Текст книги "Вторжение (СИ)"

Автор книги: Кирилл Манаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

XVII

Караульный осторожно оглянулся по сторонам, потом прислонил алебарду к плечу и подышал на ладони, стараясь отогреть замерзшие пальцы. Под утро в открытых переходах Замка по полу тянул прохладный ветерок с Восточных предгорий, и становилось влажно и зябко, а здесь, в галерее ведущей в крыло Московского Магистрата, сквозило так, что в конце смены руки-ноги звенели как ледышки. Летняя караульная форма плохо защищала от холода, особенно страдали пальцы на руках и ноги в легких открытых сандалиях. Неделю назад караульный у Водозаборной башни намотал под сандалии полоски шерстяной ткани, но был застигнут десятником Кругером. Можно представить, как выглядел при этом Кругер – как только глаза не вылезли от изумления. Еще бы, неслыханное нарушение Уложений. Ясное дело, караульного с позором изгнали из Замка. Да только, должно быть парень не сильно жалел об этом. Конечно, когда Орден в силе был, всем правил, тогда конечно, честь большая была служить в Корпусе Стражи. Как-никак, всегда рядом с Мастерами и Рыцарями, вдобавок всегда есть шанс попасть в Орден. Если, конечно, отличиться особым образом.

Правда платят и сейчас хорошо, жаловаться нечего. А то, что отношение другое стало, так это ничего. Смену отстоишь – форму в мешок, и домой уже в обычном платье. Вот курсантам Орденской школы – так тем хуже приходится, для них снять форму – это позор. Тут недавно в трактир старой Луизы заглянули два курсанта, решили по-быстрому пивком угоститься. Угостились. У Луизы вечно сброд собирается. Городские – так те народ больше спокойный, а вот те, кто с Пределов, очень они орденских не любят. Слово за слово, зацепили они курсантиков и собрались было отполировать кулачищами их безусые физиономии. Да только не думали они, что в Орденской Школе все так же учат будущих Мастеров. Хорошо учат добротно. Словом, успокоили эти пацанята добрый десяток предельщиков, и горожан, решивших помахать кулаками. И собрались уже уносить ноги, как ввалился в трактир Орденский патруль во главе все с тем же стариной Кругером. Кругер – он десятник старой закалки, рассуждать долго не стал, всех, кто мог стоять на ногах – разложил на столах и велел всыпать по десятку горячих. А патрульные, дюжие молодцы, и рады стараться – оприходовали так, что ребятишки потом месяц спали на животе. А заодно и курсантов туда же – нечего по кабакам шататься. И то лучше, чем тащить на разбор в Замок. Парни даже не пикнули, штаны натянули, и бегом в казармы.

С Мастерами и Рыцарями, понятное дело, связываться бояться, все знают, чего они в бою стоят. Хотя мальчишки, бывало, вслед засвистят, или комком грязи запустят.

В прошлые времена такого не бывало. И не то, что не бывало, даже представить нельзя было, что кто-то на Орден голос повысить может. А сейчас… Все началось еще с той войны, когда башня рухнула и тогдашнего Великого Магистра убили. Новый магистр, он недолго в Замке просидел, направился со своими подручными куда-то за самые дальние Пределы, да там, видно, и сгинул. А вот больше Великих Магистров не было, всем заправлял уже Великий Канцлер. Положа руку на сердце, грех жаловаться, жили неплохо, пока всякая нечисть вражеская не полезла в Эдем. Туго тогда пришлось, ой туго. Противостоять Врагу могли только Рыцари, да и то не все, уж слишком сильны и свирепы были чудища. Много славных воинов тогда полегло. Четыре года назад отправился Великий Канцлер в поход, сам пропал – ни слова, ни весточки, но и Врага больше не видели на земле Эдема. Кто знает, может он сразил вражеского повелителя, да и сам косточки свои в далеких краях оставил… всякое люди говорят, всякое.

С тех пор и пошла смута. Первое время, пока оставался Магистр Московского Магистрата – порядок какой-то был. А как занемог он и слег, вот тогда пошли раздоры. Магистры как с ума посходили – каждый хотел быть Великим. Чуть до войны дело не дошло. Хорошо, что одумались и порешили, что отныне все дела решать будет Большой Совет. Только на деле получилось, что в своих Магистратах Магистры оказались выше Создателя. Средиземноморский Магистрат даже форму свою ввел, чтобы от других отличаться. Лазутчики, так те в распрях не участвовали, просто повернулись, и ушли из Замка. Говорят, а них лагерь где-то в Предгорьях, живут там, в дальних Пределах на страже стоят, и городе не показываются, а если и приходят, то под видом торговцев. На то они и Лазутчики. Когда заболел Магистр Московского Магистрата, сам Магистрат хотели даже распустить. Только Рыцари Московские не дали, а связываться с ними – себе дороже, тем более, что в покоях Замковом крыле Магистрата живут жена и дочь пропавшего Великого Канцлера.

Странные они женщины, очень странные. Полгода как не выходят из своих покоев. Там, конечно, такие покои, что любой бы сидел не вылезаючи, умеют все-таки расиво жить Магистры, ох умеют… Раньше дочка-красавица по балам и приемам бегала, с кавалерами крутила, но после того, как отец пропал – как отрезало. Да и не только отец… Брат ее, совсем молодой парнишка, без вести сгинул в смутное время, это когда отряд Лазутчиков встал на пути Врага. Никого из Лазутчиков не осталось, никого, кто погиб, а кто пропал бесследно. Поговаривают, что кабы не они, до самого Замка дошел. И еще – страшное дело – потом ходили по Эдему твари ужасные бод личинами пропавших Лазутчиков. Так что неизвестно, что лучше – пасть в бою, или потерять облик и душу… Словом, ходила девчонка печальная, глаза в пол, ни с кем словом не перебросится. К тому же жених ее, из Мастеров, отправился в поход вместе с Великим Канцлером, и тоже – ни слуху, ни духу. Не позавидуешь. И мать ее тоже… Еще неизвестно, кто из них красивее будет. Девчонка молоденькая, симпатичная, а вот жена, или, чего уж там, вдова Канцлера. Холодная, гордая, как с картины, что в Зале Приемов, сошла. Аристократка, сразу видно, с самой Земли.

Караульный услышал шорох и живо перехватил алебарду так, как это предписывается Уложениями. Не хватало еще нагоняй получить от начальства за небрежение. Говорят, раньше за такое вообще в лапы Экзекуторов попасть можно было. Раньше, правда, и наемных караульных в Ордене не было – на часах стояли Мастера, да курсанты Академии.

Из галереи, освещенной тусклыми коптящими факелами, потянуло ледяным холодом. Караульный внимательно вглядывался в полумрак. Никого. Вот проклятое место. Чего только не рассказывают про него. Недавно Бракка-Косой болтал, будто призраки тут всю ночь бродили. Как тогда все смеялись – пива надо меньше перед службой пить, тогда и призраков не будет. А вот сейчас что-то не до смеха…

Святая Дева! Откуда он появился?!

Высокий человек в длинном плаще с капюшоном приближался к посту. Можно было поклясться, что секунду назад никого здесь не было, и вот на тебе. Прошляпил. Не дай бог проверка какая, крику поднимется. Вот нечистый, смена заканчивается, не хватало только историй. Так бы домой, да на боковую, а тут, глядишь, еще полдня придется выслушивать вопли десятника.

Караульный мигом взял алебарду наизготовку и громко, как это и положено, скомандовал:

– Стоять! Покажи лицо и назовись!

Незнакомец немедленно подчинился, остановившись как вкопанный в трех шагах от направленного ему в грудь острого наконечника алебарды.

– Открыть лицо? Охотно сын мой, охотно, – голос у незнакомца оказался низким, бархатистым, напевным.

Он плавным движением откинул капюшон.

Караульный замер. Если бы его спросили, как выглядит стоящий перед ним человек, то точно не получили бы простого ответа. Единственно, что видел совсем потерявшийся страж – это глаза. Огромные, черные, бездонные, как ночное небо и зовущие… Нет, не зовущие, а манящие, ласковые, домашние. Куда-то исчезла темная холодная галерея, скрылись огоньки факелов, да что там галерея, Эдем, весь мир, вся Вселенная растворились в этих глазах!

Утренний холод сменился волной тепла, мягкой волной поднимающейся от ступней. Несущей покой и тихую радость…

Незнакомец бросил последний взгляд на караульного, застывшего в неудобной позе с вытянутой алебардой, накинул капюшон и подошел к двери, ведущей в личные покои Великого Канцлера. Дверь бесшумно растворилась.

– Приветствуем тебя, Учитель!

Две женщины, одетые просто, но изысканно – длинные узкие платья без украшений и одинаковые платки, полностью скрывающие волосы – склонились в низком поклоне. Незнакомец внимательно и даже несколько придирчиво осмотрел их.

– Элен, Катерина… Что же, дочери мои, сегодня я вижу в вас достойную похвалы покорность. Мои уроки не проходят даром. Признаюсь, это радует – семена добра дают всходы.

– Спасибо, Учитель, – Элен опустилась на колени и подняла взгляд на человека, которого называла Учителем.

Учитель откинул капюшон и ласково улыбнулся. Он оказался довольно молодым человеком с тонкими чертами лица, черными волосами и такими же черными глазами. Женщины заворожено смотрели на него.

– А ты, Катерина, разве не хочешь преклонить колени?

– Простите, Учитель, – Катерина поспешно последовала примеру Элен.

Учитель печально вздохнул:

– К сожалению, Враг силен еще в ваших душах, очень силен. Ваше счастье, что Спаситель заметил вас… Ладно. Дочери мои, я надеюсь вы выполнили волю Спасителя?

– Конечно, Учитель, – сказала Элен, – все исполнено. Здесь записано все, что вы пожелали знать.

– Не я, – незнакомец наставительно поднял палец, – не я, а Спаситель.

– Да, да, конечно, простите, Учитель, – Элен протянула перевязанный лентой свиток, который сейчас же исчез в плаще Учителя.

– Что же… я рад, что вы всем сердцем повернулись к свету Создателя. Ответьте как перед ликом Его, соблюдаете ли вы молитвенные часы?

– Да, Учитель, – хором ответили женщину.

Учитель подошел к опустившей голову коленопреклоненной Катерине, взял за подбородок, резко вздернул вверх и взглянул в глаза.

– Это правда, дочь моя?

– Да, Учитель, – не отводя взгляда, тихо сказала Катерина.

Учитель рассмеялся мягким и ласковым смехом. В этом смехе было столько тепла и доброты, что Катерина, не удержавшись, схватила его за руку и прижалась щекой к мягкой ладони. Учитель, отсмеявшись, отстранил ее, подошел к столу, налил в оловянный кубок вина из кувшина, бодро уселся на скамейку, взметнув полы плаща, отхлебнул вина и произнес:

– А скажите мне, дочери мои, как здоровье Магистра Московского Магистрата?

Женщины переглянулись.

– Плохо, – сказала Лена, – вчера заходил референт, мы расспрашивали его. Виктор Александрович почти не встает…

Учитель сделал еще один глоток и с удовольствием причмокнул – вино было превосходным.

– Он сейчас находится в поместье у истоков Тены?

– Да, Учитель… вернее, вчера мы не спрашивали, но он до последнего времени там находился, и мы не слышали, чтобы он куда-то выезжал. Он очень болен.

– В его душе, – печально сказал Учитель, – поселилось зло. Это прискорбно, поскольку он некогда был человеком достойным и мог достичь вершин добродетели. Мы должны молиться, чтобы Спаситель принял его душу.

Женщины склонились, коснувшись лбом мраморного пола, и тихо зашептали слова молитвы. Учитель улыбнулся, едва заметно, уголками губ, допил вино, поставил кубок на стол, понаблюдал за правильностью исполнения обряда, и, наконец, произнес:

– Ваше рвение похвально, но молиться надо в должное время. Сейчас Создатель требует от вас покорности и повиновения.

Элен и Катерина, продолжая стоять на коленях, покорно смотрели на него.

– К сожалению, вокруг Магистра слишком много людей с черной душой, погрязших в гордыне и неверии. Нет среди них рабов Создателя, не желают они присоединиться к святому воинству. Двое наших братьев пытались подойти к Магистру, но оба пали под ударами слуг дьявола, и сейчас их души в кущах Создателя вкушают его благодати и смотрят на нас, и спрашивают, будем ли мы достойны того, чтобы соединиться с ними в райских садах?

Учитель, глядя на женщин, достал из-под плаща белый керамический пузырек. Держа на вытянутой руке перед собой, осмотрел его, осторожно попробовал пробку, и, оставшись довольным, поставил на стол.

– Посмотрите, дочери мои. Вы должны будете отправиться в поместье Магистра и добавить хотя бы каплю жидкости из этого пузырька в еду или питье. Хотя бы каплю. Это будет ваш подвиг во имя Создателя.

Катерина осталась спокойной, возможно не до конца понимая смысл того, что предстоит совершить, но Элен, выслушав приказ Учителя, пришла в смятение.

– Учитель… вы хотите, чтобы мы отравили Виктора Александровича?

– Не я хочу, – сказал Учитель, – Создатель хочет. Он избрал вас своим оружием, и это – великая честю

Элен неожиданно успокоилась. Те, кто знал ее, увидев этот твердый взгляд, с уверенностью мог сказать, что она приняла решение. А если Лена-Элен что-то решила для себя, то переубедить ее будет ой как непросто, и это могли подтвердить многие обитатели Замка, знакомые с ее острым словом, а некоторые – и с тяжелой рукой.

– Учитель, вы сами говорили, что Создатель отвергает убийство, – голос жены Великого Канцлера звучал тихо, но твердо.

Учитель нахмурился. Такой ответ означал прямой отказ, и звучал как вызов. А это следовало пресекать, и пресекать немедленно, поскольку покорность адептов – это краеугольный камень Света. Малейшее сомнение означает угрозу. Слишком много сил было потрачено на обращение этих испорченных созданий, а ведь до сих пор не готовы они еще позволить Свету полностью поглотить свой разум, нужно еще время, но его-то как раз не хватает. Надо сказать, неожиданно твердой оказалась их воля, почти как у Рыцарей Московского Магистрата. Тех вообще не удается склонить. Никак. К счастью, женщины всегда более податливы. Но если бы для горожанки хватило одной встречи с Учителем Света, чтобы забыть обо всем и покориться его воле, то с этими двумя пришлось работать почти полгода, шаг за шагом, подбирая ключики к помыслам, чаяниям, тайным желаниям и страстям. И все-таки искры сомнения тлеют в их душах…

– Элен, сколько раз в день ты совершаешь молитву?

– Пять. Как и предписывает Создатель.

– И каждый раз во время молитвы ты обращаешься к Создателю?

– Много… я не считала, Учитель, я знаю, что много.

– Так почему, – загремел Учитель, – ты позволяешь себе помыслить о том, чтобы отказаться выполнить волю Создателя?

– Создатель отвергает убийство, – так же твердо сказала Элен, – в святой Книге Истин великие пророки прямо говорят об этом.

Учитель улыбнулся. Улыбнулся одними губами, а глаза с черными булавками-глазами смотрели жестко и внимательно.

– Элен, – по-отечески обратился он, – разве ты можешь рассуждать о словах святых пророков? Как ты можешь сейчас спорить с волей Создателя, который повелел мне, рабу его, донести ее до тебя? В уме ли ты, Элен? Подумай над своими словами, ты становишься на путь, ведущий в черную бездну.

Элен выслушала Учителя, но, похоже, речь его, произнесенная с жаром и искренностью, ее не убедила.

– В Книге Истин сказано, что происки дьявола могут быть ошибочно приняты за волю Создателя, – сказала Элен и добавила: – я знаю, я читала.

И тут она прикусила язык, поскольку чуть не добавила про то, что имеет высшее образования и может сама понять, что написано в книгах. Как нехорошо получилось! Нельзя, конечно, спорить с Учителем, на что же делать?

Учитель поднялся со скамьи, медленно подошел к коленопреклоненной Элен и наклонился к ней, заглянув прямо в глаза.

– Дочь моя, я сегодня долго размышлял о величии Создателя. Представь бескрайний голубой океан, прекрасный как утренняя роса. Океан спокойствия, океан величия, океан блаженства, окутывающий благодатью детей своих… Он убаюкивает детей своих на нежных волнах, качает вверх-вниз, вверх-вниз… он укачивает их, он дарит тишину и радость, дарить потерянных близких… и потерянные любимые, твой муж, твой сын стоят рядом, смотрят на тебя, смотрят по ВОЛЕ СОЗДАТЕЛЯ, и ждут суда и ИСПОЛНЕНИЯ ВОЛИ СОЗДАТЕЛЯ… а теплый океан омывает их своими волнами, и качает, качает, качает…

Глаз Элен замерли и остекленели, губы едва заметно шевелились, повторяя слова Учителя. Катерина со трахом смотрела на мать. А речь Учителя все замедлялась, и голос звучал ниже и задушевнее:

– ВОЛЯ СОЗДАТЕЛЯ… ИСПОЕНИЕ его – это наш долг. Не просто долг, а желание сердца, неземная сладость, томление души и призыв сердца. ИСПОЛНЕНИЕ ВОЛИ СОЗДАТЕЛЯ – это наша жизнь.

Элен была совершенно неподвижна. Учитель выпрямился, подошел к столу, налил в кубок вина, выудил из складок плаща еще один пузырек и влил в кубок несколко капель рубиновой жидкости. Затем вернулся к Элен.

– Пей!

Та послушно осушила кубок. Учитель широко улыбнулся, обнажив белоснежные зубы.

– Вот и прекрасно. Итак, прекрасная Элен, готова ли ты исполнить волю Создателя?

– Да, Учитель.

Элен говорила ровно, спокойно и равнодушно.

– Вы отправитесь в поместье Магистра сегодня же.

Катерина быстро посмотрела на мать, перевела взгляд на Учителя и спросила:

– Но ведь мы не должны открывать свои лица перед мужчинами.

– Да, – кивнул Учитель, – хорошо, что ты помнишь об этом. Вы должны всячески избегать открывать свои лица. Но я говорил, что вам при этом не следует раскрывать ваше приверженность Свету Истины. Спаситель прощает вам это прегрешение.

Катерина закивала головой, а Элен восприняла его слова с полнейшим равнодушием.

– Ну, что же, дочери мои, я рад, что вы увидели свет и любовь Спасителя…

– Учитель, – вдруг тихо спросила Катерина, – что-нибудь известно об отце и брате?

Улыбка исчезла с лица Учителя, он недовольно нахмурился, и глаза стали жесткими и колючими.

– Дочь моя Катерина, – он говорил тихо, но с такой силой и напором, что Катерина вздрогнула, – я могу подумать, что ты неискренна в своих помыслах. Как ты можешь сейчас не то, что говорить, а даже вспоминать об этих людях?

Катерина покраснела

– Простите, Учитель… но вы сами говорили, что вам известна их судьба, и их жизнь зависит от нас. Мы с мамой делали все, чтобы помочь им, мы приняли свет истины, мы покорились воле Создателя и вашей воле, мы просто хотим, чтобы они были с нами… Я верю, что они тоже пойдут по пути света.

Учитель несколько секунд помолчал, обдумывая ее слова.

– Ты еще очень наивна, Катерина, и многого не понимаешь. Когда мы впервые встретились, ваши помыслы были полностью заняты судьбой ваших родственников. Я принес вам волю Создателя и дал вам прикоснуться к свету. Я говорил, что если вы будете верно и искренне служить Создателю, он будет милостивым к твоему отцу и брату. А сейчас я не слышу в твоих словах искренности. Ты, что думаешь, что Создатель как торговец будет одаривать тебя милостью в обмен на твою службу?

– Нет, Учитель, – Катерина опустила голову

Некоторое время он сверлил ее тяжелым взглядом, но затем, видя покорность, смягчился.

– Ты еще очень молода, девочка… ну, ничего, со временем ты все поймешь.

Учитель подошел к окну. Солнце уже осветило снежные вершины и скалистые пики восточных гор. Он с явным удовольствием полюбовался прекрасным, словно нарисованным помешанным на красоте живописцем, пейзажем, повернулся к женщинам, все еще стоящим на коленях и сказал.

– Сегодня день я проведу у вас. Кто из вас разделит со мной ложе?

Катерина посмотрела на мать, но та молчала, не выказывая никаких эмоций.

Учитель тихо рассмеялся.

– Сделаем так, вы обе будете на ложе со мной. Дети Создателя должны познать друг друга.

Он повернулся и уверено направился к высокой дубовой двери, ведущей в спальню, в ту самую, где некогда проводили ночи Великий Канцлер со своей прекрасной супругой. Женщины покорно последовали за ним. Учитель не удержался от улыбки. А ведь мать владеет искусством любви куда лучше дочери. Девчонка, правда, тоже горячая, с прекрасным телом, но опыт, и, главное, желание – все это приходит только со временем.

Дверь в спальню медленно закрылась. В бронзовых подсвечниках догорали остатки свечей. А солнце уже поднималось над горными вершинами, освещая лазоревое небо с легкими облаками.

XIX

Тихорецкий с трудом открыл глаза. Голова болела с такой силой, что временами перехватывало горло и становилось трудно дышать. Очень похоже на последствия воздействия Универсального Психокорректора типа УП-1М, он же «Упырь». Американцы называют свой аналог более наглядно – зомбиган. Препротивная штука надо сказать. Хорош, генерал, надо же было так прозевать. Коржавинские ребята молодцы, никто защитного шлема не снял, а ты-то, старый дурак, в кресло уселся, ножки вытянул… думал, если в бункере, так и не доберется никто? Как же, добрались и так шарахнули по мозгам…

– Здравствуйте, Александр Владимирович!

Тихоречкий зажмурился и потряс головой, пытаясь разогнать привести в минимальный порядок органы чувств. Сильно эти упражнения не помогли, зрение все равно осталось расфокусированным, но, по крайней мере, появилась возможность хоть как-то рассмотреть говорившего.

Ну, конечно. Кто бы сомневался. Заместитель Директора Главного Управления, генерал-лейтенант Семен Романович Воропаев, собственной персоной. Последний раз виделся с ним на совещании у Директора. Вопил, что Коржавин чуть ли не рукоприкладством угрожал, охрана еле оттащила. Пришлось объяснить, что если бы дело дошло до рукоприкладства, то никакая охрана ему бы не помогла. Раскатал бы полковник эту охрану как котят. Тихорецкий собрался с силами и прохрипел:

– Здорово, Сема. Все служишь?

Тот радостно закивал.

– Служу, Александр Владимирович, служу. Чего и другим желаю. А то вон как нехорошо получилось, – в его голосе зазвучало искреннее сочувствие.

Тихорецкий, приходя в себя, огляделся по сторонам. Перед глазами маячил какой-то туман, но зрение потихоньку восстанавливалось. И, кстати, стала понятен источник режущей боли в запястьях. Он сидел на жестком белом кресле, с руками, пристегнутыми к подлокотникам. А холодно – это потому, что с голым торсом, к груди прилеплены два электрода-передатчика, и, судя по ощущениям, такая же штука торчит прямо посередине лба.

Комната – небольшая, с прозрачными стенами, неплотно прикрытыми горизонтальными жалюзи. В посредине комнаты – зеленая медицинская кушетка, в углу – шкаф с медицинским оборудованием из стандартного комплекта полевого оперативного центра. Удобная, знаете, штука – и раненых на ноги поднимать, и допросы, если нужно проводить. Помимо Воропаева, в комнате еще пятеро: два тяжеловеса охранника, доктор и медсестра, и еще один человек, сидящий, заложив ногу на ногу, в кресле за спиной заместителя Директора. Впрочем, насчет доктора, это скорее одна видимость, какой это доктор, скорее представитель противоположной профессии. Тихорецкий посмотрел на свою грудь – судя по расположению электродов, с него пытались снять информацию. На жаргоне это называется "мозгодавилка". Не получилось, по-видимому.

– Знаете, Александр Владимирович, – сказал Воропаев, – давайте не будем терять время. Я задам вам несколько вопросов – и все, по домам разойдемся. Ладушки?

Ай, молодец, Сема. Ничего не вышло с допросом, когда дедешка-генерал находился в отключке после психоудара Упыря? Можно представить, как это происходило – задается вопрос, а упрямый Тихорецкий вроде как не слышит, роняет голову на грудь и закатывает глазки. Странно, правда? В умных книжках для служебного пользования пишут, что защиты от психокорректора и методов противодействия ему не существует, и что испытуемый должен, захлебываясь от радости, выкладывать все, что знает. А если использовать комплект "мозгодавилки", то тем более. Но вот, незадача… Сема, однако, хорошо книжки читал, а там написано, что в первые минуты после пробуждения психика остается податливой, так что, с вопросами стоит поспешить.

– Не получится, – сказал Тихорецкий.

Сказал, и удивился, как уверенно зазвучал его голос. Туман перед глазами рассеивался, картинка начала приобретать отчетливые очертания.

– Почему? – искренне удивился Воропаев.

– Не получится работать по стандартному протоколу психокоррекции, – уточнил Тихорецкий, – думаю, вы уже поняли, что в моих мозгах уже покопались специалисты, и установленные блоки вам не обойти. Во всяком случае быстро.

– Вы откровенны, генерал.

– Ничуть. Наверняка вы это знаете. Я опасаюсь, что вы опять начнете палить из "Упыря" и копаться в голове мозгодавкой. Не дай Бог, повредите что-нибудь.

Воропаев развел руками:

– Ну, Александр Владимирович, даже не знаю, что сказать… Неужели вы готовы сотрудничать?

– Что вы имеете в виду под сотрудничеством?

– Информацию, прежде всего информацию. Вы подробно отвечаете на несколько вопросов и спокойно уезжаете домой.

Тихорецкий секунду обдумывал ответ, затем миролюбиво произнес:

– Странная постановка вопроса. У меня нет, и не может быть секретов от Родины, – он интонацией выделил слово "Родина", и это не осталось незамеченным.

– Вот и прекрасно, – засуетился Воропаев, присаживаясь на стул прямо перед генералом, – мы же делаем одно дело…

– Именно… кстати, Директор в курсе всего происходящего?

– Конечно в курсе! Более того, он настаивал на проведении особых процедур, чтобы получить необходимую информацию как можно быстрее. Согласитесь, что ваши действия очень подозрительны, и я бы сказал граничат с преступными намерениями.

Тихорецкий даже слегка покачал головой. Надо же как загнул – граничат с преступными намерениями. А вслух спросил как можно простодушнее:

– А в чем, собственно, заключались наши преступные намерения.

Воропаев тяжело вздохнул, словно ему предстояло сообщить нечто неприятное.

– В сокрытии особо опасного преступника Иленева, обвиняемого в шпионаже и терроризме. Да, да, Александр Владимирович, именно в шпионаже и терроризме.

– Вот как… каков сукин сын! Шпион и террорист, оказывается! А я и не знал.

– Да. Да, – закивал Воропаев, – вот и расскажите нам пожалуйста все, что вы знаете об этом человеке.

Тихорецкий скорбно опустил голову:

– Так ошибиться в сотруднике. Это, безусловно, моя ошибка. Но, к сожалению, я ничего не могу сообщить вам. Я очень мало с ним общался. Мне очень жаль… Правда, есть сведения, которые я мог бы сообщить только Директору.

– Ничего страшного, у меня есть все полномочия, все…

– Директору, – неожиданно жестко сказал Тихорецкий, – лично.

Он воткнул в Воропаевы такой тяжелый взгляд, что тот отшатнулся. С лица заместителя Директора исчезла улыбка.

– Когда вы поняли, что мы не в Управлении?

– Давно. Считайте, что еще до штурма.

– Тогда, – зловеще сказал Воропаев, – вы понимаете, что не оставляете нам выбора. Кто-кто, а вы знаете, что у нас есть средства заставить вас говорить.

Тихорецкий отвернулся. Продолжать разговор дальше не имело смысла. Он удостоверился, что Воропаев работает не на Управление. У генерала подозрения в отношении заместителя Директора возникли еще до захвата заложников в больнице и последующего штурма. Сначала была непонятна его мотивация и заказчик. Действия казались абсолютно нелогичными. И только после штурма стало ясно – он добивался раскрытия личности Иленева. Миша был настолько законспирирован, что даже Директор не имел полной информации о его возможностях и методиках подготовки. Тихорецкий все контролировал лично, возможности утечки были исключены. Как противник узнал, что о возможностях Иленева – остается загадкой. Выявить экстрасенса среди трехсот сотрудников, из которых никто не был осведомлен о настоящей деятельности странноватого капитана, было делом непростым, и, главное, попытки разработки были бы обязательно обнаружены. Что же делать? Создать ситуацию, решить которую может только он. Отсюда такой уровень подготовки террористов, и наличие у них самого совершенного оружия… Правда вопрос с мотивацией и заказчиком остался открытым. Не такой человек Воропаев, чтобы начать самостоятельную игру. Исполнитель, а не лидер.

– Похоже, мы теряем время.

Это сказал молчавший до этого человек в кресле. Сказал и торопливо поднялся, так что Тихорецкий смог, наконец, разглядеть его.

Молодой человек, лет двадцать пять, двадцать восемь, рост метр восемьдесят пять, вес – около девяноста килограмм. Тихорецкий автоматически составлял оценочный профиль… Волосы черные прямые, глаза черные, большие, широко расставленные, губы средние, нос прямой, с небольшой горбинкой. Широкие скулы выдают примесь азиатской крови. Движения уверенные плавные, скорее всего, имеет спортивную подготовку. Голос низкий, бархатистый. Черт подери, приятный голос.

Тем временем обладатель этого приятного голоса подошел к Тихорецкому и внимательно осматривать его. Генерал принял вызов и взглянул в неестественно черные глаза…

Вот это да! Он физически почувствовал, что в его сознание входит нечто постороннее. Сложное ощущение, описать которое можно как тихий шепот, возникающий в голове, и шевелящийся в глубине черепной коробки. Именно так – шевелящийся шепот – тихие звуки и мягкие прикосновения… Тело стало невесомым, а черные глаза стали отдаляться, превращаясь в клубящиеся грозовые облака… и странное равнодушие, апатия и сладкая сонливость.

Перед глазами вдруг стала проявляться какая-то знакомая картина. Улыбающееся лицо… Да это же Иленев. Капитан Иленев – невероятно – смеющийся и… грозный одновременно.

– А-а-а

Пронзительный крик черноволосого с размаху вернул Тихорецкого в реальность. Человек, который только что копался у него в мозгах, стоял, согнувшись и прикрыв лицо ладонями. Воропаев с изумлением смотрел на него.

– Дети дьявола, – выпрямляясь, прошипел черноволосый.

– Что случилось? – Воропаев ошарашено озирался по сторонам. Только что этот парень склонялся над обмякшим Тихорецким, как хирург над обездвиженным пациентом, и вдруг отлетел с воплем, словно в лицо ему плеснули кипятка.

Черноволосый уже оправился, бросил быстрый взгляд на генерала и сказал Воропаеву голосом злым и требовательным:

– Выпотрошите из него все! Делайте что хотите, хоть череп вскрывайте. Все ваши подходы с психокоррекцией бесполезны, – он дотронулся до глаз и зло махнул рукой, – у него там… Одним словом – работайте быстро! Что у вас там еще есть? Попробуйте химию, наконец! Но все, что есть у него об этом Иленеве должно лежать у нас на столе! Вы сами понимаете, чем рискуете?

– П-понимаю, – пробормотал Воропаев.

– Хорошо, что понимаете. А если бы вы еще понимали, что может произойти, если мы не остановим этого… Иленева и его дружков… Помните – главное, что есть у этого старика, – он кивнул в сторону Тихорецкого, – это кодовые слова. Ваш Иленев – как машина, я знаю, что его готовили по старой методике, там всегда предусматривалась возможность отключения функций экстрасенса. Как хотите, выбейте у него эти ключи! Что вы стоите, приступайте!

У Воропаева был такой вид, что он и правда собирался броситься на Тихорецкого и начать вскрывать черепную коробку. Черноволосый безнадежно махнул рукой и быстро вышел из комнаты, едва не столкнувшись с посторонившимся телохранителем.