Текст книги "Тайна квартала Анфан-Руж"

Автор книги: Клод Изнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

– Дорогой, не обижайся, но ты ведь занимаешься фотографией в одиночку, кстати, как и расследованиями. Я – из того же теста.

– Понимаю, – сконфуженно произнес Виктор. – Прости, это сильнее меня, но я не испытываю ни малейшей симпатии к художникам, с которыми ты якшаешься.

– Именно поэтому тебе лучше со мной не ехать.

Виктор помрачнел, словно мальчишка, который потянулся за сладостями и получил по рукам. Ему хотелось постоянно видеть Таша, его восхищал каждый ее жест, каждое слово. Он испытывал неистовое желание обладать ею безраздельно и чувствовал, что, отпустив, утратит часть самого себя.

Таша же поняла, что решимость оставляет ее. Впервые она испугалась, что может потерять Виктора.

– Это всего на три дня, – прошептала она.

Они стояли лицом к лицу, и она уже готова была рассказать ему правду. Но тут он наклонился и поцеловал ее в щеку, избавив от необходимости принять решение.

– Давай-ка, одевайся.

Она улыбнулась. У него потеплело на сердце, и тревога улетучилась.

Месье Риве остановился у входа в церковь Сент-Эсташ, перекрестился и свистом подозвал пса, задержавшегося у уличного фонаря. Вечерний моцион приносил месье Риве много положительных эмоций. Он любил этот вечерний час, когда, поужинав в комнатке позади галантерейной лавки, которую держал вместе с супругой, ненадолго становился свободным человеком. Вместе с Милордом они бродили по улицам, в зависимости от настроения и дум выбирая разные маршруты. Иногда направлялись к рынку Лe-Аль, порой прогуливались по кварталу Маре, а в этот раз по взаимному согласию выбрали улицу Турбиго. «Прогулка с папой», как называл ее сам месье Риве, привела их к улице Гранд-Трюандри, с которой была связана легенда о несчастной девушке Агнесс Хельбик, жившей во времена правления Филиппа-Августа. Она решила, что возлюбленный предал ее, и утопилась. Месье Риве был любителем старинных трагических историй и, пока Милорд рысцой перебегал от фонарей к деревьям, вынюхивая собачьи новости, воображал себя героем какой-нибудь легенды.

Он прошел мимо Милорда, уткнувшегося носом в какое-то подвальное окошко, и собирался уже перейти улицу, но тут пес принялся яростно лаять. Месье Риве, заинтересовавшись, повернул обратно. Лай Милорда перешел в странное повизгивание.

– Что такое? Напал на склад колбасы?

Милорд подпрыгнул, обежал несколько раз вокруг хозяина и заскулил.

Месье Риве, кряхтя, наклонился и заглянул в подвал. Он с трудом различил в полумраке груду ящиков и каких-то предметов мебели.

Что-то зашевелилось там. Крысы. Они шныряли у кучи тряпья, очевидно, в поисках поживы. Откуда-то вышмыгнула третья, за ней – четвертая. В слабом свете уличного фонаря сверкнули острые зубы: видно, крысы нашли себе ужин. Месье Риве передернуло. Он вспомнил, что за сезон одна крыса приносит десять детенышей и что, как гласит все та же легенда, дети несчастной утопленницы были прокляты Всевышним: у них выросли усы, руки-ноги превратились в лапки, и их многочисленное потомство расселилось по сточным канавам.

– Пойдем, Милорд! Тут пируют только крысы.

И тут месье Риве разглядел, что именно с таким аппетитом грызут мерзкие создания: это была человеческая нога. Его взгляд скользнул дальше, и он увидел полы сюртука.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Вторник, 12 апреля

– Истинное чудо, верное средство! Достаточно помазать спинку кровати моим снадобьем с помощью вот этой кисти, и никаких клопов! Всего шесть су за флакон, месье, выгодное предложение!

Виктор увернулся от пузырька с желтоватой жидкостью, которую торговец с улицы Бретань совал ему прямо в нос, и ускорил шаг. Он направлялся к рынку Анфан-Руж, вход в который располагался между мясной и колбасной лавками.

Серый утренний свет едва просачивался сквозь пыльные стекла помещения рынка, окруженного шестиэтажными домами, так что казалось, он расположен на дне глубокого колодца. Там сновали торговцы, раскладывая на прилавках свой товар. Куда ни глянь, повсюду были освежеванные бараньи туши на крюках, свиные потроха, телячьи легкие.

Виктор почувствовал тошноту и присел на деревянный ящик, положив фотоаппарат на колени. Это была ручная камера, компактная, но надежная, с двенадцатью пластинами, которые можно было быстро менять после каждого кадра.

– Что же это вы, месье фотограф, пришли сюда на пустой желудок? Как насчет того, чтобы покрепиться? Глоток хорошего абсента из Понталье, всего пятнадцать сантимов, это вас не разорит. Пирожок бесплатно.

Виктор знаком отказался, не глядя на дородную усатую матрону, которая предложила ему выпить, переворачивая на жаровне румяные колбаски.

– Куда же ты, красавчик? Я не хотела тебя обидеть, честное слово. Нет, вы его видели? Пугливый, что твой причастник!

Виктор тем временем уже пробирался к выходу. Приветливая физиономия цветочницы вернула ему веру в людей, и он не заметил, что его сумка с пластинами для фотоаппарата приоткрыта. Посреди узкой улочки Дезуазо красовалась куча мусора, и Виктор, перепрыгивая через нее, придержал сумку за ремень. Раздался грохот. Пластины выпали и разбились. Брусчатку усеяли куски деревянных рамок и осколки стекла. Виктору оставалось только собрать их. Тощая девочка в платье не по размеру бросилась ему помогать.

– Осторожно, не порежься, – бросил он ей.

– Виви! – окликнул ее мужчина с повозки, запряженной ослом.

Собрав осколки, девчонка вернулась к нему. Виктор присоединился к ним, и все трое медленно двинулись по улочке.

– Коли это было зеркало, семь лет терпи неудачи, – заметил мужчина, подпрыгивая на козлах.

– Нет, обычное стекло, – ответил Виктор и улыбнулся, заметив, что девочка осторожно погладила его камеру.

– Какой красивый у вас волшебный фонарь, – прошептала она. – Вы фокусник, как месье Мелье? Я часто хожу к нему в театр, по утрам там бывают представления для детей!

– Нет, мадемуазель, я просто фотограф. Кстати, меня тоже зовут Виви… Виктор Легри.

– А я вовсе не Виви. Я – Иветта.[48]48
  Виви – уменьшительное от имен Иветта и Виктор.


[Закрыть]

– Ишь, наша маленькая графиня обиделась: старик-отец назвал ее Виви при всех! Я Леонар Дьелетт, коммивояжер.

– Коммивояжер?

Виктору понравилось лицо Леонара, густо заросшее угольно-черной бородой, на котором выделялись светлые глаза и внушительных размеров нос.

– Так и есть, месье. Коммивояжер, и горжусь этим. Раньше-то я был старьевщиком, таскался по Памплюшу[49]49
  Памплюш (арго) – Париж.


[Закрыть] с корзиной за плечами и крюком в руке. Бывало, протопаешь двадцать километров вдень, пока найдешь, куда приткнуться, где перехватить кусок и поспать. А потом снова в дорогу. Вот вам слово, я проходил миль тридцать прежде, чтобы заработать хотя бы двадцать су. Домой приползал, еле держась на ногах, а на рассвете снова поднимался, чтобы разобрать товар. Я, конечно, был голодранец, зато свободный человек. А вот когда родилась Виви, сказал своей хозяюшке: пора, мол, менять карты. Потом бедняжка Лулу померла, а я за пять лет скопил деньжат и купил дело у папаши Гастона.

– Тоже мне, нашли место – трепаться посреди улицы! Ни пройти, ни проехать! – проворчал торговец, толкавший перед собой тележку с рыбой.

Леонар Дьелетт цокнул языком, и ослик побрел вперед.

– Его зовут Недотепа, – объяснила Иветта, показывая на ослика. – Он выносливый и послушный: никогда не упирается, пусть даже тележка нагружена доверху.

Виктор шел медленно, приноравливаясь к шагу девочки. Хотя Иветта была одета чистенько и даже немного кокетливо, она напомнила ему маленьких нищенок с полотен Мурильо.

Они свернули на улицу Бос, потом на улицу Пастурель.

– Куда вы направляетесь? – спросил он.

– На улицу Шарло. Там в домах есть мусорные ящики, папа вычищает их и моет, а консьержки дают ему за это ненужные вещи.

– Да, месье, выгодное это дело! Бывает, что и на кухне покормят. Простите за сравнение, но консьержка в доме все равно, что Бог-отец, а кухарки – ангелы-хранители. Всегда собирают мне остатки хозяйского обеда. Я им за это ношу воду, выбиваю ковры, а случится у кого интрижка с кучером, так и записки ношу.

– Вы позволите мне пройтись немного с вами? Я бы хотел сделать фотографии ваши и Ви… Иветты.

– Не вопрос, месье. Только вряд ли у меня найдется время позировать.

«Само Провидение послало их мне», – подумал Виктор: у него появился благовидный предлог войти в дом дю Уссуа. А фотография девочки завершит серию «Дети работают».

– Куда вам принести готовые снимки?

– Вы даже отдадите их нам? Вот уж спасибо-то! Нас легко найти. Проходите через квартал Доре, на полпути к улице Женнер сворачиваете к бульвару де ля Гар, идете через площадь Пинель – это в десяти минутах ходьбы от Ботанического сада. Рядом с нашей халупой живет предсказательница, она называет себя Сивиллой, но вообще-то ее зовут Корали Бленд.

– А я после полудня продаю булавки с черными головками на Монмартре, около того бара, где можно купить выпивку в автоматах, – добавила Иветта и, когда ее отец скрылся в подъезде, серьезно добавила: – Хотя не имею права.

– Права на что?

– Продавать булавки. Полицейские говорят, это попрошайничество. На той неделе они забрали Фонсину. Она плакала и не хотела ехать в участок. А ей сказали, что если она не перестанет приставать к прохожим и воровать, то плохо кончит. Это неправда. Она ни разу ничего не украла и честно зарабатывает себе на жизнь. И я тоже. Я беру пример с папы. Один раз консьержка подарила ему старое пальто, а в кармане оказались деньги. Немаленькая сумма! Так он их вернул.

– А где ты берешь булавки?

– Покупаю с утра в Лe-Аль, потом бегу к папе. А днем беру корзинку и еду на работу. На автобусе! Это так интересно! Как завижу полицейского, бегу в бар с автоматами и прячусь за бочками. А булавки я предлагаю только дамам! Иногда за них дают даже пятнадцать су.

Появился Леонард Дьелетт; передал дочери свертки, и она аккуратно сложила их на дно тележки. Виктор разглядел завернутые в газету две недоеденные котлеты и кусок рисового пирога, еще там были пробки и бутылки, склянки и губка – видно, из аптеки на первом этаже.

– Кинь-ка мне эти ботинки. Ну да, каши они просят, ровно голодный крокодил, зато кожа добрая. Можно сбыть их сапожнику.

Соседний дом оказался настоящей сокровищницей, принесшей Дьелетту обрезки фланели, старые простыни и лоскуты шерстяной ткани – там располагалась пошивочная мастерская. Старьевщик был доволен, он сказал, что отнесет все это портному, и тот сошьет ему лоскутное одеяло.

Покрасневший нос Леонара красноречиво говорил о том, что его попотчевали рюмкой-другой.

– У папы вечно пересыхает в горле, – заявила Иветта, – это дрянное пойло сожрет его печень.

Повозку обогнула светловолосая полная женщина в поношенном черном платье, что-то взволнованно бормоча себе под нос.

– Добрый день, мадам Бертиль! – воскликнул Леонар.

– Ох! Простите, я вас не заметила!

– Много хлопот?

– Нет, месье Леонар, страшное несчастье! Кто бы знал… Простите, я спешу. Оставила старика одного, пока ходила за покупками, а ему пора завтракать.

– Кто она? – спросил Виктор, показывая на женщину, которая поспешила прочь, не замечая, что чепчик съехал на бок.

– Это Бертиль Пио, кухарка в богатом семействе. Они живут в двадцать восьмом доме. Дю Уссуа. И где они только такую отыскали? Сердце у Бертиль золотое. Пару дней назад она угостила нас с Виви валованом[50]50
  Валован – пирожок из пресного слоеного теста с разными начинками.


[Закрыть] и тушеной говядиной…

– Я пройду вперед, – перебил его Виктор, – охота взглянуть на дом этих дю Уссуа.

Он оказался у дома номер двадцать восемь, красивого здания XVIII века, как раз в тот момент, когда Бертиль Пио пересекла вымощенный двор и исчезла в подъезде. Не успел Виктор взяться за дверной молоток, как из каморки у входа вышел консьерж.

– Удивлены, что я появился так быстро? Дар предвидения, месье, незаменим, когда надо распознать надоедливых посетителей и избавить хозяев от утомительных разговоров.

Консьерж – щуплый человечек ростом с двенадцатилетнего ребенка, в огромной шляпе, глядел на Виктора с высокомерием.

– Я вовсе не надоедливый посетитель, – запротестовал тот и уже открыл рот, чтобы представиться приятелем Леонара Дьелетта, но консьерж произнес, кивнув на фотоаппарат:

– Меня не провести! Вы пришли поглядеть на место убийства, я вас, бумагомарателей, за сто метров чую!

– Прямо-таки за сто? – пошутил Виктор. – Что ж, снимаю шляпу. Ваша взяла! Я действительно надеялся первым поведать о случившемся верным читателям «Пасс-парту».

– Вы и есть первый. И последний, – сурово произнес человечек, складывая руки на груди и всем своим видом демонстрируя, что никуда визитера не пустит.

– Что ж, нет так нет, – делано вздохнул Виктор. – Жаль, статья стала бы сенсацией. Фотография на первой полосе, на ней – вы, и подпись: «Консьерж дома, где произошло преступление».

Он повернулся, чтобы уйти, и тут же услышал ворчливое:

– Креву!

Виктор обернулся.

– Что вы сказали?

– Креву Мишель. Так меня зовут. Пусть они везде укажут мое имя.

– Это можно устроить, – пообещал Виктор, довольный, что его уловка удалась.

– Пишите, чего вы ждете? Я занимаю эту должность с восемьдесят шестого года. А до того служил солдатом. Да уж, меня помотало по свету! Кохинхина, Тонкин, Аннам, Формоза, Пескадор… Я сражался с Черными флагами[51]51
  Кохинхина – принятое в исторической географии название юго-восточной части полуострова Индокитай, в XIX в. – французская колония; Тонкин и Аннам – центральная и северная части Вьетнама; Формоза – (китайск. Тайвань), остров у юго-вост. берегов Китая, Пескадор – муниципалитет в Бразилии; Черные флаги – название воинственных обитателей верхнего течения Красной реки в Тонкине.


[Закрыть] в Китае, ранен при осаде Ланг Сонна. Два года заново учился ходить – у меня протез, показать?

– Не стоит. Садитесь сюда, у крыльца. Не улыбайтесь и не шевелитесь. Как, вы сказали, вас зовут? По буквам, пожалуйста. Креву, через «е»?.. И кого же убили?

– Дю Уссуа, Антуана. Два «с». Эй, вы слышите?

Сердце Виктора так и подпрыгнуло.

«Убит Антуан дю Уссуа! Вот тебе и новая загадка!»

– Его близкие сейчас здесь? – спросил он безразличным тоном.

– Поехали в морг – все, кроме старика, отца мадам. Он слегка тронутый, не понимает, что случилось. Бедная мадам Габриэль! Хорошо, что рядом с ней кузен, месье дю Уссуа, он возьмет на себя все хлопоты. В каком жестоком мире мы живем! Месье был образованный человек, сотрудник музея! Полиция приехала утром, я был тут и все слышал. Месье уехал в пятницу, предупредив жену и секретаря, что отправляется в Медон. А вчера вечером его нашли мертвым с пулей в груди. Мадам Габриэль упала в обморок, услышав это известие. Мы с месье Уоллерсом уложили ее на диван.

– Где нашли тело?

– В каком-то подвале в квартале Лe-Аль. Портфель у месье украли, но, к счастью, в кармане его сюртука завалялся счет из прачечной. Иначе его нипочем бы не опознали.

– На каком этаже живут дю Уссуа?

– На втором. На цокольном этаже располагаются комнаты кухарки, мажордома и прислуги, а на первом живет издатель партитур. Этот небольшой частный дом называют Беранкур, и построил его тут в 1705 году месье де ля Гард, надо бы упомянуть его имя в статье.

Виктор навел объектив на белокаменный фасад и замер. Ему показалось, что за легкими муслиновыми занавесками мелькнуло чье-то лицо.

– Портфель! Шпион…

Фортунат де Виньоль резко отвернулся от окна и устроился в кресле напротив засиженного мухами псише.[52]52
  Псише – старинное напольное зеркало в поворотной раме для установки в наклонном положении.


[Закрыть] Он пригладил редкие бесцветные пряди, поправил коричневый цилиндр, одернул желтый поношенный сюртук со слишком короткими рукавами.

– У этого славного шевалье благородный вид! Черт побери, мы выкинем предателей из королевства! Ваше Величество, если понадобится, я буду рыть землю зубами, но найду их! Клянусь святым крестом, я верну сокровища тамплиеров вашему наследнику! Ваша смерть будет отомщена!

Он преклонил колени перед портретом Людовика XVI, под которым лепились огарки свечей и ронял лепестки увядающий букет роз. Стены были сплошь увешаны портретами французских монархов. Мраморный туалетный столик украшали литография крепости тамплиеров и вычерченные от руки планы квартала Маре. Если не считать этих деталей, оживляющих интерьер комнаты, она больше напоминала берлогу карпатского медведя, чем апартаменты парижского аристократа. Повсюду валялось множество предметов, словно свалившихся через растрескавшийся потолок: у кровати – груда ржавых шпаг, на полу разбросана одежда и потрепанные книги, и все это, словно снегом, припорошено исписанными бумажками – тщательно сложенными, скомканными, свернутыми аккуратными квадратиками и даже порванными на конфетти.

Старик поднялся и потер поясницу: в дверь стучали.

– Кто там?

Вошла кухарка, поставила поднос на угол письменного стола.

– Ваш шоколад, месье. Позвольте мне прибрать, здесь же настоящий свинарник!

– Молчи, несчастная! Я не пущу тебя в свое святилище! Пусть это будет моей последней битвой! – И старик, схватив тупую шпагу, прорычал: – Смерть английской королеве, объявившей нам войну!

Бертиль Пио, привыкшая к подобным эскападам, невозмутимо пожала плечами и покинула кабинет. Но закрыв за собой дверь, тут же прильнула к замочной скважине. Зрелище, которое она увидела, вернуло ей бодрость духа, утраченную после смерти господина дю Уссуа.

Фортунат де Виньоль некоторое время бродил в задумчивости вокруг стола, как бы оценивая силы противника, затем удобно устроился в сером от пыли кресле. С выражением полнейшего безразличия на лице он налил в чашку дымящийся шоколад и, брезгливо оттопырив губу, наклонил над ним кувшинчик со сливками. К вящему ликованию Бертиль Пио, старик обратился к напитку с такой речью:

– Как, вы снова здесь, месье в белом парике?! Я, кажется, запретил вам появляться за моим столом! Это верх наглости! Как, вы смеете мне возражать?! Потише, любезный. Вам прекрасно известно, что вы мне запрещены. Моя печень и сосуды страдают от одного вашего запаха. Ищете, как бы навредить моему здоровью? Что ж, я поворачиваюсь к вам спиной.

Де Виньоль притворился, будто его до крайности интересует какой-то документ, но вскоре возобновил наступление:

– Что ты несешь, негодяй? Ах, ты явился только затем, чтобы просить у меня отставки? Скажите пожалуйста, а ведь вчера ты утверждал… Настаиваешь? Довольно болтовни! Исчезни, злосчастное питье, черт бы тебя подрал!

Бертиль Пио задыхалась от едва сдерживаемого смеха. Рука старика дрогнула, подобралась к чашке и ухватила ее за ручку.

– Что ж, сегодня я проявлю великодушие. Но это в последний раз, ты слышал? Если осмелишься появиться тут завтра, отправишься прямиком в раковину!

Фортунат де Виньоль торжественно осушил чашку, облизнул губы и вздохнул.

– Каналья, ты чертовски вкусен…

Представление закончилось, и Бертиль Пио поспешно отступила. Почти в тот же миг старик осторожно подкрался к двери, выскользнул за порог и на цыпочках двинулся по коридору к лестнице. Спустившись на первый этаж, он потрусил к вестибюлю, где располагался вход в подвал. Де Виньоль нырнул туда. На полке его поджидали свеча и коробок спичек.

Внизу, у лестницы, в нос ему ударил запах плесени. Просторный подвал с арочными сводами загромождали сундуки и поломанная мебель. Старик прошел в дальний угол к небольшой дверце, вставил тяжелый ключ в замочную скважину, повернул, толкнул дверцу и оказался в маленьком помещении, где стояло такое густое зловоние, что ему пришлось зажать нос платком.

– Немного денег, и все наладится…

Он шумно вдохнул понюшку табаку.

– А вот и вы, мои верные друзья… К ноге, ребята, к ноге… Артуа! Мортимер! Ногаре! А где Эвре? Держу пари, бегает по бабам… Ату его!

Он обращался к чучелам четырех собак – трем спаниелям и сеттеру, – стоящим у подножия алтаря, где горела свеча, лежала веточка самшита и стояли статуэтки святых. Де Виньоль заглянул в глубокое жестяное корыто, заполненное подтаявшим льдом. Там лежал окоченевший труп ретривера. Капельки воска, упавшие со свечи, застыли в воде расплывчатыми пятнами.

– Мой бедный Ангерран, держись. Еще два-три дня, и я раздобуду деньжат, чтобы заплатить таксидермисту.

И он вышел.

– Нет, я определенно должен пополнить запасы табака. Мошна не оскудеет, если я возьму шесть су. – Де Виньоль протиснулся к узкому шкафу, протянул руку, нащупал завернутый в ткань предмет, вытащил его, поставил свечу на стул, развернул сверток. Из его горла вырвалось хриплое карканье. Нет! Не может быть! Это чья-то злая шутка! Какой злодей мог… – Изыди, Сатана! Проклятье! Это… это…

Фортунат де Виньоль, охваченный ужасом, не мог подобрать слов. Весь дрожа, он уставился на омерзительный предмет.

– Нет! – взвизгнул он, содрогнулся от отвращения, забыв закрыть шкаф, быстро завернул предмет в кусок ткани, подхватил свечу и бросился вон из погреба.

Фортунат де Виньоль вернулся в свою комнату, тщательно запер дверь и положил зловещий сверток на газету «Девятнадцатый век». Он хотел было уже завернуть его в бумагу, но спохватился.

– Постой-ка, это может мне пригодиться, – с этими словами он развернул ткань, скрывавшую отвратительный предмет, и встряхнул ее над кроватью.

– На этот раз дело плохо, Фортунат, – сказал он, обращаясь к самому себе, – пора действовать, и незамедлительно, не то… Содом и Гоморра!

Он завернул в газету то, что скрывала ткань, и на цыпочках прокрался к кухне. К его удовольствию, она была пуста. Старик осторожно приоткрыл крышку мусорного бака, и через секунду сверток оказался погребен под картофельными очистками и куриными косточками.

Послышались неторопливые шаги Бертиль, и Фортунат поспешно вернулся в комнату. Сердце у него так и колотилось, но он ликовал. Благодаря своему бесстрашию он избавил домочадцев от ужасной участи. Старик не спеша вымыл руки, очищая себя от скверны, вылил мыльную воду в ведро, и тут взгляд его упал на кусок материи, которую он бросил на покрывало.

– Прекрасный шелк!.. Но следует быть осторожнее, осторожнее с роковым даром… Нужно себя обезопасить.

Он поклонился на юг, затем на восток, бормоча каббалистическое заклинание. Потом плюнул на ладони, потряс ими в воздухе, и только потом решился повязать узорчатую ткань на манер шейного платка. Погляделся в зеркало, поправил узел и, удовлетворенный, отошел к своему привычному наблюдательному пункту у окна.

Пока под недоверчивым взглядом консьержа шпион фотографировал тощую девчонку старьевщика, последний наполнял телегу добычей, изъятой из мусорных баков.

– Возвращайся в ад, к дьяволу! – пробормотал Фортунат де Виньоль, глядя на газетный сверток в его руках. И когда старьевщик, его дочь и ослик покинули двор, осторожно приоткрыл дверь.

Виктор уже собирался уходить, когда заметил странного старика, выскочившего откуда-то из-за угла ему навстречу.

– Кто это? – шепотом спросил он консьержа.

– Тесть покойного.

Виктор, протянув руку, устремился к этому персонажу, одетому по моде 1850-х годов: в приталенный сюртук желтого сукна, канареечный жилет, брюки в бело-бежевую полоску и сапоги со шпорами.

– Мои глубочайшие соболезнования, месье.

– Благодарю, вы очень добры, но не оплакивайте его: переселение в страну кротов прошло легко и безболезненно. Он лежит на льду, который меняют каждое утро.

Виктор, изумившись странным методам работы сотрудников морга, хотел было уточнить, что именно имеет в виду де Виньоль, и тут обратил внимание на его шейный платок.

«Похоже на…»

Воспоминание само пришло к нему. Слова Кэндзи насчет того куска японского шелка…

– Эти птицы… Это журавли или аисты?

– Ш-ш-ш! Не привлекайте внимание великого мастера ордена, ведь я обязан этим подарком самому Жаку де Моле.[53]53
  Король Филипп Красивый (1268–1314), желая сравняться богатством с тамплиерами и покончить с их могуществом, приказал их арестовать. Глава ордена, Жак де Моле, был приговорен к сожжению после несправедливого процесса и умер, проклиная короля и его потомков.


[Закрыть] Но теперь бояться нечего, ибо я провел над ним обряд экзорцизма. Скажите, у вас есть эстампы? – прошептал он, косясь на Бертиль Пио.

– Месье Фортунат, вам нельзя выходить из своей комнаты! – воскликнула та.

– А! Вы видите? Я заложник собственного зятя и племянника. Эти папские приспешники объединились против меня. Расскажите об этом миру, месье, и достаньте мне картинки обнаженных женщин для пополнения моей коллекции. У меня имеются прекрасные образчики, художники оценили бы. Ах, шестидесятые годы! Тогда дамочки были в теле, но без капли лишнего жира! – Это был камень в огород кухарки, которая уже теряла терпение.

– Месье Фортунат…

– Иду, иду. У меня была привычка пополнять свою коллекцию у Альфреда Кадара, торговца эстампами с улицы… улицы… Не забудьте обо мне, месье! Обнаженная натура!

Тут Бертиль Пио схватила его за руку и потащила в дом.

– Окажите услугу, месье! Не забудьте: обнаженная натура! – кричал тот.

Виктор, спрятав фотоаппарат в сумку, подошел к консьержу, безмолвно наблюдавшему за этой сценкой.

– А что, тело месье дю Уссуа действительно собираются забальзамировать?

– Я же говорил вам, старик тронутый. Он имел в виду своего пса.

Виктор вышел на улицу как раз в тот момент, когда на обочине остановился экипаж. Укрывшись за телегой с гравием, он увидел двух дам в вуалях, одетых в русском стиле; одна была стройнее и ниже, другая – выше и полнее. Вслед за ними из экипажа появился мужчина, которого Виктор сразу узнал: это был кузен Антуана дю Уссуа, которого он видел в музее.

Он подождал, пока все трое скроются в подъезде, и отправился восвояси. На улице Пикардии, возле руин башни тамплиеров, воспользовался тем, что движение было не слишком плотным, и пересек проезжую часть. Какой-то велосипедист с воплем «Берегись!» едва не сбил его, но Виктор и ухом не повел: его мысли были заняты шейным платком с изображениями долгоногих белых птиц.

Бросив небрежное «Добрый день!» Жозефу, который мужественно отражал атаку трех покупателей, Виктор поднялся в квартиру Кэндзи и постучал в дверь. Открыла ему Айрис, одетая в мужское кимоно из черного шелка.

– Отец в городе, покупает книги. Я собиралась принять ванну. Что у вас за вид! Входите же. Чаю?

Виктор молча последовал за ней в кухню и, когда она наполнила чайник, не осмелился сказать, что предпочел бы кофе. Он глядел, как она достает чашки и блюдца, поправляет скатерть, садится напротив, и со стыдом вспоминал, как поначалу считал ее любовницей Кэндзи, тогда как она оказалась тому дочерью и его собственной сводной сестрой. Очаровательная, дерзкая, прагматичная и мечтательная одновременно – эта девушка была неповторима. Виктора вдруг затопила горячая волна нежности. Когда он заговорил, голос его дрогнул:

– Как это странно… что мы с вами дети одной женщины… Благодаря вам я оказался связан с Японией.

– О, моя душа – не японка! Она англичанка – в том, что касается обычаев и традиций, и француженка – если говорить об идеалах. Знаете, отец лелеет мечту оформить мне французское гражданство. И уже предпринял для этого некие шаги.

– Отличная идея! Судьба готовит нам столько удивительных открытий… Подумать только – у нас с вами есть родственники в тысяче километров отсюда, в Стране Восходящего Солнца! Таинственной, мало кому известной, хранящей свои тайны с семнадцатого века…

– Ваши сведения безнадежно устарели, дорогой брат. Япония меняется. В 1889 году император Муцухито предоставил своему народу конституцию, разработанную по принципу британской. Конечно, ситуация с положением женщин в обществе все еще очень сложна, над этим нужно работать… Пейте чай, он уже почти остыл.

– Какая эрудиция! Вы меня поражаете. Очаровательная юная девушка и…

– Очаровательная! Видимо, вы, как и большинство мужчин, полагаете, что женщине достаточно быть очаровательной – и только.

– Нет-нет, вы неправильно меня поняли. Я лишь хотел сказать, что вы весьма образованны, хотя почему-то сопротивляетесь попыткам других пристрастить вас к чтению… Скажите, вы поддерживаете отношения со своим двоюродным дедом – тем, который прислал это… как его… фуросику для Кэндзи?

– Фуросику? Тонтон Ханунори Ватанабе перешел на Ту Сторону Реки в почтенном возрасте семидесяти девяти лет.

– Сожалею. Вы покажете мне его близнеца?

– Я ничего не знаю о существовании близнеца Ханунори Ватанабе.

– Вы меня прекрасно поняли, маленькая лиса. Я имею в виду фуросику.

– Ах, я поняла. Вы хотите рассмотреть узор этой ткани и подарить Таша платье в восточном стиле.

Виктор поднял брови, наморщил лоб.

– Как вы догадались?

– Перестаньте! Вам не удастся меня обмануть! Лжец, лжец, лжец!

При каждом слове «лжец» она шутливо била его кулачком в грудь, и он рассмеялся, впервые пробуя на вкус заговор между братом и сестрой.

– На помощь! Айрис, хватит! Неужели вы сомневаетесь в моих намерениях…

– Дорогой Виктор, почему вы оправдываетесь? У вас совесть нечиста? Что ж, как бы там ни было, я вас прощаю. Пойдемте.

И они вошли в комнату Кэндзи. Пока Айрис приподнимала матрас, Виктор разглядывал висевший на стене пейзаж: черепичные крыши Парижа, освещенные утренним солнцем. Он был благодарен Кэндзи за то, что тот повесил эту работу Таша у себя в спальне.

Айрис протянула ему сверток.

– В ней завернуты бумаги, касающиеся моего рождения, и письма моей… нашей матери.

Виктор взволнованно разглядывал фуросику, не разворачивая ткань. Ошибки быть не могло: белые аисты на ярко-бирюзовом фоне были в точности такие же, как на шейном платке Фортуната де Виньоля. Виктор молча вернул сверток Айрис, и та положила его на место.

– Благодарю вас за… содействие.

– За мое любопытство, которое позволило вам полюбоваться на такую же ткань, в какую был завернута похищенная чаша. Да-да, и не заговаривайте мне зубы, братец!

– О чем это вы? – прикинулся простачком Виктор.

Айрис только вздохнула.

– Бедняжка Таша! Она очень рассердится, когда узнает, что вы снова взялись расследование!

– Вы ей расскажете? – встревожился Виктор.

– Хм… Это зависит от вас. Я буду нема как рыба при условии…

– Это что, шантаж?

– При условии, что вы будете на нашей с Жозефом стороне.

– Послушайте, Айрис, это несерьезно. Жозеф – наш служащий.

– И я его люблю. Скажите на милость, чем служащий хуже художницы?

– Но это разные вещи, мы…

– Вы друг друга любите. И мы друг друга любим. Виктор, глагол «любить» спрягается во всех лицах, во всех временах, на всех языках.

Она ласково взъерошила ему волосы.

– Итак, нас – тебя и меня – связывает общий секрет. Не сердись, что я позволяю себе «тыкать»: англичанка во мне бунтует против французского «вы». Обещаю, я буду держать язык за зубами, ведь ты – мой старший брат, и я люблю тебя.

Виктор понял, что побежден. Айрис – такая хрупкая и такая сильная – оказалась более решительной, чем он сам. Их объединяла и делала союзниками общая черта характера: стоило им, подобно Одиссею, услышать сладкоголосых сирен, как оба они, вместо того, чтобы заткнуть уши, преисполнялись такого неудержимого любопытства, что с легкостью открывали самые неприступные двери.

– Я поддержу вас, – согласился Виктор. – В конце концов Жозеф – толковый парень.

– И талантливый писатель.

Виктор иронически усмехнулся и отправился вниз, к Жозефу, который потирал руки от радости: ему только что удалось продать неполное собрание сочинений Делиля.[54]54
  Жак Делиль (1738–1813) – французский поэт.


[Закрыть]

– Жожо, меня заинтересовала та визитная карточка, которую вы забыли передать месье Мори. Как выглядел тот, кто ее принес?

– Ох, патрон, вы хотите от меня слишком многого! Я-то не фотограф…

– Поскольку вы намерены заниматься сочинительством, вам необходимо развивать наблюдательность.