Текст книги "Происшествие на кладбище Пер-Лашез"
Автор книги: Клод Изнер
Жанр:
Исторические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
– Если перестанешь огрызаться всякий раз, когда я пытаюсь о тебе позаботиться, – отвечал он, заталкивая «обнаженную натуру» за буфет.
– Зачем ты его прячешь? Стесняешься?
– Просто не хочу выставлять анатомические подробности моего тела на всеобщее обозрение.
– Но мои-то – вот они, смотри не хочу, – возмутилась Таша, кивнув на стену, где висел ее портрет.
– Твои куда красивей.
– Лицемер!
Она замолчала, услышав, что возвращаются Кэндзи с Нинон. Вчетвером они закончили разгружать тележку и отправились на кухню угоститься лимонадом.
– А не перекусить ли нам? Приглашаю вас в «Фуайо», – предложил Кэндзи.
– Сегодня? Там будет уйма народу, ведь карнавал еще не закончился, – заметила Таша. – Идите, а мне нужно вернуться в «Золотое солнце».
– Я обещал мадам Пиньо вернуть тележку, как только мы закончим, – с извиняющейся улыбкой сказал Виктор, – заодно проведаю Жозефа, а потом сяду за письма.
– А вы, мадемуазель Нинон? – посмотрел на девушку Кэндзи.
– Сожалею, мсье Мори, мне надо зайти домой переодеться, у меня важная встреча в половине восьмого.
– Покупайте «Пасс-парту»! Последние новости! Труп из Сен-Назера опознан! – выкрикивал мальчишка-разносчик.
Виктор поставил тележку к тротуару, махнул мальчишке рукой, взял у него газету и торопливо развернул.
ТРУП ОПОЗНАН
Гражданин США Льюис Айвз, судя по найденному в его бумажнике билету, 26 ноября 1889 года поднялся на борт трансатлантического лайнера «Лафайетт», курсирующего между Францией и Центральной Америкой. Согласно сведениям, полученным в консульстве, после того как потерял работу прораба на строительстве канала, господин Айвз стал старателем. Он проживал в колумбийском городе Кали, у сеньоры Кайседо, владелицы отеля “Розали”. К сожалению…
Виктор перечитал заметку еще раз и чуть не выронил газету. У него закружилась голова. Гостиница «Розали», та самая гостиница «Розали». Адрес Армана и адрес, найденный у загадочной четы Тюрнеров…
Улицу заполонили прекрасные яванки, коты-в-сапогах, пьеро и коломбины, а Виктор все стоял в задумчивости, пытаясь вспомнить, какое происшествие упоминал недавно его неугомонный приказчик.
Жозеф очнулся от тяжелого забытья, услышав, как хор веселых голосов распевает во все горло под его окном:
Мое сердце сходит с рельсов,
Как Версальский поезд.
Жозефина! Жозефина!
Жми на стоп своей машины…
Жозеф вспотел и хотел было попросить у матери стакан воды, но вспомнил, что она ушла за горчичным порошком к мадам Баллю. И тут он заметил, что в комнате кто-то есть.
Плотная штора приглушала свет, и некто в плаще с капюшоном казался медленно колышащейся тенью, призраком.
– Кто здесь? – с дрожью в голосе выдохнул Жозеф.
Тень бесшумно двинулась к его кровати.
– Ответьте, – молил перепуганный юноша.
Безмолвный призрак неумолимо приближался. Папаша Моску пришел за ним! Жозеф уже чувствовал у себя на шее ледяные пальцы мертвеца… Он выпутался из простыней, рванулся из постели, споткнулся и рухнул навзничь.
– Иисус-Мария-Иосиф! Что с тобой, сынок?! – воскликнула Эфросинья Пиньо, кидаясь к нему.
– Он… он ушел?
– Кто он?
– Призрак!
– Тебе приснился кошмар, сынок, здесь никого нет и не было. Ложись, я поставлю тебе горчичник.
Жозеф хотел было возразить, но в дверь постучали, и он нырнул под перину.
– Как там наш больной? – узнал он голос Виктора.
– Я здесь, патрон. Умоляю, скажите матушке, чтобы не ставила мне…
– Присмотрите за ним, мсье Легри, я только что нашла его на полу! – крикнула из кухни мадам Пиньо.
– Жозеф, покажите ваши газетные вырезки о сен-назерском трупе!
– Зачем? Это никак не связано с тем, что нас интересует.
– Не спорьте, это очень важно!
– Ну вот! Вчера вы меня на смех подняли, а сегодня… Ладно, ладно, я понял.
Жозеф достал из-под подушки свой блокнот. Виктор пролистал его, без сил опустился на стул и молча протянул Жозефу «Пасс-парту».
– Спасибо, патрон, я просил маму купить, но она забыла.
– Читайте, – велел Виктор.
Жозеф быстро пробежал глазами статью.
– Итак, его звали Льюис Айвз? Отличная загадка, я использую ее в моем расследовании. Как, по-вашему, патрон, инспектор Лекашер знает свое дело?
Виктор сделал глубокий вдох, стараясь сохранять спокойствие.
– Сен-назерский покойник – не Льюис Айвз, а Арман де Валуа, – процедил он сквозь зубы.
Жозеф обомлел.
– Арман де Валуа? Это невозможно! Он умер от желтой лихорадки в Панаме и… Черт! А.Д.В. – это Арман де Валуа! Как же я не догадался! Но почему вы так в этом уверены?
– Меня навела на мысль одна маленькая деталь. Слушайте внимательно: «…Рост мужчины – метр семьдесят пять, возраст – от тридцати пяти до сорока пяти. Волосы и борода – темно-каштановые, правая нога чуть короче левой, что при жизни приводило к легкой хромоте…»
– Не понимаю, патрон.
– Арман де Валуа хромал.
– Не может быть! Вы в этом уверены?
– Абсолютно. Одетта называла его хромоножкой. Правда, заметить это мог только очень наблюдательный человек.
Возбужденный неожиданным поворотом дела, Жозеф сел в постели.
– Если все так, значит, тот, кто убил Денизу и папашу Моску, пытается заставить нас поверить, что Арман жив.
– Возможно, но с какой целью?
– Чтобы повесить на него все преступления, конечно!
– Это нелепо! К чему такие сложности? Все убеждены, что Арман де Валуа погиб в Колумбии.
– Дайте подумать… Возможен другой вариант: А.Д.В. жив и здоров и выдает себя за хромого беднягу Льюиса Айвза, чтобы безнаказанно творить злодеяния. Кто заподозрит покойника?
– Но зачем тогда ему оставлять автограф в логове папаши Моску? Это же глупость! Нет, такая версия не годится. – Виктор мерил шагами комнату, заложив руки за спину.
– Мы не с того конца взялись за дело, – подвел итог Жозеф. – По сути, у нас одни догадки и предположения. А доказательств – ноль.
– Не спешите с выводами. Есть кое-что еще. Я рассказал бы раньше, но вы слишком плохо себя чувствовали. Благодаря вам я нашел дом на площади Бастилии рядом с панорамой, где квартировала ясновидящая. А еще выяснил, что Арман де Валуа и Льюис Айвз жили в Кали в одной гостинице и что между ними и ясновидящей существовала некая связь. Дениза была права.
– Я это знал, я это знал, я это знал! – воскликнул Жозеф и стукнул кулаком по газете.
Внезапно что-то в статье привлекло его внимание, и он замолчал, но тут в комнату вошла мадам Пиньо с горчичниками.
– Готово, сынок! Вот увидишь, это пойдет тебе на пользу!
– Боже, мама, ты сбила меня с мысли! Что ты хочешь… Нет, только не это! На помощь, патрон! – фальцетом воскликнул Жозеф.
– Простите, мадам Пиньо, – встал на его защиту Виктор, – но я сомневаюсь в пользе подобного лечения.
– И напрасно, мсье Легри. От лихорадки и жара нет лекарства лучше. А вы, при всем моем к вам уважении, ничего в этом не смыслите. Давай, сынок, задери рубашку и не спорь!
Жозеф подчинился, жалобно протестуя. Когда холодный горчичник коснулся его кожи, он вздрогнул.
– Он всегда был неженкой, – сообщила мадам Пиньо Виктору. – Не вертись. Как же ты похож на отца! Так, а теперь мне нужно все подготовить на завтра – я уйду ни свет, ни заря. Все бы ничего, только вот спину ломит…
– Я вам помогу, – предложил Виктор, обменявшись с Жозефом заговорщицким взглядом.
Не успели он и мадам Пиньо выйти за порог, как юноша сорвал горчичник, сунул его под подушку и стал тихонько напевать:
– Мари Тюрнера причесывала дам… – Он замолчал, вспомнив прогулку с Денизой по бульвару Капуцинок, а потом вернулся к мысли, прерванной появлением матери. Где, в какой газете он видел это имя? Внезапно его осенило. Праздник. Зазывала: «Заходите, дамы и господа, посмотрите реконструкцию…» Его бросило в жар.
– Черт возьми! – воскликнул он.
– В чем дело, сынок? С тобой все в порядке?
Встревоженная мадам Пиньо вбежала в комнату, за ней по пятам следовал Виктор. Жозеф едва успел нырнуть под перину.
– Все хорошо, мама, просто жжет очень сильно, ай! Как больно!.. Вот, ты довольна? А теперь оставь нас, мне нужно поговорить с патроном о работе.
Мадам Пиньо неохотно повиновалась.
– Тебя это не убьет, не ной… – ворчала она. – А то, что не убивает, делает нас сильнее.
– Патрон, в сарайчике, на нижней полке одного из стеллажей, лежат сложенные по годам газеты. Принесите мне стопку за 1879-й!
Виктор молча направился в сарай.
В слабом свете, лившемся из пыльного слухового окошка, он не видел, как некто в маске медленно протянул руку к паре перчаток, лежавшей между двумя островерхими касками, и уже готовился схватить вожделенную добычу, но тут Виктор споткнулся, задел стопку книг и ухватился за спинку стула, чтобы не упасть. Рука незнакомца застыла в воздухе, потом длинные пальцы ухватили одну из перчаток, вторая упала на пол.
– Вам нужна свеча, патрон? – крикнул ему из окна Жозеф.
– Нет, я уже нашел.
Злоумышленник выскользнул во двор за несколько секунд до того, как Виктор добрался до стеллажа. Он наступил на перчатку, не заметив ее.
Виктор принес газету, и Жозеф стал лихорадочно перелистывать страницы. Его внимание привлек крупный заголовок:
ДЕЛО КАЙСЕДОНИ:
МАРИ ТЮРНЕРА ОПРАВДАНА
– Вот оно! Нашел! Я не сумасшедший! Не знаю, почему, но думаю, в этом что-то есть!
– Да объясните же мне наконец! – воскликнул Виктор.
Жозеф закрыл большим пальцем две последние буквы в фамилии «Кайседони».
– Прочтите, патрон.
– Кайседо… Боже праведный!
Виктор отобрал у Жозефа газету.
– Кайседони… Кайседо… Тюрнера… Тюрнер, – как завороженный пробормотал он и выбежал из комнаты, не сказав ни слова изумленному Жозефу.
Виктор прошел дворами к редакции «Пасс-парту», располагавшейся в старом двухэтажном здании рядом с типографией и граверной мастерской. С наслаждением вдыхая запах краски и бумажной пыли, миновал наборный цех. В помещении стоял оглушающий грохот. Толстяк Гувье в сдвинутом на затылок котелке с потухшей сигарой в зубах смотрел, как метранпаж заканчивает набирать текст. Виктор похлопал его по плечу.
– Гляди-ка, кто к нам пришел! Целую вечность вас не видел! Как жизнь, мсье Легри? – прокричал Гувье, перекатывая сигару из одного угла рта в другой. – Идемте, здесь ни черта не слышно.
Толстяк привел Виктора в свой маленький тесный кабинет. Он ничуть не изменился за те несколько месяцев, что они не виделись. Все тот же коричневый костюм, невозмутимое лицо, брюзгливо отвисшая нижняя губа. Неуклюжие движения, нарочито медленная манера говорить и добродушный вид делали этого человека похожим на неотесанного мужлана, в действительности же Исидор Гувье был первоклассным профессионалом.
– Как идут дела в газете? – поинтересовался Виктор.
– Лучше не бывает. Реклама спасла нас от банкротства, мы даже набрали новых сотрудников. Тиражи неуклонно растут. Одно плохо – Зидлер взял Эдокси Аллар в Мулен-Руж, будет там ножками махать. Вот уж подложила нам свинью эта любительница танцев! А как поживает малышка Таша? Я видел ее карикатуры в «Жиль Блаз». Она чертовски талантлива! Чего не скажешь о ее преемнике. Что вас к нам привело, мсье Легри?
– Мне нужна ваша помощь, Исидор. Я ищу сведения об одном процессе десятилетней давности: дело Кайседони. Припоминаете?
– Еще бы! Я был тогда агентом Сюрте. В убийстве подозревали любовницу жертвы, прелестную юную малышку. Доказательств не было, и ее оправдали. Но почему вас это заинтересовало, мсье Легри? Извините мое любопытство…
– Я взялся за роман об уголовном расследовании.
– Понимаю, этот жанр приобретает все большую популярность. Чем могу быть вам полезен?
– Хотелось бы побеседовать с кем-нибудь из свидетелей по делу Мари Тюрнера.
– С этим проблем не будет, я сейчас подниму архив. Как мне с вами связаться?
– Звоните в магазин, улица Сен-Пер, 18.
– Ждите завтра моего звонка.
Они спустились на первый этаж.
– Я вызвал экипаж, могу вас подвезти, а по дороге продолжим разговор, – предложил Гувье.
Они сели в фиакр, и Исидор назвал адрес:
– Набережная д'Орсэ, Счетная палата!
Виктор едва сумел скрыть удивление:
– Счетная палата?
– Да, там нашли труп. Прочтете завтра в газете. Хочу пообщаться со славным инспектором Лекашером, расследование поручено ему. Он воспылал неожиданной страстью к археологии и роет носом землю.
– Кто убитый?
– Женщина. Парочка обжималась в кустах и наткнулась на зонт. А он лежал на груди у аппетитной блондинки – лет тридцати, если верить эксперту. Парочка здорово перепугалась, думаю, находка надолго отобьет у них охоту к свиданиям на свежем воздухе! Я был в префектуре, когда об этом стало известно, и час спустя добрался до места преступления. То еще зрелище, можете мне поверить. Жертву сильно ударили по затылку. Дамочка из богатых: на ней каракулевое манто и платье от «Релижьез», это лавка на улице Тронше, там торгуют траурной одеждой. Полиция проверит их книги и быстро установит личность убитой. Женщина была замужем, осталось обручальное кольцо на пальце, убийцу оно, как ни странно, не заинтересовало. Для очистки совести я зашел в бюро по розыску пропавших. Чиновник, его имя Жюль Борденав, вспомнил визит некоего господина, обеспокоенного участью знакомой дамы, чей муж скончался в Панаме. Борденав выяснил, что дама ему не родственница, и не принял заявление. Тупые бездари! Их бы следовало навечно сослать сажать репу! Исполни он свой долг, того человека легко было бы прижать, это наверняка любовник, а может, и убийца, кто знает. «Я так ее любил, что убил!» Неплохой заголовок, согласны?
Они проезжали мимо Королевского моста.
– Пожалуй, тут я сойду, – прерывающимся от волнения голосом сказал Виктор.
– Приходите еще, поболтаем. И поцелуйте от меня Таша, хоть она и предательница. Ах да, мсье Легри, я ищу секретаршу, которая умеет держать язык за зубами и печатать, у вас нет кого-нибудь на примете?
Слезы застилали Виктору глаза. Он брел по набережной, сам не зная куда. Несмотря на прекрасную погоду, его била крупная дрожь. Одетта мертва! Как это произошло? Он должен немедленно встретиться с Лекашером и сообщить, что убийца – папаша Моску.
Виктор замедлил шаг. На другом берегу Сены высилось массивное здание пустующей Счетной палаты. «Нет, нельзя этого делать!» – шепнул ему внутренний голос. Виктор представил себе недоверчивый взгляд инспектора. «Он не поверит в твою историю, у тебя нет ни фактов, ни доказательств, – одни впечатления. Как выразился бы Жозеф, твое расследование сугубо импрессионистично…»
Виктор очнулся только на улице Лувра, когда оказался среди праздных гуляк в накладных носах и масках. Народ все прибывал, террасы кафе брали приступом. На площади Побед он столкнулся с вереницей арлекинов и полишинелей, за ними, в увитых гирляндами колясках, ехали белошвейки и прачки, которые бросали в прохожих серпантин и отпускали шуточки. Замыкали процессию тяжелые повозки с оркестрантами, направлявшимися на ночной бал в Оперу.
Виктор не знал, как выбраться из толпы. Хромоножки со Двора чудес, нищие паломники из Компостелло, ряженые, наевшиеся мыла, чтобы изображать эпилепсию, шулеры с краплеными костями, ковыляющие на костылях псевдокалеки кружили вокруг него в дьявольской сарабанде.
– Кто без маски, платит выкуп! Подайте! Подайте!
Виктору пришлось кинуть им горсть мелочи, только тогда они разомкнули кольцо.
Таша снова посмотрела на часы. Она собиралась провести вечер с Виктором и отказалась ужинать в «Золотом солнце», а теперь томилась в ожидании. Ноздри ей щекотал запах приготовленного Жерменой кролика под грибным соусом. Зазвонил телефон. Таша не сняла трубку, думая, что ответит Кэндзи, но он, очевидно, не услышал звонка, и девушка спустилась вниз, оставив дверь комнаты приоткрытой.
– Это я, дорогая, – услышала она голос Виктора. – Прости за опоздание. Я застрял. Вокруг чертова прорва народу, ни один фиакр не проедет.
– Откуда ты звонишь?
– Из кафе, с Риволи.
– Хорошо, я жду тебя. Звонил Гувье. Назначил тебе свидание в «Жан Нико», завтра утром, в десять.
Она медленно поднималась по лестнице, пытаясь понять, что могло отвлечь Виктора от дел дома и в магазине. Зачем он встречался с Исидором? Видимо, все-таки продолжает расследование. Как остановить его? Ультиматумы губят любовь. Девушка остановилась и прислушалась: ей показалось, что в комнате Кэндзи кто-то смеется.
– Погорячее! – крикнул женский голос, и послышался шум воды.
Глава десятая
С раннего утра сыпал противный мелкий дождь, и в пивной «Жан Нико» было полно журналистов и типографских рабочих. Исидор Гувье сидел за столиком в глубине зала, курил сигару и пил грушевую водку. Виктор повесил мокрый плащ на спинку стула и заказал кофе.
– Простите, что вытащил вас из дома в такую непогоду, мсье Легри. Я звонил, чтобы отменить встречу, но мне никто не ответил.
– Магазин сегодня закрыт, мой компаньон взял выходной, – объяснил Виктор. Утром он имел счастье видеть, как одетый в элегантный костюм в полоску Кэндзи удрученно созерцает небо, а потом бежит к фиакру, придерживая рукой канотье. Виктор подозревал, что у его друга назначена встреча в кабачке на берегах Марны с женщиной, благоухающей духами. Романтическое свидание может оказаться под угрозой.
– Вынужден вас огорчить, мсье Легри, – я просмотрел все свои досье, но улов оказался очень скудным. Вот, держите, я записал для вас адрес женщины, которая дала на суде показания в пользу Мари Тюрнера. Не уверен, что она жива и никуда не переехала. Имейте в виду – она жила у черта на куличках!
– Благодарю, это уже кое-что. А кстати, труп из Счетной палаты уже опознали?
– Нет, тело находится в плачевном состоянии, им полакомились черви, так что зрелище не слишком аппетитное. Но зато нашли еще одного покойника! Некий папаша Моску, он жил там много лет. Ему тоже проломили голову, но позже. Полицейские не знают, что и думать. Это должно вас заинтересовать, мсье Легри, хорошее начало для запутанного детективного романа.
– Предпочитаю отталкиваться от раскрытых дел! – воскликнул Виктор, сдерживая дрожь.
Гувье взглянул на него с участием:
– Однако, вы впечатлительны! Тут нечего стыдиться, я вполне вас понимаю. Тридцать лет веду уголовную хронику, много чего повидал, но так и не привык. Вам нужно взбодриться. Официант, две водки!
Виктор был так потрясен смертью Одетты, что не спал полночи. Перебирая возможные варианты развития событий, он неизменно приходил к одному и тому же выводу: Жозефа провели, папаша Моску жив, он убил Одетту и скрылся. Смерть старика разрушала эту версию.
– Вынужден вас покинуть, мсье Легри, мне пора. Удачи, до скорого и держите меня в курсе.
Гувье пошел к выходу, раздвигая толпу плечом. В тот момент, когда он толкнул дверь, солнце прорвало завесу черных туч и осветило улицу.
…Три гнедые лошадки не торопясь тащили за собой омнибус «Лувр – Бельвиль». Все двадцать восемь сидячих мест были заняты, люди стояли даже на площадке. Ехавший на империале Виктор был зажат между толстой дамой с корзинами и бородачом, страдающим хронической икотой.
На пустыре между старыми, выдвинувшимися на тротуар домами щипал траву ослик и присматривал за своими козами пастух.
С обширного лысого газона, разбитого поверх бывших гипсовых карьеров между улицами Бельвю и Манен, молочник предлагал молоко «прямо из американский прерий».
Омнибус заполонили домохозяйки в платочках, накупившие на рынке овощей. За ним с веселыми криками бежали мальчишки. Девчушка споткнулась о камень, молоко из железного бидона пролилось на землю, и бродячий пес принялся лакать из белой лужицы.
Омнибус остановился у дома № 25 по улице Бельвиль.
– Конечная! – крикнул кондуктор.
– И когда только они построят этот треклятый фуникулер! – воскликнула толстая пассажирка, поднимая с пола корзины. – Обещают, обещают, а толку чуть.
– Они вам могут и луну с неба посулить, вы что, поверите? – спросил бородач и икнул. – Эй, подождите, кому говорят!
Виктор спустился по лестнице. Кто-то толкнул его, он обернулся и заметил быстро удалявшегося лицеиста.
На узком тротуаре перед домами сидели на стульях женщины и старики, чистили овощи, вязали или играли в карты. Бродячие торговцы кричали во все горло, предлагая свой товар: «Четыре су за литр!», «Корм для птичек!», «Кроличьи шкурки, теплый мех!» Из-за своих садов, дворов и колодцев Бельвиль казался большой деревней. Виктор искал улицу Рампоно, где жила свидетельница по делу Мари Тюрнера Франсина Блаветт, и сожалел, что с ним нет Таша. Ей бы понравилась здешняя атмосфера. Он пообещал себе, что вернется и сфотографирует эти лачуги, пока строители фуникулера не снесли их. Прав был Бодлер, когда говорил:
Мадам Блаветт была жива и здорова и оказалась дома, но Виктору, по ее словам, несказанно повезло, потому что в столь поздний час она обычно шляется в других местах.
– Уж простите за такое выражение – набралась от актеров. Будь у меня талант, сыграла бы четырех мушкетеров. Одна. Женские роли не по мне.
Она пригласила Виктора к себе, в тесную двухкомнатную квартирку на четвертом этаже дома, возле которого разгуливали квохчущие куры. Небольшого роста, пухленькая, лет сорока, она говорила с сильным бургундским акцентом. Виктор спросил ее о Мари Тюрнера, и она начала рассказывать:
– Мари жила этажом ниже, с бабушкой. Славная была девушка, работала не покладая рук – вышивала салфетки на продажу. Она выросла у меня на глазах. Боже, до чего прелестная была малышка! Может, слишком худенькая, но держалась как принцесса. В ней была та самая изюминка, которая так привлекает мужчин, если вы понимаете, о чем я. Розали, бабка Мари, прекрасно понимала, что за внучкой нужен глаз да глаз, и отдала ее в обучение к подруге-модистке, у той была лавка близ Батиньоля.
– Анатоль! Анатоль-зануда! – раздался какого-то странного тембра голос из соседней комнаты.
– Помолчи, Меленг! – прикрикнула мадам Блаветт и, заметив изумление на лице Виктора, пояснила: – Это мой скворец. Я назвала его в честь Гюстава Меленга[28]28
Настоящее имя – Этьен Марен (1807–1874), начинал как актер на сцене Бельвильского театра, имел невероятный успех. В 1831 году он перебрался в Париж, где сам Александр Дюма привел его в театр «Порт Сен-Мартен»
[Закрыть], он дебютировал у нас и только потом стал играть с Фредериком Леметром и прославился в Париже, где заработал кучу денег и…
– Анатоль-зануда! – повторила птица.
– Заткнись, Меленг! Этой песенке его научил мой сосед-комик, он играет в кафе «Тамбурин» на Монмартре, вместе с мадам Миркой и Альфредой. Благодарение Богу, что он не выбрал последнюю строку: «У меня в корсете птица!»
– Так вы актриса?
– Ну да! Двадцать лет служу у Лесажа и в Бельвиле, начинала билетершей, потом стала кассиршей. Если еще не видали, обязательно посмотрите «Отверженных».
– Хитрец-молодец! Хитрец-молодец! – не унимался скворец.
– Значит, Мари Тюрнера работала у модистки?
– Не слишком долго. Она покорила сердце одного иллюзиониста, он выступал на Бульварах и взял ее в номер. Потом они повздорили, и Мари ушла в салон Лантерика, мыла головы клиентам. Ей не повезло – она повстречала Данте Кайседони. Артистом он был не очень, так, средней руки, начинал суфлером. Они прямо здесь, у меня, и познакомились! Я гладила ему рубашки, а она пришла одолжить сахару.
– Его, кажется, убили?
– Я как раз к этому подхожу. У них была любовь с первого взгляда. Не знаю, что она в нем нашла, разве что смазливое лицо. Этот флорентийский красавчик… был игрок, и малышка кормила его, поила и одевала, а запросы у него были ого-го, он любил все самое лучшее. А как иначе соблазнишь великосветских дамочек? Губа у него была не дура, подруг он менял как перчатки, а свидания устраивал в меблирашках на бульваре Сен-Мишель. Все это, конечно, открылось только потом. Мари оплачивала его долги, а ведь у них с бабушкой никогда лишнего су не водилось…
– А потом?.. – прервал излияния мадам Блаветт Виктор. – То есть после его смерти?..
– Данте закололи ножом, пырнули несколько раз, и в убийстве сразу заподозрили Мари, потому что рядом с телом нашли окровавленный платок с инициалами «М. Т.». Ее арестовали. Она все отрицала. На ее несчастье, в день убийства она повредила руку ножницами, и в больнице ей ампутировали фалангу большого пальца. Легавые тут же решили, что она поранилась орудием преступления. Но Мари повезло с адвокатом, а у полиции не было ни одного веского доказательства. Вокруг Данте вечно крутились темные личности, многим его смерть была на руку. Мы с иллюзионистом были свидетелями защиты, рассказали, какая Мари милая, добрая и верная девочка. Она была такая молоденькая и хорошенькая, что присяжные ее оправдали. Неделю спустя умерла Розали – сердце у старушки не выдержало волнений, – и Мари съехала. Мы обе плакали, расставаясь. «Я не могу остаться, Франсина, слишком много тяжелых воспоминаний…» – так она сказала.
– Анатоль! Анатоль!
Мадам Блаветт молча встала и закрыла дверь.
– С тех пор вы больше не видели Мари? – спросил Виктор.
– Никогда.
– И не знаете, что с ней сталось?
– Она помирилась со своим фокусником. Они сделали новый номер и представляли его несколько месяцев, а потом решили попытать удачи в Америке. Мари сообщила, что уезжает, и пообещала писать мне. Десять лет прошло, но я так и не получила от нее весточки.
– А как звали фокусника?
– Медерик Делькур. Он выступал в театре «Робер-Уден»[29]29
Жан Эжен Робер-Уден (1805–1871) – иллюзионист, выступавший в черном костюме, чтобы исключить все подозрения в нечистой игре. Первым начал использовать в своих фокусах диковинное в то время электричество. В 1845 г. представлял в Пале-Ройяль программу под названием «Фантастические вечера», в 1854 г. открыл на бульваре Итальянцев собственный театр.
[Закрыть], что на бульваре Итальянцев в доме № 8. Одна моя соседка недавно водила туда внука. Два года назад театр перешел к другому хозяину, и они теперь дают довольно забавные представления. Соседка показала мне программку, и среди имен артистов я нашла Батиста Делькура, должно быть, родственник того самого…
Виктор сердечно поблагодарил мадам Блаветт и пообещал прислать ей подписанный экземпляр своей книги «Самые великие криминальные тайны», как только допишет и издаст ее.
Во время вылазки в Бельвиль он нагулял аппетит, но решил сэкономить время и перекусил двумя круассанами и кофе со сливками. Выйдя на Большие бульвары, он на мгновение ощутил себя деревенским жителем, неожиданно оказавшимся в самой гуще бурной столичной жизни. Копыта лошадей цокали по мостовой, переругивались возницы, разносчики распевали куплеты, зеваки сидели на террасах кафе, глазея на прохожих.
Виктор задержался под навесом театра «Робер-Уден»: до начала утреннего представления оставалось еще полтора часа. Он взбежал на третий этаж, к кассам, где молодой человек в рубашке с засученными рукавами, весело насвистывая, прикреплял к стене афишу.
– Мы еще закрыты, – сообщил он.
– Знаю, мне нужно поговорить с мсье Батистом Делькуром.
– У вас назначена встреча?
– Нет, я пишу статью о магии и хотел бы взять у него интервью.
– Тогда вам лучше побеседовать с мсье Жоржем Мельесом, он вам много чего может рассказать. Не знаю, согласится ли мсье Делькур поговорить с вами, он сейчас репетирует, вон там.
Виктор вошел в темный зал, и прямо у него на глазах вдруг ожил полотняный экран. Проехал поезд, взлетела в небо голубка, взмыл шлагбаум переезда, подбросив вверх козу.
«Пластины из цветного стекла. Весьма изобретательно! Специальная система создает иллюзию движения», – подумал Виктор.
– Какого черта вы здесь делаете? – прозвучал недовольный голос из глубины зала.
Занавес отдернули, и свет ослепил Виктора. Седовласый мужчина стоял перед треногой с волшебным фонарем.
– Я ищу Батиста Делькура.
– Считайте, что нашли.
– Мне посоветовала встретиться с вами мадам Блаветт. Я пишу о самых громких уголовных процессах последнего десятилетия и хочу посвятить главу Мари Тюрнера. Она уехала в Америку с человеком по имени Медерик Делькур. Не член ли он вашей семьи?
– Двенадцать лет назад у меня был сценический псевдоним – Медерик Великий. Теперь я Батист. Послушайте, мсье не-знаю-как-вас-там, все это осталось в прошлом. Я тогда достаточно дерьма нахлебался и не хочу снова во всем этом копаться.
– Понимаю и прошу простить меня за то, что пытался обмануть вас. Никакой книги я не пишу. Меня зовут Виктор Легри, и мне жизненно необходимо поговорить с вами о Мари. Она вернулась в Париж. Больше я ничего сказать не могу, но мне очень нужна ваша помощь. Мари в опасности. Я хочу защитить ее, но для этого мне нужно узнать некоторые детали ее прошлого.
– Вы из полиции?
– Конечно, нет, с чего вы взяли?
– А с того, что я не верю ни единому вашему слову! Говорите, она в большой опасности? С чего бы это? Вы что, ее нынешний дружок? Если так – мне вас жаль. Так и быть, старина, я уделю вам полчаса. Можете угостить меня стаканчиком.
На вид Батисту Делькуру можно было дать около пятидесяти: жесткие седые волосы, усталые глаза за стеклами очков, лицо бороздят глубокие морщины. Он сидел, поставив локти на стол, и цедил слова, медленно, с трудом:
– Так любишь только раз в жизни, вы вряд ли меня поймете. Я понял, что погиб, как только ее увидел. Мне следовало бежать сломя голову, но я дал слабину. Она стала моей ассистенткой. Я не смел даже лишний раз взглянуть на нее, не говоря уж о том, чтобы прикоснуться. Однажды я набрался храбрости обнять ее. О, не подумайте ничего дурного! Мари оттолкнула меня – я был слишком стар для нее. Я ведь и правда годился ей в отцы. Она ушла от меня и стала работать в парикмахерской. Как только выдавалась свободная минутка, я шел к салону и пытался разглядеть ее через стекло витрины. Поджидал у выхода. А потом появился Данте и произошло убийство. Вы в курсе?
– Более или менее.
– Я писал ей, посылал передачи до и после процесса. Дал на суде показания в ее пользу. Когда Мари оправдали, она согласилась вернуться ко мне: больше ей некуда было пойти, ее бабушка умерла. Я учил Мари моему ремеслу, готовил с ней номера: «Женщина, разрезанная надвое», «Волшебная трость», «Бездонный шкаф» и много чего еще… Мари схватывала все на лету. Я научил ее быстро менять сценические костюмы. Наши выступления имели успех, и один импресарио предложил мне турне по Соединенным Штатам. Мари уговорила меня согласиться: она во что бы то ни стало хотела покинуть страну, где ей сломали жизнь. Да и деньги нам посулили очень хорошие. Мы отплыли на «Америке», в октябре 1880-го, и по воле случая путешествовали в обществе Сары Бернар, ее тоже пригласили на гастроли. Несколько раз мы видели вдову президента Линкольна, и это было незабываемо. Но главное, чем мне запомнилось то плавание, – Мари впервые отдалась мне.
Он замолчал, протер очки и снова водрузил их на нос. Его коньяк оставался нетронутым.
– Я был счастлив, весь мир лежал у моих ног: Нью-Йорк, Бостон, Цинциннати, Батон-Руж, Новый Орлеан. Потом была Мексика – Тампико, Мехико, Веракрус. В конце концов мы оказались в Колумбии, в Панаме, прибыли к началу работ по закладке канала. Мадемуазель де Лессепс, дочь знаменитого инженера, пригласила нас участвовать в празднествах. Скажите мне, где сейчас Мари?
– Не знаю. Я надеялся, что вы меня просветите на сей счет.
– Мне пора, проводите меня?
Они прошли через фойе, где уже знакомый Виктору молодой человек расставлял стулья.
– Если любите магию, мсье, загляните в антракте в зеркало Калиостро: увидите, как изменится в нем ваше отражение, – сказал Виктору он. – А потом… но это сюрприз! Мсье Мельес и впрямь гений.
