Избранное

Текст добавлен: 29 сентября 2016, 03:59

Текст книги "Избранное"

Автор книги: Кобо Абэ

Жанр:

Классическая проза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 39 страниц)

Назад к карточке книги

ЗА ПЯТЬ МИНУТ ДО ПОДНЯТИЯ ЗАНАВЕСА

«Теперь между мной и тобой дует горячий ветер. Бушует чувственный, обжигающе горячий ветер. Честно говоря, я не знаю, с каких пор он начал дуть. От этой безумной жары и свистящего в ушах ветра я, кажется, потерял ощущение времени.

Но я знаю – направление ветра рано или поздно должно измениться. В один прекрасный день вместо него подует прохладный западный ветер. И тогда этот горячий ветер, точно призрачное видение, слетит с обнаженного тела, и никто о нем даже не вспомнит. Да, жара ужасающая. В самом горячем ветре притаилось предчувствие, что вот-вот он кончится.

Почему? Если бы меня попросили объяснить, я бы, пожалуй, смог сделать это. Главное – будешь ты слушать мои объяснения или нет… Я знаю – существует театр одного актера, но не наскучу ли я тебе? Ну как?.. продолжать?.. или…»

«Пожалуйста, только не очень долго…»

«Говоришь, не очень долго, минут пять?»

«Да, пять минут в самый раз».

«Видимо, это все-таки любовь. Нечто отличное по своей сущности от того, что именуется любовью, становившееся постепенно все выше и выше, пока наконец не превратилось в огромную туманную башню и, не сформировавшись, застыло… Любовь, возникшая, если можно так сказать, из сознания того, что она безответна… парадоксальная любовь, начавшаяся с конца. Один поэт сказал: любить – прекрасно, быть любимым – отвратительно. Любовь, возникшая из безответной, не оставляет после себя и тени. Не знаю, прекрасна она или нет, но, во всяком случае, в ее боли нет раскаяния».

«Зачем?»

«Что зачем?»

«К чему продолжать уже оконченный разговор?»

«Ничего не окончено. Все началось с безответной любви. Сейчас как раз горячий ветер крепчает».

«Жарко, потому что лето».

«Нет, ты, кажется, не в состоянии понять. Разумеется, это рассказ. Рассказ, который именно сейчас я веду. Поскольку ты слушаешь, то обязана стать одним из его действующих лиц. Только что тебе признались в любви. Пусть мне это будет неприятно, пусть я буду чувствовать себя глупцом, все равно для меня было бы большим ударом, если бы мне не дали сыграть роль отверженного».

«Почему же?»

«Важно не завершение. Необходимо как-то отразить этот горячий ветер, обдающий сейчас мое обнаженное тело, – это факт. Завершение не проблема. Дующий сейчас горячий ветер – вот что важно. Уснувшие слова и чувства, будто через них пропустили высоковольтный за ряд, вспыхнули синим огнем – вот что значит быть захваченным этим горячим ветром. Редкостный случай, когда человек собственными глазами может увидеть душу».

«Грандиозно. Соблазняя женщину таким способом, ни за что себя не ранишь. Но не проглядывает ли здесь слишком уж продуманный расчет?»

«Действительно, половина сказанного тобой – правда. Но если ты не признаешь существование другой половины – давай прекратим этот разговор».

«А хочется продолжать?»

«Разумеется».

«У тебя есть еще две минуты».

«Ты поступаешь глупо».

«Не нужно попусту тратить время».

«Да, временем следует дорожить. Но я не собираюсь повернуть время вспять. Насколько мое существование в тебе незначительнее твоего существования во мне. Но когда я пытаюсь преодолеть эту муку, время начинает медленно растворяться. Если свободно владеешь искусством соблазнять, то всегда есть надежда ухватить хоть кусочек покоя и счастья. Поэтому для меня так важен этот редкостный горячий ветер, возникший из безответной любви. Изумительный лес слов, прекрасное море чувств… Достаточно слегка коснуться твоего тела – и время останавливается, наступает вечность. В этом мучительном вихре горячего ветра я не исчезну до самой смерти, мне даруют искусство перевоплощения…»

И ВОТ, НЕ ДОЖИДАЯСЬ ЗВОНКА К ПОДНЯТИЮ ЗАНАВЕСА, ДРАМА ЗАКОНЧИЛАСЬ

Теперь-то можно сказать точно и определенно. Я не ошибся. Возможно, потерпел поражение, но не ошибся. Поражение не вызвало ни малейшего раскаяния. Значит, я не жил ради завершения.

Стук захлопнутой входной двери.

Она ушла. Теперь я уже не сержусь и не обижаюсь. В стуке захлопнутой двери прозвучало глубокое сострадание и сочувствие. Между нами не было ни ссор, ни враждебности. Видимо, она хотела исчезнуть, постаравшись выскользнуть не через парадный ход. Поэтому она стеснялась стука входной двери. Подожду десять минут и забью ее гвоздями. Мне нечего надеяться, что она возвратится. Я лишь подожду, пока она отойдет настолько далеко, чтобы не слышать стука молотка.

Покончу с входной дверью, и останется лишь запереть на засов дверь черного хода на втором этаже. После того как я заделаю фанерой и гофрированным картоном окна и вентиляцию, в дом не проникнет даже луч дневного света. Тем более что сейчас облачный вечер. Дом будет полностью отрезан от внешнего мира – в нем не останется ни входа, ни выхода. После этого я покину его. Выбраться из дома сможет только человек-ящик. В конце этих записок я собираюсь рассказать, каким способом и куда я сбегу.

* * *

Прошло десять минут.

Я подошел к входной двери, чтобы забить ее. Промахнувшись, содрал кожу у ногтя большого пальца левой руки. Выступила кровь, но боль быстро прошла.

* * *

Я вспоминаю, что за все время с моего возвращения домой и до ее ухода мы не промолвили ни слова. Осадок, конечно, оставался. Но вряд ли он исчез бы от разговора. Этап, когда слова еще играют какую-то рель, закончился. Достаточно было нам обменяться взглядами, чтобы понять все. Слишком совершенное – это всего лишь одно из явлений, возникающих в процессе разрушения.

Лицо у нее чуть напряженное. Может быть, оно кажется таким оттого, что на нем почти нет косметики. Но изменившееся выражение ее лица всего лишь частица происшедших в ней перемен – мне все равно, какое у нее выражение лица. Главное, что она одета. Какое на ней платье, в данном случае не важно. Уже около двух месяцев она жила обнаженной. Я тоже был совершенно обнаженным. У меня не было никакой одежды, кроме ящика. В доме находилось двое обнаженных. И кроме нас, не было никого. Табличка с именем и вывеска были сняты, красный фонарь у ворот потушен, никто не заходил к нам, даже по ошибке, и поэтому не было необходимости вывешивать объявление о временном прекращении приема.

Раз в день, надев ящик, я выходил из дому. Я бродил по улицам как человек-невидимка, добывал предметы первой необходимости, главным образом пищу. Если заходить в один и тот же магазин не чаще одного раза в месяц, то нечего опасаться, что тебя обругают. Нельзя сказать, что мы роскошествовали, но и нужды ни в чем не испытывали. Я был уверен, что таким образом мы проживем вдвоем не один год.

Поднявшись по лестнице черного хода в коридоре второго этажа, я снимал ящик и ботинки, а она, уже с нетерпением ждавшая моего возвращения, обнаженная взбегала ко мне наверх. Это были самые волнующие минуты. Дрожа, мы прижимались друг к другу так крепко, что между нами не оставалось и щелочки. Словарный запас у нас был поразительно беден. Ее голова доходила мне примерно до носа, и я шептал: «Как пахнут твои волосы», а она, прижимаясь ко мне еще крепче, вторила: «Как сладко». Так что дело было, я думаю, не в словах. Слова нужны, лишь пока вы не замкнуты в круге радиусом в два с половиной метра и еще можете воспринимать друг друга как разных людей. Я также не думаю, что наши отношения омрачало существование той самой покойницкой, находившейся тут же, рядом с лестницей. Мы обходили ее молчанием, а обходить молчанием равносильно признанию, что ее фактически не существует.

Потом мы размыкали объятия и шли на кухню в конце коридора. Но, даже не обнимаясь, мы старались постоянно касаться друг друга. Например, она стояла у раковины и чистила картошку или лук, а я в это время, примостившись рядом на полу, гладил ей ноги. Пол в нашей кухне был покрыт тонким слоем плесени. Главная кухня была на первом этаже, а эту приспособили уже давно специально для больных, лежавших в клинике, но ею почти не пользовались, и она пришла в запустение. У нас была причина снова начать пользоваться этой кухней. Напротив нее через коридор находилась пустая комната, и было удобно выбрасывать в нее отходы после приготовления еды. Очистки овощей, рыбьи головы мы складывали в полиэтиленовые мешки, но крысы моментально их прогрызали и растаскивали отбросы по всему полу. Через полдня отбросы начинали разлагаться, и вонь вырывалась из комнаты всякий раз, как мы открывали дверь. Но даже это нас нисколько не беспокоило. Прежде всего потому, что соприкосновение с кожей другого человека полностью меняет обоняние. Кроме того, мы, видимо, бессознательно чувствовали, что это создает для нас благоприятные условия, позволяющие не думать о существовании покойницкой. Чтобы заполнить отбросами всю комнату, потребуется по меньшей мере полгода, предполагали мы оптимистически.

Но действительно ли мы были так оптимистичны? Мне кажется, мы просто с самого начала отказались от всяких надежд. Страсть – это импульс к тому, чтобы воспламенять. У нас было непреодолимое желание воспламенять. Мы боялись прервать воспламенение, и я даже сомневаюсь, хотели ли мы, чтобы продолжал существовать реальный мир. Мы не имели права заглядывать в такую бесконечную даль, как полгода, когда отбросы заполнят всю комнату. С утра до ночи мы непрестанно старались касаться друг друга. Мы почти постоянно были замкнуты в круге радиусом в два с половиной метра. На расстоянии, которое обычно было между нами, друг друга почти не видно, но мы не испытывали от этого неудобства. Мы привыкли в своем воображении соединять в целое отдельные части – только так мы могли видеть друг друга, и это давало чувство огромной свободы. В ее глазах я был расчленен на мелкие куски. Она могла делать замечания относительно моей спины, но ни слова не говорила о своем мнении о моем облике в целом, независимо от того, нравился он ей или нет. Ее, видимо, это не особенно волновало. Слова, как таковые, стали терять всякий смысл. И время тоже остановилось. Все шло хорошо и три дня, и три недели. Но как бы долго ни длилось горение, если оно кончается, то кончается мгновенно.

Поэтому, когда сегодня я увидел, что вместо того чтобы голой взбежать наверх, она, одетая, молча смотрит на меня, то испытал не какое-то невероятное смятение, а лишь уныние от мысли, что мне снова придется вернуться к своей прежней безрадостной жизни. Теперь моя нагота выглядела бесконечно жалкой. Точно за мной гонятся, я заполз в свой ящик и, замерев, стал ждать, пока она уйдет, – мне не оставалось ничего другого. Она нахмурилась и огляделась по сторонам, но сделала вид, что не замечает меня. Казалось, она хочет понять, откуда исходит дурной запах. Потом медленно повернулась и возвратилась в свою комнату. Я тоже, крадучись, пошел в бывшую процедурную. Если она хочет, можно начать все заново. Начинать заново можно бесконечно. Напрягши слух, я пытался определить, что она делает. Никакого движения. Не исключено, она ждет, чтобы я предложил начать все заново. Но сколько бы мы ни начинали заново, каждый раз будет возвращаться то же место, то же время.

Циферблат часов облез.

Больше всего стерлась

Цифра 8.

Два раза в день обязательно

На нее смотрят шершавым взглядом,

И она стерлась.

Напротив нее

Цифра 2.

Глаза, закрытые ночью,

Пробегают ее, не останавливаясь,

И она стерлась значительно меньше.

Если есть человек, имеющий часы

С облезшим циферблатом,

То это он, опоздавший начать жизнь

На один оборот часовой стрелки.

И поэтому мир всегда

Обгоняет его на один оборот часовой стрелки.

То, что он, как ему представляется, видит, —

Это еще не начавшийся мир. Призрачное время.

Стрелки на циферблате стоят перпендикулярно.

Не дожидаясь звонка к поднятию занавеса,

Драма закончилась.

…………………………………………………………………………

Теперь – последний откровенный рассказ. То, что в услыхал, было на самом деле стуком двери ее комнаты. Я не мог услышать стука входной двери. Она была забита с самого начала. Я потратил немало сил, чтобы она была забита покрепче. Значит, уйти она не могла. Выход на черный ход я запер на засов, так что она теперь навсегда замурована в доме. И разделяет нас только эта проклятая блузка и юбка. Причем эффект одежды моментально исчезнет, стоит мне выключить свет. Если ее не будет видно – это равносильно наготе. Невыносимо, когда она, одетая, смотрит на меня. А в темноте она будет воспринимать меня как слепого. Она снова станет нежной. А я буду полностью освобожден от необходимости ломать голову над планом, к которому у меня не лежит душа, – как ослепить ее.

Вместо того чтобы вылезать из ящика, я лучше весь мир запру в него. Как раз сейчас мир должен закрыть глаза. И он станет таким, каким я представляю его себе. В этом доме убрано все, рождающее тень и обрисовывающее форму: начиная с карманного фонаря, спичек и свечей и кончая зажигалками.

Немного подождав, я выключил свет. Не демонстративно, но в то же время и не особенно таясь, я вошел в ее комнату. Разумеется, обнаженный, сняв ящик. Представляя себе маленькую темную комнату, я растерялся от той невообразимой перемены, которая произошла в ней. Увиденное настолько отличалось от того, что я ждал, что я даже не испугался, а пришел в замешательство. Пространство, которое всегда было комнатой, превратилось в переулок с задней стороны лавок, выстроившихся у какого-то вокзала. Через дорогу напротив лавок – здание, где находились контора по продаже недвижимости и частная камера хранения ручного багажа. Это был узкий переулок, по которому с трудом мог пройти один человек, и даже тот, кто плохо ориентируется на местности, судя по ландшафту и расположению переулка, мог сразу определить, что он на самом деле – тупик, упирающийся в станционные здания. Сюда мог случайно забрести лишь тот, кому понадобилось помочиться.

Мотки резинового шланга… печка, сделанная из металлической бочки… сваленные кучей ящики из гофрированного картона… старый велосипед и рядом пять горшков с засохшими карликовыми деревьями загораживали проход. С какой целью затерялась она именно здесь? Если у нее была цель найти ящик из гофрированного картона, то куда она собиралась направиться отсюда?

Разгребая хлам и продвигаясь вперед, я наткнулся на узкую бетонную лестницу, преградившую мне путь. Не крутая, всего пять ступенек. Спустившись по ней, я не поверил своим глазам – лестница кончалась огромной бетонной площадкой. С первого взгляда я определил, что это начали строить виадук, но работа была прервана, и виадук так и остался недостроенным.

Я ступил на площадку. Неожиданно усилился ветер и донес до меня грохот – это ночные работы на железной дороге. Видимо, в облаках отражалась неоновая реклама – небо было залито багрянцем. Еще шаг вперед, и вдруг передо мной пустота и метрах в семи-восьми железнодорожная линия. Стиснутый бетонными стенами в подтеках, напоминающих птичий помет, я испытывал чувство, будто нахожусь в кабине подъемного крана, нависшего над скелетом недостроенного здания.

Я должен найти ее. Но отсюда я не могу и шага ступить вперед. Видимо, и это в конце концов часть все того же ограниченного пространства. И все-таки куда же она исчезла? Я с опаской глянул вниз; но в темноте ничего не увидел. А что если сделать еще один шаг? Любопытно. Наверно, там то же самое. Все то же, что происходит в пределах этого дома.

* * *

Да, чтобы не забыть, еще одно важное добавление. Самое главное при подготовке ящика – оставить в нем достаточно пустого места для своих записей. Хотя нет, пустого места всегда будет достаточно. Как усердно ни делай записи, заполнить пустое место целиком все равно не удастся. Меня всегда удивляет, что некоторые записи значат столько же, сколько пустое место. Во всяком случае, необходимое пространство для имени всегда останется. Но если ты не хочешь верить, не верь, мне все равно.

Ящик, по виду простой обычный куб, на самом деле, если посмотреть на него изнутри, представляет собой запутанный лабиринт с замысловато петляющими дорожками. И сколько ни мечись в ящике, он – еще один слой кожи, покрывший твое тело, – изобретает все новые и новые дорожки в своем лабиринте, в которых окончательно запутываешься.

Несомненно, где-то в этом лабиринте исчезла и она. Не убежала, нет, просто не в силах найти то место, где сейчас нахожусь я. Теперь я могу сказать это с полной уверенностью. Я нисколько не раскаиваюсь. Когда путеводных нитей много, то пусть существует столько правд, сколько путеводных нитей.

* * *

Слышится сирена «скорой помощи».

БИБЛИОГРАФИЯ

Кобо Абэ. Собрание сочинений, т. 1–15. Токио, Синтёся, 1972–1973 г. 15 т. (на япон. яз.).

Кобо Абэ. Женщина в песках. Токио, Синтёся, 1962 (на япон. яз.).

Кобо Абэ. Чужое лицо. Токио, Коданся, 1964 (на япон. яз.).

Кобо Абэ. Сожженная карта. Токио, Синтёся, 1967 (на япон яз.).

Кобо Абэ. Четвертый ледниковый период. Токио, Сюэйся, 1960 (на япон яз.).

Кобо Абэ. Человек-ящик. Токио, Синтёся, 1973 (на япон. яз.).

Кобо Абэ. Тайное свидание. Токио, Синтёся, 1977 (на япон. яз.).

ПЕРЕВОДЫ НА ИНОСТРАННЫЕ ЯЗЫКИ

Кобо Абэ. Четвертый ледниковый период. Перевод с япон. С. Бережкова. М., «Молодая гвардия», 1965.

Кобо Абэ. Женщина в песках. Перевод с япон. В. Гривнина. М., Художественная литература, 1969.

Кобо Абэ. Чужое лицо. Перевод с япон. В. Гривнина. М., Художественная литература, 1969.

Кобо Абэ. Сожженная карта. Перевод с япон. В. Гривнина. «Иностранная литература», 1969, № 8, 9, 10.

Кобо Абэ. Пьесы. Перевод с япон. В. Гривнина и И. Львовой. М., «Искусство», 1975.

Кобо Абэ. Человек-ящик. Перевод с япон. В. Гривнина. «Иностранная литература», 1976, № 8.

Kobo Abe. Die Vierte Zwischeneiszeit. Aus dem Japanishen von Siegfried Schaarschmidt. Frankfurt am Main, Insel Verlag, 1975.

Kobo Abe. La femme des sables. Tr. par Georges Bonneau. Paris, Stock, 1967.

Kobo Abe. The woman in the dunes. Tr. by E. Dale Saunders. N. Y. Knopf, 1964; London, Seeker and Warburg, 1965; Tokyo, Tuttle, 1965; N. Y. Berkley Pub. 1965; N. Y. Random House, 1972.

Kobo Abe. Die Frau in den Dünen. Ubers, von Oscar Benl und Mieko OsakL Reinbek, Rowohlt, 1967,1970; Berlin, Volk und Welt, 1974.

Kobo Abe. La donna di sabbia. Tr. di Atsuko Ricca Suga. Milano, Longanesi, 1972

Kobo Abe. The face of another. Tr. by E. Dale Saunders. N. Y. Knopf, 1966; Tokyo, Tuttle, 1966. London, Weidenfeld and Nicolson, 1969; Harmondsworth, Penguin Books, 1972.

Kobo Abe. La face d’un autre. Tr. par Tsunemaro Otani avec la collaboration de Louis Frederic. Paris, Stock, 1969.

Kobo Abe. Das Gesicht des Anderen. Deutsch von Oscar BenL Reinbek, Rowohlt, 1971

Kobo Abe. The ruined map. Tr. by E. Dale Saunders. N. Y. Knopf, 1969; Tokyo, Tuttle, 1970; London, Cape, 1972.

Kobo Abe. Le plan dechiquete Tr. de l’anglais par Jean Gerard Chauffeteau. Paris, Stock, 1971.

Kobo Abe. Den förstörda kartan. Översätta Gunnar Barklund. Stockholm, Bonniers, 1971.

Kobo Abe. The box man. Tr. by E. Dale Saunders. N. Y. Knopf, 1974; Tokyo, Tuttle, 1975.

Kobo Abe. Four stories by Kobo Abe. Tokyo, Hara Shobo, 1973

Kobo Abe. The man who turned into a stick. Tr. by Donald Keene. Tokyo, Univ. of Tokyo Press, 1975.

ЛИТЕРАТУРА О ПИСАТЕЛЕ

Озеров В. У входа в незнакомый мир. – «Новый мир», 1965, № 7. Стругацкий А., Стругацкий Б. Разговор шел о фантастике. – «Иностранная литература», 1967, № 1.

Гривнин В. Трилогия Кобо Абэ. – «Иностранная литература», 1969, № 10.

Фоняков И. Японские диалоги. – «Литературная газета», 1970, 17 июля.

Геронин Н.В гостях у Кобо Абэ. – «Литературная газета», 1973, 1 января.

Иванов Б. Кобо Абэ у себя дома. – «Советская культура», 1975, 4 февраля.

Гривнин В. Кобо Абэ – писатель и драматург. – В кн.: Кобо Абэ. Пьесы. М., «Искусство», 1975.