто кого дурачил.

Не довольствуясь подписями присутствовавших, герцог озаботился получением согласия генералов, не явившихся на приглашение, и чрез нарочных просил их безотлагательно пожаловать в Пильзен. Альтрингер отговорился болезнию; граф Галлас прибыл для того, чтобы собрать достовернейшие сведения о заговоре и довести их до сведения императора. Фердинанд II, убежденный в злых умыслах генералиссимуса, поспешил дать приказ к арестованию Валленштейна, Илло и Терцки, в случае же упорства с их стороны не щадить самой их жизни. Графу Галласу повелено было образумить генералов и офицеров, вовлеченных в измену, и напомнить им об обязанностях верных слуг законного государя. Всем желавшим возвратиться на путь истинный было обещано прощение. Галлас, прибыв в Пильзен, не имел, однако же, духу действовать сообразно инструкции, полученной от императора. Арестовать герцога в городе, ему принадлежащем, во дворце, наполненном верными телохранителями, было нелегко. Галлас предложил Валленштейну привезти в Пильзен Альтрингера, на что герцог согласился и даже дал предателю свой собственный экипаж. Вместо того чтобы привезти Альтрингера в Пильзен, граф Галлас привез его в Вену для охранения императора; сам же поспешил в Верхнюю Австрию, куда ожидали вторжения Бернгардта Веймарского. В Богемии города Будвейс и Табор были заняты имперцами, и вообще в этой области приняты были все меры к предупреждению восстания.

Дело Валленштейна пред судом потомства являет редкий в истории пример неправоты обеих сторон. Заговор, во всяком случае, вещь гнусная, а измена присяге вещь недостойная честного человека. Валленштейн виноват. В свою очередь неправ и Фердинанд II, доведший герцога своею неблагодарностью до преступления и спасшийся от угрожавшей ему опасности путем тайного убийства. Примирения между мятежником и его государем, конечно, быть не могло; но, допуская со стороны Фердинанда слабость непростительную и предполагая, что он уступил бы Валленштейну Богемию, можно ли предположить, чтобы самозваный король богемский удовольствовался этою уступкою? Разумеется, нет, и, получив Богемию, он посягнул бы на Моравию, Силезию, Венгрию и отнял бы у императора все эти области. Другой вопрос: если бы все славянские земли отложились от Австрии и слились в одну державу, тогда, без сомнения, они благословляли бы свою судьбу и мир в Европе на многие века был бы упрочен. Впрочем, в истории подобные предположения не допускаются и слово если бы не у места пред совершившимися фактами.

Пикколомини, прибыв один к Валленштейну, оправдал промедление Галласа благовидным предлогом и без труда уговорил герцога позволить ему съездить за Галласом. И этому второму предателю Валленштейн, как первому, дал свой экипаж, и Пикколомини уехал в Линц. Он обещал герцогу возвратиться в Пильзен и возвратился с войсками. Другой отряд с генералом фон С у н с поспешил к Праге, чтобы предохранить ее от всякого покушения со стороны заговорщиков. Главнокомандующим имперских войск был назначен граф Галлас, а Валленштейн и его приверженцы были объявлены вне закона и лишенными всех прав… Поздно понял герцог, что он предан Галласом и Пикколомини, но это ни к чему не повело, и пробуждение от честолюбивого сна, в который Валленштейн был погружен, предшествовало погружению его в сон непробудный. Войскам, еще не отложившимся от него, он отдал приказ, чтобы никому – кроме Илло и Терцки – они не повиновались. В то же время он готовился вторгнуться в Прагу и там поднять знамя мятежа, а оттуда идти на Вену. Герцог Бернгард, предводительствовавший шведами, должен был сделать диверсионное движение к берегам Дуная… Терцки поспел к Праге; недостаток в лошадях принудил Валленштейна до времени отложить поход… Именно в это самое время до его сведения доходят вести об измене Галласа и Пикколомини; отряд за отрядом отступаются от мятежника; недавние приверженцы от него отшатываются, и он остается один, подобно дубу, с которого осыпались листья и который ждет порыва бури, чтобы рухнуть на землю. Возобновив сношения со шведами, Валленштейн выехал из Пильница в Эгер, сопровождаемый полком Терцки и немногими верными служителями. Он еще рассчитывал на поддержку со стороны силезской армии генерала Шафгоча и надеялся, что в случае удачи все малодушные, покинувшие его, опять возвратятся к нему. Во время пути один из свиты Валленштейна осмелился дать ему совет:

– Заслуги вашей светлости известны императору, – говорил он, – для неприятелей же вы все еще подозрительны. Не меняйте же верного на неверное и возвратитесь к Фердинанду, покуда еще есть время…

– Но чем поправить все, что сделано? – спросил герцог.

– У вас теперь с собою 40 000 червонцев, – сказал советчик, – берите их и явитесь прямо ко двору. Объясните там, что вы отважились на заговор единственно ради испытания верности императорских слуг, и так как они большею частью согласились участвовать в мятеже, то вы и поставляете себе долгом предостеречь государя от предателей. Все они останутся в дураках, а вы займете ваше прежнее высокое место.

– Совет хорош, – произнес Валленштейн в раздумье, – но не обмануться бы в расчете!

По прибытии в Эгер Валленштейн деятельно занялся переговорами со шведами и астрологическими наблюдениями. Шведы его обнадеживали; звезды в близком будущем предвещали ему великое благополучие… и не обманули его, так как, по словам какого-то мудреца: смерть есть высшее благополучие.

При герцоге находился офицер, ирландец Лесли, вступивший к нему на службу голодным, оборванным нищим, но в короткое время снискавший от Валленштейна щедрые милости, чины и повышения. Эта продажная душа, этот холоп в офицерском мундире сопровождал герцога в Эгер и вскоре по прибытии в этот город сообщил о намерениях Валленштейна полковнику Бутлеру и подполковнику Гордону, и они сговорились между собою захватить герцога в плен и выдать его головой императору. Однако же узнав, что неприятельские войска, по уговору, должны были в ту же ночь вступить в Эгер, злодеи переменили первый план и вместо плена решили умертвить Валленштейна.

Празднуя прибытие герцога, Бутлер дал великолепный обед в эгерском замке. На его приглашение прибыли все приверженцы герцога, он же сам отговорился нездоровьем. Пришли: Илло, Кинский, Терцки и всей душою ему преданный ротмистр Нейман. Рядом со столовою комнатою спрятаны были драгуны, которым было приказано, по знаку, отданному Бутлером, убить гостей. Не подозревая угрожавшей им опасности, приговоренные к смерти весело пировали, осушая кубки за здоровье Валленштейна и за успешное исполнение его намерений. Опьянелый Илло проговорился, что через три дня в Эгер прибудет армия, которою Валленштейн еще никогда в жизни не предводительствовал.

– Да, – подхватил Нейман, – но когда он возьмет ее под свое начальство, тогда вымоет руки в австрийской крови.

Когда подали десерт, по знаку Лесли подъемный мост, который вел в замок, был поднят, а ворота замкнули. После того толпа вооруженных ворвалась в столовую с криками: «Да здравствует Фердинанд!» Кинский и Терцки пали заколотые, не успев обнажить своих шпаг. Нейман выбежал во двор и здесь, узнанный стражами, был изрублен ими… Один только Илло, в эти страшные минуты не потерявший присутствия духа, защищался долго и отчаянно. Прислонясь к окну, он укорял Гордона за его вероломство и предлагал ему честный поединок… Злодей, разумеется, отверг это предложение, и убийцы окружили несчастного Илло. Он долго оборонялся; два драгуна пали с разрубленными черепами, но вслед за ними пал и Илло, пронзенный десятью ранами, из которых (говоря словами Шекспира) «малейшая была смертельна!».

Еще не застыла кровь убиенных, как Лесли поскакал в город, чтобы предупредить могущее вспыхнуть восстание. Часовые у городских ворот, приняв его за неприятеля, сделали по нем несколько выстрелов, но дали промах. Произошла тревога; Лесли рассказал собравшимся солдатам о заговоре Валленштейна, об участи, постигшей четырех его сообщников; напомнил им о соблюдении их присяги императору и предложил идти на мятежника. Сотня драгунов отправилась в город для объездов и для оцепления герцогского замка; ко всем городским воротам поставлены были многочисленные и надежные стражи. Идучи к жилищу Валленштейна, заговорщики на жизнь заговорщика приостановились для совещания: как поступить с ним? Взять ли его живого в плен или умертвить? Солдаты не без сожаления припомнили те дни, когда герцог на высоте славы и могущества водил их к победам, отечески пекся о них и не скупился на награды… Но эти воспоминания были заглушены голосом Лесли, убеждавшим солдат, что они тем щедрее будут награждены императором, чем будут безжалостнее к герцогу. Роль предводителя палачей взял на себя капитан Девру – ирландец, когда-то нищий, подобно Лесли, точно так же, как и он, облагодетельствованный тем, на кого он теперь готовился поднять руку… Тихо, неслышно злодеи приближались ко дворцу Валленштейна.

Этим временем герцог, стоя у открытого окна, вместе с астрологом Сени рассматривал купы звезд, ярко светивших на темно-синем небе… Это было ночью с 5 на 6 сентября 1634 года, за девять дней до празднования пятидесяти первой годовщины рождения герцога.

– Опасность еще не миновала, – говорил Сени, – и ваша звезда еще не вышла из созвездия змееносца…

– Опасность угрожает тебе самому! – перебил герцог, – и ты сегодня ночью попадешь в тюрьму. Это я очень ясно читаю по звездам!

Эти слова, сказанные в шутку, сбылись через несколько часов. Астролог распростился с герцогом и ушел в свою комнату; Валленштейн спустился в свою опочивальню… Огни по окнам дворца погасли; звезды, с которыми еще так недавно совещался герцог, по-прежнему мерцали на небе, бесстрастно взирая на землю, на которой готовилось совершиться чудовищное злодейство!

Девру, сопровождаемый шестью алебардистами, беспрепятственно вошел во дворец, так как он пользовался правом постоянного и свободнго пропуска к герцогу. Паж, встретивший убийц на лестнице, был ими немедленно заколот. В передней они натолкнулись на камердинера, шедшего из герцогской спальни. Он сделал знак Девру, чтобы тот не шумел…

– Теперь-то и время шуметь! – отвечал злодей во все горло, бросаясь к дверям и вышибая их ударом ноги.

Пробужденный шумом, Валленштейн в одной сорочке вскочил с постели и бросился к окну, чтобы кликнуть стражу. До его слуха достигли вопли и рыдания графинь Терцки и Кинской, помещавшихся в соседнем флигеле… Он не успел опомниться, как Девру с алебардистами уже ворвался в комнату. Герцог стоял у окна, облокотясь на стол.

– Говори, – заревел Девру, – ты ли тот самый мерзавец, который хотел предать отечество врагам и сорвать корону с головы императора? Теперь твоя смерть пришла!

Герцог что-то лепетал, протянув вперед обе руки… Выстрел из карабина раздробил ему грудь, и, обливаясь кровью, он тяжко рухнул на пол.

На другой день прискакал нарочный от герцога Лауенбургского, Франца Альберта, с известием о скором прибытии его войск в Эгер. Посланного задержали, а к герцогу отправили гонца в ливрее с гербами Валленштейна и поручили ему сказать герцогу, что Валленштейн ждет его. Франц Альберт дался в ловушку и был взят в плен; той же участи едва не подвергся и Бернгардт Веймарский.

Император Фердинанд II, получив известие о кончине Валленштейна, счел нужным прослезиться и заказал в Вене за упокой души убиенного три тысячи панихид; вдове герцога он разрешил похоронить его в фамильном склепе. Бутлер, Лесли, Гордон, Девру были награждены деньгами, чинами, камергерскими ключами и поместьями… Фердинанд II был государь справедливый – умел казнить, умел и наградить.

Мы уже говорили, что жизнь и приключения всех временщиков и фавориток служили многим поэтам и драматургам богатыми темами для их произведений; к сожалению, последние, обремененные поэтическими вымыслами и прикрасами, большею частию грешили и грешат против истины, т. е. истории. Этого упрека нельзя сделать Шиллеру за его гениальную трилогию, сюжетом которой послужила жизнь Валленштейна. В первой части, Валленштейновский лагерь, (Wallenstein's Lager), великий поэт представил зрителю верную, живую картину военного быта разноплеменной армии, набранной Валленштейном во всех концах Германии… Патер с его проповедью – личность, которою не погнушался бы и Шекспир, если бы только сумел обрисовать ее такой же мастерской кистью, какою обрисовал ее Шиллер. Во второй части трилогии, Пикколомини, он представил во всех подробностях заговор гениального честолюбца; в последней части – Смерть Валленштейна (Wallenstein's Tod) – предсмертные минуты героя… Во всех трех частях Шиллер велик, неподражаем и достигает совершенства безукоризненного. В Истории тридцатилетней войны он немногими штрихами дорисовал характер Валленштейна и сохранил эту личность навеки от забвения потомства. Последнее произведение Шиллера послужило нам, при нашем бледном очерке, драгоценным материалом, на что едва ли посетуют на нас благосклонные читатели. Закончим наш биографический очерк словами бессмертного поэта:[54]54
  Schiller, Geschichte des dreizigjahrigen Kriegs. S. 1009 a-b.


[Закрыть]

– Так окончил Валленштейн пятидесяти лет свою жизнь, необыкновенную и богатую деяниями, вознесенный честолюбием и им же низверженный, при всех своих недостатках все-таки великий, удивительный и неподражаемый, если бы умел положить границу своим планам. Резко выделяются в его характере все добродетели повелителя и героя: мудрость, справедливость, твердость и мужество… недостает только добродетелей человеческих, украшающих героя, внушающих любовь к повелителю. Страх был тот талисман, благодаря которому он властвовал. Одинаково расточительный на наказания и на награды, он умел поддерживать неослабное усердие в своих подчиненных и внушать им повиновение, беспримерное как в средние, так и в последние века. Повиновение своим приказаниям он ставил выше храбрости: последнею силен солдат, первым – могуч полководец… Однажды он, под опасением смертной казни, запретил войскам носить иные перевязи, кроме красных. Один из ротмистров немедленно по получении приказа сорвал с себя вышитую золотом перевязь и стал топтать ее под ногами. Валленштейн, которому донесли об этом, немедленно произвел его в полковники… Грабежи солдат в занимаемых ими областях побудили принять против мародеров наистрожайшие меры, и каждого уличенного в краже присуждали к виселице. Случилось, что Валленштейн встретил солдата, наружность которого показалась ему подозрительною, и он, не разобравши дела, произнес громовым голосом:

– Повесить эту скотину!

Тот же солдат клялся и уверял в своей невинности.

– Если ты невинен, – отвечал ему бесчеловечный герцог, – тем более казнь твоя послужит острасткою для виноватых!

Делают распоряжения для казни; солдат, видя, что гибель его неминуема, в отчаянии решился отомстить своему неумолимому судье: он бросается на него, но его тотчас же обезоруживают…

– Простите его, – говорит герцог, – будет с него и страха! Щедрость Валленштейна была тем громаднее, что ежегодный его доход простирался до трех миллионов, кроме громадных контрибуций, которые он обращал в свою пользу. Его здравый смысл и трезвый взгляд на вещи ставили его выше предрассудков его века, и иезуиты никогда не могли ему простить, что он проникал в их хитрости и папе видел только римского первосвященника. Но так как со времен пророка Самуила каждый разлаживавший с церковью не кончал добром, то и Валленштейн умножил собою число жертв. Происками патеров под Регенсбургом он лишился фельдмаршальского жезла, а в Эгере – жизнь; вследствие тех же самых происков он лишился и драгоценнейшего того и другого – честного имени и доброй славы в памяти потомства. Наконец, справедливости ради должно сказать, что доныне еще не нашлось правдивого и беспристрастного пера, которое начертало бы историю этого необыкновенного человека. Измена герцога и его притязания на богемскую корону еще не доказаны, и все эти обвинения основаны единственно на догадках. Доныне еще не найдено документов, которые могли бы с историческою достоверностью разоблачить тайные побуждения, руководившие поступками героя; из явных же его деяний нет ни одного, которое не проистекало бы из источника совершенно невинного. Многие из его предосудительных поступков доказывают только его живейшую склонность к миру; прочие могут быть оправданы справедливым недоверием к императору и весьма извинительным желанием упрочить свое значение. Хотя поступки его с курфюрстом Баварским и носят на себе отпечаток мщения и непримиримой ненависти, но явной измены в делах его мы не видим. Если, наконец, крайность и отчаяние довели его до того, что он заслужил смертный приговор, но погиб невинный, тогда ничем нельзя оправдывать этого приговора. Валленштейн пал не потому, что был мятежником: он сделался таковым вследствие своего падения. Несчастием для живого была его борьба с могучею партиею; несчастием для мертвого было то, что враги его, принадлежавшие к этой партии, пережили Валленштейна и писали его историю.

Генералиссимусом имперских войск после смерти Валленштейна был назначен сын императора, король венгерский Фердинанд. Вспомоществуемый итальянскими и лотарингскими войсками, он вытеснил протестантов из занятых ими областей и осадил Нердлинген в Швабии, защищаемый шведскими войсками. Они потерпели страшное поражение, и этот удар, нанесенный Швеции, разрушил протестантский союз. Курфюрст Саксонский поспешил заключить мир с императором. Кардинал Ришелье, имея виды на Эльзас и прирейнские города, обещал шведскому канцлеру Оксенстиерну поддерживать шведов и с целью ослабить силы Австрии объявил войну ее союзнице, Испании. По его же стараниям Голландия присоединилась к Франции, а Польша заключила со Швециею перемирие на 26 лет. Эта могущественная поддержка дала возможность шведским генералам, Баннеруи Врангелю, одержать над саксонскими и австрийскими войсками блистательную победу при Гитштоке. Война разгорелась с новою силою, и в это самое время – 23 февраля 1637 года – император Фердинанд II скончался, завещая престол и дальнейшее кровопролитие сыну своему Фердинанду III. По отзывам иезуитов, покойный император был ангел, по отзывам протестантов – демон; возьмем среднее и скажем просто: он был человек со всеми слабостями и пороками, свойственными человеку вообще, а потомку Габсбурга в особенности.