Текст книги "Полярная звезда"

Автор книги: Колетт Вивье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

VII

Поль вернулся в таверну на другой же день. Ходил он туда и все последующие дни. Время от времени в нём просыпалась совесть, и тогда он давал себе слово: «Нет, сегодня я туда не пойду». Но стоило ему ступить на пляж, как что-то неведомое овладевало им и толкало его в тот отрадный уголок. Казалось, у Марианны становилось легче на душе, когда она видела, что он куда-то убегает. Она бросила свои покровительственные замашки, а когда Поль в шесть часов возвращался к ней, она с любопытством всматривалась в него, словно никогда прежде не видела. Сидя рядом с ней и глядя куда-то в беспредельное пространство, Поль перебирал в памяти свои впечатления, а их столько накапливалось после каждого визита в «Полярную звезду», что порою он как бы тупел, терял способность соображать.

Ведь теперь дело не ограничивалось только комнатой-каютой и рассказами дядюшки Арсена. Нику некогда было любоваться парусником, у него не было свободной минуты, и несколько дней подряд он после полудня, во время отлива, брал с собой Поля на сбор ракушек неподалёку от пещеры Полет. Этот маленький, похожий на девочку парижанин нравился ему, и он гордо представлял его своим приятелям: «Мой лучший друг». Приятели принимали зто заявление очень сдержанно. В большинстве своём это были рослые, из рук вон плохо одетые парни в дырявых тельняшках и выцветших штанах, и они, насвистывая, искоса посматривали на этого бледного, холёного мальчика, который, казалось, попал к ним с другой планеты.

Были тут и Маринетта и Тинтин – Тинтин на этот раз добродушный и хвастливый; увидев Поля, он сказал: «Ну ладно, забудем, что было», словно не он одурачил, а его одурачили в тот день, когда произошёл несчастный случай. Поль, конечно, ответил: «Идёт», и крепко пожал ему руку, как подобает в таких случаях мужчине. Ему так хотелось доказать этим независимым и отважным мальчикам, которыми он безмерно восхищался, что он настоящий мужчина. Он боялся всего – волн, луж, песчаных отмелей, но скорее умер бы, чем признался в своём страхе; и, раздирая в кровь пальцы об острые камни, он карабкался на скалы, скользил, падал, поднимался, отрывая по раковине то тут, то там, чтобы потом с торжествующим видом принести их Нику.

– Ну, знаешь, если бы мы рассчитывали только на тебя!.. – кричал ему Тинтин.

И все покатывались со смеху, особенно Маринетта, которой, казалось, доставляло злобную радость осыпать его насмешками.

Поль не мог ничего придумать в ответ и злился, но не показывал этого и даже пытался улыбаться, как человек, понимающий шутку.

– Да пошли ты её к чёрту! – советовал ему Николя.

Послать её к чёрту? Легко сказать! А если она рассердится, если остальные «не захотят с ним водиться»? «Не захотят с ним водиться» – такая возможность настолько ужасала Поля, что он был готов на всё – с самым непринуждённым видом, отнюдь не соответствующим его настроению, переносить любые насмешки, лезть в море во время прилива, карабкаться по скользким скалам. Он ловил каждый взгляд, каждое слово своих новых приятелей, и однажды, невольно подслушав, как Тинтин шепнул на ухо Нику: «Он, кажется, привыкает, твой балбес парижанин!», Поль едва не крикнул: «Спасибо!»

Покончив со сбором раковин, все возвращались в порт и продавали добычу торговкам рыбой, а Ник неизменно какую-то часть своих ракушек относил в маленькую таверну. Там они снова находили дядюшку Арсена, корпевшего над парусником, Иветту с куклой, Лулу в коляске; тётя Мальвина доставала из стенного шкафа хлеб, и все весело усаживались за колченогий стол. Тинтин и Маринетта получали свою долю.

– Где хватает на двоих, там хватит на четверых, – говорила тётя. – Ешьте досыта, ребята!

Маринетта, всегда страшно голодная, не заставляла себя упрашивать; она значительно раньше других управлялась со своей порцией и выжидающе смотрела на Николя.

– Вижу, куда ты клонишь! – восклицал тот и отрезал ей новый кусок.

А она уписывала его так же жадно, как и первый.

– Положить бы ещё сверху варенья, вот бы вкусно было! – заметил однажды Тинтин. – Хорошего варенья, абрикосового, например.

– Спору нет, – отозвалась Маринетта, – но будем довольны тем, что есть, верно?

После чего Поль отодвинул свой стул и помчался в соседнюю булочную за меренгами. Победоносное возвращение! Едва он развернул пакет, как отовсюду послышалось «ох» и «ах», все глаза округлились, руки потянулись к нему. Тинтин мигом проглотил свою меренгу, а Маринетта едва осмеливалась откусывать от своей.

– Поблагодари мсьё, – шутя бросил ей Николя.

– Так вкусно, что не могу говорить, – ответила она с набитым ртом, бросив на Поля робкий и удивлённый взгляд, который бесконечно обрадовал его.

На другой день он притащил зклеры, а на следующий, проходя мимо кондитерской, что на Большой улице, купил там пирожки с вишнями. Папины две тысячи франков таяли, как снег на солнце, но что за беда? Теперь Тинтин обращался с этим парижанином, который закармливал его пирожными, как со старым другом, теперь Маринетта все реже и реже высмеивала его, иногда она даже улыбалась ему на прощанье, вот до чего дошло! Поль чувствовал себя наконец принятым в их среду. Впрочем, он тоже стал другим. Проводя все дни с этими ребятами и страстно мечтая стать похожим на них, Поль все лучше и лучше узнавал своих новых товарищей. Он понял: для них рыбный промысел не игра, а работа, и деньги – жалкая выручка за улов – идут в семью: на них покупается хлеб. Мысль, что он помогает им, что отец его в детстве занимался таким же трудом, наполняла его гордостью; когда же после двух-трёх часов старательных поисков под камнями он ссыпал свою добычу в кошёлку Маринетты, в кошёлку, давным-давно потерявшую и форму и цвет, счастью его не было предела. Даже хорошая отметка никогда его так не радовала. Какими нелепыми казались ему теперь игры курортников на пляже! Неужели он мог с завистью смотреть на этих благонравных школьников, у которых все каникулы проходили в том, что они рыли в песке никому не нужные ямки!

Он избегал лишь одного: не ходил с Николя продавать макрель в кварталы, прилегающие к улице Аиста: ему совсем не улыбалось повстречаться с госпожой Юло! Под разными предлогами он оставался в таверне с дядюшкой Арсеном, и тут снова начинались разговоры о паруснике, о знаменитой контр-бизани, то слишком короткой, то слишком длинной, над которой старик весь день мудрил за своим колченогим столиком. Не в восторге он и от грота.[12]12
  Грот – нижний парус на главной мачте судна.


[Закрыть]

Что думает об этом Поль? Достаточна ли, по его мнению, осадка?[13]13
  Осадка – глубина, на которую погружено в воду плавающее судно.


[Закрыть] Поль понимающе кивал головой, а иногда отваживался робко подать совет, который дядюшка встречал неизменным «Тихо на палубе!» Его «знаток» на поверку ничего не знал, но умел слушать, а для старика это было главное.

Поль возвращался со своих долгих прогулок совершенно обессиленный, опьянённый солнцем и ветром. Прежде чем подойти к пляжу, он тщательно стряхивал приставшие к одежде клочки водорослей. Его замкнутость и молчаливость, с каждым днём всё возраставшие, совершенно не вязались с тем оживлённым состоянием, в каком он теперь постоянно пребывал. Он молчал, но глаза его блестели, ноги под столом ходили ходуном, и при самом незначительном вопросе он вздрагивал всем телом, словно мысли его витали где-то очень далеко.

– Да что с вами? – язвительно спрашивала госпожа Юло. – Нужно слушать, когда с вами разговаривают! Нет, что за невежа!

Поль спешил пробормотать какое-то извинение, старался быть внимательнее, но всё напрасно – «Полярная звезда» брала верх, и он снова погружался в мечты. Да, госпожа Юло была весьма разочарована, она ведь надеялась найти в нём товарища, мальчика, который скрасит ей одиночество. Она жаловалась на него мадемуазель Мерль, но после злосчастного происшествия добрая мадемуазель взяла Поля под своё крылышко и с жаром защищала его.

– Всё, должно быть, пошло с того раза, как он чуть не утонул, милая моя мадам Юло, – говорила она. – Малыш перенёс такое сильное потрясение.

– «Потрясение! Потрясение!» Да вы посмотрите на него: он загорел, как рыбак! А видели бы, как он ест… не ест, а заглатывает, настоящая прорва!.. С таким мальчишкой одно разорение! Заметьте, я ни в чём ему не отказываю, это не в моём характере, вы знаете, но, если бы я могла предвидеть, я бы назначила другую цену за пансион. И потом, как хотите, но мне действует на нервы его отсутствующий вид: не слышит, что ему говорят, сидит, словно воды в рот набрал.

– Это мальчик робкий, к нему надо уметь подойти, – возражала мадемуазель Мерль, – но в общем, он ласковый и милый. Мне кажется, что ему скучно без мамы, вот почему он такой невесёлый. Как вы ни добры к нему, милая моя мадам Юло, но его можно понять…

Мама… Поль, конечно, думал о ней. Он исправно писал ей два раза в неделю, но его письма, вначале такие длинные, с подробным описанием самых незначительных событий, постепенно становились всё более и более туманными. Ах, если бы он мог ей всё рассказать! Нет, невозможно, из-за этой ссоры, и он сообщал лишь, что чувствует себя хорошо и ему очень весело. Нацарапав последние слова – «твой любящий сын Поль», он тихонько и грустно вздыхал и снова возвращался всеми мыслями к Николя. Только вчера тот наконец открыл ему, что он собирается делать после школы. Он сядет на пароход – Поль до сих пор не мог опомниться, – он сядет на большой грузовой пароход и поплывёт далеко-далеко, в неизведанные моря, в неведомые страны, где работы хоть отбавляй. Он соберёт как можно больше денег и, набив ими все карманы, никого не предупредив о своём приезде, вернётся домой. «Мама, я привёз тебе из путешествия подарок». – «Что же это? – спросит мама. – Какой подарок?» Тогда он выложит все деньги на стол и маме не придётся больше мучиться по вечерам, подсчитывая жалкую выручку; она будет жить, как принцесса, Иветта получит новую куклу, а дядюшка – прекрасную трубку. Вот только с Лулу Николя не знал, как быть; конечно, за время его отсутствия Лулу сильно подрастёт, но, может быть, заводной поезд, такой, как у Поля…

– В какую страну ты поедешь, чтобы заработать столько денег? – помолчав немного, спросил Поль.

Ник сделал широкий жест, словно хотел объять весь горизонт.

– Туда, сюда… там видно будет! А почему ты спрашиваешь? Хочешь поехать со мной?

– О, – растерянно пробормотал Поль. – Думаешь, это возможно? Мне бы так хотелось, если только я тебе не помешаю!

– Ничуть! По рукам, дружище, едем вместе!.. Только предупреждаю: надо научиться орудовать шваброй и сносить подзатыльники – такова жизнь юнги.

– Конечно, – согласился Поль.

Он и сам не знал, как вернулся в тот вечер на пляж. Сесть на корабль вместе с Николя – ослепительная перспектива! Он уже видел себя плывущим на точно таком паруснике, как у дядюшки Арсена, по синему, словно на географической карте, морю. После долгого-долгого путешествия они высадятся на необитаемом острове, нечто вроде острова Робинзона, но гораздо красивее – ведь там будет полно золота; пляж будет искриться на солнце. Он тоже станет работать и все свои деньги отдаст тете Мальвине (папе они не нужны). А со шваброй и подзатыльниками дело как-нибудь обойдётся: подметать – дело не мудрёное, а матросы, если повести себя с ними обходительно и услужливо, не станут ни с того ни с сего отвешивать пощёчины.

Надо ли удивляться, что Поль был вечно рассеян, не способен поддерживать разговор: ведь он видел перед собой золотые горы. Мальчик без конца возвращался к своим мечтам, и всё, не относящееся к таверне, Нику, путешествию, постепенно переставало для него существовать.

Так протекло две недели.

Вернувшись в следующую субботу с пляжа, Марианна, Поль и ангелочки увидели поджидавшего их господина Юло; он только что приехал вечерним поездом, карманы его оттопыривались от сластей, из-за которых между малышами сразу же разгорелся спор. А Полю он привёз посылку от мамы. В другое время этот высокий мужчина, говоривший басом, вызвал бы в Поле чувство почтительного трепета, но сейчас, поглощённый своими мыслями, он едва обратил внимание на его присутствие. Поль рассеянно положил пакет на стол, даже не развязав его.

– Не очень-то вы любопытны, – заметил господин Юло.

– Ах да, правда, – пробормотал Поль и принялся торопливо развязывать бечёвку, притворяясь нетерпеливым.

Синий джемпер, новые сандалии, прямо из магазина. Дети, несомненно, надеялись на добавочные лакомства, потому что громко выразили своё разочарование.

– Фу, какие некрасивые! – заявил Фред.

– Некрасивые! – повторил Рири, завладев одной сандалией и швыряя её на пол.

– Довольно, Рири! – прикрикнула на него мать. – Признаться, Товели могли бы чем-нибудь побаловать детей, – колко добавила она.

– Они поправят эту оплошность через неделю, – ответил господин Юло, тяжело опускаясь в кресло.

– Как! Товели приезжают? Но где же они остановятся? Неужели в этой малюсенькой квартирке, где…

– Успокойся, успокойся, Минетта, Товели устроятся в гостинице, очень просто. По правде говоря, они рассчитывали сегодня приехать вместе со мной, но в последний момент возникли какие-то осложнения, – кажется, переучёт, – и им пришлось на неделю отложить поездку. Бедная госпожа Товель пришла в отчаяние, что ей не удастся обнять своего сынка! – сказал он в заключение, повернувшись к Полю.

– Да, мсьё, – прошептал тот.

Во взгляде господина Юло промелькнуло удивление:

– Что с этим ребёнком? Он словно с луны свалился!

– Удивительно, как это ты сам заметил! – съехидничала жена. – Таков он все две недели. Да, от него мало радости, от их Поля.

Поль быстро опустил голову и, чтобы скрыть смущение, полез под стол за сандалиями. Нужно взять себя в руки, сосредоточиться, слушать, отвечать, если он не хочет, чтобы тайна его была раскрыта.

– Хорошо доехали, мсьё? – стремительно выпалил он.

– Вот так-то лучше! – пробасил господин Юло. – Великолепно, благодарю вас.

Ангелочки завладели им. Тото тащил его за руку, Рири теребил ему щёки, а тем временем Фред, забравшись к нему на колени, пытался развязать галстук. Отец не останавливал детей, счастливый, что находится в семье, в прохладной комнате. «Париж – сущее пекло», – заявил господин Юло, но он наверстает упущенное – и завтра, как уйдёт с утра на пляж, так весь день до самого вечера пробудет там.

– Ты согласна, Минетта? – спросил он жену. – Не заняться ли нам завтра ловлей креветок, как ты смотришь на это?

– Ох, я… знаешь, ловля креветок, пляж… – уклончиво прошептала госпожа Юло.

– Ах да, правда, твоя постоянная мигрень, – помрачнев, произнёс муж. – Ну ладно, удовольствуюсь обществом детей. Мы отправимся с вами, ангелочки, ловить креветок, и вы покажете мне хорошие места!

– Да! Да! – закричали малыши.

Марианна совсем было собралась уходить, как вдруг вернулась.

– Раз вы весь день проведёте с детьми, мсьё, – сказала она, – то, может быть, разрешите мне не приходить? Меня бы это очень устроило: завтра годовщина свадьбы моих родителей.

– Договорились, – ответил господин Юло прежде, чем успела вмешаться его жена. – Отдохните, отдохните, девочка, к тому же ведь завтра воскресенье.

– Благодарю вас, мсьё… И ещё… одна просьба… Не могу ли я пригласить Поля к обеду?

– Меня? – пробормотал Поль. – Но я не могу…

– Прекрасная мысль! – перебила его госпожа Юло. – По-моему, автобус на Увиль идёт ровно в полдень. Поль великолепно доедет. Повеселитесь, повеселитесь, деточка!

– Да, мадам, – ответил Поль, и голос его прозвучал безотрадно, – я повеселюсь вовсю.

VIII

Аптека находилась на краю площади, неподалеку от автобусной остановки. «Клуэ, аптекарь», – гласила вывеска на фасаде. День был воскресный, и железные жалюзи скрывали витрину, но Марианна дала Полю самые точные указания, и он направился прямо к небольшой коричневой двери, слева от входа в аптеку. Дверь эта цветом своим напомнила ему дверь таверны – мысли его постоянно вертелись вокруг «Звезды», – и мальчик с отчаянием подумал, что пройдут долгие часы, пока он вернётся туда: двадцать семь часов – подсчитал он в автобусе. Поль с трудом заставил себя нажать кнопку звонка. Дверь тут же отворилась, и в полутёмном коридоре возникла фигура Марианны в голубом переднике поверх платья.

– Какой вы нарядный! – сказала она. – Что за рубашка! Пошли, я вас представлю.

Она ввела его в прохладную комнату, где на столе, накрытом скатертью в красную и белую клетку, уже были расставлены приборы. Какой-то толстяк с округлым брюшком, какой-то худосочный молодой человек с бородой до самых ушей, а позади них сидела, раскачиваясь на ручке кресла, какая-то девушка в шортах и облегающей фигуру вязаной кофточке канареечного цвета. Девушка была рыжая, как Николя, но на этом и кончалось сходство между ними, потому что она отличалась необыкновенной красотой. Поль едва осмеливался смотреть на неё.

– Папа, Бернар, Элизабета, вот мой гость, – возвестила Марианна.

– Очень рад с вами познакомиться, мой юный друг, – сказал толстяк, крепко пожимая руку подошедшему к нему Полю.

Элизабета подавила зевок.

– Ну как, скоро обед? – спросила она.

– Да, да, сейчас предупрежу маму, что все уже в сборе, а вы пока усаживайтесь, – ответила Марианна.

Она скрылась в коридоре, в ту же минуту там скрипнула дверь, и в комнату проник запах жжёного сахара.

– Недурно пахнет, мама нас балует, – заметил аптекарь с видом человека, любящего хорошо поесть. – Ещё бы, в такой день! Ну, детки, к столу!

И так как Поль стоял в нерешительности, не зная, куда деваться, он сказал ему без обиняков:

– Садитесь, где вам угодно, это не имеет значения.

– Ну нет, папа, – запротестовала Элизабета, – он должен сесть рядом со мной, так принято.

– Ладно, как хочешь, дочка!

Элизабета нахмурила брови.

– Сколько раз я тебя просила: не называй меня «дочкой», а ты всё за своё!

– Да что ты, напротив, это очаровательно! – воскликнул Бернар. – «Дочка» звучит великолепно, будто, будто…

– Возможно, но мне не нравится.

Бернар, должно быть, нашёл её возражение смешным, потому что им овладел безудержный смех, которому вторил аптекарь. Оба смеялись, показывая пальцами на Элизабету, а та делала вид, что не смотрит на них; её красивые глаза сверкали, она казалась рассерженной, но вдруг выражение её лица изменилось, и она тоже расхохоталась.

– Оба вы сумасшедшие, – нежно произнесла она. – Ну что подумает этот малыш? Скажите, Поль, что вы о них думаете? Только откровенно.

– Не знаю, мадемуазель, – ответил Поль.

После этого безудержный смех возобновился с ещё большей силой и не смолкал, пока не вернулась Марианна с подносом, уставленным закусками, в сопровождении маленькой толстенькой женщины, подвижной и жизнерадостной; она несла дыню на блюде.

– Очень мило, что вы пришли, – сказала она Полю. – Отец, ты принёс вино из подвала? Для начала налей белое.

Господин Клуэ наполнил бокалы, и все без дальнейших проволочек выпили за здоровье обоих супругов. Госпожа Клуэ расчувствовалась и, краснея, смахнула украдкой слезу, а муж её заявил, что в этом новом платье она моложе, свежее и красивее, чем в первый день их знакомства. Двадцать лет супружества кажутся ему сном, добавил он. Уже двадцать лет! Как летит время!

– Помнишь, Лолотта, то утро… а тот вечер?..

– Да… Да… – сдавленным голосом шептала госпожа Клуэ. – И подумать только, что теперь настала очередь моей Лизетте выходить замуж! Ты помнишь её в распашонке?

– Да полно тебе, мама! Полно, папа! – возмущались Элизабета и Марианна, подбегая сперва к одному, потом к другому и целуя их. – Нашли время грустить!

– Прекратите сейчас же, а то остынет дыня! – пошутил Бернар.

К закускам все приступили растроганные и умилённые. Дыню нашли великолепной, а появление золотистых, зажаренных цыплят привело аптекаря в такое чудесное настроение, что он стал так и сыпать анекдотами.

– Знаем уже! – кричали дочери.

– А я нет! – заявлял Бернар. – Продолжайте, папаша.

Все болтали, ели, смеялись. Бернар поддразнивал Элизабету, Элизабета отвечала ему тем же, а Марианна, сияя от гордости за своё семейство, ловила взгляд Поля. «Ну, не восхитительны ли они оба?» – казалось, говорила она ему. Поль улыбался и молчал. К нему приставали с вопросами, как получилось, что он чуть не утонул, но от него ничего нельзя было добиться, кроме коротких «нет», «да»; в конце концов его оставили в покое. Впрочем, чета Клуэ не видела никого, кроме своих дочерей, не слышала никого, кроме будущего зятя, который принялся рассуждать о перспективах кино, о перспективах, целиком зависевших, само собой разумеется, от некоего режиссёра, по имени Бернар Масон. Надо начать всё с азов, полагал он, надо покончить со старыми формами, но прежде всего надо отыскать «атмосферу» – нечто фантастическое и в то же время реальное, что позволило бы зрителям с первых же кадров заявить: «Фильм такого-то, видна его рука!» О, всё дело в «атмосфере»!

– Например, тот кадр, которым начинается мой документальный фильм… Помните, Лизетта, крупным планом – босая нога рыболова? Ну признайтесь, ведь она выражает сразу всё: человека, море, меня самого. В этой ноге – целый мир.

– Гениальная мысль! – воскликнула Элизабета проникновенным тоном.

Отрезая крылышко цыплёнка, Бернар улыбнулся ей.

– Вы преувеличиваете, дорогая! – скромно произнёс он.

– Нисколечко! Она совершенно права! – потрясая вилкой, вскричал аптекарь.

– Бернар произведёт революцию в кино! – перещеголяла их Марианна. – Впрочем, я уже говорила об этом Полю. Правда, Поль, я вам говорила?

– Что? Ах да, конечно, – ответил Поль. – Конечно, Марианна.

Все выпили за здоровье будущего революционера в киноискусстве, который очень мило принял эту дань уважения своей грядущей славе. Белое вино уже оказывало свое действие, и теперь речь шла о том, где лучше Бернару снимать свой будущий фильм. Элизабета произносила «свой фильм» так, словно перечёркивала этими двумя словами всё, что существовало до него. Одни считали, что на севере, другие – на юге. Бернар признался, что он подумывает о Мексике.

– Но это так далеко, так далеко! – возразила госпожа Клуэ, с мольбой сложив руки. – Боже мой, что станет с моей Лизеттой, пока вы будете в этой стране дикарей, где с вами может случиться всё, что угодно! Хватит с меня Марианны, которая собирается уехать на Мадагаскар.

– Теперь уже нет дикарей, моя милая, – весело возразил ей муж, – но всё-таки, Бернар, я как раз хотел сказать вам…

И, пока госпожа Клуэ, всё ещё взволнованная, ходила за крем-брюле, он после крайне многословного вступления подал мысль, что здесь, на побережье, имеются мало кому известные места, где Бернар мог бы – по крайней мере, так ему, господину Клуэ, кажется – найти эту столь желанную «атмосферу».

– Я пойду с вами туда, – сказал он. – Устраивает вас?

Бернар ответил, что его «это вполне устраивает».

– Да, кстати, о местах, – продолжал господин Клуэ, поворачиваясь к Полю. – Не вы ли спрашивали мою дочь, где находится ресторан «Полярная звезда»?.. Что такое, что с вами?

Поль выронил из рук бокал. Содержимое его залило скатерть и штанишки Поля.

– Ничего, ничего, – успокоила его госпожа Клуэ, которая уже внесла крем. – Марианна, вытри скатерть, а вы, малыш, идите сюда, я почищу вам штанишки.

– Нет, нет! – так пронзительно крикнул Поль, что все подскочили.

Он снова сел и уже тише добавил:

– Благодарю вас, мадам, мне очень хорошо и так.

– Оставь его, мама, – сказала Марианна.

– Ну да, оставь, ему так прохладнее, – с добрым смешком добавил аптекарь. – Так о чём мы говорили? Ах да, о «Звезде»! Вы искали её, мой мальчик?

– Да, – прошептал Поль, – то есть я спросил у Марианны…

– Неудивительно, что она не могла ничего ответить: «Полярной звезды» уже давно не существует! Прекрасный был ресторан, клянусь честью, и дела в нём шли великолепно: он стоял на бойком месте, в самом начале Большой улицы. Кому-кому, а мне кое-что об этом известно – ведь я, как вы меня видите, был школьным товарищем Пьера Бланпэна, его владельца. Прежний владелец ресторана умер, и Пьер женился на его вдове: повезло, что и говорить! К сожалению, мой Бланпэн странный тип, вечно витает в облаках; это привело к тому, что он в два счёта развалил всё дело, и ему ничего не оставалось, как во избежание банкротства за бесценок продать ресторан…

– …И купить таверну, – вставила своё слово госпожа Клуэ.

– Да, в припортовом районе. Поистине, можно сказать, скатился вниз. Так он протянул ещё несколько лет, болтаясь то тут, то там, и, надо признаться, чаще бывал на пристани, чем в своей лавочке. А в один прекрасный день, месяцев десять-одиннадцать назад, узнаю, что он нанялся на грузовое судно, совершающее рейсы в Португалию… Да, нанялся, никого не предупредив, из-за одного лишь упрёка, в сердцах сорвавшегося у жены. Ты, вероятно, помнишь эту историю, Марианна, она в своё время достаточно нашумела.

– Я, по всей вероятности, находилась тогда в Руане, – заметила Марианна.

– Да, пожалуй, ведь это произошло в середине октября… Во всяком случае, с тех пор о моём Бланпэне ни слуху ни духу, исчез, сгинул. Интересно на самом деле знать, что стало с его женой. Сомневаюсь, чтобы ей очень его не хватало: если говорить начистоту, он был плохим помощником. Но ведь она осталась одна с двумя детишками на руках, не считая ребёнка от первого брака. Да, поступок неважнецкий… Но таков он, этот Бланпэн, и, что самое замечательное, на него невозможно сердиться. Я твержу себе: «Ах, негодяй!» – а вместе с тем прекрасно знаю: появись он сейчас передо мной, как всегда с таким видом, словно только что с луны свалился, я подумаю лишь: надо поскорее откупорить бутылочку винца и спрыснуть его возвращение.

– Ну, не скажу о себе того же, – возразила Элизабета. – Бросить жену и детей – это позор!

– Да, позор, – вторил ей Поль.

Весь красный, возбуждённый, он нисколько не походил на того молчаливого мальчика, каким был минуту назад. Какой же злой человек этот Бланпэн, ничтожество такое! Вот почему тётя Мальвина всегда печальная, вот почему ей приходится мучиться, подсчитывать выручку.

– Стыдно! Стыдно! – продолжал он очень громко.

Господин Клуэ, привскочив, откинулся на спинку стула.

– Ну и нy! – сказал он. – Да вы-то что в этом понимаете? Нет, вы только послушайте! Берётся судить моего Бланпэна, словно знает его, честное слово!

– Правда, – заметил Бернар, – странный мальчик.

И все уставились на Поля, а тот, совершенно багровый, нервно теребил свою салфетку. Он готов был провалиться сквозь землю. Вдруг он вздрогнул, услышав слова, произнесённые Марианной.

– Он всегда такой, когда ему что-нибудь рассказывают, не обращайте на него внимания.

Она сопровождала свои слова понимающей улыбкой, окончательно смутившей Поля. Он решил, что она разгадала его тайну, но – странная вещь! – отнюдь не расстроился, а наоборот, почувствовал какое-то облегчение. Что так на него подействовало? Доброе вино или сердечность хозяев? Во всяком случае, он испытывал непреодолимое желание раскрыть своё сердце. Люди эти казались ему такими хорошими, они поймут, одобрят его. Но одобрят ли они его, узнав, что он, Поль, отмахнулся от ссоры? Это слово, которое в течение всего детства имело над ним роковую власть, положило конец его порыву, и, боясь поддаться соблазну, он, не раздумывая, выпалил первое, что пришло ему в голову:

– А я видел в витрине подарок Марианны. Если бы вы знали, до чего он красив!

Неожиданное замечание всех поразило, а Марианна, подскочив к Полю, своей сильной рукой зажала ему рот.

– Сейчас же замолчите! – крикнула она.

– Ничего подобного, пусть говорит, пусть говорит, наконец-то мы узнаем! – возразил Бернар, посмеиваясь исподтишка. – Поль, дружок, быстренько расскажите нам, что это за подарок.

– Не отвечайте, Поль, я вам этого никогда не прощу! – настаивала, побледнев, Марианна.

– Нет, он ответит! – сказала Элизабета. – Что это? Подушка? Веер?

– Ни слова, Поль! – завопила Марианна.

Она трясла его за одну руку, Элизабета – за другую, и он не знал, кого слушать. Но мальчик уже принял решение.

– Я и так слишком много сказал, – заявил он. – Тайна есть тайна.

– И я того же мнения, – отозвалась Марианна.

Поль понял её с полуслова. Тайна за тайну, справедливо, ничего не скажешь, и Марианна могла рассчитывать на его молчание. С этой минуты его охватило бесшабашное веселье, и, когда после обеда господин Клуэ предложил совершить прогулку, что «способствует пищеварению», Поль восторженно приветствовал эту мысль. Все втиснулись в машину – ведь у Бернара была машина, маленький четырёхместный «рено», которым семья немало гордилась, – и поехали, оставив дома госпожу Клуэ, которой надо было «управиться с посудой», как она выразилась.