Текст книги "Скитальцы"

Автор книги: Кнут Гамсун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

Судя по всему, Август готовился вести торговлю с размахом.

Однажды Эдеварт сказал брату: Нам бы с тобой надо рассчитаться, но, может, после ярмарки у меня с деньгами будет получше.

Йоаким сразу насторожился: Рассчитаться? За что?

За те товары, что ты закупал для лавки в прошлом году.

Я только привёз их, сказал Йоаким.

Не морочь мне голову! Они что, упали на тебя с неба?

Говорю тебе, я их только привёз. А на деньги, полученные за сельдь, я недавно купил лес для постройки хлева.

Нет, лес для хлева ты купил на деньги, заработанные на Лофотенах.

Поулине! Ты только послушай его! – крикнул Йоаким в дверь.

Ты чудак, сказал Эдеварт.

Йоаким рассердился, и всё могло бы кончиться крупной ссорой, если б случайно их разговор не услыхал один человек – в гостиной сидел их старый отец и пытался понять, из-за чего спорят его мальчики, ему казалось, что они оба правы. Из-за чего вы ссоритесь? – спросил он.

Эдеварт: Йоаким говорит глупости.

Вот уж не сказал бы, что наш Йоаким глуп, возразил отец, у вас обоих, слава Богу, хорошие головы.

Пришла Поулине. Она поглядела по очереди на братьев и спросила: В чём дело?

Это всё Йоаким...

Разве неправда, что ты дала мне денег на лес для хлева? – спросил Йоаким.

Правда.

Значит, ты с ним заодно, вы заранее сговорились! – рассердился Эдеварт.

Поулине: Да что это с вами всякий раз творится, когда вы беретесь за расчёт! Если ни один из вас не хочет взять денег у другого, так отдайте их мне. Они не пропадут, я их пущу в оборот.

Йоаким, угрюмо: Этот дурень считает, что должен мне за товар!

Эдеварт: Конечно, должен.

Поулине: Благослови тебя Бог, милый Эдеварт, разве ты не прислал нам деньги, когда был на севере?

Это пустяки.

Нет, ты прислал гораздо больше, чем был должен.

Эдеварт в отчаянии ерошит себе волосы. Не понимаю, как вы считаете. Мне казалось, что я могу без ошибки сложить два плюс два.

А оказалось, не можешь, сказал Йоаким, и всё потому, что ты складываешь то, что хочешь, а не то, что нужно.

Ты только послушай его, Поулине!

Разве это не ты построил лавку? – спросил Йоаким.

Эдеварт от изумления раскрыл рот. Отец сказал из своего угла: Верно, лавку построил он.

Й не ты ли привёз мне невод для сельди? – спросил Йоаким.

Эдеварт презрительно фыркнул: Невод? Ха, да я ни гроша за него не отдал. Ни шиллинга. Он с самого начала никуда не годился и к тому же весь сгнил. Кнофф хотел выбросить его в море. Ясно тебе?

Я запирал им залив, и он выдержал.

Запирал! Год за годом ты пытался ловить сельдь всюду, куда она заходит, проедал свои запасы, взятые на промысел, и оставался ни с чем. Да. А потом ты запер залив и счёл, что этот невод послан тебе Богом, но ты ошибся.

Йоаким, вспылив: И ты ещё смеешь говорить, что я год за годом болтался впустую? Креста на тебе нет! А сам ты не мотался из одного конца страны в другой как неприкаянный и не мог задержаться ни в одном месте?

Эдеварт ничего не добился и переменил тему разговора: Можешь говорить что угодно о том, что я мотался по стране и занимался чем придётся, но это всё же лучше, чем копаться в земле здесь в Поллене, как вы с Ездрой.

С Ездрой?.. Да ты и впрямь спятил! – воскликнул Йоаким. Да знаешь ли ты, что скоро усадьба Ездры станет самой большой в Поллене? Не знаешь, а вот я знаю!

Станет, но прежде она выпьет из него все соки, и он не то что ходить, ползать уже не сможет по своей земле.

Так что ж, ему вовсе не работать?

Он и Осию замучил, она стала рабыней своих коров и своей земли, продолжал Эдеварт. На неё жалко смотреть!

Дурак! – рявкнул Йоаким. Неужели ты не видишь, что они счастливы и довольны своей жизнью?

Эдеварт, кое-что припомнив: Это потому, что они никогда не видели ничего лучшего.

А что, по-твоему, лучше? Они работают на себя, им это нравится, они и не хотят ничего другого.

И, как ни бьются, еле-еле сводят концы с концами. Не больше.

Нет, больше, они начали на пустом месте, а теперь у них свой дом, земля, три коровы, а скоро будет ещё и лошадь.

Болтай, болтай, буркнул Эдеварт.

Важно, что они живут в мире с собой, чего про тебя не скажешь. Они ложатся вечером спать и спокойно засыпают.

А чего ж им не спать, сказал Эдеварт.

Ты-то вот не спишь, ты скитаешься по стране и считаешь, что всё делаешь лучше других. Я слышал, как ты по ночам извиваешься, будто червяк, пока не заснешь, а стоит тебе заснуть, начинаешь кричать о своём водопаде, об Августе, о Флориде и о своей усадьбе. Вот он, твой сон. Не хотел бы я быть на твоём месте.

Долгое молчание. Старый отец: Эдеварту приходится думать о многом. Не перечь ему, Йоаким, он столько всего повидал!

Как бы то ни было, говорит наконец Эдеварт, а я должен заплатить за те товары.

Ты мне больше не указ!

Эдеварт: И ещё я бы хотел, чтобы ты взял лавку на себя и распоряжался в ней по своему разумению. Так будет справедливо.

Я? Лавку? – удивился Йоаким. Нет уж, не взыщи, какой из меня лавочник, всю торговлю ведёт Поулине. У меня и без того хлопот хватает, сейчас я первым делом должен построить хлев.

Отцу по-прежнему казалось, что оба его сына по-своему правы, и он снова вмешался в их разговор: Кто бы мог подумать, что земля у Йоакима будет так хорошо родить, а теперь он хочет ещё и хлев построить. Посмотрела бы на всё это ваша мать!

Эдеварт так ничего и не добился. Он достал бумажник, положил на стол двадцать пять далеров и сказал: Вот, это для лавки, а после ярмарки будет ещё!

Нет! – испуганно воскликнула Поулине. Не надо!

Он сумасшедший! – сказал Йоаким.

Эдеварт сдержался и только кивнул. И вдруг сообразил, чем их можно пронять: Я понимаю это так, что вы оба хотите потихоньку вытеснить меня из дела и завладеть лавкой.

Теперь уже Йоаким разинул рот от удивления. Поулине, всплеснув руками, потеряла дар речи. Йоаким тоже ничего не сказал, он шагнул к двери, поднял щеколду и несколько раз толкнул дверь, ему хотелось уйти, поскорей уйти отсюда, он навалился на дверь, забыв, что она открывается внутрь. А ведь он тысячу раз отворял эту дверь!

Когда Йоаким ушёл, Поулине сказала: Я не верю, что ты так думаешь!

Эдеварт понял, что зашёл слишком далеко, и тихо ответил: Конечно, не думаю, ты права. Скоро я и сам не буду понимать, что говорю.

Оставьте Эдеварта в покое! – воскликнул отец. Он столько всего повидал.

Это была последняя капля, отцовские слова тронули сердце Эдеварта, и он уступил, его упрямства как не бывало; он отвернулся, чтобы родные этого не заметили.

Выходя из комнаты, Поулине сказала: Забери свои деньги, Эдеварт. Тебе они пригодятся на ярмарке.

Конечно, всё обошлось, ведь каждый желал другому только добра. Йоаким поступил мудро – Господь надоумил его уйти из дома прежде, чем он запустил брату в голову стулом или чем-нибудь ещё, что подвернулось бы под руку...

Эдеварту нужно было найти человека, который поехал бы с ним на ярмарку. Зимой ему пришлось много ходить под парусом в штормовую погоду на севере Норвегии, но тогда лодка не была так нагружена, и Вест-фьорд, который ему теперь предстояло пересечь, как-никак оставался Вест-фьордом, его норов Эдеварт уже испытал на собственной шкуре. Он поговорил с Каролусом, но тот не собирается ехать на ярмарку. Нельзя сказать, чтобы староста Каролус был слишком занят делами местной управы, просто пастор намекнул ему, что, быть может, его жену, Ане Марию, вскоре освободят из тюрьмы. Должен сообщить тебе радостную весть, Каролус, сказал ему пастор в прошлое воскресенье, окончательно ещё ничего не известно, но решается вопрос о её возвращении домой! От такой новости у Каролуса перехватило дыхание, он впал в задумчивость и, вернувшись домой из церкви, даже не прикоснулся к еде. С тех пор он почти не ел, а всё о чём-то думал; когда же Эдеварт предложил ему поехать с ним на ярмарку, Каролус покачал головой и решительно отказался. Он не расположен к развлечениям, сказал он, развлечения – это для холостых. Возьми с собой Ездру или Теодора! Эдеварт возразил, что они тоже женатые люди, но Каролус сказал, да, разумеется, женатые, но они не несут крест! Эдеварт ничего не понял.

И само собой, Ездра тоже не поехал с ним, Эдеварт даже не заикнулся об этом; работая на поле, Ездра одновременно занимался своим болотом, ему предстояло осушить и вспахать новый участок до покупки лошади. Эта адская трясина всё ещё требовала от Ездры адского труда.

Меньше всего Эдеварту хотелось брать с собой Теодора, но избежать этого оказалось невозможно, Теодор сам напросился в спутники к Эдеварту – ему необходимо попасть на ярмарку и кое-что там купить. Бесцветный, неопрятный, Теодор без дела слонялся по селению, если у него отрывалась пуговица, он втыкал на её место деревянную палочку, зато обувь у него была отменная – высокие сапоги с красными отворотами, и он до сих пор хвастался прошлогодней удачей с сельдью, когда он вместе с другими рыбаками спас Поллен. Теодор, как всегда, хорохорился, и, хотя в карманах у него было пусто, на пальце блестело золотое кольцо. Жалкий человек, он ни к чему не был пригоден.

Эти супруги, Теодор и Рагна, оба родились в Поллене в нищих семьях, оба были ленивы, нечисты на руку и бедны как церковные крысы, однако головы у них работали неплохо. Неспособные, несообразительные? Отнюдь нет, на свой лад они были расторопны и умны, Рагна вообще в школе была первой ученицей. Оба умели ловко и незаметно стащить то, что плохо лежало, на это сообразительности у них хватало. В их дом противно было войти, и через год Рагна рожала по ребёнку, однако беднее от этого они вроде не становились, они даже веселились и шутили, а что касается Рагны, то таких красивых губ, особенно когда она смеялась, не было ни у кого. Теодор и Рагна жили в стеснённых условиях, это верно, но лучших они и не знали, и потому их жизнь не была омрачена бессильной тоской. Им жилось вовсе не плохо.

Когда было решено, что Теодор поедет с Эдевартом на ярмарку, Рагна тоже захотела поехать с ними. А в чём ты поедешь? – спросил Теодор. В том, в чём ты ходишь здесь, ехать нельзя. Рагна согласилась с ним и от поездки отказалась. Ах, они оба были одинаково лёгкомысленны, одинаково падки до удовольствий, но лодка не могла взять ещё и Рагну, а кроме того, кто же останется с детьми? Я привезу тебе ткани на платье, пообещал Эдеварт. Вот и хорошо! – обрадовалась она. Тогда я снова смогу ходить в церковь вместе со всеми!

Несчастная женщина, бедность сделала её покладистой. Родись Рагна богатой, она и по будням носила бы нарядные платья. И если сейчас все презирали её за бедность, то, будь она богатой, пастор был бы польщен, увидев её на церковной скамье во время его проповеди.

Эдеварт не забыл, как когда-то в детстве помог ей отыскать в снегу блестящую пуговку. На пуговке была изображена корона, красивая блестящая пуговка – единственное её сокровище. Рагна и теперь ещё трогала сердце Эдеварта, и он ничего не мог с собой поделать, ему было жалко её. У неё были такие красивые руки, ведь она была ленива и не больно-то утруждала их работой. Да и что она могла бы сделать, чтобы изменить свою жизнь? Бедность душила Рагну, и она становилась ещё ленивее, видя, как эта бедность одолевает её. Теодор, бывало, говорил ей: Почему нынче ночью, когда ты лазила за картошкой в погреб Каролуса, ты взяла так мало? Взяла бы побольше, тогда бы нам хватило ещё на неделю! И Рагна отвечала мужу: Да-да, всем нам не мешало бы делать лучше то, что мы делаем!

IX

Год за годом люди ездят на эту ярмарку и не могут отказаться от такого развлечения! Там можно встретить и скромных девушек в длинных безрукавках и светлых платках, и тех, что чванятся своими родителями и уже носят шляпки. Хенрик Стен, этот сорвиголова, один приходит на своей шхуне, он пришвартовывает её, чистит башмаки и сходит на берег. Эйде Николаисен, кузнец, обучавшийся ремеслу в Тромсё, разгуливает по пристани, на жилете у него висит волосяная цепочка с золотым замком для часов; он известный забияка и дамский угодник, лицо у него тёмное, как у всех кузнецов, Николаисен силён и славен тем, что в танце высоко подбрасывает свою даму. Есть там и уважаемые люди постарше: женщины, которые привезли на продажу молочные продукты, и мужчины, желающие купить лодку.

Пока ещё на ярмарке тихо, народу мало, не слышно шарманок, никто не устраивает потасовок.

Август приехал заблаговременно и занял свою лавку, он разложил по полкам товар и приготовился торговать, но, потому как покупателей ещё не было, его беспокойная душа затосковала, он запер лавку и загулял. Словом, моряк сошёл на берег!

Он с нетерпением ждал Эдеварта и встретил его лодку на пристани. При виде Августа Эдеварту стало не по себе, он испугался, что удача отвернулась от его друга, – будь у Августа бумажник набит деньгами, он вряд ли позволил бы себе так загулять.

Друзья пришвартовали лодку и перенесли тюки в лавку. Здесь уже лежит мой товар, сказал Август и показал на полки, его оказалось меньше, чем я думал! Товара и впрямь было немного – кое-что из одежды, нитки, иголки, пуговицы и крючки, грубая пряжа, шерстяные шарфы, головные платки; хорошо, Эдеварт приехал не с пустыми руками, потому что у Августа почти ничего не было, да, почти ничего.

Они разложили всё по полкам и даже выставили порожние коробки, в конце концов лавка стала выглядеть не такой пустой, и Август повеселел: Хотел бы я, чтобы весь этот товар был мой!

Часть его принадлежит тебе, сказал Эдеварт.

Август, холодно: Об этом мы ещё поговорим. А что, Теодор ушёл? Вот и славно, мне бы не хотелось, чтобы он пошёл с нами. Между прочим, здесь Маттеа.

Кто? Ах, Маттеа!

Они уже открылись. Давай сходим к ним? У них с мужем здесь своё заведение.

Ты уже видел её? – спросил Эдеварт.

Да. Но я не держу на неё зла, не драться же мне с женщиной, даже если она уехала с моим кольцом и часами. У тебя есть деньги?

Немного.

Одолжи мне далера два. Между прочим, Кнофф хочет поставить мельницу на твоём водопаде.

В самом деле?

Они ездили в твою усадьбу, старик и Ромео, я сам их возил. Они и вправду собираются ставить там мельницу. Что ты об этом думаешь, Август? – спросили они у меня, потому как знали, что мне уже приходилось ставить мельницы в разных странах. Я всё им объяснил: и про турбину, и про бесплатную энергию, и про рожь из России. Они все кивали. И, сказал я, заправлять здесь всем должен Эдеварт Андреассен. Они опять закивали. Вот мы и пришли!

Трактир был большой, у каждого стола стояло по нескольку табуретов, Маттеа работала здесь служанкой, когда была помолвлена с Нильсом. Со временем супруги стали тут хозяевами и уехали из усадьбы в Уфутене.

Август чувствовал себя здесь как дома и сразу же потребовал бутылку. Это мой товарищ, сказал он, узнаёшь его?

Да, Маттеа узнала Эдеварта.

Вот мы и снова встретились, сказал Эдеварт.

Да, коротко ответила Маттеа.

Эдеварт, улыбаясь: Что-то я не вижу на потолке следов от табуретки.

Ха-ха-ха! – громко и добродушно засмеялся Август.

Но Маттеа не засмеялась, она сердито глянула на Эдеварта и напомнила ему, что он когда-то прислал её мужу письмо с требованием вернуть деньги. Дерзкое письмо, сказала она.

Эдеварт, робко и мирно: Дерзкое? Я его не читал.

Как это не читал?

Его мне написал один человек, богатый купец из Фусенланнета.

Маттеа, немного смягчившись: Я бы уши ему надрала!

А он бы обнял и расцеловал тебя, смеясь сказал Эдеварт. Он молодой и красивый парень.

Я вижу, ты нисколько не изменился, буркнула Маттеа. Денег мы тебе не мало прислали? Почему ты не написал, что получил их?

Прости. Какой из меня писака.

Они снова были друзьями. Эдеварт и Маттеа не собирались дуться друг на друга.

А как твоё горло? – шутя спросил Эдеварт.

Горло? Ты ещё помнишь про это? Всё в порядке! И Маттеа хитро подмигнула ему.

Из кухни вышел Нильс, Нильс коробейник, он нисколько не изменился, огорчения Нильс оставлял своему отцу. Интересно, известно ли ему, что его отец, старый шкипер, не сумел в нынешнем году закупить на Лофотенах полный груз рыбы и что сейчас в Поллене он сушит на скалах лишь три четверти от того, что мог бы привезти? На Нильсе был передник, похоже, он заправлял на кухне, готовил горячие и холодные блюда, а его жена обслуживала гостей. Он тоже не забыл то письмо, в котором Эдеварт требовал возвратить ему деньги, и потому держался так, будто ему неприятно даже видеть такого гостя в своём трактире, однако Маттеа коротко и ясно объяснила ему, в чём дело. В конце концов Нильс буркнул: Можно подумать, у меня не было этих денег.

Друзья принялись за еду и запивали её пивом, Август пропустил несколько рюмок водки и крикнул Нильсу, чтобы тот пришёл и выпил с ним, но вмешалась Маттеа: Нильс занят, ему надо быть на кухне. Рулет у меня уже готов, сказал Нильс. Тогда наколи дров, велела Маттеа. Возражать было бесполезно, эта чертовка Маттеа была ещё молода и красива, как, впрочем, и Нильс, они были ладной парой, однако Нильс во всём подчинялся жене.

Иди посиди с нами, Маттеа, позвал Август.

Она пришла, но села рядом с Эдевартом. Август пил водку. Эдеварт спросил у Маттеа: У тебя есть дети?

Маттеа: А как же. Двое! Они дома, у дедушки с бабушкой, старики не хотят с ними расставаться и не жалеют денег на внуков. Есть у меня дети, не сомневайся!

Август: Но не от меня.

Ишь чего захотел! – со смехом воскликнула Маттеа.

Нечего смеяться. Разве не странно, что ты была моей невестой, а теперь вот замужем за другим и всякое такое?

А я об этом не думаю, ответила Маттеа.

Конечно, не думаешь! Август мрачно кивнул. А вот я забыть этого не могу! Сейчас у меня ничего нет, ни золота, ни бриллиантов, что на меня смотреть...

Эдеварт: Помолчал бы ты, Август, зато у тебя лавка ломится от товара.

Как бы то ни было, Маттеа, сказал Август, а всё-таки ты была моей невестой. И мы целовались.

Правда? Что-то я не припомню! Однако Маттеа побоялась дальше дразнить своего старого дружка, он был под хмельком и легко мог вспылить, поэтому она быстро сказала: Раз уж мы заговорили об этом, не забывай, что я всё-таки замужем за Нильсом, он мой муж, и с этим не поспоришь. Но после него я больше всех на свете люблю тебя, Август, поверь мне.

Август торжествующе взглянул на Эдеварта, словно хотел сказать: ну, слышал? Его доверчивая душа ликовала, он выпил ещё водки и попросил кофе. Да-да, хватит уже об этом, сказал Август. Между прочим, у меня есть возлюбленная, можешь не сомневаться. Она настоящая дама и занимает такое высокое положение, что я не могу даже назвать её имени. Поглядела бы ты на неё, когда она в шляпе и в нарядном платье заходит за мной, чтобы прогуляться! Да вот Эдеварт знает её!

Эдеварт кивнул.

Может, он возбудил в Маттеа ревность? Ты просил кофе, сказала она и ушла на кухню. Вернулась она оттуда в шляпке. Да-да, Маттеа тоже начала носить шляпку, совсем как дочери состоятельных людей, не зря её муж был сыном шкипера, ей хотелось показать Августу и Эдеварту, что и она не лыком шита. Маттеа поставила поднос с кофе на стол.

Ты куда-то идёшь? – спросил Эдеварт.

Маттеа быстро нашлась: Да, давайте прогуляемся и посмотрим, много ли народу приехало.

Друзья выпили кофе и расплатились. Они обошли весь торг, прибыло ещё несколько судов с торговцами, но большого оживления пока не наблюдалось, они побывали у карусели, которую как раз устанавливали, у палатки, где должны были давать цирковые представления, и возле маленькой палатки, в которой упражнялись два метателя ножей и прыгуны. Давайте зайдём в нашу лавку! – предложил Август.

Изобилие товаров внушило Маттеа уважение к друзьям, они были довольны, и Август хвастливо сказал: Если узнаешь, что кто-то хочет сделать покупки, причём нужен хороший товар, присылай его прямо к нам. У нас есть всё, и ни один тронхеймский купец не предложит цену ниже нашей.

Маттеа обещала помочь им, она и сама собирается кое-что купить у них перед отъездом.

Они вернулись в трактир, там несколько человек сидели в ожидании бутербродов и кофе; как только Маттеа снова взялась обслуживать гостей, Нильс скрылся на кухне. Август пил и становился всё болтливее, у него появились слушатели, и фантазия его расцвела пышным цветом. Хоть он и делал вид, что разговаривает только с Эдевартом, однако косил глазами направо и налево и говорил так громко, что его слышали все. Август был в ударе.

Ты знаешь мой шурф, сказал он, перед моим отъездом на ярмарку мне предлагали за него большие деньги.

И ты не продал его? – спросил Эдеварт.

Нет, зачем же! Если тебе предлагают четыре сотни, то дело стоит не меньше восьми, это даже ребёнку понятно. Честно говоря, эта сделка меня уже не интересовала, я тогда всё ждал, когда Магнус будет экспедировать суда ночью. Впрочем, ты, верно, не понимаешь, о чём я говорю, но дело кончилось тем, что я сам экспедировал этого Магнуса.

Как это?

Ты мне не веришь?

Что ты с ним сделал?

А что можно было сделать с этим ничтожеством? Я его убил!

Чепуха! Не мог же ты застрелить его!

Почему? Я его застрелил, – сказал Август.

Эдеварт: Но тогда бы ты не сидел здесь!

Вот как, не сидел бы? А этой обезьяне можно болтать по всей округе, будто я боюсь моря? Да я объехал весь свет, у меня во всех странах спрятаны сокровища, а я сижу здесь, пожалуйста, можете арестовать меня! Нет, они не посмеют! Ты хорошо помнишь этого приказчика Магнуса? Ничтожество, мальчишка на побегушках при лавке, дурень, помнишь, как он боится мышей? И он ещё смеет говорить, будто я боюсь моря! Вот она – другое дело. Не буду называть её имени, но в свой последний час я буду думать о ней. Ни за что, нет, нет и нет, сказала она, всякий раз она смеялась над моим желанием, но ничего не сказала обо мне своей обезьяне. В первый вечер... нет, я молчу, она только смеялась, но её обезьяна ни о чём не догадалась. Вот увидишь, в конце концов она уступит, сказал я себе и пришёл к ней на другой вечер, однако её там не оказалось, она где-то спряталась от меня. Я её искал, но так и не нашёл. Назавтра я снова увидел её, и она не сказала мне ни одного худого слова.

Эдеварт: Говоришь, экспедировал Магнуса? Но ты всё-таки не ранил его?

Август: А ведь он этого заслужил! Нет, я вообще решил не стрелять в него, я швырнул в него камнем.

У Августа всё больше заплетался язык, и Эдеварт хотел было уйти, но все его попытки увести друга с собой окончились неудачей. Август погрузился в воспоминания, должно быть, весёлые, потому что он смеялся и тряс головой, а может, просто что-то придумывал, дав волю своему воображению. Взять хотя бы ту воскресную прогулку, устроенную Кноффом, они называли это пикником, Август тогда играл на гармони. Там были все приказчики, экономка, Ромео и Юлия, вся молодёжь. Неожиданно в траве прошмыгнула полевая мышь, Магнус побледнел и подпрыгнул. Поймай её, Август! – крикнул Ромео. Август так и сделал, поймал мышь и ха-ха-ха! – Август захохотал и хлопнул себя по колену. Потом они расположились поесть, еду они принесли с собой, мясные консервы надо было разогреть, но никто не знал, как это сделать, и Августу опять пришлось потрудиться. Он сложил из камней очаг, развел огонь, разогрел консервы и открыл их, но при этом подстроил так, чтобы эта обезьяна получила банку с куропаткой в последнюю очередь, там были уже только остатки, а на дно Август положил мышь.

Фу-у! – застонали слушатели, ведь многие в это время ели.

Да! – воскликнул Август, воодушевлённый собственным рассказом. Я смешал её с соусом и – угощайся, Магнус! И этот дурень начал есть. Что это? – спросил он наконец. Филе, что там ещё может быть, ешь, не бойся. Ну Магнус и откусил ещё кусочек, но тут же выплюнул, словно понял по вкусу, что это мышь.

А разве он не видел, что ест мышь? – спросили слушатели.

Август: Это было трудно разобрать, ведь я вынул из мыши все кости, прежде чем положил её в соус.

Молчание. Никто не смеялся. Наконец кто-то спросил: Но зачем ты проделал эту гнусность?

Гм. Зачем? Август хитро улыбнулся. Я хотел сделать так, чтобы он перестал бояться мышей. И больше ничего. Так поступают на борту, когда хотят излечить человека от морской болезни: его заставляют есть собственную блевотину, пока он не исцелится...

Хватит! Замолчи! – крикнула Маттеа. Ты что, не видишь, что здесь едят?

Гости по-разному отнеслись к поступку Августа, кто-то спросил: Ну и чем же всё кончилось? Он полез в драку?

Да, вот тогда мне и пришлось угостить его камнем! – ответил Август. Этот дурень не понял, что я хотел ему добра.

Однако холодность присутствующих остудила Августа, он не выносил упрёков, а может, всё это была только выдумка, но вскоре он совсем опьянел и стал нести чепуху.

Эдеварт торговал в своей лавке, сначала торговля шла вяло, но те покупатели, кто хоть раз побывали у него, приходили снова и приводили с собой других; Эдеварт твёрдо решил, что должен распродать всё, что у него есть, и вернуться домой на пустой лодке.

От Августа толку было мало, изредка он появлялся в лавке, но бывал возбуждён и мог вспыхнуть в любую минуту, его буйное настроение ещё не улеглось, он предлагал Эдеварту один план нелепее другого, к примеру продать лодку и купить на эти деньги шарманку.

Эдеварт покачал головой.

Август: Если у меня будет шарманка, я куплю медвежонка в цирке и заработаю гораздо больше, чем ты в этой лавке.

Эдеварт спросил, почему бы ему не зарабатывать игрой на гармони.

Нет, сказал Август. Я обещал Маттеа поиграть разок у неё в трактире, чтобы привлечь туда посетителей. Там будут танцы. Будь уверен, послушать меня соберётся много народа.

У Августа были и другие планы. Хорошо бы придумать мазь от прострела и продавать её на ярмарке, сказал он. Правда, сейчас я обдумываю кое-что поинтереснее, но не скажу тебе даже под страхом смерти!

Эдеварт знал, что его друг горазд на выдумку, и не смеялся над его словами, однако ему хотелось немного остудить пыл Августа, и поэтому он сказал: Я только боюсь, Август, как бы ты не сотворил чего себе же во вред.

Август фыркнул: За меня не тревожься! Я тебе открою, над чем я сейчас размышляю: надо придумать пилюли для женщин, которые не хотят рожать. Я уже говорил тебе об этом, но ты не захотел меня слушать.

Я и сейчас не хочу!

Пусть меня поцелуют пониже спины! – засмеялся Август и продолжил: Будет странно, если у меня это не получится. Я знаю столько языков, и английский и русский, уж как-нибудь придумаю для них название. Однажды я плавал с одним штурманом, у него был пузырек с белыми пилюлями, в них была ртуть, и он давал их своей жене, когда приезжал домой. Но оставлять пилюли дома он опасался, ведь в таком случае жена в его отсутствие могла бы творить всё, что захочет. Он показал мне этот пузырек, на нём было написано Secale cornutum2929
  Secale cornutum (спорынья ржи) – вегетативное тело грибка из семейства котомчатых, который развивается в дождливое время в завязи ржи и других злаков. Собранную со ржи спорынью превращают в тонкий порошок, из которого приготовляются настойки и растирания.


[Закрыть]. Это я запомнил.

Ты мог бы хоть изредка торговать в лавке вместо меня, сказал Эдеварт.

Но Август не слушал его: Господи, тут бы эти пилюли шли у меня нарасхват! Их бы все парни покупали... да и девушки тоже, коли на то пошло!

Эдеварт: Надо же мне хоть иногда сходить поесть.

Ты прав. Я скоро вернусь и поторгую вместо тебя, пообещал Август и ушёл.

Но в тот день он больше так и не появился. Вечером Эдеварт запер лавку и пошёл бродить по улицам, купил у пекаря плюшек и ел их на ходу.

Вечер был тихий и тёплый, на ярмарке царило оживление, слышались шум, свист, пение, люди веселились и отдыхали после трудового дня, кто-то, выпив спиртного, расхрабрился и грозил пересчитать кому-то ребра.

Эдеварт увидел двух смуглых людей с шарманкой – венгра и армянина. Они и здесь исполняли свой затасканный номер – один крутил шарманку, а другой набрасывался на него с кулаками и размазывал у него по лицу ягодный сок; они придумали этот фокус в незапамятные времена и до сих пор показывали его. Бедные шуты, которых здесь почти все знали, их выступление было в новинку только детям, потому и дела у них шли хуже некуда, время от времени кто-нибудь бросал им мелкую монету, а после драки они, бывало, получали и два шиллинга.

Приехал на ярмарку и Папст, вездесущий еврей-часовщик, он постарел, борода у него поседела, но он был всё такой же толстый и круглый в своей крылатке до пят со множеством цепочек, висевших на животе. Правда, Папст был уже не такой весёлый, как когда-то, он выглядел усталым, и лицо его избороздили морщины. Он не сразу узнал Эдеварта, но, вглядевшись, сам, без подсказки, отыскал его имя в своей памяти. Просто чудеса, ведь прошло столько лет, и у Папста по всей стране были тысячи знакомых. Запоминать людей он умел, это было частью его ремесла, а им он владел в совершенстве.

Завязался дружеский разговор, Эдеварт показал Папсту свои часы: они всё ещё у него, и он ни разу не обращался к часовщику. Папст открыл часы. Их не мешало бы почистить, сказал он. Дай мне их на пару дней, и они станут как новенькие.

А может, пусть лучше ходят, пока не остановятся? – спросил Эдеварт.

Жаль, такие хорошие часы, сказал Папст. Вот, возьми пока другие, они тоже хорошо ходят. А не мог бы ты продать для меня хоть десяток часов, Эдеварт?

Нет. У меня тут лавка, я должен торговать там.

Вот как, у тебя своя лавка! Видно, с тех пор, как мы виделись в последний раз, ты стал большим человеком. Я рад за тебя. Ну а вечером?

Нет, вы уж меня простите, сказал Эдеварт. Я целыми днями торчу в лавке, хочется хоть вечером немного отдохнуть.

У меня есть часы, которые мне хотелось бы продать именно здесь, хорошие часы, дешёвые. Их все нужно продать, неизвестно, приеду ли я сюда ещё раз.

Вы уезжаете?

Думаю, я скоро умру, ведь я уже старый. Продай для меня десяток часов, а одиннадцатые получишь бесплатно. Мне очень нужно распродать все часы.

Эдеварт: Нет-нет, об этом не может быть и речи. Но у меня есть друг, который, может, и не откажется поработать на вас. Он ловкий торговец.

Где он?

Я пришлю его к вам завтра утром...

Начинало темнеть. Эдеварт направился на пристань, чтобы проверить свою лодку, на месте ли она, разумеется, она стояла на месте. Август не настолько сошёл с ума, чтобы продать её. Эдеварт прошёл мимо трактира Маттеа, возле которого собралась толпа, двери были распахнуты, внутри тоже толпился народ, там играла музыка, гармонь; конечно, это играл Август. Ох уж этот Август, выгоды от этого концерта ему не было никакой, но его это не заботило.

Эдеварт протиснулся внутрь, Нильс и Маттеа торопливо разносили еду и напитки, народу было много, мест не хватало, парни и девушки сидели на коленях друг у друга, в помещении царил полумрак. После бодрого марша Август махнул Маттеа рукой и спросил: А что я за это получу?

Маттеа не стала скупиться на обещания: Что пожелаешь!

Август кивнул, перебирая лады и глядя поверх гостей. То, что он заиграл, захватило всех и каждого, люди за столиками притихли: он играл и пел под тихую грустную музыку английскую морскую песню, в ней говорилось о любви, драке и девушке из Барселоны. О, это Август умел!