Текст книги "Миры Клиффорда Саймака. Книга 6"

Автор книги: Клиффорд Дональд Саймак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 32 страниц)

– Но зачем им это понадобилось? – спросил Бен.

– Точно не знаю. Возможно, из-за дела с Иисусом, а может быть, сыграла роль и трагедия в меловом периоде. Мастодония открыла ворота в такие места, где граждане не могут быть гарантированы от опасности. Но я все же подозреваю другую подоплеку. Возникло множество споров, в которые вовлекается весь мир. Эти споры буквально рвут страну на части. В конгрессе раздаются вопли о том, что ситуация еще больше усугубится с увеличением количества поездок. Образуются неприятнейшие оппозиционные группы. Это одна из самых горячих историй, с которыми приходилось справляться Вашингтону. И ответом, конечно, является нанесение удара по Мастодонии и перемещениям во времени. Если вы не сможете попасть в Мастодонию, то не сможете переместиться и дальше! А если существует запрет на въезд в Мастодонию, то и возня с Иисусом окажется беспредметной!

– Но это означает, что и «Сафари» не сможет использовать наши временные туннели, – подытожил Бен. – И что никто их не сможет использовать. А это убьет и бизнес с кинокомпанией. И вообще мы можем вылететь из всякого бизнеса!

– На какой-то момент, несомненно, – согласился Кортни. – Правда, мы бы могли походатайствовать о временном моратории на этот запрет. Если этот мораторий будет одобрен правительством, мы сможем временно заниматься бизнесом, пока будет рассматриваться наш встречный иск. Власти потом могут сделать этот мораторий постоянно действующим, и тогда у нас будет все в порядке. Но если они этого не сделают или вообще не пойдут даже на временную отмену принятого закона, то мы действительно вылетим в трубу!

– Либо начнем действовать в каких-либо других странах, – добавила Райла.

– Что же, это было бы возможно, – откликнулся Кортни. – Но потребуются переговоры с той страной, куда вы захотите перенести свой бизнес. И учтите, что большинство стран, зная о запрете нашего госдепартамента, вряд ли охотно примет ваши предложения. Стало быть, нам надо будет еще найти страну, которая согласилась бы. И я опасаюсь, что это вряд ли будет страна с приличным режимом, а скорее всего там будет режим диктаторский… И, оказавшись в такой стране, вы натолкнетесь на кучу бюрократических препон. Что же касается истории с карантином, то она имеет одну неожиданно положительную сторону: этим указом молчаливо признано, что Мастодония – другаястрана, а следовательно, отведены и все нацеленные на нас дула налоговой инспекции!

– Вам надо поскорее начать хлопотать о моратории, – заметил Бен.

– Немедленно, – отозвался Кортни. – Мне кажется, я сумею привлечь к этому ходатайству и «Сафари», и кинокомпанию. Они могут заявить, что на их бизнес наложен несправедливый запрет. И у них, вероятно, найдется много других аргументов. Я подумаю и об этом.

– Это выглядит так, будто мы собрались в штормовую погоду на соколиную охоту, – сказал Бен. – А насколько вы уверены, что сумеете получить этот мораторий?

– Честно говоря, не знаю. В рядовых случаях получить такое временное решение не составляет особого труда. Но в данной ситуации мы бьем по авторитету госдепартамента. Это может оказаться нелегким делом. – Немного поколебавшись, он прибавил: – Не знаю, насколько это осуществимо, но я хочу попробовать подойти и с другой стороны. Правда, я не вполне уверен… Дело в том, что со мной разговаривало ЦРУ Наводило на темы сотрудничества и «патриотического долга». Они пытались убедить меня, что все это неофициальные разговоры, но я никаких неофициальных заверений сделать не мог, ибо понимал, что на вашем месте я бы с ними вообще не разговаривал. Но я из этого общения вынес впечатление, что им пришла в голову мыслишка засылать своих агентов в будущее, с целью разведать, как им быть сейчас с некоторыми острыми ситуациями. Они прямо этого не говорили, но, пожалуй, от перемещений во времени им может понадобиться именно это… Я притворился непонимающим простачком, но вряд ли мне удалось их провести.

– Вы хотите сказать, что если мы позволим им использовать временные каналы, – спросил Бен, – то госдепартамент отзовет свой указ? Но тогда этот указ может оказаться просто средством давления на нас, спровоцированным ЦРУ!

– Я не могу быть уверенным ни в чем, – сказал Кортни, – но, по-моему, на это не очень похоже. А вот если я дам знать ЦРУ, что мы готовы на сотрудничество, то эта организация может оказать сильное давление на госдепартамент!

– Ну и прекрасно, почему бы и не попробовать? – спросил Бен. – Не наше дело, в конце концов, совать свой нос и интересоваться, кто и с какой целью использует туннели времени!

– Нет! – сказала Райла.

– Почему же? – удивился Бен.

– А потому, что стоит лишь позволить этой публике сунуть в дверь ботинок, как они окажутся внутри целиком.

– Я, пожалуй, согласен с этим, – сказал Кортни. – Мой совет: любой ценой надо от этого пока воздержаться, хотя на всякий случай эту возможность следует держать в запасе. Мы будем вынуждены пойти на это, если совсем потеряем надежду на спасение.

– О'кей, – согласился Бен, – я полагаю, в этом есть резон!

– Но вы понимаете, ведь я не знаю точно, зачем мы понадобились ЦРУ, а всего лишь строю догадки!

Кортни встал.

– Бен, не отвезете ли вы меня назад? У меня еще полно работы.

Мы с Райлой поехали домой. Когда мы с Райлой оказались в Мастодонии, то обнаружили, что нас ждет малоприятный сюрприз.

Наш передвижной дом лежал на боку. Рядом стоял Стиффи. Баузер чуть поодаль заливался яростным лаем. Хайрам хлестал Стиффи прутом, но старина-мастодонт оставался абсолютно невозмутим.

Я поспешно направил машину наверх.

– Вот результаты проклятых морковных угощений, – проворчал я. – Мы не должны были его приучать к этому!

И я увидел, когда мы подъехали, что он не только пришел за морковью, но уже и добыл ее. Он опрокинул дом со стороны кухни, и, так как холодильник при этом как-то открылся, он, вполне довольный, вовсю уже чавкал.

Я остановил машину, и мы оба выпрыгнули из нее. Я рванулся вперед, но Райла оттянула меня обратно.

– Ты что собираешься делать? – взволнованно спросила она. – Если ты хочешь его увести…

– Какого черта «увести»? – завопил я. – Я сейчас возьму ружье и застрелю этого сукиного сына. Мне давно надо было это сделать!

– Нет, – крикнула она. – Только не Стиффи! Он такой милый старый парнишка!

Хайрам стал кричать на животное, повторяя одно и то же слово:

– Озорник, озорник, озорник!

И, истошно вопя, он продолжал бить его прутом, а Стиффи продолжал жевать одну морковку за другой.

– А ты и не доберешься до ружья, – сказала Райла.

– Если вскарабкаюсь вверх и сумею открыть дверь, то смогу! Ружейная стойка ведь у самой двери в гостиной…

Хайрам визжал и продолжал хлестать Стиффи, а мастодонт помахивал хвостом лениво и благодушно! Он совсем неплохо проводил время в гостях!

И тут я понял, что моя злость совсем испарилась. Я начал безудержно хохотать. Это ведь было так ужасно смешно: визжащий и пытающийся отогнать мастодонта Хайрам и Стиффи, не обращающий на это ни малейшего внимания!

Райла заплакала. Она отошла от меня, опустив руки. Она стояла, напрягшись и сотрясаясь от рыданий. Слезы градом катились по ее щекам. И я не сразу понял, что у нее попросту началась истерика.

Я взял ее под руку и повел к машине.

– Эйза, – сказала она сквозь рыдания. – Это ужасно! Сегодня все идет наперекосяк!

Усадив ее в машину, я вернулся за Хайрамом, схватил его за руку, вырвал прут и отбросил в сторону.

Он уставился на меня, моргая и как бы удивляясь, что я тут.

– Но, мистер Стил, – сказал он. – Я ему говорил и так и эдак. Я сказал ему, что так нельзя, а он и слушать меня не захотел!

– Иди в машину! – велел я ему. Он послушно поплелся к машине.

– Пошли! – крикнул я Баузеру.

Тот, не будь дураком, обрадовался поводу уйти от греха подальше, сразу перестал лаять и побежал за мной.

– В машину! – приказал я.

Он впрыгнул на заднее сидение, где уже ссутулился Хайрам.

– Что же нам делать, Эйза? – нервно спросила Райла. – Куда же мы теперь денемся?

– Вернемся на старую ферму, – сказал я, – и побудем там какое-то время.

В ту ночь, пытаясь заснуть в моих объятиях, она еще долго плакала.

– Эйза, – говорила она, – мне так полюбилась Мастодония! Я хочу, чтобы у меня там был дом!

– Он у тебя будет, – обещал я ей. – Будет. Большой и крепкий, чтобы Стиффи его не опрокинул.

– И еще, Эйза, я так хотела быть богатой… Но этого я ей уже не смог пообещать.

Глава 31

Мы вернулись в Мастодонию с Беном и Гербом. Использовав блоки и другие приспособления, мы сумели поставить дом на место. Это вместе с восстановлением и починкой того, что было повреждено, заняло у нас добрую часть дня. Но наконец наше жилище вновь обрело сносный вид. И даже, невзирая на манипуляции Стиффи, остался исправным холодильник!

На следующий день, не обращая внимания на протесты Райлы и Хайрама, мы на двух вездеходах поехали на свидание со Стиффи. Он, как всегда, пребывал в долине и очень разгневался, когда мы попытались его увести подальше. Он даже норовил нам угрожать, и пришлось пустить в ход дробовики, заряды которых слегка пощипали ему кожу, но особого вреда не причинили. Он наконец двинулся. Каждый его шаг сопровождался недовольным ворчанием и вздохами, но мы все же отвели его на расстояние около двадцати миль, после чего сами вернулись обратно.

Спустя несколько дней Стиффи снова появился на своем «застолбленном» участке, но с тех пор, несмотря ни на какие воспоминания о моркови, нас он больше не беспокоил. Я строго наказал Хайраму оставить его в покое, и Хайрам впервые уделил внимание моим словам!

В течение нескольких дней от Кортни никаких известий не поступало. Когда он наконец позвонил, я находился в офисе Бена. Тот знаком предложил мне поднять вторую трубку. Кортни сообщил, что ходатайство об отмене указа госдепартамента, поддержанное фирмой «Сафари» и кинокомпанией, направлено куда следует. Но теперь началась волокита с рассмотрением документов, представленных обеими сторонами. Маккаллахан особенно много внимания уделил голословности того пункта указа, где говорилось, что перемещения во времени опасны для здоровья граждан. Он, Кортни, был бы вполне согласен с мнением, что путешествия в сравнительно недавнее прошлое могут быть связаны с такой опасностью. Но правительство категорично распространило свой запрет и на периоды, удаленные от нашего времени на миллионы лет, утверждая, что бактерии и вирусы тех времен якобы могут оказать губительное воздействие на организм современного человека и даже явиться причиной всеобщих эпидемий.

От ЦРУ, как сообщил наш адвокат, не было слышно больше ни звука. Он даже допустил, что сами власти «отозвали» это учреждение.

Сенатор Фримор навестил Кортни и уведомил, что в обе палаты конгресса будет направлен на рассмотрение законопроект о разрешении перемещения в доисторические эпохи (вполне, впрочем, добровольного) неимущей части населения. В связи с этим Фримор желал бы знать, о каких периодах могла бы идти речь.

– Эйза находится на параллельном телефоне, – сказал адвокату Бен. – На это может ответить только он.

– О'кей, – согласился Кортни. – Так что же, Эйза?

– Миоцен 1313
  Ранний период «неогеновой эры», наступивший 25–23 миллиона лет назад.


[Закрыть], – предложил я.

– А как насчет Мастодонии? Она, по-моему, подошла бы идеально!

– Мастодония не подходит, – ответил я. – Если вы собираетесь внедрять человеческую популяцию в какую-либо прошлую эпоху, то должна существовать абсолютная уверенность, что она достаточно далеко отстоит от начала появления человека. Иначе могут возникнуть исторические коллизии.

– Но ведь Мастодония, кажется, тоже достаточно удалена?

– Нет, недостаточно. Она помещается в прошлом, удаленном не более чем на сто пятьдесят тысяч лет от нас. Но даже если удалиться и на триста тысяч лет, будет все еще Сангамон, а это недостаточно далеко. На Земле в это время уже где-то появились люди, самые примитивные, но уже люди. И мы не должны рисковать опасностью вмешательства в их развитие!

– А как же вы с Райлой?

– Но нас же всего двое. И мы не собираемся ничего менять в том периоде. Мы всего лишь транзитники, использующие временные туннели… К тому же в Америке в то время людей еще не было.

– Понятно. Ну и что же с миоценом? Как далеко он отодвинут во времени?

– На двадцать пять миллионов лет.

– Вы полагаете, этого будет достаточно?

– Да, потому что люди появятся только через двадцать миллионов лет, и опасности пересечений не будет. Перемещение во времени больших масс людей допустимо только на «расстоянии» порядка двадцати миллионов лет – либо вперед, либо назад от нашей эпохи.

– То есть вы хотите сказать, что за двадцать миллионов лет любой процесс развития может полностью сойти на нет?

– Он либо сойдет на нет, либо с ним еще что-нибудь произойдет, и коллизии будут ему не страшны…

– Да… – произнес Кортни, – пожалуй. – Он немного помедлил, затем снова спросил: – Эйза, а почему именно миоцен? Почему не раньше или позднее хоть ненамного?

– Потому что в миоцене уже появилась трава. Довольно похожая на ту, что растет сейчас. А трава необходима для выращивания скота. Благодаря ей существуют и стада диких животных, на которых можно охотиться. Для поселенцев это очень важно, особенно в первое время, ибо охота даст им продовольствие. Кроме того, в миоцене и климат вполне приличный. Он лучше, чем в предыдущую эпоху.

– Почему так?

– В эту эпоху кончается цикл долговременных дождей, климат становится суше, но для сельского хозяйства влаги вполне хватит. Поселенцам не придется вырубать деревья для расчистки площадей под фермы, поскольку в это время появляются луга, а сплошные лесные заросли начинают редеть. И еще одно важно: в миоцене отсутствуют особо опасные хищники, во всяком случае мы о них ничего не знаем. Но во всех случаях ничего похожего на меловой период с его динозаврами. Титанотерии 1414
  То же, что бронтотерии, крупные непарнокопытные млекопитающие, похожие на носорогов.


[Закрыть], гигантские кабаны, первые слоны, но не те звери, для которых предназначены громадные ружья…

– О'кей, вы меня убедили. Я передам это сенатору. Но, Эйза…

– Я вас слушаю.

– Что вы думаете о самой идее? Об отправке всего этого люда в прошлое?

– Я думаю, что это вряд ли реально. Не представляю, чтобы многие захотели туда отбыть. Они же никакие не первопроходцы, и такая перспектива их вряд ли прельстит!

– Вы полагаете, что они скорее предпочтут остаться тут, перебиваясь на пособие до конца своей жизни? Как бы мало оно ни было? Они же находятся в тисках бедности, из которой им никак не вырваться!

– И все же я думаю, что они предпочтут остаться здесь, – сказал я. – Они здесь хоть знают, на что им можно рассчитывать. А там – полная неизвестность!

– Боюсь, вы правы… – произнес Кортни. – Но я-то надеялся, что если наше ходатайство не будет удовлетворено, то план Фримора может нас спасти. Если его примут, разумеется…

– Не особенно уповайте на это, – охладил его я. Кортни еще немножко потолковал с Беном. Говорить, собственно, было больше не о чем.

А я, прислушиваясь к тому, что Бен сказал напоследок, все думал: как быстро потускнели наши радужные ожидания! Еще несколько недель назад казалось, что ничто не в состоянии омрачить их: у нас был контракт с «Сафари», начинала разворачиваться инициатива кинокомпании, и мы верили, что нас ожидает еще много других заманчивых предложений. А теперь вот до тех пор, пока Кортни не сможет найти противовеса указу госдепартамента, мы оказываемся не у дел…

Что касается лично меня, то нельзя сказать, что я был этим очень уж озабочен. Да нет, конечно же, я ничего не имел против того, чтобы стать миллионером, но деньги и успех в бизнесе все же не значили для меня слишком много. А вот для Райлы дело обстояло совсем по-другому, да и для Бена тоже было важно, хотя он на эту тему особенно не распространялся. И мое уныние, как я отчетливо понимал, было вызвано не столько тем, что терял я сам, сколько тем, что теряли эти двое.

Уйдя из офиса Бена, я завернул в сад и увидел там Лика. Мы приготовились к беседе. На этот раз он говорил тоже немного, больше показывал свою собственную планету, совершенно не похожую на ту, где располагался штаб. Это была окраинная планета с весьма скудной экономикой. Ее земли были неплодородны, природные ресурсы ограничены, больших городов вовсе не было. Население влачило унылое существование и выглядело совсем иначе, чем Лик. Эти создания имели явно биологическую природу, хотя и казались довольно бесплотными, чем-то промежуточным между живыми существами и духами.

И вдруг, к величайшему моему удивлению, Лик сообщил:

– Я был среди них уродом… или как вы это называете? Возможно, мутантом. Я совсем не был на них похож. К тому же я постоянно изменялся, они мне удивлялись, наверное, даже немного меня стыдились и, может быть, даже побаивались. Мое началобыло несчастливым…

Его начало – не детство, не отрочество… Я был этим озадачен.

– Но ведь штабу ты подошел? – спросил я. – Возможно, именно поэтому они тебя и взяли к себе? Они, должно быть, выискивают именно таких, как ты, способных меняться?

– Я в этом уверен, – ответил Лик.

– Ты сказал, что бессмертен. А другие существа на твоей планете тоже бессмертны?

– Нет, они не бессмертны. И именно этим я от них отличаюсь.

– Скажи мне, Лик, а откуда ты это знаешь? И как ты можешь быть уверен в своем бессмертии?

– Знаю, вот и все, – ответил он. – Это знание идет изнутри.

И этого вполне достаточно, подумалось мне. Если знание идет изнутри,должно быть, он прав!

Я ушел от него еще более изумленным, чем раньше. С каждым нашим разговором во мне росла странная убежденность, что я знаю его лучше, чем кого бы то ни было на свете. И чем дальше, тем больше я обнаруживал в нем такие глубины, постичь которые разумом мне было не под силу. И меня поражало то нелогичное ощущение, что я его хорошо знаю… Я ведь встречался и разговаривал с ним по-настоящему всего несколько раз, а меня почему-то не покидало чувство, что он был моим другом всю мою жизнь. Я знал о нем такие вещи, которых он мне, теперь я был уверен, никогда прямо не говорил. И я объясняю это тем, что он заключал мое сознание в себя с целью показать мне то, что не мог выразить понятными мне словами. И, может быть, в такие минуты единения я частично сам поглощал его личность, начиная постигать мысли и цели Лика даже помимо его стремления сообщить мне их?

Теперь уже почти все журналисты, фото– и телерепортеры смылись из Виллоу Бенда. Их то не бывало видно по нескольку дней, то потом вдруг кто-то снова появлялся и околачивался поблизости, но день или два, не больше. Мы, очевидно, еще фигурировали в каких-то публикациях, но аура магического вокруг нас здорово поблекла, если не улетучилась совсем. Наша история себя исчерпала…

Туристы, конечно, тоже разъехались. Правда, несколько автомобилей на стоянке Бена еще виднелось, но это даже отдаленно не шло в сравнение с тем количеством, какое было здесь раньше! В мотеле теперь были свободные места, а иногда и очень много свободных мест. Независимо от того, что дело повернулось таким образом, Бен продолжал тратить на него большие деньги. Мы еще содержали охранников и включали по ночам прожектора, хотя это начинало слегка отдавать манией. Мы охраняли то, что в охране, вероятно, больше не нуждалось. Кроме того, это съедало кучу средств, и мы то и дело возвращались к обсуждению вопроса о том, не следует ли нам распустить нашу «гвардию» и перестать зажигать фонари? Но мы никак не могли на это решиться – я думаю, из принципа, ибо такая акция выглядела бы как признание нашего поражения. А мы все еще не были готовы к капитуляции…

В конгрессе разгорались дебаты о разрешении эмиграции в прошлое. Одни утверждали, что предложенный проект закона означает отказ от помощи нуждающимся, другие настаивали на том, что, наоборот, им должен быть предоставлен шанс начать новую жизнь в таких местах, где не существует стрессов современной цивилизации. Особенно яростно обсуждалась экономическая сторона такой эмиграции. Многие полагали, что «предоставление шанса» обойдется не меньше, чем стоимость пособий, выплачиваемых в течение года.

Сами получатели этих пособий вдруг стали подавать признаки заинтересованности, впрочем, пока тонувшие во всеобщем гвалте. Никто не думал к ним прислушиваться. Воскресные приложения к газетам и телевидение стали бойко разъяснять и иллюстрировать ситуацию, которая может ожидать людей в миоцене. Капитолий стал осаждаться пикетами, выдвигающими весьма противоречивые требования разных групп граждан.

В Виллоу Бенде показалось несколько отрядов каких-то сектантов. Они размахивали знаменами и произносили речи, ратуя за то, чтобы аутсайдеры бросили современное общество и удалились в миоцен или любое другое «место», где они были бы избавлены от бессердечия, неравенства и несправедливости современной системы государственного правления. Они продефилировали туда и обратно перед нашими воротами и расположились на стоянке Бена. Герб пошел потолковать с ними.

Но оставались они у нас недолго, ибо некому было их интервьюировать или фотографировать, не было зевак, которые бы над ними насмехались, и полиции, которая бы их разгоняла! Поэтому они и убрались сами.

Законопроект прошел через обе палаты конгресса, но президент наложил на него вето. Он прошел еще раз, невзирая на вето. Но ведь в силе оставался еще и запрет госдепартамента!

И тогда, на следующий день, власти вынесли свое окончательное решение. Оно было направлено против нас и любых перемещений во времени. Ходатайство об отмене указа госдепартамента было отклонено, запрет на путешествия в Мастодонию был введен в действие, а мы оказались «выведенными» из нашего бизнеса…