Текст книги "Журнал «Если», 1994 № 07"

Автор книги: Клиффорд Дональд Саймак

Соавторы: Гордон Руперт Диксон,Фредерик Пол,Кэролайн Черри,Джон Морресси,Павел Гуревич,Наталия Сафронова,Анатолий Кантор,Олег Жадан
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

Ныне сексуальная революция практически во всех развитых странах резко идет на спад. Может быть, по эффекту маятника, грядет очередная целомудренная эпоха? Основания для такого прогноза есть. Революция полов, взбудоражив людей, обнаружила вдруг острую тоску по обыкновенной любви. С ухаживанием и пониманием. С застенчивостью и добровольными ограничениями. С преклонением и любовными ласками вместо демонстрации технических приемов.

А у нас? Конечно, мы переживаем прилив запоздалой моды на секс. Буревестники сексуальной революции реют едва ли не на каждом углу. Гласность, как подметил один из публицистов, сделала открытыми все зоны – от исправительно-трудовых до эрогенных. Можно, например, по сходной коммерческой цене купить древние китайские трактаты об «искусстве спальни» или индийскую «Кама-сутру». Причем издатели добросовестно освобождают трактаты от философских размышлений – их неотъемлемой части, – от поэзии и романтики.

Но, кажется, и мы уже устали от бесконечных демонстраций обнаженных тел. Кстати, у Фредерика Пола есть по этому поводу прекрасная фраза: «Откровенный секс вызывает оторопь».

Спросим же вслед за известным американским философом Эрихом Фроммом: «Много ли вы знаете по-настоящему любящих людей?»

Краткий карманный матримониальник для девиц

§ 1. Девица есть лицо, намеревающееся выйти замуж, независимо от прочих обстоятельств. Возраст девицы начинается от 12 лет.

§ 2. Мужчина есть лицо не готовое, но возможное для сего уготовления. Иные лица не суть мужчины.

§ 3. Мужчину отличает способность склониться и стремление уклониться.

§ 4. Женщину отличает способность решиться и умение пресечь.

§ 5. Умение пресечь состоит в том, чтобы определить состояние.

§ 6. Состояние есть момент аффекта и готовность быть.

§ 7. Готовность быть есть краткая готовность быть мужем.

§ 21. Главное – возбудить в мужчине мысль.

§ 22. Мысль состоит в том, что данная женщина отличается от всех прочих в лучшем смысле.

§ 24. Отличие женщины от всех прочих состоит в сходстве со всеми остальными.

§ 33. Мужчины делятся на достойных и недостойных. Женщины на молодых и старых.

§ 34. Достойный мужчина уклоняется достойным образом, недостойный сбегает

§ 35. Пускай.

§ 37. Достойный говорит: «Я готов, но…» Тут его следует прервать.

§ 38. Прерывать следует тактично, обращая его внимание на явления природы (луна, дождь) или на общественные явления (недостатки нашего общества или общих знакомых).

§ 39. Прервавшись, мужчина теряет нить.

§ 40. Конец прерванной нити надо держать в руках.

§ 55. Приведя к маме (хуже – к папе), пусть скажет сам. Мужчины редко отказываются от слов.

§ 56. Мама (хуже – папа), отерев скупую слезу, говорит: «Но она слишком молода (вариант – «стара»). Впрочем – согласна».

§ 57. Тут нужен глаз да глаз. Уверь его, что он счастлив.

§ 58. Счастье – это разумная загруженность. Загрузи его, обращая внимание на недостатки его внешнего вида (ногти, шея, носки и пр.), указывая путь исправления.

§ 59. Через десять дней, представив ему, что он исправился под твоим влиянием – бери голыш руками. Последнее есть метафора.

§ 60. Будешь счастлива некоторое время.

Давид Самойлов. Из книги «В кругу себя».

Джон Морресси
ПРОБЛЕМА С КАДРАМИ

Кондиционер гонял по пропитанной влагой конторе застоявшийся запах сигарного дыма. Гарри откинулся в скрипящем кресле, зажмурил глаза и попытался выбросить из головы мысли о банкротстве.

Послышались знакомые шаги. «Племянничек, – подумал он. – Свежеиспеченный спец с дипломом колледжа. Краса и гордость семьи. Коль он так хорош, чего ж за меня-то цепляется, когда мои дела прахом пошли?»

Вошел Джером и с маху плюхнулся в свое кресло.

– Кто-нибудь звонил, пока меня не было?

Гарри поперхнулся горьким смешком.

– У меня, должно быть, мозги были не в порядке, когда я перевел все дело сюда. Слишком стар я стал для эдаких виражей. Да еще жарища…

– Он отер лоб, вздохнул и протянул на выдохе, – И зачем я уехал из Нью-Йорка?

Вопрос прозвучал скорее риторически, однако Джером ответил:

– Налоги. Они бы тебя задушили.

– Как одолеть налоги, я понял: берешь и перестаешь делать деньги.

– А во что тебе обошлась такая прорва площади в Нью Йорке, знаешь?

– Да в Нью-Йорке тут бы сразу устроили сауну.

– Включи кондиционер.

– Он работает, а все равно будто в турецкой бане!

– Несколько недель – и все будет в порядке. Купим новые кондиционеры. Кстати, тебе нужно приодеться, а то не в чем на люди выйти.

– На какие такие «люди»? Ты же знаешь, что народ к нам не идет.

– В Нью-Йорке, если мне не изменяет память, тебе тоже тяжело было отыскать хороших рабочих?

– А здесь и плохих нет. Министерство торговли клялось, что в этом штате все прямо-таки умирают от желания работать. Может, и умирают – по ликеро-водочному заводу. Или по птицефабрике. А на мои предложения им наплевать!

После паузы Гарри вздохнул и подвел итог:

– Да и кто способен работать в такой жаре? Джунгли просто. Станки лианами обрастают.

– Ты недооцениваешь меня, дядя Гарри, ведь я спец по кадрам. Высшей квалификации. Достану я тебе рабочих, не горюй.

Гарри крутанулся в кресле и уставился на пустой стол. Новое оборудование – и стоит. Огромные кредиты – и никаких заказов. Завод размером с авианосец – и ни живой души, если не считать мокриц и плесени.

Глубоко и печально вздохнув, Гарри поднялся и направился в ванную освежиться. Вернулся он подозрительно быстро, почти мгновенно. В глазах стоял испуг.

– Джунгли – это не только флора, но и фауна! – его передернуло от отвращения. – Там в туалете паучище сидит: того и гляди схватит тебя да утащит. И станешь ты хладным трупом. Впрочем, по такой жаре… Здесь могут работать только покойники.

– Мертвых на работу не возьмешь, – сказал Джером.

– А живые сами не идут.

Джером не ответил. В задумчивости он вышел из комнаты и не появлялся до вечера.

Не явился он и на следующее утро. В три часа, когда Гарри уже потерял надежду, дверь широко распахнулась, и Джером перепрыгнул через порог, театральным жестом разводя руки.

– Та-та-та! – протрубил он. – Конец нашим бедам! Принимай рабочую силу.

Гарри подозрительно всмотрелся в лицо племянника.

– Ну и что это за ребята? Они в порядке?

– Практически.

Под ложечкой у Гарри екнуло.

– Выкладывай-ка все, как есть, Джером.

Повисла тягостная пауза. Наконец Джером

выдавил:

– Понимаешь, в некотором роде они… трупы. Словом, зомби.

Минуты две Гарри не мог вымолвить ни слова. Джером развалился в кресле, сияя от гордости.

– Джером, ты рехнулся! – возопил Гарри. – Ты просто помешался на этих фильмах ужасов!

– Дядя, оцени выгоду.

– Шайка трупов, бродящая по заводу, – это выгода? Да все другие тут же уволятся!

– Так других все равно нет.

– Теперь уж точно не будет!

– Пусть. Зомби работают усердней, чем живые люди.

– Это точно?

Джером решительно кивнул.

– Никаких перекуров. Никаких профсоюзов. Не спят, не едят, в сортир не ходят, драк из-за девчонок не устраивают, голова с похмелья не трещит. Только работа! Пусть довольно медленно, но зато круглые сутки без перерыва!

Гарри обдумывал предложение. Кое-что в нем, кажется, было. А Джером продолжал наседать:

– Им не нужны медицинские льготы. Никаких дантистов. Никакой страховки. Никаких пенсий. Никаких отпусков. Минимальная зарплата. Никаких повышений – никогда.

– На что же они будут жить?

– Жить?!

Гарри поперхнулся.

– Ну да, конечно… – И воспрял: – Тогда с какой стати я им вообще должен платить?

Джером подтянул ноги, принял начальственную позу и ломким, шелестящим голосом, в котором не было ни тени шутовства, произнес:

– А ведомость на зарплату? Если ты нанял рабочих, а сведения об их зарплате и соцобеспечении не высылаешь – жди налоговую инспекцию.

– А это американские зомби? Мне ни к чему, чтоб тут иммиграционные власти крутились: они еще дотошнее налоговой полиции.

– Чистокровные американцы, дядя Гарри! Я проверял их свидетельства о рождении. И свидетельства о смерти тоже.

С административной точки зрения, зомби – идеальный работник. Зато в личном плане, к сожалению, у них есть серьезные недостатки. Смотрятся они не очень-то привлекательно, а пахнут и вовсе отвратительно. Двигаются неуклюже, натыкаются на что ни попадя. Говорят редко, а когда заговаривают, то роняют слова в час по чайной ложке. Общаться с ними – сущее наказание.

Поначалу Гарри справлялся неплохо. Когда на заводе уже было нечем дышать, он установил вытяжные вентиляторы и завел обыкновение ежедневно обрабатывать шлангом каждого рабочего.

Станки крутились без остановки. Заказы шли потоком. С ценами, какие устанавливал Гарри, конкурировать не мог никто. Правда, продукцию приходилось день-другой проветривать, прежде чем предлагать покупателям. Но это были мелочи.

Хуже, что среди тех, кто забирал продукцию, начался ропот. Однажды в контору ввалился обозленный водитель.

– Что за народ вы на работу набрали, мистер Гарри? – потребовал он ответа. – Их спрашиваешь – они ухом не ведут! Не говоря уж про «привет», «пока» и «пошел к черту». Вообще не говорят ничего. Чувствуешь себя, будто с шайкой трупов связался.

Гарри с Джеромом подскочили в креслах и единым духом выпалили:

– Как вы смеете! Вы оскорбляете их религиозные чувства!

– Поговорю, поговорю, – пообещал Гарри.

Разозленный шофер хлопнул дверью. Гарри осел в кресле, вытер пот со лба и потянулся за сигарой. Рука его слегка дрожала.

– Нам конец, Джером. Все уже замечают…

От страха голос Гарри сбился на низкий шепот.

Джером попытался успокоить его:

– Что замечают? Ребята неразговорчивы? – хорошо, сделаем, чтобы они разговорились.

– Ты вообще-то слышал, как они говорят? Это ужас.

– Они, кажется, в Конгресс не метят. «Привет» и «пока» – этого вполне хватит.

– Мало, Джером.

– Хорошо, проведем в цеха радио. Будут слушать новости, про спорт, погоду, хиты всякие.

– И телевизор.

Успех ошарашил Гарри. Десяти дней не прошло, а зомби уже общались между собой: «Как дела, приятель?» – «Порядок, малютка». Недели шли, репертуар их расширялся, в него вливались все новые и новые выражения. Ходовые лозунги из рекламы и спортивных трансляций, какие-то фразочки из мультиков, строчки из последних шлягеров ходили по всему заводу. Гарри стал примечать группки зомби, сбивавшихся в кружок погоготать над анекдотами или поспорить о бейсболе.

Как-то Гарри и Джером сидели р конторе. В дверь постучали. Стук был приглушенным, будто кто тыкался губкой в стекло. Гарри и Джером удивленно переглянулись. Они никого не ждали. Прочистив кашлем горло, Гарри попросил посетителя войти.

– Как. Идут. Дела. Мистер. Гарри? – произнес Вернон, станочник. Одежда на нем была опрятной, хотя и изрядно поношенной. Кожа отсвечивала бледной зеленью.

– Привет, Вернон. В чем дело? – спросил Джером.

– Ребята. Послали. Меня, – нудил Вернон на одной ноте.

– Что-нибудь не так?

– Мы. Хотим. Смотреть. Ответные. Матчи.

Гарри повернулся и уставился на пришельца.

– Ответные матчи?

– И. Чемпионат. Мира.

– Ну и смотрите себе в свободное время.

Джером склонился к дяде и шепнул:

– У них его нет, дядя Гарри. Надо освобождать их на ночь. Они станут работать лучше.

– Ты думаешь?

– Я сам собирался это предложить. Пусть развлекутся – работа пойдет веселее. А в это время мы проветрим цеха.

Это убедило Гарри, и он объявил:

– Вернон, передай ребятам, что отныне по вечерам они могут отдыхать. Пусть малость подышат свежим воздухом.

– Порядок. Босс, – прогундосил Вернон. – Всего. Доброго. Мистер Гарри. Мистер Джером.

Верно# ушел, а Гарри обратился к племяннику. Его снова обуревали сомнения. Но прежде чем он успел высказать хотя бы одно из них, Джером успокаивающе вскинул руки.

– Дядя Гарри, позволь кое-что сказать.

– Скажи мне, что мы разорены! Своими собственными руками срезал производство почти наполовину!

– Не беспокойся, я создал ночную смену.

Гарри недоуменно вскинулся:

– Какой идиот согласится работать ночью?

– Тут такое дело… Найдется у нас чистый сухой склад, где я мог бы держать кое-какие ящики?

– Есть чердак. Жуткое место. Летучие мыши, пауки, темень кромешная даже в разгар дня. – Гарри содрогнулся от собственных слов.

– Это как раз то, что нужно! Завтра же сюда доставят ящики.

– А в ящиках что?

– Ночная смена.

Какое-то время Гарри приходил в себя, потом взорвался:

– Тебе мало зомби, так ты решил приискать вампиров?!

– Они одеты куда лучше. И не воняют. И большинство из очень приличных семей.

С вампирами все оказалось еще проще. Сплошь обвивший окна и двери чеснок сделал их пленниками завода. Никаких полетов в ночном небе, никакого беспокойства соседям. Вместо этого – работа, с энтузиазмом и выдумкой, причем безо всякого дурного запаха.

Гарри был доволен ночной сменой. Через несколько дней он уже стал поговаривать о «европейском классе производителей» и расточал хвалы их аккуратности. Вампиры, как он убедился, имели всего одну неприятную черту. Раз в неделю, примерно за полчаса до заката солнца, Джером взбирался на чердак с ведерком свежей крови, взятой на местной бойне, и оставлял его посреди уставленных в кружок гробов. На следующее утро он убирал пустое ведерко. В ночь кормежки производительность была выше обычной.

Все потекло своим чередом. Перед самым закатом зомби неуклюже тащились прочь к своим вечерним занятиям. Когда уходил последний из них, Гарри с Джеромом осматривали гирлянды чеснока и спешили домой. Когда поутру они возвращались, зомби уже хлопотали у станков, а вампиры покоились в гробах. Большего Гарри и желать не мог.

Но вот настало ноябрьское утро, когда ему довелось испытать весьма неприятные минуты. Придя в контору, Гарри обнаружил записку с просьбой о встрече в тот же вечер. И подпись: «Граф Раду».

Когда явился Джером, Гарри трясся от страха.

– Обвешаемся чесноком, – успокаивал его Джером. – Он к нам не притронется, – уверял племянник.

– Видел подпись? Румынское имя. А румыны обожают чеснок.

– Только живые, дядя Гарри.

На закате, все в чесночных гирляндах, они сидели в конторе, поджидая гостя. Граф Раду обставил свое явление дешевыми театральными трюками: возник в дверном проеме с внезапностью ветра. Бледный, с черными, как смоль, волосами, алогубый человек в элегантном вечернем одеянии предстал перед ними, неторопливо оправляя складки плаща, обвившего худощавую фигуру.

– Вечер добрый. Я – граф Раду, – произнес он с сильным акцентом.

– Голос – ну точь-в-точь, как у Белы Лугоши в «Дракуле»! – прошептал Джером.

– Рад познакомиться с вами, граф. Меня зовут Гарри. Я владелец завода. Это мой племянник Джером, директор по кадрам.

– Как вам у нас нравится, граф? – поинтересовался Джером.

– Работа наша… утомительна, – ответил граф, делая ударение на последнем слове.

– Тяжести ведь таскать не приходится. Целый день вы спите в безопасном месте, каждую неделю – ведро крови, безо всяких перебоев, – напомнил Джером. – Дядя Гарри – весьма цивилизованный работодатель. Согласитесь, вам здесь гораздо лучше, чем было бы на государственной службе.

– В мире есть многое помимо крови и сна. Мы хотим летать сквозь тьму… навещать местных крестьян… чувствовать ветер в крыльях и слушать детей ночи…

Чувствуя себя за чесноком, как за каменной стеной, Гарри решился:

– Вы распугаете весь окрестный люд. Я категорически против!

– Вы намерены диктовать условия графу Раду? – пророкотал вампир, подаваясь вперед и запахивая плащ.

– Спокойно! На мне чеснок, – предупредил Гарри.

– Ах, да. Чеснок. Моя любимая приправа, – уведомил граф с улыбкой, обнажившей здоровущие клыки.

Гарри забился в кресло.

– Говорил же я тебе про этих румын! – взвизгнул он.

Джером бровью не повел.

– Блефуете, граф. Голливуд в подобных делах не обманывает.

Глухо кашлянув, Раду произнес:

– Прошу простить мне эту маленькую дружескую шутку. Вы в совершеннейшей безопасности.

– Слушайте, граф, дяде моему нехорошо. Полагаю, следует продолжить разговор, когда он почувствует себя лучше.

– У него поднялось кровяное давление? – спросил Раду с внезапной заботой.

– Нет, живот схватило.

– Ага. С животом я ничем помочь не могу. Наши требования я вам все же изложу: время свободного полета по миру за пределами этих стен и кровь два раза в неделю. На вашем предприятии, должен заметить, никакой социальной защиты,

– Кровь получите, но никаких полетов. Это не наша прихоть – таков закон.

– Граф Раду не ведает иного закона, кроме собственной воли!

– Здесь это не имеет значения, граф. Пожалуйста, летайте себе по заводу сколько хотите, но о том, чтобы покинуть его, и не заикайтесь. Да нас в одну неделю прикроют. Или просто спалят завод.

– Вы отказываете графу Раду?

– Получите вы свое второе ведерко крови. И это все, на что мы пойдем.

Раду вскинул длинный тонкий палец и наставил его на Джерома.

– Знайте, что граф Раду не привык себя в чем-либо стеснять, – зловеще прошипел он. Граф завернулся в плащ – и исчез. Громадная летучая мышь сделала круг по конторе, чиркнула Гарри по голове и тут же вылетела в дверь.

– Рассердился, – заметил Джером.

– Тоже мне, профсоюзный лидер! – отдуваясь, заметил Гарри.

– Я завтра припасу побольше чеснока.

– За ним глаз да глаз, – сказал Гарри. Дядя с племянником переглянулись.

После долгого молчания Джером сообщил:

– Что нам нужно, так это – мастер.

– Где ж такого сыскать, чтобы всю ночь ходил с чесноком на шее?

– Это будет нелегко, – согласился Джером.

Два дня Джером в конторе не показывался. Необъяснимое его отсутствие тревожило Гарри, особенно с приближением времени кормежки. «Сбежал малец, – думал Гарри, – не вынес нагрузки. Только-только наладилось – и пропал. Одному мне не справиться: кровь, трупы. Слишком стар я для эдаких сложностей. Пора продавать завод. Кто захочет купить? Возьму, сколько дадут. Точно и безо всякого: ухожу в отставку, отправляюсь туда, где хорошо и тихо, – ни тебе зомби, ни тебе вампиров, ни тебе влажности 99 процентов, ни плесени, ни мокриц. На Аляску».

Тут вошел, Джером, рот до ушей. Он поставил на стол картонную коробку.

– Это. еще что? – недоверчиво спросил Гарри.

– Открой, увидишь.

Внутри, покоясь на смятых газетах, лежал старый-престарый медный кувшин. Гарри вынул его и поставил на стол.

– Очень мило, Джером, но ты же знаешь: мне нельзя пить.

– Вытащи пробку.

Гарри послушался. Струя густого черного дыма фонтаном ударила из сосуда, взметнулась вверх, плоско расползлась по потолку, завихряясь и клубясь, пока не заполнила полконторы. Потом она сама по себе стала собираться, сжиматься, уплотняться – и пожалуйста: перед Гарри стоял великан, скрестивший руки на груди, и взиравший на него сверху вниз.

Пришелец был ростом почти семи футов и сложен, как правый крайний, правда, со слоем жирка – результат межсезонной расслабленности – поверх литых мышц. На нем был пурпурный тюрбан, рубаха из алого шелка, отороченная золотом, широкие зеленые шаровары и желтые туфли с загнутыми вверх носами. Исчез последний виток дыма, и великан упал на колени, коснувшись лбом пола у ног Гарри:

– Какова будет твоя воля, о мой повелитель?

– Ну разве он не чудо, дядя Гарри? – воскликнул Джером.

Гарри кивнул. Он облизнул губы, проглотил ком в горле и спросил:

– Ты джинн?

– Я – Джимдаш, сын Дахнаша сына Шамхуриша, последний в длинной чреде джиннов.

– Слушай, Джимдаш… как тебе роль мастера на моем заводе?

– Приказывай, мой повелитель!

– Джером, достань ему какую-нибудь одежду.

– Не желает ли мой многомудрый повелитель, чтобы его недостойный слуга облек себя в иные одежды?

– Будет лучше, если ты оденешься, как мы с Джеромом.

Джимдаш дважды хлопнул в ладоши. В углу конторы появилась вешалка. На ней висел миндального цвета шелковый костюм, дюжина ярких спортивных рубашек и шесть пар брюк мягких пастельных тонов. Внизу выстроились шесть пар ботинок. Сверху на вешалке лежала плоская коробка с нижним бельем и носками, на которых красовались парижские метки. Все остальное было из Италии.

– Отличный товар, Джимдаш. У тебя настоящий вкус.

– Если щедрый повелитель доволен, я стану одеваться, сказал джинн. Он хлопнул в ладоши еще два раза и мигом облачился в ярко расписанную гавайскую рубаху, бледно-зеленые брюки и белые парусиновые туфли. Прежний его наряд аккуратно пристроился на вешалке.

– Ты великолепен, Джимдаш! – восхитился Гарри.

– Благоволение повелителя доставляет его скромному слуге удовольствие, сладость которого невозможно выразить словами.

– Джимдаш, я хочу, чтобы ты сразу принялся за работу. Дневная смена еще в цехе. Пойдем, я тебя представлю, и ты увидишь, с кем тебе придется работать.

– Я уже осведомлен, благородный повелитель.

– Тем лучше. И потом… знаешь, лучше не зови меня «повелитель». Будь проще. Зови нас «Гарри» и «Джером».

– Подходит, Гарри. Можете называть меня «Джим».

Уже после нескольких минут общения с зомби Джимдаш полностью их очаровал. Стоило одному обратиться к мастеру: «мистер Даш», – как тот сразу расплылся в озорной улыбке и сказал:

– Все мы здесь – одна семья. Зовите меня «Джим».

С каждым зомби он перемолвился словечком, обращался ко всем по имени, пожимал руки и хлопал по спине – достаточно крепко, чтобы дать почувствовать мужское расположение, но и без медвежьей силы, способной сломать ребра. Конец его представления воистину венчал дело: вытащив пачку банкнот, Джимдаш отсчитал три двадцатки, втиснул их в руку Вернона и попросил:

– Вернон, старина, отведи-ка этих наших приятелей куда-нибудь да влей им по пиву. Ну-ка, ребята, хорошенько повеселитесь, а завтра приходите в полной боевой, заставим эти станочки на славу погудеть-покрутиться, все слышали?

– Прирожденный лидер, – пробормотал Гарри.

– Ответственный малый, – сказал Джером.

Когда последний зомби покинул завод, Джимдаш обернулся и проговорил прежним своим тоном:

– Надеюсь, с дневной сменой я поладил.

– Джим, они влюблены в тебя, – уверил Гарри.

– Джером, сбегай и положи записку на графский гроб. Скажи, мы ждем его в конторе ровно в восемь часов. Пойдем-ка пообедаем, Джим, а после ты познакомишься с ночной сменой.

Пока они ожидали графа Раду, Джером поинтересовался:

– Джим, не могу понять, откуда в тебе столько добродушия. Ведь ты сидел в медном горшке, как в тюрьме, три тысячи лет! Рехнуться можно!

– Почему – в тюрьме? Тюрьма – это когда бутылки.

– Ты хочешь сказать, что ты по собственной воле?.. – обернулся Гарри.

Джимдаш глубоко затянулся сигарой, пустил тонкую струйку дыма и произнес:

– Не совсем. Я жил во времена Джан бин Джана, семьдесят второго султана джиннов и, как оказалось, последнего. Жуткое, надо сказать, было времечко для джиннов. А когда и вовсе пригрело, Джан бин Джан приказал поместить избранных представителей молодого поколения в медные кувшины и упрятать их в разных местах по всему свету – в ожидании лучших дней.

Джером слегка присвистнул:

– Столько веков… Теснота, заточение…

– Совсем наоборот. Мне дано делаться бесконечно маленьким, так что кувшин стал моей вселенной. Благодаря милости и провидению Джан бин Джана, в кувшине хватало всех удобств и роскошеств, помогавших обитателю проводить время в свое удовольствие. – Джимдаш улыбнулся счастливым воспоминаниям, попыхал сигарой и продолжил: – Но через несколько тысяч лет даже от бесконечных удовольствий тянет к переменам.

– Только не к таким, – заметил Гарри. В кувшине тебе было лучше, поверь мне. Этот мир – эдакая суета и смута!

– Да, но – интересная суета и забавная смута. Мне ваш мир нравится. Еда ваша нравится и сигары. Нравится шипучка эта, пепси, со льдом. Очки солнечные тоже нравятся, – сказал джинн, водружая на нос огромные очки, что прикупил по пути на обед. – Да и климат как раз по мне.

Наконец появился граф – такой же заносчивый и грозный, как и в первый раз.

– Итак, вы явились, дабы нижайше преклонить колени у ног графа Раду и умолять его о прощении, – молвил он вместо приветствия.

– Нет. Мы собрались познакомить вас с мастером, – ответил Гарри.

Джимдаш удостоил графа едва заметного кивка. И не проронил ни звука. Граф Раду уставился в непроницаемые черные стекла очков. Джимдаш выпустил одно за другим несколько абсолютно правильных колечек дыма.

Внезапно Раду разразился демоническим, торжествующим смехом и вскричал:

– Глупцы! Глупцы! Вы отдали этого лакея в мои руки! Смотрите же, как поликую я на его крови, а самого его сделаю своим рабом!

Он порхнул на джинна – и в ту же секунду завис в воздухе, отчаянно брыкаясь. Джимдаш, схватив его за лацканы, поднес к своему носу.

– Знай же, вздутый бурдюк: ты имеешь дело с джинном из рода, презиравшего летучих мышей и неуклюжих шутов – произнес Джимдаш ледяным тоном. – Только попробуй рассердить меня, и кара падет на тебя с быстротой и неотвратимостью Разрушителя восторгов, Губителя всех обществ, Опустошителя жилищ и Нарушителя покоя, того, кто уничтожает и великое, и малое, того, кто не ведает жалости ни к бедным, ни к униженным, кого не страшат сильные мира сего со всеми их войсками.

Джинн швырнул ошарашенного вампира в кресло. Он сверлил графа взглядом целую минуту – руки скрещены на груди, бесстрастное лицо. Потом, дружелюбно улыбаясь, склонился, стал поправлять лацканы на графской груди, приговаривая медоточивым голосом:

– Но отнесись ко мне по-дружески, подсоби мне, и я разглажу воздух под твоими крыльями, уберегу тебя от солнечного света и грубых людишек с заостренными кольями, позабочусь о том, чтобы каждое утро, перед тем как лечь спать, ты находил на гробе своем чашечку прелестного питья. Ну, так чему быть?

Уставившись на него, вампир моргнул и сказал:

– Дом Раду во всем мире известен склонностью к дружбе и сотрудничеству.

– Вот и чудно. А теперь поведай мне о своих заботах, посмотрим, что тут можно сделать. Располагайтесь поудобней, граф, – предложил джинн, заботливый, как бабушка, хлопочущая над хныкающим внуком. Обернувшись, он попросил: – Джентльмены, не предложит ли кто-нибудь графу сигару? Граф, как насчет пепси?

Граф предостерегающе поднял руку:

– Я совсем не пью… пепси.

К одиннадцати часам соглашение было достигнуто: в обмен на клятвенное обещание графа, что не будет никаких спадов в производительности и никаких «проб» на местных жителях, ночной смене предоставлялись две выходные ночи еженедельно – полетать, побродить, покупки сделать или заняться любой иной законной деятельностью по собственному выбору. Раду был удовлетворен; Гарри и Джером вздохнули с облегчением.

По пути к машине Гарри сказал:

– Этот Джимдаш весьма способный малый.

– Парень – золото, дядя Гарри.

– Не золото, Джером. Способный. Золото, оно бы так в кувшине и осталось.

Прошло еще несколько недель и оказалось, что джинн вполне прибрал дело к рукам. Производительность неуклонно росла. Джинна на работе все звали Джимом, местные называли его «Джи-Ди», «Джимбо» или «Босс Даш». Дневная смена оказалась вовлечена – в сдержанной форме – в жизнь городка и выступила инициатором украшения местного кладбища. Гарри и Джером держались в сторонке, зато у Джимдаша отбоя не было от приглашений на обеды; неисчерпаемые запасы всевозможных историй, умение тактично и незаметно переходить от панибратских объятий к изысканному общению сделали его душой общества и звездой застолий.

Так что не было причин удивляться, когда прибывшие в одно прекрасное утро на завод полицейские попросили разрешения побеседовать с мистером Дашем. Джинн ловко оттер их от своих хозяев, а когда машина с полицией скрылась со двора, Джимдаш рассказал Гарри и Джерому, что, собственно, произошло.

Несколько вампиров, попав, очевидно, в дурную компанию, в свободные вечера предавались пьянству. Спали они целый день, так что успевали отоспаться, и все их художества проходили незамеченными.

Прошлой ночью, сообщили полицейские, один из ночной смены попал на холостяцкую пирушку и перед самым рассветом отправился домой в состоянии крайней неуравновешенности и неустойчивости. Экономя время, он обратился в летучую мышь, расправил крылья, но лететь мог, конечно, через пень колода. Вот и врезался в лобовое стекло грузовика на шоссе неподалеку от завода Гарри. На глазах у очумевшего шофера сломанная фигурка мыши приняла форму человека, который тут же, едва солнце поднялось над горизонтом, зарылся в кучу мусора. У полиции возникли вопросы, и она желала услышать ответы.

– Полицейские, несомненно, вернутся. Да и пресса взбудоражена, – поведал Джимдаш. Гарри в отчаянии тихо охнул. Джинн продолжил: – Как только история выйдет наружу, комиссии из службы иммиграции и натурализации, внутренних доходов, окружного департамента здравоохранения, Национального совета трудовых отношений, комитета профилактики профессиональных заболеваний…

– Стоп! Ничего не желаю знать! – завопил Гарри.

– Какие проблемы, шеф? Стоит только пожелать, и я перенесу завод в отдаленный уголок мира. Есть в Ассаме одна горная вершина…

– Господи, зачем я уехал из Нью-Йорка! Что мне делать в Ассаме?

– Это лучше, чем тюрьма, дядя Гарри, – сказал Джером.

– Для тебя – возможно. А я слишком стар для таких перелетов.

Сам Гарри словно наяву слышал вой сирен, видел толпу, требующую подать ей «этих гадов» на расправу, ощущал, как трещат и с корнем выворачиваются деревья, бьются стекла, в ушах звучали крики, выстрелы…

– Если хотите сохранить дело, – выговорил Джимдаш, – то скорый арест и чистосердечное признание удовлетворят власти.

– Чей арест? Признание – в чем?

– Не смотрите на меня! У меня вся жизнь впереди! – завопил, отступая, Джером.

– Я, Гарри, – вкрадчиво сказал Джим, – частенько подумывал: а здорово было бы стать партнером Джерома. Старшим партнером.

– Я переживу. Только вытащи меня из этой переделки, – откликнулся Джером.

Гарри понял, что у него на глазах созрел заговор.

– Минуточку, – сказал он. – Вы двое – партнеры, а мне что остается? Подписать признание и садиться в тюрьму?

Джимдаш склонился над ним.

– Ну что ты, Гарри, – сказал он. – Позволь, я объясню.

В 16.30 того же дня полицейские вывели за ворота завода спотыкающуюся, безмолвную фигуру в наручниках. Джером смотрел им вслед и, перемежая рыдания со всхлипываниями, повторял:

– Это все жара! Жара доконала его! В Нью-Йорке мой дядя Гарри и мухи бы не обидел, а тут…

Преступник хранил молчание. Ноги у него заплетались, будто хозяин их пребывал в трансе, глаза невидяще смотрели под ноги. Дважды он спотыкался, и шагавшие рядом полицейские подхватывали его под руки. Вид у бедолаги был жалкий.

Когда полиция удалилась, Джером перевел дух и сказал:

– Фу, не думал, что у нас получится.

Джимдаш прищелкнул пальцами.

– Семечки. Жаль, не помню, как голос делать. Тридцать два века этим не занимался – детали забываются.

– Может, и к лучшему, что это создание не говорит.

– Возможно. В любом случае, отпечатки пальцев получились превосходно.

– Долго оно протянет?