Текст книги "Тайна квартала Анфан-Руж"

Автор книги: Клод Изнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Воскресенье, 17 апреля

Жозеф, насвистывая, пересек рынок Анфан-Руж. Мимо лотков сновали хозяйки с корзинами, явившиеся с утра пораньше закупить продукты. Мрачного вида торговец предлагал прохожим приобрести мазь от укусов клопов. Тучи на небе разошлись, и на сердце у Жозефа тоже посветлело: Айрис сказала, что любит его! Не удержавшись, он купил у толстой торговки две колбаски, а вот от абсента отказался, несмотря на настойчивые уговоры. Подкрепившись, он вытащил из кармана большой конверт, который Виктор велел передать Фортунату де Виньолю.

«Открой», – шепнул Жозефу внутренний голос. И он не стал противиться искушению. В конверте оказался набор открыток с изображениями обнаженных женщин – в анфас, со спины, в профиль, стоя и лежа.

«Да уж, за такие картинки он мне все выложит», – сказал себе Жозеф и решил, что поступит по-умному: один ответ – одна картинка. Это будет честный обмен. Он аккуратно сложил открытки обратно в конверт и отправился дальше.

– Эй вы, господин в шляпе! – Жозеф остановился и послал свою самую ослепительную улыбку злюке-консьержу, стоявшему на страже у ворот частного дома. – Меня матушка к вам отправила. Велела передать мадам Бертиль, что топинамбур принесут вечером.

Его уловка сработала, Мишель Креву пропустив его в дом.

«Черт возьми, – выругался Жозеф, оказавшись внутри, – как мне потом найти дорогу обратно? Это не коридоры, а настоящий лабиринт».

Он поднялся по лестнице, тут же заблудился, толкнул первую попавшуюся дверь и оказался в комнате, стены которой были сплошь увешаны гримасничающими масками.

Жозеф услышал голоса, доносящиеся из холла, принялся искать выход и наткнулся на дверь, скрытую гардиной. Он осторожно приоткрыл ее: посреди салона стояли двое.

– Дорогая Габи, – устало произнес высокий мужчина, – согласитесь, это просто смешно.

– Что именно? – спросила дама, усаживаясь за пианино.

– Да то, что вы изображаете перед всеми домочадцами скорбь… О нет, умоляю, только не «Похоронный марш», ненавижу Шопена!

Дама опустила крышку и повернулась к мужчине. Она улыбалась. Происходящее явно ее забавляло.

– Да что случилось с вашим чувством юмора, Алексис? Вы такой угрюмый!

– Не буду отрицать. Вы, похоже, получаете удовольствие, обрекая меня на воздержание. А я…

– Мой бедный друг, вам незнакомо чувство меры… Антуана только что похоронили, а вы думаете лишь о…

– Именно об этом, моя прелестная фарисейка! Почему бы в один прекрасный день не совершить то, в чем нас давно подозревают все и каждый?

– Я… – Женщина, не договорив, повернулась к кому-то, вошедшему в комнату, его лица Жозеф не видел – только спину. – Что вам угодно, мой милый Дорсель?

– Сегодня во второй половине дня меня не будет…

Вдруг Жозеф услышал приближающиеся шаги.

Они становились все отчетливее, а потом прошли мимо. Жозеф выглянул в коридор – пусто. Зато в отдалении слышались голоса, явно указывающие на то, что комната Фортуната де Виньоля находится где-то там:

– Месье Фортунат, ваша дочь дала мне четкие указания: вам запрещается нюхать табак, а также курить, иначе вас оштрафуют.

– Молчи, потаскуха! Я скорее сдохну от голода, чем дам ей хоть один су!

– Мне-то что, – обиженно бросила Бертиль Пио. – Но вот когда вы спалите весь дом…

Жозеф выждал пару минут, пока она уйдет, нашел нужную дверь и постучал.

– Чертово отродье! Изыди, неряха! Иди, начищай свои котелки! Назвать меня поджигателем…

– Месье де Виньоль, это я, помощник фотографа. Принес вам подарок.

– А, это вы! Очень рад. Входите же, юноша. Вижу, наша неряха-посудомойка все-таки передала ему мое послание.

– Должен сказать, мой патрон не совсем понял, что вы хотели сказать.

Жозеф протянул Фортунату первую открытку. Тот жадно впился в нее взглядом.

– Прелестное создание… Увы, годы не щадят меня, и в своей немощи я более не могу поднять копье! Не мешайте, юноша, я должен сосредоточиться, – приказал Фортунат.

Он преклонил колени перед портретом Людовика XVI, пробормотал короткую молитву и поднялся.

– Мой юный друг, на сердце у меня неспокойно. Обещайте передать вашему патрону то, что я сейчас расскажу, слово в слово.

– Клянусь честью.

– Мне отчаянно не хватает денег. Не осталось ни понюшки табаку, кормят меня прескверно, не выпускают из дома. Я взываю к вам о помощи! Но что еще хуже…

Фортунат порылся в ворохе одежды, сваленной на полу, и извлек оттуда предмет, смутно напомнивший Жозефу орудие пытки.

– Гляньте-ка сюда… Что это, по-вашему?

– Э-э-э… корсет?

– Браво. Безукоризненно сшит, не правда ли? Стягивает талию «в рюмочку». У той, которая его носила, талия была не более пятидесяти сантиметров, я мог обхватить ее руками!

– К чему вы клоните?

– Терпение, мой добрый друг, терпение! Важна каждая деталь. Благодаря этому корсету подчеркивается линия бедер. Потрогайте его. Жесткий, а? Он делает фигуру необыкновенно изящной, поддерживает грудь и… Да вы меня не слушаете!

– Что вы, я весь внимание.

– Повторяю, каждая деталь чрезвычайно важна. Взгляните на вышивку сиреневым шелком – это ее цвет. Ах, сколько раз я подсматривал, как она раздевается! Она прекрасно знала, что я шпионю за ней, чертовка, и гасила свечу, прежде чем снять нижнее белье! А потом к ней приходил мужчина, и я крепко зажимал уши, чтобы не слышать, как они задыхаются в пылу страсти. Глядите, – настаивал Фортунат, суя корсет Жозефу под нос.

– Не вижу ничего необычного.

– Да вот же. Вышитая божья коровка, у нее на спинке семь черных пятнышек. Такая же татуировка с божьей коровкой была у нее на левом плече.

– О ком вы толкуете?

– О порочной Далиле, обрезавшей волосы несчастному Самсону. Ах, мой юный друг, этот танец с покрывалами…

– Тысяча извинений, но…

– Как вы объясните тот факт, что нижняя юбка – вот она, взгляните, – а еще эти подвязку и корсет с вышитыми инициалами «Л. Р.» я нашел в пещере на улице Пуату? Я был там во время своей последней вылазки.

– Понятия не имею.

– Я тоже. А она, между прочим, уже пять дней как пропала.

– Да кто же? – Жозеф терял терпение.

– Люси Робен. Камеристка моей дочери. Весьма странно. Уж не дьявол ли сыграл со мной шутку, подкинув ее одежду как раз туда, где были найдены останки одного из магистров ордена? Что думаете, юноша?

Интересно, спятивший старик говорит правду или выдумал эту историю? Жозеф взглянул на грушевидное лицо на портрете, висящем над камином. Покойный Луи-Филипп.[98]98
  Луи-Филипп I (1773–1850) – король Франции с 1830 по 1848 гг., получил прозвища «король-гражданин» и «король-груша», представитель Орлеанской ветви династии Бурбонов, последний монарх Франции, носивший титул короля.


[Закрыть] Юноша раздумывал над тем, как бы ему направить разговор в нужное русло.

– Не могу найти всему этому разумного объяснения, – признался он. – Потерять одежду в таком месте? Эта Люси Робен, верно, рехнулась.

– Считаете, что я тоже сошел с ума? Нет, нет и нет! Я говорю истинную правду и пребываю в здравом рассудке, юноша. Никому из этой семейки нельзя доверять, я вам точно говорю. Черт подери! Вы меня оскорбили и заплатите за это. Где моя аркебуза?

«Еще немного, и мне придется спасаться бегством, – мрачно подумал Жозеф. – Нет, пока задание не выполнено, ни шагу назад!».

– Месье, почему бы нам сначала не поговорить о ставке? Защитить свою честь вы сможете и позже.

– Что ж… и какова она, ваша ставка?

– Ваши ответы на мои вопросы… в обмен вот на это, – и Жозеф показал старику вторую открытку с обнаженными нимфами.

– По рукам!

– Кто из ваших близких в недавнем прошлом бывал на Яве?

– Все, черт бы их побрал! Оставили меня на попечение бестолковой прислуги – на целых четыре месяца. И все ради того, чтобы изучать приматов. Гиббоны и орангутанги для них важнее, чем старейший член семьи!

– Мне нужны имена.

– Габриэль, моя дочь. Ее муж Антуан – тьфу на него. Кузен Максим – размазня! Секретарь Шарль – вот кто отличный малый. Ну, и вавилонская блудница.

Жозеф протянул Фортунату третью открытку.

– А кто из них ездил в Англию?

– Англия… Давайте-ка лучше выпьем, мой друг, за короля Франции! И не упоминайте при мне о проклятом Альбионе. Мой двоюродный дед погиб в Трафальгарской битве! К чертям англичан!.. Антуан наведывался туда время от времени, ездил на свои обезьяньи конференции. Ах, юноша, знали бы вы, как мне тяжело без табака! Без него в голове туман и мысли путаются. Мою дочь Габриэль околдовали… Я много рассказал вам, хоть вы и простолюдин. Знайте, я сумею себя защитить. Рапирой и пистолетом!

– Вы и стрелять умеете?

– Ха! Да в тридцатом году я обстреливал мятежников из укрытия![99]99
  Имеется в виду Июльская революция – восстание против действующей монархии во Франции.


[Закрыть] И дочку свою, Габриэль, научил обращаться с оружием… Ну, молодой человек, вам пора. А я пойду за своей стаей: сигнал к травле дан! Ату!

– Последний вопрос. Кто еще, помимо вашей дочери, умеет стрелять?

– Все. Скажу по секрету, их любимым занятием на Яве было изрешечивать пулями насаженные на колья дыни. Да-да, даже вавилонская блудница не отставала… Дыни, черт возьми…

Жозеф удрал, не дожидаясь продолжения.

«Посланник» наконец заметил белобрысого помощника книготорговца и тут же бросился к витрине магазина, в которой все отражалось, как в зеркале. Он не сомневался, что белобрысый пришел, чтобы сменить своего патрона, сидящего в засаде и наблюдающего за домом девчонки.

Перед прилавком толпились первые покупатели, а мальчишка, подручный мясника, засучив рукава и вооружившись лопаточкой, выкладывал на поднос свиное сало, пытаясь придать ему форму поросенка.

«Посланник» наблюдал за книготорговцем и его помощником, а на прилавке тем временем появились бараньи окорока, завернутые в бумагу а-ля воротник Медичи.[100]100
  Стоячий на каркасе веерообразный кружевной воротник.


[Закрыть] С такого расстояния трудно было разобрать слова, но белобрысый помощник явно узнал что-то важное, потому что говорил, отчаянно размахивая руками. О чем он докладывал книготорговцу?

«Господи, сжалься надо мной и прекрати мои мучения! Сделай так, чтобы эти нечестивцы указали мне путь к амулету дьявола!».

– Ну, что с итальянкой? Вы ее видели?

– Нет, Жозеф. Я торчу здесь с шести утра. Из дома выходили женщины, но среди них не было ни одной с шарманкой. Думаю, девушка отправится на заработки после полудня. А как ваш визит к месье де Виньолю?

– Вас ждет сюрприз. Антуан дю Уссуа был рогоносцем. Я случайно стал свидетелем нежного тет-а-тет, которое не оставляет в этом никаких сомнений. Жена Антуана изменяла ему с неким Алексисом.

– Вот так новость. Что-нибудь еще?

– Нет. Старый маразматик так меня допек, что я и сам едва не рехнулся. В следующий раз, патрон, идите к нему сами. Я – пас!

И Жозеф передал Виктору сумбурные ответы старика, из которых следовало, что у каждого из обитателей дома имеется по дюжине скелетов в шкафу. Виктор задумался. Женская одежда, найденная в пещере на улице Пуату, – что все это значит?

– Она точно принадлежит горничной?

– Так утверждает старик. Ее зовут Люси Робен, он показал мне ее инициалы, вышитые на одежде. А еще божью коровку с семью пятнышками. Я вам точно говорю: он спятил, но при этом умело использует свое безумие. Он выложил мне всю эту чушь… словно бросил кость собаке, чтобы отстала. А уж в собаках он разбирается. И еще…

Виктор кивнул. Он внезапно вспомнил реплику мадам дю Уссуа насчет камеристки: «Уехала, чтобы ухаживать…». За кем?

– Так… Да, секретарь спросил, когда… Когда она уехала? – пробормотал он, щипая себя за ус.

Жозеф лишился дара речи. Месье Легри плевать хотел на все его старания. Виктор, видимо, что-то почувствовав, поднял на него взгляд и не удержался от улыбки – до того комично-негодующий вид был у его помощника.

– Итак, у нас появился новый подозреваемый – горничная может оказаться убийцей, – сказал он примирительным тоном. – Возможно, она только сделала вид, что исчезла. Ладно, я возвращаюсь на улицу Сен-Пер, вернусь сюда в шесть вечера. А вы глядите в оба, Шерлок Пиньо!

– Эй, постойте, они все ездили на… И еще я есть хочу! – возмутился Жозеф.

– Вспомните принцип месье Мори: хочешь есть – ешь, – бросил Виктор, запрыгивая на нижнюю ступеньку омнибуса.

Жозеф надулся. Он вообразил себя жертвой злобного тирана и пока наслаждался, представляя, как лежит, истекая кровью, а вокруг собирается толпа, не заметил Анну с шарманкой.

Инспектор Рауль Перо вернулся в контору. Он потянулся, снял ботинки, огорченно вздохнул, поглядев на дырявые носки, и принялся массировать себе ступни. Затем ослабил узел галстука, развязал его и бросил на стул. Он бы сейчас не отказался от глоточка чего-нибудь подкрепляющего. Вспомнилась фраза Жюля Жанена:[101]101
  Жюль Габриель Жанен (1804-874) – французский писатель, критик и журналист, член Французской академии.


[Закрыть] «Журналист войдет в любую дверь при условии, что потом найдет выход». Он заменил «журналист» на «полицейский» и с надеждой подумал о том, что недалек тот день, когда он покинет ряды служителей закона. Впрочем, работа в полиции приносила ему тысячу восемьсот франков в год, оставляя время для занятий сочинительством.

Когда у входа появились два стража правопорядка со зловещей ношей, инспектора разобрало нездоровое любопытство. Он приподнял простыню с лица покойника и почувствовал, что сейчас упадет в обморок. Нечасто он так близко видел смерть. Увиденное окончательно убедило его как можно скорее покончить с карьерой полицейского.

Рауль Перо снова надел ботинки и закрыл окно. Полицейский участок располагался в темном, узком помещении на нижнем этаже огромного жилого дома и состоял из караульного помещения, четверть которого занимали здоровенная печь и стол, за которым Шаваньяк и Жербекур играли в «морской бой», и из по большей части пустовавшей камеры. Чтобы добраться до удобств, нужно идти к папаше Арсену, державшему скромный ресторанчик. Там же можно было пропустить стаканчик-другой дешевого вина. Из-за ошибки одной канцелярской крысы телефон установили прямо на стене кабинета инспектора – крошечной комнатки, которую он обставил на свой вкус.

Инспектор занимал должность уже шестнадцать месяцев: он старался относиться к своим обязанностям добросовестно, хотя этот район, населенный мелкими торговцами и рабочими, был таким сонным болотом, что единственными более или менее значимыми делами стали ограбление книжного магазина на улице Сен-Пер и задержание одного бедолаги-сумасшедшего, который искал жену, бродя по улицам в одних носках. Его отправили в лечебницу.

Жизнь, похожая на один нескончаемый день, текла своим чередом, и от скуки избавляли только частые ссоры, «морской бой» и черепашьи бега.

Так что, когда утром 17 апреля в участок явилась делегация прачек и рыбаков, Рауль Перо и четверо его коллег поняли: случилось что-то из ряда вон выходящее. Выяснилось, что на рассвете папаша Фигаро, который занимался стрижкой собак, обнаружил труп – его прибило течением к опоре моста Искусств.

Рауль Перо называл такие совпадения законом парных случаев. Накануне в участке раздался телефонный звонок, и неизвестный сообщил, что в Одиннадцатом округе, в доме на улице Нис лежит труп. И действительно – прибывшие на место полицейские обнаружили тело старьевщика, убитого выстрелом в сердце.

В дверь постучали. Вошел, теребя в руках кепи, бледный Антенор Бюшроль.

– Паршивая у нас работенка, шеф… Мы осмотрели тело и отправили его в морг. Женщине лет двадцать пять – тридцать. У нее дорогое нижнее белье с инициалами «Л. Р.». На плече татуировка в виде божьей коровки. Ее убили выстрелом в сердце, а потом тело бросили в реку.

– Бедняжка, видно, она питала слабость к жучкам, – заметил Рауль Перо и тотчас сложил четверостишие:

 
Божье создание,
Кончены страдания.
Жизнь – одно мгновение,
Декаданс и тление.
 

– Верно подмечено, шеф! Там пришел какой-то господин, хочет вас видеть.

– Пусть войдет.

Рауль Перо поспешно завязал шнурки на ботинках. В дверях показался Виктор Легри.

– Месье Легри, рад вас видеть! Принесли список украденного?

– Нет, я хотел лично поблагодарить вас за то, что вы помогли освободить девочку. Это вам. – И Виктор протянул инспектору книгу.

– Жюль Лафорг! «Феерический собор»![102]102
  Жюль Лафорг (1860–1887) – французский поэт-символист. При жизни выпустил три книги – два сборника стихотворений и драматическую поэму «Феерический собор».


[Закрыть] Благодарю вас, это чудесный подарок! Ах, как жаль, что мы не можем поболтать в свое удовольствие! Я должен идти: у нас убийство.

– Да что вы? Это объясняет суматоху у вас в участке и толпу зевак снаружи.

– Труп выбросили в Сену. Бедняжка… Маленький жучок, божье создание, должен был принести ей удачу, но увы… Мне надо бежать в морг. Врач, осмотревший тело, сказал, что женщину убили выстрелом из пистолета.

– Божье создание… Вы имеете в виду божью коровку? – воскликнул Виктор.

– Да, у нее такая татуировка на плече. Надеюсь, это поможет нам установить личность.

Виктор, объятый лихорадочной дрожью, наклонился к инспектору:

– Прошу вас, окажите мне милость. Я сочиняю детективный роман, и, если бы вы посвятили меня в детали расследования, это бы мне так помогло…

– Как?! Месье Легри, вы тоже пишете?! Ну и совпадение! Что ж… я подумаю, что можно для вас сделать, не разглашая тайну следствия. Можете на меня рассчитывать.

Таша удалось убедить его, что никакая опасность ему не грозит, и он согласился в полдень покинуть «Отель де Пекин».

– Кто обратит на тебя внимание? В этом городе тысячи иностранцев! Ты не такая уж важная шишка, как тебе кажется.

Стояла прохладная, но солнечная погода, и они просто прогуливались без цели – совсем как в прежние времена. Прошлись по бульвару Менильмонтан и потом шли через весь Одиннадцатый округ, болтая о том о сем. У канала Сен-Мартен об почувствовали усталость и уселись на скамейке на набережной Жемап, недалеко от госпиталя Сен-Луи.

Молча наблюдали за прачками, смотрели, как солнце поблескивает на мокрых вальках, прислушивались к их ритмичным ударам. Поблизости разгружали лодки, казавшиеся черными пятнышками на фоне синего неба с черточками заводских труб.

– Тебе не холодно? Малышка, ты ведешь разгульную жизнь.

– Ты ничего не знаешь про мою жизнь, – сердито ответила Таша.

Мимо них скользила по воде парусная шлюпка. Двое мальчишек, с трудом удерживая равновесие, бегали по ней друг за другом с кормы на нос и обратно.

– Я боюсь этого путешествия! Отчего у меня нет привычки к морю? Будь я такой, как эти сорванцы, пришел бы в восторг от предстоящей одиссеи, – сказал он и рассмеялся, но тут же помрачнел: – Да что теперь об этом говорить! Все равно я не могу уехать.

– Мне так жаль! Я сделала все, что могла, но мне не удалось собрать и четверти нужной суммы. Обещаю, ты получишь билет самое позднее в конце мая. Издатель пообещал, что заплатит, как только я представлю половину иллюстраций к книге Эдагара По, а еще я надеюсь выручить хоть что-то за картину, выставленную в галерее «Буссо и Валадон». Но если бы ты принял мое предложение – проблема была бы уже решена!

– Нет.

– Виктор – человек широких взглядов и наверняка согласится одолжить тебе денег…

– Нет.

– Эти акции… Он не сам купил их, а унаследовал от отца, и уже не раз предлагал мне обналичить.

– Ты представляешь, что будет, если ты скажешь ему, кому предназначены деньги?

– Он куда более щедр, чем ты думаешь! – воскликнула Таша.

– Ты сама наивность. Как бы там ни было, я не притронусь к его грязным деньгам. Биржа отвратительнее, чем самый мерзкий бордель.

– А ты сам бел и чист, как первый снег? Кто бросил жену и дочерей на произвол судьбы?

– Не смешивай личную жизнь и политику.

Таша вскочила, вне себя от гнева.

– Пока мужчины не начнут применять к семье те же революционные теории, которые провозглашают на улицах, ничего в этом мире не изменится!

– Ты такая хорошенькая, когда сердишься!

– Перестань обращаться со мной, как с девчонкой!

Она быстро пошла прочь, не оглядываясь. Перед ней вырастали уродливые силуэты фабрик, покачивались мачты пришвартованных к пристани лодок У Ла Виллетт в нос ударил затхлый запах тины.

Там он и догнал ее, задыхаясь.

– Ну чего ты злишься, малышка?

– Прости, но ты несправедлив к Виктору. Быть может, он буржуа в социальном значении этого слова, но у него доброе сердце. Только благодаря ему я почувствовала себя во Франции как дома.

– Любовь ослепляет тебя. Ты его идеализируешь. Твой Виктор отлично устроился: ты возишься у плиты, а он избавлен от какой-либо ответственности за тебя.

– Неправда! Он умолял выйти за него замуж. Это я отказала ему.

– Отчего же? Сделалась бы парижской матроной, супругой почтенного буржуа.

– С тобой невозможно разговаривать!

Они стояли перед бойнями Ла Виллетт. В воздухе стоял запах крови. По длинной грязной улице сновали мясники с освежеванными коровьими тушами. Таша едва сдерживалась, чтобы не расплакаться.

Виктор увидел молодую женщину с шарманкой лишь около восьми вечера. Она пересекла площадь и вошла в дом номер три на улице Сент-Андре-дез-Ар. Виктор хотел было подойти к ней, окликнуть, но решил, что лучше подождать. Она – их единственный шанс найти чашу. Когда девушка снова вышла на улицу, на этот раз вместе с длинноволосым парнем в берете, Виктор последовал за ними.

Среди студентов, толпившихся у пивных, многие были в старомодных вычурных костюмах – широких куртках или пелеринах, перехваченных на талии поясом, узких облегающих трико и с длинными волосами. Таким образом они бунтовали против условностей, жертвуя карьерой во имя свободы, и бросали вызов благопристойным парижанам.

Спутник итальянки, видно, был из их числа: он то и дело срывал с головы берет, приветствуя единомышленников, и поглядывал на свою спутницу с немым вопросом. Но она каждый раз отрицательно качала головой.

Виктору не составило труда затеряться в толпе и проследовать за парочкой. На углу улицы дез Эколь они вошли в кафе «Ле Вашетт». Виктор медлил, размышляя, войти ли следом, и его то и дело толкали входившие и выходившие посетители. Наконец он принял решение и толкнул дверь.

Почти все столики оказались заняты, но ему удалось найти свободное местечко недалеко от итальянки и ее длинноволосого спутника: Виктор уселся за один столик с каким-то пьянчугой в старой шляпе с обвисшими полями. Несмотря на то, что сосед по столику довольно громко храпел, Виктор слышал все, о чем разговаривали девушка и парень.

К ним подсел тип с бородой до самых глаз, и парень в рембрандтовском берете представил его своей спутнице как Тримуйя, поэта. Тот поинтересовался, успешно ли продвигается работа над «Святой из Лютеции».

– Она скоро даст отпор захватчикам. А сейчас там зима 451 года, гунны встали лагерем в Мелуне. Аттила сжимает кольцо окружения, Лютеция охвачена паникой, жители хотят бежать. И вот тут вступает Женевьева:

 
Друзья, молитесь!
Молитвою спасетесь, вооружитесь верой.
Не тронет враг Парижа! Господь убережет!
 

– Господь – и Анна, моя муза, – закончил Матюрен с волнением в голосе.

Тримуйя впился взглядом в итальянку и принялся теребить бороду.

– Мадемуазель, вы просто вылитая Ника Самофракийская. Только у вас голова на месте.

– Ну а ты что сейчас пишешь? – поинтересовался Матюрен.

– Начал поэму на злободневную политическую тему. Называется «Кризис на Елисейских Полях».

 
Слетело колесо с повозки министерства:
Конь с норовом в парламент запряжен.
Не знает власть, какое нужно средство,
Чтоб обуздать…
 

Декламацию прервал официант с двумя чашечками кофе по четыре су. Тримуйя смолк и снова запустил пальцы в бороду.

– Что будешь пить? – обратился к нему Матюрен.

– Если я закажу ликер из черешни, это не сильно ударит по твоему карману?

– Ничуть. Оскар! Один черешневый ликер. Это все Анна! Она не только моя вдохновительница, благодаря ей у нас завелись деньги. Ты знаешь, у нее чудный голос, она прекрасно поет. Кроме того – опять же благодаря ей – нам досталась одна старинная штуковина, которая поможет дотянуть до конца месяца.

Виктор замер. Старинная штуковина? Чаша из обезьяньего черепа? Он даже привстал, движимый безотчетным порывом немедленно расспросить итальянку, но тут вернулся официант.

– Ваш ликер! Хороший выбор, месье, сейчас самое время начинать праздновать. Первое мая на носу.

– И что?

– А то, что анархисты попотчуют нас грандиозным фейерверком. Берегитесь петард!

Виктор допил свой кассис. Матюрен извлек из кармана сверток и развернул его, предложив Анне и Тримуйя угощаться.

– Негоже пить на пустой желудок.

– Колбаски! Да ты и впрямь напал на золотую жилу! – И Тримуйя охотно присоединился к трапезе, добавив: – Пить вообще вредно. Возьми хотя бы Верлена: он скоро доконает себя алкоголем. Вчера вечером набрался так, что еле передвигал ноги. Устроил скандал в церкви Сен-Северен, орал, что ему немедленно нужно исповедаться… Ночь провел в участке.

Виктор, горячий почитатель «Давно и недавно»,[103]103
  Стихотворный цикл Поля Верлена.


[Закрыть] был готов воспользоваться моментом и присоединиться к беседе.

Неожиданно послышались громкие голоса и смех, в «Ле Вашетт» появился импозантный мужчина с моноклем, в крылатке и цилиндре, в сопровождении целой свиты горлопанов. Он потребовал домино и котлету.

– Это еще кто? – тихо спросила Анна.

– Жан Мореас. На самом деле его зовут Пападиамантопулос.[104]104
  Жан Мореас (Иоаннес А. Пападиамантопулос; 1856–1910) – французский поэт. Ему принадлежит термин «символизм», получивший теоретическое обоснование в его «Манифесте символизма». Мореас обосновал «романскую школу», которая была первым проявлением неоклассицизма во французской модернистской поэзии.


[Закрыть] Поэт. Гений. Выглядит щеголем, и притом настоящий джентльмен…

– Он вчера сказал фразу, которая меня порядком развеселила: «Опирайтесь как можно крепче на свои моральные принципы, в конце концов они не выдержат и согнутся». Прошу меня простить, я хочу с ним поздороваться, – сказал Тримуйя и встал из-за стола.

– Иди и ты, – подбодрила Матюрена Анна.

– Нет, я робею перед Мореасом. К тому же с ним Гюисманс и Баррес,[105]105
  Жорис-Карл Гюисманс (1848–1907) – французский писатель, первый президент Гонкуровской академии (с 1900); Морис Баррес (1862–1923) – французский писатель, журналист и политик, известный своими шовинистскими и антисемитскими взглядами.


[Закрыть] а Баррес…

Анна смутилась. Она еще никогда не бывала в таком странном обществе: преподаватели без учеников, адвокаты без практики, врачи без пациентов сидели за столиками в кафе и беседовали о литературе. В воздухе висело плотное облако табачного дыма, и у девушки першило в горле. Она отвернулась и встретилась взглядом с симпатичным молодым человеком. Ей стало не по себе. Отчего он так пристально ее разглядывает? Зачем это он поднялся со своего места и идет к их столику?

Виктор занял место Тримуйя и сразу перешел к делу:

– Позвольте представиться: меня зовут Виктор Перо, я инспектор полиции. Мадемуазель, вы можете поведать мне один секрет.

Анна побледнела. Ее рука нащупала широкую ладонь Матюрена и сжала ее.

– Я прошу вас оставить мадемуазель в покое, – грозно произнес тот.

– Я не отниму у вас много времени. Я знаю, она ни в чем не виновата. Ей не грозит никакое обвинение… если она согласится сотрудничать.

– Почему мы должны верить, что вы на самом деле из полиции? – не сдавался Матюрен.

– Хотите пройти со мной в участок?

– Что вам от меня нужно? – прошептала Анна.

– Скажите, что вы сделали с чашей, украшенной изображением кошачьей головы?

Анна и Матюрен испуганно переглянулись.

– Эта девушка по моему совету продала ее этим утром старику, который занимается резьбой по кости.

Сердце Виктора упало.

– Сегодня утром вы выходили из дома? С шарманкой?

– Выходила, но без нее. Чтобы отнести чашу резчику.

«Идиот! – обругал себя Виктор. – Ты выслеживал женщину с шарманкой, а она была без нее; прошла у тебя перед носом, а ты ее и не заметил».

– Как зовут резчика? – спросил он.

– Настоящего имени я не знаю, но кличут его Оссо Буко. Он эмигрант-итальянец. Обычно торгует своими поделками возле всяких кафе, иногда продает картины.

– Где его найти?

– Я сама долго его искала и нашла недалеко от кафе «Прокоп», – ответила Анна.

– Он часто захаживает в «Академию бочонков» – это заведение на улице Сен-Жак, – добавил Матюрен. – но только днем. Как только солнце заходит, отправляется восвояси.

– А где он живет?

– Не знаю. Месье, мы с Анной были уверены, что эта чаша – просто дешевая безделушка. Иначе мы непременно сообщили бы…

– Кому? – не удержался Виктор.

– Нам удалось выручить за нее всего три франка и шесть су.

– У вас талант увиливать от неудобных вопросов, – горько констатировал Виктор и встал.

На самом деле всё не так уж и плохо. Теперь он знает, где искать чашу.

– Я свободна? – спросила Анна.

– Оставайтесь в доме на улице Сент-Андре-дез-Ар. Там вы будете в безопасности.

Сидевший за соседним столиком и делавший вид, будто дремлет, «посланник» вскочил и ринулся к дверям, толкнув Виктора. Отвратительный предмет у резчика по кости. Какая ирония судьбы! Быть может, если его мерзкая форма изменится, это сведет на нет злую силу, и в его уничтожении уже не будет смысла.

Через некоторое время он сидел в своей комнате, склонившись над книгой.

«…Посему ночь будет вам вместо видения и тьма – вместо предвещаний; зайдет солнце над пророками и потемнеет день над ними…»[106]106
  Книга Пророка Аввакума, глава 3, стих 6.


[Закрыть]

Он захлопнул книгу, погасил лампу и некоторое время сидел в темноте и тишине, предаваясь размышлениям. В древние времена, когда свершилось невыразимое, люди услышали глас Господень. Ныне он прозвучит громче, чем когда-либо.

Время пришло.