Текст книги "Откровения немецкого истребителя танков. Танковый стрелок"

Автор книги: Клаус Штикельмайер

Под луной Алекс выглядел смертельно серьезным – если была луна – и поднимал палец к губам, показывая, что абсолютное молчание было первым условием. Вскоре он продолжал рассказывать ребятам, кроме всего прочего, что Russkiдвигаются вдоль стен домов, а не посередине улицы, как это делают Nemetsky.Алекс каждый раз это говорил. Очень жаль, что, как я уже сказал, Алекс не был tankist.Его совет в этой области мог быть более ценным, чем его более общие советы. Я бы спросил его, что Т-34–76 или Т-34–85 возили с собой из осколочных снарядов. Ни разу не видел, чтобы они пускали их в ход.

Вилли Шерб, образец добросовестности, доверял троим «хиви». Я тоже.

И что была бы за жизнь за немецкой линией фронта в Литве, без Старого Штенгера, Сумасшедшего Куниша, – да, придется включить этого старого сукина сына, хотя в одном смысле, скорее, нет, – белокурого мясника, группу «Швиммваген» и Вилли Шерба с его тенью, Большого Алекса?

Гораздо более скучной.

Глава 10
Комментарии к фронтовой клятве солдат 7-й танковой дивизии

Раздаваемый довольно близко к концу Второй мировой войны, – конечно, уже после покушения на Адольфа, Верховного Главнокомандующего, – показанный в этой главе листок, форматом с расчетную книжку, содержит в себе выжимку идеальной фронтовой идеологии, которой официально ждали от солдат танковой дивизии.

Тест этой клятвы, конечно, можно считать всего лишь зажигательной речью командира дивизии – проповедью, вложенной, так сказать, в уста каждого из его подчиненных.

Однако из-за упора на национал-социализм клятву также можно считать подкреплением, но не заменой, присяги, отдаваемой членами армии, флота и ВВС.

У Waffen-SSсвоя присяга, начинающаяся словами «Ich schwore Dir, Adolf Hitler…»(«Клянусь тебе, Адольф Гитлер…»). Неформальное Dirподчеркивало сильную связь между эсэсовцами и фюрером.

1 июля 1944 года традиционное военное приветствие в большей части танковых войск – я сказал «большей части», потому что Ваффен-СС был исключением, – сменилось на нацистское, состоявшее в поднятии правой руки, как будто для военного приветствия, с кончиками пальцев на уровне лба, а не у правого виска. Не стоит сомневаться, что за последние десять месяцев или около того командиру танковой дивизии пришлось иметь дело с огромным числом дышащих ему в затылок вышестоящих инстанций.

Может быть, клятва отражает попытку политизировать части Вермахта, не входящие в Ваффен-СС, не приписывая их к Ваффен-СС. Четким признаком того, что клятва была санкционирована гораздо более высоким начальством и произведена в типографии далеко за линией фронта, было качество бумаги. Не привычная шершавая бумага для пишущих машин.

В то время появление на поле боя отличной типографской работы было редкостью. Во многих частях давным-давно какой-нибудь «канцелярский Джо» печатал все удостоверения к наградам на обычной раздолбанной пишущей машинке с дряблой, изношенной, строптивой лентой. Ярким контрастом к этому свежий шрифт клятвы не имеет ни асимметрии, ни других признаков самодельщины.

На обычных плохо пропечатанных канцелярских документах неизменно имелась, кроме подписи командира части, одна неотъемлемая вещь – официальная печать части. Странно, но клятва не содержит такой печати, не несет она и обычно вездесущих государственных символов, то есть орла со свастикой.

Клятва появилась, когда многие командиры частей пытались переплюнуть один другого, используя грязные методы, скоро ставшие известными как Soldatenklau. Например, танковый экипаж или то, что от него осталось, всего в нескольких километрах по дороге от линии фронта, где они потеряли танк в бою, встречает контрольно-пропускной пункт, на котором стоит не военная полиция, а проинструктированный и готовый действовать Oberleutnantили Hauptmann, и необязательно армейский, – и с ним дюжина его людей – Soldatenklau.

Несмотря на многочисленные чины и медали и, наверное, несмотря на раны, столь недавно полученные, Soldatenklauприветствуют танкистов насмешками и оскорблениями. О них будет сказано «сачки» и даже «дезертиры». Затем будет грубый перевод на службу в местную часть пехоты.

Влипнуть в Soldatenklauпочти всегда означало получить очень неприятный опыт, пример человеческой бесчеловечности. Может быть, сукины дети из Soldatenklauдавали клятву более мощную, чем ту, что давала 7-я танковая дивизия?

В части Восточного фронта, примыкавшей к прибалтийским странам, был особенно известен фельдмаршал Шёрнер – своими многочисленными заставами Soldatenklau.

Это было время, когда, например, простое солдатское высказывание «Пайки все хуже, а с ними и наступление, и военная мощь», если о нем услышали и донесли, могло привести к смертному приговору.

Да, глядя на редкий экземпляр той фронтовой клятвы солдат 7-й танковой дивизии, самые разные мысли приходят в голову одного из них – в мою. Я, например, легко вспоминаю, что никто из нас, танкистов, не лил слезы, когда до нас дошло сообщение о покушении на Адольфа 20 июля 1944 года, в штаб-квартире «Волчье логово» в Восточной Пруссии у города Растенбурга, в 160 км от литовского Лайпалингиса.

Мой перевод фронтовой клятвы солдат 7-й танковой дивизии гласит:

ФРОНТОВАЯ КЛЯТВА солдат 7-й танковой дивизии

Я ВЕРЮ

в Германию. Моим примерным поведением и всем написанным и сказанным я сделаю все для сохранения и усиления духовной способности германского населения к сопротивлению на фронте и дома.

Я ВЕРЮ

в германский народ, объединенный национал-социализмом, и в победу его справедливого дела.

Я ВЕРЮ

в своего вождя, Адольфа Гитлера, потому что я солдат-национал-социалист.

Я ПОЛОН РЕШИМОСТИ

посвятить в ходе настоящей решительной битвы за жизнь моего народа всю свою энергию, всю кровь и всю мою жизнь, воевать отчаянно и с неослабевающим упорством за каждую пядь германской земли.

НИКОГДА

не оставлю я своих товарищей.

НИКОГДА

не брошу я свое оружие, которое выковала для меня моя родина с огромными жертвами.

НИКОГДА

не оставлю я свой танк, мою машину, или другое военное имущество. Если приказ требует, чтобы оружие или другое имущество было оставлено, я сделаю так, чтобы ничто не попало к врагу неуничтоженным.

Я ПРИЗНАЮ,

что принадлежу к фронтовому братству своей дивизии.

Глава 11
Рассказы, связанные с танкистами и Восточной Пруссией

Воюя, а потом реквизируя продовольствие в Литве летом 1944 года, в то же время года солдаты из 24251Е были вынуждены двинуться в юго-восточную часть лежащей по соседству Восточной Пруссии, германской провинции, в целом не тронутой летним наступлением Советов.

Весь остаток лета в Восточной Пруссии мы не делали ничего, кроме занятий физкультурой и докладов унтер-офицеру Штенгеру.

Soldatenklauна время испортили нам жизнь осенью 1944 года – еще один опыт к уже многочисленным воспоминаниям об этой местности.

К западу от Восточной Пруссии лежала Западная Пруссия, где некоторые из нас, к тому времени вновь получившие танки, после 12 января 1945 года снова будут втянуты в стычки с Советами.

Наш вран – урод

Однажды в конце 1944 года в Восточной Пруссии я и еще один парень сидели в саду, где стояло множество ульев. Одна чертова пчела ужалила меня в нижнее веко. Я пошел к врачу, который взял пипетку, полную жидкости цвета крови у кузнечиков, – помню, что средство называлось «Таргезан», – и, сжав пузырек пипетки, уронил коричневую каплю мне на правую щеку и на сравнительно новую зеленую полевую форму, оставив несмываемое пятно. Это было небольшое происшествие, но оно показывало, что наш врач не заботился о людях, которым должен был помогать. Об этом человеке можно рассказать и кое-что похуже.

В Восточной Пруссии наши ребята закрутили знакомство с беженками, что привело к повальному ночному прелюбодейству. Наутро всем устроили проверку членов, которую проводил наш врач. Любая краснота головки, или кожи, или всего члена считалась показателем того, что парень недавно имел половое сношение. Были назначены жестокие наказания за членовредительство, в том числе за заражение венерическими заболеваниями. Наш врач был готов заявить на каждом осмотре половых органов, что практически каждый солдат был сексуально активен всего несколько минут назад.

Лишь однажды я слышал, что парень из нашей роты протестовал против того, что его назвали трахальщиком, потому что его Genusswurzel («корешок удовольствий» или «бугор удовольствий») оказался на осмотре слегка красным. Его фамилия была Квак, и, кажется, он был родом из Трира на реке Мозель. У Квака нашлось мужество заявить оберштабсфельдфебелю перед строем в вестибюле казармы, что унтер-офицеры и офицеры части такие же развратники, что и рядовые, и что вышестоящие лица тоже нашли себе подруг среди беженок.

Я знал, что Квак был прав насчет унтер-офицеров и даже командира роты. Оберштабсунтерофицер Фетткётер как-то поручил мне проводить до ближайшей железнодорожной станции двух 20-летних красоток, с которыми он и его босс развлекались предыдущей ночью.

Час или около того я ехал с двумя девицами в товарном поезде. Одна спросила меня: «Ты влюблялся когда-нибудь?» Может быть, она имела в виду, что она влюбилась либо в оберштабсунтерофицера, либо в командира роты после той ночи. Могу сказать, что почти любой парень в части, сопровождай он двух девиц, изо всех сил попытался бы уломать их по-быстрому заняться с ним любовью – прямо там, в трясущемся товарном вагоне.

Квак был правильным парнем, который получил очень хорошее для своего возраста образование перед тем, как попал в танкисты. Он был полной противоположностью врачу, который был самым поганым подхалимом во всей роте, какого я когда-либо видел.

Строительство бункеров в Восточной Пруссии

Не только неуклюжесть с «Таргезаном» при обработке пчелиного укуса или нечестность в качестве определителя потертости члена делали нашего врача столь непопулярным. Он отдалился от солдат еще больше, когда осенью 1944 года Soldatenklauзаставили нас таскать бревна на строительстве бункеров в Восточной Пруссии.

Любой лесник из Восточной Пруссии заплакал бы при виде своих стройных, высоких сосен – каждая не менее 40 см в диаметре у основания ствола, – поваленных и лишенных веток, но он не мог бы плакать больше, чем мы, солдаты 24251Е, выполняя ту работу. Конечно, таскать бревна в Восточной Пруссии было тяжелейшим физическим трудом из всего, чем я занимался. Мне тогда было 19 лет. Хорошо, что до того, как Soldatenklauналожили на нас лапы, старый Штенгер позаботился о том, чтобы мы были в сравнительно хорошей физической форме.

Как это рабство относилось к врачу? Он не притронулся ни к одному бревну. Он болтался рядом, давая каждому узнать, что он медик и, на случай, если ему придется заняться своим трудом, его руки должны остаться чистыми. Ну, у него не нашлось бы никакого лечения для сильно поврежденных спин. А именно это некоторые из солдат и унтер-офицеров заработали бы на этом геркулесовом труде.

Я бы лучше увидел на его месте капеллана, смотрящего на рабский труд. И что самое странное, управлявшие своими рабами офицеры– Soldatenklauдали врачу уйти с этим.

Не было в роте человека, который после этого помог бы врачу выбраться из любой передряги, связанной с Советами. Он стал дерьмом для всех.

Приятные воспоминания о более ранних временах в Восточной Пруссии

Похожее на ГУЛАГ таскание бревен в Soldatenklauпроходило не ближе 35 км к северо-западу от города Лик в юго-восточной части Восточной Пруссии. За полтора года до того, в начале 1943 года, мне выпало там несколько месяцев занятий по вождению танков в армейской танковой школе. Мирные заснеженные поля и почти неезженые лесные дороги делали время вождения незабываемым, несмотря на то что наш школьный танк со снятой башней был открыт сверху. В 1943 году были и другие приятные аспекты местности вокруг Лика.

В одной деревне – водителям пришло время смениться – мы проехали напрямик, мимо белого забора из штакетника. Солдат за рычагами переволновался и, желая дать задний ход, въехал в забор передним правым углом стального ящика.

Владелец чистого участка, который обегал тот забор, был добрым, великодушным стариком, который пригласил нас – инструктора и четырех курсантов – поболтать и выпить чаю. Он угостил нас огромной буханкой белого хлеба и в придачу к ней – много масла. Он знал, что могли съесть молодые парни, особенно когда они занимаются зимой на открытом воздухе.

Сказав, что его семья многие поколения живет в Восточной Пруссии, он с печалью рассказал, что его сын, служивший тогда в Вермахте, официально сменил фамилию. «Она недостаточно хороша для него». Он имел в виду свою фамилию Йидицки. Возможно, младшему Йидицки не нравилось, как звучат первые три буквы ( : в английском языке оно созвучно, например, слову «Идиш» – Yiddish), а может быть, гораздо сильнее – последних трех.

Пердящие механики-водители

Чтобы заслужить уважение братства механиков-водителей, солдату нужно было практиковаться в водительском пердеже. Где бы водители ни собирались, они рано или поздно устраивали особое состязание – состязание пердунов.

Подготовка к доброму пуку требовала еды и питья, провоцирующих пускание ветров. Хорошо подготовившись, каждый конкурсант должен был сесть на табурет – в танковой школе это был стандартный четырехногий табурет – и вытянуть ноги, опустив пятки на пол далеко перед собой.

Когда наступала его очередь, каждый солдат делал вид, что нажимает левой ногой педаль сцепления, и, издав короткий пук, двигал правой рукой, имитируя переход с нейтральной передачи на первую, освободив педаль сцепления. Без паузы – и это было одним из обязательных условий – он, пустив в ход правую ногу, чтобы нажать на педаль газа воображаемого Pzla, повторял цикл – снять со сцепления – пукнуть – перейти на другую передачу – включить сцепление, переходя с первой передачи на вторую, и так далее, с целью дойти до пятой передачи, не пропустив – и это тоже входило в условие – ни пука, ни движения.

Традиционный танковый пердеж требовал точной визуализации шести передних передач, как на старом добром Pz-IV, который, кстати, имел одну заднюю передачу. «Панцер-V» («пантера») имел уже семь передних передач и четыре задние. Знатоки назначали дополнительные очки конкурсантам, чьи движения руками повторяли ход переключения передних передач Pz-IV в форме двойного Н.

Обычно танковый пердеж происходил скорее спонтанно, чем в связи с состязанием. Импульсивный участник, стоя на правой ноге, поднимает левую и, делая вид, что выключает сцепление левой ногой, издает короткий пук и пускает в ход правую руку, повышая передачу. Затем он поднимает левую ногу, делая вид, что включает сцепление. Конечно, он не мог пустить в ход правую ногу на воображаемой педали газа, чтобы ехать быстрее; так что ему приходилось пропускать повышение скорости до предела, допускаемого данной передачей, перед тем как переключиться на более высокую, – важное требование в реальном вождении тяжелого транспорта, особенно танков.

Механики-водители, способные допердеть до шестой передачи, демонстрировали адекватность принятой пищи – и, наверное, даже лучше – и что они не очень голодали. Солдатская мудрость «Нечего пожрать – нечего посрать» могла, относительно пердежа, быть перефразирована как: «Много пожрать – много посрать».

Правильное исполнение водительского пердежа требовало значительных умственных и физических усилий. То, что могло бы стать одним долгим пердежом на всю комнату, было разделено на шесть мини-пердежей, каждый из которых – еще одно условие – был четко слышен.

Все упражнение было также известно как танковый срач, хотя это скорее относилось к случаям непроизвольного подбрызгивания кала.

Любой механик-водитель, который часто обдумывал и практиковал танковый пердеж, был более компетентен за рычагами своего «панцера».

Да, сэр, так точно – пердеж механика-водителя был и развлечением, и средством обучения.

Глава 12
Воспоминания о солдатских песнях, маршах и дне награждения

Ничто, кажется, не поднимает мгновенно дух войск лучше, чем маленькая невинная строевая песня. Во время войны исполнение строевых песен также может приносить, и обычно приносит, и другие положительные последствия – о чем будет рассказана следующая история.

Все началось, когда примерно треть только что вышедшей из боя танковой роты посменно дежурила у пулеметов на треногах, обложенных мешками с песком, у железнодорожной станции – кажется, Зонненвальде? – при городке, переполненном беженцами, в основном германоговорящими, которые, едва сумев обогнать наступающие орды Джаггернаута с востока, смертельно устали от бесконечного движения в безопасную сторону, куда-нибудь на запад.

Редкие советские самолеты, идущие на низкой высоте, старались охотиться непосредственно на железной дороге, обычно игнорируя дороги, испятнанные легкими мишенями – бегущими людьми и их повозками, похожими, если проследить за ними взглядом, на неуверенные сигналы Морзе, километрами повторяющими … – … – то есть SOS.

Даже нечастые «швейные машинки» – небольшие медленные и старые советские самолеты-разведчики, звучавшие, как летающая швейная машинка с ножным приводом, отсюда и название – уделяли больше внимания рельсам, чем дорогам, – может быть, потому, что новые танки должны были прибывать к фронту по железной дороге. Если Иван ждал танки, то так же ждали и оставшиеся без них экипажи, ждавшие возможности разгрузить под покровом ночи свои новенькие четвертые «панцеры» или «ягдпанцеры IV». Пока этого не случилось, им и их пулеметам приходилось держаться поближе к станции.

Это подразделение выживших уж точно нуждалось в смене обстановки.

При первой возможности впечатляющая колонна – в черной форме, с П-38 на боку, щегольская в военном смысле слова и уж точно радостная от возможности ненадолго уйти от железнодорожных путей и товарных вагонов, их вторых домов на колесах – входила в город, проходила по переполненным улицам, распевая всякую всячину, включающую, без сомнения, и песню, известную как «Mann an Mann», с такими строками:

 
Mann an Mann marschieren wir,
Einerlei wohin,
Irgend in ein Feldquartier,
Frisch mit frohem Sinn.
 
 
Singen wire in schones
Lied Vom den Schatzelein,
Herrlich isn es auf der Welt
Und schon, Soldat zu sein.
 
 
(Мы идем по трое в ряд,
Бодрый мы народ.
И не знаем, где отряд
Ночью отдохнет.
 
 
Песню славную споем
О подругах верных.
Хорошо солдатом быть —
Это уж наверно.)
 

Первые три строки оригинала хорошо поймет аудитория, состоящая из беженцев и переселенцев.

Вскоре после того как 30 человек прошли обратно на сортировочную станцию к липким, вонючим шпалам и ржавым рельсам боковых путей, их командиру роты сообщили, что командир дивизии узнал о восторге всего города, вызванном маршировкой и пением его танкистов. Генерал выразил благодарность, более того, он выделил расчетам зенитных пулеметов у железнодорожных путей дополнительную еду и выпивку.

Через несколько дней перевооруженная часть ушла от железной дороги и больше в город своего триумфа не вернулась.

Оглядываясь назад, скажу: совершенно неподготовленное и спонтанное прохождение с песней, начавшее цепочку благоприятных событий, могло произойти как раз в то время, когда солдаты получили фронтовую клятву, часть которой требовала, что каждый солдат поклянется и выполнит клятву сделать все возможное, чтобы сохранить, и даже подстегнуть, моральный дух населения устным и письменным словом. Как оказалось, в тот день можно было подстегнуть дух гражданских, распевая строевые песни, хотя о спетом слове в клятве не говорилось ничего.

По разным причинам – невежеству, равнодушию, нечувствительности или неблагодарности – всегда были те, кто, считая, что воспоминания о солдатских песнях не имеют земной ценности, могут, как попугай, повторять следующую банальность: «На это я ничего себе не куплю».

Другие – включая, конечно, и автора – объявят, что воспоминания о солдатах и строевых песнях полувековой давности дают понять, что непреходящая полезность тех песен основана на их насущной важности в поучительных случаях, повлиявших на достойную подражания жизнь ветеранов худшей из войн.

Возможно, нет более надежного мнемонического приема, чем песня, легко ассоциируемая бывшим солдатом с многими хорошими и плохими моментами, когда-то давно научившими его столь быстро и столь многому.

День награждения

В Литве мои качества наводчика – нам не зачли танковый бой в Сучаве в начале года – были сочтены заслуживающими Panzerkampfabzeichen in Silber(значка за танковый бой. – Прим. перев.) и Eiserne Kreuz 2. Klasse(Железного креста 2-го класса. – Прим. перев.), обе награды были вручены мне 3 сентября 1944 года в Восточной Пруссии.

Что касается Железного креста, церемония награждения стала анекдотом. Наш командир, которого не любили солдаты, обращаясь к строю награждаемых – нескольким танковым экипажам, – сказал: «От имени Фюрера награждаю вас Железным крестом второго класса второго класса». Соблюдай он формулировку, она звучала бы «от имени Фюрера награждаю вас Железным крестом второго класса».

Парни быстро оценили, что командир сделал две ошибки: он сократил Eiserne Kreuz 2. Klasse до ЕК II (кажется, автор где-то ошибся в передаче сказанного. – Прим. перев.) и прицепил лишний «второй класс». На какое-то время ребята увлеклись поиском ошибок в его ужасном немецком. Говорили о том, что их наградили фиктивным классом Железного креста, ниже, чем крест второго класса.

Естественно, потом ворчание утихло, и каждый солдат гордо носил ленточку своего ЕК II.

Наградной знак, Panzerkampfabzeichen in Silber(серебряный значок за танковый бой), для танковых экипажей был утвержден 20 декабря 1939 года. 22 июня 1943 года появился значок Panzerkampfabzeichen in Silber mit der Einsatzzahl(серебряный значок за танковый бой с указанием количества боев). Для вспомогательных подразделений был выпущен Panzerkampfabzeichen in Bronze, в тех же степенях, в тот же день, что и серебряная версия.

К середине 1943 года, конечно, были танковые экипажи, участвовавшие в 25 и более подтвержденных танковых боях; однако, скажу я вам, любой солдат, кто участвовал в 25, или 50, или – упаси господи! – 100 боях, был храним сверхъестественными силами. В любом случае многие ребята прилагали огромные усилия к тому, чтобы добиться больших цифр.

Эффектная награда много больше, чем медаль за кампанию, – это источник боевого духа.