Текст книги "Дорога на Берлин"

Автор книги: Кирилл Осипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

К. Осипов
Дорога на Берлин

Часть 1

Глава первая
Рыцарский турнир

1

В королевском дворце Сан-Суси был назначен праздник. Король хотел показать гостям рыцарский турнир в том виде, как он происходил полтысячелетия назад, во времена крестовых походов.

Через весь Потсдам до Сан-Суси тянулась вереница экипажей. Все торопились: король не любит, чтобы на его праздники опаздывали; будь благодарен за то, что тебя пригласили, и являйся во время.

Был тихий, прохладный апрельский день. В бледной синеве неба возникали и таяли пушистые сизые облака. Внезапно налетавший ветерок чуть покачивал верхушки деревьев с аккуратно подстриженными ветвями.

В королевском парке били фонтаны; одни выходили из уст мраморных младенцев, другие – из грудей русалок или из-под хвостов диковинных зверей. Серебристые струи воды стремительно взлетали вверх и, помедлив, словно в раздумьи, падали вниз, искрясь мириадами брызг на солнце. Еще покойный отец короля, Фридрих-Вильгельм I, питал пристрастие к фонтанам, а его величество Фридрих II, отстраивая Сан-Суси, обратил особое внимание на фонтаны и статуи.

Гости чинно шли по усыпанным гравием дорожкам, громко, наперебой восторгаясь тем, что представлялось их взорам: изящными беседками, интимными гротами, заморскими птицами, привязанными к ветвям деревьев, и мраморными статуями, толпившимися на поворотах аллей.

Но по мере приближения к большому плацу, на котором была устроена арена, разговоры затихали. Мужчины приосанились, дамы приняли величавый, немного безучастный вид. Еще поворот – и, пройдя между шпалерами королевских великанов-гвардейцев, гости увидели арену. С трех сторон ее окружали широкие скамьи и ложи, пестревшие яркими платьями женщин, разноцветными камзолами штатских и мундирами военных. Четвертая сторона была почти пуста: отсюда въезжали участники состязаний и здесь же возвышалась королевская ложа. Самого Фридриха еще не было, и центром внимания была находившаяся в ложе среди приглашенных знаменитая танцовщица Барберина. Француженка родом, она лет пять назад приехала на гастроли в Берлин, пленила здесь своим искусством короля и по его предложению поступила в берлинский театр. Король ценил в ней не только балерину. Острый ум, меткость и независимость суждений, изящество речи и обворожительная внешность делали ее украшением любого общества. Впрочем, с ней боялись водить дружбу: она была уж чересчур независима, часто критиковала порядки при дворе, а всякий знал, как не любит этого король.

Барберина сидела, небрежно облокотившись на барьер, словно не замечая восхищенных мужских и ревнивых женских взоров, рассеянно лаская маленькую болонку, прикорнувшую на ее коленях. Только одну женщину удостоила она своим вниманием, отвесив ей низкий, преувеличенно почтительный поклон. Когда-то она, еще начинающая балерина, знала эту женщину, как принцессу Елисавету Брауншвейгскую; теперь это была прусская королева. Фридрих-Вильгельм I не очень спрашивал своего сына, женя его на представительнице Брауншвейгской династии. Зная нрав своего отца, Фридрих и не спорил, но так и не простил своей жене подневольного венца. Принцесса стала королевой – несчастной женщиной. «Правда, – думает Барберина, – король неизменно корректен с ней; но как он умеет оскорблять, даже оставаясь вежливым». Она вспоминает недавнюю фразу Фридриха: «В моем присутствии ни у кого не должно быть самолюбия». Королеве дозволяется появляться на официальных приемах, а в остальное время она сидит в одиночестве в своих апартаментах, в обществе столь же скучающих фрейлин, в то время как ее муж проводит досуг в салоне Барберины, играет здесь на флейте, ведет остроумные диспуты с философами и соревнуется с поэтами в сочинении экспромтов. Впрочем, Барберина кое-что знает об этом – одну маленькую тайну, которую никогда никому не доверит: король пишет свои экспромты заранее и хранит их в портфеле, а в нужный момент достает их оттуда. Недавно кто-то восторгался способностью его величества сочинять стихи в самых трудных обстоятельствах, видя в этом проявление невозмутимости его духа. Король улыбался, и она, Барберина, тоже невольно улыбнулась. Фридрих тотчас заметил это. «Над чем вы смеетесь?» спросил он строго. Она не растерялась. «В присутствии вашего величества мне всегда радостно», ответила она со всей обворожительностью. Сердце ее трепетало при этом: она заметила, как в глубине выпученных глаз короля вспыхнули злобные искорки. Но все окончилось благополучно. Король растянул губы в улыбку и пробормотал учтивый комплимент. Она же сочла это первым своим промахом и, зная злопамятность Фридриха, не сомневалась, что он…

Собачка на ее коленях глухо заворчала и ощетинилась. В тот же момент резкий, скрипучий голос произнес над ее ухом:

– Ваш маленький Цербер все так же неприязнен ко мне. Видимо, завоевать его расположение мне так и не удастся.

Барберина присела в церемонном поклоне.

– О, ваше величество! Разве для завоевателя Силезии есть что-либо невозможное?

– Иногда маленькие победы труднее больших, – возразил король. – Приобретение Силезии я осуществил в результате двух войн, а вашей благосклонности, мадам, не достиг, хотя веду осаду уже пятый год.

Она подняла глаза и посмотрела на короля. Он стоял, опираясь на всегдашнюю длинную трость с набалдашником из слоновой кости. Его потертый мундир от долгого употребления лоснился на локтях. Она знала эту его манеру скупца – носить мундир до полного износа, как знала и то, что; выходя из кабинета, король, опасаясь потерять табакерку, насыпал нюхательный табак прямо в карманы, из-за чего одежда его всегда была неопрятна.

– По-моему, – тихо сказала она, – ваше величество не придает особого значения благосклонности женщин. Вы поглощены иными, более высокими стремлениями.

– Вы одарены проницательностью, скажу больше: чутьем, – усмехнулся король, и опять ей почудились злобные искорки в глубине его выпуклых, рыбьих глаз. – Даже Биша не может сравниться с вами в этом. Неправда ли, Биша?

Он потрепал за ухо стоявшую подле него любимую борзую, и та в ответ потерлась влажным носом об его ногу.

Что это? Неуклюжий комплимент или намеренная дерзость? Но она не имела времени размыслить об этом. Загремели трубы, и под громкие крики зрителей на арену въехали участники турнира. Король, сделав приветственный жест, повернулся и пошел на свое место рядом с королевой. Герольд объявил первую пару.

Закованные в латы всадники со спущенными забралами понеслись навстречу друг другу. Раздался звон копий о медные щиты, кони со ржанием взвились на дыбы. «Рыцари» разъехались и снова устремились друг на друга. На этот раз один из них с такой силой ударил копьем, что выбил щит из руки противника. Следующий удар он нанес ему в грудь, заставив зашататься в седле и выпустить поводья; тогда он отбросил копье и, выхватив из ножен меч, высоко занес его над головой противника. Тот поднял руку, прося пощады.

Трибуны ревели от восторга. Победитель подъехал к королевской ложе и приподнял забрало.

– Зейдлиц… Полковник Зейдлиц… – прошелестело по рядам.

Сидевший рядом с Барбериной только что приехавший из Франции виконт Леруа спросил:

– Кто этот Зейдлиц?

– Неужели вы не знаете? – отозвалась Барберина. – Это один из любимцев короля. Сорви-голова, который в юности проскакивал, забавы ради, между крыльями ветряной мельницы. Отчаянный ловелас. Но и отважен, особенно, когда он на коне. Как-то на прогулке Зейдлиц, ехавший в свите короля, заявил, что пешему воину иногда приходится сдаться, но всаднику – никогда. Услышав это, Фридрих, когда переезжали мост, остановился, подозвал Зейдлица и, велев вынуть несколько досок спереди и сзади, сказал ему: «Вот ты на коне, а мой пленник». Зейдлиц заставил коня прыгнуть через перила в реку и затем выбрался на берег. Королю так понравилась находчивость и смелость Зейдлица, что он произвел его из корнетов прямо в ротмистры, а теперь это начальник его кавалерии. – Барберина вдруг умолкла. – Погодите… Что там происходит?

В ближайшем окружении Фридриха царило смятение.

– Parbleu! [1]1
  Проклятие!


[Закрыть]Кто это сделал? – в бешенстве кричал Фридрих. Лицо его было красно от гнева, на лбу надулись толстые синие жилы. Оказалось, что в разгар общих восторгов, когда все теснились, чтобы увидать, как королева приколет белую розу к груди Зейдлица, кто-то наступил на лежавшую Бишу, и теперь у собаки была отдавлена передняя лапа. – Кто наступил на мою собаку? – еще раз крикнул король.

– Это я, ваше величество, – раздался тихий голос. – Простите меня. Я хотел поднять оброненный вами платок, ко меня толкнули, и я, чтобы не упасть… Лапа у Биши скоро заживет, ваше величество.

Глаза всех были устремлены на говорившего. Это был камер-лакей Глазау, недавно поступивший в услужение к королю. Он стоял бледный, с дрожащими губами, но не опуская головы.

– Ты… – Фридрих поднял трость, но раздумал. – Дать ему пятьдесят фухтелей.

Два гренадера отделились от двери в ложе и стали по бокам Глазау.

– Ваше величество! – вскричал тот с жаром. – Я шотландец. Я поступил к вам на службу, вы можете казнить меня, но за всю мою жизнь я не испытал удара палки, и я… не перенесу этого.

Фридрих поднял брови и с любопытством поглядел на Глазау.

– Эге! Скоро мои лакеи будут вызывать меня на дуэль. – Лицо его из красного стало багровым. – Я отучу тебя рассуждать, прохвост ты этакий. Сто фухтелей!

Он отвернулся и, тяжело дыша, уселся на свое место.

Гренадеры подхватили вырывавшегося Глазау и, зажимая ему рот, выволокли из ложи. Герольд объявил новую пару.

Барберина подождала десять минут и потом незаметно выскользнула из ложи. Ей было жаль Глазау, и она надеялась посредством щедрого подарка устроить так, чтобы его наказали больше для виду. Она отправилась разыскивать начальника караула, но, приблизившись к кордегардии, услыхала протяжные вопли. «Неужели они так поторопились?» Она ускорила шаги и, подгоняемая нечеловеческими криками, почти бегом дошла до здания и рванула дверь.

На полу в луже крови лежал обнаженный до пояса Глазау. Его спина представляла собою кровавое месиво. Он был, видимо, без сознания, и только жалобные стоны срывались с его губ.

– Восемьдесят, – сказал офицер в щегольском мундире, стоявший немного поодаль, чтобы его не забрызгала кровь. – Полагаю нужным прекратить экзекуцию: двадцать фухтелей дадите после, когда он оправится. – Тут он заметил Барберину. – Сударыня! Чем могу вам служить? Простите, мы здесь выполнили небольшое служебное дело.

– И выполнили на совесть! – Барберина горько усмехнулась и вышла на воздух. Ее тошнило. Голова кружилась, будто она выпила слишком много вина. Прислонившись к дереву, она вынула флакон с нюхательной солью и несколько раз глубоко вдохнула. Не следует, чтобы кто-нибудь видел ее такой расстроенной. И не пора ли ей возвратиться в родной Марсель, покинув двор просвещеннейшего короля, чьи милости столь ненадежны и опасны?

2

Еще один человек, кроме Барберины, видел истерзанного Глазау. Это был Леруа. Повинуясь внезапному побуждению, он пошел за нею и, когда она вышла из кордегардии, в свою очередь зашел туда.

Леруа приехал к Фридриху, потому что много слышал о нем во Франции. Он мечтал найти подлинного героя, за которым можно было бы всюду пойти, вверив ему свою судьбу. Наслышавшись о прусском короле, он отправился в Берлин. Вскоре он убедился, что многие поступки Фридриха не отличаются ни величием, ни справедливостью.

Случай с Глазау был лишним тому доказательством. Леруа испытывал острое разочарование в том, кого недавно готов был сделать своим кумиром, и когда, неделей позже, он получил приглашение присутствовать в свите короля на маневрах, то принял его лишь после некоторого колебания.

Выехав на рассвете, он ровно в семь часов утра прибыл в условленное место на опушке леса. Издали еще он увидел мелькнувшую среди деревьев треугольную шляпу Фридриха, сидевшего верхом, в окружении небольшой группы генералов. Здесь были Кейт, Шверин, принц Генрих, бывший посол в Петербурге Варендорф, граф Платтен и еще несколько человек, которых Леруа не знал. Скрытый деревьями, он приблизился незамеченный. К тому же все внимательно слушали говорившего в это время короля.

– От покойного отца я унаследовал земли в две тысячи квадратных миль, с населением в два с четвертью миллиона человек и армией в семьдесят тысяч. При этом примите во внимание разобщенность моих владений. Я поставил себе целью создать могучую Пруссию. Одиннадцать лет назад, в 1745 году, я овладел Силезией. Теперь очередь за Саксонией. Моей августейшей приятельнице, императрице Марии-Терезии, придется поступиться и этой провинцией. Затем настанет очередь Польши – мне нужно прочно укрепиться на Балтийском побережье, а вслед за тем у меня будет разговор с Россией, правительство которой явно не может управиться с подвластной ей территорией.

Вокруг царило молчание; слышалось только постукивание копыт переступавших с ноги на ногу лошадей, да вдали раздавалось пение труб строившихся для смотра полков. Варендорф почтительно сказал:

– Эти планы достойны великого государя. Однако мне кажется, что при их выполнении встретятся трудности двоякого рода.

– Какие? – живо спросил Фридрих.

– Во-первых, ваше величество рискуете заслужить репутацию государя, слишком алчного в приобретении соседних земель. А это повлечет за собою много невыгодных последствий.

– Э, пустяки, любезный Варендорф! – перебил его Фридрих. – Если вы считаете себя достаточно сильным, чтобы завладеть соседней провинцией, обязательно сделайте это, а потом всегда найдутся юристы, которые докажут наши права на присоединенные земли. Когда мне представился случай захватить Силезию, я схватил за волосы этот случай и успел вознаградить нашу монархию. И так же я намерен поступать всегда.

– Тогда остается второе затруднение, – сказал Варендорф: – Достаточно ли мы сильны?

Фридрих улыбнулся.

– Для войны нужны прежде всего деньги. Свыше года назад я заключил субсидный договор с Англией, и английское золото обеспечит мои военные нужды.

– Макиавелли говорит, – упрямо возразил Варендорф, – что не золото составляет нерв войны, а хорошие солдаты, ибо недостаточно золота, чтобы найти хороших солдат, а хорошие солдаты всегда найдут золото.

Лицо короля исказилось в гримасе.

– Я вижу, среди моих подданных много сторонников мирного житья. На ваш аргумент ответят вместо меня мои войска. Прикажите начать маневры.

Он вонзил шпоры в бока лошади и вдруг увидел Леруа.

– Вы здесь? – сказал он с досадой, резко натягивая поводья. – И давно?

– Я только что подъехал, – вырвалось у молодого человека, и он почувствовал, что густо краснеет от этой неожиданной лжи.

– А-а… Ну что ж. Прошу вас разделить наше общество.

Леруа низко поклонился и примкнул к свите короля.

По ровному, гладкому полю двигались три длинные, в километр протяжением, шеренги солдат. Казалось чудом, что люди из плоти и крови могут в такой мере обезличиться; огромные шеренги напоминали гигантских спрутов с единым туловищем и тысячью одновременно выбрасываемых ног. Ружья плавно колыхались над головами, и ни одно не качнулось хотя бы раз в сторону. Пять тысяч человек шли по равнине, и по всему их виду, по тому, как они мгновенно повиновались сигналам гремевших барабанов, чувствовалось, что они слепо послушны направляющей их воле.

Леруа украдкой взглянул на Фридриха. Тот стоял с раздувающимися ноздрями, с полузакрытыми глазами, отстукивая тростью мерный ритм барабанов.

И вдруг что-то произошло. Леруа понял это по тому, как заерзали и помрачнели улыбавшиеся дотоле генералы, как покраснело лицо короля. Он посмотрел на поле – и понял причину волнения. Стройных шеренг более не существовало. Три изломанные, кривые линии солдат двигались зигзагами по равнине, и между ними метались офицеры, рассыпая направо и налево удары тростей.

– Что случилось? – спросил Леруа стоявшего рядом с ним генерала с седыми усами. Тот угрюмо поглядел на него.

– Обычная история. Пока войска идут по равнине, все замечательно. Но стоит обнаружиться какой-нибудь неровности почвы, и линии ломаются.

Леруа с удивлением сказал:

– А как же на войне? Если вам нужно атаковать деревню, например.

Генерал усмехнулся.

– Э, да вы еще совсем желторотый! Какое же равнение может быть в деревне?

– Но тогда вся эта система, вся знаменитая линейная тактика не годна! – воскликнул пораженный Леруа.

Усач строго сказал:

– Раз наш король ее применяет, значит, она хороша. А, впрочем, давайте лучше смотреть: вон приближается кавалерия. Она-то уж не оскандалится.

Леруа знал, что кавалерия была излюбленным родом войск Фридриха. Артиллерии король не любил и даже редко присутствовал на артиллерийских учениях, зато конница была его страстью. В то время как пехота более чем наполовину состояла из иностранных наемников, в кавалерию иностранцев вовсе не допускали, ее ряды пополнялись прусскими помещиками, за дезертирство которых отвечали их родные. В Париже говорили, что общая численность кирасирских, драгунских и гусарских полков Фридриха достигала тридцати тысяч человек.

Земля задрожала от мерного топота надвигающейся лавины. Зрелище было еще эффектнее, чем прежний марш пехоты. Стройные массы всадников произвели на ходу несколько сложных построений, дали страшный залп по условному противнику, зарядили с непостижимой быстротой карабины, дали другой, столь же оглушительный залп и, не нарушая равнения, понеслись обратно.

Вся свита аплодировала. Фридрих гордо стоял, далеко отставив руку с тростью.

– Молодцы кавалеристы! – громко сказал он. – А генералу Пичке передайте, что он – осел. Надо было хорошенько разведать местность перед маневрами, а не ссылаться потом на овраг.

– Пичке проделал обе силезские кампании, ваше величество, – сказал Кейт.

– Вздор! – закричал Фридрих. – Осел, проделавший десять походов с Евгением Савойским, не стал оттого умнее. Пусть Пичке завтра же идет ко всем чертям.

Варендорф, доселе скромно державшийся позади, выдвинулся вперед.

– От того, что не будет Пичке, ваше величество, дело мало изменится. Как видите, даже ваша великолепная армия не безупречна, и потому позвольте вернуться к прежнему разговору. Не случится ли так, что австрийцы или, скажем, русские…

– Милейший Варендорф, вы сегодня просто несносны, – с плохо скрываемым раздражением сказал Фридрих. – С австрийцами я дрался уже дважды, – это не вояки. Что касается русских, то мне известен каждый их шаг. Чорт возьми! У меня в Петербурге достаточно верных людей, которые сообщают мне о каждом шаге русского правительства. – Наклонившись к уху Варендорфа, он тихо сказал ему: – На днях я посылаю в Россию барона Шлимма, и я надеюсь, что он проникнет в те немногие тайники, которые пока закрыты для меня.

– Барон Шлимм не всесилен, ваше величество. Не забывайте, что императрица – ваш неукротимый враг. Шуваловы и Воронцов разделяют ее неприязнь к вам, а канцлер Бестужев очень ненадежен.

– Чушь! Скоро вместо этой упрямой императрицы воцарится великий князь Петр. Пока же и он и его жена оказывают мне важные услуги. Бестужеву я велел предложить сто тысяч червонцев. Кого не купишь за такие деньги? Я плачу всем. Брильянтщику Бернарди я дал тысячу червонцев, учитель русского языка у великой княгини Екатерины, Ададуров, получает ежемесячное содержание. Даже трубочисты во дворце не забыты. Я всегда пускаю в ход золотое оружие, прежде чем взяться за стальное. И на этот раз, поверьте, я все предусмотрел.

Фридрих приподнялся на стременах и стал озираться по сторонам, давая понять, что считает разговор оконченным. Отъехавшая во время его разговора с Варендорфом свита поспешно приблизилась. Король рассеянно оглядел всех и вдруг с усмешкой, от которой и без того резкие морщины на его лице проступили еще отчетливее, обратился к Леруа:

– Правда ли, господин виконт, что во французской армии офицеры возят за собой любовниц и в походе прелестницы следуют в экипажах за войсками? И верно ли, что в лагерях армии принца Субиза имеются магазины с шелками, кошельками для волос, коробочками с мушками и другими предметами утонченного вкуса? Если так, то, вернувшись в Париж, посоветуйте вашим соотечественникам избегать столкновений с моими молодцами. Они не столь изысканны, но богу Марсу и богине Минерве их служение угоднее.

Леруа покраснел, потом кровь медленно отхлынула от его щек. С холодным бешенством он сказал:

– Благодарю ваше величество за совет. Но я полагаю, что Минерва, как женщина; не посетует на шелковые ткани, а Марсу звон французских мечей был всегда приятен. Впрочем, ваше величество, и сами это знаете, так как двенадцать лет назад французы, будучи вашими союзниками, имели честь оказать вам немалые услуги.

– Пф! – пренебрежительно фыркнул Фридрих. – Хотя победы вашей армии были знамениты, но ее союзники получили от того не больше пользы, чем если бы они были одержаны на берегах Тигра и Евфрата или в Пекине… До свиданья, господин виконт! В вашем лице король Людовик имеет верного слугу, хотя и несколько горячего по молодости лет.

Он тронул поводья и шагом поехал вдоль поля. Леруа немного поотстал, потом свернул в сторону и вскачь понесся к Берлину, подставляя разгоряченное лицо свежему ветру.

Возвращаясь с маневров, Фридрих подозвал к себе высокого ротмистра с тонкими, твердо очерченными губами и светлоголубыми немигающими глазами.

– Шлимм! Вы слышали мой разговор с Леруа? Что вы думаете об этом юном французе?

– Полагаю, что он заслуживает внимания, ваше величество.

– Гм. Ваш ответ, как всегда, уклончив. Ну, а известно ли вам, что Леруа подслушал давеча мой разговор с Варендорфом – вполне конфиденциальный разговор?

– Подслушал или случайно услыхал, ваше величество?

– Parbleu! Откуда мне знать? Достаточно самого факта. Предположим, что я был неосторожен. Но если мой друг Людовик узнает от этого горячего парня о кое-каких планах, то, Шлимм, могут возникнуть неожиданные затруднения.

Ротмистр посмотрел в упор на короля.

Тот с невозмутимым видом выдержал этот взгляд.

– Вы совершенно правы, ваше величество, – сказал Шлимм после минутной паузы, – могут произойти затруднения… И, конечно, лучше, если даже возможность их не будет грозить вашим планам.

Фридрих неожиданно засвистал игривый мотив, виртуозно подражая флейте. Барон Шлимм придержал коня и вернулся на свое место – в задних рядах королевской свиты.

…Спустя два дня виконт Леруа был приглашен охотиться на королевских лосей. Преследуя скрывшееся в чаще леса животное, он зацепился за ветку, взведенный курок спустился, и весь заряд попал несчастному охотнику в голову. Лучшие медики оказались бессильны помочь ему. Он прожил всего один час и, не приходя в сознание, скончался.

Так, по крайней мере, гласила официальная версия.