Текст книги "Великий торговый путь от Петербурга до Пекина (История российско-китайских отношений в XVIII–XIX веках)"

Автор книги: Клиффорд Фауст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Л. Ланг воспользовался появившимся свободным временем для представления подробного донесения в адрес Коллегии иностранных дел, в котором он горько сетовал на неудачное место расположения Цурухайтуя и отсутствие в нем каких-либо условий для работы. Его самые ценные замечания, однако, касались сильных сторон китайцев и их вмешательства в дела джунгар. Он понимал, что ситуация, сложившаяся у маньчжур в их борьбе с джунгарами, накалилась до критического предела. Он к тому же видел, что пришло время для руководства России выступить с требованиями по устранению надзора над обозами, по благоприятному для своего государства урегулированию повторяющихся распрей по поводу дезертиров на границе и по продлению российской границы до Амура. Он сообщил о начатом китайцами строительстве крепости на Кайляр-реке, с восточного берега впадающей в Аргунь, и посоветовал ответить возведением новой русской крепости на реке Турья к северу от Цурухайтуя. Вся эта важная информация и советы остались без внимания, так как только через 20 с лишним лет в Санкт-Петербурге снова проявили интерес к долине реки Амур.

До Иркутска обоз добирался все лето и прибыл туда лишь в сентябре 1733 года. Таким образом, распродажа доставленных им товаров в Москве началась в следующем году и продолжилась в 1735-м, когда все товары прибыли в Сибирский приказ.

К началу 1736 года из Сибирского приказа пришло донесение в Сенат о том, что продажа китайских товаров идет не совсем гладко. Многие товары покрылись пятнами, плесенью и утратили первоначальный цвет. Немногие купцы, все-таки прибывшие посмотреть на товар, предложили меньше назначенной цены или вообще не проявили интереса к его покупке ни по какой цене, даже притом что тогдашние цены считались ниже обычных. В Приказе признали огромную разницу между ценами, назначенными присяжными оценщиками и предлагаемыми купцами; на ряд товаров оценщики ставки завысили, на другие – занизили.

Тогда из Правительствующего сената поступило указание подобрать новых оценщиков из числа купцов первой гильдии Москвы. И в присутствии чиновников сибирской конторы, Сибирского приказа и Управления прокурора им предстояло заново оценить все товары, причем поштучно, а потом продать по ценам, установленным на таком уровне, чтобы торговля все-таки пошла. Сенату требовался полный отчет с указанием прежних и новых цен в сопоставлении с сибирскими и китайскими ценами. Хотя после переоценки товара дело пошло, после пожара 1737 года все еще числилось неликвидного товара на 73 724 рубля. К 1738 году его оставалось всего лишь на 7404 рубля.

Трудности, которые приходилось преодолевать Сибирскому приказу в деле сбыта товаров обоза (а также китайских товаров, конфискованных у купцов-единоличников, торгующих на границе), прекрасно описаны в указе Сената от 30 июня 1737 года. Два купца первой гильдии – Григорий Осипов и Василий Шапошников, представлявшие по несколько товариществ, – предложили в том году цены на товары еще до их переоценки. Они претендовали на вполне конкретные товары после, разумеется, тщательной проверки их качества и состояния, и Г. Осипов, по крайней мере, рассчитывал на крупную партию китайских тканей общей стоимостью 96 254 рубля, из которых 30 818 рублей находились на счете обоза. После переоценки по предложению Г. Осипова в распоряжение руководства обоза возвращалась бы прибыль в размере 2475 рублей. В Сибирском приказе такое предложение отклонили на том основании, что прибыль им показалась слишком маленькой. Придворный посредник (гофмаклер) докладывал о том, что, несмотря на значительные усилия по привлечению новых купцов, как крупных, так и мелких, никто не появился и оферты двух названных выше купцов пришлось в конечном счете принять. Гофмаклер призвал руководство Сибирского приказа побеспокоиться о том, чтобы добротные и испорченные товары продавали вместе крупными партиями на сумму 500—5000 рублей, иначе испорченный товар останется на складах. Товары, доставленные в Приказ в 1734 и 1735 годах, следовало распродать прежде, чем товары 1736 года предлагались покупателям. По всей вероятности, величайшей помехой на пути успешной торговли служило бюрократическое мировоззрение, в соответствии с которым все товары следует учитывать и сбывать без оглядки на тот факт, что купцам при этом не удастся назначать высокие цены. Готовность терпеть убытки на поврежденных и испорченных товарах ради прибыли как таковой выглядит выше понимания бюрократического аппарата Санкт-Петербурга.

И.Г. Курц попытался рассчитать доходность этого второго обоза по условиям Кяхтинского договора, но на основе имеющихся в его распоряжении данных такая задача оказалась невыполнимой. От суммы стоимости одних только ввезенных и вывезенных товаров полный товарооборот, можно сказать, составил как минимум 312 тысяч рублей. Таможенные пошлины с такой суммы в случае начисления их на частную торговлю составили бы 31 тысячу рублей. Так как стоимость китайских товаров приводится только в московских ценах, сумму «недобора» таможенных пошлин можно сократить до 25 тысяч рублей. Никакого расходного счета от обоза не сохранилось, но, судя по затратам предыдущих и последующих обозов, расходы данного обоза стоит оценить как минимум в 60 тысяч рублей. Если валовую прибыль взять в размере 114 тысяч рублей (стоимость китайских товаров на 214 тысяч рублей за вычетом стоимости мехов на 100 тысяч рублей), тогда чистую прибыль можно оценить в 29–30 тысяч рублей, то есть валовая прибыль оказывается меньше расходов и расчетного убытка по таможенным доходам. И это без учета стоимости товара, утраченного во время пожара 1737 года, которую И.Г. Курц готов принять на допустимом уровне в 15 тысяч рублей. Остается еще бухгалтерская прибыль в размере 15 тысяч рублей, растянутая на период в восемь лет с 1731 до 1738 года. Если суммарные капиталовложения составляли 200 тысяч рублей (100 тысяч рублей в виде пушнины; 60 тысяч рублей – прямые издержки обоза и еще 40 тысяч рублей ушло на транспортные расходы, в пределах России), доход на эти инвестиции приближается к 2 тысячам рублей в год. То есть годовая доходность предприятия составляет 1 процент.

Если данный обоз государству принес по большому счету одни убытки, как это видно из приведенных выше расчетов, а также в соответствии с окончательным вердиктом С.Л. Владиславич-Рагузинского, то кое-кто все-таки неплохо нагрел на нем руки. В начале 1733 года в сибирское представительство доставили несколько особым образом помеченных тюков с ценными подарками и диковинками, присланными Л. Лангом и А. Платковским: С.Л. Владиславич-Рагузинскому достался чайный сервиз, обер-секретарю Священного синода Михаилу Дудину перепала штука канфы, и члену Генерального совета П.И. Ягужинскому прислали кое-какие наряды. В конце того года и в начале года 1734-го пришло еще 10 сундуков, и их приказали отправить члену все того же совета и обергофмейстеру С.А. Салтыкову в Санкт-Петербург, по-видимому для распределения их содержимого среди полезных людей.

Причин для провала данного обоза по сравнению с обозом Третьякова – Молокова можно привести сразу несколько. Л. Ланг все еще ссылался, как мы уже видели, на то, что считал отрицательно влияющими на все дело ограничения на свободную торговлю в Пекине. Настолько упорно звучит данный аргумент, что нам остается только принять его на веру, хотя непонятно, до какого предела. С.Л. Владиславич-Рагузинский, как мы все в этом убедились, настаивал в своем донесении А.И. Остерману от 1734 года, что решающим фактором неутешительных показателей обоза послужила поспешность в его организации, на которую ушли считанные месяцы, а не конкуренция с частными предпринимателями. Понятно, что такое суждение принадлежит человеку, находившемуся за тысячи километров от места событий. Как и множество раз до того, государственные присяжные оценщики и прочие чиновники Сибирского приказа продемонстрировали бюрократическое невежество в делах частного рынка Москвы и неосведомленность в его текущих ценах. Однако самым красноречивым явлением, по крайней мере единственным, искоренением которого власти на самом деле занимались серьезно, оставалось надоевшее пугало конкурентных преимуществ частного сектора. Л. Ланг в своем донесении, представленном по его прибытии в Москву 25 июня 1734 года, обращал особое внимание на то, что русские купцы, покупавшие камку и китайку на границе, устраивают тем самым «большой беспорядок в сфере сбыта товаров, принадлежащих короне». И он предложил запретить поставку таких китайских товаров в Москву.

В Сибирском приказе предпочли сохранить свое право на доставку китайских товаров из Кяхты и Цурухайтуя в Москву, а также на сибирские ярмарочные базары. Однако сибиряки попросили Л. Ланга разобраться в этом деле и определять, какие принадлежащие короне товары пользуются слабым спросом в Москве, чтобы в будущем их продать в Сибири или на ярмарочных базарах Европейской России на пути следования обоза из Кяхты. Что же касается оборотной стороны медали, то есть незаконной продажи запрещенной пушнины, то в апреле 1735 года старосте Селенгинска Ивану Мостовскому послали специальный указ. Ему приказали еще раз довести до сведения всех русских купцов и их доверенных лиц, что определенные ценные меха запрещены для сбыта в системе частной торговли.

К указу прилагался список таких мехов: морская выдра, рысь, нерчинская и якутская белка, коричневая, серая, скрещенная и рыжая лисица, камчатский и якутский соболь, а также молодой песец.

Обоз Ерофея Фирсова

Дмитрий Молоков доживал последние отпущенные ему годы, и его обязанности комиссара обоза взял на себя сибирский купец Ерофей Фирсов, давно занимавшийся торговым ремеслом. Л. Ланг последний раз на протяжении своей долгой службы государю императору на Востоке получил должность директора обоза, но теперь его заслуги оценили по достоинству и присвоили высокий ранг канцелярского советника. Переговоры С.Л. Владиславич-Рагузинского в высоких коридорах власти принесли некоторые плоды: в соответствии с указом Сената от 16 декабря 1734 года в Сибирском приказе приступили к подготовке очередного обоза, но только через полтора года этот обоз пересек границу и двинулся по территории Китая. Л. Ланг в своих распоряжениях предупредил Е. Фирсова, чтобы тот постоянно поддерживал дружеские отношения с Лифаньюанем и китайским двором, но при этом строго придерживался положений Кяхтинского договора и последовательно настаивал на беспрепятственной торговле. Для облегчения задач в связи со свалившимися на его плечи обязанностями он прихватил в качестве подношений китайскому императору тонких мехов и прочих ценных товаров на 3 тысячи рублей.

В новый обоз вложили без малого столько же стороннего капитала, сколько и в предыдущий: российские товары оценивались в 100 315 рублей плюс наличные деньги с учетом 276 рублей, оставшиеся в Стрелке от предыдущего обоза. Общие расходы на приобретение всех лошадей, верблюдов, коров, возов и прочих материальных ценностей составляли 23 008 рублей, в дополнение к которым на счета обоза начислили еще 41 875 рублей на прочие расходы, такие как зарплата, причитавшаяся сопровождавшим обоз чиновникам, которые иначе можно было бы использовать на китайские товары. Таким образом, общая стоимость обоза оценивалась в 165 198 рублей без учета 3582 рублей на пышные наряды для императора.

Главным предметом перевозки обоза конечно же считалась пушнина: 19 571 шкурка соболя стоимостью 25 604 рубля, 33 874 шкуры красной лисицы на 38 030 рублей, 116 943 шкурки обского горностая на 10 442 рубля, 1006 шкур серошейной лисицы на 1523 рубля, 40 584 шкурки белки на 854 рубля и мех других зверьков на меньшие суммы. Взяли в обоз и другие товары, но все мелкими партиями: русский текстиль, немецкие и русские зеркала и т. д.

На путь от Иркутска до Пекина через Маньчжурию обозу потребовалось четыре месяца, и в столицу Китая он прибыл 10 ноября 1736 года. На этот раз произошла вынужденная задержка. Скончался император Юнчжэн, оставивший свой след в истории как один из по-настоящему выдающихся наследников китайского престола Маньчжурской династии. Поэтому в то время все родственники усопшего императора и придворные вельможи отсутствовали на месте, так как находились на церемонии кремации. Л. Ланг на словах и в письменных посланиях пытался выяснить в Лифаньюане предположительное время аудиенции, традиционно предшествовавшей открытию торгов. И тут началась безумно затянувшаяся волокита по поводу протокола предстоящей встречи на высшем уровне. Складывается впечатление, будто представители китайских правящих кругов ухватились за подходящий шанс для проверки пределов самовластия своего нового и неопытного монарха. Когда из Правительствующего сената России в Пекин прибыл курьер (18 ноября 1736 года), руководство Лифаньюаня попыталось заставить его передать доставленные им дипломатические ноты прежде, чем состоится официальный прием Л. Ланга. Вероятно осведомленный о содержании корреспонденции, Л. Ланг воспротивился, и 23-го числа он вместе с курьером майором Петром Шарыгиным представил ее в Лифаньюань. Но китайцы подняли вопрос аудитории и вручения даров из России, начав настаивать на том, чтобы Л. Ланг выполнил полный обряд коутоу, без которого он прекрасно обходился прежде. Заявив о своем должном почтении к обоим монархам, он пригрозил незамедлительно покинуть Пекин и пообещал в будущем никогда даже не выслушивать подобных требований. Чиновники китайского внешнеполитического ведомства пошли на уступки, и 6 декабря 1736 года Л. Ланг и П. Шарыгин удостоились положенной им аудиенции. Оба ограничились тремя глубокими поклонами в пояс. Л. Ланг вручил подарки своей царицы, а потом они с императором обменялись обычными любезностями и справились о здоровье друг друга. Они выпили чаю и перешли в приемную комнату к традиционному роскошному китайскому столу. Во время прощания Л. Ланг попросил министров, чтобы русским купцам разрешили спокойно приступить к торгам, и, быть может, к великому его удивлению, уже на следующий день по всему Пекину разнеслись новости об открытии торговли русскими гостями. Китайские купцы в значительных количествах стали прибывать с 11 декабря, и «в скором времени» стоимость проданного русского товара оценивалась в 50 тысяч рублей.

Короткий период добрых отношений закончился, и в скором времени русские купцы пожаловались на увеличение препятствий в их торговле, даже по сравнению с прежними обозами. Л. Ланг резко возразил по поводу практики выдачи «паспортов» китайским лавочникам, прибывавшим на торги, из-за чего, утверждал он, состоятельные китайские купцы сторонились русского обоза. Но из Лифаньюаня ему ответили отговоркой, что, мол, в Пекине завелось полно воров и другого способа пресечь их поползновения на товары русских купцов они не видят. А что касается купцов покрупнее, то китайские чиновники вряд ли смогут силой заставить их заниматься торговлей. Через месяц, 14 февраля 1737 года, все-таки появились прокламации Лифаньюаня с приглашением к китайским купцам заняться обменом товара с русскими гостями. Но одновременно выставлялись условия: не брать на себя долговые обязательства, не предоставлять русским купцам кредиты, ни под каким видом не участвовать в обороте запрещенных предметов (селитры, серы, пороха, картечных пуль). Вскоре после того торговля оживилась, и Л. Ланг решил продать остающуюся пушнину по любой предлагаемой цене и готовиться к отъезду. Принадлежащие короне шкурки соболя закончились к середине февраля, а к 9 апреля не осталось никакой пушнины. В следующем месяце начались приготовления к отъезду.

В среде китайской бюрократии росло недовольство ходом российской торговли в Пекине, и в конце концов один из надзирателей над русским кварталом блюститель нравов Хэцин подал своему императору петицию, в которой высказал предложение в будущем свести торговлю с русскими купцами к приграничной зоне. Скупка русскими гостями китайского золота и серебра вызывала у Хэцина великое беспокойство и, вне всякого сомнения, встревожила многих китайцев, так как он предложил разрешать остальным иноземцам, занимающимся в Пекине торговлей, только обменивать товары на товары и запретить обмен их на золото и серебро. Относительно практически откровенных лазутчиков в сфере торговли, то есть русских студентов в Пекине, попросил принять меры по пресечению их передвижения во внутренних районах Китая, а также запретить им приобретение географических карт или прочих нежелательных предметов. Нам не удалось отыскать подтверждений того, что на данную петицию император Цяньлун обратил серьезное внимание, хотя многочисленные исследователи дали волю своей фантазии и предположили, будто бы в то время русские купцы как раз после этого прекратили торговую деятельность в Пекине. Однако челночная торговля прекратилась после того, как в китайскую столицу прибыли еще три обоза, причем произошло это по инициативе русских властей, а не китайцев.

Три года спустя (в 1740 г.) джунгары получили в Пекине торговые привилегии, и их наставляли на «повторение образа действий русских купцов». Другими словами, им предлагались условия торговли, ничем не отличавшиеся от тех, что предоставлялись русским. Сопровождение джунгарского торгового обоза не должно было превышать 200 человек, а их пребывание ограничивалось сроком в восемь суток. Во избежание прямой конкуренции и возможных стычек с русскими коллегами джунгарам предлагалось вести торги в годы, когда в Пекине не ожидались русские обозы: на третий, седьмой и одиннадцатый год 12-летнего цикла, так как русских приглашали на второй, шестой и десятый год. И еще им предписывалось следовать принципам добродетельного поведения (ли) и почитать ученость (ду). Торговля с джунгарами вполне могла нанести серьезный ущерб и без того, по большому счету, утратившему спрос на свои товары русскому обозу, так как этот монгольский народ регулярно торговал на границе с русскими купцами-единоличниками. Они вполне могли доставлять те же самые российские товары в Пекин.

Русские гости покинули Пекин двумя обозами 8 и 10 мая 1737 года; 25 человек послали вперед, чтобы они собрали в загон по ту сторону Великой Китайской стены принадлежащий нынешнему русскому предприятию скот. Примерно за месяц до этого 13 апреля состоялась заключительная аудиенция у императора, в ходе которой произошел традиционный обмен любезностями. Вразрез со всеми расхождениями во мнениях между Л. Лангом и китайскими мандаринами император передал директору русского обоза ценные подарки для его государыни – 110 постав шелковой парчи, каньфы и других тканей. Перед отъездом оставалось согласовать только одно дело – заручиться согласием Лифаньюаня на то, чтобы в Пекине остался священник Илларион Трусов, который раньше сопровождал обозы в качестве священника и числился тогда в епархии Тобольска, вместо престарелого Платковского (по имеющимся данным, пристрастившегося к крепким напиткам). Также планировалось оставить стажера Ивана Шихирева вместо двоих молодых русских – Луки Воейкова и Герасима Шульгина (умерших в Пекине в начале 1734 и начале 1735 года соответственно). В Лифаньюане удалось утрясти эти дела, и обоз двинулся через пустыню Гоби. В Кяхте он был уже 23 августа, а в Селенгинске – 1 сентября. Л. Ланг остался в Стрелке, в то время как А. Фирсов сопровождал товары до Москвы. Из-за пожара 1737 года в Москве А. Фирсов повернул свой обоз с товаром в Санкт-Петербург, прибыл туда весной 1738 года, и там впервые провели открытый аукцион по продаже китайских товаров.

Эти китайские товары сбывали тремя партиями. Меньшую треть продавали на публичном аукционе, устроенном Коммерц-коллегией в Итальянском доме на Фонтанке. Торги начались по распоряжению царицы 8 сентября и продолжились по понедельникам, средам и пятницам до тех пор, пока не закончились все товары данной партии. Рекламу в газетах пометили одновременно на русском и немецком языках. На данном этапе торгов предлагали в основном товар самого низкого качества по соответствующей цене, лишь бы он не залежался. Товар стоимостью 38 386 рублей (по оценочной стоимости с учетом расходов) ушел за 53 319 рублей и принес доход 14 933 рубля.

Вторую треть передали в распоряжение двора царицы, точнее, камер-цальмейстерской конторы и придворной конторы. Так как перед первой конторой, образованной в 1730-х годах, стояла задача, среди прочего, оплаты труда придворной прислуги, скорее всего, многие из тех товаров ушли на эти цели. Вторая контора существовала ради сбора средств на содержание императорского двора. Этим придворным конторам Коммерц-коллегией передано товара на 69 931 рубль, за который на счет обоза поступило 86 721 рубль. То есть на бумаге получился доход в размере 16 760 рублей.

Товары, оставшиеся после аукциона и передачи в распоряжение двора (на 52 078 рублей в стоимости), отправили на баланс Коммерц-коллегии. По-видимому, в этой коллегии попытались продать доставшиеся им товары внутри России или за границей, но их судьба покрыта завесой тайны. В суммарном виде было продано товаров, привезенных обозом из Китая, на 160 988 рублей, а полученная за него прибыль оценивается в 32 137 рублей. Из этой прибыли Л. Ланга А. Фирсов, присяжные оценщики и прочий служивый люд обоза получили жалованье на 2667 рублей, и чистая прибыль их предприятия составила 29 470 рублей.

При всей практической полноте в этих цифрах не до конца отображаются окончательные подсчеты финансовых показателей обоза. В 1757 году по распоряжению Правительствующего сената, члены которого в то время размышляли над роспуском казенного обоза, составили отчет (ведомость) для данного и остальных обозов, начиная с обоза Д. Молокова. При этом целью ставилось определение прибылей, если таковые имелись, этих обозов. На этот раз данные несколько отличались от предыдущих. Суммарная стоимость обоза в момент его отправления в Пекин обозначалась суммой 159 719 рублей, из которых 100 тысяч рублей приходилось на меха и 59 719 рублей представлялось на расходы в виде жалованья должностным лицам, приобретение предметов снабжения, животных, материальных средств и т. д. Из китайских привезенных товаров на шелк и подобные ему товары приходилось только 59 190 рублей (приведенных по ценам Санкт-Петербурга). Для таких обозов сумма выглядит неприлично малой. На драгоценные камни, золото, серебро, алмазы и прочие особенно ценные диковинки пришелся 105 441 рубль. То есть в целом ввезено из Китая товара на 164 631 рубль (по сравнению со стоимостью китайских товаров на 160 998 рублей, так или иначе проданных в Санкт-Петербурге). Судя по данной ведомости, выручка от ввезенного тогда товара после его сбыта составила 200 816 рублей. Тем самым удалось реализовать прибыль в размере 41 096 рублей, когда стоимость общего объема продаж сопоставляется со стоимостью товаров, вывезенных в Пекин, или 36 184 рубля при сопоставлении с балансовой стоимостью ввезенных товаров (снова по ценам Санкт-Петербурга).

За вычетом из прибыли обычных таможенных пошлин в размере 10 процентов на шелка и прочие товары (без учета сборов за ввоз слитков благородных металлов, драгоценных камней и т. д.) в размере 5919 рублей, составляющих государственный «убыток», получаем чистую прибыль. А она, нетто-прибыль, после этого остается в размере 35 177 рублей при сопоставлении с экспортом и 30 265 рублей при сопоставлении со стоимостью импорта. Приняв во внимание, что ведомость обоза велась на протяжении семи лет (1734–1741), и с учетом основных инвестиций в округленном виде в размере 160 тысяч рублей годовая доходность обоза у нас в лучшем случае получается чуть больше 3 процентов; Борису Григорьевичу Курцу больше нравится показатель в 2–2,5 процента. Обоз Д. Молокова, как и предприятие А. Фирсова, принес государству прибыль, однако совсем небольшую.