Текст книги "Великий торговый путь от Петербурга до Пекина (История российско-китайских отношений в XVIII–XIX веках)"

Автор книги: Клиффорд Фауст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Компания Лоренца Ланга

Первые три казенных обоза, организованные за 10 лет после подписания Кяхтинского договора, оказались предприятием невыгодным. Первый обоз с финансовой точки зрения мог считаться просто убыточным, следующие два принесли весьма скромный доход, но теперь наступило благоприятное время для другого предприятия, потребовавшего пересмотра государственной монополии на торговлю. На этот раз с инициативой выступил человек, самый осведомленный и опытный в такого рода торговле, занимавшийся ею на всем протяжении ее долгой истории. Речь идет о государственном советнике и новом вице-губернаторе Иркутска Лоренце Ланге.

Л. Ланг возродил идею создания частной компании, которой передавались бы функции государственной монополии на торговлю товарами в Китае. Он представил подробный проект, датированный 13 сентября 1739 года, представлявший собой самое полное подобное предложение, поступившее в верхние эшелоны российской власти. Первый шаг предлагался в виде создания банка с первоначальным капиталом на 2 миллиона рублей, оборотные доли которого предполагалось продавать по 300 рублей каждая всем заинтересованным покупателям, будь то состоятельный человек или простолюдин, российский подданный или иноземец. Требовалось завести ведомости для тщательного учета платы за приобретение долей по акциям, причем плату следовало максимально ускорить, чтобы новый банк начал функционировать как можно быстрее. Подписные книги следовало разослать по всей империи, во все губернии и провинции, передать в ведение администраций всех городов (в ратуши). Так как одним из самых серьезных сдерживающих факторов в России для тех, кто намеревался образовать частные компании или банки, оставались опасения по поводу конфискации подобных уязвимых фондов в силу военных или прочих государственных «нужд», Л. Ланг принял особые меры, способные вселить в инвесторов уверенность в сохранности их капитала и использовании его по назначению. Он подал прошение с рекомендацией, чтобы ее императорское величество приобрела долю в предложенном им банке и публично предупредила о том, что убыток государства в случае краха данного предприятия намного превысит убыток любого отдельного инвестора. Ведь тогда оно потеряет не только свои инвестиции, но и к тому же крупные поступления от таможенных пошлин, на которые можно было бы рассчитывать за счет налогообложения торговли. Монархии следовало взять на себя гарантии того, что такие капиталовложения не подлежат конфискации, даже в том случае, когда инвестор совершил преступление «или смертный грех», за которые полагается отчуждение остающегося за ним имущества в пользу государства. Компания, а не государство наследует все акции инвесторов, скончавшихся и не оставивших наследников, тем более завещания. Причем акционеру, лишенному близких родственников, следует позволить назначать в качестве наследников на его долю в предприятии деловых партнеров. Желание владельца доли в начальном капитале предприятия, решившего от нее избавиться, следует уважать, но только спустя два года после фактического основания компании и таким образом, чтобы не нанести ущерба ее финансовому состоянию. Те же самые гарантии предполагалось распространить на иноземных инвесторов.

Как только предложенный банк примет должный вид, можно будет приступать к организации задуманной компании. Ее временными директорами следует считать владельцев десяти и больше акций. И им доверяется избрание генерального директора, которому поручается придание организации формы и разработка правил внутреннего распорядка. Для работы директоров и правления компании подбираются подходящие помещения, где разместится контора. Владельцы крупных долей, удаленные от Санкт-Петербурга на большое расстояние, должны назначить своих доверенных лиц (корреспондентов), наделенных всеми необходимыми полномочиями. Директора компании должны обладать полными и единоличными правами на управление своим предприятием, и всем государственным учреждениям или отдельным чиновникам вмешиваться в их дела под любым, даже самым благовидным предлогом запрещается. Сотрудников компании, фактически принимавших участие в торгах и служивших в ее конторе, следует освободить от такой меры воздействия, как арест. Исключение можно оставить для самых тяжелых случаев, когда постановление об аресте принимает губернатор или иной сановник приравненного с ним положения.

Л. Ланг настоятельно рекомендовал, чтобы монарх предоставил предлагаемой компании безграничную монополию на всю торговлю в Пекине, а также со всеми странами и народами, граничащими с Сибирью. А со своей стороны руководство этой компании обязывалось закупать, причем по «достойной цене», всю сибирскую пушнину! Все товары, отправляемые в Китай, и все доставляемые китайские покупки предполагалось облагать налогом из расчета по 20 рублей со 100 рублей объявленной цены товара. Исключение касается только товаров, освобожденных государством от ввозной пошлины. Товары компании, остающиеся на территории России или поставляемые в зарубежные страны (но не в Китай), облагаются только обычными таможенными пошлинами, как внутренними, так и внешними. Данной компании, настаивал Л. Ланг, следует разрешить ввоз из Китая и всех остальных зарубежных стран товары, не пользующиеся спросом внутри России, зато пригодные для переправления за границу. В таком случае данные товары не следует облагать таможенными пошлинами дважды, разве что их повторно ввозят из-за границы, и тогда за них причитается плата в размере 10 процентов от заявленной стоимости.

Генерального директора и сотрудников конторы компании следует назначать на предполагаемые для них должности только после того, как поступят деньги долевого капитала и начнется функционирование банка. Постоянных директоров необходимо подбирать из числа кандидатов, владеющих знаниями торгового дела и располагающих надежным положением в обществе (добрым состоянием), а также владеющих как минимум восьмью акциями; генеральному директору должно принадлежать как минимум 12 акций. Представительства компании следует открыть в Санкт-Петербурге, Москве, Тобольске и Иркутске с собственным директором в каждом. Генеральный директор, отдельные директора и все сотрудники компании должны принести клятву верности своей компании и своему монарху. Подробные бухгалтерские книги необходимо вести по всем сделкам компании, и следует представлять их для проверки по первому требованию общественности. И в целях выявления окопавшихся в компании «плутов» генеральному директору рекомендуется нанять несколько «заместителей» (депутатов), чтобы они занимались проверкой учетных документов всех контор и фабрик. При обнаружении того или иного злодея следует лишение его ранга и разглашение сути преступления, чтобы он превратился в отверженного всеми человека и никто не соблазнился бы на подобный обман.

Ради облегчения деятельности компании по всей Сибири Л. Ланг просил, чтобы за государственный счет во всех уголках империи открыли «постоянные пункты». Кроме того, он делал расчет на то, что чиновники воздержатся протягивать к его компании свои алчные руки, а монарх позаботится об ограждении ее от любого беспокойства или угроз на территории своей империи и за ее пределами.

Прибыль компании намечалось ежегодно распределять среди всех акционеров, либо в виде денежных выплат им лично, либо в виде предоставления их доверенным лицам долговых обязательств (векселей).

Так выглядело изначальное предложение Л. Ланга, но, поскольку в Правительствующем сенате возникли некоторые вопросы, он отреагировал на них новыми аргументами, изложенными 21 сентября 1739 года. Ланг настаивал на том, что императорское казначейство приобретет огромные выгоды от передачи его компании исключительного права на приобретение у государства всей пушнины, поступившей в виде ясака, так как его освободят от убытков, происходящих из-за продолжительного хранения мехов и возможной утраты ими товарного вида. Далее он предсказывал рост объема таможенных поступлений, значительно превосходящих те, что были прежде, просто потому, что интерес компании будет заключаться в максимальном расширении сферы своей деятельности, а также в подавлении всей контрабандной торговли через границу, из-за которой у таможни возникал общеизвестный громадный недобор податей.

Ее императорское величество могла бы приобрести столько ей угодно акций, вплоть до той суммы, что обычно вкладывалась в государственный обоз. И со своей доли в предприятии она будет получать приличный ежегодный доход. То есть ей не придется ждать сомнительный барыш, поступающий раз в три или четыре года, как это было в случае с обозами. Л. Ланг предполагал, что через компанию можно будет продавать китайцам на границе сибирскую пушнину как минимум на 200 тысяч рублей в год, а периодическими обозами на Пекин можно будет переправлять товара больше, чем прежде. Поскольку компания будет скупать всю сибирскую пушнину, властям в любой момент будет известно, сколько точно ее вывезено из России. Если кто-то из купцов-единоличников пожелает торговать пушниной в местах, где руководство компании примет решение не заниматься торговлей, ему следует приобретать для себя меха в данной компании. Тем самым сводится к минимуму возможность обмана таможенной службы. Пушнину, вывозом за рубеж которой в компании заниматься откажутся, будут каждый год выставлять на аукцион в удобном для него месте, например в феврале в Тобольске. В заключение, если объем капиталовложений, предложенных Л. Лангом для планируемого банка (2 миллиона рублей), выглядит нереальным, он предлагал Сенату самому проанализировать годовую потребность в мехах за ясак и предоставить банку средства на должном уровне. Польза все равно окажется в том, что изначальные банковские ресурсы будут равняться убытку государства на приобретение мехов за ясак, которые теперь, разумеется, станут накапливаться компанией. Казначейству остается возможность по-прежнему каждый год и свободно приобретать всю без взноса ясака пушнину, необходимую ему для собственных целей.

Л. Ланг полностью убедил Сенат и государыню в выгоде предложенного предприятия, даже притом что в случае успешного воплощения в жизнь проекта на территории Российской империи появлялось невиданное прежде частное предприятие. Ему предстояло стать первой «одобренной на самой вершине власти» компанией, в любом случае состоящей из долей, выпущенных банком, гарантом и попечителем которого выступило Русское государство. В ее распоряжение намечалось передать один из самых надежных источников государственного дохода за несколько минувших веков – меха Сибири, не говоря уже о товарном обозе на Пекин как таковом. Теперь предстояло создать самое крупное и, вероятно, самое мощное якобы государственное хозяйственное предприятие, которое в России так и не увидят, по крайней мере до середины XIX столетия. Но вразрез со всеми этими событиями 21 сентября 1739 года вышло императорское распоряжение с официальным разрешением на отправку в Пекин готовившегося уже обоза. После чего Коммерц-коллегии предстояло подвигнуть всех «состоятельных купцов и прочих подданных, изъявивших желание на вложение своего капитала в данную китайскую компанию» подать соответствующую заявку в Коллегию.

В это же самое время Л. Ланг направил в Кабинет еще два предложения, которые, если бы их одобрили, послужили делу расширения и ужесточения монополии его предложенной компании, хотя ни одно не было непосредственно с ней связано. Он надеялся, что в Сибирском приказе настрого запретят российским купцам приобретение пушнины у сибирских коренных жителей в деревнях и племенных поселениях; только казначейству позволялось собирать пушнику в виде ясака на местном уровне. Купцам следовало приобретать пушнину в городах (где конечно же можно было осуществлять над ними более пристальный надзор). И эта пушнина облагалась таможенными пошлинами в размере 5 процентов с продаж, и с купцов, кроме того, взималась подать в размере 10 процентов от стоимости закупленного меха наличными деньгами или в натуральном виде, когда для казначейства казалось выгоднее приобретение первоклассной пушнины у тех же купцов. В Сенате обращали внимание на то, что согласно инструкциям Сибирского приказа 1721 и 1727 годов 10-процентный налог на приобретенные купцами меха взимался натурой, за исключением только неполных десятин, облагаемых налогом от стоимости в деньгах. К тому же в соответствии с указанием от 1727 года облагались налогом российские товары, прибывающие в Сибирь, по ставке в 5 процентов в Тобольском купеческом дворе, через который они должны были проходить. И никакие товары не разрешалось продавать сибирякам за пушнину до тех пор, пока не заканчивался сбор государственного ясака. В свете этих подходов в Сенате отклонили предложение Л. Ланга брать 5 процентов таможенных пошлин после сбора ясака. Что же касается налогообложения приобретенных мехов в денежном виде, а не натурой, никакого улучшения ситуации оно не давало.

Еще Л. Ланг предложил, чтобы переписку с китайцами в будущем вели из Иркутска, а не из Тобольска просто потому, что Иркутск находился ближе к месту действия и больше подходил для организации из него разведки. При таком раскладе государственную печать, признанную китайцами, следовало переправить в Иркутск. Л. Ланг переживал не только за обоз на Пекин, его к тому же беспокоил нарастающий интерес китайцев к необозначенным участкам границы Сибири с Монголией. Как бы то ни было, в Сенате сложилось иное мнение, и там ссылались на Кяхтинский договор, в котором конкретно указывалось на губернатора в Тобольске как на надлежащего организатора переписки. Хотя в Сенате совершенно справедливо проявляли осмотрительность с точки зрения деликатности данного дела, однако предложение Л. Ланга все-таки выглядело весьма многообещающим. Накал противоречий на границе неуклонно нарастал, в то время как властям с обеих сторон приходилось терпеливо ждать на протяжении недель решений из Тобольска или Санкт-Петербурга, Угры или Пекина. В Сенате ответили на просьбу Л. Ланга тем, что ему прислали результаты топографической съемки и картографирования, произведенных масштабной экспедицией под руководством профессора Г.Ф. Мюллера в водоразделах рек Амур и Уда (определившей демаркационную линию, утвержденную Нерчинским договором). Притом что занятую китайцами территорию к северу от Амура пока никто в России не собирался себе возвращать, Л. Ланг проявил завидное благоразумие, когда решил выяснить истину, что подтвердится позже.

В скором времени вслед за принятием решения о формальном образовании русской компании торговых любителей приключений на Востоке были сделаны уведомления в адрес всех заинтересованных лиц с предложением присоединяться к ней. На это первое уведомление никакого отклика не поступило, и в сентябре 1740 года из Сената последовало распоряжение выпустить второе уведомление, причем придать ему самое широкое хождение по империи. Прошел впустую еще один год, и опять ни купцы, ни прочие инвесторы интереса к предприятию не проявили. 31 августа 1741 года в Сенате пришлось смириться с тем фактом, что «до сих пор заинтересованных в китайской компании лиц все еще не появилось», и распорядиться о повторном обнародовании указа двухлетней давности. Наконец в марте 1742 года из Сената поступил запрос в Коммерц-коллегию на отправку «следующей почтой» устава предложенной компании, которую намечалось образовать по образцу и подобию Голландской Ост-Индской, но и эта инициатива ничего не дала. Насколько можно судить, ни русские, ни иноземные купцы не видели привлекательной перспективы во вложении своих капиталов в такого рода общество. До тех пор, пока царь Павел в последний год уходящего столетия не учредил Российско-Американскую компанию, никаких других реальных усилий по делегированию государственной монополии в частные руки не прилагалось. Русские предприниматели и купцы не располагали опытом распоряжения акционерным капиталом. Не следует удивляться поэтому, что первое такое предприятие в российской истории создавалось посредством имперского декрета.

Последние три обоза

Теперь уже не оставалось иного выбора, кроме как последовательно придерживаться системы торговли государственными обозами. До тех пор, пока она приносила хотя бы скромный доход и не налагала на Россию опасных обязательств, такая система оставалась делом полезным. Кроме того, изящная китайская меблировка служила прекрасной темой для обсуждения в лучших домах Санкт-Петербурга. Практическая организация следующего обоза началась вскоре после его официального одобрения в сентябре 1739 года. Сенатским указом от 26 февраля 1740 года в очередной раз запрещалась «тайная или открытая» перевозка пушнины в китайские владения частными лицами, хотя к сентябрю пагубное влияние таких сплошных запретов на частную торговлю в приграничной зоне пришлось признать. Тогда в Сенате по совету Л. Ланга, переговорившего с дзаргучеем в Маймачене, передали иркутскому вице-губернатору практически неограниченные полномочия на личное усмотрение, какие предметы допускать к свободной торговле, так как он «знает больше, чем кто-либо еще» из собственного опыта длительного общения с обозниками. А Санкт-Петербург находился слишком далеко от границы, чтобы до него доходила точная информация.

Судьба этого четвертого после заключения Кяхтинского договора обоза с самого начала складывалась вполне благополучно. Ерофей Фирсов получил свою грамоту директора обоза и паспорт в конце октября 1739 года. Чуть больше недели спустя он узнал о своем производстве в высокий ранг коллежского асессора (восьмой ранг в гражданской Табели о рангах). Курьер Кабинета майор Михаил Львович Шокуров отправился из Санкт-Петербурга в Пекин 25 января 1740 года, чтобы сообщить о готовящемся обозе, передать запрос на его проход по китайской территории, заручиться разрешением на возвращение с обозом для двух русских стажеров – Иллариона Россохина и Михаила Пономарева, длительное время обучавшихся в Пекине. Известие о безвременной кончине М. Пономарева можно было воспринять в качестве некоего предвестника трудных времен, предстоящих обозникам.

В это время снова обострилась застарелая и деликатная проблема в отношениях между русскими и китайцами. Она послужила причиной значительных осложнений в продвижении обоза. Семь лет тому назад, в 1733 году, волжские калмыки отправили небольшое посольство для воздаяния почестей далай-ламе, и с тех пор оно оставалось в Пекине, где ожидало разрешения возвратиться на родину. Теперь калмыцкий хан Дондук-Омбо подал царице прошение разрешить поездку к далай-ламе еще одного посланника со свитой из 73 попутчиков. Она не только отпустила этих калмыков в поездку через Сибирь, но послала с ними толмача Ивана Савинова со служилыми людьми в качестве сопровождения, а также передала с ними ноту Сената (от 29 мая 1740 года), в которой содержалась просьба к Лифаньюаню о предоставлении беспрепятственного посещения калмыками Тибета и их возвращения. И. Савинов 16 ноября двинулся от границы выполнять свое бесполезное задание. Исходя из непостижимой русскому уму логики, император Цяньлун отказался пустить делегацию калмыков на свою территорию. А заключалась эта логика в следующем: поскольку почти 10 лет назад китайскому посольству отказали в праве на посещение калмыков на том основании, что эти коренные жители Поволжья числятся подданными русской короны, нынешнему калмыцкому посольству едва ли стоит разрешать проезд по китайским территориям. Ведь по условиям Кяхтинского договора русским гражданам предоставляется право на посещение Китая только в качестве официальной свиты обоза, груженного данью китайскому императору. И. Савинов прибыл на границу 6 марта 1741 года и сообщил своему руководству в Коллегии иностранных дел, что китайский император не против паломничества калмыков на Тибет, однако его министры возражают, а решающее слово в этом деле остается за ними.

Еще одно из ничтожных, но зачастую сильно раздражающих, а время от времени решающих обстоятельств тревожило китайцев: непристойное поведение кое-кого из священнослужителей в Пекине. В январе 1741 года И. Россохин привез на родину донесение своего коллеги стажера Алексея Владыкина с подробным описанием неподобающего поведения архимандрита Иллариона Трусова. Он не проявлял ни малейшей заботы о русских студентах в китайской столице, придавался пьянству и допускал святотатство, а также привлекал к себе нездоровое внимание, когда переодевался в китайское женское платье, в котором мог появляться даже в храме. Господь смилостивился над прихожанами и в апреле прибрал отца Иллариона. Однако из-за его поведения китайцы получили очередную причину для сравнения русских гостей с дальновидными и дисциплинированными иезуитами, отличавшимися долгой и добросовестной службой в Пекине.

Все эти отягчающие двусторонние отношения обстоятельства послужили Лифаньюаню поводом для затягивания с выдачей официального разрешения на пересечение русским обозом государственной границы. Ждать в Иркутске пришлось больше года, и только 9 июня 1741 года обоз перешел на территорию Китая, а в Пекин он прибыл 24 сентября. Месяц спустя из Лифаньюаня поступила санкция на начало торгов, но они проходили вяло. И обоз пробыл в Пекине до конца зимы, и только потом Е. Фирсов решил, что все от него зависящее он сделал, и 20 апреля 1742 года обоз двинулся в обратный путь. По возвращении в Москву в феврале следующего года Фирсов пожаловался на то, что отношение к нему и его людям со стороны китайцев ничем не отличалось от негостеприимного приема, оказанного Л. Лангу до них. Причем и в самом Пекине, и в пути китайцы предоставили ему намного меньше дорожных денег и подарков. Он подтвердил, что «большую часть времени», отведенного на выполнение его миссии в Пекине, пришлось уделить спаиванию китайцев, зачастую позволявших себе грубое и задиристое поведение.

Что касается деловой стороны пребывания обоза в Пекине, то в имеющихся источниках она просматривается смутно. По всей видимости, этот обоз нагрузили мехами и прочими товарами стоимостью порядка 100 тысяч рублей, что несколько меньше, чем доставляли прежними обозами. На русские товары меняли все традиционные китайские ткани, разнообразные сорта чая, мебель, лакированные изделия, изделия из фарфора, меди, великое разнообразие безделушек и произведения искусства. Их распродажа началась 1 июня 1743 года через аукцион, устроенный в доме генерал-лейтенанта и действительного камергера П.Ф. Балк-Полева на Большой Немецкой улице Адмиралтейского острова. Товары выставили для свободного осмотра, а торги проводились по понедельникам, средам и пятницам до и после полудня.

Стоимость китайских диковинок определял присяжный оценщик данного обоза сибирский купец и серебряных дел мастер Осип Семенович Мясников. Прежде (в 1736–1737 годах) он служил в свите Л. Ланга в Пекине, где ему поручили изучение тонкостей китайского ремесла мастеров фарфора. Когда О. Мясников пожаловался на то, что ему платили на пропитание всего лишь 4 рубля в месяц, а годовое вознаграждение составило 150 рублей, на него обратили внимание в Сенате и Кабинете, где приняли решение о возвращении его в Пекин. Там ему предстояло самым добросовестным образом познакомиться со всеми хитростями и традициями высочайшего мастерства китайских гончаров. Ему поручили разведать секрет придания красной меди ее прочности и внешнего вида, неотличимого от золота; тайны того, как из рогов барана изготавливают фонари; каким способом нефриту придают форму чудесных статуэток и роскошных блюд; из чего получается белая медь и т. д. За это из казны обоза ему обещали пособие в размере 300 рублей и зарплату на ту же самую сумму в год. Директору обоза приказали не обременять О.С. Мясникова тяжкими обозными делами, чтобы не отвлекать от его основного задания, а также предоставлять ему из обоза любые товары, которые могут понадобиться для обмена на китайские диковинки. В период подготовки обоза ему разрешили заниматься поиском подходящей информации в прилегающей к Кяхте приграничной зоне (его жену и детей даже перевезли из Тобольска в Стрелку, чтобы Осипу Семеновичу было веселее работать). К тому же ему поручили подобрать трех подмастерьев в Тобольске, Иркутске и Селенгинске, взять их в Китай с содержанием 100 рублей в год, чтобы они тоже овладели добытыми им секретами.

После своего возвращения на родину в 1743 году О. Мясников доложил Кабинету, что не все у него получилось, как планировалось, что он слабо изучил приемы ремесла, которыми ему поручили овладеть. Из-за недоброжелательного к нему отношения со стороны Е. Фирсова, заявил он, не вышло передать достаточные сумы денег на подкуп китайца, обещавшего поделиться с ним секретами изготовления фарфора. Повышенный спрос на тонкий фарфор в России давно определился, и императрица Елизавета уже на следующий год одобрила учреждение в Санкт-Петербурге Императорских фарфоровых заводов. Участникам следующего обоза под руководством Герасима Кирилловича Лебратовского тоже поручили задачи такого промышленного шпионажа. Выполнены они были, по-видимому, тоже без особого успеха.

За годы, прошедшие после посещения Пекина Е. Фирсовым с обозом, отношения между русским и китайским народами становились все прохладнее. Майор М. Шокуров возвратился в Пекин в ноябре 1742 года с главной задачей, состоявшей в объявлении о восшествии на русский престол дочери Петра Великого Елизаветы. Он привез с собой трех студентов Московской духовной академии на смену тем стажерам, что уже отучились в Пекине, причем еще один из них, остававшийся там с 1741 года, – Иван Шихарев – умер. Козни майору начали строить задолго до того, как он прибыл в Пекин; в Угре тушету-хан не к месту вспомнил, что в Кяхтинском договоре ничего не говорилось относительно студентов, сопровождающих курьера, и их следовало отправлять с обозом. Поэтому он отказал студентам в пересечении границы. М. Шокуров оставил их в Угре и в Пекин отправился без студентов. Добрался он туда 12 мая 1743 года. Через три дня император удостоил его аудиенции и разрешал студентам продолжить путь к месту назначения, но в Пекин они прибыли только 16 октября.

Едва удалось справиться с этим мелким недоразумением, как возникло новое: китайский император загорелся желанием отправить свои дары новой русской царице. Майор Шокуров отказался принимать их после того, как русские священнослужители объяснили ему, что их послали «не с почестями, а с пренебрежением». Причина такого их заявления остается загадкой. Тогда Цяньлун собрался отправить специальное посольство с поздравлениями Елизавете, но позже М. Шокуров узнал от местного чиновника, что советники императора постарались убедить императора этого не делать и добились своего. Они напомнили императору, что из Пекина в Москву отправили два посольства с поздравлениями новым стяжателям русского престола, но кроме давнишнего посольства Измайлова из Москвы в Пекин не прислали ни одного почетного посольства. Михаил Львович доложил о своих попытках усовестить китайских вельмож, обратив их внимание та то, что в России не знали о кончине Юнчжэна, так как при китайском дворе не побеспокоились о направлении траурной ноты в Москву. Как бы то ни было, но ущерб двусторонние отношения понесли. Когда добрался до Москвы в начале января 1744 года, он передал начальству две дипломатические ноты из Лифаньюаня. В первой содержались поздравления Елизавете в полном соответствии с протоколом, но одновременно обращалось внимание на отказ курьера доставить дары в виде камки и фарфоровых изделий. А во второй было требование о том, чтобы студентов впредь отправляли с обозами. Кроме того, молодым русским людям отказывалось на будущее в денежной поддержке с китайской стороны. Только в силу безграничной добродетели его величества нынешней троице позволили нарушить утвержденный порядок.

Вразрез со всеми упомянутыми недоразумениями в Сенате голосовали в пользу подготовки очередного обоза и приняли определенные новые меры по обеспечению ему благоприятной перспективы. В 1743 году из Коммерц-коллегии в Сенат поступило сообщение о том, что иноземные купцы в Санкт-Петербурге морским и наземным транспортом регулярно ввозят из-за границы крупные партии китайского (и индийского) шелка, аниса, медной утвари, сургуча, фарфора и других товаров. Тем самым они наносят «большой ущерб» торговле обозами. В коллегии потребовали издать сенатский указ о запрете такой торговли под страхом конфискации контрабандного товара. Сначала сенаторы проявили определенную воздержанность. 23 сентября 1743 года они распорядились, чтобы весь китайский дамаст и свистун (тоже сорт шелковой ткани), уже ввезенный на территорию России, обложили налогом и переправили ко двору. Впредь ввоз таких тканей категорически запрещался через все без исключения российские порты. Полтора месяца спустя распоряжением Сената в список запрещенных к ввозу в Россию товаров добавили весь товарный китайский шелк, а также лакированную утварь. Все распоряжения опубликовали и довели до заинтересованных лиц на французском и немецком, а также на русском языках. 5 декабря вышел последний и самый содержательный указ. Вводился запрет на ввоз в Россию всех китайских шелковых изделий, названия многих из которых указаны конкретно, а остальные упомянуты в общей категории, и всех тех предметов, что перечислялись в сентябрьском указе. Всю контрабанду приказано изымать в пользу государства, а нарушителей указов предписывалось штрафовать «безо всякой жалости». Таможенников пограничных областей (Малороссии, Лифляндии, Истляндии и Финляндии) тщательно проинструктировали обратить особое внимание на указанные предметы.

На востоке России вернулись к подзабытой кампании по надежному прикрытию монгольской границы. По настоянию Сибирского приказа и Коллегии иностранных дел 11 января 1744 года в Сенате предусмотрели возведение брустверов и рвов, а в лесах между реками Чикой и Селенга, считавшимися единственными официальными путями передвижения вглубь от границы, еще и завалов с частоколами. Притом что непосредственной причиной такой меры считалась контрабанда ревеня (купец Свиньин, недавно получивший исключительное право на поставку ревеня, подал свой первый запрос), результат от ее введения состоял в пресечении любой контрабанды из Китая или Монголии.

В августе того же года в Сенате ввели в обращение новые печати, которые полагалось прилагать не к бумаге, а к мягкому сургучу, чтобы помечать все товары, проходящие через Сибирь в обоих направлениях, на таможнях Кяхты, Верхотурья, Нерчинска и Ямышева.