Текст книги "Журнал «Если», 1994 № 07"

Автор книги: Клиффорд Дональд Саймак

Соавторы: Гордон Руперт Диксон,Фредерик Пол,Кэролайн Черри,Джон Морресси,Павел Гуревич,Наталия Сафронова,Анатолий Кантор,Олег Жадан
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

Фредерик Пол
ОНИ ТАК ЛЮБИЛИ ДРУГ ДРУГА!

В рассказе, который я хочу Вам поведать, – события произошли через десять тысяч лет после нас – речь пойдет о юноше, о девушке и об их любви.

Правда, юноша будет не таким, каким мы его обычно представляем, потому что ему сто восемьдесят лет от роду. Да и девушка тоже не совсем девушка, но уже по другим причинам. А в любовной истории нет того притворства, когда самое элементарное желание окутывают романтическим флером. Не ждите и обычного для человека стремления взять верх над супругом. Не усвоив этих истин, Вы не сумеете заинтересоваться моим рассказом. Если же Вы сделаете над собой усилие и попробуете понять, тогда этот сюжет будет для Вас под самую завязку набит тем, над чем можно смеяться и плакать, а бурные переживания героев захватят Вас целиком.

Причина же, по которой девушка не была девушкой, проста: она была юношей.

Вижу, вижу, уважаемый читатель, как сердито Вы отшатнулись от этой страницы. На кой дьявол мне читать о паре гомиков? – думаете Вы. Успокойтесь. Я не стану угощать Вас пикантными подробностями из жизни сексуальных меньшинств. Собственно, увидев мою героиню, Вы бы не заподозрили в ней юношу. Грудь? Пожалуйста, целых две. Все, что ниже, тоже женское. А бедра – просто мечта – роскошные, плавно изогнутые. Милое симпатичное личико. Правда, возможно, Вас бы смутил ее хвост, шелковистая шкурка и жабры позади ушей.

Опять Вы шарахнулись прочь от текста. Уверяю Вас, дорогой читатель, девушка прелестна, и наверняка, оставшись с ней наедине всего лишь на час, Вы были бы готовы на самые отчаянные поступки, лишь бы вызвать огонек интереса в ее глазах. Дора, – мы назовем ее так (хотя ее имя на самом деле гораздо сложнее: Омикрон-Dibase седьмой группы, S.Doradus 5314, где последняя цифра обозначает точный оттенок присущего ей зеленого цвета) – так вот, Дора женственна и очаровательна, я настаиваю на этом. Кроме того, она танцовщица (это самое близкое слово, которое я сумел подобрать). Ее искусство требует разных качеств – интеллекта, гибкости, силы, чувства ритма – а это все предполагает как уникальные врожденные способности, так и постоянные изнуряющие тренировки. Дора исполняет свои номера при притяжении, равном нулю, а танцы эти являют собой смесь эксцентрики (того, что у нас делает «человек-змея»), акробатики и классики, отдаленно напоминающей «танец умирающего лебедя». Нужно еще добавить, что вся эта хореография чертовски сексуальна, хотя, конечно, чисто символически. Ведь, честно говоря, почти все, что мы считаем эротикой, – лишь художественный символ, потому что откровенный секс не вызывает ничего, кроме оторопи.

Как бы там ни было, в этот день Дора танцевала, а зрители были вне себя от восторга.

Теперь коснемся того, что же в ней мужского. Публику совершенно не трогал тот факт, что генетически она – мужчина. Да и Вас бы не тронул, потому что Вы бы этого просто не заметили. Ведь, наверное, Вы бы не стали посылать срез ее ткани на биопсию, чтобы найти хромосому ХУ. Так что зрителям, для которых она танцевала, на все это было в высшей степени наплевать.

С помощью сверхсложной техники, которой в наше время еще нет, современники Доры могут узнать множество вещей, например, определить способности детей, которые еще не скоро родятся на свет. Это делается у них на второй стадии деления яйцеклетки, точнее говоря, когда она распадается на сегменты и становится зародышем. Вот тогда наши потомки выявляют задатки будущего ребенка.

Позвольте, а разве мы бы от этого отказались? Обнаружив у ребенка музыкальный талант, мы заранее обеспечили бы ему государственную стипендию! Они же, увидев, например, что у будущего ребенка больше женских качеств, чем мужских, помогают ему стать женщиной. В грядущие столетия, о которых мы говорим, выбор пола давно уже не зависит от природы. Эта процедура легко дается современникам Доры и не вызывает тяжелых раздумий.

Ну ладно, хватит пока о Доре. Теперь уж Вас ничем не удивишь, хотя надо еще добавить, что рост у нее – больше двух метров и пахнет она арахисовым маслом. Перейдем же к самой истории.

В этот день Дора выплыла из своего дома, нырнула в транспортную трубу, которая сначала втянула ее силой водного потока, а потом выбросила вместе с фонтаном брызг на некий пластиковый помост, предназначенный для подводных жителей.

– Ч-черт! – воскликнула Дора, расставив руки для равновесия, и тут же смутилась, оказавшись в объятиях незнакомца, которому мы дадим имя Дон.

Встретились они случайно. Дон совершенно не помышлял ни о каких девушках; он направлялся туда, где бы ему поменяли старые ноги на новые. Ради сокращения пути он вступил на помост, который служил Доре репетиционным пространством и увидел создание, прелестнее которого не встречал, и сразу понял, что они созданы друг для друга.

– Пойдешь за меня замуж? – спросил он.

– Да, в среду, – выдохнула она, и обещание это прозвучало, как нежнейшая музыка.

Дон – высокий, мускулистый парень, бронзового цвета. Конечно, его имя здесь так же условно, как и Дорино. Однако если отдать должное его мужской красоте и энергии, то можно вполне назвать его Адонисом, но ради краткости мы назовем его Дон. Его цветовой код, обозначенный как 5290, означает, что он чуть более синего оттенка, чем Дора. Оба они интуитивно и вдруг почувствовали, что разница невелика и у них много общих интересов.

Вряд ли я смогу Вам точно объяснить, чем занимается Дон, – не ради заработка, а для того, чтобы придать жизни какой-то смысл и не свихнуться от скуки. Могу только сказать, что его занятия включают бесконечные межпланетные перелеты. Для того, чтобы космический корабль достиг определенной скорости, в нем должны быть примерно тридцать один мужчина и семь (генетических) женщин. Дон – один из них. Собственно говоря, он уже начал уставать от этой работы, потому что здесь он подвергается радиации, и не столько от силовой установки на корабле, сколько от избытка радиации на той стадии, когда ядерные частицы, распыляясь, превращаются в квантовый душ. Я понимаю, уважаемый «читатель, что Вам глубоко начхать на эти подробности, но я хочу обратить Ваше внимание, что Дону всегда приходится носить на себе нечто вроде второй кожи из легкого, эластичного и в то же время крепчайшего металла, цветом, похожего на медь. (Я уже упоминал его бронзовый цвет, но Вы, может быть, подумали, что это просто загар.)

Скажу больше: Дон – киборг. Множество его органов давно уже заменили приборы, надежные и долговечные. Кровь его перекачивает не сердце, а центрифуга из кадмия, легкие наполняются воздухом лишь тогда, когда он хочет что-то произнести, потому что сложная система осмотических фильтров добывает для него кислород из отходов жизнедеятельности собственного организма. Возможно, человеку двадцатого века Дон показался бы странным, с его горящими глазами и семью пальцами на каждой руке. Но сам он и, конечно же, Дора считают его прекрасным и мужественным. За время своих путешествий Дон облетел все созвездие Большой Медведицы, Млечный Путь и Тау-Кита; он доставил образцы разных сортов и пород для сельского хозяйства на планеты Канопуса и привез со спутников Альдебарана милых, умных домашних животных. Он видел тысячу звезд и десять тысяч планет, раскаленных до синевы или прохладно-розовых. Можно сказать, что Дон всю свою жизнь провел на космических трассах, иногда бывая в отпуске на Земле. Но Вам, читатель, это тоже все до лампочки. Потому что любое повествование держится на героях, а не на обстоятельствах, в которые они попали. Значит, Вы хотите знать, что было с этой парочкой дальше.

Ну Что ж, они своего добились. Великое чувство, зародившись в каждом, росло, расцветало и наконец принесло плоды. Это случилось в среду, в назначенный Дорой день. Они оба вошли в шифровальную комнату в сопровождении добрых друзей (по паре на каждого), пришедших поздравить их и подбодрить. И пока личные номера влюбленных печатали на особых машинах и вносили куда надо, они улыбались друг другу, шептали ласковые слова и, краснея, выслушивали многозначительные намеки друзей. Далее, обменявшись своими математическими аналогами, молодые разошлись. Дора уплыла в свое подводное жилище, а Дон вернулся на космический корабль.

Нет, без всяких, шуток, это была идиллия. После свадьбы молодые жили вполне счастливо до тех пор, пока им это не наскучило. А когда наскучило, они умерли. И уж, конечно, Вы поняли, что после брачной церемонии они ни разу не виделись.

Н-да, я очень ясно вижу Вас, мой читатель. На тарелке перед вами (пережаренный кусок мяса, одной рукой вы почесываете ногу, другой держите мой рассказ, а магнитофон в это время изрыгает либо рок, либо Монка. Вы не поверили ни одному моему-слову, правильно? Ни на секунду не поверили. Люди так не живут, ворчите Вы и наливаете для успокоения рюмку коньяка.

И все же Дора – реальность. Вот она спешит домой по транспортным трубам, где вода несет ее со страшной скоростью. Ей больше нравится жить под водой, ученые приспособили для этого ее органы дыхания. Если я начну рассказывать вам, с каким счастливым сердцем она берет в руки записанный на пленку аналог Дона, вставляет его в манипулятор символов, подключает себя к аппарату и настраивается на прием, – если я попытаюсь все это подробно описать, Вы или сделаете квадратные глаза, или метнете гневный взгляд, или воскликнете: «Да разве это любовь, елки-палки?» Но уверяю Вас, читатель, Дора обладает чувствами такими же страстными и приходит в такой же экстаз, как любая из ваших знакомых. И уж проделывает все это гораздо лучше, чем водится в наше время – в так называемой реальной жизни. Ну что ж, можете метать гневные взгляды и восклицать, Дора не обратила бы на это никакого внимания. Если она когда-то задумывалась о Вас, своем праотце, жившем тридцать поколений назад, то не иначе как о каком-то допотопном пещерном жителе. И нечего возмущаться. Подумайте только: Дора удалена от вас больше, чем Вы от питекантропа, жившего за пять тысяч веко? до Вас. Вы не продержались бы и пяти секунд в стремительном потоке ее жизни.

Вы, конечно, думаете, что прогресс идет по прямой? А если он движется по восходящей, ускоряющейся кривой, может даже при возведенных в степень показателях? Для того чтобы что-то начать, нужны громадные, я бы даже сказал, адские усилия, но уж когда что-то начато, процесс развивается стремительно, как взрыв динамита. А Вы, сидящий в уютном кресле и поедающий кусок мяса с выпивкой, – вы еще только подожгли бикфордов шнур.

Какое у нас сейчас время? Шесть или семь тысяч дней от Рождества Христова? Вот то-то же. А Дора живет в миллионный день, десять тысяч лет спустя. Из жиров, накопившихся в ее организме, искусственно удаляют калории; вредные отходы изымаются во время сна прямо из кровотока, так что ей даже не нужно выходить в туалет. Повинуясь кап-, ризу и желая как-то провести скучные полчаса, Дора может получить в свое распоряжение больше энергии, чем все население нынешней Португалии, и с помощью этой силы умчаться куда-нибудь на уик-энд.

Дора очень любит Дона. Она хранит (в форме математических символов) каждый его жест, манеру, нюанс поведения. Она помнит прикосновение его руки, страсть поцелуя и восторг слияния их тел. И для того, чтобы оказаться в его обществе, ей нужно всего лишь нажать на кнопку.

Дон, естественно, тоже вызывает Дору. Дрейфуя на планете-спутнике, всего лишь в нескольких сотнях километров над ее головой, или же летая по орбите вокруг Арктура на расстоянии пятидесяти световых лет, он думает о ней. Но стоит ему всего лишь включить собственный манипулятор символов, и Дора, вызванная из ферритовых ячеек, оживает. Они проведут всю ночь в любовном экстазе. Не в плотском смысле, разумеется. Дело, в том, что и плоть-то изменилась до неузнаваемости; то, к чему мы привыкли, не доставило бы ему никакого удовольствия. Для наслаждения Дону не нужна плоть. Его руки, губы, мужские органы – только рецепторы, принимающие и излучающие импульсы.

Он сгорает от любви, толкование импульсов приводит его к агонии или к оргазму, манипулятор символов дает ему аналоги объятий, поцелуев, страстных восторженных часов, проведенных с аналогом Доры, – ее вечным, изысканным и непогрешимым образом. Для другого это аналог Дианы, или милой Розы, или хохотушки Алисы.

Господи, какая чушь собачья, скажете Вы. Ну хорошо, а что бы подумали наши предки о Вас? О том, как вы мажетесь лосьоном после бритья, ездите в красном автомобиле, на службе весь день перекладываете бумажки, а ночь проводите совсем бесплодно. Скажите, какого мнения был бы о вас какой-нибудь царь Ассирии Тиглат Паласар или повелитель гуннов Аттила?

Перевела с английского Элла БАШИЛОВА

Павел Гуревич,
доктор философских наук
ПРИТЯЖЕНИЕ СВЕТИЛ

Меняются времена, меняются нравы, меняется содержание человеческих чувств, – кажется, такую нехитрую мысль вложил Ф. Пол в свой рассказ.

Простим автору некоторую горячность и стремление бросить вызов читателю, ведь сколь бы эпатажной ни представлялась писателю идея собственного произведения, чувства, которые испытывают друг к другу его герои, вполне земные.

Так что оставим в покое компьютерного посредника между Двумя влюбленными – его лишь плод саркастической фантазии автора – и вспомним то, что писатель оставил за кадром: образ любви в различных культурах.

КРИСТАЛЛ ЛЮБВИ

Любовь, страх, вера, властолюбие, фанатизм… Не страсти ли правят миром? Не через них ли проступает человеческое бытие? Проницательные мудрецы, писатели разных времен стремились вглядеться в человека, захваченного сильнейшим порывом, войти в мир тончайших душевных переживаний, распознать в них тайны жизни.

Эти движения души уникальны: их нет в животном мире. Драма человеческого существования раскрывается именно в «упоении страстями». Среди них первозванной кажется нам любовь… Ведь человечество ни одного днй> не могло бы прожить без нее.

Будучи универсальной и напряженной страстью, любовь пронизывает человеческое существование на протяжении всей жизни. Она по сути дела определяет фундаментальные основы бытия. И в то же время проявляет себя как глубоко индивидуальное, сугубо личностное, уникальное чувство. Эта страсть всеобъемлюща и неповторима. Она принадлежит человеческому роду и лично мне, вам, ему. Пламя любви – вечное повторение и вечное открытие.

В древних космогониях Эрос – это изначальная стихийная страсть, которая приводит в действие механизм порождения мира. Образ живительной природы, вечной царицы бытия, был неотторжимым компонентом мистических культов начала времен. Поклонение Эросу проявлялось в разнообразных формах, иногда аскетических, иногда бурных, оргиастических. Так, культ богини Изиды из древнеегипетской мифологии был сопряжен с отречением от земных радостей, с подвигами в честь богини плодородия. Жрецы даже оскопляли себя ради этого вечного символа супружеской верности и материнства. А вот в храмах Афродиты вершился обряд священной проституции.

Древний человек стремился достичь оргиастических состояний с помощью природных наркотиков. Многие ритуалы первобытных племен подтверждают это. Сексуальное переживание усиливалось в группе, в первобытном коллективе. Массовые эротические оргии были частью первобытных обрядов. Чувство вины и стыда исчезало. В старинных мистериях разыгрывался акт кровавой оргиастической драмы. Люди превращались в исступленных богоубийц, в жестоких сладострастников. Они терзали тело бога, превращенное в пищу, вступали в мерзкое соитие с животными, с родными по крови. Вершились дела, о которых в нормальное время никто и не помышлял. Эрос обнажал свою природную стихию. Темные, слепые страсти приводили к злодеянию. И вместе с тем несли в себе символический смысл. Этим достигался эффект катарсиса, целебного психологического взрыва.

Ужаснувшись разверзающейся бездне, участники мистерии завершали драму глубоким раскаянием. Они оплакивали жертву, рвали на себе одежды, покрывали собственное тело ранами, посыпали голову пеплом. Эрос не только увлекал в «недр души помраченье» (М.Цветаева), он просветлял душу, пробуждал совесть. Не позволяйте себе превратить этот ужас в повседневность – таков урок древних мистерий. Оказавшись действующими лицами драмы, остановитесь, прокляните разрушительные страсти…

Но отчего в истории эти кровавые оргии соседствуют с примерами возвышенного целомудрия, одухотворенной любви? Почему романтические, платонические чувства сменяются почитанием разнузданных наслаждений? Отчего даже в одной культуре мы видим разноликость Эроса? Ответ отчасти прост: все это заложено в человеческой природе. Он способен на самопожертвование и на предельное господство над телом другого человека. Спектр этих чувств необычайно широк. Отдельному индивиду или отдельной культуре остается сделать только то или иное предпочтение…

СТРЕЛЫ ОГНЕННЫЕ

Любовные традиции западного мира берут свое начало в Древней Греции. Вспомним диалог Платона «Пир». Философ пересказывает миф о рождении любви: боги прогневались на человека, который первоначально не был ни мужчиной, ни женщиной. Первочеловек был разделен на две половинки, теперь каждый ищет свою неразделимую часть. Человеческое бытие изначально разломлено, расколото. Каждый из нас воплощен творением конкретного пола. Только в этом, заведомо очерченном пространстве, человек может ощутить себя личностью. Иная отдельно мужская или женская форма жизни оказывается невозможной. Оба начала заключены в человеке. Они властно зовут к несбыточному воссоединению. «Я знаю пламя, тоскующее в разделенности тел…»

Каждый из нас может отыскать в себе отзвук тех или иных страстей, будь то любовь Суламифи и царя Соломона, Дафниса и Хлои, Тристана и Изольды, Ромео и Джульетты. Захваченный любовным экстазом или, напротив, хранящий целомудрие, каждый из читателей может увидеть в истории человечества проекцию собственных чувств.

В библейской Песне Песней говорится: «Стрелы любви – стрелы огненные…» Христианство принесло с собой радикальное переосмысление любви. Отныне она стала пониматься не только как человеческая страсть, но и как державная основа человеческого бытия. Братская любовь – это любовь ко всем людям. Не случайно главный объект человеческой любви в Ветхом Завете – бедняк, чужестранец, вдова и сирота и даже тот, кто является национальным врагом – египтянин и эдомит.

Телесность, которую прославляли древние эллины, в христианском идеале соотносится с духовностью.

Любовь отныне воспринимается как святыня. Человеку, захваченному страстью, надлежит взращивать в себе чувства, через которые и раскрывается личностное богатство. Любовное переживание не только уникально. Оно носит также всеобъемлющий характер, потому что безграничны объекты этого чувства – Бог, ближний, дальний…

Под влиянием христианских принципов преобразились все стороны жизни людей. Проповедуя пылкую, страстную любовь, христианство отделило ее от секса. Христианство с его неприятием чувственности подчеркивало неправедный, преступный характер многих видов поведения, которые без особых сложностей реализовались в античном мире. Оно запретило получать удовольствие от секса, любви и брака как таковых. Обет безбрачия и девственность прославлялись в качестве высочайших идеалов, а мужчин и женщин поощряли к сожительству в духовном браке. Как ни странно, неприятие секса в христианстве привело к противоположному результату, придав любви и сексу такую ценность, какой они никогда прежде не имели.

КУЛЬТ СТРАСТОТЕРПЦА

Средние века нередко называют временем развития личности. Однако человек той эпохи находился в потоке самых различных культурных феноменов. Рыцарские возвышенные чувства соседствуют с образами грубой телесности, животной чувственности. Романтические куртуазные переживания нередко сочетаются с культом разнузданных наслаждений. С одной стороны, распространение христианства породило поклонение «вечной девственности». С другой стороны, культура Средневековья демонстрирует раблезианские образы «материально-телесного низа» (М.Бахтин).

Плоть в христианстве рассматривается как причина всех человеческих злоключений. Подлинной святостью окружается лишь фигура аскета, великомученика, страстотерпца. Победа над тягой к наслаждению, половое воздержание становилось смыслом земного бытия.

Борьба с плотскими чувствами велась по всем направлениям. Даже самые невинные наслаждения объявлялись непозволительными. Но эротическое влечение приобретало при этом иной облик. В самом деле, если кто-то отказывается от полового акта, то это вовсе не означает, будто он отрекается от любви. Ведь в эросе есть духовное начало.

Патриархальное общество воспринимало женщину в двух ипостасях: как созидательницу и как разрушительницу. Она была символом двойственной биологической природы, единства любви и смерти. Средневековая религия устранила этот дуализм. Дева Мария превратилась в символ любви и жизни. Но исчезла ли человеческая потребность в персонификации злой силы? Нет, не исчезла… Кроме образов Девы Марии и Прекрасной Дамы в средневековом сознании возникает «черный символ» – ведьма… В противовес злым сатанинским чарам культивируется светлое чувство – амор…

Между XI и XIV веками в Западной Европе возникло принципиально новое понимание любви, которое можно охарактеризовать как одно из величайших изменений не только в чувствах людей, но и в духовном сознании человечества. Новое понимание выразилось в появлении куртуазной любви, или амор. Ее расцвет приходится на XI век с его крестовыми походами, организованными папством против ислама в Испании и на Среднем Востоке. Вслед за установлением связей с исламскими государствами в Южной Франции, а затем и во всей Западной Европе возникла новая поэзия, прославляющая страстную любовь к женщине. Из королевства в королевство ее несли трубадуры, поэты и миннизингеры. Поэзия куртуазной любви в романах о Тристане и Изольде, Ланселоте и Джиневре, Троилусе и Крессиде, а также в подлинной истории Эло-изы и Абеляра.

В этих романах прославлялись разного рода страдания на почве земной любви, названные «горькой сладостью или сладкой горечью». Наивысшим счастьем считалось испытать неутоленную страсть. Вокруг любви возник своеобразный культ. В отличие от эроса амор был личным и избирательным чувством.

Предмет любви всегда тщательно выбирался и не мог быть заменен никем иным. Чтобы стать достойной поклонения, женщине полагалось быть недосягаемой.

В XIII и XIV веках платоническая любовь становится модой в европейской литературе. Она вдохновляет лирику Данте, Кавальканти, Петрарки. Плотское ощущение одухотворяется до самых отвлеченных привязанностей. Любовь понимается как страсть, которая зарождается в душе при посредстве чувств. Она определяет поступки людей – королей, поэтов, мечтателей. – Но в противовес этой романтической традиции укреплялась другая – прозаическая, низменная, реалистическая. В ней любовь содержала лишь земные грубые черты. Все возвышенное третировалось как призрак, выдумка.

Зато телесная любовь представала во всем великолепии своих мирских проявлений. На этой основе возник культ чувственности. У французского писателя Франсуа Рабле он находит преувеличенные, гротескные формы. Можно, например, нафантазировать, что женщина могла забеременеть от тени монастырской колокольни. Писателю этот образ важен, чтобы усилить впечатление от земного сладострастия.

ОБЛАГОРАЖИВАНИЕ СТРАСТИ

Церковь средних веков в целом не проводила различия между чувственностью и развращенностью. Человеческая сексуальность трактовалась как погибельная страсть. Но вот новая эпоха ознаменовалась иным отношением к эросу, которое сопровождалось облагораживанием нравов и чувств. В культуре Возрождения получило признание эллинское воззрение на то, что жизнь соотнесена с человеческой природой. Мыслители той эпохи не сомневались, что человеческая красота сообразна с божественной. Люди оценивались как лучшее создание природы и божества.

В противоположность учению римско-католической церкви гуманисты Возрождения утверждали, что человек полностью принадлежит земному миру. Был провозглашен идеал «человечного человека». Культ телесных, плотских радостей пронизывает творчество известного Итальянского гуманиста Джованни Бокаччо. Писатель рисует мир интимных и сокровенно лирических переживаний. Любовь осмысливается как начало человечности и очищения. Откровенность, которая сопутствует описаниям лирических сцен, продиктована представлением о том, что любовь – естественное человеческое чувство.

Однако эти взгляды в панораме новой культуры претерпели изменения. Реформация – социальное и духовное движение XV в., осуществила пересмотр средневековых и возрожденческих представлений о любви. В соответствии с новой этикой, которая диктовалась протестантизмом, человек должен отказываться от наслаждений. Протестантская этика исповедовала супружескую верность, семейные добродетели. Викторианский кодекс требовал соблюдения предельного целомудрия, вплоть до ханжества. Столы и стулья покрывали длинными белыми скатертями до самого пола. Ножки, конечно, деревянные, но нельзя, чтобы они были голыми. Это рождает не вполне сдержанное отношение к чувственности.

Однако в следующую эпоху – барокко – усиливается культ плоти. Вновь возникает интерес к плотским порывам как законным побуждениям человека. Любовь предстает теперь в особом истолковании. С одной стороны, чувственность предполагает погибельную страсть, телесные наслаждения. С другой – рождается мир пленительных иллюзий, где любовь оказывается не простой, а изысканной, манерной, прихотливой.

В эпоху абсолютизма процветал культ женщины как источника счастья, наслаждения и любви. Здесь все прекрасно. Никогда женщины не были так соблазнительны. Никогда мужчины не казались столь элегантными. Ренессанс выше всего ценил в мужчине цветущую силу как важнейшую предпосылку творческой мощи. Иное в эпоху абсолютизма: он считает все крепкое и могучее достойным презрения. Сила оказывается эстетически безобразной. Эпоха абсолютизма подчеркивает рафинированность всего телесного.

АНТИПОДЫ

Казалось бы, такое признательное и трепетное восприятие любви должно было закрепиться в европейской культуре. Но вот грядет эпоха Просвещения – XVIII век. Многие идеалы барокко, равно как и этика протестантизма, пересматриваются. В частности, провозглашается, что душа не имеет пола. Это означает, что на деле неповторимость чувства отвергается. Делается ставка на нивелировку переживаний. Любовь все чаще трактуется как чистое безумие, недостойное человека.

В эпоху Просвещения главенствовал разум. По этим меркам и пытались выстроить все человеческие отношения. Однако мир человеческих страстей оказался принципиально нерегулируемым. Неслучайно именно в этом веке родилось слово «садизм» по имени известного маркиза де Сада, автора многих произведений, в которых он пытался рассказать о причудливых проявлениях страсти. Слово «садизм» вошло в обиход и стало синонимом половых извращений, сопряженных с жестокостью и острым наслаждением чужими страданиями.

Де Сада называли знатоком сладчайших наслаждений, провозвестником раскрепощенной плоти, мастером сексуальных видений, сокрушителем господствующих целомудренных нравов. Феномен де Сада оказался возможным именно потому, что он выявился в обстановке кризиса просветительской модели культуры, любое общество, демократическое или тоталитарное, навязывает людям те или иные эротические стандарты. Оно пытается вмешаться в ту сферу жизни, которая называется личной, интимной. Писатель и философ де Сад одним из первых в европейской культуре осознал эту закономерность.

По мысли де Сада, любовь и ненависть глубоко сплетены, неразъемны в человеческой психике. Оказывается, можно получать наслаждение не только от соучастности сексуального партнера, ной от жестокого обладания им. Причиняя страдания женщине, можно испытывать прилив блаженства. Но это еще не все. жертва не просто несчастная простушка, ждущая сочувствия. Она способна тоже получать удовольствие от тех терзаний, которые выпали на ее долю.

Однако и в постпросветительскую эпоху протестантская этика – антипод садизму – не исчезла. Немецкий поэт XIX в. Л.Эйхродт стал печатать в одном из мюнхенских изданий стихи, посвященные семье, дому, патриархальным традициям. Он помещал их под псевдонимом Готлиб Бидермейер. Нет, поэт никого не хотел мистифицировать, он и не помышлял о том, что его выдуманное имя станет обозначением новых ценностных ориентаций целой эпохи. Не думал он и о том, что благодаря ему сложится эталон женской красоты и нравственности. Как выглядела воспетая им девушка? Кроткая, благородная, женственная. Созданный поэтом образ благонравного человека в сознании средних слоев населения превратился в воплощение идеала. Более того, стиль «бидермейер» проявил себя в искусстве, литературе и архитектуре.

ЛИБИДО

В нашем столетии началось новое раскрепощение страстей. Сначала оно было связано с распространением фрейдизма, учения о главенствующей роли сексуальности в жизни человека. С конца XIX в. в обиход вошло еще одно слово – «либидо», которое переводится как желание, влечение, страсть. Немецкий ученый Альберт Молль, который ввел это олово в повседневную речь, полагал, что глубинное сексуальное переживание воздействует на всю психическую и нервную деятельность человека.

Для Фрейда понятие «либидо» стало одним из ключевых. Он отождествлял его с эротической психической энергией. Секс, по мнению австрийского ученого, лежит в основе всей человеческой жизни. Созданный Фрейдом психоанализ, став массовой психотерапевтической практикой, естественно, содействовал изменению сложившихся в обществе установок. О сексе стали говорить открыто, как о чем-то существенно значимом для человека…

После второй мировой войны западное общество стало постепенно превращаться в потребительское. Сказались результаты научно-технического прогресса. Накопленное богатство, естественно, меняло ценностные ориентации людей. Прежняя протестантская этика, предписывающая людям воздержание, самоограничение, утрачивала популярность. Недавний производитель оказывался одновременно и потребителем. Обнаружился невиданный– запрос на гедонистические установки. В этих условиях и разразилась так называемая сексуальная революция, которая отвергла пуританские взгляды на эрос.

Нынешняя сексуальная революция началась в Америке, потом перекинулась в Европу. Своего предельного пика она достигла в Швеции. Но вот парадокс. Когда Швеция превратилась в потребительский рай, она немедленно поразила мир самой высокой статистикой самоубийств. Многие, обретя «безграничное счастье», покончили с собой.